- Мои конники сомнут даже мертвых!
      Приказав бессмертным расступиться, Ксеркс бросил в атаку бактрийских и сакских всадников. Конная лава налетела на горстку алых воинов. Заклубилась пыль, взбитая десятью тысячью копыт. Когда же она рассеялась, Ксеркс застонал от ярости. Всадники спасались бегством, а непобежденные спартиаты медленно возвращались на холм, откуда начали свою атаку.
      - Все! Все! Уничтожить! - завизжал царь.
      И все неисчислимое воинство устремилось вперед. Шли бессмертные Мардония, Гидарна и Гиперанфа, шли лидийцы Артафрена и сирийцы Стаспа, со стороны скалы поднимались тысяча ариев Сисамна.
      - Уничтожить!
      И пришло время умирать гвардии.
      Плащи были изодраны, копья изломаны, мечи затуплены. С помятых доспехов стекали струйки крови. Но они не запросили пощады. Они встретили врагов, стоя плечо к плечу, и не было силы, способной разбить эту бронзовую стену...
      Бессмертные атаковали лакедемонян с яростью отчаяния. Их было бессчетно много и эллинская сталь вдоволь напилась крови. Эллины поражали врагов мечами, немногие - копьями, и сами падали на истоптанную землю. Рухнул Алфей, упал сраженный арийской стрелой Марон, открывая спину Гилиппа. Тот в это мгновение вонзал меч в облаченного в золоченый панцирь вельможу. Через миг лидийский топор рассек эфору поясницу. Он умер не сразу и до последнего вздоха хватал шагающих по нему врагов за ноги.
      Ожесточенная схватка разгорелась в том месте, где бился Еврит, принимаемый варварами за царя. Здесь атаковала первая тысяча под командой Дитрава. Свежие, полные сил, варвары теснили спартиатов, стремясь поразить прежде всего их предводителя. На Еврита обрушивались десятки ударов. Какие-то он парировал сам, другие отбивали прикрывавшие юношу Диенек и Креофил. Их бронзовые мечи с лязгом отбрасывали оружие врагов, стремительно ныряли под щитами, со звоном опускались на шлемы. Варвары отсекли отважную тройку от прочих лакедемонян и яростно атаковали ее. Диенек получил множество ран, но держался. Когда же спартиат почувствовал, что силы оставляют его, он прыгнул в толпу подступающих врагов и заколол троих из них, прежде чем испустил дух, пронзенный множеством мечей и копий.
      Креофил бился без того блеска, что присущ искусным бойцам. Он более защищался, нежели нападал. Но если противник терялся и делал ошибку, спартиат был наготове. Быстрое движение мечом и очередной парс валился наземь. Главной задачей Креофила было прикрывать спину Везунчика, богатые доспехи которого привлекали множество врагов. И он справлялся со своим делом с честью, не позволив ни одному варвару поразить спину товарища.
      Евриту прежде не приходилось биться со столькими умелыми врагами. Его атаковали одновременно пять или шесть парсов, причем на место павшего тут же вставал новый. Юноша сражался поначалу по всем правилам, действуя щитом и мечом, потом, убедившись в крепости доспехов, отбросил щит и поднял с земли парсийский акинак. Он много раз бился с царем Леонидом таким образом и достиг немалого мастерства. Теперь спартиату не грозили выпады не только справа, но и слева. Клинки мелькали в руках гиганта с непостижимой быстротой. То один, то другой парс падали замертво, хватая траву скрюченными пальцами.
      Тогда враги изменили тактику и стали бросать в спартиата копья. Еврит отбил два из них, но третье вонзилось ему в бедро, нанеся серьезную рану. Затем он получил еще один удар - на этот раз в бок. Броня и мощный пласт мышц спасли от рокового исхода, а обидчику Еврит раскроил лицо рукоятью меча.
      И все же парсы достали его. Удар лидийской секиры сбил юношу с ног. Сразу трое варваров бросились к нему, размахивая кольями. Но Креофил опередил их. Стремительно повернувшись, он прикрыл лежащего Еврита щитом и вонзил меч в шею прыткого врага. И тотчас же несколько копий впились в спину спартиата. Креофил рухнул, но он подарил товарищу мгновение, чтобы встать на ноги.
      Это далось трудно, но Еврит встал. В иссеченном доспехе, без шлема, с развевающимися по ветру волосами, он был величественен, словно мраморная статуя. Враги замерли, завороженные прекрасным ликом юноши. Миг и двое из них рухнули на землю. За ними последовали еще двое, один - с пробитой грудью, другой - лишившись головы. Парсы исторгли яростный крик и бросились на спартиата. Он успел нанести еще несколько ударов, прежде чем в его могучее тело вонзились бронзовые острия. Последний, смертельный удар нанес воин в золотой митре. Уже падая, Еврит сумел задеть его клинком по правой руке. Воин, закричав от боли, выронил меч. Спартиат улыбнулся и умер.
      То был страшный бой. Лакедемоняне кололи врагов копьями, сломав копья, пускали в ход мечи, избурив последние бились щитами, ножами, стрелами, пускали в ход кулаки и даже зубы. Это была схватка невиданной ярости, преисполненная бешенства и дикой злобы. Здесь резали, рубили, пробивали головы топорами, отсекали конечности, разрывали глотки, выдавливали пальцами глаза. Подобного не видел прежде ни один воин, подобного он и не увидит.
      Но постепенно сражение подходило к концу. Гвардия уже почти умерла. Погибли лучшие из лучших, лишь два десятка бойцов продолжали вести свой неравный бой. Среди них были Леонид и Мегистий. Как и в былых битвах, царю не было равных. Но если прежде он сражался коротким и слишком легким для него ксифосом, то сегодня в его руке был великий Разрушитель, выкованный много веков назад Грогутом. Не было преграды, способной остановить этот меч. Медь, бронза, железо разлетались под его натиском, словно стекло, тела распадались подобно глиняным статуям. Там, где бился царь, образовалась огромная гора изуродованных трупов. Сто, двести, триста парсийских воинов нашли здесь свою смерть. И их не спасли ни пятистенные щиты, ни медноплетеные сирийские шлемы, ни кованые лидийские доспехи, ни мидийские чешуйчатые панцири. Не было преграды, способной остановить Разрушителя. И не было оружия, какое смогло б пробить царский доспех. Неисчислимое множество копий, мечей и стрел ударились в него и отскочили, оставив едва заметные царапины. Дважды сакские витязи обрушивали на шлем царя свои огромные сагарисы, но черная поверхность даже не дала трещины. И вновь текла кровь, и расчлененные надвое тела падали на стонущую от боли землю.
      Рядом с царем бился Мегистий. Сначала он сражался своим похожим на махайру мечом, отбивая удары небольшим лезейоном, но, взглянув на прорицателя через несколько мгновений, царь поразился. В руках Мегистия был огромный, двуручный, с искривлением посередине меч, под лохмотьями, в которые превратили щегольской плащ, виднелась черная, с серебристо-звездным рисунком, броня, а голову защищал матовый шлем с сильно выдвинутым вперед забралом. Сражался акарнанец не хуже, а быть может, и лучше царя. Массивный клинок мелькал в его руках, словно невесомая игрушка, движения были нечеловечески стремительны. Был миг, когда в душу Леонида закралось ужасное подозрение, и он хотел ударить Мегистия мечом в спину, но прорицатель обернулся и крикнул:
      - Ты ошибся, атлант! Я не из той истории!
      Сказав это, он отвернулся и с непостижимой быстротой иссек целую шеренгу пытавшихся достать его копьями лидийцев, а Леонид тем временем расправился с тремя бессмертными.
      А еще спустя миг на оставшихся в живых эллинов обрушилась туча стрел. Это забравшиеся на горный карниз арии принялись избивать смельчаков из луков. Ксеркс отдал им такое приказание, ибо понял, что оставшиеся в живых воистину непобедимы и, ведя с ними равный бой, он рискует положить в фермопильском ущелье добрую половину своей армии.
      Как только полетели стрелы, прорицатель сотворил громадный черный щит и прикрыл им себя и царя. Заглушая мерный грохот металлических наконечников, он закричал, обернув лицо к Леониду:
      - Мы выиграли этот бой, атлант! Нам пора уходить!
      Спартиат покачал головой.
      - Кто бы ты ни был, уходи! А я остаюсь. Мой бой еще не закончен. Он завершится тогда, когда последний спартиат испустит дух!
      - Ну, этого недолго ждать! - глухо захохотал Мегистий, кивая головой в сторону кучки окровавленных лакедемонян. Все они были изранены и один за другим опускались на землю, сраженные смертельным дождем.
      - Ты не понял меня, прорицатель! - закричал в ответ Леонид. Последний спартиат это я!
      Мегистий устремил на царя внимательный взгляд. Мгновение они рассматривали друг друга - два облаченных в странные одежды пришельца из иных миров, затем прорицатель выдавил:
      - Мне жаль, что так вышло, атлант. Ты мог бы уйти со мной.
      - Оставайся, - с равнодушным смешком предложил Леонид.
      - Это не мой бой. Свой бой я уже выиграл. Сегодня над Олимпом всю ночь сияло солнце. Прощай!
      Прорицатель растворился в воздухе. А через мгновение бесследно исчез щит, защищавший его и Леонида. Увидев это, варвары на мгновение остолбенели, а потом с криком бросились на горстку еще стоящих на ногах спартиатов. Те встретили их с мечами в руках, у кого не было мечей дрались подобранными с земли бронзовоострыми стрелами. Все они умерли. Лишь воин в черном продолжал петь свой гимн смерти, вновь и вновь устилая землю мертвыми телами. Парсы, лидийцы, сирийцы и даже арии - все подступались к нему и все они полегли у его ног. Последним упал Гиперанф, великий воин, разваленный ударом меча надвое. Устрашенные смертью вельможи, варвары отступили и вновь пошел смертельный дождь.
      Стрелы поражали воина со всех сторон, отскакивали от панциря и шлема, впивались в руки и голени. А он стоял, словно скала, и, казалось, нет силы, способной повергнуть его на землю. Ведь он был великим воином.
      А потом он упал. А быть может, это лишь показалось. Но арии не прекращали своей смертоносной работы до тех пор, пока не насыпали курган из стрел. И тогда они донесли царю, что великий воин в черных латах умер.
      ВОИН умер. ГВАРДИЯ умерла.
      И опустилась ночь.
      Ночь.
      Она была непохожей на остальные.
      Над морем повисла блеклая ущербная луна, в горах рыдали волки. Над полем битвы стояла невыносимая тишина, чуть нарушаемая мерным шорохом волн, меж мертвых груд мелькали неясные тени. Одна из них, при тусклом свете ночного светила оказавшаяся плечистым мужчиной с выразительным тонким лицом, украшенным холеной бородкой, неторопливо, стараясь не наступать на мертвецов, поднималась на холм, ставший местом последней схватки спартиатов. Оказавшись на вершине, человек принялся осматривать убитых, переворачивая их и пристально вглядываясь в обезображенные предсмертной мукой лица. Занятие это трудно было отнести к разряду приятных, но человек был привычен к подобного рода зрелищам и воспринимал разрубленные надвое черепа и вспоротые животы без особых эмоций. Он даже увлекся, настолько, что не расслышал как на холм поднялся еще один любитель ночных прогулок. Лишь в самый последний миг тихий шорох, раздавшийся прямо за спиной, заставил человека оставить мертвецов в покое и быстро отпрыгнуть в сторону. Он еще не успел повернуться к тому, кто нарушил его уединение, а в крепкой руке уже блеснул меч.
      Это была женщина, невысокая и изящная, не выказывающая ко всему прочему никаких враждебных намерений. Человек ослабил хватку и, словно устыдившись своего невольного испуга, упер острие меча в землю. Но через миг он узнал гостью и его мышцы превратились в пружинистые комки, словно изготовясь к схватке с ужасным врагом.
      - Л-леда? - неуверенно выдавил он.
      - Угадал, - с коротким смешком ответила девушка. - Сколько лет! Я полагала, Гиптий, тебя убили жрецы Черного Сета.
      - Нет, напротив, они спасли мне жизнь, когда случилась катастрофа. Я обязан им. Но как...
      Леда не дала изумленному мужчине закончить.
      - Сейчас нет времени для расспросов. Кроме того, я не обязана отвечать тебе. А вот ты мне ответишь. - Девушка усмехнулась. - По старой дружбе. Что ты здесь делаешь?
      - Полагаю, то же, что и ты.
      - Ищешь тело Воина?
      - Да, я ищу воина.
      - Зачем оно тебе?
      - Странный вопрос, - заметил Гиптий, не без тайного спасения всматриваясь в прекрасное лицо девушки. - Он мой друг.
      - Понятно. Может быть, его унесли парсы?
      Атлант покачал головой, не согласившись с подобным предположением.
      - Нет, боги подсказывают мне, что он где-то тут.
      - Боги?! - Леда вновь усмехнулась, на острых зубках мелькнули отблески лунного света. - Должно быть, ты выжил из ума. Но меня это не касается. Предоставим каждому распоряжаться своими мозгами по собственному усмотрению. Боги! - Не выдержав, девушка рассмеялась, затем стала серьезной. - Воин действительно где-то здесь. Но я получила эту информацию не от богов. Варвары приволокли Ксерксу труп, облаченный в царские доспехи. Я видела его. Это могучий мужчина, изуродованный до неузнаваемости, но это не Воин. Тот спартиат не имеет и сотой доли шрамов, что были у Воина. Кроме того, он молод. Я думаю, Воин просто отдал ему перед боем свои доспехи, а сам дрался в керамопластиковом панцире. Гидарн сказал при мне царю, что Гиперанфа, царского брата, зарубил один из огромных черных воинов, явившихся на помощь эллинам, и будто этих воинов не брали ни стрела, ни копье, ни меч, а в самом конце битвы оба они исчезли. Варвары посчитали, что это были слуги Аримана.
      - Царь не мог бежать! - воскликнул Гиптий.
      - Я знаю это. Воевода ариев клялся, что одного из черных воинов убили его лучники.
      Гиптий задумался, затем неуверенно выдавил:
      - Я кажется знаю, кто был облачен в царские доспехи.
      - Кто?
      - Это молодой спартиат, я не помню его имени, но он приходил ко мне с посланием Воина. И он... - Атлант осекся, вдруг сообразив, что не имеет понятия на чьей стороне в этой игре стоит Леда.
      - Договаривай! - велела она и Гептий не осмелился ослушаться.
      - Он... Он очень похож на Воина. Воин относился к нему как к сыну. Быть может, несчастный юноша и вправду приходился ему сыном. Но кто был второй воин в черном?
      - Какая разница! Верно его и не было, у страха глаза велики, а если и был, то он лежит где-то на этом холме. Ну что, попробуем отыскать Воина?
      Гиптий утвердительно кивнул и они принялись растаскивать трупы. Им попадалось немало бойцов в алых плащах, но куда больше было варваров. В остекленелых глазах мертвецов были боль и удивление.
      - Это рука Воина, - внезапно сказал Гиптий, показывая Леде кусок человеческого тела. Ужасный удар, пришедшийся на левое плечо, развалил лидийского воина наискось, отделив голову, верхнюю треть туловища и правую руку. Гиптий продемонстрировал этот обрубок, подняв его за слипшиеся от крови волосы, с невиданным хладнокровием, ненормальным для обычного человека. Леда отнеслась к ужасающему зрелищу столь же спокойно.
      - Косой удар, - заметила она со знанием дела. - Помнится, Воин перерубал им надвое быков.
      - Точно, - подтвердил Гиптий. - Это была его любимая забава. Значит его надо искать где-то здесь.
      Атланты разбрасывали мертвые тела до тех пор, пока не наткнулись на огромную кучу краснооперенных стрел.
      - Арии говорили, что погребли одного из черных воинов под курганом из стрел, - задумчиво произнесла Леда.
      Гиптий, не мешкая, принялся раскидывать камышовые прутья. Он торопился, потому что ночь была на исходе, и уколол палец о зазубренный наконечник. Чертыхаясь, атлант отдернул пораненную руку и тут же с предостерегающим криком схватился за меч, потому что увидел третьего охотника за трупами, подкрадывающегося сзади к Леде. Реакция Гиптия была стремительной. Отшвырнув девушку в сторону, он принял мечом предназначенный ей удар, затем обезоружил противника и ударом кулака свалил его на землю. Блеснул заносимый над головой меч, но Леда успела предупредить удар, цепко схватив Гиптия за кисть руки.
      - Оставь. Это один из тех, кто были рядом с Воином.
      - Но он не похож на эллина, - проворчал атлант, рассматривая смуглое скуластое лицо поверженного. - Это варвар.
      - Он киммериец, раб, сбежавший от своих господ-парсов. Он дрался плечом к плечу со спартиатами.
      - Киммериец? - удивился Гиптий. - Что ты ищешь здесь, киммериец? спросил он Дагута на языке степняков.
      - Тело великого Конана, - пробормотал Дагут, еще не до конца оправившийся от удара. - Он пал в этой битве, а мне довелось уцелеть.
      - Что же ты, киммериец, не умер рядом с царем?
      Разбойник сердито блеснул глазами и с неохотой ответил:
      - Топор, опустившийся на мою голову, оказался крепче шлема. Я упал, лишившись чувств, и варвары сочли меня убитым. Теперь будет кому мстить. Но сначала я должен предать земле тело великого Конана.
      - Мы тоже ищем его, киммериец, - сказал Гиптий. - Ты можешь помочь нам.
      Атлант возвратил меч в ножны и помог Дагуту подняться. С приходом третьего дело стало спориться быстрее. Вскоре они раскидали все стрелы, совершенно очистив участок холма, где встретил свои последние мгновения царь спартиатов. Дагут с радостным криком поднял с земли огромный, тускло блеснувший меч.
      - Да, это Разрушитель, - подтвердил Гиптий. - Но где Воин?
      - Юльма здесь нет! - разорвал тишину хрипловатый глухой голос. Трое дружно повернули головы. Шагах в двадцати от них черпала огромная фигура, до самых пят закутанная в плащ. Голову незнакомца скрывал покатый шлем.
      - Танатос его побери! Черный воин! - выдавил Гиптий, судорожно хватаясь за рукоять меча. Леда предостерегающе положила руку на плечо атланта.
      - Остановись! Он нам не враг!
      - Его здесь нет! - вновь сказал воин в черном. - Кто-то унес тело. Но он славно умер, сумев восхитить даже меня. А я понимаю толк в смерти. Придет время, Эмпедокл и ты последуешь за ним. Постарайся, чтобы твоя смерть была столь же загадочной и прекрасной! А он умер. И кто-то унес его тело. Я буду ждать тебя на Альтаире!
      И человек в плаще исчез. Еще мгновение назад его силуэт четко вырисовывался на фоне светлеющего неба, а теперь на этом месте лениво мерцали звезды.
      - Куда он подевался, - пробормотал Гиптий. - И причем здесь Альтаир. Леда, ты... - Атлант повернул голову и осекся. Девушка также пропала, а остолбеневший Дагут, раскрыв рот, взирал туда, где только что стояли ее легкие ноги.
      - Призраки исчезают, - шепнули губы атланта, - значит ночь прошла и грядет день. Нам пора, мой друг, иначе мы окажемся в руках варваров.
      - А где же Конан? - все еще не понимая что происходит, спросил Дагут.
      Гиптий пожал плечами.
      - Не знаю. Он ушел. Но, быть может, он когда-нибудь вернется. Его будут звать как-то иначе и он будет держать в руке свой великий Разрушитель.
      - Но кто он? - Дагут вопрошающе посмотрел на атланта. - Почему тот, в черном плаще, назвал его Юльмом? Почему люди, нашедшие здесь смерть, именовали его царем Леонидом? Кто он в самом деле?
      - А разве это важно? Кто он: атлант Юльм, киммериец Конан или спартиат Леонид? Имя - лишь песчинка, исчезающая в черной дыре Времени. Важно другое. Важно, что нашелся человек, сказавший: я не отступлю пред смертью; важно, что нашелся человек, который предпочел бегству славную гибель на этих выжженных склонах. Важно, что восходит солнце!
      И оно взошло.
      ВМЕСТО ЭПИЛОГА
      1. ГОД СПУСТЯ. ПЛАТЕИ
      Мардоний и сам не представлял, сколь сильны его руки. Особенно в мгновения гнева.
      - Бесподобно! - Таллия вполне искренне хлопала в ладоши. Вельможа усилием воли отогнал прочь багровую пелену и обнаружил, что на полу лежат несколько позолоченных чешуек - кусочки брони, оторванные стальными пальцами от панциря. Мардоний кашлянул, со смущением чувствуя, как его лицо багровеет.
      - Дрянь! - процедил он. - Ты играешь со мной!
      - Много же времени тебе потребовалось, чтобы понять это!
      - Берегись!
      - Чего? - изобразив ленивую улыбку, спросила Таллия. - Или ты собираешься приказать отсечь мне голову?
      - Нет... Я выпорю тебя плетьми. Сам. Потом тебя отдадут...
      Ионийка не дала Мардонию договорить.
      - Заткнись! - приказала она. - Иначе я вышвырну тебя из шатра.
      Возникла пауза. Воспользовавшись ею, девушка выглянула через кисейный полог наружу. Ее взору предстал уже успевший опостылеть пейзаж - пологий склон Киферона [Киферон - гора на границе Аттики и Беотии], покрытый желтеющими кустарниками и проплешинами высохшей травы.
      - Скоро осень, - прошептала Таллия. - Снова осень...
      Минул год с тех пор, как отважные спартиаты сложили головы в фермопильском ущелье. За этот год произошло немало событий, повлиявших на судьбу Эллады и великой Парсы.
      Овладев Фермопилами, мидяне вторглись в Бестию, где их ждал самый радушный прием, а затем и в Аттику. Ксеркс повелел щадить тех, кто дают землю и воду, и безжалостно карать непокорных. Варвары совершенно разорили крохотную Фокиду. Города и села были преданы огню, хлеб потравлен конями, сады вырублены. Сами фокидцы вместе с семьями и скарбом искали спасения на крутых склонах Парнаса. Не пострадали лишь Дельфы, напротив, царь велел передать дельфийским жрецам немало драгоценных даров. Они их честно заработали.
      Затем парсы заняли Аттику. Посевы дерзких афинян были вытоптаны, акрополь взят штурмом и сожжен. Когда Ксерксу донесли, что в огне погибли все афинские храмы, он удовлетворенно улыбнулся. Святыни Ахурамазды были отомщены, великий бог должен был быть доволен. Теперь надлежало поквитаться с людьми, принесшими пожар войны на землю Парсийской империи.
      Афиняне понимали, что им не отстоять родной земли в неравной битве и искали спасения на море. Переправив семьи на Саламин, они ждали, что предпримут завоеватели. Приказ Ксеркса был лаконичен:
      - Приведите их в цепях!
      У эллинов было четыре сотни кораблей, у варваров - вдвое больше. Фемистокл где уговорами, где подкупом, где угрозами заставил эллинских навархов принять решение дать бой. И эллины, выждав удобный момент, дали. С помощью нехитрых уловок им удалось убедить мидян в мнимой слабости эллинского флота. Ксеркс поверил лазутчикам, посланным Фемистоклом, и, вместо того, чтобы готовиться в битве, парсы принялись отрезать эллинам пути возможного отступления - блокировать проливы и захватывать близлежащие острова. Варвары делили шкуру еще не убитого медведя, а это редко кому сходило с рук. В решающий момент, когда потребовалось обрушиться на эллинский флот всеми эскадрами, парсийские навархи смогли противопоставить неприятелю лишь флотилию финикийцев, меньшую числом и порядком избитую в предшествующих стычках. Пока эллинские триеры истребляли финикийские суда, прочие парсийские корабли бесцельно курсировали вдали от Элевксинской бухты, где развернулось сражение. Лишь когда финикияне были почти полностью разбиты, им на помощь подоспели ионийцы. Афинские и эгинские триеры разгромили и их. Парсийские навархи подводили и бросали в бой новые отряды кораблей. Эллины били их по частям, уничтожив большую часть великого флота.
      И тонули корабли,
      И под обломками судов разбитых,
      Под кровью мертвых - скрылась гладь морская.
      Покрылись трупами убитых скалы
      И берега, и варварское войско
      В нестройном бегстве все отплыть спешило.
      [Эсхил, "Персы"]
      Поражение было полным. Ксеркс понимал, что, утратив инициативу на море, парсы рискуют быть отрезанными от родных земель. Ничто теперь не мешало эллинам устремиться к Геллеспонту и уничтожить мост через пролив. Царю было над чем призадуматься. С одной стороны, несмотря на неудачу в морской битве, победа была уже почти у него в руках. Афины наказаны и по сути поставлены на колени, очередь была за Спартой, чрезмерно надеявшейся на неприступность Истмийского перешейка. С другой стороны эллинские эскадры могли отсечь великую армию от Парсиды и взбунтовать Ионию. Никто не мог поручиться за преданность сатрапов недавно присоединенных восточных земель. Если они пронюхают, что царь с войском заперт в Элладе, словно крыса в клетке, то могут поднять восстания и попытаться отделиться от империи. Ксеркс колебался, не зная какое решение предпринять. Его сомнения разрешил Мардоний.
      - Царь, позволь мне покорить для тебя Элладу, - сказал вельможа, отвешивая смиренный поклон.
      Это был наилучший выход. Ксеркс возвращался в Парсу, сохраняя при этом лицо. Стоит ли владыке полумира утруждать себя покорением каких-то жалких эллинов! Это вполне могут сделать его слуги. Мардоний получил милостивое согласие царя, который повелел ему отобрать для дальнейшей войны любых воинов, каких пожелает. Вельможа оставил себе бессмертных, кроме первой тысячи Дитрава, большую часть парсов, половину мидян, саков, бактрийцев и индийцев, а также отборных воинов других народностей. Численность этой армии была такова, что бессмертные составляли одиннадцатую часть ее. Оставшиеся воины должны были спешить с Ксерксом к Геллеспонту.
      Уже наступала зима, когда мидийские воины возвращались на родину. В горах свирепствовал холод, на дорогах - разбойники-фракийцы. Путь армии был отмечен мириадами трупов. Лишь каждый второй воин из числа тех, кто покинули Аттику после Саламина, добрался до Сард. Но это было уже неважно, империя устояла.
      Оставленный покорять Элладу Мардоний не бездействовал. На зиму он отвел своих воинов в Беотию, где их ждали теплый кров и обильная еда. Перезимовав и пополнив войско фессалийцами и фиванцами, Мардоний вернулся в Аттику, заставив афинян вновь искать спасения на Саламине. Понимая, что после ухода части великой армии силы враждующих сторон примерно уравнялись, вельможа попытался расколоть неприятельскую коалицию. Он предложил афинянам заключить мир, клятвенно обещая больше не трогать их земли. Это был весьма расчетливый ход - разгромить оставшихся без союзников спартиатов, а уж потом заняться афинянами. Однако последние не клюнули на заманчивое предложение, хотя и предупредили лакедемонян, что если те будут и впредь бездействовать, наблюдая за тем, как варварское войско разоряет Аттику, то буле прислушается к предложению Мардония. Это подействовало. Спартиаты прекратили бесконечные празднества и вышли из-за укреплений Истма. Войско возглавил Клеомброт, а после его внезапной смерти - Павсаний. Наученный горьким опытом Марафона Мардоний не решился дать сражение на изобилующей холмами, скалами и оврагами земле Аттики и отошел на Беотийскую равнину. Здесь он мог в полной мере использовать преимущество парсийской конницы. Эллины после небольшой заминки, вызванной необходимостью дождаться опаздывающие ополчения, последовали за вражеским войском. Сначала они стали в предгорьях Киферона, затем переместились на более удобную позицию поближе к Платеям. Войско Мардония неотступно следовало за неприятелем. И вот уже десять дней враги стояли друг против друга, не решаясь начать битву. И вот уже десять дней Мардоний приходил в шатер Таллии и донимал ее упреками.
      Ионийка по одной ей известной прихоти не пожелала последовать с Ксерксом, а осталась при войске Мардония. Царь тогда долго уговаривал свою бывшую наложницу, но применить силу отчего-то не решился. О, теперь Мардоний понимал отчего. Девушка осталась и вела неприметный образ жизни, общаясь по преимуществу со своими слугами. Она терпеливо выслушивала упреки Мардония, становившиеся день от дня все более резкими. Вельможа простил этой женщине и царя, и Артабана, он желал вновь обладать ею, но Таллия лишь смеялась над мужской страстью.
      - Ты похож на похотливого быка!
      - Пусть, - отвечал Мардоний. - А ты грязная шлюха. На кого ты работаешь?
      Таллия сделала удивленное лицо.
      - О чем ты?
      Мардоний пристально посмотрел в небесно-голубые глаза, девушка спокойно выдержала этот взгляд. Тогда вельможа начал говорить.
      - Я посылал своих людей в Лидию и Византий. Они выяснили, что там ничего не знают о тебе. Нет никакого купца, который помнил бы о маленькой красивой девочке, рабыне из Византия, а в самом Византий никто не знает о дочери Гистиэя. Мои люди говорили с доверенным слугой казненного тирана и тот поклялся, что у Гистиэя не было детей от связей с византийскими женщинами и что у него не было наложницы, взятой с понтийского корабля. Так что ты не дочь Гистиэя.
      - Ну и что? - с усмешкой поинтересовалась Таллия.
      - Кто же в таком случае ты?
      - Какая тебе разница?
      Мардоний ощерился жестокой улыбкой.
      - А быть может ты враг царя и нашего государства?
      - И что же? Чего ты хочешь: разоблачить меня или моей любви?
      Вельможа на мгновение заколебался, а затем хрипло выдавил:
      - Любви.
      - То-то же! - Таллия звонко рассмеялся. - Я подумаю об этом.
      - Ты не поняла, - зловеще процедил парс. - Я могу в любой момент распять тебя на кресте как опасную заговорщицу, покушавшуюся на жизнь царя и его эвергетов. Так что... - Вельможа подошел к Таллии и взялся рукою за ее подбородок. - Решай, красотка! Ах!
      Вскрикнув, Мардоний согнулся, потому что девушка резко ударила его ногой в пах. Затем крепкая ручка схватила вельможу за волосы. Сильный рывок - и парс уперся лицом в один из вертикальных столбов, на которых держался шатер. Неведомо, что Таллия намеревалась предпринять дальше, но в этот миг за легким пологом раздался деликатный кашель. Услышав его, ионийка отпустила вельможу. Едва он выпрямился и пригладил рукой волосы, как в шатер ворвался Артабаз, ближайший помощник Мардония.
      - Сиятельный! - закричал он, не тратя время на приветствия. - Эллины оставили свой лагерь и отступают!
      При этом известии Мардоний преобразился. Он расправил плечи, глаза его засверкали.
      - Трусы! Наконец-то они показали свое истинное обличье! Настичь их и уничтожить! За мной!!
      Подчеркнуто не глядя на Таллию, Мардоний выскочил из шатра, однако Артабаз последовал за ним не сразу. Убедившись, что Мардоний не вернется, мидянин подошел к девушке и заключил ее в объятья. Таллия в ответ положила руки на плечи военачальника, нашла его губы и впилась в них поцелуем. Он был бесконечен. Когда девушка отстранилась, Артабаз покачнулся, словно готовый потерять сознание. Таллия слегка хлопнула его по щеке.
      - То, что ты получишь после, будет во много раз слаще. А теперь запомни: что бы ни случилось, твой корпус не должен сделать ни шагу вперед. Слышишь, ни шагу! - Глотая слюну, Артабаз кивнул головой. - А теперь иди! Мардоний, верно, уже заждался своего преданного друга. Иди!
      Артабаз повиновался. Как только он исчез за шелковой тканью, Таллия беззвучно рассмеялась.
      Смех этот был страшен. Так смеются несущие смерть. То был прекрасный бокал смерти.