Пропасть оказалась ужасающе глубокой. Тысячу раз я умирал и рождался, секунды растянулись на целые столетия. Но это было только начало. Острые, как бритвы, камни впились в мое тело. Боль волнами хлестала по лицу.
      Темные ручейки устремились по камням...
      Багровый туман! Тогда я тоже видел его! Еще в воздухе красные его клочья плавали вокруг меня. А потом там, наверху, на краю обрыва, я увидел Учителя... Вы все видели и не помогли мне!
      * * *
      Сорвал с календаря последний листок октября, и показалось облетевшее дерево со скамеечкой под ним - и надпись "1 ноября" с перечислением лунных фаз, времени рассвета и заката. Два месяца осталось до конца года. Правду говорили наши предки, Солнце и впрямь умирает, а потом рождается вновь. Где оно сейчас, Солнце-то? Спит? Больше двух недель не видно, не показывается из-за туч. Видно, разлюбило оно меня. А, солнышко ясное, свет в окошке?
      Сегодня получил письмо от Марины: "Прости, все еще люблю, но..." Вечное Но! Всегда это Но - будто бревно поперек дороги. Она уже во Владивостоке... Далеко забралась. Живет у какого-то друга, таких "одноклассников" у каждого - не счесть. Можно подумать, полстраны в одном классе учились. Ну конечно, тут тебе и утешения: "Да какой он тебе муж - чокнутый ведь?" А ты, чучело, небось так и ждешь, как бы это чужие жены от мужей сбегали!
      Хотя, я сам виноват - преподнес, не подготовив.
      На улицу, к морю...
      Да, тоскливое зрелище - море поздней осенью. Уже ничего не осталось от той сиреневой глади с зелеными разводами. Так, серая масса...
      Зато холод ветра освежил, проветрил застоявшиеся мозги. Сдул пыль, так сказать. А пыли, наверное, порядочно накопилось от долгих раздумий.
      В мыслях постоянно возвращаюсь то в горы, то в сны. Только высшие сферы почему-то не грезятся. Может, хватит? Хватит летать? Странно... я уже и не представляю себе жизни без этих полетов - что они? Полет мысли или материализовавшиеся фантазии? Бред? Галлюцинации?
      Темнеет... Стоп! Как темнеет - утро ведь! А, черт, стою на самом краю обрыва, наверное, голова закружилась. Но ведь никогда раньше... я не...
      Я спустился, подошел к кромке прибоя. Волны с силой бьют в мокрый песок; осколки раковин, щепки, рыбешки - чего толко не вынесет за ночь. Эй, волна, помнишь меня? Помнишь, как мы вместе лежали и смотрели на небо, выискивая звезды - каждый свою, счастливую, под которой родился? Помнишь...
      Волна окатила мои ноги, мокрый холод забрался в ботинки.
      А ты и впрямь мертва... Или я чем обидел тебя, волна? Чем? И в мыслях не было. Нет, ты меня не слышишь, ты всего лишь мертвая вода... Ну что ж, будем ждать весны.
      Волна ударила в камни; что-то звякнуло и упало на песок. Браслет - тусклый белый металл, немного похоже на серебро, но скорее какой-то легкий сплав. Да и камешки ненастоящие - вон, даже трещинка на одном. На внутренней стороне, той, что прилегает к руке, несколько бурых пятен. Что это?
      Это кровь.
      Кровь?.. Убрав ладонью слизкий налет, я вижу выгравированные на браслете слова: "Дорога начинается здесь". Здесь? Но передо мной только море...
      Да, дорога началась только сейчас. Не тогда, в джунглях, и не тогда, в горном ущелье - а только сейчас. Сколько же времени прошло даром? И все для того, чтобы подготовить к началу пути...
      И я шагнул вперед.
      Я шел все дальше; холодная, серая вода дошла до колен, до пояса, до шеи... Захлестнула меня с головой, наверное, сыто чавкнув. Преодолев страх и внутреннее оцепенение я открыл глаза - вокруг плавала сизая дымка - и с силой втянул воду...
      Сизая дымка стала багровым туманом...
      ЧАСТЬ ВТОРАЯ. ТАНЕЦ ПЛОТИ И ДУШИ.
      ...Не имеет значения, что кто-либо говорит
      или делает... Ты сам должен быть безупречным
      человеком...
      ...Нам требуются все наши силы и вся наша
      энергия, чтобы победить идиотизм в себе. Это
      и есть то, что имеет значение. Остальное не
      имеет никакой важности...
      Дон Хуан
      (К.Кастанеда, Второе кольцо силы)
      Мы нуждаемся в проклятых...
      Пирс Энтони
      ГЛАВА 1.
      Что-то родилось во мне.
      Я спал, но ведь сон - состояние тела, а не сознания. Я почувствовал, я понял, что это случилось. Стены в темных глубинах личности покачнулись и пошли трещинами, грозя рухнуть в любой момент.
      Что-то родилось во мне.
      И это что-то было дьявольски ярким, ослепительно ярким и прекрасным! Я, опять же, чувствовал это, потому что видеть не было никакой возможности.
      Да и нечего видеть!
      Разве обязательно видеть бога? Достаточно верить в его существование.
      Я верил, более того, я знал, что теперь я не один, что-то отныне живет внутри меня. Дух.
      Оно проснулось, открыло глаза и засияло...
      * * *
      Тело прикрыли белой простыней - как всегда, неаккуратно и неряшливо. Но хорошо, что накрыли, спрятали лицо; иначе и не оторвешь взгляда от стеклянных, полных ужаса глаз мертвеца.
      Разве Небеса так уж чисты? Разве они не замараны кровью? Где хрустальные дворцы и потоки света, в которых купаются ангелы - их нет; стоит только посмотреть на этих людей, бесцельно бродящих по коридорам.
      Если бы Бог существовал на свете, он бы знал, какие мысли роятся в их безумных головах.
      Двое подняли носилки и унесли тело.
      Тишина отступила. Из палат опять понеслись звуки голосов и шуршание больничных тапочек.
      Почему вид крови и смерти так сильно будоражит меня? Сейчас в моей душе борятся отвращение и страх - одинаковые как по силе, так и по яркости.
      Редко, очень редко какое-либо событие так сильно западает...
      И опять накатывается волна воспоминаний. Душная и тяжелая, но в то же время холодная, как лед или металл. В этих воспоминаниях непременно присутствуют море, осень и женщина. Реже - горы, снега, маленький сморщенный старец. Что-то очень хорошее, теплое, радостное связано с морем... Образ женщины - волнистые темно-русые волосы, шутливое выражение, никогда не покидающее ее глаз - причиняет мне боль. Все остальное - безразлично: и горы, и старик в выцвевшей накидке.
      Стук в дверь... Зачем? Неужели я не могу побыть в одиночестве, неужели они не понимают?..
      - Что?
      - Андрей Михайлович, можно войти?
      Ах, да, это Галя - медсестра, я ведь сам вызывал...
      - Да.
      Входит, осторожно прикрывает за собой дверь, садится. Прячет глаза, то опуская их, то рыская взглядом по кабинету. Ей неловко понимаю. Совсем еще девушка, еще даже не закончила институт - а тут такое. Вот, кому, наверное, по-настоящему не по себе - щеки горят, в глазах колышутся маленькие озерца, готовые в любой момент рвануть наружу потоками слез...
      - Ночь была тяжелой... - мне не с чего начать, я не знаю, для чего позвал сюда эту девушку - чтобы отчитывать? Это по меньшей мере глупо. Чтобы расспрашивать? Нет - это значит заставить ее заново пережить все... - Что случилось ночью?
      - Я не знаю. Не знаю... Я услышала шум... из... по-моему, двадцать третьей. Пошла посмотреть, а там... там...
      Галя уронила голову на ладони - то, что было там, лучше не описывать.
      - Хорошо, идите домой, вам нужно отдохнуть... и мне тоже...
      До позднего вечера я сидел в кабинете, оперевшись локтями о стол, и не было ни малейшего желания двигаться, думать и вообще существовать. Мною овладела полная апатия и равнодушие.
      Я сидел, рассматривая портрет Фрейда, повешенный на стену моим предшественником - наверное, он был фанатом своей професии. Долго не выдержал... А ведь мне так и не сказали, что с ним случилось! Знаю только имя - Михаил Валерьевич Вершаков. Помню, примерно через неделю после моего вселения в кабинет, я нашел в столе толстую записную книжку - дневник. Совесть шевельнулась, но затихла после первых же страниц - видимо, ей тоже было интересно. Но как ни пытался я разобрать прыгающий почерк, как ни пробовал связать воедино разрозненные с первого (да и со второго тоже) взгляда записи удача повернулась спиной...
      Пальцев коснулся жар, когда я раздавил в пепельнице окурок. Несколько хлопьев пепла упало на стол - пепельница была уже переполнена.
      Шипели спички, падали искры с кончика сигареты - но напряжение не уходило. Будто тяжелая свинцовая капля засела в груди; комок в горле - как ни старайся, не проглотишь.
      Да!..
      Раздвинуть стулья, оттолкнуть к стене кресло, чтобы вырвать хоть чуточку свободы из рабочей атмосферы. Ограничить круг на полу невидимая, но очень прочная черта. За ней будут метаться призраки городской грязи, а внутри буду только я, защищенный и отделенный от остального мира. Теперь расслабиться... отдаться воле небесных течений...
      У моего учителя не было имени - я всегда называл его просто Учитель. Он считал, что имя подобно клейму и вовсе не нужно человеку. Повреждать свое сознание еще одной печатью только для того, чтобы другие смогли звать тебя? Глупости...
      "Мы все живем под Небом - куда скроешься от него?"
      Луна... ветер... хижина Учителя... Она существует вне времен, как и он сам. Кажется, она стояла на той скале всегда и простоит еще целую вечность. И каждое утро старый Учитель будет выходить на порог, чтобы поприветствовать Солнце.
      Учитель, этот человек умер давно - он лишился рассудка и физическая смерть его не лежит багровыми пятнами на моих руках. Но почему мне так тяжело?..
      Он указывает куда-то в сторону... туда, в сторону ущелья. Я подхожу поближе к зубчатому краю. Стены ущелья покрыты темными лишайниками, среди которых проступают полосы льда и камня. А внизу... внизу колышется багровый туман!
      Вот он где - источник моего страха! Вот, чего я боюсь всю жизнь - багрового тумана! Почему?..
      Море... осень... Марина... каждое утро - Солнце, каждая ночь - полет к звездам. Море умерло... багровый туман - струится по свинцовой воде... я умер!
      Наши голоса среди светил... века - как секунды. Какое значение имеет время во Вселенной? Ничто не имеет важности - в Абсолюте или в Хаосе. Само существование ничего не значит - оно было и будет всегда!..
      Я - звезда! Я - пыль! Я - крохотная пылающая песчинка среди неисчислимых миллиардов галактик!
      Воспоминания вспыхнули с поразительной яркостью. Возможно, позже я пожалею, но сейчас мне нужно ЧТО-ТО. Нечто, не дающее ответа на мои вопросы, но знающее обо мне - кто я такой.
      ...Да, дорога началась только сейчас...
      Не сто лет назад в образе камня или зверя, или птицы - все это более, чем неважно; все это бессмысленно. Дорога началась только сейчас.
      ...И я шагнул вперед.
      Я шел все дальше; холодная, серая вода дошла до колен, до пояса, до шеи... Захлестнула меня с головой, наверное, сыто чавкнув. Преодолев страх и внутреннее оцепенение я открыл глаза - вокруг плавала сизая дымка - и с силой втянул воду...
      Сизая дымка стала багровым туманом...
      Багровый туман сопровождал каждую мою смерть и даже являлся ее предвестником. Там, в горах, я видел его - когда холодный камень терзал мое тело, вокруг плавали клочья багрового тумана. Что это? Комплекс? Не похоже... Какой-то устойчивый образ, впечатавшийся в сознание.
      Забавно глядеть, как нерадивые мотыльки порхают над самым костром, как пляшут души на тусклом лезвии. Все это - здесь и сейчас, вокруг меня. Это уже даже не люди - это призраки, у которых есть только эти коридоры, по которым они бродят день и ночь. Днем - в человеческом теле, в котором нет сознания. Сумасшедшие... Ночью - и это самое страшное - они стонут от боли. Мне кажется, я знаю, что они чувствуют - трудно ходить по пылающему песку или шипам и не кричать, потому что боль раскатывается по всему телу.
      Это вина. Это нечто потрясающе сложное и ужасное, что нарушило природный противовес в их головах. Несчастные! Вы существуете в другом мире...
      Уже близится утро...
      * * *
      Высокая дверь, выкрашенная белой эмалью, с табличкой - "23". Палату специально освободили, но я попросил оставить мебель - вдруг я увижу это загадочное "ЧТО-ТО" в чьем-нибудь шкафчике или кровати.
      В коридорах полы просто укрытые линолеумом, но в каждой палате, за исключением "сектора для буйных", постелен паркет. Дерево все-таки не такое холодное, у больных меньше шансов заболеть - не скажу, что мы так уж печемся о физическом здоровье пациентов, просто чье-нибудь воспаление легких для нас оборачивается лишними затратами. В двадцать третьей паркет постелили недавно - буквально пару недель назад. В воскресенье. Завезли пахнущие сосновой смолой блоки, справились быстро, но за работу в выходной пришлось доплатить.
      Небольшой красный шарик сидел на стыке стены и паркетного блока. Я протянул к нему руку и почувствовал, как по коже бежит озноб. Что за черт!
      Холод просочился из-под двери, собрался на кончиках моих пальцев и - один четкий бросок, направленный в точку в основании стены. Острая ледяная стрела - ее силы вполне хватило бы, чтобы остановить самое горячее сердце.
      Но она сломалась!.. Звякнула и сломалась, а отточенный наконечник рассыпался в пыль. Шарик дрогнул, дернулся возмущенно и разгорелся еще ярче. В его призрачном свете на паркете проступили размытые контуры - здесь лежало тело убитого.
      Впервые - я прибегал к помощи этой необъяснимой силой только в моменты забытия - впервые за всю жизнь я почувствовал себя беспомощным. Маленький шарик, топорщащийся в стороны острыми лучиками, и тот оказался сильнее! Какой я после этого человек?
      Небо, неужели ты отвернулось от меня?..
      Еще раз - дикий колючий холод, идущий из самых глубин чего бы то ни было, собрался в моей ладони, сжался в подобие пули и ринулся навстречу новой, молодой силе.
      Я ослеп и обезумел на целое мгновение. Такой мощью обладала вспышка... Меня просто отбросило назад - конечно, никто не видел ее, но для меня она была гигантским зарядом, разорвавшимся у самых ног. Жгучая волна прокатилась по палате. Шарик превратился в светло-розовые полосы и пятна, растянутые по всей комнате. Багровый... Нет!
      Я просто не хочу верить в это! Сколько мне лет - тридцать с лишним; ну, почти сорок, ну и что? Это не тот срок, когда жизнь может оборваться, еще слишком рано...
      Небо, помоги мне!..
      Перед мысленным взором встал образ Учителя. "Разве ты раб, чтобы молить о пощаде? Разве ты гнусная тварь, чтобы пресмыкаться? Твоя задача - заслужить благосклонность, а не вымаливать ее!"
      Ну что ж, начало положено... Первый удар нанесен - может быть, это и ошибка. Время покажет.
      ГЛАВА 2.
      С того момента я чувствую на себе неотрывный и очень внимательный взгляд. Кто-то следит за мной. Хотя я и не понимаю зачем. Имея дело с вселенскими силами - разве может речь идти о личностях? То, с чем я вступил в схватку, вокруг меня, внутри меня - везде.
      День проходит в смятении. ТЕЛО боится, дух же просто ждет. Это трудно объяснить. Простейшие инстинкты заставляют сердце биться чаще, хотя я прекрасно понимаю всю бессмысленность этой боязни.
      Иногда у меня случаются приступы боли - и тогда уже страдаю Я, истинный Я. Потому что боль идет изнутри, является продуктом поврежденного сознания.
      Небо, дай мне сил, я не хочу умирать...
      Приходит ночь, и я проваливаюсь в пучину бредовых галлюцинаций. Нет того мироощущения, что было раньше; я просто существую, бреду по галерее абстрактных картин, на которых агонизирует моя сущность. Я пытаюсь бороться, хочу вновь обрести контроль, но ничего не выходит. Мои руки и ноги скованы ватными цепями...
      Иногда случаются проблески, точно вспышки молний, и тогда я слышу голос Учителя, внушающий мне элементарные истины. "Как ты не поймешь, никто не может никому помочь в этом деле! Вселенная у каждого своя, мы все живем в разных мирах. Строй свой."
      Небо, сделай меня достаточно сильным, чтобы выстоять...
      Хотя - это глупость, действительно глупость просить о снисхождении.
      Идти на работу не хочется, ох, как не хочется, но надо. Вчера уже звонил заведующий и мне не понравился его голос: "Ты, конечно, можешь еще поболеть, но очень недолго". Надо идти...
      Раз пять собирался с силами - все никак не удавалось откинуть в сторону одеяло и встретить утренний холод ненагретой квартиры. Наконец, мне это удалось, дальше было легче - умыться, отогнав сон прохладной водой, соскоблить щетину, выпить положенный кофе.
      За окнами поднималось золотое сентябрьское солнце.
      Еще предстояло переговорить с заведующим. Вот переживу этот разговор, а потом все само станет на места...
      Наверное, я был бледен, потому что лица знакомых вытягивались, когда я шел по коридору. Ничего, это будет доказательством болезни.
      Тихонько нажать на ручку - обращаться с ней нужно аккуратно, чтобы избежать болезненного скрипа. Нажать - и толкнуть дверь. И встретиться взглядом... Никогда раньше ложь не была такой тягостной. Я врал легко и даже находил в этом удовольствие, чего иногда пугался. Теперь же слова были тяжелы, как гири.
      - Андрей, - Григорьев нечасто обращася ко мне по имени, я вижу, с тобой что-то не так.
      - Я просто не до конца выздоровел...
      - Не надо! Врать психологу - что за бред? Никакой болезни и не было... Если хочешь, бери отпуск. Я понимаю, работа не из лучших, тут и сам психом станешь. Но что делать? Кому-то ведь надо. Шахтеры вон вообще углем дышат, а ведь без угля не обойдешься... Возьмешь?
      - Нет, я лучше поработаю... Да и деньги надо...
      - Ну, смотри сам, как хочешь. Я заставлять не буду. А премию какую-нибудь, пожалуй, дадим. Ладно, Иванычу привет передавай.
      Дверь закрылась на удивление мягко.
      Иваныч - это наш завхоз. Хороший мужик: и поговорить любит, и сплетню какую-нибудь "по секрету всему свету" выдаст. Хотя как раз этого он и не любит - сплетни распускает только о тех, с кем в ссоре. И нередко сам же их и сочиняет. Только с бутылкой дружит, выпить горазд. Частенько у них это происходит напару с Григорьевым-заведующим, хотя это и негласно.
      - Привет, Иваныч!
      Завхоз оставил связку каких-то деревяшек, которую пытался засунуть подальше, в угол своей каморки, отряхнул пыль с головы, улыбнулся.
      - Здорово...
      - Тебе, как обычно, от Григорьева привет.
      - Как обычно? - завхоз задумался. - Ну, как обычно, пожалуй, не получится...
      - Ты о чем это?
      - А? Да так, ни о чем. А ты как? Садись, чего стал!
      Он пододвинул мне табурет, а сам уселся прямо на высокий порог. Подсобка, в которой Иваныч был полновластным хозяином, стояла на заднем дворе, окруженная зарослями одеревенелой травы и кустов. Сторона, которой больница была повернута к ней, была, наверное, самой мрачной и серой - никто ведь не заботится о внешнем виде. Да и кому оно надо? Сам двор был завален всевозможными ящиками, мотками проволоки, обрезками досок. Обычный мусор - на каждом заднем дворе такого полно. Несмотря на неприглядный внешний вид, двор обладал какой-то особой энергетикой, выражаясь языком современных "экстрасенсов: здесь уютно, здесь приятно посидеть, выкурить с немолодым уже Иванычем по сигаретке, просто поговорить.
      - Так, что там, привет, говоришь, от Лешки, да? Ну, это хорошо, конечно, хорошо... - Иваныч чиркнул спичкой, разбросав вокруг острые искры, - а сам-то ты как? Чего-то не показывался долго.
      - Хреново мне, Иваныч... Не могу я больше работать здесь! Ну, не могу, хоть ты убей меня! Иду на работу - вроде, ничего. И солнышко светит как обычно, и ветерок такой же, а как приду - все! Как гляну в морду какому-нибудь... так аж дрожь по коже. Не могу...
      - Да-а, - протянул завхоз, медленно выпуская облако сизого дыма, - понимаю я тебя; обходы бесконечные, наблюдения... И все с психами! Понимаю. А тут еще это... А ты - слышь, только никому! сам-то видел его? Которого убили? Его ж, вроде, прямо руками и... это самое! Без ножов всяких!
      - Ножей...
      - Что? Ну да, ножей... Так, правда, что ли?
      ...В первую секунду я даже не знал, что думать. Думать, по правде говоря, не хотелось вовсе - просто не укладывалась в голове картина, представшая передо мной. Бывает такое: видишь, а осмыслить не можешь.
      Черная лужа доползла до самых дверей, но почему-то остановила свой ход перед порогом да там и застыла. Будто впечаталась в паркет. А чуть дальше...
      Ну, глаза его приобрели безумное выражение задолго до смерти, но в сочетании с общим _теперешним_ видом выглядели еще более жутко. Кожа ремнями висела на плечах, горло открывалось отвратительной бахромой... Меня тогда стошнило.
      Потом к нам долго ходили "товарищи милиционеры" вместе в всевозможными экспертами.
      - Правда.
      - Во-о... - пепел упал Иванычу на штанину и остался там прожигать серую ткань; глаза завхоза стали круглыми, но страха в них я не увидел.
      - Вот тебе и "во-о". А ты говоришь, понимаю. Что теперь будет? Теперь только особо тихих стали отпускать, остальные сидят на этой заразе... последние мозги сгниют от их лекарств! А кто его знает, что у него в башке? Может, он только прикидывается спокойным, чтоб погулять выпустили.
      - Не прикидывается. Он ведь дурак, как же он прикидываться может?
      - Может, Иваныч, дураки тоже разные бывают. Вон, был у нас, может, помнишь - ему везде жуки чудились, а так нормальный. Только тараканы у него двухметровые бегали кругом. Говорили, это от водки... Только не верится мне! Нормальный мужик, говорю ж, и читал много, и говорил осмысленно, а вот - жуки...
      - Так, он не дурак, значит.
      - А кто? Сейчас, Иваныч, сюда шлют, кого надо, кто больной. Нынче психушка перестала аналогом тюрьмы быть - раз прислали, значит, надо. А я что, не врач, психа не вижу? Я, Иваныч, психолог, ко мне такие приходили, что и не выдумаешь. Сразу видно - то ли в проблемах человек потонул, то ли с головой не то.
      - Может, и видно... А вообще, прав ты, Андрюша, разные дураки бывают. Вроде и нормальный, а поближе глянешь - натуральный идиот.
      - Ладно, Иваныч, пойду я, а то Григорьев и так на меня косо смотрит. Надо работой заняться. Тут еще двоих привезли, надо с ними разобраться. Бывай!
      Оба - по экстренному вызову. Значит, буйные. Это не есть хорошо, ибо с такими разбираться - мороки не оберешься.
      Два дюжих санитара завели извивающегося закутанного в смирительную рубашку, а потому похожего на гусеницу, человека. Так, Волошин Петр Семенович, год рождения... и тэ дэ и тэ пэ... Диагнозы всяческие...
      Неважно! Достаточно посмотреть в глаза этому человеку, чтобы понять: он живет в собственном мире и ему нет дела до наших проблем. В своем роде он счастлив: его сумасшествие освободило его от грязи человечества. Но какие же боли терзают его рассудок - воспаленный и измученный! Что заставляет его рвать на себе кожу и прокусывать губы, его руки связаны? Надеюсь, что я никогда не узнаю этого...
      Второй - вернее, вторая; это женщина. Воплощение разрушенной судьбы - молодая, лет двадцать, но разве это человек? Ни у одного из них - тех, кто попадает сюда, - нет шансов, все они живые мертвецы... По крайней мере, эта ведет себя смирно. Наверное, у нее какая-то стойкая мания. Да, клаустрофобия, переходящая в навязчивую идею - мать связала ей руки и ноги простыней, когда она пыталась выпрыгнуть из окна. Представляю, какие муки испытывает эта девушка...
      Ничего нет хуже постоянного страха...
      Внезапно всплывшее из подсознания имя - Марина! Кто она? Моя спутница из предыдущей жизни? При чем тут она?.. Да, она тоже боялась. Ее страх куда хуже... Марина боялась Новизны и Необычности.
      ...Кабинет пуст; как же тяжела бывает пустота!
      Я сажусь за стол, обшариваю взглядом покрытую темным лаком крышку - листки разлинованной бумаги, что-то похожее на справки, огрызки карандашей. За окном льет дождь, расписывает окно свинцовым карандашом. Хм... удивительно, как преображается природа со сменой времен года! Осень - может быть, она и хороша в ранней поре, но сейчас является собой самое тоскливое зрелище, какое только можно представить, особенно под дождем. Буреющие листья, пожухлая трава, размокшая земля - вот и все; что отрадного для взгляда?
      Что-то горячее поднялось в груди, накатило и ударило в голову. Ноги подогнулись сами собой, опуская меня на пол - сознание устало бороться с самим собой, оно хотело просто расслабиться и отдохнуть.
      Выход был удивительно легким - так проваливается в сон уставший за день человек. Я закрыл глаза - и вот, вокруг меня уже парят звезды. Хвостатая комета, что-то недовольно пробурчав, пронеслась мимо, забив мне нос зеленой пылью.
      Много раз я задавал себе вопрос - зачем мне ЭТО? Для чего я делаю ЭТО? Чтобы осуществить давнюю мечту человечества и прикоснуться к звездам? Вряд ли - это захватывало только сначала, потом... потом выход превратился в необходимость, день без полета - и сердце становится каменно-тяжелым.
      Всю жизнь думал, что изумрудные или синие звезды - атрибут фантастических романов. Но нет - вот, передо мной висит громадный фиолетовый шар, источающий едкий жар. Кто скажет, что это не звезда? Там, внутри, кипит жизнь: мечутся какие-то струи, сплетаются в клубки и растягиваются длинными плетьми. Интересно, что если...
      Трудно решиться, но я зажмуриваю глаза и каким-то внутренним усилием толкаю себя вперед. Черт, как горячо! Кожа горит, будто ошпаренная кипятком! Даже хуже - жар проникает глубже, глубже, к самому сердце; я весь наполняюсь сущностью пылающей звезды.
      Зачем я это делаю?..
      Эти штуки внутри - они тугие и скользкие. Угри, вот на что это похоже. Они находятся в постоянном движении, хаотическом, беспорядочном, но только вместе образуют единый организм.
      Душевное смятение... Наверное, так и должно быть: достигнуть к звезд - это одно, прикоснуться к ним... Но оказаться внутри, стать одним целым со светилом! Не посягательство ли это на святыню?
      Нет!
      Жар медленно превращается в приятное тепло...
      * * *
      Все это время нечто во мне росло и развивалось. Вместе с ним рос и я - конечно, наша совместная эволюция проходила не на физическом уровне, нет. Мой спутник был существом далеко не материальным, хотя обладал всеми признаками мощного аппарата, именуемого людьми "разум".
      У меня открылись глаза!
      Я понял, насколько был глуп, наивен, но главное - я был слеп! Хотя и полагал себя видящим мир изнутри, в отличие от остальных... Да, они не видят его, мир, вовсе. Ну и что? На то они и люди - масса. Но я был глуп вдвойне - я считал себя гением, хотя почти ничем не отличался от остальных. И это угнетает меня...
      Теперь же, да, только теперь мир начал раскрываться передо мной. Только начал, но происходило это быстро, иногда даже слишком стремительно - появлялись на небе новые созвездия, новых... нет, не людей, существ стал я замечать на улицах.
      Оказывается, параллельно с нашей существует другая, гораздо более богатая и насыщенная жизнь. Там видовой состав не ограничивается одним разумным существом. Точнее, в той среде нет неразумных вовсе. Они следят за нами, говорят о нас, смеются над нами, осуждают. Они все видят и знают. Для них мы нечто вроде умных зверей...
      Пришел день, когда я впервые заговорил с одним из них.
      Мне даже не понадобились слова; я знал, что хочет сказать он, и наоборот.
      - Долго же ты шел, - усмехнулся он, - все уже забыл, да? А как разговаривал с морем, с камнями тоже забыл? Забывчивые вы, люди... Даже с нами однажды заговорил. Ха! Это надо было видеть! Наверное, для тебя это было откровением, да?
      Он расхохотался, но смех его быстро иссяк.
      - Неужели ты ничего не помнишь? - теперь на его лице застыло изумление: чуть приподнялась левая бровь, а глаза расширились.
      Осень... море... Марина... Ее звали Марина, точно, это она боялась всего странного... Я любил ее - очень сильно любил, но... не состоялась любовь.
      Трудно копаться у себя в памяти. Особенно, когда не знаешь, где и что искать. Памяти прошлых жизней... Абсурд!
      Но почему он так похож на правду?..
      * * *
      Сегодня впервые пошел снег. Первый, еще неуверенный, он сразу же таял, падая на землю, отчего идти было совершенно невозможно. А мне нравится! Мне нравится такая погода - будь то долгий дождь или слякоть, или морозный туман. Мне нравится! Почему? Потому что возникают ассоциации с теплым и уютным домом, где можно взять чашку чая, включить телевизор, забравшись под одеяло, и думать только о том, как тебе хорошо и тепло.
      А еще мне нравится, промокнув под ледяным дождем, сбросить потяжелевшую одежду и забраться под горячий душ. Но самое большое удовольствие все же доставляет созерцание сыплющегося из туч снега.
      Я вышел на два часа раньше, чем обычно, - просто хотел пройтись перед работой, дать отдых нервам. Шел, не торопясь, слегка помахивая портфелем, и не боялся опоздать, как это бывает обычно. Еще не рассвело, в воздухе висели сиреневые сумерки, только мелкий снежок серебрился в свете фонарей.
      Как хорошо...
      Безлюдные улицы... Почти безлюдные, иногда все же встретишь такого же, как сам, раннего пешехода. Пусто, спокойно, тихо чуть слышно шуршит снег. Стало холоднее и снежинки перестали превращаться в грязь. Даже сама грязь схватилась хрустящей коркой. Белизна растекалась по тротуарам...
      Сумерки рассеялись, фонари потухли - будто что-то чужое ворвалось в мир. Улицы стали заполняться людьми, троллейбусами, суетой.
      8:30 - через полчаса надо быть на работе. Вот, уже виден огороженный бетонными плитами двор и здание клиники. Никогда не смотрел на него снаружи - НАСТОЯЩИМ взглядом, видящим сущность. Какой он? Наверное, темно-фиолетовый или черный, этот двор. А здание? Лучше и не думать; в таких условиях работаем...
      Минутная стрелка часов встала на цифру 12 как раз, когда я вошел в кабинет. Закрыть за собой дверь, повесить плащ в шкаф, приоткрыть форточку - привычные процедуры, совершаемые изо дня в день.
      Я сел за стол и почувствовал какое-то неудобство: что-то было не так. Неправильно было. Вот, я пришел во время и что теперь? Что мне делать? Чем заниматься? Чем я вообще занимаюсь? Выслушиваю жалобы главврача на безалаберных медсестер? Надоело...
      Сейчас придет Григорьев...
      Хм, может, у меня развивается дар предвидения? Нет, все проще, стена эта почти прозрачная. Наверное, из гипса какого-нибудь, нет арматуры.