27. Побег из Занзера

Ирадж расхаживал по королевским покоям как пойманный лев. Золотые волосы разлетались из-под короны подобно гриве, борода торчала вперед. Сузив глаза, он кривил губы, как в оскале.

Сафар, стоя в центре зала, наблюдал за этим расхаживанием, ощущая, как нарастает злоба короля.

— Я мог бы приказать, — сказал Ирадж. — Я мог бы просто потребовать от тебя сотворить это заклинание.

— Да, мог бы, — сказал Сафар.

— И ты бы подчинился?

Сафар глубоко вздохнул:

— Нет.

— Даже под угрозой жестокого наказания?

— Да.

— Я мог бы лишить тебя и титула и состояния, — сказал Ирадж.

— Я понимаю.

— Я мог бы даже лишить тебя жизни, — сказал Ирадж. — Неужели ты так упорен в своем решении, что пошел бы и на это?

— Давай я попробую ответить тебе так, — сказал Сафар. — Если бы ты был на моем месте и на кону стояла бы твоя честь, что бы ты ответил на угрозы?

Ирадж помолчал.

— Я ведь и не угрожаю, — сказал он. — Я просто указываю на возможный исход.

— Тем не менее, — сказал Сафар. — Как бы ты ответил?

— Это не одно и то же. Я Ирадж Протарус!

— А я — Сафар Тимур!

Этот ответ не был рассчитан на то, чтобы доставить приятное вопрошавшему. Ирадж сверкнул глазами на спокойно стоящего с выражением решительности на лице Сафара. Король не выдержал первым, пронзенный взглядом голубых глаз Сафара.

Он остановился и сказал:

— Мне сказали, что ты считаешь себя более популярным, нежели я.

Сафар удивленно поднял брови.

— Я бы назвал такое утверждение ложью, — сказал он, — но оно не заслуживает даже и такого названия.

— Что? — вскинулся Ирадж. — Уж не хочешь ли ты оскорбить меня?

— Я ничего не хочу, — сказал Сафар. — Но если ты веришь таким утверждениям, то сказанное мною — не оскорбление, а правда.

Ярость Ираджа внезапно сменилась мукой. Глаза его наполнились слезами.

— Ну почему ты не хочешь подчиниться мне, Сафар? — воскликнул он. — Мы же друзья. Нет, больше чем друзья. Больше даже чем кровные братья. Клянусь, что люблю тебя больше матери, больше отца, больше любого сына, рожденного от меня.

— А я могу ответить лишь еще одним вопросом, — сказал Сафар. — Если ты любишь меня, то почему так настойчиво заставляешь меня поступиться тем, что я считаю святым для себя?

Мука короля вновь сменилась яростью.

— Потому что я твой король! — загремел Ирадж. — И я считаю необходимым просить об этом у тебя ради блага всего Эсмира!

Сафар не ответил. Да и что тут можно было сказать.

Ирадж успокоился. И словно в горести покачал головой.

— И все же ты отказываешься, — сказал он.

— Отказываюсь, — ответил Сафар.

— А если я поставлю вопрос о нашей дружбе? — спросил Ирадж. — Ведь между нами действительно существует кровная связь. Мы поклялись, что отдадим друг другу то, что попросим друг у друга, — отдадим по доброй воле и без колебаний. И если я попрошу тебя ради нашей дружбы, ты подчинишься?

— Что бы я ни сделал, — сказал Сафар, — это станет концом нашей дружбы. Если я соглашусь, то это будет мой последний поступок в качестве твоего друга. Если я откажусь, ты посчитаешь, что нас больше ничего не связывает. В любом случае все будет кончено. Готов ли ты пойти на такой риск, Ирадж?

Протарус горько рассмеялся.

— Чем я только не рисковал в своей жизни, — сказал он. — Семьей? Ха. Я убил собственного дядю. И вырезал его жен и детей, чтобы они не стали моими врагами. Честью клана? Этим я рисковал с самого начала. Так что, если бы я споткнулся на своем пути и потерпел поражение, имя Протарус опозорилось бы до скончания времен. Состоянием? Ба! В этом смысле я такой же, как и ты, Сафар. Я понимаю, что немного привираю себе, когда говорю, что я король и, стало быть, владею чем хочу. Это привычка, как напиваться помногу и часто. Но по пути к Занзеру я рисковал одним состоянием за другим. Но добычу из одного дворца я ставил на кон, чтобы выиграть следующий. Жизнью самой? Никто не скажет, что я неохотно бросал ее навстречу любому вызову. Да я рисковал ею множество раз, лишь бы испытать само это волнующее ощущение.

Сафар внезапно вспомнил, как Ирадж длинными прыжками мчался по склону горы навстречу банде демонов. Тогда это казалось поступком настоящего героя. Но ради чего? Ради спасения каравана торговца? А ведь в этом караване Ирадж не знал ни души. Что ему было до них? Там не было невинных душ — ни детей, ни целомудренных девиц, ни матери его, ни бабушки, ни человека, один взгляд на которого вызывает жалость в сердце.

Затем он вспомнил, что и сам как безумный устремился вслед за Ираджем. Он помнил это ясно. Он вновь увидел заснеженные валуны, попадающие под ноги. Увидел демонов с клыками, когтями и устрашающего вида саблями. Увидел их скакунов, похожих на гигантских кошек. И вспомнил свои ощущения. Ощущения страха, от которого стыла кровь в жилах. Ощущения потрескивания в воздухе магии демонов, такой могучей магии, с которой, кажется, никогда не совладать. Ощущение злости при виде Астарии, которую тащат по снегу за черные волосы. Ощущение холодного, отстраненного удовлетворения от первого своего убийства.

Он посмотрел на Ираджа и впервые по-настоящему оценил этого человека, за которым шел все эти годы. И тут же пришло и некое понимание себя самого. Но пришло оно с уколом разочарования. Подобно Ираджу, он оказался заложником событий, вопящим о священных целях, в то время как речь шла о чистой воды эгоизме. Он сделался человеком, который поднимает себя над остальными, считая свои действия благородными лишь потому, что узрел видение Хадин.

И впервые Сафар усомнился. А какая разница? В этом мире лжи еще одна ложь ничего не изменит. Магия вовсе не священнодействие. И он сам не жрец, служащий богам. У него нет ни храма, ни алтаря. Да и сами боги молчат. Почему бы не сделать так, как просит Ирадж, и не объявить о наступлении эры великого благословения? Объявить об этом, а затем взяться за работу как проклятому, чтобы приблизить наступление этой самой эры?

Тут же пришла мысль и о том, что если не поступить так, значит уничтожить человека, которого он называл своим другом. Человека, который уже готов рискнуть последним, что осталось у него, — дружбой с Сафаром.

Он уже собрался сказать о своем решении, даже раскрыл рот, но тут заговорил Ирадж:

— И вот, наконец, дружба. Моя любовь к тебе. Этим я не рисковал. И хочу ли? Не могу сказать. Но, прежде чем сделаю это, я хотел бы спросить: что собой представляет эта дружба, эта любовь? Да и существует ли она? Или, может быть, все эти годы ты морочил мне голову?

— Ты же знаешь, что это не так, — сказал Сафар.

— Я знаю? — спросил Ирадж, злобно улыбаясь. — Я?

— Ну конечно, — сказал Сафар. — Поэтому-то мы и спорим. Как спорили раньше. Как будем спорить впредь. Мы разные люди, у нас разные взгляды на вещи. Но это обычные противоречия между друзьями.

— Однажды, давным-давно, я устроил тебе проверку, — сказал Ирадж. — И если ты помнишь, ты плохо прошел ее.

Сафар пожал плечами.

— Тогда я был лишь мальчишкой, охваченным похотью, — сказал он. — Это ничего не значит.

— Тогда же я сказал, — продолжил Ирадж, — что еще раз устрою тебе проверку. И похоже, этот день наконец настал.

— Ты говоришь о заклинании? — спросил Сафар. — Ты хочешь, чтобы я солгал ради нашей дружбы?

Он уже собрался сказать: хорошо, коли так, я согласен. Но Ирадж покачал головой, заставляя его смолчать.

— Нет, — проговорил он. — Ты сказал, что здесь дело касается твоей чести. Я не буду просить тебя запятнать честь. Человек чести не будет просить об этом у своего друга.

Это заявление застало Сафара врасплох. Неужели все закончено? Неужели все успешно разрешилось?

— Но вот тебе проверка, Сафар Тимур. Проверка человека, который клянется, что является моим другом. Небольшая проверка, которая не составит тебе большого труда.

— И в чем же она заключается? — спросил Сафар встревоженно.

— Однажды я отдал тебе женщину, — сказал Ирадж. — Девственницу, которую сам жаждал страстно. Астарию. А теперь прошу того же от тебя, хотя эта женщина и не девственница и, стало быть, является даром менее ценным.

Ирадж глубоко заглянул в потрясенные глаза Сафара.

— Отдай мне леди Фатина, — сказал он. — Она нужна мне самому.

— Как же ты можешь просить об этом? — оцепенело спросил Сафар. — Ты же знаешь, что она станет моей женой.

Ирадж пожал плечами.

— Ты потом сможешь забрать ее, — проговорил он. — И жениться, если захочешь. Нет ничего постыдного в том, чтобы вторым, после короля, получить удовольствие. К тому же тебе очень понравилась Лейрия. И стало быть, я дал тебе даже двух женщин, а не одну. Двух, Сафар! А взамен прошу лишь одну.

— Но это же глупо, Ирадж! — воскликнул Сафар. — Допустим, я даже обдумаю твою просьбу, но ведь и в этом случае эта женщина не моя, чтобы я мог отдавать ее кому-то. Она принадлежит сама себе.

— А я могу представить, что и Астария и Лейрия чувствовали примерно то же самое, — сказал Ирадж. — Но ведь тебя это не остановило.

Ошеломленный Сафар не знал, что ответить. Ирадж же в это время извлек из кармана какой-то предмет.

— Держи, — сказал он. — Я готов даже подсластить нашу сделку, хотя почему у нас происходит сделка, я не понимаю. Ведь согласно нашей клятве мы все должны отдавать друг другу по доброй воле, не задавая никаких вопросов.

Ирадж бросил этот предмет в раскрытую ладонь Сафара. Тот опустил глаза и увидел небольшой золотой амулет. С поблескивающей цепочки свисала прекрасной работы лошадь.

— Давным-давно подарил мне этот амулет Коралин, — сказал Ирадж. — В благодарность за спасение его каравана. Ты ведь помнишь, не так ли? Тогда же ты получил магический кинжал.

Сафар все прекрасно помнил. Этот самый кинжал, который все считали гербом Нерисы, сейчас он носил с собой, заткнув за пояс.

— Коралин сказал, что настанет день, когда я увижу совершенного скакуна. Даже не скакуна, а мечту воина. И тогда мне надо будет лишь отдать этот амулет владельцу, и тогда тот не сможет отказать мне. Что ж, Сафар, мне так и не встретился этот скакун. Но не думай, я уверен, что этот скакун существует в природе.

Он сжал непослушные пальцы Сафара вокруг амулета.

— Теперь это твое, друг мой. Я отдаю это тебе за женщину. Более того, обмен даже не равноценный. Разве женщина может сравниться с чудесным скакуном?

Последовало молчание. В таком молчании из тени выходит убийца. Злости Сафара сейчас хватало на то, чтобы действительно позвать убийцу. Возможность была — они одни находились в королевских апартаментах. И оружие было — кинжал за поясом, обжигающий магией его пальцы. Он с трудом одолел припадок желания, чуть не поглотившего его. Если бы он так поступил, ужасные последствия оказались бы неминуемы.

В этот самый момент Нериса и Палимак должны были направляться к деревушке у перекрестка. И если он сейчас зарежет Протаруса, им уже не скрыться. Надо выиграть время. Вот единственный способ.

И пока он подыскивал слова, старался сочинить какой-то ответ, Ирадж сказал:

— Что-то ты слишком долго тянешь с ответом, Сафар. Ты не выдержал испытания.

Протарус резко повернулся и широким шагом двинулся к небольшой дверке, ведущей из апартаментов.

У двери он задержался.

— Но я не настолько жестокий человек, чтобы не дать тебе и другой возможности, — сказал он. — Сегодня же вечером пришли ко мне леди Фатина. И все будет забыто.

И он удалился.

Выйдя из дворцового поместья, Сафар нырнул в какой-то переулок и скинул с себя официальный плащ. Богатый придворный костюм, изукрашенный символами великого визиря, полетел в какую-то навозную кучу. Сафар остался в простой грубой тунике и бриджах обычного солдата. Затем, опустив голову, он поспешил прочь, при этом стараясь не мчаться, чтобы не привлекать к себе любопытные взоры. Вскоре он оказался в огромном квартале демонов, раскинувшемся до задних ворот Занзера. Демонши, отрываясь от своих постирушек, провожали его глазами. Детишки выкрикивали оскорбления или толпой бежали вслед, прося подаяние. А громадные демоны-мужики выглядывали из таверн, чтобы спьяну вызывающе обозвать этого человеческого червя, рискнувшего в одиночку показаться на их улицах.

Сафар не обращал ни на кого внимания, опуская глаза под взглядами демонш, отмахиваясь от маленьких попрошаек и попросту пропуская мимо ушей оскорбления.

Он двигался к маленькой полуразвалившейся конюшне у задних ворот. Утром он встал до рассвета, совершил несколько поспешных приготовлений к реализации того плана, что они с Нерисой обсудили ночью, затем вернулся домой, чтобы упаковать необходимое до подъема слуг. После этого он отвел свою лучшую лошадь в конюшню у ворот. Он оставил ее на попечение заспанного конюха, присовокупив монет ровно столько, чтобы о животном хорошо позаботились, но при этом не возникли подозрения.

И все это время он молился, чтобы удача его не покинула и чтобы эти приготовления не оказались лишними. Первым признаком удачи он счел отсутствие Лейрии и во дворце, и в доме. Он предположил, что она отправилась на свои «тренировочные курсы» — очевидная отговорка, под которой Протарус и Калазарис вызывали своих шпионов на доклады и инструктаж.

Добравшись до конюшни, он подумал, что вот и еще кусочек удачи. Иначе Лейрия прекратила бы его деятельность еще в том переулке, где он скинул плащ. А то, хуже того, пришлось бы и прирезать ее. Впрочем, Сафар сильно сомневался, что способен на такие действия, чем бы они ни оправдывались. Шпионка она или нет, но все же за долгое время, проведенное вместе с нею, он отдал ей кусочек своего сердца.

Оказавшись в полуразвалившемся строении, он никого не обнаружил. Окликнув конюха, ответа он также не получил. Выудив из кармана несколько монет и положив их на виду, на лавку, он отправился на зады конюшни, где его должна была дожидаться лошадь и упряжь.

Перед стойлом он застыл. Лошадь его стояла уже оседланной, с притороченными мешками, и даже сабля свисала с седла. Рядом стояли еще две оседланные лошади, готовые в дорогу. Но для кого готовые? Он подошел ближе и вновь застыл. Обе лошади были его собственные!

Захрустела солома. Он резко развернулся, выхватывая единственное оружие — небольшой серебряный кинжал.

Перед ним стояла Лейрия, в доспехах и в полном вооружении. Он чуть не бросился на нее с кинжалом, но вовремя остановился. Как он и боялся, решимости и ненависти на этот поступок у него не хватило.

— Что ты тут делаешь? — требовательно спросил он.

Лейрия выставила перед собой руки, показывая, что они пусты. Он опустил взгляд ниже и увидел, что сабля ее покоится в ножнах.

— Я пришла, чтобы помочь тебе, Сафар, — сказала она.

Сафар разразился смехом.

— Ну еще бы, конечно, — сказал он. — Вот только помочь, чтобы отправиться куда? В могилу?

— Я не виню тебя за такие мысли, — сказала она. — Но ты все же должен признать, что я еще ни словом, ни поступком тебе не навредила. Помнишь, как некогда я сказала тебе, что никогда не предам тебя, Сафар Тимур? И не предавала.

— А как же тогда назвать то, что ты шпионила за мной?

В глазах Лейрии отразилась мольба.

— Если бы я отказалась сотрудничать с королем и Калазарисом, — сказала она, — меня бы заменили кем-нибудь другим. Тем, кто не питает к тебе никаких чувств, Сафар. А я тебя люблю, ты же знаешь. Даже сейчас, когда сердце твое занято другой женщиной.

Сафару хотелось поверить в это, но он отчаянно боялся, что именно в этот момент он может увидеть желаемое, но не действительное.

— Кроме того, — сказала Лейрия, — ты никогда не ошибался. Ты никогда не был предателем. Никогда не вступал в заговоры. Что же плохого могла я рассказать о твоих невинных развлечениях, дружеских встречах или длинных ночах, проведенных за чтением книг по магии? Однако одного я им не сказала. Я ничего не сказала о ребенке. О Палимаке.

— Да что ты говоришь? — сказал Сафар. — Они же знают о его существовании. Это не секрет.

— Они не знают, что он наполовину демон, — сказала она. — Ты скрывал это от меня, Сафар, но я узнала. Я видела его глаза. Как ты думаешь, что представил бы себе Ирадж, узнай он об этом? Его великий визирь в руках у женщины, у которой вместо ребенка монстр? Палимак конечно же не монстр, но Ираджу было бы не до того. Особенно теперь, когда он окружен Лукой, Фари и Калазарисом, нашептывающими ему самые мерзкие вещи.

— Ну что ж, спасибо и на том, — сказал Сафар. — Но это уже не имеет никакого значения. И вообще, на твоем месте я бежал бы прочь изо всех сил. У меня с Ираджем все кончено!

— Я знаю это, Сафар, — сказала она. — У вас все было кончено еще до этой утренней встречи. Все уже было решено. Ирадж и не сомневался, что ты ему не подчинишься. Ему нужен был предлог покончить с тобой. Чтобы объявить Сафара Тимура преступником. Чтобы очернить твое имя. Он боится тебя, Сафар. Он считает тебя соперником по трону и по любви подданных. Но более всего, мой милый Сафар, он боится твоей магии. Он завидует тебе.

Она помолчала, увидев, как подозрение исчезает из его глаз, как эти глаза из ледяных превращаются в плещущие голубым воды озера Кирании.