Он наблюдал за ней с любопытством, и причиной тому было ее мокрое, облегающее фигуру платье, которое, как ему чудилось, даже просвечивало в самых интересных местах. Это раздражало еще больше, потому что, положа руку на сердце, она была совершенно не в его вкусе.
Детство и зрелость Сейджа прошли на острове в окружении местных женщин с их крутыми с изящным изгибом бедрами, узкоплечих и с маленькими крепкими грудями. Они-то и стали для него образцом женской красоты.
Леон снова критически посмотрел на мисс Холлидей и пришел к заключению, что в ее фигуре нет ни одной вытянутой линии, ни одного острого угла. Начиная с пухленьких щечек, красиво очерченных лодыжек и круглых икр ног, которые она обнажила, когда, приподняв юбку, забиралась в ванну, вся она состояла из мягких округлостей, плавных изгибов. Леон чувствовал, что ему со временем придется пересмотреть свои стандарты женской красоты.
Но больше всего его поражала ее белая кожа — прямая противоположность его собственной, загорелой, и смуглой коже островитянок. Он уже успел заметить, что цвет ее лица — своеобразный барометр чувств и меняется в соответствии с настроением от нежно-розового, такого же прекрасного, как внутренняя часть раковины, до багряных тонов заходящего солнца. Он все время ловил себя на любопытстве: ее лицо единственное место, где так пышно буйствуют краски, или это цветение свойственно и другим, более интимным участкам тела?
Ну и, конечно, он не мог не думать, как она будет выглядеть, охваченная страстью. Интересно, каким цветом эта страсть отразится на ее лице? Если она вообще способна на такое чувство, злился Леон.
Кто она, сама невинность или просто потаскушка? Ответа на этот вопрос он пока не знал. С виду целомудренна, а там кто знает… Возможно, размышлял он, глядя на ее округлые бедра и обтянутый мокрым платьем очаровательный выпуклый животик, ее еще никто не разбудил, пока ей не встретился достойный партнер.
Тем временем Ариэл нерешительно подошла к нему, держа в растопыренных руках брюки. Костяшки ее пальцев побелели и могли стать сами по себе предметом дальнейших его исследований. Заметно, что леди ужасно нервничает. Леону показалось это забавным, ведь их игра с одеванием еще только началась.
Сейдж с безразличным выражением лица следил, как Ариэл, терзаемая нерешительностью, переводила свой взгляд поочередно то на него, то на брюки. Судя по всему, задача не из легких, и она от усердия закусила верхнюю губу.
— Пожалуйста, подождите еще немного, — сказала девушка и побежала обратно к шкафу.
Он отметил красивое очертание ее рта: верхняя губа была домиком, а нижняя, пухлая и сочная, манила к себе взгляд и пробуждала воображение. Он слышал, как она роется в шкафу. Затем она подошла к нему, с радостной улыбкой держа в руках новую пару замшевых брюк.
— Мне кажется, эти лучше, — сказала она жизнерадостным голосом, что сразу насторожило его. — Вы знаете… пуговицы… это так утомительно.
Леон бросил быстрый взгляд на брюки и едва сдержался, чтобы не рассмеяться, — вместо пуговиц на них была модная шнуровка. Нет, наверное, она все-таки наивна, если полагает, что шнуровка поможет ей избежать соприкосновения с его интимными частями тела.
— Все, что теперь остается нам сделать, — это надеть их на вас и зашнуровать, — сказала она.
Очевидно, девушка представила, как будет затягивать шнуровку на его брюках, и все это моментально отразилось на барометре-лице: розовый цвет померк, сменившись снежной белизной.
— Поднимите, пожалуйста, ногу, — попросила она с застывшей улыбкой.
Леон упер ноги в пол и тупо смотрел на нее.
У другой бы опустились руки, но только не у нее. Леон не переставал удивляться. Казалось, она сама себе создавала трудности, чтобы затем преодолевать их.
Сейдж наблюдал, как Ариэл, сжав губки и слегка нахмурив брови, решала трудную задачу. Он хорошо чувствовал, как в ней все напряглось.
Удивительная девушка. Наивная, немного безрассудная, но удивительная.
Став перед ним на одно колено, Ариэл засунула руки ему под халат и, ухватившись за ногу, потянула ее на себя.
Только этого не хватало. Леон почувствовал, как напряглись мышцы на его ноге в том месте, где она за него ухватилась.
— Попробуем вот так, — бормотала Ариэл, стараясь удержать в руках брюки. — Сейчас я… У вас такие длинные ноги… и такие тяжелые.
Она со вздохом выпустила его ногу и расстелила на полу брюки, прежде чем предпринять новую попытку.
Леон подумал, что мог бы помочь бедной девушке, но тогда ему не будет видна очаровательная ложбинка под вырезом ее платья, к которой сейчас был прикован его взгляд.
— Сейчас, — повторила она в пятый или шестой раз. Леон уже сбился со счета.
На этот раз ей, однако, удалось просунуть его ступню в надлежащую штанину и немного продвинуть ее вперед. Слегка отдышавшись, она принялась за его левую ногу.
— Сейчас, — уже в который раз повторяла Ариэл, стараясь просунуть его ногу в штанину. — Ну вот! — радостно воскликнула она, когда обе ноги наконец оказались в брючинах. Пытаясь отдышаться и радуясь своему успеху, она продолжала отрывисто: — Чудесно… милорд. А сейчас… если вы… изволите… встать… мы сделаем все остальное.
Леон тупо смотрел на нее в ожидании, когда она начнет делать все остальное.
Поднявшись со стула и встав к ней вплотную, тем самым давая ей возможность ухватиться за пояс брюк и подтянуть их до талии, он сделал для себя новое интересное открытие: она была намного ниже его ростом и очень… деликатная.
Новость сразила его как молния. Как он раньше не додумался? Именно деликатная. И не только во всем своем облике, но и в словах, и в манере поведения. В ней были нежность, мягкость, очарование — все то, что так сильно действует на мужчин, пробуждая их слабые стороны.
Неужели и с ним случилось такое? Леон очень надеялся, что ошибается.
Если бы в его душе была хоть капля нежности и сострадания к ней, то, наверное, сейчас он отвел бы от себя ее руки и не позволил ей делать то, чего она, вне всякого сомнения, хотела избежать: шнуровать плотно обтягивающие брюки. Вместо этого он стоял неподвижно и с внутренним самодовольством наблюдал, как ее дрожащие пальцы пытались справиться со шнуровкой, сделанной из сыромятной кожи.
Первая попытка оказалась неудачной. В спешке она не выровняла концы, и один из них оказался короче другого. Когда она наконец завязала на его талии нечто похожее на бант, оба посмотрели вниз и увидели, что шнуровка в одних местах была крепко стянута, образуя морщины, а в других расходилась, позволяя видеть голое тело.
— О Господи! — воскликнула Ариэл. — Придется все переделывать.
Леон улыбнулся, стараясь представить, как все будет выглядеть во второй раз. Возбуждение внутри него нарастало. Прикосновение нежных пальцев дарило ему наслаждение.
Ариэл внимательно посмотрела на свою работу, пытаясь понять, в чем ошибка. Она даже попыталась подтянуть концы шнурка, но вскоре отказалась от этой затеи.
— Ничего нельзя сделать, — заметила девушка, тяжело вздыхая. — Придется начать сначала.
Леон был в восторге.
— Стойте смирно, — приказала она.
Леон думал о том, что, может, и существует на свете мужчина, способный сохранить самообладание, когда такая женщина, как мисс Ариэл Холлидей, засовывает руку ему в брюки, но сам он явно к таким не принадлежал, наоборот, был полной им противоположностью.
Прикосновения девушки доставляли ему неслыханное наслаждение. Мало того, сильное возбуждение охватывало его. Таким образом, его решение смутить ее неожиданно дало обратные результаты — как случилось в ванной, когда он заключил ее в свои объятия и сам же остался в дураках, так как Ариэл никак не отреагировала на его нежность.
Леон сильно вздрогнул, когда она стянула края разреза на его брюках и швы врезались в его самое чувствительное место. Ее пальцы медленно двигались вверх, костяшки их давили, терли и щекотали его и без того возбужденную плоть.
Ариэл потянула за концы шнурка, потуже стягивая его, и Леон закрыл глаза, стараясь сдержать себя и не наделать глупостей. Он прибегнул к старому испытанному способу и, закрыв глаза, стал повторять таблицу умножения, моля Бога, чтобы она поскорее закончила свою работу. Еще немного, и он набросится на нее, и тогда бедная девушка без оглядки побежит до самого Лондона.
Господи, неужели это он! Опытный соблазнитель и любитель женщин, который уже несколько месяцев не имел с ними контакта, стоял неподвижно и умножал в голове цифры, в то время как молодая девушка запустила руку ему в брюки.
Наконец Ариэл покончила со шнуровкой и, стянув покрепче ее концы, завязала их. Каждое движение было для нее сопряжено с большим риском, но, кажется, она ни о чем не догадывалась.
Пробормотав что-то себе под нос, она устало опустила руки.
— Слава Богу, — только и расслышал Леон. Это были слова, готовые сорваться и с его языка.
Избегая его взгляда, Ариэл побежала к кровати, где стояли ботинки. Воспользовавшись моментом, он расслабил шнуровку и с облегчением вздохнул. Когда Ариэл вернулась с ботинками, он грубо выхватил их из ее рук и сам надел на ноги. Хватит испытаний на сегодняшний день…
Он больше не позволит так обращаться с собой. Он не кукла, чтобы с ним играли и носились с утра до вечера. Он всегда ненавидел, когда ему уделяли слишком много внимания. Единственная причина его нынешнего поведения — любопытство. Но надо постараться найти какой-нибудь другой способ, чтобы удовлетворить его и до конца выяснить, что представляет собой его учительница.
Подняв голову, Леон увидел, что Ариэл стоит над ним, жестикулируя и произнося односложные слова, из которых он понял, что она хочет смазать мазью его спину. Усадив его на стул и приказав сидеть тихо, она зашла сзади и осторожно сняла халат. Началась новая пытка: ее пальцы нежно скользили по его плечам, втирая мазь, и его охватило такое же возбуждение, как только что перед этим. Он страдал от этого и желал одного — скорее бы все кончилось.
— Пускай она немного впитается, а потом мы наденем рубашку, — сказала Ариэл, закрывая банку с мазью и ставя ее на стол.
Она сняла халат со спинки стула и бросила его на кровать.
— Мне бы не хотелось, чтобы ваша новая одежда испачкалась мазью, — продолжала она. — А пока…
Она обошла стул и встала перед ним, держа в руках серебряную расческу.
— Это расческа, — объяснила она. — Сейчас мы расчешем ваши волосы. Борода же нуждается в более опытном мастере, и я за нее не возьмусь — возможно, для нее нужна хорошая бритва. А вот с волосами отлично справлюсь, потому что у меня легкая рука. Это расческа, — повторила она. — Вероятно, в ваших краях есть такой же предмет, но только сделанный из раковины.
Леон мог бы ей сказать, что единственной вещью, которую он вырезал из морской раковины, был стилет, однако счел за лучшее промолчать. Воспоминание о кровавой схватке, когда он пустил его в дело, заставило Сейджа вздрогнуть. В этот момент она только-только попыталась запустить проклятый гребень в его волосы.
— Простите меня, милорд. — Ариэл быстро отдернула руку. — Боюсь, ваши волосы больше спутаны, чем я предполагала. И кроме того, — она подняла тяжелую прядь, — они нуждаются в хорошей стрижке. Но прежде всего мне надо их расчесать, иначе вы будете похожи на чучело. Вам в вашем положении нельзя так выглядеть, поэтому потерпите, — сочувственно улыбнулась Ариэл.
В его положении. Какого черта она все время говорит об этом? На этот раз она запустила в его волосы расческу, начав с концов и продвигаясь выше. Прядь за прядью, дюйм за дюймом. Привыкнув к ее легким прикосновениям, Леон расслабился и затих. Временами она пальцами распутывала волосы, осторожно придерживая пряди и как бы давая ему знать, что сейчас будет больно. Эти легкие прикосновения к его голове действовали успокаивающе.
Леон не был нежным человеком и сам не привык к нежности, однако вся эта процедура расчесывания доставляла ему удовольствие. Ариэл что-то мурлыкала себе под нос, нежно поглаживала его по голове, и он незаметно, словно под гипнозом, погружался в сон.
Чтобы расчесать волосы спереди, Ариэл встала перед ним. Леон непроизвольно расставил ноги, чтобы ей было удобнее, и она спокойно приблизилась.
Леон наклонил голову, рассматривая ее из-под полуопущенных век, вдыхая сладкий запах — запах женщины. Как легко заключить ее сейчас в объятия. Стоит только коснуться рукой ее спины, и она окажется у него на груди. Голубые глаза расширятся от удивления, и она замрет. Как легко можно расстегнуть ей лиф и положить руки на грудь. Будет ли она такой же нежной и притягательной, какой рисовало его воображение в течение всего этого часа?
Леон поднял руку, но прежде чем он успел привлечь ее к себе, она отошла к маленькому столику за его спиной и, положив расческу, взяла ножницы.
Леон отреагировал моментально. Вскочив со стула, он схватил ее за руку с такой силой, что она выронила ножницы. Леон подхватил их на лету и затолкал ее в кресло. Расставив ноги, встал перед ней и поднес раскрытые ножницы к ее горлу.
— Пожалуйста, милорд, — взмолилась она дрожащим голосом, ее глаза наполнились страхом. — Вы неправильно истолковали мои намерения. Я только хотела немножко подровнять ваши волосы. Сейчас в моде более короткая стрижка и…
— Нет, — твердо сказал он, встряхивая головой и поднося ножницы ближе к ее горлу.
— Прошу вас, милорд, — прошептала Ариэл. — Мне вовсе не хочется заставлять вас делать что-либо против вашей воли, я просто хотела помочь вам. Короткие волосы требуют меньше ухода и соответствуют современной английской моде.
Ее слова привели его в ярость, моментально разрушив накатившую на него истому. Он вспомнил, кто она и зачем здесь. Он вспомнил, почему она лечила его рану, расчесывала волосы, носилась с ним. Она здесь для того, чтобы приручить его.
И многого добилась. А он-то растаял и замурлыкал, как кот при виде сметаны. Нет, коты более разборчивы и независимы. Он вел себя как голодный пес, которому бросили кость. Он позволял ей делать с ним все, что она пожелает. А она желает усыпить его бдительность, приручить и сделать из него настоящего английского джентльмена.
Настоящего британского джентльмена, если уж быть точным.
Британского. Одно это слово разжигало пламя ненависти, которое всегда тлело в его груди. Именно британский джентльмен однажды дал клятву верности перед Господом, а затем нарушил эту клятву, наплевав на жену и собственного ребенка.
Это был настоящий британский джентльмен, кто убил его мать, оставив своего пятилетнего сына на произвол судьбы. Через какие только испытания ему не пришлось пройти. Там было все: рабство, унижение, борьба за выживание.
Непроизвольно Леон провел свободной рукой по лбу, нащупав отметину, где раньше было клеймо, которое он получил, будучи мальчиком, и которое, сделав невозможное, удалил у него известный французский хирург.
Этот настоящий британский джентльмен породил зверя в его душе, и этот зверь отличался жестокостью. В своей мести он не брезговал никакими средствами. Именно благодаря живущему в нем зверю для него не было невозможного.
Этот зверь жил в затаенных глубинах его души, и он был таким свирепым, что Леон сам временами боялся его.
И вот этот зверь сейчас вылез наружу, напомнив ему, что если он позволит этой женщине помыкать собой, то она быстро превратит его в то, что он ненавидел больше всего на свете. Он скорее перережет ей горло, чем позволит обкромсать себя и сделать похожим на британского джентльмена.
Он коснулся лезвием ее горла и заглянул в глаза, полные ужаса. Что бы с ней такое сделать? По опыту он знал, что если в нем пробудился зверь, то его уже трудно успокоить. Он будет требовать возмездия и не усмирится, пока к его ногам не будет брошена кровавая жертва.
Леон быстро оглядел комнату. Его взгляд упал на лежащий на кровати халат с вышитым золотыми нитками гербом на груди. Этот герб раньше не привлек его внимания, но сейчас он подействовал как красная тряпка на быка.
Грубо схватив Ариэл за руку, он потащил ее к кровати. Взяв в руки халат и быстро перебирая пальцами мягкий шелк, он нашел герб и сунул его Ариэл под нос. Его тяжелый взгляд требовал ответа.
— Это герб, — сказала Ариэл дрожащим голосом. Она еще раз внимательно посмотрела на вышивку.
— Да, точно, это герб. Лорд Каслтон приказал его вышить специально для вас. Это ваш фамильный герб.
— Нет!
В его глазах вспыхнуло адское пламя, зубы обнажились в дьявольской улыбке. Выпустив руку Ариэл, он принялся кромсать халат ножницами, стараясь попасть ими в этот ненавистный ему герб. Он кромсал и кромсал, пока в его руках не повисли клочья черного шелка. Не спуская с Ариэл пристального взгляда, он стал медленно разбрасывать их по полу.
— Нет! — снова повторил он.
Понемногу зверь начал успокаиваться, и Леон почувствовал, что опасность миновала. Тем не менее он не спускал с Ариэл грозного взгляда. Она судорожно глотала воздух, и от этого ее нижняя челюсть дрожала.
Сердце Леона сильно билось, грудь вздымалась.
Прошло несколько минут. Их дыхание стало ровнее, взгляды спокойнее. Еще минуту назад в глазах Ариэл был страх, но сейчас он исчезал и на его место приходила уверенность. По изменившемуся выражению ее лица Леон видел, что она пытается оценить ситуацию, и многое бы отдал, чтобы узнать, о чем она думает.
Совладав наконец с собой, она — воплощение смиренности и спокойствия — протянула к нему открытую ладонь и тихо сказала:
— Мои ножницы, сэр.
Заметив сомнение во взгляде Леона, Ариэл удивленно изогнула брови, демонстрируя тем самым, что не может понять, почему он отказывает ей в ее просьбе.
Леон с неохотой протянул ей ножницы. И сразу же понял, что допустил тактическую ошибку. Непроизвольно он подал их ей ручкой вперед. Она спокойно приняла ножницы, но в глазах ее мелькнула подозрительность. Какая ужасная оплошность с его стороны!
Он вел себя как хорошо воспитанный мальчик, которого приучили подавать острые предметы ручкой вперед. Но он не был ребенком и в данном случае повел себя как настоящий джентльмен. И эта мелкая деталь в его поведении навела мисс Холлидей на мысль, что она имеет дело с не совсем обычным дикарем.
Глава 6
— Вот почему я задалась вопросом, что за дикарь попал ко мне в ученики, — заключила Ариэл, глядя через обеденный стол на свою мать.
Она с радостью увидела, что в голубых глазах матери, так похожих на ее собственные, мелькнул неподдельный интерес. В последнее время у Миллисент Холлидей было мало поводов для улыбки, и Ариэл радовалась, что ей хоть ненадолго удалось отвлечь ее от бесконечных проблем.
Прошло две недели с тех пор, как мистер Пенроуз запретил ей ездить домой и приказал полностью сосредоточиться на работе с лордом Сейджем. Ариэл посылала родителям записки и часть своей недельной зарплаты. Но сердце у нее болело, и девушка волновалась, как они обходятся без нее. Наконец, совершенно отчаявшись, она без разрешения мистера Пенроуза ускользнула домой, поручив Сейджа заботам Фаррелов.
— Может быть, это какое-нибудь совершенно необычное племя дикарей, — предположила миссис Холлидей, — из породы хорошо воспитанных.
Она улыбнулась, и морщины, появившиеся у нее на лице в последние годы, разгладились.
Подобно Каролине, младшей сестре Ариэл, Миллисент Холлидей была необыкновенной красавицей.
Она принадлежала к тому типу женщин, мимо которых нельзя пройти без восхищения и которые заставляют даже мужчин, не обладающих поэтическим даром, браться за перо. Как и Каролина, она уделяла много внимания своей внешности. Так было до тех пор, пока не случилась беда с горячо любимым мужем. Теперь все ее силы и энергия были направлены на то, чтобы защитить его.
Ариэл искренне восхищалась преданностью матери, хотя и не соглашалась с ней, что болезнь отца является позором для семьи и что они любой ценой должны все держать в секрете.
— Воспитанный, — задумчиво повторила Ариэл. — Это определение абсолютно ему не подходит, даже несмотря на то что он правильно подал мне ножницы.
— А как бы ты назвала его поведение?
Ариэл глубоко задумалась, вспоминая те незначительные успехи, которые ей удалось достичь, работая с ним.
— Невероятным, — ответила она наконец. — Временами у меня опускаются руки. Он ведет себя как двухгодовалый ребенок. Он просто большой ребенок, — пришла она к заключению.
— Вот и относись к нему так, — посоветовала мать.
— Это нелегко. У него сильная воля, и он очень упрям. Улыбка исчезла с лица Миллисент Холлидей.
— О, дорогая, он, наверное, пристает к тебе?
— Совсем нет, — поспешила заверить мать Ариэл и, опустив глаза в чашку, задумалась.
Да, он то и дело пытается дотронуться до нее, иногда ласкает ее взглядом, даже, будучи совсем голым, держал ее в объятиях, но пока ни разу не приставал.
— Он сварливый?
— Как можно назвать сварливым человека, который совсем не говорит.
— Неужели совсем?
— Совсем немного. Он обходится всего несколькими словами: пошли, уходи, бренди, еще, сейчас и нет.
— Бедняга, наверное, ему очень трудно.
— Прибереги свою жалость для кого-нибудь другого. Ты даже представить себе не можешь, как человек может настоять на своем, используя всего лишь несколько слов и недовольное фырчание. Бывают дни, когда он категорически отказывается от чая, от того, чтобы есть на серебре, вытирать салфеткой рот и уж, конечно, от услуг мистера Фаррела. Он настоял, чтобы носить только ботинки, брюки и рубашку с открытым воротом.
Миллисент Холлидей всплеснула руками:
— Господи! Ни пиджака, ни жилета?
— Даже шейный платок ему не по душе. Он не позволяет мне научить его правильно завязывать, словно боится, что я задушу его этим платком. Никак не могу понять, почему он так его боится, — добавила Ариэл, презрительно скривив губы.
— Значит, ты не достигла никаких успехов в его обучении? Хороший вопрос, подумала Ариэл. Она и сама часто им мучилась.
— Мне кажется, успехи все-таки есть, — ответила она. — Но иногда я думаю… я думаю… я думаю, что скоро сойду с ума. Этот человек может кого угодно лишить рассудка.
— Почему?
— Он очень быстро усвоил те вещи, которые делают его жизнь легкой и приятной. Вот, к примеру, он требует, чтобы всегда была горячая вода для его бритья, чтобы на десерт подавали лучший портвейн. Но когда речь заходит об учебе, он встает на дыбы. Еще хуже обстоят дела с элементарными знаниями английской грамматики. Здесь он моментально начинает скучать и делать вид, что она его совершенно не интересует. Я постоянно чувствую себя в роли собаки, которая бегает за своим хвостом.
— Будем надеяться, что скоро все изменится к лучшему, — сказала мать, тяжело вздохнув.
Выражение лица Ариэл стало задумчивым.
— Иногда мне кажется, что я вот-вот достигну успеха. Бывают моменты, когда в его взгляде появляется что-то такое…
— Ради Бога, Ариэл, перестань мучить меня. Что появляется в его взгляде?
— Не знаю, как и сказать. Это трудно выразить словами. Какая-то насмешка, а может, ирония. Иногда он пропускает меня вперед, что тоже очень странно для дикаря.
— Неужели он это делает?
Ариэл кивнула:
— И потом, когда ему кажется, что его никто не видит, он держится с врожденной грацией, которой никогда не научишь.
Мать Ариэл, вспомнив свои молодые годы, когда в моде были сплетни, интриги и разговоры о мужчинах, загорелась желанием узнать побольше о странном ученике ее дочери.
— Значит, это правда, что твой лорд-дикарь законный сын покойного маркиза Сейджа?
— Да, Джайлз Дюванн был его отцом. Говорят, что он держал это в секрете, чтобы не травмировать маркизу. Хотя я считаю, он боялся обвинения в двоеженстве.
— И он открыл свой секрет на смертном одре?
— Нет, как это ни печально. У Джайлза Дюванна был старший брат, поэтому ему не приходилось рассчитывать на наследство. Он подписал контракт с капитаном Куком и отправился на поиски приключений. Во время своего пребывания на Сандвичевых островах он встретил и полюбил Моник де ля Морни, дочь островитянки и французского миссионера. Они поженились. У лорда Каслтона даже есть свидетельство о браке. Перед самым рождением сына Джайлз вернулся в Англию и узнал, что его отец и старший брат умерли и он унаследовал титул маркиза Сейджа.
— И он никогда не видел своего сына?
— Нет. Он, вероятно, решил, что несет ответственность за род маркизов Сейдж и, вместо того чтобы послать за своими женой и сыном, женился на знатной и богатой маркизе.
— Я слышала, он был очень беден, перед тем как унаследовал огромное состояние.
— Навряд ли этим можно оправдать такое предательство, — заявила Ариэл. — По иронии судьбы английский брак оказался бездетным. Умирая, маркиз вынужден был признать, что все его труды, не говоря уж о том, что он бросил свою жену с ребенком, оказались напрасными. Все его состояние должен был унаследовать племянник, которого он не любил и которому не доверял.
— И тогда он позвал своего старого друга, графа Каслтона, и попросил его разыскать сына, — заключила Миллисент Холлидей. — О, Ариэл, у меня просто мороз по коже. Как это благородно!
— Благородно? Вот уж не думаю. На мой взгляд, это хамство. Вмешиваться в чужую жизнь, хватать человека и против его воли привозить в страну, которую он ненавидит, и лишь для того, чтобы удовлетворить свои политические амбиции, — разве это благородно?
— Право, Ариэл, ты становишься циничной.
— Циничной? Никогда. Просто я хочу быть честной. Я точно знаю главную причину, которая заставила Каслтона приложить столько усилий, чтобы разыскать Сейджа. Это его упорное желание воспрепятствовать Адаму Локби унаследовать титул маркиза и в связи с этим получить голос в палате лордов. Он считает Локби радикалом и незрелым политиком.
— Пожалуйста, дорогая, хватит о политике. Она вызывает у меня головную боль, — сказала мать Ариэл, потирая виски.
— У тебя от всего болит голова, кроме как от разговоров о моде, — ввернула дочь. — Но если ты настаиваешь, я могу и помолчать.
— Спасибо, дорогая. Расскажи мне лучше, заходит ли к вам мистер Пенроуз.
— Да. — Ариэл закатила глаза, вспомнив о визитах Пенроуза. — К счастью, это бывает редко и он пока не знает, как мало я достигла.
— Но он же не рассчитывает на мгновенную трансформацию. Он должен понимать всю трудность…
— Мама, — прервала ее Ариэл, — мистер Пенроуз понимает только то, что в данный момент ему выгодно. В этом отношении они очень схожи с лордом Сейджем. Иногда мне кажется, что все мужчины — большие дети.
— Тсс. — Миссис Холлидей заговорщически подмигнула дочери и приложила палец к губам. — Не раскрывай секрета, иначе ты только навредишь женщинам. Если мужчина ребенок, им легче управлять, но не надо, чтобы он об этом знал.
Ариэл улыбнулась, сраженная логикой матери.
— Хорошо, я буду об этом помнить, — сказала она.
— Вот и чудесно, дорогая, — ответила мать сладким голосом. — Ведь он тебе нравится?
Ариэл вздрогнула так, что чашка подпрыгнула на блюдце.
— Кто? — с испугом спросила она.
— Мистер Пенроуз, кто же еще?
— Конечно, больше некому. Не могу с уверенностью сказать, что он мне нравится, но… я… восхищаюсь им и думаю, что он…
Ариэл не успела закончить фразу, потому что мать, обойдя стол, подошла к ней и заключила в объятия:
— О, Ариэл, это же чудесно!
— Мама, пожалуйста, ты не понимаешь…
— Я все прекрасно понимаю. Я сама была молодой и пока еще помню, как это бывает. Мистер Пенроуз как раз тот, кто тебе нужен, дорогая. Я всегда это говорила.
Пенроуз? Тот, кто ей нужен? Какая нелепая мысль!
— Ты даже не представляешь, как мы с папой будем счастливы, когда ты выйдешь замуж и будешь жить своим домом, — продолжала тем временем мать.
Зачем лишний раз напоминать об этом?
Она всосала с молоком матери, что предназначение женщины — быть женой и матерью, именно в этом заключается ее жизнь. Все другое не для женщины, иначе она покроет позором не только себя, но и свою семью.
— Ты должна мне все рассказать, — заявила мать, возвращаясь на свое место.
Прежде чем сесть, она расправила платье, и от этого знакомого движения сердце Ариэл сжалось: как она может не оправдать надежд матери?
— Мне, право же, нечего рассказывать, — сказала она смущенно.
— Глупости. Он знает о твоих чувствах?
— Не уверена, хотя я ему намекала. Ты знаешь, я всегда во всем с ним соглашаюсь, хвалю его и стараюсь вести себя так, чтобы он обратил внимание на мое примерное поведение.
И это истинная правда. Сколько Ариэл перед ним пресмыкается и унижается, и все напрасно.
На лице матери промелькнула тень сомнения, и Ариэл быстро добавила:
— И конечно, я рассчитываю на успех с лордом Сейджем. После этого я предстану перед ним в более выгодном свете. Я понимаю, что мое поведение может показаться тебе несколько странным, но…
«Но я не ты. Мне чужды всякие романтические бредни. Я презираю их. Мне противно заигрывать с мужчиной, к которому у меня нет никаких чувств, и если бы не папины долги и твое упорное желание соблюдать приличия, чего бы это ни стоило, то муж — это самое последнее, что мне нужно».
— …Но, — заключила она, — только так я могу привлечь к себе внимание мистера Пенроуза.
— Филип Пенроуз… — мечтательно протянула миссис Холлидей. — Какое элегантное имя! Кажется, школа приносит ему хороший доход? Но зачем спрашивать, я в этом абсолютно уверена. И потом, ты будешь за ним как за каменной стеной. Плюс ко всему он строит для себя новый дом, я слышала, очень большой.
— Вот именно, — сказала Ариэл тоном, в который вложила все презрение к мистеру Пенроузу за то, что он посчитал ниже своего достоинства жить в уютном домике на школьном дворе.
— Представляешь, как ты будешь жить в таком доме?
— Я стараюсь об этом не думать.
— Уверяю, ты будешь жить там. И очень скоро. Миссис Холлидей через стол дотянулась до руки дочери и пожала ее: