Ажи-дахака умер! Великий дракон, побежденный некогда драконоборцем Траэтоной, а теперь скифом Скиллом, умер! Не стало еще одного жуткого творения Аримана.
      Удивительно, но Скиллу вдруг стало жаль монстра. Ажи-дахака посвятил свою жизнь лишь одному - беззаветному служению Хозяину, он жил лишь ради его прихотей, не зная ни счастья, ни радостей, он и умер лишь по его прихоти, разбившись о невидимую стену запрета.
      Однако надо было спешить. Скоро туша Ажи-дахаки исчезнет в кипении огненного кольца и Дракон никогда не сможет вернуться в Серебряный город. Скилл поспешил назад. Осторожно ступая по мертвому телу монстра, он пересек кольцо и закричал:
      - Дра-а-акон!!!
      Повторного приглашения не требовалось. Эллин видел, чем закончилась схватка и бежал навстречу Скиллу. Подобрав на ходу лежавший неподалеку от мертвой лошади лук, Дракон задыхаясь предстал перед Скиллом.
      - Мы победили. Дракон! Победили! А теперь быстрее на тот берег!
      - Да, ты победил дракона, - задумчиво произнес эллин. - Ты победил дракона-монстра, посмотрим, сможешь ли ты одолеть дракона-человека.
      С этими словами Дракон бросил лук и золото наземь и выхватил из-под полы туники короткую трубку, как две капли воды похожую на ту, что были у живых мертвецов Аримана.
      Скиф остолбенел от неожиданности.
      - Дракон, что ты? Ты в своем уме? Не шути...
      - Какие могут быть шутки! - Эллин осклабился. - Это жезл Аримана. Он поопаснее твоего лука. Поэтому стой на месте. И не пытайся бежать.
      - Имя! - воскликнул Скилл. - Откуда ты знал мое имя?!
      - Догадался, щенок! Его мне сказал Ариман! Ты сделал большую глупость, взяв меня с собой.
      - Я сделал глупость раньше, - прошептал Скилл. - Ведь сфинкс предупреждал меня прошлой ночью...
      - Старый дурак еще поплатится за это. А ты напрасно пытался бежать из города и вновь нанес ущерб Ариману. Живи ты спокойно и он оставил бы тебя в покое.
      - Ты предал меня. Но как ты мог?
      - Предал? Я верный слуга Аримана. Я был им всю свою жизнь и останусь навечно. Когда моя душа будет призвана в Чинквату, Ариман дарует мне новое тело, и я буду вновь служить ему долгие годы. Ты растаял от моих побасенок про Элладу и несчастного изгнанника Дракона. Да, я был эллином. Я был архонтом. Но я отнюдь не несчастлив... Проклятые афиняне изгнали меня, и я поклялся отомстить. И поэтому я служу Ариману, так как он ненавидит эллинов, и недалек тот день, когда Эллада падет под натиском черных легионов. И тогда Ариман вернет мне Афины. Я вновь буду править этим городом. Править, как угодно Ариману! А сейчас сойди на землю. Мы дождемся, когда огненное кольцо поглотит старого Ажи-дахаку, после чего вернемся в Синий город, где тебя уже поджидают жрецы Аримана.
      Упершись в предателя невидящим взором, Скилл сделал шаг вперед.
      - Обожди! - Дракон остановил его движением руки. - Сначала брось в кольцо свой акинак.
      Скиф медленно расстегнул перевязь, меч прокатился по броне Ажи-дахаки и зацепился за одну из чешуек.
      - Ладно, - решил Дракон. - Стой где стоишь. Я подниму меч сам.
      Настороженно поглядывая на Скилла, Дракон задрал ногу и наступил на хвост поверженного монстра.
      Скилл вздрогнул от дикого крика. Широко разинув рот, эллин орал, а ноги его обтекали белые сверкающие искры, рожденные слиянием Ажи-дахаки и огненного кольца. Притянутые медными подошвами, эти искры пронизали тело Дракона, заставляя его биться в страшных конвульсиях. Вырвался из ослабевших рук и исчез в пламени жезл Аримана. Искры поднимались все выше и выше, вот они обняли живот и доползли до сердца. Крик оборвался. Схватившись за горло, Дракон рухнул в лаву огненного кольца. Тело его вспыхнуло и исчезло в языках пламени.
      В этот миг туша Ажи-дахаки вздрогнула и начала распадаться. Скиф поспешно схватил лук и сумку с золотом. Балансируя на трескающейся броне Ажи-дахаки, скиф перебежал на другой берег, спрыгнул на землю и замер. Рот медленно раскрылся от изумления. Да, такого он не ожидал. Броня дракона оплывала прозрачными каплями, обнажая нутро - чудовищное сплетение хитроумных механизмов. Ажи-дахака не был живым существом, но лишь механической куклой!
      Кукла!!!
      Скилл сел на землю и уронил сразу ослабшие руки на колени. Он не шевелился до тех пор, пока на противоположном берегу не собралась толпа возбужденных горожан, указывавших перстами на догорающие останки Ажи-дахаки и на недвижного скифа.
      Вскоре к горожанам присоединились жрецы Аримана. Их взгляды горели злобой и Скилл поспешил уйти.
      Темнело. Скиф вступил в темный первобытный лес. Не боясь никого и ничего, заснул.
      Когда же он открыл глаза вновь, над лесом пылало огромное солнце.
      А в сумрачной, продуваемой горными ветрами, пещере мудрец Заратустра скажет льву, смирно лежащему у его ног:
      - ЧТОБЫ У СВЕРХЧЕЛОВЕКА НЕ БЫЛО НЕДОСТАТКА В СВОЕМ ДРАКОНЕ, СВЕРХДРАКОНЕ, ДОСТОЙНОМ ЕГО, ДЛЯ ЭТОГО ДОЛЖНО ЕЩЕ МНОГО ГОРЯЧЕГО СОЛНЦА ПЫЛАТЬ НАД ПЕРВОБЫТНЫМ ЛЕСОМ! [Ф.Ницше "Так говорил Заратустра"]
      И вместе со Скиллом он посмотрит на ослепительный диск солнца. И солнце заглянет в их души.
      6. В ПЛЕНУ ПРИЗРАЧНОГО ГОРОДА
      От потолка веяло прохладой, по телу разливалось блаженное тепло. Скилл сидел в трактире "Сон Аполлона" и потягивал кисленькое молодое вино, которое с известной натяжкой можно было считать вполне приличным. Вокруг сновали суетливые, облаченные в эллинские хитоны, горожане. Изредка мелькал пестрый парсийский халат или подчеркнуто аскетичная туника гостя из сопредельных городов.
      - Эй, приятель!
      Почувствовав, что этот возглас адресуется ему, скиф обернулся. Возле стойки стоял человек, синяя туника которого не могла скрыть могучих мышц, покрывавших крепкое тело.
      - Это ты мне?
      Человек вгляделся в лицо Скилла.
      - Ты не серебровик, - сказал он утвердительно. Жителей Серебряного города в Подземном мире именовали серебровиками.
      - Не совсем, - подтвердил скиф. - Я, как и ты, гость этого города.
      - Ради чего ты тогда вырядился в эти одежды?
      - Мой халат порвался и я купил тунику серебровика, - солгал Скилл, не вдаваясь в более подробные объяснения. - А что тебе, собственно, от меня надо?
      - Думал предложить работу.
      Скиф пренебрежительно махнул рукой.
      - Ты обратился не по адресу.
      - Легкая работа и, кроме того, я хорошо плачу.
      Скилл хотел было сказать незнакомцу, что в его суме куда больше золота, чем тот когда-либо видел в своей жизни, но раздумал и поинтересовался:
      - Что за работа?
      - Поможешь мне разгрузить и продать товар. Я лишился помощника, одному мне не справиться.
      - А какова плата?
      - Три серебряные монеты.
      Скиф хмыкнул. Вино, что он сейчас пил, обошлось в четыре монеты.
      - Ладно, садись, поговорим.
      Торговец не заставил себя упрашивать и тут же пристроился за столиком. Повинуясь красноречивому жесту скифа, трактирный служка принес еще один кувшин вина, возбудив в купце сильные подозрения насчет того, что светловолосый незнакомец нуждается в деньгах. Скилл наполнил чаши.
      - Выпьем!
      Они дружно вылили вино в глотки.
      - А теперь расскажи мне, кто ты и откуда.
      Прожевывая кусок соленой трески, гость сообщил:
      - Меня зовут Калгум. Я купец из Бронзового города. Привез сюда пряжки, заколки и прочую дребедень. Подобный товар пользуется в Серебряном городе спросом. Когда мы переправлялись через Змеиный ручей, мой слуга оступился и погиб...
      - Что еще за Змеиный ручей? - перебил купца Скилл.
      - Э-э-э, - протянул Калгум. - Да ты, парень, похоже вообще не из наших краев. Уж не тот ли ты скиф, что разделался с Ажи-дахакой?
      Неприятно изумившись, Скилл буркнул:
      - Может и тот. Но откуда ты знаешь, что дракон мертв?
      Купец засмеялся.
      - В нашем мире новости разлетаются с быстротой молнии. Я узнал об этом еще вчера на постоялом дворе. Ты ловкий парень, - заметил он, пристально разглядывая скифа, хотя глядя на тебя не скажешь, что ты похож на богатыря, способного сразить дракона. Ах да, ты спросил что такое Змеиный ручей. Создавая наш мир, боги позаботились о том, чтобы меж городами не вспыхнула смертельная вражда. Поэтому они разделили города попарно, а один из них - Синий, - остался в одиночестве, окруженный огненным кольцом. Всего насчитывается четыре пары городов: Серебряный и Золотой, Бронзовый и Продуваемый ветрами. Горный и Город на холмах, Лунный и Город трех стен. При этом боги-основатели составили пары таким образом, чтоб один из двух городов был заведомо слабее другого и чтоб слабый город был малоинтересен как добыча для сильного. Так, например, Золотой город сильнее Серебряного, но совершенно не стремится поработить своего соседа, так как не видит в этом никакой выгоды.
      - Странно, - задумчиво промолвил Скилл. - Я всегда считал, что захватывать города прибыльное занятие.
      - Не могу не согласиться с тобой, но только не в этом случае. Серебряный город не располагает богатой казной, а жители его ленивы. Захвати его и золотовикам пришлось бы заботиться об их пропитании, о содержании домов и дорог.
      - Но они могли бы обратить жителей Серебряного города в рабство и принудить их работать.
      - Что такое рабство? - поинтересовался купец.
      Скилл замялся, подыскивая слова для ответа.
      - Это... Это когда один человек владеет другим и заставляет того работать на себя.
      - Не понимаю каким образом один человек может владеть другим. Подобная нелепица возможна лишь в верхнем мире.
      - Наверно, - не стал спорить Скилл.
      - У нас не обращают в рабство, а насчет того, чтобы заставить жителей Серебряного города работать... Пытались! И не раз. Трижды войско Золотого города подступало к этим стенам. Но горожане и не думали сопротивляться. Они открывали ворота захватчикам, а через несколько дней стратеги-золотовики спешно выводили войско, оставив в городе не менее половины своих воинов.
      - Так выходит серебровики все же сопротивлялись!
      - Если бы! - Купец сделал глоток и отставил чашу. - Хотя это можно считать своего рода сопротивлением. Только воевали не жители, а дома и площади, храмы и бульвары. Понимаешь, Серебряный город обладает какой-то необъяснимо притягательно силой. Попав сюда, уже не хочется возвращаться обратно. Особенно в первый раз. Постепенно с этим чувством свыкаешься, но поначалу неимоверно трудно расставаться с этим городом. Да и потом, честно говоря, тоже.
      - Я не чувствую в нем особой привлекательности! - заметил Скилл.
      - Еще бы! Ты целый день просидел в кабаке. У тебя еще все впереди. Ну так вот, убедившись в тщетности своих усилий, золотовики отказались от попыток завоевать своих соседей. Нечто подобное наблюдается и в остальных случаях. Бронзовый город, город воинов, много сильнее Продуваемого ветрами. Но тот невероятно беден, половина его жителей питаются подаянием, а земли вокруг бесплодны. Поэтому нашим консулам и в голову не приходит пойти войной на соседа. Жители Лунного города очень воинственны и неизбежно захватили бы Город трех стен, но боги позаботились, чтобы этого не произошло. Мощные укрепления Города трех стен не по зубам луннитам. Точно таким же образом Горный город - он расположен на пике огромной горы - недосягаем для войска Города на холмах.
      Но, разделив таким образом наш мир, боги были вынуждены принять меры, чтобы не началась вражда между сильными городами - Золотым и Бронзовым, например. С этой целью они разделили пары Городов ручьями, кишащими ядовитыми змеями. Любая армия, которая рискнет переправиться через Змеиный ручей, неминуемо погибнет.
      - А как же проходите вы, купцы?
      Калгум усмехнулся.
      - У нас свои секреты. Купец проворнее солдата, да и рискует он не ради прихоти стратегов или консулов, а ради собственной выгоды. Мы знаем места, где ручей неглубок, а змей мало. Там могло бы пройти и войско, но купец ни за какие деньги не раскроет этой тайны. Нам невыгодна война. Накануне я переводил свой караван в одном из таких мест. Все четыре лошади преодолели преграду благополучно, а вот моему приказчику не повезло. Он вытягивал завязшего коня, и в этот миг вокруг его ноги обвилась сизая змея. Бедняга даже не вскрикнул... - Калгум изобразил на своей физиономии гримасу сожаления и тут же перешел к делу. - Так ты поможешь мне?
      - Помогу, - сказал Скилл. - Но только сегодня. Завтра я покину город.
      Купец покачал головой.
      - Сомневаюсь.
      - О чем ты?
      - Сам потом поймешь.
      До вечера они занимались с товаром. Торговля шла споро. Засовывая в кошель последнюю монету Калгум сказал:
      - Из тебя мог бы выйти отличный купец! Иди ко мне помощником.
      - Нет. - Скилл покачал головой. - Спасибо за предложение, но у меня другие планы.
      - Жаль. Ну тогда пойдем, я угощу тебя вином.
      Скиф не согласился и на это.
      - Что-то не хочется. Я лучше пройдусь по городу. Прощай.
      - Вот и тебя сразили чары Серебряного города, - тихо прошептал ему вслед купец.
      Но Скилл не слышал этих слов. Он шел по вечернему городу, и в душе его играла музыка. Впрочем, музыка играла не только в душе. Из окон многих домов доносились мелодичные трели арф и свирелей, в храме Аполлона рыдал басовитый орган.
      Город был прекрасен. Его очарование невозможно было передать словами. О, как он отличался от городов Востока с их грязью, вонью, шумом, людской толчеей! О, как он отличался от городов Ионии или Эллады, что были схожи меж собой, словно единоутробные близнецы - бесконечные торговые ряды, озабоченные лица горожан, крикливые народные собрания на залитых солнцем агорах. Серебряный город был совершенно иным - и своим обликом и духом. В его архитектуре смешались всевозможные стили. Строгие дорические колонны Спарты соседствовали с варварским великолепием столиц восточных сатрапий. Пышные коринфские колонны перемежались строгой готикой кельтских капищ. Пространства скифских степей обрывали стены монолитных римских храмов. Разноцветье дворцов махараджей соседствовало с лаконичной пластикой пирамид. То был город-космополит, вобравший в себя все лучшее, что сумели создать творцы верхнего мира. Казалось, сотворившие его боги решили поиграть буйной фантазией, создать город-мечту, город-мираж, где каждый мог бы найти милые его сердцу черты.
      Наслаждаясь благоуханием масличных роз, Скилл обошел храм розовоперстой Афродиты, буквально утопавший в зарослях прекрасных цветов. Из храма доносился девичий смех. Там царили любовь и нежность.
      Сердце сжала легкая грусть. В прежние времена Скилл немедленно отправился в ближайший кабак и напоил бы ее вином - она быстро пьянеет, грусть! Но в этот вечер ему уже не хотелось пить. Ему было прекрасно и без вина.
      Осторожно разминаясь с редкими прохожими, скиф пересек небольшой сквер и остановился перед скульптурой, изображавшей застывшую на старте колесницу. Неведомый мастер сумел вдохнуть жизнь в свое творение. Закусили удила кони, возница подался вперед в истовом азарте. Казалось: еще миг и взорвутся напряженные мускулы, кони прыгнут с постамента и полетят по городу.
      Внезапно Скилл почувствовал легкое прикосновение к плечу. Он повернулся. Перед ним стояла очаровательная девушка. Серые глаза, ровно очерченные губки, изящный, чуть вздернутый носик, пышная волна рыжеватых волос. Скилл не рискнул бы назвать ее писаной красавицей, но она была чертовски хорошенькой. Ему нравились именно такие, с веселыми искорками в глазах.
      - Господин выслушает меня, - тоненьким голоском произнесла девушка. Мы собрались компанией провести вечер, но один из парней не пришел и я осталась одна. Да простит мне господин такую дерзость, но не согласится ли он быть эту ночь моим кавалером?
      - Почему бы и нет! - пробормотал Скилл.
      Тогда она взяла его пальцы в мягкую ладонь и повлекла за собой.
      Беломраморный дом, к которому они подошли, утопал в зарослях сирени, у дверей сидел каменный лев. Девушка постучалась и их впустили внутрь.
      Пройдя небольшой холл, Скилл и его подруга оказались в уютной зале. Вставленные в шандалы свечи разгоняли по углам полумрак. На кушетках сидели или полулежали несколько девушек и парней. При появлении гостей они встали и приветствовали прибывших.
      - Это мой новый знакомый, - сообщила девушка. - Его зовут... - Она вопросительно посмотрела на скифа.
      - Скилл, - поспешно подсказал тот.
      - Странное имя, - заметил молодой человек с выразительными карими глазами. - Но мы рады тебе. Меня зовут Менандр. А это мои товарищи...
      Юноши один за другим подходили к скифу и представлялись. Затем его окружили девушки. Чуть кокетничая, они поздоровались со Скиллом за руку, а одна, самая веселая, даже чмокнула его в щеку, вызвав снисходительный смех друзей.
      - А теперь, когда все в сборе, будем веселиться! - провозгласил Менандр. Нетрудно было догадаться, что он играет роль заводилы в этой компании. Девушки упорхнули за разделявшую залу занавесь и внесли кубки вина, один из парней подтянул струны кифары. Менандр принял протянутый ему кубок и воскликнул:
      - Выпьем чашу, друзья, за светлого бога Аполлона, вдохновителя наших дум и порывов!
      По зале поплыл аромат тонкого вина. "Лихо начинают!" - подумал Скилл, осушая чашу до дна.
      - Хорошее вино! - похвалил он, поставив сосуд на место. И тут к своему стыду заметил, что остальные лишь чуть пригубили вино и теперь недоуменно взирают на нового знакомого. Видя смущение Скилла, Менандр поспешил ему на помощь.
      - Гость еще не знает наших обычаев. Ведь мы пьем вино не ради забытья, а лишь потому, что оно способствует общению. Великий мудрец Пифагор сказал: "Пьянство есть упражнение в безумии"! Так не будем уподобляться диким скифам или кельтам, пропивающим свой разум и естество! Не огорчайся, друг Скилл. Ты ошибся, но ошибка твоя поправима. Феона!
      Одна из девушек взяла опустевшую чашу и, наполнив ее вновь, протянула Скиллу. Но тот не обратил на ее жест никакого внимания, так как переживал за свою ошибку, а более того - за невольное оскорбление, нанесенное скифскому народу. Вопреки общепринятому мнению скифы отнюдь не были теми неисправимыми пьяницами, какими их выставляли эллины или парсы. Дед Скилла Родоар пил лишь пшеничную брагу. Позднее, вместе с эллинами, появилось виноградное вино, пришедшееся по вкусу кочевникам. Греки не лгали, уверяя, что скифы пьют вино неразбавленным, но забывали упомянуть, что кочевники выпивали одну-две чаши вина в день, в то время как граждане Афин или Коринфа - двадцать, смешанного с водою. Стоило еще разобраться, кто более подвержен пьянству. Стараясь не поддаваться эмоциям, Скилл сказал:
      - Ты прав, друг Менандр, пьянство - порок. Но позволь мне привести слова мудреца-скифа Анахарсиса, едко высмеивавшего слабости эллинов. Некогда он заметил по поводу винопития сынов Зевса: "У себя дома первый бокал обыкновенно пьют за здоровье, второй - ради удовольствия, третий ради наглости, последний - ради безумия".
      На миг установилось неловкое молчание, затем все дружно захлопали. Менандр поздравил Скилла:
      - Отлично сказано, друг Скилл! Этот Анахарсис обладал острым умом. Выпьем за его здоровье!
      Предложение выпить за здоровье того, кто порицал пьянство, прозвучало весьма нелепо. Усмехнувшись, Скилл сделал глоток.
      - Ах, что может быть лучше дружеской беседы, услащенной глотком доброго вина! - чуть напыщенно воскликнул красавчик с родинкой на шее.
      - Верно сказано, Леониск! - одобрил эту мысль Менандр. - Но ты забыл упомянуть о прекрасной девушке, чью грудь ты нежно ласкаешь рукой. Друг, любимая девушка, вино, изысканная пища - что еще надо человеку, чтобы почувствовать себя счастливым! Наслаждение - вот главный принцип жизни. Иначе для чего мы живем? Ради удовольствия, и никто не докажет мне, что я не прав. Разве согласится человек добровольно, без принуждения, выполнять тяжелую грязную работу или отправиться в опасный поход? Нет! Ради чего?
      - А если он любит приключения? Если он не представляет без них свою жизнь? - спросил Скилл.
      - Приключения? Бессмысленные глупые авантюры, пахнущие кровью и потом? Неужели кто-нибудь из вас предпочтет трястись в мокром от конского пота седле, нежели возлежать на ложах, беседуя с друзьями? Нет - ответите вы. И будете правы. Приключений ищет лишь тот, кого манят золото, кровь, слава. Они пытаются встать наперекор судьбе, и она ломает их пополам. И поделом! Разве в этом удел нормального человека? Ведь ему не нужна слава, он не испытывает сладкого трепета при виде золота, он не звереет от запаха крови. Человек не любит, когда тело его перегружено чрезмерной работой, а конечности вздуваются желваками мускулов. Наслаждение - вот истинное призвание человека. Наслаждение, даруемое женщиной, вином, пищей. То наслаждение плоти. А бывает и высшее наслаждение, о котором упоминал Леониск. То наслаждение от общения с друзьями, наслаждение от умной беседы. Наслаждайтесь, друзья мои, ибо жизнь коротка и мы должны успеть взять от нее сколько возможно. Играй, Герон!
      Негромко звякнули струны кифары, и комнату наполнила тихая мелодичная музыка. Все затихли. Поднося к губам кусок, Скилл почувствовал, что его ухо игриво прикусили острые зубки. Скилл привлек девушку к себе. Она улыбалась, слабый отблеск свечей играл в серых глазах. Обняв скифа за шею, девушка шепнула:
      - Нехороший, ты даже не спросил мое имя.
      Изображая недоумение, Скилл вскинул брови.
      - А ведь и вправду, - согласился он. - Виноват. Как тебя зовут?
      - Лаоника, - тихо шевельнулись губы девушки.
      - Какое красивое имя, - прошептал Скилл. - Какая красивая ты.
      Губы Скилла коснулись губ Лаоники.
      - Не здесь, - шепнула она. - Пойдем в другую комнату.
      Она поднялась и направилась в темноту. Скилл несмело пошел вслед за ней...
      С такой страстью он не сталкивался уже давно, а, если быть более точным, с тех пор, когда расстался с Тентой. Лаоника была неистощима в любовных забавах. Она то отступала, то нападала вновь. Ее ласки, походившие на нежный майский цветок, через мгновение превращались в бушующий огонь. Скилл позабыл о времени, наслаждаясь прекрасным телом. Но вот Лаоника чуть оттолкнула любовника руками.
      - Пока достаточно. Пойдем ко всем. Мы вернемся сюда чуть попозднее.
      - Разве мы не ляжем спать? - удивился Скилл.
      - Ночью - нет. Мы отоспимся днем.
      - А когда же в таком случае вы работаете?
      Девушка пожала плечами.
      - Не понимаю о какой работе ты говоришь. Человек рожден, чтобы наслаждаться.
      Скилл не стал с ней спорить.
      - Да, конечно. Но откуда-то надо брать средства на одежду и еду.
      - Об этом заботится Городской Совет. Нам много не нужно. Две туники, немного вина и пищи. Мы не уподобляемся богачам, трясущимся над своими богатствами. Пусть работают они.
      Скилл и сам не собирался уподобляться богачам, но он не мог согласиться с такой странной логикой.
      - А дом? На какие средства куплен этот дом?
      Заплетя волосы в пышную косу и закрепляя ее жгутом, девушка сказала:
      - Его построил отец Менандра. Он был воин и пришел сюда из Золотого города. Пришел и остался. Он был со странностями, утверждал, что любит работать. Работал каждый день, в конце концов надорвался. Видишь, к чему может привести работа?
      Скиф ничего не ответил, а лишь покачал головой. Ему не хотелось спорить. Он вдруг почувствовал, что может многим пожертвовать ради любви этой прекрасной девушки, ради дружбы с ее странными друзьями. Ему ведь тоже не слишком много надо, и потом...
      - У меня есть деньги, - сообщил он Лаонике.
      - Много?
      - Достаточно.
      - Это прекрасно! - Она обрадовалась. - Ты купишь мне новую тунику. Купишь?
      Ее голосок звучал чуть капризно. Это было столь очаровательно, что скиф не выдержал и улыбнулся.
      - Сколько угодно.
      Лаоника оценивающе оглядела Скилла.
      - Вообще-то ты довольно странный парень. Ты воин?
      - Да.
      - Но ты не эллин. - Скилл утвердительно кивнул головой. - Кто же? Латинянин? Кельт? Ибериец?
      - Я скиф.
      - Скиф? Ой, как неловко получилось! Менандр, кажется, наговорил лишнего...
      - Ничего, я не обиделся. Скифы и вправду иногда позволяют себе выпить больше, чем следовало бы. Ты не говори ему, что я скиф. Не надо ставить его в неудобное положение.
      - Хорошо, - согласилась девушка. Сев на корточки, она стала тормошить Скилла. - Ну, одевайся и пойдем. Пойдем же!
      Когда они вернулись в залу, все тактично сделали вид, будто ничего не заметили. По-прежнему тихо позвякивала кифара, а Менандр вел свой бесконечный разговор.
      - Жить для себя - вот высший принцип жизни. Лишь тогда она имеет смысл. Я живу ради того, что я люблю. Почему я должен жить для других? Почему я должен жить для пузатого кабатчика, вонючего землекопа или гремящего медью воина? Почему? Кто мне это объяснит?
      - Тогда живи для друзей!
      - А зачем, дружище Скилл? Ты стал бы жить ради друзей?
      - Я и так живу ради них.
      - Это лишь красивая поза! Ты живешь для себя. Или нет? Тогда у тебя больная философия. Как можно жить ради друзей? Объясни мне, как ты понимаешь жизнь.
      Скиф на мгновение задумался.
      - Я не столь ловок в словах, как ты, но вот что значит для меня жизнь. Она была, есть и будет очень бурной. Я имел много друзей, настоящих друзей. Большинство из них я потерял. Кое-кто погиб, кое-кто ушел, остальные далеко отсюда. Но я отдал бы все ради их счастья и верю, что они сделали бы то же самое ради меня. Я из тех, кого ты порицаешь, Менандр. Я воин и вор. Я люблю кровь, пенье стрел, вой горного ветра. Я авантюрист и мне сладостно само это слово.
      Авантюр-ра! Какой звонкий рык в этих трех слогах! Авантюр-ра! Ты был неправ, Менандр, сказав, что авантюристов немного. Нас много, сотни и тысячи, нас тьма. Но среди нас есть такие, что соизмеряют свои силы, и их приключения оканчиваются счастливо. И такого никто не посмеет назвать авантюристом. Такие становятся королями и тиранами, полководцами и губернаторами открытых ими земель. Это победители! Но как тонка грань от победителя, человека, соразмерно оценившего свои силы и тяжесть выбранной задачи, до авантюриста, взявшегося за заведомо невыполнимое дело и проигравшего. Был ли авантюристом царь Куруш, покоряя один народ за другим? Нет! Ведь он был удачлив. Но он стал им, проиграв битву кочевникам-массагетам, вдоволь напоившим царя кровью. Хотя осмелится ли кто назвать его поход авантюрой? Ведь Куруш собрал огромную армию, обеспеченную оружием и продовольствием, его лазутчики разведали дороги, его послы привлекли на сторону парсов многих союзников. Это была четко спланированная и подготовленная акция. Но Куруш попал в засаду и проиграл. Кто сделал его авантюристом? Судьба! А победи, и она б увенчала его лаврами. Пойми, Менандр, человек не рождается авантюристом, его делает им судьба.
      Мне по душе многое из того, что превозносите вы. Я отнюдь не аскет. Я люблю красивых девушек и отменное вино, хороший стол и добрую беседу с друзьями. Значит ли это, что я такой же как вы? Может быть. Но я люблю коня и лук, погоню и ветер. И вот я уже совсем другой. Так кто же я? Где мое истинное лицо? А может ли человек жить жизнью, подобной вашей. Может ли он провести свои годы, лежа на кушетке и услаждая себя разговорами с друзьями? Его мускулы ослабнут, а кровь станет похожей на патоку. Он потеряет радость движения, радость свежего воздуха, он лишится самого сладостного из чувств - яростного ожидания. А придет время, и он перестанет получать удовольствие от вина и пищи, а еще раньше - от женщин. Он пресытится. И тогда наступит апатия...
      Скилл внезапно упустил мысль и замолчал. Увлеченный своей речью, он лишь сейчас обнаружил, что из всей компании его слушает лишь Лаоника. Две парочки покинули залу, Леониск и Менандр тихо перешептывались, Герон спал в обнимку с кифарой.
      - Ты хорошо говорил, дружище Скилл! - торопливо, словно уличенный в чем-то неприличном, воскликнул Менандр. - Ты очень здорово говорил. Выпей! Кто много говорит, тому надо время от времени освежать горло. Так значит, ты любишь приключения? Но и не против наслаждений? Тогда не все потеряно! Оставайся с нами и ты будешь любить лишь наслаждения. Оставайся с нами, дружище Скилл!
      То были последние слова, сказанные Менандром. Он и Леониск поднялись и вышли из залы.
      - У них мужская любовь, - шепнула Лаоника. Не обращая внимания на спящего кифариста, девушка обняла шею Скилла и увлекла его вниз...
      На следующий день Скилл не уехал. И через день - тоже. Проснувшись, он бродил по городу, вежливо разминаясь с такими же праздными гуляками, сидел в трактирах, любовался красотами храмов и дворцов. Вечером он возвращался в дом Менандра и начиналась новая ночь, наполненная дружескими беседами, тонким запахом вина и любовью. Любовью... Сам того не замечая, Скилл не на шутку привязался к Лаонике.
      Его лук валялся в комнатушке на чердаке трактира "Сон Аполлона", разъедаемый плесенью. Так же и душа Скилла разлагалась под воздействием речей Менандра. Летели дни, и скоро Скиллу стало безразлично все, что не касалось ночных застолий. Словно напоенный дурманом он бесцельно мерил шагами улицы Серебряного города, чтобы вечером вновь вернуться к дому со львом. И сладкий яд слов Менандра проникал в его мозг.
      - Что наша жизнь? Ничто! Ничто, если в ней нет места удовольствиям. Долой беды! Долой труды, хлопоты, болезни, тяготы и войны! Человек рожден, чтобы наслаждаться. Пей, дружище Скилл!
      И Скилл послушно глотал вино, а затем утопал в волнах любви.
      Минуло немало дней, похожих на один. Однажды, прогуливаясь по городу, Скилл встретил купца Калгума.
      - А, старый знакомый! - воскликнул тот, устремляясь навстречу Скиллу.
      - Здравствуй, купец.
      - Если я не ошибаюсь, ты собирался уехать из города?
      - Может быть, - равнодушно ответил Скилл. - По-моему подобные намерения высказывал и ты.
      - Да, - согласился купец. Мгновение они стояли друг против друга молча, затем купец вздохнул. - Сегодня я истратил последнюю монету. Проклятый город! Он вцепился в меня и не отпускает, высасывая деньги, кровь, мысли!