Олег КОТЕНКО
      ПОВЕСТЬ О ГЛУПОСТИ
      Растут, как дети, мегагорода
      Такие же во всем акселераты,
      А люди им и рады, и не рады,
      Не зная, что грядет через века.
      Безликий дом на миллион квартир
      В числе других, тускнеющих рядами,
      Или дворец с воздушными садами
      Прогрессом сконструированный мир?
      Но мы об этом только иногда
      Судачим, дискутируем ретиво,
      А между тем уже неотвратимо
      Встают в тумане мегагорода.
      Анатолий Фисенко
      АНГЕЛЫ?
      "Я ненавижу свою эпоху изо всех сил
      в ней умирают по-настоящему..."
      де Сент Экзюпери
      "Зима. Очень своеобразна зима в средней полосе. Даже чуть южнее, если быть точным, - временами слякотно и противно, временами мороз без снега, зато с ветром. Веселое время года, ничего не скажешь. Да еще в квартире холодно, потому как коммунальники и пальцем не двинут, чтоб починить-залатать какие-то там трубы. Зима... И серое небо повисло над домами. Дома стоят безмолвно и глядят на кучи мусора под их ногами. Обидно им или нет? Смотришь в городскую даль и почему-то так тоскливо становится... так темно на душе... Говорят, это от безделья, мол, когда занятие есть - не до скуки. А я и так без дела не сижу. Я живу. Нет на свете бездельников. Трудные времена настали у нас. Все тяжелее становится жить. Уже даже не жить, а выживать. Смешно, черт подери, смешно до слез. Прямо как война какая-то. Безмолвная, холодная как сталь, но от этого не менее жестокая - война людей с людьми. Копят одни злобу на других, а выплеснуть не могут. Так и ходят со свинцом в груди. Тяжело, наверное. А я вот не злюсь. Не на кого мне злиться. Все вокруг меня люди нормальные... по крайней мере, в большинстве своем. И если уж чего и говорят про меня, то только за спиной. И не буду я отвечать на это, пусть себе говорят, пусть копят злобу - им же тяжелее будет. Только вот хочется чего-то порой. Так глянешь в серое небо, особенно с утра, до-олго смотришь... Мелькает что-то. Может, ангелы это?.."
      Петр Петрович Теремов
      ЧАСТЬ ПЕРВАЯ. ЗАТЯНУВШИЙСЯ ПРОЛОГ.
      ГРУППА РИСКА
      Лектор замолчал на минуту, сглотнул. От двухчасовой говорильни у кого хочешь горло заболит. На огромном экране светилась фотография развалины, развалины, руины до самого горизонта. Причем руины вполне современные, не гранит замшелый, а обломки бетонных плит и куски арматуры. - Зона риска, - продолжил лектор. - Место обитания тех, котого мы уже перестали называть людьми. Отбросы общества, изгои - беглые преступники, наркоманы и прочее. Отсюда им никуда не деться: не пустят местные законы. Лектор посмотрел на часы. - На сегодня закончим. Завтра лекция как обычно, в десять утра. Учтите, посещаемость будет проверяться. Игорь молча поднялся, небрежно бросил тетрадку с конспектом в пакет и двинулся к выходу. Он слышал обычный радостный шум студенческой компании - им, кажется, никогда не бывает ни скучно, ни грустно. Странные они, эти люди... Своей кожей, необычно тонкой и бледной, он ощущал множество направленных на него взглядов. И в миллионный раз проклинал себя. В его голове эхом раскатывался смех, слова, пусть даже не произнесенные, они были для Игоря не менее громкими. И Игоря опять захлестнула злоба. Обычная бессильная злоба, которая душит его все чаще в последнее время. Эти люди, что вокруг, их слова, их злорадный смех... Игорь иногда видел Чужих. Их было мало, по сравнению с людьми, но они сразу бросались в глаза. Бледнокожие, с потухшими глазами, они бродят по коридорам, улицам, меланхолично жуют свой завтрак в университетской столовой, меланхолично сидят в аудиториях и пишут конспекты. А кроме университета Игорь ничего больше не видел. Он родился в этом городе, в котором нет зданий кроме корпусов универа и жилых домов, и никогда не выходил за пределы городской черты. Поэтому о мире он знал только из теленовостей. Что-то где-то взрывалось, кипели какие-то войны, постоянно бродила масса правительственных интриг - это казалось очень далеким и вообще чужим. Чужим оно и было. Игорь молча посмотрел под ноги, на брошенный кем-то огрызок. Ничего не сказал и даже не повернулся, но внутри все перевернулось от молчаливой ненависти. Ко всему человечеству. К каждому из них в отдельности. Они все ублюдки. Они подлежат уничтожению. Голос снова зазвучал в голове Игоря. Та, которую он называл матерью, говорила, что это особенность Чужих. Они всегда слышат друг друга и того, кто ими управляет. Где-то во Вселенной еще остались подобные ему и они не стоят на коленях. Игорю стало стыдно за себя. Человеческая оболочка вдруг стала какой-то резиновой. Не родной. "Убей ублюдка! - кричал голос. - Разве ты не представитель высшей расы? Разве не ты один достоин жить? Убей!" Игорь сопротивлялся, как мог. Перед глазами поплыли полосы красного тумана, все отошло на задний план. Кроме голоса. Голоса его собственного, его Я, которое так и не смирилось с рабством. "Если бы та знал, с каким трудом я устроила тебя в университет, сказала в мыслях "мать". - Тебя, как и всех, хотели отправить на рудники, но я не позволила. Смотри же, не подведи меня". На самом деле матерью она ему никогда не была. Да, она родила его и дала русское имя, но настоящая его мать... Где же она? И есть ли она? Или он просто еще одна клеточка, добытая варварским способом? "Она - человек!" - решил Игорь и изо всех сил пожелал возненавидеть ее, как ненавидел глумящихся над ним... ублюдков. И он рванулся вперед. Мелькнули глаза человека, который полминуты назад плюнул Игорю в лицо и сказал: "Чужеродная скотина!" Он тоже ненавидел Игоря, потому что он был человеком, а Игорь - Чужим. И вот руки Чужого впились в мягкое человечье горло. Пальцы с хрустом вошли в плоть. Игорь ощутил шейные позвонки, сжал еще сильнее. Из искалеченного горла человека вырывался хрип, на губах вздувались красные пузыри. Кровь текла по рукам Игоря, целая река крови. И шея, наконец, хрустнула - человек бессильно повалился на пол. Он был мертв.
      На следующий день университет превратился в пчелиный улей. Случилось неслыханное: Чужой убил человека! Общественность была разгневана. Газеты как ни старались придерживаться норм приличия, но то тут, то там проскакивали заголовки "Бей Чужих!" Игоря, естественно, отправили в участок. Они пришли через двадцать минут. Пять человек в суровой серой форме и один - в черной. Игоря окутал ужас. Он узнал Измененных. Да, люди искренне ненавидели инородцев, но превращали своих же соплеменников в эти подобия... людей. Пустые взгляды Измененных отыскали Чужого в толпе студентов, которая стала быстро редеть. Будто десять оптических прицелов. Тот, у кого была черная форма, офицер, был Человеком. Он быстро оглядел Игоря. Чужой немыслимо побледнел от страха: сквозь кожу стали просвечивать сплетения сосудов, он обливался потом и не мог сойти с места. - Взять! Два ствола вскочили, уперев в Чужого черные взгляды; две пары рук скрутили его кисти и ноги; один кулак врезался в лоб так, что посыпались искры из глаз. - Лучше будет вам забыть все, что вы здесь видели, - сказал напоследок офицер, развернулся на каблуках. Вскоре Игоря бросили на заднее сидение машины. Он лежал лицом вниз и потому не имел возможности следить за дорогой. Вначале он пытался определить маршрут, следя за тем, в какую сторону поворачивает автомобиль, но вскоре они покинули известный Игорю район. Ехали долго. Вначале по асфальту, потом выехали на проселочную дорогу. Наконец, автомобиль остановился. Измененный распахнул дверцу, вытянул Игоря наружу и поднял на ноги. Вокруг были только поля. Желтая дорога уходила к полоске лесопосадок вдали. Но под ногами лежала прямоугольная тень. Игорь оглянулся и увидел железную стену сарая. Под крышей вяло вращался огромный вентиллятор. Его лопасти были покрыты сплошным слоем ржавчины, как, впрочем, и весь сарай. Только поперек квадратной двери проходила полоса светлого металла - от запора. Дверь открылась с натужным скрипом. Внутри было темно, клубилась пыль. Игоря втолкнули внутрь, следом вошли солдаты-Измененные. Дверь закрылась. Игорь почувствовал, как разжались пальцы на его руке. Его окутала тьма и тишина. Даже ржавый вентиллятор наверху вращался совершенно бесшумно. Игорь только сейчас по-настоящему испугался. Он чувствовал вокруг себя огромное и совершенно пустое помещение, это его и пугало. Он тряс головой в надежде отогнать ощущение пустоты, но не мог. Зажглась лампа. Игорь увидел зал, огромный зал, какой уж точно не мог уместиться в старом, насквозь проржавевшем сарае. Ослепительно блестел белый кафель на стенах и полу, потолок же был одним сплошным зеркалом. Игорь огляделся. Никакого намека на дверь, только плитка. Игорь сел на пол и, поджав колени к подбородку, переместил руки вперед. Наручники, оказывается, были вовсе не металлическими. Какая-то пластмасса. Почему же она показалась ему такой прочной? Игорь без труда сломал нелепые пластмассовые цепи, встал и, растирая кисти, пошел в обход зала. Плитки настолько плотно подогнаны друг к другу, что невозможно найти ни малейшей щелочки. Лампа, матовый стеклянный шар, висела под самым потолком. Свет ее был мягок и рассеян, он лился во все стороны одновременно. Зеркальный потолок отражал свет; создавался странный эффект - будто блики висят в воздухе. Игорь осмотрел каждую пядь стен и пола, но не нашел ничего даже отдаленно похожего на трещину или щель. В конце концов он сел, оперевшись спиной о стену, и уронил голову на колени. Что теперь будет? Что они скажут его "матери"? Что Игорь погиб в автокатастрофе, что его сбил водитель грузовика, когда тот шел домой. Но не покажут тело, мотивируют отказ выдуманными законами. - Руки связали, ноги скрутили, бросили в стены, морду набили. Игорь вскочил, судорожно оглядываясь по сторонам. Никого. Игорь испугался, решил, что это галлюцинация. Да, в такой обстановке недолго сойти с ума... - Взгляды пустые, сильные руки Чужого схватили, умрешь ты без муки... Вслед за простенькой строфой послышался такой же тихий и высокий смешок. Хихиканье. Игорь не выдержал: - Кто ты, черт тебя подери?! - заорал он. - Я? - голосок постоянно перемещался; теперь его источник находился в противоположном от Игоря конце зала. - Не много ли хочешь, Чужой? Голосок прыгал от стены к стене, выплевывал примитивные стишки. Игорь силился найти хоть что-то, что может быть источником звука, но не видел ничего, кроме белого кафеля. - Кто ты?! Выйди, сволочь, я убью тебя! Игорь готов был убить себя, прямо здесь, на месте. Что уж говорить об обладателе противного высокого голоса. - Молчать, раб! Игорь вздрогнул. Из глубин подсознания всплыло какое-то древнее воспоминание, что принадлежало даже не ему, а кому-то из предков. Такой голос, густой, немного дребезжащий, принадлежит Эрвенам. У них светло-салатная кожа, они выглядят совсем не так, как остальные Тароссы. Они не гуманоиды. Они аморфны, не имеют постоянной формы. Обычно они напоминают большие камни, но могут принимать какое угодно обличье. У них нет легких, нет голосовых связок - их голос звучит в мозгу. Они телепаты. Эрвены - Правители. Эрвены - Законодатели и Исполнители, они Власть, Справедливость и Суд в одном лице. В памяти зазвучали слова Таросса: "Встань на колени, мы их рабы, мы должны подчиняться" - "А как же... высшая раса? Ты же сказал, что мы..." Игоря обуревал страх вперемешку с недоумением. Тысячи эпох Тароссы были рабами Эрвенов. ...Они пришли со звезд еще тогда, когда никто из Тороссов не мог себе представить всю необъятность Вселенной. Примитивные племена гуманоидов обживали бескрайние просторы родной планеты, они поклонялись своему Солнцу и Земле. Эрвены пришли с небес и Тароссы приняли их за богов. Они были бессмертны. Никто из тех, кто пришел со звезд, не умирал. Вначале гости вели себя вполне дружелюбно. Но время шло, Тароссы из сообщества дикарей превращались в цивилизованное общество. И вот тогда Эрвены ввели законы, ограничивали и делили так, как им было угодно. В конце концов, Тароссы превратились в рабов. Эрвены селили их в ямах, обложенных кирпичами. Позволяли есть только вареные корнеплоды. Заставляли работать от зари до заката в любое время года. Длинными зимами, когда все вокруг сковывал дикий мороз, Тароссы разбивали смерзшуюся землю кирками, рыхлили ее, копали траншеи. Эрвены ставили в вырытые ямы странные машины. Изредка эти машины изрыгали огонь, который вспарывал ледяное небо. - На колени! - Да, Повелитель... Игорь безропотно опустился на колени и закрыл глаза, чтобы не увидеть случайно то, чем был его Повелитель. Что-то мягкое коснулось его щеки. - Ты чужой здесь, - тихо произнес Эрвен. - Как и я. Игорь ощутил на своей голове руку, обычную пятипалую человеческую руку. Открыл глаза - прямо перед лицом колыхалось прозрачное марево. - Да, Повелитель, я чужой... - Пойдем со мной. Пойдем и ты станешь свободным на своей родине... Матр-Энс. Игоря буквально встряхнуло - настолько сильной оказалась дрожь. Эрвен произнес его имя, настоящее имя Таросса, а не земная кличка. Он стоял на коленях и слушал речь Эрвена на его родном языке - набор абсолютно непередаваемых графически звуков. Перед глазами плыл алфавит Тароссов. Вспоминались слова. - Да, Повелитель, - прошептал он... И все исчезло. Не было больше Эрвена, не было его басовитого голоса, похожего на гул двигателя. Зато откуда-то возникла дверь. Обычная металлическая дверь в обложенной плиткой стене. Клацнул замок, вошел тот самый офице в сопровождении двух солдат. Он не в руках прозрачный пакет с черными гротескными фигурками. Офицер улыбнулся, но улыбка вышла жесткая, будто выточенная из стали. Вовсе не доброжелательная, хотя скорее всего он этого и не желал. Он остановился в нескольких шагах от Игоря. - Молишься? - спросил он. - У Чужих есть бог? - Мы сами себе боги, - промямлил Игорь; в голове еще плавал тяжелый серый туман. Бровь офицера удивленно приподнялась. - Вот как? Может, ты еще скажешь, что у вас есть честь и достоинство? Игорь до крови прикусил язык, чтобы не вылетели страшные слова. И не удержался от стона; на губах показалась темная кровь. - Э-э! - офицер размахнулся и ударил его по щеке ладонью, а потом взял за воротник и принялся трясти. - Не вздумай, слышишь! Наверное, он подумал, что Игорь вводит себе яд. Но тот открыл глаза и сел на полу. Офицер выпрямился. Лампа на секунду погасла, на Игоря обрушилась темнота. Потом стеклянный шар засиял снова - слабым зеленым светом. Игорь удивленно огляделся. Свет едва-едва разгонял темноту, но Таросс ясно видел, что никакой плитки на стенах нет, что это простой ржавый металл. И сидит он на грязном полу, а вокруг него - ящики, бочки, коробки. Откуда-то из угла несет падалью. Офицер подошел вплотную, поднял Игоря за шиворот - в его руках оказалась заключена недюжинная сила. - Говори, выродок, зачем убил?! - крикнул он в лицо Игорю. - Вам же промывают мозги с самого детства! Ну?! Игорь молчал. Как мог он объяснить то, что чувствовал в тот момент. Силу той ненависти нельзя описать словами. Офицер ухмыльнулся. - Разве вас, выродков, не предупреждают, что вы принадлежите к группе риска? А знаешь, что это означает? Если кого-то из вас убьют расследования не будет. Ничего не будет, слышишь! Говори, падла! Игорь молчал. Произошедший от обезьяны угрожает ему... И его уже не интересуют бешеные, остекленевшие глаза человека, и его слюнявый рот, который выкрикивает какие-то слова. Все это - чушь полная... Офицер отошел. Игорь упал на пол. Его лицо превратилось в сплошное кровавое месиво. Офицер отер руки, вытащил из кармана сигарету, закурил. Несколько секунд посмотрел, как корчится у его ног Чужой, а потом отдал приказ: - Убить. Игорь очень удивился, когда пуля врезалась в живот. Обычно солдаты никогда не промахиваются. Боль покатилась по телу волнами, становилась то сильнее, то слабее. В голове зазвучала слышанная когда-то песня. Вроде бы, по радио ее крутили...
      Время струится, как дым из трубы,
      Я пролистал книгу судьбы,
      И на одной из последних страниц
      Я прочитал сказку про птиц...
      Вторая пуля вонзилась почти в ту же точку. От боли помутился рассудок, боль уничтожала, жгла, рвала, разъедала... Окружающий мир растворился в ней, но картины ДОМА вставали перед глазами...
      Птицы летят от погибели вдаль,
      К теплым волнам, к шепоту пальм,
      Но в жарких странах, где небо как сталь,
      Птицы лелеют печаль
      Знаю, что слышит той стаи вожак:
      Так же как он, я слышу, как
      Ангелы поют песни о былом
      Там, где стоит отчий мой дом...
      Игорь, Матр-Энс, слышал голоса тех, кто остались там, в глубинах Вселенной. Его тянуло туда, но боль удерживала тело Чужого на месте. Он и сам стал себе чужим. Третья пуля...
      Мама откроет знакомую дверь,
      Да, это я, мама, поверь,
      Тихо мне на ухо скажет отец,
      Крепко обняв: "Ну, наконец".
      Спросят чуть позже, "Мы очень хотим
      Знать, кто с тобой, кем ты любим",
      Я усмехнусь: "Нет, все так же один
      Блудный и грешный ваш сын"...
      Все...
      [песня "Ностальгия" принадлежит Юлию Буркину; в этот текст она включена не полностью]
      РАЙ ДЛЯ БЕСОВ
      Максим родился человеком. И его родители, и все предки были людьми, так что его генеалогическое дерево оказалось чистым от чужеродных вкраплений. Сама мысль о возможном смешении вызывала у него приступ тошноты: люди и выродки?! эти люди ничуть не лучше чужих! И Максим гордился своим происхождением. То было такое время, которое требовало подобной гордости. История свернула с прямой и ровной дороги куда-то в сторону. Тех, кого принято называть Чужими, нашли на каком-то из астероидов, что вращались вокруг Земли. Конечно же, это была сенсация! Внеземной разум! Мы не одни во Вселенной! Космические технологии к тому времени вышли на достаточный уровень, чтобы беспрепятственно работать в открытом космосе сколько угодно долго. Чужих доставили на Землю, долго отхаживали в лабораториях, держа все в строжайшей тайне. А потом люди поняли, что эти существа из космоса привыкли служить. Они были потомственными рабами. Целая цивилизация рабов! Это открытие сломало все запреты, поток информации вырвался из-под грифа "00". Какой же всколыхнулось общество! Дело доходило и до паники, и до массового психоза. Правительство поняло, что людей необходимо подготавливать к важному событию, долго и тщательно. А потом люди возненавидели Чужих. За что? За покорность во всем, за молчаливое согласие с любыми оскорблениями, за отсутствие интересов... Да за все, чем они отличались от людей! Еще в самом начале, в лаборатории, ученые придумали, как дать им человеческую оболочку. Для этого пришлось изрядно поковыряться в геноме инородцев. Но они так и не стали людьми. А Максим был настоящим человеком и презирал всех и все, что имело отношение к Чужим. В тот день, в университете, он видел, как Чужой по имение Игорь набросился на парня из группы Максима. Он обрадовался ведь появился неожиданный повод измочалить выродка! Но тот оказался силачом. Он буквально разорвал горло того парня. Потом его забрали солдаты, Измененные. С этими уж точно он не совладает. Вшитые под кожу металлические пластины не пробьешь никакими пальцами. Офицер в черной форме велел забыть все, и Максим знал, чем может обернуться неосторожно сказанное слово. Но университет не утих. Чужие принадлежали к группе риска - их можно было совершенно безнаказанно убивать, лишь бы не при свидетелях. Расследования не будет. И вот тогда Максим обратился к старой, но от этого не менее сумасшедшей идее. Он и несколько его товарищей. И с того дня стали часты убийства Чужих. Через месяц в университете не осталось ни одного инородца. Естественно, не было заведено ни одного дела. Чужих находили, вернее, находили их трупы, кремировали - и все. На этом дело заканчивалось. И никто не знал, что где-нибудь рядом с новым трупом неизбежно находили выведенную его же черной кровью свастику.
      Как обычно, в шесть утра, над ухом запиликал будильник, заиграл свою нехитрую мелодию. Обычно Максим пресекал ее, хлопнув ладонью по большой кнопке на макушке будильника, но в то утро ему очень не хотелось просыпаться. Так не хотелось, что будильнику - невиданное дело! - пришлось играть свою мелодию во второй раз. Наконец, Максим открыл глаза. В комнате было темно - ведь за окнами еще ночь. К тому же, опущены занавески... А кто их опустил? У Максима похолодело внутри. Он судорожно зашарил глазами, но повсюду натыкался только на темноту. Рядом с левым плечом - ночная лампа. Вот если бы протянуть руку и включить. Максим с величайшей осторожностью выпростал руку из-под одеяла, потянулся... И сердце его подпрыгнуло в груди, больно ударилось о ребра. Руку стиснула чья-то кисть. Тут же зажегся свет. Максим увидел офицера... да, без сомнения, того же самого, что привел солдат тогда. Он сел на стул рядом с кроватью. - Я же велел забыть, - офицер поднес свою кисть к лицу и принялся рассматривать шрам, что белой полосой проходил по тыльной стороне ладони. - Я не мог, - выдавил Максим, - просто не мог... Эти Чужие... Ненавижу! Офицер хмыкнул и уставился Максиму в лицо. - Ненавидишь, значит. И потому находишь и убиваешь. Он на секунду замолчал, встал, расстегнул пуговицу на рукаве. - Я их тоже ненавижу, - неожиданно воскликнул офицер и закатал рукав - рядом с локтем была вытатуирована большая черная свастика. Мы с тобой братья теперь, понимаешь? Максим часто закивал головой. Такого поворота дел он никак не ожидал. - И мы вместе, вместе вырежем этих ублюдков! - Да! - Вместе! И еще другие присоединятся к нам!
      Через десять минут они вышли из дома. Сели в БМВ цвета "мокрый асфальт" - номера Максим увидеть не сумел, офицер ненавязчиво пресек эту его попытку. Сквозь затемненные стекла мало что было видно, только мелькание домов и людей, еще немногочисленных на улицах в ранний час. Шофер, Измененный, вел машину с холодной уверенностью машины. - Я думал, они только кости ломать умеют, - заметил Максим. Действительно, странно было видеть мощного солдата без выражения на лице за рулем. Офицер хмыкнул. - Они гораздо более хладнокровны, чем люди, вот и все, - сказал он. Подумал немного и добавил: - Между прочим, он сам захотел стать таким. Для офицера он был слишком туп и неудачлив. Максим покосился на своего неожиданного попутчика - уж не телепат ли он. Если так... - А остальные? - осторожно спросил Максим. - Остальные тоже добровольцы. Видно было, что офицер совсем не хочет рассказывать излишне любопытному мальчишке такие вещи. Другой бы уже схлопотал пулю - военные замяли бы дело, сомнений нет. Значит, пока что Маким находится под защитой чьего-то приказа. Наконец, офицер проронил: - Нет. Ну конечно, какие могут быть варианты? Человек в здравом рассудке никогда не отдаст себя в руки этих живодеров. Максим спохватился и покрылся потом: а что если он все-таки телепат? В груди стало невыносимо холодно. - Мы подбираем их на улицах, - продолжил офицер, - бомжи, пьяницы, наркоманы... самоубийцы... убитые... - Что? Убитые? - Именно. - А-а, понятно, вудуистские обряды, зомби, да? - Я говорю вполне серьезно. Не хочешь - не верь. Ты и так слишком много узнал. Уже достаточно для того, чтобы... Офицер осекся. Максим надеялся услышать: "Чтобы расстаться с жизнью", но, видно, у военного на уме была несколько иная фраза. Максим посмотрел еще раз на лицо Измененного - будто низкокачественная резиновая маска с прорезями для глаз, в которые вставлены стекляшки. Маскарад какой-то... И этот офицер... Да, он в военной форме, но разве Максим не видел никогда _настоящих_ военных? Их видно по лицу. Машина остановилась. Сквозь темное стекло Максим увидел знакомое здание - двор универститета. И очень удивился: - Что это? - Универ твой, не видишь, что ли? Вылезай. Максим распахнул дверцу и оторопело остановился рядом - он хотел получить ответ. Офицер встал рядом и обвел рукой двор, наполненный студентами. - Люди? - спросил он. - Люди, - кивнул Максим. - Ну-ну. Иди, приобретай знания. Ну! Шагом марш! Максим выпучил глаза и простоял так, пока офицер не сел в машину, а та в свою очередь не скрылась за поворотом. Ну, и как это понимать? Естественно, на первую пару Максим опоздал. За это можно с схлопотать потом, но какая важность в нагоняе и паре лишних часов в библиотеке? После пары Максим нашел своих товарищей. Тех, что ходили вместе с ним на охоту. Один хвастался новой татуировкой - восточный дракон, пронзенный кинжалом. - Поаккуратнее с ней, дурень, испортишь ведь! - посоветовал Максим. - Что с ней станется? Она ж в коже, - пробурчал тот в ответ. Максима он боялся, хотя и был сильнее и массивнее его. Любой другой бы уже выплевывал собственные зубы. И татуировку спрятал обратно, под рукав рубашки. Максим вздохнул и начал: - Вам надо забыть мое лицо и имя. Прямо сейчас. И навсегда. - Как? - Так надо. Максиму трудно было смотреть в оторопелые лица - в них вот-вот проснется гнев, разочарование, презрение - все, что угодно. И он ждал, когда это случится. И думал, что скажет, только ничего не приходило на ум. - Вы можете продолжать... наше дело, только без меня. - Испугался? Максим нахмурился. - Я бы мог выбить тебе за это все зубы, да не хочу вылетать из университета. Тодда оставят, а я улечу. Тодда, парня со свежей татуировкой, на cамом деле звали не так. Максим и сам не знал его имени, но все называли его Тоддом. Говорят, за северные корни. Вначале это было нечто вроде прозвища, а потом он перестал на него обижаться. Он не заметил язвительного намека. Наверное, потому что был туговат на ум. Тодда оставят, во-первых, потому что у него влиятельные родители, а во-вторых, потому что он - подходящая фигура для решения внутренних проблем со студентами. Способы от случая к случаю менялись, но фундаментом всегда оставался Тодд. Максиму иногда становилось жаль его. Совсем редко. Он не любил тупиц, но Тодд обладал достаточным количеством энергии и к тому же почти собачьей преданностью идее. Это качество Максим обнаружил в нем совсем недавно. Идеальное орудие, нечего сказать. Гриша - это, кстати, тоже было прозвище - выступил вперед. Это ему Максим только что пообещал выбить зубы. Гриша, чернявый высокий парень, слишком много говорил. Иногда это шло не на пользу. Максим почувствовал на себе чей-то тяжелый взгляд. Взгляд постороннего. Обернулся - по коридору размеренно шагал Измененный. Он указал пальцем сперва на Максима, потом на входную дверь. - Интересно, что им еще отрезают, кроме голосовых связок? не таясь, во весь голос, произнес кто-то. Измененный никак не отреагировал на взрыв хохота. Он просто не понял. Не понял речи. Им дано разуметь только короткие и четкие приказы. А потом все поняли, что Измененный позвал за собой Максима. И смех будто рухнул в пропасть - повисла напряженная тишина. Максим почувствовал себя оплеванным. К военным студенты относились не очень хорошо, многие их просто боялись. А теперь приходится думать, что их товарищ - их прислужник. - А еще говорил - Чужих бить... - голос родился, но почти сразу потонул в дружном шиканье. "Вот и все, - подумал он, - конец дружбе, конец всему..." И пошел вслед за серолицым солдатом.
      Офицеры сидели за длинным столом. Посреди стола горела одинокая лампа под зеленым абажуром, но свет почему-то получался желтоватый. Из-за такого освещения Максим не мог видеть их лиц, но голос он узнал. Четверо Измененных, в каждом из углов комнаты, отрешенно смотрели в полумрак. Им было приказано охранять офицеров - что значит, убить каждого, кто притронется хоть пальцем. - Сесть! Взгляд Максима упал на высокий металлический табурет. Он подошел и, зажмурившись, сел. Ничего не произошло, но сердце вошло в привычный ритм не скоро. - Господин Новодворский... Один из офицеров встал, но подходить не собирался. Вместо этого он вынул из сейфа в стене пачку бумаг, скрепленных скоросшивателем. - Вашу деятельность нельзя было не заметить - с таким рвением вы изничтожали Чужих, что попадались на вашем пути. Как вы сами понимаете, такое поведение неприемлимо для цивилизованного общества... даже с рабами надлежит обращаться не как с псами. У Максима перехватило дыхание. Он попался как щенок. Он подумал, что может доверять людям в форме, после того как тот офицер - он, кажется, сидит посередине - продемонстрировал свою татуировку. И попался... - Что? - выдохнул он. - Вы не расслышали? Я могу повторить - подобное поведение неприемлимо для цивилизованного общества. Вы отлично это знали, но пошли на преступление - это лишь отягчает вашу вину. - Какое преступление?! А как же группа риска? Офицер хрипло рассмеялся. - Группа риска - это история для запугивания не слишком послушных Чужих. Видите, даже мы, имея в руках такую власть, действуем сравнительно гуманными методами. Он подчеркнул слово "такую". Нет, этот солдафон брешет, как собака! Максим отлично знал это. Чужих убивали, может быть, нечасто, но это случалось - никогда еще за это не преследовали по закону. Мерзкий военный пес! Правильно их ненавидят! Ненавидят, но боятся до дрожи в коленях. И почему-то каждый, кто знает за собой какую-то, хотя бы самую минимальную вину, потеет, как свинья, при виде черной офицерской формы. Серых мундиров Измененных не боялся никто. - И еще одно отягчающее обстоятельство - ваше заявление о так называемой группе риска. Это уже попахивает дискриминацией. Разделение на своих и врагов по биологическому признаку, так, господин Новодворский? Максим поднял голову. Из глаз неудержимо текли слезы - это ненависть нашла выход через глаза. - Так, - прорычал он, чувствуя, как прочная нить притягивает его кисти к стулу. - Так, вонючий козел. А ты, наверное, вылизываешь сортиры за ублюдками? Да? Даже в неверном свете зеленой лампы Максим увидел, как побелело лицо офицера. Он выпрямился, буквально вытянулся по струнке и стоял так несколько долгих секунд. Пока не сошла бледность. А потом он произнес спокойным голосом: - Вы только что подписали себе приговор, Новодворский. Мы не хотели беды, мы могли договориться, но пришлось учесть ваше нежелание сотрудничать. Офицеры, слушали беседу сидя за столом, встали и вышли через неприметную дверь. Тот, что говорил с Максимом, вышел последним. Напоследок повернулся и прошипел: - Гори в аду, сука. И хлопнул дверью. Гулко задвинулся засов и Максим услышал еще один звук - странный такой. Что-то мягкое может произвести такой звук. Ну конечно! Две двери, наружная - звуконепроницаемая, стены, наверное, тоже. Под потолком замигала зеленая лампочка. Максим ухмыльнулся - все Измененные понимают, что означает зеленая лампочка. Отбой. А чем они занимаются в свободное время? Выпрямляют друг другу ребра, добавляют работы докторам, которые вынуждены зашивать, заживлять, сращивать. И даже металлические стержни в костях не помогают. "Интересно, есть ли в дверях окошко?" - успел подумать Максим, прежде чем тяжелая дубинка обрушилась на его грудь.
      ДУШИ ИЗ КАМНЯ
      Торвальд заметно отличался от всех Чужих. "Мать" дала ему северное имя, чтобы попытаться скрыть его сущность, ведь известно, что у северян очень светлая кожа. А так как Торвальд все же был Чужим, то имя поменять он не имел права. У них почти вообще не было прав. А отличался он тем, что признавал себя изгоем, соглашался с оскорблениями: "Ты ублюдок!" - "Да, я ублюдок, так уж вышло..." соглашался он, понурив голову. И он был труслив. Века рабства не выбили из Тароссов тяги к свободе, но Торвальд был самым настоящим трусом, каким может быть только человек. Его "мать" говорила ему еще в раннем детстве, что он очень похож на человека. Даже слишком. И это вызывало у нее беспокойство. А потом Торвальда забрали у нее, женщина должна была вынашивать и рожать еще рабов, а не нянчится с одним. Тогда Торвальд не поступил, как поступали все Чужие, он не смог перенести разлуку с человеком, к которому привык, с обычным для Тароссов равнодушием. И после этого он уже не смог смыть с себя клейма полукровки. Да, его "мать" была настоящей матерью, а его отец был Чужим. Тароссы, в принципе, схожи с людьми; ученые не раз и не два задумывались над теорией об общих корнях. Только вот мышление у них устроено совсем по иному и людям их не понять никогда. Торвальд терпел самые жестокие унижения. Очень часто, в начальной школе для Чужих, он прятал голову под подушку и давился слезами. Даже Чужие, уже не говоря о людях, презирали его. А потом всех отправили на рудники и только очень немногих - учиться дальше. Торвальд вырос трусом... что неудивительно. Кем может вырасти существо, которое за всю жизнь не видело ничего, кроме постоянного страха? Однажды утром Торвальд проснулся, посмотрел в окно - за ним виднелся соседний корпус общежития. А потом он увидел человека, сидящего на стуле у двери. - Ты забыл запереть дверь, - сказал он. Торвальд мысленно чертыхнулся: с ним действительно случалось такое. Иногда никто не замечал, что дверь в комнату полукровки не заперта, а когда замечали входили, все ломали, громили, забирали какие-то более-менее ценные вещи и уходили со свистом и улюлюканьем. Этот человек вошел тихо и, судя по всему, ничего не взял. Почему? Торвальд сел на постели и внимательно присмотрелся к лицу незнакомца. Его глаза - глаза Чужого! Но он не полукровка, в нем очень мало чужеродной крови. Совсем немного. Впрочем, этого достаточно для того, чтобы поставить клеймо. - Кто... ты? - Я пришел как к брату. И... как к товарищу. - Я тебя даже не знаю. - Неважно. Какое это имеет значение? Торвальд встал. В углу, рядом с кроватью, стояла бейсбольная бита. Он никогда бы не набрался смелости применить ее, но почему-то видел в ней защиту. Средство защиты. Торвальд сжал биту рукой. Закрыл глаза и извлек ее из пыльного угла. Он боялся, очень боялся, ноги подкашивались, а руки дрожали даже черезчур заметно. Бита плясала в воздухе, а Торвальд сжимал ее обеими руками. Незнакомец не засмеялся. - Убирайся прочь! - Торвальд неуклюже замахнулся битой, едва не выронив ее. Страх был слишком силен. А ведь Торвальд думал, что его душа давно ссохлась и превратилась в подобие скомканной газеты. Незнакомец спокойно встал и взялся за дверную ручку. - Я ухожу, - сказал он, - но знай: я больше никогда не приду, а ты лишился единственного, возможно, в твоей жизни шанса вернуться... домой. И он вышел в коридор, тихо закрыв дверь. Торвальд застыл посреди комнаты с деревяшкой в руках. Потом пальцы сами разжались - бита грохнулась о пол. Слова незнакомца гремели, будто огромные литавры: "Домой... домой... домой... никогда... последний шанс... не вернусь..." Жизнь среди людей продолжается. Среди каменных богов абстрактной Вселенной.
      * * *
      "Я вспоминаю те годы с величайшим отвращением. Годы, когда я не был человеком. Когда находился в обществе подобных себе, пребывая в здравом уме, но тело мое было безнадежно изуродовано. Я вообще не понимаю, как можно делать такое с людьми? Как можно так издеваться над ними?.. Я... не потерял сознания на операционном столе и причиной тому была сильнейшая боль, которую не могли заглушить даже наркотики. Нас было много и я не уверен, что был единственным, кто находился в сознании. Вы просите меня вспомнить? Для чего? Нужно ли людям знать?.. Впрочем, мне нетрудно поведать вам все это. ...Каждый лежал на большом столе, совсем непохожем на операционный. Обитый стальными листами, он был покрыт куском полиэтилена. Я видел лица врачей над собой и понимал, что им безразлична моя судьба, что рядом наготове еще сколько угодно приговоренных к перерождению. Нас пичкали наркотиками до операции, а во время ее накачали таким их количеством, что я чуть было не умер. Хирурги безжалостно потрошили меня, кровь хлестала так, что они были залиты ей по самые воротники. Удивляюсь, как она вся не вытекла на пол... Потом сознание все-таки ушло. Сколько это продолжалось - не знаю, но когда я проснулся... Ужасно! Не было совершенно никаких мыслей. Если какая и возникала - уходило по крайней мере полчаса, пока она обретала достаточную ясность. Иногда во мне просыпалась такая звериная ярость, мне хотелось рвать и рушить все, что я вижу. Тогда нас или закрывали в подвале, где мы отдавались танцу нашего бешенства, или накачивали наркотической гадостью. Я отличался от остальных Измененных. Прежде всего, тем, что меня так и не удалось до конца изменить. Мой мозг всячески сопротивлялся химикатам и ножам, он не поддавался их угнетающему воздействию. И когда он, наконец, одержал победу и - очень медленно - начал восстанавливаться... вот тогда я и стал тем, кто я сейчас..."
      Слова Максима Новодворского.
      Из дневника Петра Теремова.
      * * *
      Сознание возвращалось очень медленно. Вначале он даже не мог осознавать, что происходит. Были только сполохи света, они перемежались тьмой. Потом свет обрел цвет, а чуть позже - и форму. Фигуры из света плавали в бесконечности. Звуки родились похожими на эхо. Будто слушаешь запись отраженного горами звука в обратном порядке. Из общего фона проявились голоса, но смысл слов он понял еще нескоро. А потом из череды сумбурных воспоминаний выделилось имя. До боли знакомое имя: "Максим Новодворский".
      * * *
      Строй Измененных стоял, будто выровненный по ниточке, уже почти два часа. В длинном, но узком зале, где на низком потолке тлели лампы дневного света. Напротив строя стояло кресло. Офицеры сменялись: приходил один, садился в кресло, сидел полчаса, потом приходил другой. Каждый придирчиво осматривал строй - Измененные должны были выстоять так шесть часов. Без единого движения. Ни один мускул не должен шевельнуться, иначе отсчет времени начинается с начала. Так проверяют, достаточно ли _изменен_ человек. Для Измененного выдержать такой экзамен - пара пустяков. Они не чувствуют ни боли, ни усталости. У Измененных три круга кровообращения: "сердце - легкие - спинной и головной мозг - мускулы", "сердце - легкие - органы" и "сердце - легкие - кожа". Последний позволяет избежать обморожения или перегрева, первый обеспечивает большую устойчивость Измененного к физическим поражениям. Мозг, мускулы и нервы работают до последнего. Но это не значит, что Измененный бессмертен. У каждого солдата в строю на груди белел его номер. На семьсот одиннадцатого офицеры обратили внимание сразу. У него были слишком подвижные глаза. Он проснулся на операционном столе, как ии все остальные, но не встал молча, а принялся шептать что-то. Офицеры указали врачам на него. Но все было сделано, как положено, точно по инструкции. Прошло всего два часа, меньше половины, но у семьсот одиннадцатого на лбу выступили капли пота. Офицеры видели, как слезятся у него глаза, как слезы разъедают их и заставляют краснеть. Действительно, у солдата глазные яблоки приобрели уже не то, что красный, а ярко-малиновый цвет. - Этот не выдержит. Видите, его глаза сильно покраснели от пота. Он вообще не должен потеть. - Врачи плохо поработали... - Нет, они выполнили свою работу на отлично. Один из офицеров подошел поближе и заглянул семьсот одиннадцатому в лицо. Загородил ладонью свет, проследил за зрачками. И уже убрал руку, когда губы Измененного шевельнулись. Офицер отшатнулся, побледнев. Он готов был поклясться, что слышал... как солдат произнес всего лишь одно слово: "Отпусти". Офицер отер ладонью внезапно взмокший лоб. У дверей зала стояли другие, уже давно прошедшие все испытания, солдаты. Они готовы выполнять приказы. - Убить! - заорал офицер. - Убить семьсот одиннадцатого! Он для ясности ткнул в грудь Измененного с красными глазами. Через секунду удары дубинок - стальных стержней толщиной в руку - обрушились на него. Но офицер забыл, что чувствует Измененный и чего он не чувствует. Он не знает боли. Семьмот одиннадцатый слышал ее отголоски и с каждым ударом они становились все сильнее и все гулче отдавались в его протравленном химией черепе. Он стоял без движения, пока трещали под серой кожей его кости. ...Прошел не один год с момента операции. Больше трех лет человек, которого когда-то звали Максим Новодворский, находился в шкуре Измененного. И он устал, хотя и не понимал этого. Он очень устал быть безмозглой машиной. И все это время организм боролся. Не смогли препараты убить жизнь в теле человека. И в секунду, когда треснуло одно из ребер, что-то сломалось внутри солдата, треснул барьер, который заставлял его мысли сочиться сквозь крохотную щелочку. И череп едва не лопнул от напора вырвавшегося на свободу разума... Максим, а теперь это был именно он, рванулся к офицерам, выхватил пистолет из кобуры, приставил ко лбу ближайшего солдата - и остатки мозга пятном легли на стену. Солдаты вполне могли поубивать и офицеров, те испугались, но путь им перекрыл Максим. - Прикажите... - просипел он; горло, отвыкшее от разговора, очень болело, - прикажите им остановиться. Солдаты, сопя, неслись по залу, а ствол смотрел прямо в глаза. - Стоять! И Измененные остановились. Они ждали следующего приказа. А Максим отбросил пистолет - в его обойме оставался всего один патрон. - Какая недальновидность, - прохрипел он и ушел.
      * * *
      Гавал сидел, поджав колени к подбородку, и смотрел в ночное небо. Привычное ему небо, а не то, что на протяжении семи лет ему пришлось созерцать на Земле. Маленький зверек, очень чудной и забавный, - его на Земле называют ежом - копошился под рукой. Он хоть и был весь покрыт колючками, но колючки эти были вовсе не острые. Они скорее щекотали, чем причиняли боль. Промчалась голубая комета - растянулся по небу дымчатый след. Гавал усмехнулся, подумав, что с Земли движение комет не заметно вовсе, они висят в небе, будто окутанные туманом фонарики. Тоже мне, комета... Сзади под чьими-то ногами зашуршала редкая трава. - Простите, гайд Гавал... Он обернулся. Рэо, его племянник, переминался с ноги на ногу. - Что заставило тебя потревожить меня? - спросил Гавал, самим вопросом давая знать: "Я не сержусь на тебя". - Известие, гайд. Плохие новости. Земляне... Гавал ударил кулаком о землю. - Не желаю! - Но послушайте... Он указал пальцем в небо - туда, где маленьким пятнышком голубела Земля. А рядом с ней - желтое солнце. - Видите, гайд, эти точки вокруг Земли? Знаете, что это? Это разведчики. - Ну и что? Можно подумать, ты незнаком с технологиями землян. Эти приборчики будут здесь только через много сотен лет по их времени! Рэо покачал головой. - Разведчики сделаны по нашим инструкциям. И технологии использованы наши. Гавал подскочил и застыл, будто столб. Его бледно-сиреневые глаза расширились. Только через минуту их затянул красный туман гнева. - Предатели! - прошипел он. - Подонки! - Но откуда им знать?.. - Какая разница?! Не сами же люди додумались до такого? Им и пяти веков мало было бы! - Может быть... пытки? - Плевать! Они выдали собственную Родину! Это мыслимо? Понимают ли они, что теперь им дорога сюда уж точно закрыта! Не перебьют люди перебьем мы. - Люди их клонируют... - Вот как? Этого я не знал. - ...для рабства. Гавал на секунду замолчал, а потом разразился хохотом. Диким и безудержным; Рэо, наверное, испугался, потому что отошел назад. - Рабы! Гавал провел ладонью по лицу. - Да-а... Не думал я, что это получится так. Тароссы нашли способ в некоторой степени замедлить функции своего организма. Замедлить значительно. С помощью гипноза, кое-каких временных изменений в самом организме. И простой астероид оборудовали под транспорт. Это был риск - попадись на его пути непригодная для жизни планета и все добровольцы просто погибли бы. А так им встретилась Земля...
      * * *
      Максим бежал уже полные сутки. И благодарил своих мучителей за то, что они подарили ему ЭТО. Сутки, целые сутки он не останавливался и совсем не чувствовал усталости. Только легкий голод копошился в его желудке. Город давно остался позади и теперь вокруг Максима лежала степь. Холмы, поросшие редкой рыжей травой, такие же равнины, иногда - кусты, но никаких деревьев. Когда Солнце поднялось во второй раз, он остановился. Сзади, далеко, сиял под лучами света стеклянно-бетонный город. Максим не был уверен, что его преследуют, но такая вероятность существовала. Измененный в здравом рассудке может быть чрезвычайно опасен. Меж двух холмов Максим заметил родник. Прозрачная вода струилась из-под камней и, пробежав немного, снова уходила в землю. Но в месте, где она обретала свободу, образовалось крохотное озерцо. Максим приложился губами к воде. Она была очень холодна и имела привкус соли, но он не опасался за себя - организм Измененного переработает все, что угодно. А если это ему не удастся - просто выбросит из себя. Вода на время пригасила голод. Максим сел на землю. Его память состояла из разрозненных обрывков: над его мозгом хорошо поработали. Но каждый день он вспоминал что-то новое. Может быть, скоро отрывки сложатся в единую картину и тогда он вспомнит себя. А пока что в памяти крутилось только имя. Куда нужно идти и зачем, он не знал. Знал лишь, что следует держаться как можно дальше от городов, людей, военных. Жить в пустыне, питаясь всякими мелкими животными? Максим не был уверен, что сможет поймать хотя бы сурка какого-нибудь. Рыжевато-коричневая трава прекрасно скрывала прячущихся в ней зверей. В небе кружила какая-то хищная птица. Он может отбирать убитых, например, зайцев у этих птиц. Достаточно лишь сидеть и ждать, когда она рухнет вниз за добычей, а потом - успеть, пока птица не унесла жертву. Максим встал и снова пустился бегом. До самого горизонта лежала холмистая рыжая степь и она скрывала в себе множество вещей, недоступных взгляду простого человека. Солнце медленно ползло по небу, приближаясь к зениту. Над степью повисло марево, ноги будто вязли в раскаленном воздухе. Максим не помнил, когда в последний раз шел дождь, а уж снег он видел только на картинах в музее. Там были нарисованы покрытые снегом ели, спящие в оковах холода леса, озера подо льдом. Максим отер пот со лба. Нужно поесть. Сев в тени холма, он принялся наблюдать за небом. Ни одна птичья фигурка не маячила в вышине. Наверное, все звери сейчас попрятались по своим норам. Слишком жарко. Шорох травы Максим принял за дуновение ветерка - по холмам и впрямь пробежала волна. Но в следующую секунду в его руку впились маленькие острые зубки. Ящероообразное существо со светло-коричневой кожей, изрезанной кирпичного цвета полосами повисло на запястье. Максим не стал отрывать его от руки - вместе с ящерицей можно лишиться куска кожи. Он ударил его кулаком по голове так, что затрещал череп; ящерица безвольно упала на землю. Максим никогда раньше такого не видел. Хотя, он никогда и не бывал в этих степях. Ящерица обладала совсем не такими маленькими зубами, как показалось сначала. Челюсти были оснащены достаточно мощными клыками, чтобы прокусить шкуру дикого зверя. Он походил на зверозубого ящера. Только маленького. Значит, эти степи вовсе не так безопасны, как показалось сначала. Видимо, животные боятся близко подходить к городу, но здесь, а тем более ночью, могли объявиться довольно опасные хищники. Максим подождал, пока тени снова станут длинными, и отправился дальше. На дальних холмах иногда мелькали зайцы, но пытаться догнать их бессмысленно. Максим попробовал убить его камнем - камень оказался слишком большим, а сам Максим не рассчитал сил. Он еще не осознал своей настоящей силы. Бедному зайцу переломало все кости, а внутренности фонтаном выбросило из разорванного брюха. Естественно, есть то, что осталось от животного, уже было невозможно. Заходящее Солнце заставило степную траву потемнеть. Пару раз на участках голой земли Максим видел каких-то странных змей - у них были длинные, змеиные, туловища, но также имелись и ноги. Четыре пары. А однажды ему встретился скелет. Ребра, наполовину скрытые землей, порозовели от закатных лучей. Ветер гулял в пустом черепе. Рядом лежали остатки металлической бляхи: он был солдатом, Измененным. Максим пнул скелет ногой - кости разлетелись и обнажили стальной остов, еще не тронутый ржой. Наконец, на степь опустились сумерки. Небо являло собой странную смесь всех оттенков синего - от светлого запада к темному востоку. Там уже загорались первые звезды. Максим выбрал для ночлега место у двух холмов - они образовывали своего рода ущелье, овражек. Можно было забраться меж двух земляных горбов, так что перед тобой останется только узкая щель-выход. И можно не опасаться нападения сзади. Правда, столь удобное местечко вполне мог облюбовать еще кто-нибудь. Максим привалился к холму, заложив руки за голову. В темном небе сверкали звезды. Он ворошил свои мысли, воспоминания, находил среди них подчас странные, совсем для него непривычные картины. Максим автоматически отыскал в небе звездочку, которая, как он знал, называлась Альмана. Дом... Стоп! Дом - здесь. Только теперь эта мысль уже не казалась аксиомой, как раньше. Максим оглядел свои руки - светло-серая кожа, совсем нет волос... Что-то кольнуло в сердце. Он закрыл глаза, расслабился - и мир расцвел сотнями красок. Это все была жизнь: ярость, довольство, страх, радость, безмятежность. Максим вскочил. Сердце бешено колотилось в груди - спасибо врачам, хоть не пересадили никуда. Я почти чувствовал, как натужно льется кровь по венам. Они вот-вот лопнут... Нет, не чужой, но уже и не человек. Что же может быть хуже? Он пополз в свое укрытие и бессильно повалился на камни. И потому не видел, как падающий метеорит прочертил в небе желтую линию, что оборвалась у самой земли.
      * * *
      Солнце, проникшее в укромное местечко меж двумя холмами, разбудило Максима. Над землей стлалась полупрозрачная дымка - будто где-то далеко догорали костры. Максим оглядел горизонт. Это могла гореть трава и встречаться с огнем было вовсе нежелательно. За холмами дыма было особенно много. Трава не горела, просто тлела - тонкая полоска очерчивала вокруг оврага контур. Сам овраг напоминал воронку от снаряда - черная земля, сочащийся дым. Прикрывая глаза ладонью, Максим подошел поближе. На дне ямы лежало нечто обугленное и окутанное сизым дымом да к тому же еще пышущее жаром. Остывая, оно издавало громкий треск. Максим поддал ногой ком земли, но тот, упав на поверхность предмета, почернел еще больше, а вскоре поседел и рассыпался. "Это может быть опасно", - шепнул внутренний голос. Раньше Максим за собой такого не замечал. "По крайней мере, не лезь туда сейчас. Подожди, пока это остынет!" Конечно, он не полезет в яму прямо сейчас - из него получится неплохой жареный солдат. Экспонат для кунсткамеры. Он подождет в тени до вечера, до утра, если будет нужно, а потом посмотрит, что это свалилось с неба. Больше этому взяться было неоткуда. Максим вернулся к месту ночлега, забрался в овраг и проспал до вечера. Однажды во сне к нему подошел какой-то зверь. Максим почувствовал близость живого существа, но опасностью оно не пахло. Зверь ушел. Вечером, когда жара уже спала, Максим снова заглянул в яму. Дым уже рассеялся, но поверхность предмета, судя по всему, была еще очень горячей. Впрочем, при такой температуре воздуха потребуется месяц, чтобы оно остыло окончательно. Максим набрал в легкие побольше воздуха и спрыгнул. В яме было горячо. Он правильно сделал, что запасся воздухом, внизу дышать было бы невозможно, да и кислорода в остатках воздуха не было. Сквозь подошвы сапог рванулся жар. Максим посбивал окалину и увидел под ногами выпуклую металлическую поверхность. В местах, где удалось достаточно очистить его от нагара, металл обладал медным блеском. Максим топнул ногой - отзвук прогудел под полусферой. Значит, внутри это пустое. У Максима защемило сердце. Может быть, это ОТТУДА? Но что это в таком случае? Терпеть было невозможно. Максим принялся рушить землю. Он крошил ее руками и ногами, выбрасывал наверх. Земля спеклась от высокой температуры, но сила Измененного сделала свое дело. Вскоре, когда на пальцах уже практически ничего не осталось, Максиму удалось подкопаться под упавший предмет. Это оказалась сфера, слегка деформировавшаяся от удара и температуры. По пологому склону ямы он выкатил ее наверх. Работа, которую проделал Максим, была немыслимо тяжелым трудом для человека. Даже он ободрал всю кожу и почти всю плоть с рук. Человеку понадобилась бы не одна неделя, чтобы разрыть такую яму. Шар еще потрескивал и дымился, но от него уже не несло таким жаром, как с утра. В лучах заходящего Солнца он казался куском черного мрамора, которого коснулась рука странного мастера. Что внутри? Максим оставил свою находку и ушел спать. Он не мог видеть, как очень далеко от Земли улыбаются чужие светло-сиреневые глаза. И как настороженно поднимают носы ракетные установки. И как собираются из неизвестных ранее материалов странные машины. И как руководит всем этим полусумасшедший человек, сдвинутый на своих идеалах. Ночь выдалась странно холодной. Максим уже давно не ощущал холода, только свежесть или прохладу. Можно подумать, сама природа помогает заглянуть внутрь небесной посылки. К утру шар остыл до того, что его можно было назвать теплым. Максим тщательно очистил его от нагара, потом перекатил на чистое место и внимательно оглядел. По экватору шара шла совсем тонкая линия. Наверное, шар закрыт с помощью резьбы. Максим обхватил верхнюю половину шара руками, в нижнюю уперся ногами. Ладони скользили, мышцы чуть не лопались от натуги, но в конце концов шар поддался. Заскрипев, половина повернулась. Дальше дело пошло легче. Когда металлическое полушарие упало на землю, изнутри дохнуло горелым металлом. Высокая температура сожгла весь кислород внутри и давление прочно запечатало шар. Максим осмыслил это только потом. Внутри обнаружился контейнер из прозрачного материала. Он занимал всю нижнюю половину. Видимо, что-то было между поверхностью контейнера и поверхностью шара, какая-то прокладка, но от нее остались лишь хлопья черного с цветными разводами пепла. Максим осторожно вытащил контейнер. Внутри колыхалась голубоватая жидкость, а в ней плавали какие-то коконы. По крайней мере, это было похоже на коконы - белые, мягкие на вид, абсолютно непрозрачные. Максим присел рядом с контейнером, принялся рассматривать его. Жидкость производила впечатление маслянистости. Кроме того, она обладала странным свойством - поверхность прозрачной коробки была холодной. По-настоящему холодной. Как лед. Оторваться от созерцания странного предмета Максима заставил шум. Так может шуметь только винт вертолета. Со стороны города летела машина людей, размахивая железными лопастями. Не мешкая ни секунды, он бросил все и побежал. Уносить с собой эту коробку глупо - если уж люди начали охоту за ней, то она принесет лишь смерть. Правда, Максим сомневался, что его теперь оставят в покое. Вертолетов оказалось два. Первый остался возле открытого шара, а второй пустился в погоню. Максим бежал зигзагами на тот случай, если люди надумают стрелять. Но ни одна пуля еще не врезалась в землю. - Стоять! У них был громкоговоритель. Максим и не думал выполнять приказы людей. И постоянно ловил себя на том, что называет так своих же, в принципе, соплеменников. Наверное, в нем оказалось слишком много от Чужого, что и позволило ему восстановить свой мозг. - Приказываю остановиться или мы откроем огонь! Первая, предупредительная, очередь взрыла глинистую почву в нескольких шагах от Максима. Он продолжал бежать, следя за дыханием. Они никогда бы не догнали его, но с пулями соревноваться он, конечно же, не в силах. Что же теперь делать? - Мы тебя предупредили! Очередь прочертила линию прямо перед ногами Максима, что заставило его шарахнуться назад. Вот это самое страшное, этого он боялся больше всего: его будут гонять, не убивая и не отпуская. А потом его, скорее всего, скрутят. Стоит ли оттягивать этот момент? Может быть, удача улыбнется и... получится как-нибудь обмануть их? Максим замер и поднял руки. Вертолет опустился и, пока винт не остановился, по степи ходили волны. Двое выскочили из вертолета, один, кроме пилота, остался - надо же кому-то держать Максима на мушке. Эти двое надели на него наручники, затолкали внутрь. Вертолет поднялся. Медленно плыла внизу рыжая степь, остался позади открытый шар - вокруг него копошились люди. А город приближался... Максим чувствовал его смрадное дыхание, которое, к тому же, было пронизано угрозой.
      * * *
      Перед тем, как выпустить из кабины, на голову Максиму набросили черный мешок. Его провели через двор и завели в здание - это он сумел почувствовать. Мешок снимать не спешили, зато на запястья надели еще одну пару наручников. Максим усмехнулся про себя: какая разница, сколько железок на его руках? Он мог бы разорвать их все, если бы хотел, они могли бы это понять. Наконец, вокруг распахнулось обширное пространство. Максим не мог видеть, но ощущал это всем телом - когда его ведут по коридору, когда он входит в комнату, а когда в зал. С головы сдернули мешок. В глаза ударил резкий, абсолютно белый свет. Сквозь цветные пятна Максим увидел сверкающий никель, хром и сталь, а также белизну кафельной плитки. Сердце чуть не остановило свой бег. Опять!? Что они собираются делать? Второго такого испытания я не выдержу! Врач с короткой седеющей бородкой подошел к Максиму вплотную и заглянул в глаза, после чего удовлетворенно улыбнулся. - Феномен, - произнес он. - И сколько же лет понадобилось вам, молодой человек, чтобы восстановиться? - Много, - буркнул в ответ Максим. - А вы хотя бы осознавали, что происходит? Жест отрицания. Все происходило само собой. Просто в один прекрасный день к Максиму вернулось сознание - вот и все. - Отпустите его. Солдаты, которые, между прочим, были людьми, нехотя расстегнули наручники и сразу же отошли назад. Максим знал, что автоматы сейчас нацелены в его спину. - Что вы собираетесь делать? - процедил он. - Учтите, живым не дамся. К ЭТОМУ вы меня не вернете. - Стоп, стоп! - врач скрестил перед грудью руки. - Мы призываем вас к сотрудничеству, ничего более. Максим осторожно оглянулся - так и есть, два ствола, прямо в лопатки. - Это сотрудничество? Врач усмехнулся, отчего его бородка нелепо растянулась. - Это всего лишь осторожность. Вы должны нас понять. Черт, меня до сих пор пробирает дрожь! Я впервые в жизни разговариваю с Измененным. Нам бы хотелось узнать, каким образом ваш организм сумел противиться воздействию препаратов... - Под нож? Ни за что! Лучше убейте прямо сейчас. - Не стоит искушать наших друзей в форме. Почему этот тип постоянно улыбается? Может, с ним что-то не так?.. - Я на стол в второй раз не лягу, так что у вас есть только один выход... - Ты что, мать твою так, совсем тупой?! Максим вздрогнул от неожиданности - настолько резко слащавый голосок доктора сменился на железные интонации. Улыбка слетела с лица врача и теперь оно не выражало вообще ничего. - Похоже, в твоей башке до сих пор бродит человеческая химия. Н-да... Наверное, от Таросса к тебе перешла только определенная доля тупоумия. Смотри! Доктор взялся за лоб и потянул... Маска! Маска с двумя стекляшками на месте глаз сползла и обнажила лицо Чужого: абсолютно белая безволосая кожа, светлые фиолетовые глаза овальной формы, римский нос. В свете газовых ламп да еще вместе с белизной кафеля казалось, что его лицо само по себе источает свет. - Ну, теперь понял, тупица? Нам просто интересно, как это наши гены сумели найти компромисс с человеческими. В искусственных условиях. Подобные изменения должны были испоганить твои мозги. Это и произошло, но потом все вернулось на свои места. Как? Максим лишь пожал плечами. - Можно мне сесть? - брякнул он. Чужой подвинул ногой стальной стул. - Надо было с самого начала покончить с этим делом, - пробормотал Чужой. - Ладно, усыпите этого... пока, - он указал на Максима. Откуда-то возник еще один врач и в шею вонзилась игла. Через несколько секунд Максим уже проваливался в бездну сна.
      * * *
      Путник брел по степи. Он уже потерял счет дням, восходам и закатам, беспокойным ночам. Его одолевала усталость, мучили голод и жажда. Иногда встречался родничок и тогда он напивался так, что подолгу не мог подняться на ноги и видел лишь цветные круги. Но пришел день, когда он увидел людей. Мало того - военных. Они прилетели на вертолетах, бегали по землей вокруг чего-то. Он попробовал закричать, но пересушенное горло рождало только хрип. Тогда он побежал. Знал, что если и добежит, то упадет без сознания. Последние частички сил уходили на этот бессмысленный шаг. Военные заметили его. А он увидел, что это не Черные Мундиры с Измененными, а солдаты-люди в камуфляже синего цвета. Они замахали руками, закричали, кто-то дал очередь в воздух - и путник остановился. Жестокая одышка сдавила грудь и он упал. Успел только увидеть две половинки огромного шара и прозрачный ящик с чем-то голубым. Он уже был открыт, солдаты извлекали из него странные белые предметы. И сознание погасло.
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ.
      - Гляди! Моби, больше человек, чем Чужой, ткнул пальцем в стекло кабины. Обращался он, судя по всему, ко мне, так что я лениво повернул голову. Обычно, Моби ничего действительно важного не замечал, а указывал на всякую ерунду. Через присыпанное пеплом поле тащилась полудохлая собака. За ней тянулась узкая полоска. Наверное, кровь. Собака больна, скоро она умрет, чума не жалеет никого. Чумой эту болезнь назвали только потому, что еще не существовало на Земле столь глобальных и жестоких эпидемий, как эпидемия чумы. Я так же лениво кивнул и откинулся на сидении. До начала оставалось всего несколько спокойных минут и я не собирался тратить их на созерцание подыхающего животного. Моби отрешенно пялился в стекло. Что он там увидел?.. Перед тупым носом вертолета вставали высотные здания города. Брохштайн, обычный европейский город без единой травинки-деревца. Меня всегда повергал в шок вид гигантских дворов, сплошь залитых отполированным гранитом и стеклом. Или здания со стеклянным потолком, наружными лифтами это что, здание или площадка перед домом? Жуть... Тем не менее, сейчас в городах уже невозможно найти ни парков, ни аллей, ни просто каштанов вдоль тротуара. Вокруг - поля, земля гуляет. Кармен - ее можно было бы назвать красавицей, если бы не бесцветные волосы и бирюзового цвета глаза - спрятала плэйер в нагрудный карман. Она обладала потрясающим ощущением пространства, времени и расстояния. Кто знает, что видела она своим внутренним зрением? - Что, Белая, руки чешутся? - оскалился Моби. Он обладал скверным чувством юмора, от его шуток обычно хотелось блевать - но никто не подавал виду. Ведь он не виноват, что уродился таким... - Я просила тебя не называть меня так! - Кармен легонько сжала пальцами кадык Моби и вперила свой взгляд в его лицо - на лбу полукровки обильно выступил пот. - Если мои кулаки вдруг начнут чесаться, я почешу их о твою рожу. В ней слишком много чужой крови. Слишком. Как и во мне, впрочем. Подсознательно мы оба ненавидим обе стороны, живем меж двух огней. Никто даже не пытается задуматься, насколько трудно бывает нам. Вертолет сел мягко - спасибо пилоту. Винт еще долго волнами гонял пепел по земле. Я первый спрыгнул на землю. Указатель "Брохштайн" стоял далеко от настоящей черты города. Белая надпись на зеленом фоне была перечеркнута двумя красными линиями - болезнь в городе! Как странно... Совсем недавно здесь пылали пожары. Люди жгли собственные дома, чтобы спасти себе жизнь. Отступила ли чума? Вряд ли. Я знал, как это делается: после официального объявления город берут в кольцо, перекрывают все пути. Потом присылают врачей. Это смертники. Ни один из них не выйдет уже наружу. Они лишь передают новости. Наконец, приходит ночь, когда город превращается в ад. Чума косит всех подряд, люди умирают тысячами. Тогда в небе появляются самолеты... Это конец. Все выжигается напалмом. А потом приходим мы и ищем живых, что спаслись с подвалах или канализационных трубах. Чаще всего это уже почти трупы, из которых жизнь уходить никак не желает. Не имея возможности двигаться, они разлагаются живьем... Я толкнул ногой наспех сгороженные ворота из металлолома и цепей. На этих воротах красовался черный череп на белом фоне, ограниченном красным кольцом. Цепи звякнули и рассыпались - напалм съедает все. Я проклял ветер, но зажимать нос не стал, хотя из глубин города невыносимо несло падалью. Наверное, это жестоко и ненормально - называть мертвых людей падалью. Мне сейчас не до морально-этических норм. Я натянул медицинские перчатки, противогаз, снял с плеча автомат. Хотя, этот зверь нельзя было назвать просто автоматом. Не очень высокие здания - жилые дома в шестнадцать этажей. Такие легко обходить, тем более, что требуется это единственно для процедуры. Я видел только черные, покрытые сажей стены. Откуда-то из-под завалов камней выползла овчарка. Шерсть на ней висела грязными клочьями, шкура была покрыта кровоточащими язвами. Черный язык свешивался из пасти, словно кусок старой материи. Она посмотрела на меня и упала, издав странный булькающий звук. Я оборвал ее страдания единственным выстрелом. Еще и сейчас воздух был разогрет градусов до сорока-сорока пяти. Под катился градом, а от противогаза удовольствие было, как говорится, выше среднего. Я содрогнулся от мысли, что придется прикасаться к перилам. Они ведь из металла - я имею все шансы заполучить на ладони вторую, резиновую кожу. Да еще и обугленную. Не-ет уж... Я заглянул в первый подъезд - черная дыра воняла гарью, сажей, газом, но более всего - мертвечиной. Хорошо, что эмоции так и не вернулись ко мне полностью. Я вошел, будто нырнул в газовую камеру. Уж и не знаю, что бы делал без противогаза. Видеть было совершенно невозможно, даже сквозь фильтры к ноздрям добирался тонкий аромат паленого бетона. На лестничных площадках - чисто. Двери большей частью представляют собой обгоревшие обломки. Квартиры, естественно, завалены обугленными трупами - потолки кое-где прогорели, пламя лилось прямо в квартиры. Только в подвале обнаружилась еще живая женщина. Она, конечно же, была больна и бредила. Я убил ее. То тут, то там слышался сухой треск автоматов - коллеги работали на совесть. Нам надлежало убивать все, что движется. Так получилось, что я шел следом и мне доставалось только то, чего не заметили остальные наши. В основном это были бродячие животные. К вечеру мы прочесали несколько улиц. Душу схватила тоска от мысли, сколько еще осталось... Мы собрались все вместе, разожгли костер. - Странно, - сказала Кармен, бросая в огонь маленькие палочки-остатки мебели. - Мы здесь совсем одни... - Не в первый раз, - пробурчал Стэн, неудавшийся Измененный. Он не восстановился, как я, его просто не доделали. - И, наверное, не в последний. - Ну и что? Мне кажется, человек не вынес бы такой работы. - Для этого и существуем мы, - согласился я. - Не чувствующие страха, раскаяния, угрызений совести. - Вот насчет совести не надо! Люди - черт с ними, а кошек мне убивать жалко. - Жерм, мы все знаем, что ты маньяк, - Кармен рассмеялась, закинула голову и ее волосы рассыпались по плечам. В свете костра они казались оранжевыми. Даже немного светились. Полукровка Жерм насупился и замолчал. Его очень легко было обидеть. - А я сегодня нашел сувенир, - неожиданно сказал Моби. Кто сидел поближе к нему тут же шарахнулись в стороны. - С ума сошел?! - завопил Стэн. - Жить надоело, ты, ублюдок?! Так всех же утянешь! - Заткнись! - я с удивлением для себя увидел, что у Моби на глазах блестят слезы. - Заткнись, я тебе говорю, иначе схлопочешь пулю в лоб! Он сунул руку в карман и достал оттуда фарфоровую фигурку зайца с чем-то напоминающим овощ в лапах. Он положил ее на ладонь, залюбовался. Слезы текли у него по щекам. Кармен обвела наши лица удивленным взглядом. - Заткнитесь вы все... - прохрипел Моби. Он сжал фигурку так крепко, как только смог, а потом швырнул ее огонь, после чего уронил лицо на ладони. Он уже больше не мог сдерживаться. - Пора ему на пенсию, - прошептала Кармен мне на ухо. - Сдает... - Не сдает он, - так же тихо ответил я, - у него никогда не было ни родителей, ни дома, ни детства. Пусть. - Но ведь он может заразиться и... а потом мы все! - Значит так тому и быть. Кармен поняла, что поддержки от меня не дождется и вернулась на свое место. Только теперь она старалась держаться подальше от Моби. "Бедный парень, - подумал я, - он надеялся найти в нас сочувствие, а встретил только эгоистичность..." Потом костер медленно гас до самого утра, а мы спали. Утром я поднялся первым. По земле стлался тяжелый влажный туман. Я мысленно чертыхнулся - надо было надеть хотя бы маску. Туман наверняка пропитан всякой дрянью. Все были на месте, никто ночью не исчез. Это радует... - Эй, вставайте, утро уже! Кармен, Моби, Стэн, Жерм - через пару минут все были готовы. Мы заглотили положенные таблетки. Я, правда, всегда сомневался в их надежности, но пренебрегать этим никогда не следует. Таблетки быстро растворились в желудке, отчего там запекло, а по животу растеклось онемение. Через минуту это пройдет, препарат впитается в кровь. Это, по идее, должно защитить нас от вирусов. Но почему тогда до сих пор не существует вакцины против чумы? Снова трещали автоматы, снова падали покрытые язвами тела, вокруг плясала смерть. Я почти физически ощущал ее присутствие, ее ледяное дыхание. Смерть ненасытна, ей сколько ни давай - всегда хочет еще больше. Казалось бы, пищи достаточно, но нет... На четвертый день Моби заболел. Однажды утром я увидел его вдалеке от всего отряда. Он сидел, уставившись в одну точку. Все сразу стало ясно, мне даже не понадобилось видеть его усеянные язвами руки. - Моби, - тихо позвал я. Он повернулся. Я вопросительно качнул стволом автомата. Он сперва непонимающе смотрел на меня, а потом вздохнул: - А-а, это... Да, пожалуй, только подожди, я сам скажу когда... Моби зажмурился, закрыл лицо руками и просипел: - Давай! Я стрелял в голову, чтобы он мог умереть сразу. Думаю, это у меня получилось. Кармен подошла, посмотрела на тело парня, покачала головой. - Не надо было ему брать ту штуку, - сказала она. И, помолчав, добавила: - Пойдем, у нас много работы. А на шестой день... Я вошел в одну из квартир. Обычная квартира десятиэтажного дома. Самой кожей я почувствовал движение и палец уже почти нажал на курок. Остановиться меня заставил крик: - Нет! Не стреляйте! Я увидел две поднятые руки. Кто-то сидел за баррикадой из книжного шкафа и журнального столика. Пули запросто прошили бы такую преграду. - Не стреляйте, - из-за груды ДСП показалось лицо. Мужское лицо. Я подошел поближе, держа автомат наготове - он просто мог сойти с ума. Первое, что меня поразило, был синюшный оттенок кожи. Я с отвращением разглядывал то, что осталось от человека, - блестящее от пота лицо, шея, руки. Да еще и голубого цвета. Но язвы! Язвы зарубцевались! - Я выздоравливаю, - сказал он, - только очень хочется есть. Я по пояс высунулся из окна и что было силы заорал: - Кармен! Стэн! Сюда! Буквально через несколько секунд на лестнице затопали ноги. Они вбежали в комнату и, не будь здесь меня, все бы разнесли. - Смотрите, - я указал им на свою находку. - Фу, гадость какая, - Кармен тронула его лицо носком сапога. "А она все-таки красива", - неожиданно подумал я. Неожиданно даже для себя. Я уже давно не испытывал никаких человеческих чувств, кроме чисто физического отвращения. "Она все-таки красива..." - Видишь, его язвы... - я все же побоялся трогать его руками. Возможно ли это? - Почему бы и нет? - задумчиво произнесла Кармен. - Бывали случаи, даже от СПИДа излечивались. Мы возвращаемся. Немедленно. - С ЭТИМ? Кармен кивнула. - Конечно. Выходи на улицу. Будешь идти в пяти шагах впереди нас. И никаких резких движений, автомат, случается, имеет свое мнение насчет происходящего. В небо взмыли три красные ракеты подряд. Сигнал срочного отступления. За чертой города нас ждал автомобиль и вертолет. - Этого - в машину, - сказала Кармен. - Да не подпускайте его близко к людям. Похоже, он выздоравливает.
      Я наблюдал за процедурой сквозь прозрачную стену. Кармен стояла рядом, сложив руки на груди. В лаборатории врачи осматривали нашу находку. У него уже взяли все возможные анализы. - Его организм вырабатывает антитела, что позволяют ему противостоять болезни, - прогудело в динамиках. - Но как? - Видимо, здесь замешана мутация. Посмотрите, у него повсюду пробиваются волосы. Прямо шерсть какая-то! И цвет кожи неестественный. - Вирус вызвал мутацию? - Пока не знаю. Вероятно, в сумме с вирусом... индивидуальные особенности организма. Он человек? - Да, на сто процентов. Между прочим, Чужие тоже умирают от этой болезни, мы же проверяли. Хотя, это их рук дело. Мы стояли и слушали разговор медиков. Ни на кого нельзя полагаться. Пусть люди думают, что правительство может спасти их жизни, мы знаем, что это не так. И был бы я человеком, уже, наверное, повесился бы от безысходности. Какую еще напасть бросят на наши головы Тароссы? А ведь это я тогда открыл шар с контейнером. Хотя, никто не заставлял их вскрывать сами коконы. Те солдаты умерли в тот же день. Болезнь жадно набросилась на них, а потом пошла гулять по планете, наслаждаясь полнейшей безнаказанностью. За три месяца население планеты сократилось вдвое. Вымерло четыре миллиарда человек! Всего лишь за три месяца! Чужие прислали смерть в чистом виде. - Теперь подонки заплатят! - Да, теперь они заплатят сполна...
      Я покинул здание НЦ уже вечером, когда на улицы опустилась темень. С тоской поглядел на утонувшие в темноте улицы - хоть бы один фонарь где горел! В "городе" сейчас, наверное, люди гуляют. В свете разноцветных витрин и прожекторов. Вечером, там красиво, на центральных площадях и улицах. А здесь, где примостился корпус НЦ, вечно темно, грязно. Конспирация, батенька. Я направился вглубь узеньких улочек, мимо куч мусора, обычных для трущобного района. И что-то заставило меня остановиться. Предчувствие какое-то. И оно же подогнуло колени, так что я повалился прямо на грязный асфальт. Алый луч прицела я заметил слишком поздно, спустя мгновение, и возблагодарил мой инстинкт потенциальной жертвы. Пуля с глухим звуком ушла в связку тряпья, следующая - пробила жестяную бочку рядом с моей головой. Стреляют слева, сверху. Я зашарил взглядом по черной громадине многоэтажки. Бесполезно. Чего же он ждет? Почему не стреляет? Страх заставил меня подумать, что стрелок уже покинул свое гнездо в многоэтажке и теперь обегает кругом... Откуда ждать следующего выстрела? А, может, он даже не один! Почти неслышный хлопок прозвучал над самым ухом. Конечно, это обман слуха, но тело мое среагировало моментально - сперва я отскочил в сторону, чуть не налетел на кучу ящиков, а потом рванулся вперед. Есть! Кулаки уперлись в чье-то тело. Ну, теперь он не уйдет. Меня охватил азарт. Как на охоте. Я цепко схватил стрелка за одежду, выбил из рук винтовку и тут же получил сокрушительный удар в челюсть. Сразу в сторону, о боли буду думать потом. А челюсть, скорее, всего сломана. Добавилось работы нашим медикам. Месяц буду кашку протертую жрать, сучий ты потрох! Ну, ничего, я тебя твоими же кишками накормлю... Больше всего я боялся напороться на пистолетный выстрел или нож. Но случилось нечто странное - у него не оказалось ни того, ни другого. Я размахнулся и ударил кулаком в лицо - затрещали хрящи носа, кулак с чавканьем приник к его сплющенной роже. Жаль, что не видно нихрена. В следующую секунду я понял, что зря обрадовался - он владел кулаками ничуть не хуже, чем мог бы владеть винтовкой. Словно молоты заходили по моим ребрам. Я лупил туда, где, по идее, должна быть его голова. И даже, вроде как, попадал, но что-то эффекта не было никакого. Боли я все равно не чувствовал, но, наконец, мне это надоело. Я отскочил назад, схватил с земли первое, что попалось под руку, и саданул по воздуху. Это оказался кусок автомобильного глушителя и попал я, кажется, по виску. Мой противник издал какой-то горловой звук и свалился на землю. Я думаю, после такого удара он долго не встанет. Задерживаться здесь мне почему-то не хотелось, к тому же я совершенно потерял ориентацию. Но любопытство взяло верх. Я втащил тело в ближайший подъезд - там хоть какое-то освещение. На нем была черная маска, покрывающая всю голову. Вот почему я не видел его лица. Светлую кожу еще можно различить в темноте, а такую ткань... Маска уже успела пропитаться кровью. Я стянул ее и отбросил в сторону - она ляпнула, падая на бетон, грязная кровь потекла к входным дверям. Тот, кто так настойчиво пытался убить меня, оказался гораздо моложе, чем я думал. Сила в его руках заключалась совершенно непропорциональная возрасту. Без Изменения не обошлось - силы и выносливости добавили, мозги же оставили как есть. Но, в принципе, он остался человеком и внешность у него была человеческая. Типическое лицо, никаких особых примет... Тысячи обладают таким лицом. Пластическая операция, не иначе. Или искусно сделанная маска. Хотя, нет, не маска. Или опять же травили химией. Бог знает, что скрыто в организме человека. Я бы ни за что не согласился расстаться со своей природной внешностью. Хотя... Я ощупал свою массивную челюсть и широкий лоб. Уже не такой, как раньше...
      - Поздравляю, дружище, у тебя три ребра раздроблено. Хорошо, хоть стальной каркас не погнули. Тебя молотом что ли били? Врач Константин Фридрихович покосился на принесенное мною тело. - А это что? - Это молот, - ответил я. Врач пощупал его руки, ноги, покачал головой. - Круто... Ладно, ложись, сейчас править будем. Кстати, тебе еще повезло, что челюсть осталась целая. Даже трещинок нету. Я не знал, что и туда тоже вставляют железо. Я прошел в одну из операционных. Сколько раз это повторялось, но я всегда испытывал легкое волнение. Тень волнения. Наверное, что-то вроде генетической памяти. Раньше я больниц вообще боялся. Константин Фридрихович и еще несколько хирургов склонились надо мной. Я слышал звук разрезаемой кожи, возгласы врачей при виде раскрошенных костей. Надо сказать, не такие уж эти звуки отвратительные, как думают некоторые - они ж не тесаком режут. Его почти и не слышно... Пока хирурги собирали мои ребра, я думал. Кому понадобилось убивать меня? И почему они не послали более профессионального... работничка? Ведь знали же, насколько трудно убить Измененного. Он целился мне в корпус, а это практически бесполезно. Почему он подошел близко? Ведь знал, что в рукопашном бою шансов у него никаких. Должен был знать. Я вспомнил человека, которого мы нашли в зачумленном городе. Что это? Где он сейчас? - Константин... - тихо позвал я. - Чего? - Помнишь, мы, команда, нашли выжившего после чумы? - Ну. - Что вы с ним сделали? - А ты как думаешь? Разложили по косточкам... - Что??? - Успокойся, не дергайся, а то лишнего отрежу. Обследовали его. А тебе-то что? - На меня из-за него напали. Лицо хирурга появилось из-за барьера из простыни. - Ты уверен? - А кому нужен простой серомордый солдат? - Ты не простой солдат, вполне возможно, что этот факт кому-то не дает спать спокойно. И потом, драка в этом районе явление нормальное. - А убийцы с носками на голове и с винтовками - тоже? - Не исключено. Трущобы. Вставай, ребра собрали, обмазали специальным клеем. Примерно через месяц он растворится в организме, за это время кости должны срастись. - Воспаления не будет? - Будешь много дергаться - превратишься в ком гноя. Свободен.
      Я намеревался остаток ночи провести в здании, а потому пошел в кабинет дежурного. Сегодня Танюшка должна быть. Узел огненно-рыжих волос я заметил раньше, чем его обладательницу. - Привет, - поздоровался я. Таня подняла голову. - Привет. С чем пожаловал? - С приветом, только по дороге злые дяди забрали его. Она кивнула. - Знаю, Константин Фридрихович говорил. Сильно побили? - В порядке нормы, - я сел на стул, чувствуя какое-то неудобство внутри. Наверное, слишком много клея намазали, мешает. - Я посижу до утра? - Сиди. Таня вернулась к книге. Я же, позабыв о скромности, разглядывал ее профиль. "С каких это пор Измененные стали чувствовать?" - подумалось мне. А потом она с укоризной посмотрела на меня и я уставился в окно. Впрочем, за окном глухой стеной стояла темнота...
      Проснулся я от телефонного звонка. Оказывается, было уже позднее утро, в кабинете не было никого. Я встал, прошелся от стены к стене, разминая затекшие ноги. Кровь горячей и колючей волной хлынула в ступни. В коридоре было полно народу. Все куда-то бежали, причем каждый нес стопку всяких бумажек. Я спустился на второй этаж, где располагались лаборатории. Судьба найденного нами человека все еще беспокоила меня. Хирург Константин не смог переубедить меня. Я шел, заглядывал в кабинеты, смотрел сквозь прозрачные стены на всяких уродов - их находят в местах с повышенной радиацией или сильно загрязненной атмосферой. Некоторые их них оставались в здравом рассудке и смотрели на меня печальными глазами, большинство - утратили его. Я, в общем-то, относился к уродам безразлично, но мог представить, каково работающим с ними людям... И в очередной раз поймал себя на том, что думаю об окружающих как о "людях" - "людям не везет, они боятся боли..." Наконец, взгляд отыскал знакомую фигуру... нет, я видел его не таким. Этот человек превратился в чудовище. Кожа его стала густого бирюзово-синего цвета, везде топорщилась жесткая черная шерсть. Довольно длинная, но очень редкая. Тело урода блестело от пота - хоть его и привязали за руки-ноги к койке, он настойчиво пытался вырваться. Черты его лица стали ужасно грубыми, звериными, в них не осталось ничего человеческого. Даже маленькие глазки превратились в глаза гориллы. Он заметно уменьшился ростом, зато стал как-то шире. Мне было не совсем понятно, как возможно подобная метаморфоза за столь короткий промежуток времени. Причем, без всякого хирургического и активного химического вмешательства. Что же упало на наши головы?.. Не похоже, что это просто вирус. Ну не может инфекция вызвать такие изменения в организме! Я стоял, будто столб, смотрел на бьющегося урода. Мысли плавали в голове, потеряв ориентацию. Человек ли он? Или Чужой? Ведь я никогда не видел истинного облика инородцев. Или еще что похуже - какой-нибудь зверь с их планеты? Не хотел бы я встретиться с таким зверем, ох не хотел бы... - Макс?! Леонид, руководитель группы биохимиков, стоял у входа в павильон с койками. Я понял, что стопка бумаг вот-вот выпадет у него из рук. - Ты какого хрена тут делаешь? - вскричал он, отталкивая мои руки. - Ты понимаешь, что тебе за это будет? Я с растущим холодком в груди окинул взглядом коридор. Под самым потолком смотрели на меня красными бесстрастными глазами камеры. Все, попал в сказку. Действительно, за каким я сюда приперся?.. Я посмотрел еще раз в павильон и уже тогда спросил Леонида: - Тебя убьют из-за меня? И увидел, как его лицо покрылось восковой желтизной. А следом бледностью. - Не сразу, - выдавил он. - Это... секретно... в высшей степени. Даже... вам всем не положено, у вас нет доступа, а информация не должна выйти за пределы этого здания. Я подошел вплотную. - Терять нечего, Леня. Что с ним? Леонид сглотнул. - Мутация. Необратимый... процесс. А вирус - это не вирус, это форма жизни. Понимаешь, Макс, разумная форма жизни. Паразиты. Они используют тело человека для поддержания жизнедеятельности, а мозг... Еще точно не знаю, для чего они используют мозг. - Мыслящие микробы? - Нет. Не микробы. Это нечто слишком развитое для обычной, привычной нам физической классификации. Это форма жизни, Макс. Я рассказал, что знал, то это все равно без толку. Ты не выйдешь отсюда, как и я. Леонид провинился в глазах наших правителей. А их власть ничуть не меньше той, что держат в руках правители официальные. Нас видели, меня видели, есть запись. Интересно, пустят ли ему пулю в лоб или будут добиваться правды? Может быть, я шпион? Может быть, я купил у Леонида информацию? Но мы же не дураки, чтобы обмениваться такими сведениями у всех на глазах! - Прощай, - сказал я и ушел. Моя жизнь для меня ничего не значит, но Леонид... Мне жаль его, честно жаль. Прости, Леня, я не хотел тебя подставить...
      * * *
      Время идет чертовски медленно. Пот льется со лба ручьем. Я боюсь, что это выдаст меня. Я не единственный Измененный в НЦ, а лица у нас практически одинаковые. К тому же, я никогда не сменю мундир солдата на одежду гражданского - отличная маскировка. Только бы дойти до дверей, только бы дойти... Я понял, что страх приходит вместе с понимаем опасности. Сейчас моя жизнь действительно висит на волоске и волосок этот уже обрывается. Я иду и жду пули в спину. Никого из сотрудников не удивит умирающий солдат с разнесенной головой. Только сейчас я понял выгоду расположения здания НЦ - вблизи нет оживленных улиц, почти нет прохожих, убийства здесь настолько обычны, что еще одно никого не смутит. Черт, как же я боюсь... Военные изменили мою физическую сущность, но на самом деле не смогли вытравить человеческие черты. Просто спрятали их очень глубоко. И сейчас у меня просто колени подгибаются от страха. А коридоры такие длинные... Вид входных дверей сделал пытку невыносимой. Я покосился на охранников - люди, но в серых мундирах, не в людском камуфляже. Взгляд приклеился к автоматам на плечах. Только бы не узнали... И тут, наверное, сердце остановилось. Пот должен был замерзнуть у меня на лбу. Бирка, бирка с именем на груди! О, Господи, что же это! Сворачивать было поздно и я пошел прямо к дверям. Охранник слева от меня прищурился. Я уже успел взяться за дверную ручку, когда его рука без предупреждения метнулась к поясу, к кобуре. Я кинулся ему в ноги, схватил, закрылся им - в тело охранника одна за одной врезались шесть пуль. Револьвер! Да, у второго охранника револьвер! Я видел его раньше, просто не обращал внимания. Не медля ни секунды, я швырнул теперь уже мертвое тело прямо во второго стража. И прыгнул следом. Из коридоров уже доносился топот ног. Я свернул охраннику шею. Он оказался дураком - стрелял слишком быстро и бездумно. Его следовало бы уволить. А потом я побежал. Дома-многоэтажки, бетонные заборы, груды мусора по бокам - все слилось в одно пестрое месиво. Я петлял дворами, полз через подворотни, старательно уходя от здания НЦ. Научного Центра... И все. Просто Научного Центра. Хуже всего, если они послали в погоню Измененных. Тогда все теряет смысл. Они будут бежать неделю, месяц, год, пока не упадут и не умрут на месте от истощения и жажды. Или пока не убьют меня. И убегать... Почему-то мне кажется, что мое сердце остановится первым. И я остановился. Сел на ржавую бочку и стал ждать. Проверил свой "ТТ", старый, но надежный. Раньше плохих вещей не делали. Два выстрела в голову, желательно в висок, потому что в черепе тоже могут быть металлические пластины. Этого будет достаточно, чтобы убить Измененного. Если он прежде не сделает эти же выстрелы в мой висок. Между прочим, мой череп как раз-то надежно укреплен металлом, так что застрелить меня просто так им не удастся. ...По топоту ног я определил, что их трое. Измененные соображают чудовищно медленно, но только не в такой ситуации. Я отошел так, чтобы они не смогли увидеть меня сразу. И мне повезло, хвала небесам! Серый висок выскочил из-за поворота! Висок - потому что ничего больше я не видел. Обе пули вошли практически в одну точку - исколеченный мозг фонтаном разлетелся по стене. Боль обожгла плеча, следом - еще раз, еще, еще... У них автоматы! Но почему они стреляют в корпус? Один из солдат оказался совсем близко ко мне. Я протянул руку, приставил ствол к его лбу и выстрелил. Металлические пластины, если они и были, не спасли его. Боль! Боль, черт возьми! Я остановился на мгновение и понял, что мое тело терзает жестокая боль от ран. Тут же откуда-то взялась ярость. Я схватил автомат и разрядил почти полный магазин в голову оставшегося, третьего, солдата. Все... Но кровь течет так натурально и самое главное - боль... То, чего я не испытывал уже много лет. Довольно много. А потом я потерял сознание.
      Очнулся я в каком-то бомжатнике. Я лежал на импровизированной постели из подобранных на мусорнике покрывал и одного драного ватного одеяла. Рядом с правым плечом догорала свеча. Тут же лежали остатки чьей-то трапезы и гора окурков. - Проснулся, - сообщил скрипучий голос. Я встал, чтобы оглядеться, но голова закружилась. Впрочем, ложиться снова я не стал. Подошло существо, которое уже сложно было назвать человеком, хотя оно принадлежало именно к этой расе. Оно было настолько грязным и морщинистым, что я даже не сразу понял мужчина это или женщина. Старик или старуха. Оказалось, старуха... Она поднесла мне кружку с чаем - по крайней мере, она называла ЭТО чаем - и позвала кого-то по имени. На зов явился здоровенный детина с явной примесью чужой крови. Он окинул меня критическим взлядом. - Нормально, - прохрипел он. - Жить будет, раз встал. Я оглядел себя - серую кожу исчертили белые полосы шрамов. И, что удивительно, боли не было вовсе. - Как вам это удалось? - выдавил я; голос показался мне чужим. Детина хмыкнул. - Не впервой! - он задрал грязную рубаху и я увидел, что на нем шрамов ничуть не меньше, а то и больше. - У тебя даже зажило быстрее. А теперь чеши отсюда, да по быстрому! Нам тут гости не нужны, на своих жратвы не достает. В лицо мне ударил резкий горячий ветер. Я так и не понял, для чего меня подобрали и вылечили. Чтобы выгнать? Но уходить надо и, действительно, побыстрее. Кто знает, не сообщили ли бездомные о своей находке. А я даже не успел спросить, как долго провалялся без сознания... Притон, как оказалось, находился на самом краю города. Хуже места для человека просто не придумаешь. Здесь собрался цвет общества аутсайдеров. Самые жуткие отбросы общества. Они жили по своим собственным законам и не терпели вмешательства посторонних. Прежде всего я придирчиво осмотрел себя. Вполне возможно, на мне оставили какую-нибудь метку. Но, вроде, ничего. Потом отыскал обрезок трубы - другого оружия, к сожалению, не нашлось. Таким можно неплохо приложить. Здесь почти не осталось жилых домов - одни развалины, руины индустриального района. Некогда здесь были шахты. Еще остались терриконы да заброшенные стволы, в которых неизвестно что живет. Я не обращал внимания на всякие такие мелочи, а старался как можно дальше пройти к черте города. Ведь скоро наступит ночь. Да, в таком месте ничего хорошего не встретишь, только неприятности. Иногда я краем глаза замечал шевеление в грудах металлолома и бетонных обломков и тогда до боли в пальцах сжимал трубу. Боль... Снова боль. Оказывается, жизнь полна боли, а ведь я встретился только с физической ее сущностью. Пока что. Все причиняет боль. Теперь я понимал, почему люди так нерешительны и мягкотелы. А ведь вместе с болью может прийти страх и тогда конец. В руинах обитали в основном одичавшие собаки. Эти твари превратились в настоящих убийц. Интересно, а могут ли животные сходить с ума? Если да, то эти псы точно сумасшедшие. Наверняка повышенная радиация сказалась на их организмах. Ведь не первое же это поколение. Они, я так понял, плохо видят при свете, но зато в темноте чувствуют себя совершенно свободно. Я бежал и все время опасливо косился на небо - Солнце уже скоро начнет опускаться, а конца захламленным пустырям и не видно. Я как ни дорожил временем, но все же старался обходить огромные груды обломков стороной: в них шевелилось что-то, судя по звуку, огромных размеров. Иногда оно подавало голос, который вызывал у меня тошноту. Остановился я только вечером, когда уже отгорал закат. Набрал тряпок, удалось найти немного дерева, развел костер. Я надеялся найти в нем защиту, но пока что видел только вред - свет заставлял глаза отвыкать от темноты. Звезды на небе еще можно было видеть, но вокруг стояла глухая темнота. К тому же, топлива до утра не хватит, костер погорит, может, пару часов. Я сел на землю, подобрав ноги. Тихое потрескивание успокаивало, навевало дрему. Спящего меня загрызть легче всего... Время от времени, когда становилось совсем уж невмоготу и веки закрывались сами собой, я совал руки в огонь. Спустя несколько мгновений сон отлетал прочь. Но в конце концов огонь подкармливать стало нечем. Я с унынием посмотрел на темнеющие угли и сжал трубу обеими руками. Впрочем, глаза быстро привыкли к темноте. Обострились все остальные чувства - я ощущал каждое, даже самое незначительное движение, всем телом. Вот, кто-то пробежал справо, сверкнул злыми глазами. Сейчас он стоит примерно в сотне шагов от меня, принюхивается. Интересно, они собираются в стаи? Если да, то дела плохи. Гораздо хуже, чем я мог думать. Против стаи один, даже если это Измененный, бессилен... Ощущение движения стало настолько сильным, что у меня все внутри буквально затряслось. Не от страха. И тогда я, не ожидая нападения, размашисто ударил трубой. Кусок металла в руках описал дугу и врезался в мягкое тело. Пес, а это был он, взвизгнул и повалился на землю. Вышла Луна. Оказывается, я саданул его прямо по черепу. Черная кровь устремилась к моим ногам. Отличный удар. Над пустырями понесся вой. Я встал спиной к бетонной плите, вросшей в землю. Луна в тот момент находилась у меня за спиной и стоящая стоймя плита отбрасывала тень. Я несколько раз глубоко вдохнул, а выдыхал медленно. После этого упражнения голова наполнилась холодом, мысли стали ясными и четкими. Их было около десятка. Псы. Оскаленные морды. Слюна, капающая с клыков. Горящие злобой глаза. Неужели это возможно? Неужели они действительно пришли отомстить за своего... товарища??? Псы обнюхали тело убитого мною зверя. Потом обменялись взглядами и мне стало по-настоящему страшно. Они выстроились полукругом, но нападать не спешили. Чего ждут? Пока я отойду от стены и можно будет зайти со спины? Не дождутся! Я взялся за самый конец обрезка и коротко махнул им. Псы заворчали, но с места не сдвинулись. Десять пар глаз неотрывно смотрели на меня. - Ну, сукины вы дети! - заорал я, не выдержав. - Давайте! Но случилось то, чего я ожидал меньше всего: они развернулись и ушли. В чем дело? Испугались? Не может такого быть. Однако все шевеления вокруг прекратились. Я лег на землю и заснул. Бессмысленно сидеть и ждать с железной дубиной наготове: эти собаки убьют меня тогда, когда захотят.
      ...Но утром я проснулся. Уже вовсю светило Солнце и заваленные хламом пустыри были безжизненны. Жара, какой не было вчера, окутала завалы ржавых железяк и бетонных обломков. Я поднялся и побрел туда, где в раскаленном мареве тонул горизонт. Где заканчивалась индустриальная пустыня.
      * * *
      Вот уж никогда не думал, что мне еще когда-нибудь придется спать в постели под нормальным одеялом, а не прикрывшись тряпками. За недели скитаний среди ржавчины и бетона я настолько привык ночевать на кучах металлической стружки, что сама мысль о мягкой кровати вначале показалась мне дикой. ...Этот город почти ничем не отличался от остальных мегаполисов: сплошные высотные здания, переплетения дорог в несколько этажей, облака чада и выхлопных газов. Сюда еще не добралась чума и город жил обычной размеренной жизнью разжиревшего и обленившегося зверя. Спящего до времени, но готового в любой момент выпустить когти и показать клыки. Надо сказать, с некоторых пор я опаской относился к таким вот грандиозным сооружениям, порождениям рук человеческих. Ну не может быть такого, чтобы человек, выстраивая что-то, не заставлял новый дом или город впитывать часть его эмоций. В конце концов, масса накопившейся эмоциональной энергии становится критической - и ЭТО просыпается. Входит в жизнь. Я видел, как на тех пустырях сами собой рушились нагромождения бетонных глыб - без всякого постороннего вмешательства. Ни с того, ни с сего перекатывались громадные железные баки, когда я проходил мимо. А иногда я буквально чувствовал дыхание этого организма, грубого, озлобленного старика. Город оценивающе смотрел на меня, будто гадал, чего можно ждать от пришельца. А я шел по улицам и думал, что люди сами строят себе могилы. Никакой компьютерный разум не сможет победить злейшего врага всех животных. Его уничтожит разум гораздо более отвратительный и противоестественный, но в то же время - мудрый, всепонимающий и всезнающий. Вселенский разум... Такие мысли вертелись у меня в голове, когда, лежа в постели, я наблюдал за танцем пылинок в луче света. Было утро, часов семь, самое время для легкого завтрака. Но я старался оттянуть тот момент, когда придется выползти из-под одеяла - бог знает, когда я снова смогу лечь под него и так же, как сегодня, безмятежно заснуть. Глотая кофе с бутербродами, я заметил, что еда доставляет мне удовольствие. "Прямо как человек..." Скоро действительно человеком стану. Я со странным чувством - наполовина надежда, наполовина опасение заглянул в ближайшее зеркало; оно висело на стене, заключенное в темную деревянную раму. И чашка в моей руке замерла на половине дороги. Лицо, о боги, лицо! Черты остались те же, но цвет... Из пепельно-серого он стал обычным цветом человеческой кожи. Теперь я походил на простого дебила - широченные лоб и челюсть, слишком маленькие глаза... Прожевав ставший внезапно сухим бутерброд, я поднялся в свой номер, взял сумку с основательно потертым мундиром Измененного, положил в карман пистолет и коробку патронов. Вроде, все, осталось только заплатить за ночь. Уже потом, на автобусной станции, я вспомнил, что забыл на тумбочке фигурку, вырезанную из окаменевшей древесной смолы, - мой талисман. И выражение тяги к сентиментам. Но, во-первых, возвращаться плохая примета, а во-вторых это говорит о том, что я еще когда-нибудь вернусь в ту гостиницу. Город был мирным и спокойным - для индустриального города, но мне он не нравился. Не нравилась его железо-бетонная грязь. "Может, в зеленые записаться", - ненароком подумал я. И правда, чего это меня стала так заботить среда обитания? В автобусе мне досталось место сзади, у окна. Счастливое совпадение? Или судьба все же решила кинуть мне мелкую подачку? Или оказать услугу? Нет, для услуги это слишком уж мелко. Дорога пролегала в основном через пустыри, но не такие, на котором столь долгое время довелось обитать мне. Эти представляли собой участки выжженой то ли засухой, то ли пожаром земли, перемежаемые заброшенными постройками. "Карта белеет год от года", - подумал я. На топографические карты уже и наносить практически нечего - осталось лишь несколько сотен гигантских до безобразия городов. Остальное - пустыня. И она постоянно растет. Кое-где, правда, еще сохранились поля, но они уже не могут ничего дать и труд без отдачи уходит в землю. В камень. Остановка "Замошский пруд". Я усмехнулся, когда глянул на этот "пруд" - ветер гоняет пыль и все. Впрочем, может быть, когда-то здесь был и пруд, и мох и все дела. А название не поменяли. Среди рыжей земли я отыскал чуть заметную тропинку и двинулся по ней. Небо не нравилось мне с самого утра. Дождя, конечно же, не будет, а вот буря вполне. А пережидать пылевую бурю посреди гладкого, как тарелка, пустыря не очень хочется. Тем более, что у меня даже палатки нет. Я припустил бегом и бежал, пока не увидел группку низеньких домиков. На первый взгляд они ничем не отличаются от обычных прибежищ бездомных, но все впечатление портит большая белая спутниковая антенна-тарелка. Потом приглядишься и увидишь, что домики выстроены из добротных шлакоблоков и стены там, наверное, толщиной сантиметров шестьдесят-семьдесят. Это осевшая на стенах рыжая пыль виновата... Если подойти еще ближе, можно увидеть, что все четыре домика соединены связками кабелей, а чуть поодаль на мощных опорах вертятся несколько ветряков-генераторов. Домики расположены треугольником. Я постучался в тот, что образует середину основания треугольника. Его дверь, в отличие от всех остальных, коричневых, была выкрашена в синий цвет. Того, кто мне откроет, зовут Сеня Яковец. Интересно, помнит ли он меня?.. Да, это Сеня. Узнаю вечно небритую ряху, обвисший свитер - и как он может носить его по такой жаре! Но сколько я его помню, Сеня никогда не снимал его дома. - Привет. Он нахмурил лоб и запустил пятерню в недельную небритость. Да, узнать меня будет трудновато - с порога ему знакомо улыбался широколобый дегенерат. - Не помнишь? А помнишь ящик "Оригинального", выпитой тобой наспор. Со мной ведь спорил. А? Помнишь, как тянули кабель с девятого этажа на шестой и крыли матом все, что попадется под руку? Соседи в милицию хотели звонить... - Макс?! - выпучил глаза Сеня и цепко ухватился за патлатую бороду. Подобие бороды. Нечто похожее на подобие бороды. - Макс, - кивнул я и, уже не дожидаясь приглашения, вошел. Сеня машинально вытащил из холодильника две бутылки пива - от холода они чуть ли не инеем покрылись. Я позавидовал. - Что это с тобой такое? - спросил он, когда обрел дар речи. Я помотал головой - ледяное пиво зашло в зубы. - Не поверишь. Посмотри на мою рожу и представь, что она серая, как противогаз. Ну? - Измененный... - Точно! Им я и был. Я поднял глаза на Сеню, чтобы посмеяться над его реакцией, но напоролся на взгляд холоднее пива в моей руке и черный глаз ствола. Пистолетного ствола. - А ну встать! - прошипел Сеня. - И за дверь. Не сомневайся, попаду точно в голову. - Сень, да ты чего? Это же я, Макс! Макс Новодворский! - Суки вы, - сказал он. И выстрелил. Правда, не в голову, а в плечо. Я скрутился от боли - пуля попала прямиком в ключицу. - Мать твою так, ты какого хера делаешь?! - заорал я так, что, наверное, перекрыл ветер на улице. - Макс? - Сеня выронил пистолет и распахнул глаза еще шире, чем они у него были открыты раньше. Я перекинулся на спину и сцепил зубы. Меж сжатых на плече пальцев хлестала кровь. Ну, козел, если ты мне еще и артерию какую-нибудь перебил, я тебя урою на месте... Пришел, мля, к другу! Сеня подскочил ко мне с аптечкой. Оттянул мою руку в сторону, чем-то полил рану - все тело пронзила сильнейшая рвущая боль. Меня бросило в жар, разом хлынул пот. Я превратился в ничего не соображающий от боли кусок мяса. И слава Небесам - я не видел, как Сеня, вооружившись странным предметом вроде пинцета, только очень длинным, тонким и со странно изогнутыми кончиками, вытаскивал у меня из плеча пулю. И как ставил на место разбитую пулей кость - все прямо там, на полу. Он что, врач?.. Казалось, сознания я не терял, просто покров боли как-то внезапно сорвался с меня. Но когда это случилось, Сеня сказал, что я провалялся в отключке больше недели. Первое, что я почувствовал, был голод. Плечо немного ныло, но крови на бинтах уже не было. Левая моя рука была туго притянута ремнями к туловищу, а вокруг плеча Сеня соорудил нечто, не поддающееся описанию. - У тебя удивительно быстро срослись кости, - сказал он, сев напротив меня. - Но снимать это я пока боюсь. Даже не пытайся шевелить рукой. Долгое время тебе придется разрабатывать ее - мышцы вряд ли захотят действовать сразу. И еще - посмотри-ка на себя в зеркало... Он поднес мне маленькое карманное зеркальце. Оттуда на меня уставился расширенными глазами прежний я. От Измененного во мне не осталось и следа, исчезли широкие лоб и челюсть. В общем, лицо полностью вернулось к своему прежнему состоянию. - Что с тобой было? - спросил Сеня, положив зеркальце на место. Я вкратце пересказал ему свою историю. Он слушал молча, только иногда кивал или качал головой. Потом мы поели, я лежать отказался. Прошел в самую большую комнату, где на отдельном столике стоял массивный, в сером корпусе, сервер. Тут же, рядом, жался к стенке компьютер Сени. - Так мне удобно, - объяснил он. - Хочу показать тебе кое-что. Не менее удивительное. Вот, смотри. На экране монитора появилось изображение - я увидел Солнце, Землю со стороны. - Передача со спутника. Видишь эти точки? Приглядись. Что это по-твоему? Я видел, но совсем не точки, а скорее маленькие шарики. Стальные шарики. Вспомнил тот, что открывал, и похолодел. О, боги, одна такая штука принесла страшную беду, а что же принесут десятки?! - Это не удивительно, Сеня, это ужасно... Вспомнил синего человека, что, излечившись от чумы, превратился в зверя. Вспомнил слова ученого: "Это разумная форма жизни..." И все внутри меня окаменело, смерзлось: мне вдруг страшно захотелось жить. Нормальной человеческой жизнью. Просто жить. - Кто-нибудь видел это, кроме вас? - спросил я. Сеня отрицательно покачал головой: - Нет, кто ж еще додумается прибрести к нам, в пустыню? Только ты. - Надо, чтоб узнали все. - Да ты что! Нас же ищут все, кому не лень, мы у них будто заноза в одном месте! - Все равно. Киньте жребий, кто-то один займется этим, остальные уйдут в тень. Но это очень важно, пойми! Сеня прищурился. - Ты явно знаешь больше меня. И больше, чем должен знать простой студент. - Я давно уже не студент, очень давно. У тебя что-то с чувством времени. Или просто купи календарь. - Рассказывай. - Что? - Не прикидывайся дурачком. - Не могу. Меня убьют. Сразу же, как только узнают, где я. - Тогда тебе не надо было приходить сюда. Зачем пришел? Откуда ты знаешь, что я не капну на тебя? Я помедлил. - Я надеялся побыть у тебя некоторое время, пока... утихнет одно дело. И уж я никак не думал, что ты стал подрабатывать стукачом. А? Много платят? - Сука ты, Макс. Если бы я хотел настучать - ты бы не валялся на моей кровати, а блевал кровью где-нибудь в застенках у серомордых! - Тихо, не кипятись, я просто проверял. С некоторых пор я стал чувствовать настроение людей. Я уйду. Куда - не знаю. Но ты обязательно должен рассказать об этом, - я ткнул в экран, - это очень, запомни, очень важно. Слышал о чуме? - Ну... - Одна такая штука, шар, упала... Я видел ее. И я же ее открыл. Знаешь, что там было? Прозрачный контейнер с какими-то коконами. Нагрянули военные. И с того дня по Земле шествует чума. Сеня остервенело тер подбородок. - Бог знает, что может быть в этих попрыгунчиках, - продолжил я. Ну? Короче, решай и делай, как знаешь. Я тебя предупредил. Спасибо за помощь. Я зажмурился и одним махом перерезал все ремни. Значит, сила во мне все же осталась. И способность быстро регенерировать тоже. А вот рука действительно шалит, работать не хочет. Ну, ничего... Я забрал свои вещи и вышел из домика. До последней секунды где-то в глубинах души я надеялся, что Сеня хотя бы попытается остановить меня. Не попытался.
      Я шел не к дороге, а от нее. Меньше всего мне сейчас хотелось видеть людей. Не знаю, сделает ли Яковец, как я сказал, или нет... Да это и не важно уже. Для меня. Что смогут сделать люди? Пустят ракеты? Ну и что? Собьют эти аппараты - Тароссы, а я уверен, что это их рук дело, пришлют еще. Ничего уже нельзя изменить... Пустыню окутала закатная пелена: индиго, перемешанное с красным и желтым. Это были еще не сумерки, а только их вестник. Я почувствовал легкую усталость в ногах и хотел остановиться, но увидел примерно в сотне шагах впереди странный камень. Полусфера, идеально ровная... Сердце защемило от мысли: "Опять!", но я не бросился бежать, как хотелось, а подошел поближе. Полусфера оказалась крышкой люка. Я потянул за круглую ручку - она откинулась. Вниз шел тоннель, ход, со скобами, вделанными в стену. Спуститься, что ли?..
      * * *
      > local list > all
      По экрану монитора пополз список команд. Док внимательно смотрел, запоминал. Записывать времени нет, а синхронно в файл - не получится. Придется потренировать память. - Док, отлипни от экрана, посмотри лучше сюда! На стол, рядом, грянулась упаковка "Хейнекена", а в кресло упал напарник Дока на сегодня - Родж, американец. Док покосился на сомнительного цвета пиво. Он кроме своего "Шубина" не признавал ничего. "А этот гад сует мне поганое буржуйское пойло!" - с усмешкой подумал Док. Усмешка была ироничная. - Кто-то жрет пиво день и ночь, а кто-то работает, - проворчал Док. - А деньги получаем одинаково. Коммунизм, мать твою так! Родж нахмурил лоб. - Коммунизм? А я думал, вы от этого уже очухались. Док вздохнул, проклиная тупых иностранцев, и сосредоточился на списке. Прошло еще не меньше половины минуты, прежде чем он дошел до конца. - Так, - он потер руки; ночь дежурства только-только вступала в свои права. - Ну, начнем, пожалуй. Вроде, ничего не поменяли. Он тронул пальцами клавиатуру, Родж завороженно наблюдал за его работой, а где-то наверху сейчас открываются лепестки гигантской диафрагмы и из-под земли выходит их орган зрения-слуха-обоняния. Тарелка, выкрашенная в нейтральные цвета, способна уловить малейший радиосигнал. Док заметил взгляд Роджа и улыбнулся тем краешком губ, что был незаметен американцу. - За этим вас сюда и присылают! - заявил он, а Родж только похлопал глазами. - А я думал - в целях обмена опытом, - промямлил Родж, сам еще не понимая, о чем говорил Док. Впрочем, лучше бы ему и не понять. Иначе за неосторожную шутку можно и поплатиться. Но Док все же засмеялся: было бы чем обмениваться. Нет, нам-то есть чем, а им? Теперь уже на экране дрожал график, расположившийся по обе стороны оси "Х". Обычный шум. Иногда проскакивают какие-то сигналы - возможно, передатчики на самолетах. Военных самолетов-истребителей здесь летает немерено. Возможно, сигналы спутников, такое тоже может быть. Но ничего выдающегося. Док подошел к окну. Оно было устроено в потолке и защитная заслонка открывалась только ночью, днем на этом месте лежала рыжая пустыня. Он смотрел на звезды, умолял их подать голос. Отыскал тусклую звездочку Солнце Тароссов. Их голос они слышали неоднократно... - Док! - заорал Родж. График на экране вздыбился, будто морская волна. Док бухнулся в кресло, включил запись - туповатый америкашка даже до этого не додумался. - Уровень! Напряженность! Частота! - командовал он, параллельно записывая то, что сбивающимся голосом диктовал Родж. Может быть, это снова Тароссы, но разбираться нету времени. И сигнал опал. Внезапно как-то, взял да и ушел. Впрочем, времени, чтобы проследить направление, было предостаточно. - Откуда? - заорал Док. - Откуда сигнал? Родж пожал плечами. - Что-то... сбойнуло, - ответил он неуверенно. - Источника у сигнала нет. - Чего? - Док обрушил на стол папку бумаг, что держал в руке. Это был не фоновый шум. Это нормальный сигнал. Времени - достаточно. - Ну, посмотри сам. Док глянул на экран монитора Роджа и сам удивился: сигнал шел сразу со всех сторон. Будто облако-источник окутало тарелку. - А-а, - Док махнул рукой, - бросай все нахрен, пошли спать. Пусть автоматика поработает. А в темном коридоре они наткнулись на постороннего. Он сперва отпрянул, но уже в следующее мгновение в его руке материализовался пистолет. Док замер с поднятыми руками, Родж же напротив, уронил руки и разинул рот. Сверху дохнуло теплым ночным воздухом.
      * * *
      Молодой, лет сорока-сорока пяти, но уже седеющий ученый представился как Док. Ясно, это не настоящее его имя, но до него мне нет дела. Второй американец, Роджер Малкахи, как я понял постоянно здесь не работает. Несмотря на странное мое появление, мы быстро нашли общий язык, а после моих рассказов Док вообще признал меня своим. В конце концов, как-то же я пришел сюда! А то, что нашел вход случайно, им знать не обязательно. Док показал мне карты и снимки, похожие на тот, что я видел у Семена. Шары неумолимо приближались к планете. Я с невольным страхом взглянул через круглое окно в потолке на ночное небо - не видно ли там следов стальных метеоров? - Ты вряд ли сможешь различить их среди точек звезд, - сказал Док, но они уже совсем близко. Видишь, снимки идут через каждые пять минут. Вот на этих, последних, особенно на этом, хорошо видно. Они уже вошли в атмосферу. Смотри, горят. То есть, начинают гореть. Теперь можно довольно точно расчитать место падения. Так, их всего семь. Док присел к компьютеру, замелькали графики выполнения, столбиками ложились цифры и названия. - Бахария, Египет, - начал он, - Араван, Мали, Майли-Сай, Киргизия, Брад, Румыния, Шампобер, Франция, Мадрид, Испания, Галкайо, Сомали. Странно, траектории постоянно изменяются, будто кто-то управляет шарами. Но, думаю, они упадут примерно в районах названных мест. Каждые пять минут снимки сменяли друг друга на экране компьютера. Они уже довольно глубоко вошли в атмосферу, за каждым тянулся огненный шлейф. - Может, сгорят? - предположил Док. Я отрицательно покачал головой: - Нет, только сильно обуглятся, обгорят, но упадут целыми.
      Минут пятнадцать прошло, и я увидел тонкие желтые полосы в небе. - Вот они, - я ткнул пальцем в окно; потолок был низким и я свободно дотягивался до него рукой. Док посмотрел, как они расходятся в стороны. - Теперь я уже не знаю, куда им вздумается грянуть, - сказал он. - Звони. - Куда? - Куда хочешь. Надо предупредить, что это не простые метеориты. - Думаешь, они не знают? Я усмехнулся: - Но ведь ты работаешь на правительство и узнают они от тебя. Док вздрогнул, схватил трубку телефона. Сбивающимся голосом принялся пересказывать увиденное. Когда Док замолчал, я увидел, как сильно он побледнел. - Вести облетят земной шар за считанные минуты. Всех на уши поставили. Огненные точки в небе двигались все быстрее. - Они уже получали данные об объектах. Еще быстрее, быстрее... Вот уже совсем близко. Но ОНО пролетит мимо, расстояние обманывает глаза. Земля легонько задрожала от дальних взрывов. Еще, еще... Один за другим все семь шаров зарылись в земную кору. А через двадцать минут темноту прорезали лучи прожекторов. Значит, один все же упал где-то рядом. То, наверное, военные машины. - Выйдем? - спросил Док. - Не з... Я не успел договорить: пол заплясал под ногами, все запрыгало, взвыли сирены. Холодея от страха, я различил в общем шуме звук осыпающейся земли. Док в долю секунды взлетел по лестнице их скоб. Я следом за ним. Пустыня раскрывалась гигантскими трещинами. Вдалеке слышались крики людей, тяжелые машины падали в разверзающиеся пропасти. Что-то где-то взрывалось, полыхал огонь, взмывали в небо ракеты. Плыл тяжелый угарный дым. Я стоял на коленях, вцепившись обоими руками в валун. На том месте, где была подземная лаборатория, разинула черную пасть яма. Мимо пробежал солдат. Следом за ним еще двое. А потом из-под земли поднялось нечто громадное. В стороны полетели комки почвы, повалил густой белый пар. Я замер, выпучив глаза. Это напоминало огромного жука. Такая же жирно поблескивающая черная спина, что-то вроде головы. Только лап нет. Вместо этого жук парит над землей на высоте около полутора метров. Солдаты разбегались в стороны. Бессильно стрекотали автоматы. Струя огня, неяркого, темно-красного, рванулась из пасти стального насекомого и враз смела все, что попалось на нее пути. Крики и взрывы затихли. В повисшей тишине чуть слышно сипела неведомая машина. Жук медленно развернулся, по пустыне зашарили тонкие красные лучики. И тут я вспомнил про Дока. Он же где-то здесь, где-то рядом... Вон, белеет его халат. Он стоит в полный рост. - Ложись! - заорал я. - Ложись, идиот! Оба луча как по команде сошлись на моей груди. Я успел только бросить взгляд вперед, чтобы увидеть свою смерть. А потом меня смела лавина огня...
      * * *
      На экране перед Советом цвели взрывы. Огромный экран, во всю стену. И взрывы, и воронки, и горы трупов выглядели на нем очень реалистично. Совет бесстрастно наблюдал за репортажем с Земли. И люди еще сопротивляются! Завидное упорство. Умри, но не сдавайся. Особенности человеческой психологии, непонятные инородцам: зачем беспокоиться о чужих судьбах, когда тебя сверху поливают огнем?...
      * * *
      В темноте внезпно вспыхнуло дикое желание вдохнуть. Легкие рвало от недостатка кислорода, там будто бы задыхался неудержной яростью огонь. Я судорожно заглотил воздух. Открыл глаза. В голове закружилось, но это быстро прошло. Я увидел, как склоненное надо мной лицо с овальными темными глазами, из сиреневого стало оранжевым. Чужой... Он довольно улыбнулся и выпрямился. Успех! Я приподнял голову и увидел, что привязан за руки-ноги к квадратному белому столу. Сверху - лампа наподобие ламп в операционных. Я абсолютно гол. Кожа моя неестественно бледна, так что видны бьющиеся под ней синеватые жилки. - Что со мной? - с трудом прохрипел я. Горло было забито какой-то гадостью, тягучей и липкой. Я сглотнул ее и меня чуть не стошнило. - Вы в порядке, - ответил Чужой. Голос у него был звучный, густой, а слова он произносил как-то нараспев. Будто вытягивал. К столу подошли еще другие Чужие, уставились на меня. Тихо говорили что-то друг другу на своем языке. Иногда тыкали в меня холодными пальцами. - Чего вы хотите, мать вашу?! - не выдержал я. Один из Чужих нажал что-то под столом, стена передо мной отъехала в сторону, осталась только прозрачная перегородка. А за перегородкой я увидел тела. Не человеческие. Может быть, когда-то они и были людьми, но сейчас это просто туши. Иногда без рук или ног, иногда со вскрытыми животами или грудными клетками, они висели на паутине из тонких прозрачных трубочек, по коротым текло что-то красное. Кровь, наверное. Тела слабо шевелились. Чужие увидели, как я покрываюсь потом, и заулыбались. Стена вернулась на место. - Они переходят из одного состояния в другое, - пропел тот, с оранжевым лицом. - Мы хотим, чтобы и вы перешли. - Чего? - я дернулся, но металлические скобы прочно держали меня на столе. - Мы хотим, - повторил Чужой, - чтобы вы стали Мэллойне. Тароссом, по-вашему. То есть, вернулись к своим корням. - Каким корням? Люди делали со мной, что хотели, но, как видите, человеческого начала во мне не уничтожить. Я снова стал самим собой. - Ошибаетесь, - мелодично протянул Чужой. Лицо его из оранжевого становилось каким-то ало-розовым. Мне даже показалось, что оно слабо светится. - Вот, посмотрите. Он указал мне на потолок. Там я увидел экран монитора. Большой, дюймов пятьдесят. Чернота сменилась слайдами, фотографиями и просто съемками. Я видел, как на таких же квадратных столах лежали Чужие. Их кожа была почти черной или же вообще бесцветной. Им вводили какие-то препараты, пересаживали органы, копошились в мозгу. От каждого тянулась сеть трубок, по ним постоянно что-то текло. Съемки операций сменились фотографиями. Они показывали, как Мэллойне превращается в иное существо. В человека. И - конечный результат. А потом пошли фотографии из космоса. Шарообразные корабли падали на Землю, которая в то время была заселена только животными. Людей выпускали на волю, а они бродили, не зная, что делать... Экран погас. - Ну? Теперь вы видите? Мне начала надоедать постоянная улыбочка Чужого. И его лицо, которое без конца меняло цвет в зависимости от его настроения. - Мы создали вас из себя в целях эксперимента. Но новая раса повела себя слишком своевольно. Придется лучших из вас вернуть к истокам, а остальных уничтожить. Я закрыл глаза и в моих ушах загремели взрывы. Те, кого я всю жизнь считал людьми, своими кровными братьями, если можно так сказать, оказались всего лишь продуктом эксперимента... "Нет!" - кричал во мне Человек. "Да! Сделай это!" - кричал невесть откуда объявившийся Чужой. - Если вы согласитесь добровольно, вся операция пройдет под наркозом. Если нет - то нет. Учтите, это очень болезненно. Боюсь, вы можете умереть от болевого шока. Ну? "А какая разница? - вздохнул Разум. - Так или иначе, но тебя все равно убьют. Хочешь умереть в войне с людьми? Или под ножом Чужих? Тебе решать..." - У вас уже нет выбора. То есть... Вы можете выбрать между жизнью и смертью. Астероид. Мы послали. Скоро. Упадет. И тогда конец всему. Еще один ледниковый период. Решайтесь! Чужой стал волноваться. Он глотал слова, а голос его утратил прежнюю мелодичность. - Не-ет! - заорал я. Мои кости трещали и лопались от натуги, а стальной каркас грозил согнуться. Но я вырвал зажимы с корнем. А потом расшвырял Чужих по всей лаборатории. Странно, но у них, похоже, совсем нет костей. И они не чувствуют боли - это их свойство позволило людям делать Измененных. Правда, они не так уж сильны, как я думал. Я остановился на секунду напротив стены, за которой мучились мои собратья. Простите, что не успел... У меня на руке вдруг запекло там, где раньше была вытатуирована свастика. Бежать. Спасать свою жизнь. Где я? На Земле? Я сорвал заслонку с иллюминатора и с облегчением увидел родные Крымские горы. Не забуду их никогда. Уже и не помню, как вырвался из странного сооружения среди гор, как бухнулся в шарообразный аппарат и как он перестроился в... самолет. Во всяком случае... Нет, это точно был самолет. Именно о нем я думал, когда садился в кабину. Правда, управлять я не умею... Приборная паннель на глазах преображалась так, как хотелось бы мне. Не может быть! Как это возможно? Значит, возможно... Округлые вершины неслись подо мной. Я ориентировался на столбы дыма на горизонте. Что я делал? Хотел умереть... Но в бою с врагом.
      Это было страшно. Страшнее не бывает. Черная пустыня, усыпанная обугленными телами. Кое-кто еще жив и шевелится, но это уже идет мимо сознания умирающего. Это агония... Я мчался туда, куда еще не добрался бой. Надо предупредить. Не знаю, как, но надо. И погибнуть...
      * * *
      Я судорожно глотал чай. Полковник Литовцев смотрел на меня поседевшими усталыми глазами. Я видел, что он согласен махнуть на все рукой и покончить, наконец, с этой жизнью, наполненной смертью до отказа. Оказывается, сражения с Чужими идут на Земле уже давно, но никогда не приобретали таких масштабов. Известие о грядущей опасности он принял спокойно. - Мы строили корабли по их технологиям, - сказал Литовцев, - думали, сможем атаковать первыми. Но не вышло. Война есть война - гонка вооружений. Теперь попробуем на этих кораблях вывезти хоть какую-то часть людей. - Куда? - Куда угодно. Можно запастисть пропитанием, водой. Можно, наконец, синтезировать питательную массу посредством солнечного света. Можно переждать какое-то время на кораблях, а потом вернуться на Землю. И никогда уже не вспоминать о Чужих.
      * * *
      Но вышло все опять не так, как собирались. Чужие допустили ошибку, люди воспрянули духом - рванули на новопостроенных кораблях в атаку. Как оказалось, судна обладают гораздо большей мощью, чем предполагалось. Как ни странно, люди заставили инородцев отступить. Тут бы им и закончить, подписать мир и больше дела друг с другом не иметь. Но захватнический рефлекс сработал безукоризненно. Люди пошли дальше. И вот уже на планете Тароссов гремят взрывы. Кровь льется рекой, но никто не задумывается о потерях. Как же так! Как можно! Люди уже так близко к цели! Люди строили, строили, строили... Потом отправляли, рвались снаряды...
      * * *
      Я отряхнул пыльный мундир - скомандовали отбой, можно и отдохнуть. Впрочем, в последние дни бои происходят все реже. Мы постоянно находим селения Тароссов, но они покорно становятся под стенку. Приказ есть приказ. Но кто объяснит, почему мы режем и расстреливаем Чужих с таким удовольствием? А у меня не проходит ощущение, что кто-то наблюдает на за нами сверху. Нет, не бог. А тот, кого назвали чумой. Тот, кто истребил в свое время чуть ли не половину населения Земли. Тот, кто стоит на порядок выше на лестнице эволюции. И мы убиваем Чужих...
      * * *
      За скалами догорал остов таросского транспорта. Майк отбросил в сторону пустой "рожок". Толкнул ногой неподвижное тело у его ног - тело Чужого. Вытер рукавом пот со лба. К расстрелам он относился как к работе, которую нужно выполнять. "Я травлю тараканов, - говорил он, когда выпивал. - И вы занимаетесь тем же". Но сейчас в глазах Майка сквозила тоска. Он бросил автомат в пыль. - Что такое? - спросил я. Майк обернулся. Боже, он плачет... По пыльным щекам тянулись длинные разводы грязи. - Мы убийцы. Самые настоящие. Преступники. Сколько лет искали собратьев по разуму. Были у нас братья. Были да сплыли... Все, Максимка, пошли обедать, самое время.
      ЭПИЛОГ
      Теремов отложил ручку и хрустнул суставами пальцев. Бумага больше не пугала белизной - она была покрыта буквами. Он задумался, поглядел в окно. Там, окутанные зимним рассветом, мерцали окна многоэтажных домов. По дорогам жужжали автомобили. Продавец во дворе зычно кричал: "Молоко!" И все, вроде, было по-старому. Но Теремову казалось, что осталось совсем немного - по вселенским меркам. Ничтожное мгновение. А потом - странная неизвестность...
      январь 2000