Дрожа от возбуждения, Лиллит поднялась на вершину зиккурата. Он сидел у небольшого камина и глядел на огонь. Не оборачиваясь отшельник спросил:
      - Принесла?
      - Да.
      Золотая чаша звякнула, упав на гору драгоценных побрякушек.
      - Золото, вино и любовь, - провозгласил отшельник. - Вот три вещи, от которых не стоит отказываться даже ради силы. Золото, вино, любовь.
      Он повернулся к Лиллит и привлек ее в свои объятия.
      - Ты вся дрожишь. - Она нежно укусила его за нижнюю губу.
      Глаза отшельника были бездонно-пусты. Он не любил сердцем и был равнодушнее камня.
      Он занимался с нею любовью до самого утра. И пил вино из драгоценного кубка.
      Любовь.
      Вино.
      Золото.
      А утром он собрался в дорогу.
      - Мой путь будет долог, - сказал он Лиллит.
      Она заплакала.
      - Мне будет так не хватать тебя. Когда ты вернешься?
      - Когда-нибудь. И буду с тобой долго. Пока кости глупца не истлеют под солнцем.
      - А потом.
      - Придет другой глупец. Все бежит по кругу. Бег этот неизменен. И лишь я в состоянии прервать его. Но я не буду этого делать. Я слишком привык к этому городу.
      В полдень отшельник ушел.
      Кости Ардета растащили огромнокрылые грифы.
      Плач оставленных городов
      Пожары.
      Потопы.
      Войны.
      Чумные моры и дрожь земли.
      И Время.
      Вы вынуждаете людей оставлять города, храмы человеческой души, возводимые навечно.
      Люди строили город, думая о счастье. Это был их дом - на высоком холме или в безветренной лощине, с кривыми и грязными улочками или широкими гипподамовыми проспектами, защищенные высокими стенами или лишь человеческим духом.
      Город - образ и подобие человека, его создавшего. То не деревня, безликая и единообразная. Город многолик, как и те, кем он основан.
      Великие города минувшего:
      осененный тенью пирамид Мемфис;
      базарно-шумный Ур и огромный мегаполис Вавилона;
      златообильные Микены и гордые духом Афины;
      овеянная воинской славой Спарта;
      ощетинившиеся хитроумными орудиями Архимеда Сиракузы;
      собравший вокруг себя весь мир Рим...
      Они были созданы навечно и никакие беды не могли заставить жителей покинуть свой город. Ровно как добрые дети не покидают родителей.
      История знавала немало городов, умерших вместе со своими детьми.
      "Карфаген должен быть разрушен!" - Катон твердил эту фразу с маниакальным упорством.
      И Карфаген был разрушен. Но прежде пали в бою защищавшие его мужи, а жены и дети были проданы в рабство. И лишь тогда рухнули стены города. И были перепаханы и посыпаны солью. Чтобы не росла трава. Но посмеет ли расти трава на стенах доблестно погибшего города?!
      То не было исключение. Свой Карфаген есть в каждой стране. Ионийский Тир, русский Козельск, испанская Сарагоса. Они славно жили и красиво ушли.
      Красивая смерть. Смерть, достойная как человека, так и созданного им города.
      Но почему люди оставляют города?
      Как оставили Трою, Тиринф или Кносс.
      Как оставили Дур-Шаррукин.
      Жуткое запустение. Грязь и трупы павших животных. Обваливающиеся под ударами ветра крыши и стены. И забвение. Забвение, которое хуже смерти.
      Города переполняются призраками. Смутными слепками былых времен. Полководцы и жрецы, купцы и ремесленники, вереницы пленников, окруженные копейщиками, куртизанки, дети, которым не суждено встретить зрелость. Толпа бестелесных призраков, поющих вразнобой тоскливые песни.
      То не ветер, завывающий в узких проулках, то песня призраков, не пожелавших расстаться со своим домом.
      Эту песню суждено петь каждому, кто покинет свой дом. И в небо взовьется тоскливое пение городов.
      Они поют:
      - И ветер гудит в проулках моих покинутых каменных стен.
      И солнце скрипит пересохшими балками крыш.
      И звуки камней из стен, рухнувших на мостовую.
      Города уверяют, что они говорят, движутся, дышат.
      Не верь!
      Это плач.
      Плач оставленных городов.
      5. ПРИЗРАК У КРОВАТИ. ЯВЛЕНИЕ ПЕРВОЕ
      Размышляя всю ночь царь пришел к выводу, что вовсе
      неразумно ему идти войной на Элладу. Приняв новое решение,
      Ксеркс заснул. И вот ночью, как рассказывают персы, увидел
      он такое сновидение. Ксерксу показалось, что пред ним
      предстал высокого роста благообразный человек и сказал:
      "Так ты, перс, изменил свое решение и не желаешь идти
      войной на Элладу, после того, как приказал персам собирать
      войско? Нехорошо ты поступаешь, меняя свои взгляды, я и не
      могу простить тебе этого. Каким путем ты решил идти днем,
      того и держись!"
      Геродот, "История", 6,12
      Что может сделать женщина, если захочет, выяснилось довольно скоро.
      Не минуло и трех солнц со дня появления ионийки в царских покоях, а Ксеркс велел Артабану собрать государственный совет. Вельможа удивился подобному желанию царя. За последние годы совет не собирался ни разу, все дела вершил Артабан, естественно, царским именем.
      Искушенный в интригах вельможа сразу понял, откуда веет ветер. Тем же вечером он сказал Ксерксу:
      - Повелитель, не спорю, она удивительно хороша собой, но нельзя же позволить, чтобы женщина вмешивалась в государственные дела, вершимые умудренными опытом мужами.
      Его слова произвели неожиданный эффект. Царь покраснел, что само по себе было удивительно, и, с трудом сдерживая гнев, ответил:
      - Артабан, ты стал позволять себе много лишнего. Я, конечно, помню, что в наших жилах течет одна кровь, но всему есть предел. Кресты на рыночной площади еще помнят тепло тел распятых!
      Подобным тоном царь не разговаривал с Артабаном никогда. Вельможа не на шутку обеспокоился. Всю ночь он мучительно искал выход из положения, но так ничего и не придумал.
      Сразу после царского завтрака, во время которого Ксеркс был необычайно молчалив, во дворец стали прибывать вызванные на совет вельможи. Первыми явились Мардоний, Артафрен и Гидарн - лидеры военной партии. За ними пришел тесть Ксеркса Отан, всегда старавшийся при обсуждении спорных вопросов держаться середины.
      Состроив слащаво-вежливую мину, хазарапат встретил вельмож и проводил их в Белую залу, где по традиции заседал государственный совет. Не дожидаясь, пока гости рассядутся, он вновь вышел в приемную, где в это время начали собираться его сторонники. Здесь были четыре сына Артабана, братья царя Арсам, Гиперанф, Гаубарува, Ахемен, Гистасп и Ариабигн, а также начальник бессмертных Тимаст. Самым последним появился Мегабиз, сын Зопира. Отведя и этих гостей в Белую залу, Артабан скорым шагом направился в женскую половину дворца.
      Его предположения подтвердились. Царь был здесь. Он занимался обычным в последние дни делом - любовался прелестями Таллии, которая расчетливо не обращая внимания на своего поклонника, подкрашивала насмешливые губки. Бросив на девушку неприязненный взгляд, Артабан поклонился.
      - Друзья и родственники ждут своего повелителя!
      - Сейчас иду, - буркнул Ксеркс, недовольный, что его отрывают от столь приятного занятия.
      Артабан стоял на месте. Ксеркс раздраженно обернулся к нему.
      - Я же сказал тебе: сейчас приду. Ступай!
      - Милый... - томно протянула Таллия. Она оставила свое занятие и строго смотрела на царя. - Я думаю, тебе надо поспешить. Нехорошо проявлять неуважение к своим верным слугам. Иди, я буду ждать тебя.
      Девушка улыбнулась и царь мгновенно расцвел.
      - Хорошо, любимая. Тешу себя надеждой, что, возвратясь, получу награду.
      - Лети, мой сокол! - ласково велела ионийка и шепотом, для себя добавила:
      - Надежда умирает последней. Жирная скотина!
      Ни царь, ни Артабан не расслышали этих слов. Едва они вышли, Таллия достала платок и резким движением, словно убирая какую-то гадость, стерла краску с губ.
      Тем временем слуги облачали царя в парадные одежды. Сначала они умаслили его нагое тело ароматическими мазями. Затем царь поднял вверх руки и два гиганта-эфиопа опустили на его плечи рубаху из тончайшей льняной ткани. Длинная, почти до пят, она была окрашена драгоценным пурпуром, спереди от шеи до подола шла широкая белая полоса. Оттолкнув слишком усердных слуг, Ксеркс собственноручно натянул алые шаровары, после чего позволил обуть себя в кожаные на толстой подошве сапоги, прибавившие царю добрых два дюйма роста. Поверх нижней рубахи на него одели шитый золотом синий парчовый халат. Запястья охватили рубиновые браслеты, на груди был укреплен массивный золотой диск, символизирующий солнце, голова была покрыта драгоценной тиарой. В довершение всего на царя накинули пурпурный плащ, застегнув его по эллинскому обычаю на шее. Искусный невольник-сириец быстро подкрасил охрой бороду и подвил курчавящийся волос. Нежно касаясь пальцами царского лица, он наложил на него толстый слой белил, выделил черной краской брови, густо нарумянил щеки.
      После всех этих манипуляций Ксеркс стал похож на ярко-раскрашенную разодетую куклу. Тяжело ступая - вес расшитых золотом одежд и украшений давал о себе знать - царь в сопровождении евнухов-телохранителей и Артабана направился в Белую залу.
      При его появлении собравшиеся встали и отвесили низкий поклон. При этом руки они прятали в широких рукавах кандия [кандий - парадное одеяние древнеперсидских вельмож, отличительной чертой которого были широкие рукава], выражая тем самым свою покорность. Царь прошествовал к стоящему посреди залы трону, сплошь выложенному слоновьей костью, и сел. Тотчас же уселись и вельможи.
      Уже одно то, как они заняли места, свидетельствовало, что знать разделилась на две группировки. По правую руку от царя сидели противники войны с Элладой, общим числом одиннадцать. Слева разложилась довольно разношерстная компания, где в одном ряду с Мардонием и его единомышленниками очутились Отан и Артабан. Последний, видимо, расположился здесь потому, что отсюда было удобней руководить своими сторонниками.
      Испытывая желание поскорее покинуть эту компанию бородатых, злобно глядящих мужей и вернуться к своей прелестнице, Ксеркс начал:
      - Арии, я собрал вас здесь, чтобы сообща решить терзающий нас вопрос: идти или не идти походом на Элладу, а если идти - когда. Я уже слышал немало слов в пользу и против этого предложения. Сегодня мы должны определиться окончательно. Твое первое слово, Артабан.
      Хазарапат поднялся со скамьи, выказывая свое уважение собравшимся, оправил бороду и сказал:
      - Великий царь! Ты уже знаешь мое мнение, как и доводы, которыми я руководствуюсь. Поэтому я буду краток. Нет, нет и нет! Эта война будет началом гибели империи. Если наши доблестные полководцы стремятся проверить силу парсийского оружия, пусть обратят свои взоры на Восток.
      - Чтобы ионийцы и материковые эллины ударили нам в спину! - выпалил Мардоний.
      - Ионийцы усмирены, а у эллинов не хватит ни средств, ни смелости для серьезной военной операции, - мгновенно отреагировал Артабан. - Я подаю голос против войны.
      Вельможа сел. Ксеркс хлопнул в ладоши и велел:
      - Пусть выскажутся мои братья!
      У царя было десять родных и сводных братьев. Трое из них были в данный момент в опале, один находился в далекой Бактрии, все остальные присутствовали здесь.
      Мнения братьев были почти одинаковы.
      - Я против войны с эллинами, - сказал Гаубарува, сатрап Сирии, опасавшийся, что в случае войны его владения подвергнутся нападению эллинского флота.
      - Нет, - в один голос сказали Ахемен и одноглазый Ариабигн.
      - Сакские племена не хотят войны. - Таков был ответ Гистаспа.
      Уважаемый за острый ум и храбрость, Масист также высказался против похода.
      Лишь Гиперанф, всегда тонко чувствовавший перемену настроения царя, был уклончив.
      - Повелитель знает, что я выступал против этой войны. Но в последнее время я много размышлял по этому поводу. Эллины год от года становятся все нахальнее. Их торговые корабли бороздят моря, нанося ущерб финикиянам и угрожая благосостоянию Парсы. Каждый эллинский полис обзавелся собственным военным флотом, причем эскадры афинян достигают двухсот триер, а эгинцев ста двадцати. Это уже прямой вызов могуществу империи. Поэтому я склонен считать, что война против Эллады неизбежна. Вопрос лишь о сроках. Спешка здесь совершенно ни к чему. Нужно готовиться к вторжению тщательно, собрав большое войско и наведя мосты через проливы, и ни в коем случае не пускаться в рискованные морские авантюры, которые, как мы уже имели возможность убедиться, нередко заканчиваются, плачевно. Я за поход, если он будет угоден великому царю.
      Гиперанф сел на свое место. Братья-царевичи возмущенно смотрели на отступника.
      - Я удивлен твоими словами, Гиперанф! - воскликнул царь. - Хотя не могу не признать, что нашел в них немало здравого. А теперь пусть скажет свое слово храбрый Мардоний.
      - Царь! - Зычный голос Мардония заполнил залу. - Я уже неоднократно сталкивался с эллинами на поле брани и имею право утверждать, что этому народу уготована великая судьба, судьба завоевателей. Если Восток не поглотит Элладу сейчас, спустя столетие Запад в лице Эллады поглотит Парсу. Поэтому мы должны спешить нанести удар первыми. И чем раньше мы выступим на Элладу, тем быстрее она падет к ногам царя. Если же мы отложим поход, как предлагает высокочтимый Гиперанф, на неопределенный срок, эллины успеют собрать силы для отпора. Вчера в мой дом прибыл гость из златовратых Фив. Он поведал мне, что день и ночь стучат топоры на верфях Аттики и Пелопоннеса, и не гаснет огонь в горнах оружейников. Эллины готовятся к войне против Парсы. Пройдет год или два, и нам придется иметь дело с огромным флотом и единой, хорошо вооруженной армией. Сейчас же полисы погрязли в раздорах между собой. Многие из них поддержат парсийское войско лишь ради того, чтобы ослабить Афины и Спарту. Сейчас или никогда!
      - В тебе говорят гордость и корысть, Мардоний! - не сдержавшись, закричал Артабан. - Ты спишь и видишь себя сатрапом Эллады. Отправляйся в этот поход один. Царь позволит тебе набрать войско. Но оставь в заложники своих сыновей, а я оставлю своих. Если поход будет удачен, пусть падут головы моих сынов, если же он закончится провалом, пусть умрут твои чада!
      Сыновья Артабана, которым не улыбалась перспектива сложить свои головы на плахе, переглянулись. Ксеркс поспешил успокоить разгорячившегося вельможу.
      - К чему такие крайности, Артабан! Мардоний лишь высказал свою точку зрения. Я не разрешу ему отправиться в поход одному с небольшим войском. Слишком памятна судьба армии Датиса и Артафрена. Кстати, что скажет Артафрен.
      - Война! - крикнул Артафрен, сын того самого Артафрена, чье войско потерпело поражение под Марафоном. - Я жажду смыть эллинской кровью невольный позор моего отца!
      - Молодец! - похвалил царь. - Гидарн?
      - Я за поход.
      - Мегабиз, сын благородного Зопира?
      - Я готов пожертвовать собой, чтобы сокрушить Элладу, как мой отец некогда изуродовал свое лицо ради покорения Вавилона.
      Царь протестующе махнул рукой.
      - В этом нет нужды. Что скажут сыновья Артабана?
      Ради того, чтобы обеспечить своей партии подавляющее большинство на государственном совете, Артабан не гнушался никакими методами. Именно поэтому в Белой зале оказались четыре его сына и лишь опасение вызвать гнев царя помешало пригласить сюда всех восьмерых.
      Сыновья Артабана были немногословны.
      - Нет! - так ответили Ариомард, Артифий, Тритантехм и воевода покоренных фракийцев Вассак.
      Против похода проголосовал и осторожный Отан.
      Хазарапат удовлетворенно потер руки, быстро прикинув соотношение голосов. Двенадцать участников совещания высказались против похода и лишь пять - за. Примерно так он и рассчитывал, хотя внутренне волновался - мало ли что придет в голову сумасбродным братьям царя. Чтобы обеспечить их поддержку, Артабан щедро одаривал царевичей золотом и дорогими безделушками. За счет царской сокровищницы, естественно.
      После того как прозвучало последнее "нет" начальника бессмертных Тимаста, в зале установилась тишина. Какое-то время царь размышлял. Или делал вид, что размышляет. Вельможи затаили дыхание, ожидая какое решение он примет. Наконец Ксеркс поднялся из своего кресла, ударил драгоценным посохом о мрамор пола и провозгласил:
      - Я выслушал ваши мудрые речи и принял решение. Я говорю - нет!
      Тишину прорвало бурей противоречивых чувств. Братья царя встретили его слова дружными рукоплесканиями, Артабан победоносно улыбнулся, сторонники войны исподлобья взирали на Мардония.
      Ксеркс поднял руку, восстанавливая спокойствие.
      - Я говорю нет тем, кто выступает против войны. Завтра же подготовить указы о созыве войска и отправить послов к эллинам. Я все сказал!
      Не обращая более внимания на ошеломленные таким развитием событий советников, царь покинул Белую залу.
      Любовь порой способна изменить ход истории!
      Любовь победила, но Артабан был не из тех, кто смиряется перед поражением. Иначе он никогда бы не стал хазарапатом. Существовало множество способов заставить царя переменить свое решение. Артабан начал с уговоров.
      Всеми правдами и неправдами он отрывал Ксеркса от покорившей царское сердце ионийки, упрашивая его отказаться от похода на Элладу. Сначала он убеждал царя сам, потом этим занялись спешно возвратившиеся во дворец царевичи Гаубарува и Гистасп, которые не побоялись прибегнуть к угрозам.
      Одновременно Артабан спешно наводил справки о Таллии. Вскоре ему удалось выяснить, откуда она взялась. Подвергнутый жестокой порке Кобос признался, что за большую мзду, полученную от Мардония, провел девушку в царские покои. Да смерти запуганный евнух послушно повторил свое признание приведенному Артабаном царю. Не давая Ксерксу опомниться, вельможа пал на колени и обхватил его царственные ноги.
      - Государь! В Парсе зреет заговор! Милости прошу!
      - О чем ты? - спросил весьма ошарашенный происходящим Ксеркс.
      - Злостный заговор против великого царя и его верного слуги. Мардоний и его друзья замышляют неслыханное злодейство. Мне донесли, что Мардоний подбил спартанца Демарата убить меня. Затем они попытаются свергнуть великого царя и посадить на его место одного из царских родственников.
      - Чепуха, - не очень уверенно пробормотал Ксеркс. - Кто может претендовать на мой престол?
      - Тот, кто согласится стать послушной игрушкой в руках заговорщиков. Например, Гиперанф. Завтра во время придворного бала заговорщики попытаются расправиться со мной.
      - Так я приказываю арестовать их. Немедленно!
      Артабан всплеснул руками.
      - Ни в коем случае, государь! Как я тогда смогу доказать правоту своих слов? Прошу лишь об одном. Повелите, чтобы гости явились на бал без оружия. Те, кто осмелятся нарушить царскую волю, и будут заговорщики.
      - Хорошо, я повелеваю. Доведи мою волю до ушей подданных, пробормотал Ксеркс и внезапно добавил:
      - А насчет похода, думаю, ты прав. Это все происки Мардония и его вояк. Любовь ослепила меня...
      - Что сделать с девушкой? Бросить в подземелье?
      - Нет, пока не трогай. Приставь к ней двух евнухов. Пусть не спускают с пленницы глаз!
      Не мешкая ни мгновения, Артабан стал сыпать распоряжениями. Были задержаны гонцы, собиравшиеся отправиться в сатрапии с царским указом о сборе войска против эллинов. Вместо этого другие вестники отправились во дворцы вельмож, провозглашая:
      - Великий царь повелевает явиться на бал без пожалованной тебе сабли и без поясного ножа.
      Но Артабан не успокоился на этом. Ему требовалось форсировать события, заставить заговорщиков все же совершить попытку покушения именно завтра, иначе царь мог бы разувериться в услышанном. Через сеть подчиненных ему агентов хазарапат распространил слухи, что собирается обвинить Мардония и его сторонников в государственной измене и арестовать их.
      Спустя какое-то время соглядатаи, следившие за домом опального вельможи, доложили, что из него вышли несколько слуг, направившиеся к виллам Мегабиза, Гидарна, Артафрена и спартанца Демарата. Сам Мардоний, оседлав вороного жеребца, помчался в загородное поместье Гиперанфа.
      Доверенный помощник Артабана эллин-сикофант [сикофант (греч.) шпион, доносчик] Треофил схватил одного из посланцев. При нем оказалось письмо Мардония, текст которого гласил:
      "Обстановка осложняется. Жду у себя на закате солнца".
      Велев Треофилу отправить письмо по адресу, Артабан связался с магом Фулром. Едва тот прибыл во дворец, вельможа без всяких обиняков бросил:
      - Мне нужна помощь твоего демона.
      Демону поручалось проникнуть в дом Мардония и подслушать о чем будут говорить заговорщики.
      Канцелярия хазарапата стала похожа на потревоженный улей. Туда и обратно сновали гонцы, прибегали с донесениями неприметные соглядатаи, суетились писцы и чиновники. Бессмертные, число которых было удвоено, бесстрастно взирали на этот бедлам.
      Царь, поверивший в реальность заговора, беспрестанно требовал хазарапата к себе. Тот докладывал Ксерксу о происходящем. В послании Мардония царь не усмотрел никакой крамолы, а вот тот факт, что вельможа отправился к хитрецу Гиперанфу, разгневал царя. Он вновь попытался отдать приказ арестовать брата, Артабану с трудом удалось отговорить владыку от этой затеи.
      - Завтра, великий царь! Завтра!
      Явившись в очередной раз, Артабан провозгласил:
      - Началось!
      Вошедший следом бессмертный бросил на пол труп собаки. Это был один из псов, что пробовали царскую пищу, охраняя повелителя Парсы от отравителей.
      - Околела, съев кусок медового пирога.
      Чувствуя как на спине выступает холодный пот Ксеркс заорал:
      - Арестовать! Казнить поваров! Казнить всех! Всех!
      Не без труда утихомирив царя, Артабан продолжил свою хитрую игру. Подкрепляясь время от времени бокалом вина он плел паутину, в которой должны будут запутаться заговорщики.
      То была на совесть сплетенная паутина!
      Постукивая древком копья по каменному полу бессмертный совершал обход вверенного ему поста. Его звали Дитрав, а происходил он из знатного арийского рода, владевшего землями в Мидии и близ Гирканского моря. Именно эти два обстоятельства позволяли ему мерно шагать близ царских покоев.
      Весь день во дворце творилось что-то невообразимое. Утром пронеслась весть о предстоящем походе на Элладу. Бессмертные, как и положено воинам, приветствовали ее радостными криками. Однако после полудня стали поговаривать о том, что царь недоволен Мардонием и, более того, подозревает его в дурных замыслах. Дворец наводнили шпионы Артабана. По приказу Тимаста в город были введены еще три полка бессмертных. Гистасп привел ко дворцу отряд сакских лучников.
      Запахло кровавой междоусобицей, подобной той, что случилась много лет назад в самом начале правления царя Дария, когда маг Смердис захватил царский престол. Дарий и шестеро его сподвижников расправились с магом, положив начало многолетней смуте, едва не приведшей Парсу к гибели.
      Упаси, Ахурамазда, от новой напасти!
      Размышляя, но при этом не забывая посматривать по сторонам, воин дошел до конца коридора и повернул обратно. В длинных, отделанных шелком и бархатом залах было совершенно безлюдно. Дитрав оправил висевшую на поясе саблю с украшенной бирюзой рукоятью, сладко зевнул и подумал, что неплохо бы сейчас вместо того, чтобы торчать на этом, пусть почетном, посту провести ночку с горячей лидийской девкой, собирающей серебро себе на приданое. Дитрав подозревал, что упоминание о приданом было не более, как благовидным предлогом для распутства. В постели лидийки были чертовски хороши, их тела вытворяли такое, что не смогла бы проделать и дикая кошка. Воина даже передернуло от сладких воспоминаний. В прошлый раз ему попалась ядреная девка с такими бедрами...
      Вообразить размер бедер Дитрав не успел. Из царских покоев донесся дикий крик. Кричать мог лишь царь, он против обыкновения в эту ночь спал один. Схватив копье наперевес бессмертный бросился на зов своего повелителя. Он не был одинок в своем порыве. Прочие бессмертные, охранявшие внутренние покои, оставили свои посты и также спешили на помощь.
      Дитрав первым подоспел к отделанной серебром двери. Он ухватился за ручку и потянул створку на себя, но в этот момент кто-то огромный и совершенно белый сбил его с ног. Сплетясь в клубок воин и напавший на него покатились по полу. Дитрав что есть сил молотил своего врага кулаками в живот и грудь. Тот отбивался и орал.
      Наконец подоспела подмога. Бессмертные не без труда оторвали Дитрава от его противника. Воин взглянул на него и стал белее горного снега. Перед ним стоял сам царь Ксеркс - помятый, в разорванной ночной рубашке, с расквашенной физиономией.
      "Я пропал", - обреченно подумал Дитрав, отчетливо представляя себе как его обезглавленное тело болтается в петле на рыночной площади. Однако царю было не до Дитрава. Он ошалело переводил взгляд с одного бессмертного на другого и повторял:
      - Призрак! Призрак!
      Прибежал полуодетый Артабан. Ругаясь, он разогнал растерявшихся охранников и повел царя назад в покои. Ксеркс слегка упирался и хазарапат не задумываясь, применил силу, взяв царя словно ребенка под правую руку. Так вышло, что по другую руку от перепуганного повелителя оказался Дитрав.
      Едва они очутились во внутренних покоях, Артабан сразу усадил Ксеркса на кровать и дернул за шнурок сигнального колокольчика. Вбежавшему слуге он коротко бросил:
      - Вина и моего лекаря! Скажи ему пусть захватит черный сундучок. Да, и вели принести побольше свечей.
      Слуга моментально испарился. Вельможа и воин посмотрели друг на друга, затем на бормочущего несуразицу царя.
      В покоях горели всего две свечи, но даже при их тусклом свете было видно как сильно напуган Ксеркс. Сквозь смуглую кожу лица пробивалась мертвенная бледность, руки мелко дрожали.
      - Что с ним? - спросил Артабан.
      Воин недоумевающе повел плечами.
      - Не знаю.
      - Призрак! Призрак! - вновь забормотал Ксеркс.
      - Успокойся! - грубо одернул царя Артабан. - Нет здесь никакого призрака! Сейчас тебе будет легче.
      В этот момент Хазарапат обратил внимание на синяки и ссадины, густо покрывающие лицо и руки царя.
      - Кто его так? Призрак?
      - Нет. - Дитрав помялся и коротко поведал о том, как царь налетел на него в коридоре, как Дитрав принял его за злоумышленника и как они катались по полу, угощая друг друга тумаками.
      Вельможа не смог удержаться от улыбки. Затем посерьезнел.
      - Должно быть, его что-то здорово испугало, если он ухитрился оторвать тебе рукав.
      Бессмертный бросил взгляд на правое плечо, куда указывал Артабан. Действительно, прикрепленный медными кольцами к нагрудному доспеху рукав из мелких металлических чешуек, нашитых прямо на ткань халата, был почти совершенно оторван, держась лишь на паре звеньев.
      В этот момент появились слуги с шандалами в руках. Расставив свечи, они быстро удалились. Дитрав хотел уйти вместе с ними, но Артабан велел ему остаться. Вслед за слугами прибежал лекарь. В одной руке он держал небольшой стальной сундучок, в другой - поднос, на котором стояли кувшин вина и бокал.
      Приняв из его рук поднос, вельможа плеснул в бокал вина и отпил. Лишь после этого он протянул бокал царю.
      - Выпей.
      Тот замычал и замотал головой.
      - Пей, тебе говорят!
      Артабан почти силком влил вино в глотку царя. Затем он велел лекарю:
      - Гейр, сделай ему золотой эликсир.
      Лекарь молча кивнул. Открыв сундучок, он извлек из него два небольших узелка. В одном из них оказалось комкообразное серое вещество, в другом желтоватая пыль. Артабан пояснил воину, который с некоторым подозрением следил за действиями лекаря:
      - То, что серого цвета, - хаома, нектар Ахурамазды, дарящий бессмертие, желтое - нектар мака. Он вносит в душу успокоение.
      Бросив по щепотке каждого вещества в бокал с вином, Гейр отдал его своему господину. Тот поднес вино к губам царя и ласково уговаривал его, пока царь не выпил бокал до дна.
      - Сейчас он успокоится, - сказал Артабан, ставя опустевший бокал на поднос. - Гейр, ты можешь идти.
      На лице любопытного лекаря появилась тень неудовольствия, однако он не осмелился ослушаться и, поклонившись, вышел. Как только за ним закрылась дверь, Артабан налил бокал вина и залпом осушил его.
      - Ужасная ночь! Как и прошедший день, - пожаловался он воину. Подумав Хазарапат налил еще один бокал и протянул его Дитраву.
      - Как я смею, - смутился бессмертный.
      - Пей! Скромность не всегда похвальна.
      Воин повиновался.
      - Молодец! - похвалил вельможа.
      В этот момент царь, впавший после выпитого лекарства в сладкое забытье, приоткрыл глаза.
      - Артабан, - жалобно простонал он.
      - Я здесь, мой повелитель.
      - А это кто?
      Царь с подозрением оглядел Дитрава, заставив того затрястись от страха.
      - Это твой спаситель, государь. А теперь поведай мне, что за призрак покусился на твою священную особу?
      - Призрак? - пролепетал Ксеркс. В его голосе больше не слышалось прежнего ужаса, лекарство начало оказывать свое воздействие. Размеренно, словно в гипнотическом трансе, царь стал говорить.
      - После того как мы с тобой обговорили, что следует сделать с заговорщиками, я отправился к себе в опочивальню. Женщины в эту ночь не интересовали меня, так как в сердце поселилась печаль по злокозненной, но столь прекрасной Таллии. Слуги умастили мое тело и облачили его в ночную рубашку. Затем они оставили меня. Я уснул. Не знаю, как долго продолжался мой сон, но проснулся я от легкого дуновения ветерка, точно кто-то открыл окно.
      - Двадцать локтей над землей и двадцать стражников на земле. В окно невозможно залезть, - скороговоркой пробормотал Артабан.
      Не обратив никакого внимания на реплику хазарапата, царь продолжал:
      - Я открыл глаза. Мерцали свечи. Окно было закрыто. Как и дверь. Но я ощущал чье-то присутствие. Я хотел крикнуть стражу, но в этот миг он предстал передо мной. Это был огромный, огромный человек, облаченный в черный халат и такого же цвета плащ. Лицо его было скрыто маской, выражение которой было пределом безумной жестокости. Не раскрывая рта, ночной гость сказал мне, я помню его речь дословно: "Дерьмовый царек, я слышал, ты опять пытаешься отменить поход на Элладу. Запомни, если завтра же ты не отдашь повеление собирать войско, я приду вновь и отрежу твои свиные яйца". Свиные яйца. Причем здесь свиные яйца? - Ксеркс посмотрел на Артабана, словно сам удивляясь своим словам. - Затем его фигура вспыхнула и растворилась в столбе пламени.