— И что? Того загрызли муравьи?
— Нет, хуже. Когда тело отвязали, оно было как тряпка. Ни одной целой косточки, будто он побывал под жерновами камнедробилки.
— Ага, понятно. Это штучки Свирепого Пса. Вот с кого надо было бы содрать шкуру. Жалко, он нам не попался. — Бородач отхлебнул из кружки и закашлялся. — Ну, Джон, сколько раз тебе повторять! Не надо сыпать в ром всякую дрянь!
— Но ведь так вкуснее, верно, Робин?
— Верно. Ты, Джон, мастер на всякие вкусные напитки. Сам полковник Морган тебя хвалил, я своими ушами слышал. Этот Пузатый Джон, говорит, сделает коктейль хоть из конской мочи, говорит!
— На днях он к тебе заглянет, — сказал Сэм. — Полк возвращается. Через неделю его распустят, и Морган хочет за это время все доделать. За рекой еще остались поселки, надо будет ими заняться напоследок.
— Нас это не касается. — Робин допил ром и с сожалением поглядел на дно кружки. — Наше дело — участки застолбить. А громить поселки и искать профессорскую дочку — это для бездельников.
— А я слышал, что с девчонкой-то все не так просто, — вполголоса заметил трактирщик. — Я-то и сам поначалу диву давался: чего это все так из-за какой-то девки всполошились? Мало ли их воруют? А потом узнал от верных людей, что дело-то не в девчонке. Карты у нее, профессорские карты. На которых все жилы помечены. И серебряные, и золотые. Этот профессор все Скалистые горы обошел, все каньоны облазил. Карту свою делал для крутых парней из Чикаго, чтобы те скупили тут самые прибыльные места.
— На кой черт индейцам такая карта? — махнул рукой Сэм. — Подлей-ка мне чуток, только без травок и сахару, чистого рому.
— А не развезет тебя с дороги?
— Ой, какой заботливый! Не жмись, сегодня я при деньгах.
— За тобой записано выпитого на семь долларов двадцать центов.
— Рассчитаюсь, наливай.
— А я знаю, зачем индейцам карта, — сказал Робин, подставляя и свою кружку. — Чтобы ребята из Чикаго сидели в своем Чикаго и не совались к нам. Карту, само собой, краснокожие сожгли. А девка просто подвернулась, вот они ее и прихватили.
— Да нам-то какая разница? Мы и свой-то участок только начали разрабатывать. На наш век серебра в земле хватит. Накопим деньжат да рванем в Техас. Там сейчас можно отхватить приличное ранчо не дороже чем за тысячу долларов. Многие готовы и даром отдать, лишь бы смыться оттуда, такого страху на них нагнали апачи. А мы апачей не боимся, верно, Робин?
— Мы боимся только простуды. Джон, ты подливай, подливай. Не бойся, сегодня ты вычеркнешь наши имена из долговой книжки.
Слушая их пьяную болтовню, Гончар опустил капюшон на лицо и закрыл глаза, притворяясь спящим. Эти двое не были похожи на обычных старателей. Старатели не шатаются по горам с оружием и не бросают свой участок надолго. А если и застревают в кабаке, то расплачиваются не деньгами, а тем, что смогли достать из-под земли. Когда Сэм высыпал на стол целую пригоршню монет, подозрения Гончара только окрепли. Он решил, что не останется ночевать в такой компании. Вот посидит еще немного, даст передохнуть вороному и отправится в путь. Может быть, за эти полчаса он услышит еще что-нибудь.
По крайней мере, теперь он знал, почему полковнику Моргану так не терпелось повоевать. Ополчение штата формировалось обычно на три месяца, и сейчас этот срок истекал. Еще неделя — и полковник останется без войска, а у него, как видно, были далеко идущие планы. Может быть, власти штата поручили ему изгнать индейцев с тех земель, где планировалось начать разработку месторождений. Другая причина могла заключаться в политических амбициях Моргана. Возможно, тот собирался участвовать в выборах и старался обзавестись титулом Покорителя Дикарей. Избиратель любит голосовать за героев, а как ты станешь героем, если твое войско разбежится? Надо было спешить, и Морган не желал терять свой шанс.
Услышав о карте профессора Фарбера, Гончар просто восхитился чьей-то хитрой выдумкой. Чтобы оторвать людей от их повседневной работы, нужна достаточно соблазнительная приманка. Благородные спасители беззащитной девушки ринулись на поиски, рассчитывая найти кое-что более ценное, чем профессорская дочка. «Это Штерн придумал, — вдруг сообразил Гончар. — Наверняка он сейчас рядом с Фарбером. И наверняка оба сейчас едут сюда, в Ледвилл. Они обязательно увидят Майвиса. Их пропустят к нему. Значит, надо держаться рядом с ними. Да, иначе мне к Майвису не подобраться».
Это был не самый лучший план действий. Но пять минут назад у Степана не имелось вообще никакого плана.
Немного приободрившись, он решил больше не терять время в таверне и встал. Одновременно с ним с пола поднялся и монах, гревшийся у камина.
— Хозяин, могу ли я укрыть своего бедного мула под кровом вашей конюшни?
— Брат мой, ты и сам можешь там укрыться, — с насмешливой почтительностью отвечал трактирщик. — Наверху достаточно соломы, чтобы разместить свое бренное тело.
Гончар первым вышел на крыльцо и подошел к вороному. Развязывая узел, он услышал, как монах у него за спиной негромко произнес:
— Не стоит уезжать одному. Эти два приятеля не собираются здесь засиживаться.
— Мне не нужны попутчики, — ответил Степан.
— Им тоже. Кто знает, чем закончится ваша встреча, когда они догонят тебя на ночной дороге?
— Я знаю, чем она закончится.
— Самая лучшая битва — та, которой удалось избежать. Твой конь утомлен. Переночуй здесь и прибереги силы для других боев.
— Ты, братец, меня с кем-то путаешь, — сказал Гончар. — Я не собираюсь ни с кем воевать. Ни сейчас, ни завтра.
— Ночь длинна. Одному Богу известно, что ждет тебя утром. Снимай седло. Сам-то ты можешь спать в сбруе, но не заставляй страдать своего меньшего брата.
Монах откинул капюшон, и в свете ламп блеснули круглые стекла очков.
— Я так же, как и ты, направляюсь в Ледвилл. До города двадцать миль, и ни одного пристанища на пути. Старина Джон — золотая душа, он не требует платы с тех, кто не может расплатиться. Но в Ледвилле никто не пустит тебя под кров посреди ночи, пока ты не покажешь деньги.
— Давно меня так не уговаривали. А что скажет меньший брат? — Гончар похлопал жеребца по шее и поднял стремя, чтобы расстегнуть подпругу. — Меньший брат согласен с тобой, преподобный. Знаешь, меня все называют упрямым. До сих пор я не встречал человека, кто бы заставил меня изменить решение. Ты, случайно, не колдун?
— Я никого не заставляю. Я только подсказываю, — ответил монах, неловко возясь со сбруей мула. — Обычно люди видят только одну тропинку, а я указываю им на все остальные. Но право выбора все равно остается за человеком.
Гончар взвалил седло на плечо и повел вороного к конюшне, которая черным треугольником вырисовывалась на фоне звездного неба. Оттуда шел уютный запах прелой соломы и старого конского навоза.
Он завел коня в стойло и повесил седло на гвоздь, нащупав его на стене. Монах чиркнул спичкой, и короткая дрожащая вспышка высветила ступени, ведущие вдоль стены вверх.
— Не надо огня, — попросил Степан. — Мимо сена не пройдем. Ты храпишь во сне?
— Нет.
— Это плохо. Храпящий сосед — лучшее средство от крыс. Не люблю, когда они копошатся у самого уха.
Наткнувшись ногой на дощатый бортик, Степан наклонился, и его ладони коснулись колючей соломы. Он закутался в плащ поплотнее и завалился спать.
Как и следовало ожидать, преподобный жестоко обманул Степана. От его храпа из конюшни разбежались не только крысы, но и безобидные сверчки.
Но не вокальные способности монаха заставили Гончара лежать, не смыкая глаз. Не прошло и часа, как до него донеслись голоса Сэма и Робина.
— А все потому, что ты не мог дотерпеть до берлоги, — вполголоса ныл Робин. — Зачем было хвастаться? Думаешь, Джон не догадается, откуда у нас самородки? И это оружие! Не надо было его забирать. На кой черт нам такой арсенал? Нет, Джон все понял! Он не первый год у дороги, он любую двустволку в лицо знает. Держу пари, этот доходяга сейчас обнюхивает дробовик Ларсона и гадает, откуда он у нас взялся...
— Заткнись. Поставь лампу сюда, а то не видно ни черта. Сам надумал делиться на ночь глядя, так теперь не выступай.
Гончар осторожно сполз на пол и прильнул к дощатой стене. Сквозь щель он увидел, что между таверной и конюшней, возле кучи золы под забором, сидят на корточках двое «старателей». Керосиновая лампа бросала овальное пятно света на горку монет.
— Шестьсот сорок два доллара. Получается по триста долларов на нос. — Сэм длинным ножом раздвинул монеты на две примерно равные кучки. — Сорок два я беру себе. За мою лошадь, которая теперь твоя.
— Что? За такую клячу я бы не дал и двадцатки!
— Не будем торговаться, Робин. Лошадка уже окупила расходы. Все-таки не каждый день ты зарабатываешь три сотни, да еще самородок в придачу.
— Погоди, Сэм. У нас четыре самородка. Значит, два из них — мои.
— Ну, два, два. Будем взвешивать или на глаз прикинем?
— Так не делают. Надо сдать золото. Деньги-то делить легче.
— Согласен. — Бородач сгреб монеты в кожаный мешочек и запихнул его в карман. — Только давай решим, где сдавать золото. В Ледвилле нас каждая собака знает. Думаешь, шериф не пронюхает, что на серебряном руднике ни с того ни с сего нашлись золотые самородки? Да и Ларсона могут хватиться. Нет, в Ледвилле нам делать нечего. В Денвер махнем, Робин, в Денвер. Или сразу в Техас.
— До Техаса моя кляча не дотянет.
— Да ну тебя! Отличная лошадка, ты еще мне спасибо скажешь!
— Не дотянет она до Техаса, — капризно повторил Робин, — тем более с таким грузом. Вот если б у меня был такой жеребец, как у одного из монахов...
— Ты хочешь сказать...
— А почему бы и нет?
Оба замолчали и обернулись, глядя на конюшню. Степан знал, что они не могут увидеть его, но все же замер, боясь шевельнуться. «Эх, напрасно я послушался монаха», — подумал Гончар.
— Придется обоих, — сказал Робин.
— Придется, — мрачно отозвался Сэм, пробуя ногтем лезвие ножа.
— Тогда у нас будет и конь, и мул. А потом пустим огонь.
— Что же делать, по-другому никак нельзя.
— А Джон?
— И Джона придется.
— Все равно он бы нас заложил, — сказал Робин.
— Хорошо, что я не успел отдать ему свои семь баксов, — ухмыльнулся бородач, стягивая сапоги.
«Что вы затеяли, пьяные уроды? — чуть не закричал Гончар. — Идите проспитесь! Мало того что вы ограбили несчастного Ларсона, так вы готовы зарезать еще троих, лишь бы поменять клячу на приличного коня». Но он и сам понимал, что этих двоих словами не остановишь.
Степан вытянул кольт из кобуры и, пряча его под плащом, чтобы приглушить щелчок, взвел курок. Монах продолжал храпеть, безмятежно и самозабвенно. Гончар подумал, что такой аккомпанемент не помешает. Убийца теряет осторожность, когда уверен, что жертва не ожидает нападения.
Он еще раз заглянул в Щель. У забора уже никого не было. Но под стенами конюшни легонько скрипнула проволочной дужкой керосиновая лампа. А через несколько секунд ее неверный свет пробился снизу и забрезжил над лестницей. В мертвой тишине был слышен только заливистый храп монаха. «Сэм хорошо крадется, босиком, бесшумно, — подумал Степан, наводя кольт на последнюю ступеньку. — Робин подсвечивает снизу. Его надо будет валить сразу же после Сэма, чтобы не выбежал из конюшни. Шуму будет много, но старина Джон все поймет. Да и монах не обидится, когда увидит, каким тесаком его собирались полоснуть по горлу».
Пятно света остановилось, и Гончар понял, что лампу поставили на пол. Жеребец, увидев чужаков, завозился в стойле и пару раз ударил копытом. «Слышу, слышу, — мысленно поблагодарил его Степан. — Не волнуйся за меня».
Монах перестал храпеть, словно испугавшись неожиданного шума внизу. Но через несколько секунд залился с новой силой.
Гончар замер, ожидая, когда над лестничным проемом появится голова Сэма.
И вот она медленно поднялась над последней ступенькой. Вот показались плечи. Рука оперлась на пол. Во второй зажат длинный нож.
Степан хотел, чтобы после выстрела тело Сэма осталось лежать здесь, на верхнем ярусе, с ножом в руке. Тогда ни у кого не возникнет никаких сомнений в его намерениях. «Ведь я могу подарить ему жизнь, — вдруг пронеслось в голове. — Просто поверну барабан. Сэм отлично знает, что означает такой звук. Он поднимет руки и сам отдаст мне все, лишь бы не получить пулю в лоб».
И вдруг он почувствовал за спиной какое-то движение. Бесшумное и быстрое. Храп монаха прервался — и в следующий миг Степан услышал жалобный горловой клекот. Так хрипит человек, захлебываясь собственной кровью.
На соломе забилось в конвульсиях тело.
«Сзади!»
Он едва удержался, чтобы не вскинуться с пола. Каким-то образом второй убийца забрался наверх с другой стороны конюшни. Теперь Степан был окружен и мог получить удар в спину, если бы встал на ноги.
Но он оставался в прежней позе — лежа на боку и держа револьвер наведенным на Сэма. Наконец, тот встал во весь рост и шагнул вперед. Только сейчас Гончар надавил на спуск. И почти одновременно с выстрелом откатился в сторону, чтобы встретить Робина.
Лампа, оставшаяся внизу, освещала только один угол верхнего яруса, все же остальное пространство было залито чернотой. Гончар прижался спиной к стенке, чтобы слиться с тенью. Он ничего не видел в темноте и был готов стрелять в упор.
В том углу, где лежал монах, зашуршало сено, и что-то упало на доски пола.
«Это нож, — догадался Степан. — Он отбросил нож. Сейчас возьмется за револьвер. Ну, давай! Пошевелись, щелкни курком. Не бойся, я не буду стрелять на звук. Ну? Где же ты, Робин?»
Но тут он услышал то, чего никак не ожидал услышать.
— Упокой, Господи, их грешные души, — прозвучал голос преподобного. — Аминь.
31. ЧЕЛОВЕКОЛЮБИЕ ПО TAHДEPCУ
— Ты в порядке? — спросил Гончар, опустив револьвер.
— Немного испачкался.
— Как он к тебе подобрался?
— Здесь две лестницы.
— Черт, такое мне и в голову не пришло.
— А я только об этом и думал, — сказал монах, садясь рядом с ним и вытирая нож пучком соломы. — Поэтому и лег на том краю. Хорошо, что нас двое. По одному на каждую лестницу. Весьма удобно.
— Ты так говоришь, будто заранее все знал, — сказал Гончар. — Похоже, ты не только колдун, но и пророк.
Преподобный вздохнул.
— Они сегодня уже кого-то убили. И получили хорошую прибыль. А прибыль толкает людей продолжать выгодное дело. Так что эти несчастные уже не могли остановиться без посторонней помощи. Чтобы предсказать такой ход событий, не надо быть пророком Моисеем. Кстати, меня зовут Джекоб Тандерс.
Степан увидел белеющую в темноте руку и пожал ее.
— Стивен Питерс.
— Громкое имя. Оно звучит по всему штату.
— Скоро перестанет звучать. Того Питерса, я слышал, застрелили в Вайоминге, — сказал Гончар.
— Точно? Человека легко убить. Имя живет дольше.
— Не дольше, чем плакаты о розыске. Как только их уберут, о покойнике все забудут.
— Хороший выстрел, — заметил монах, кивнув в сторону бородача, который лежал, свесив ноги в лестничный проем. — Выстрел, достойный Стивена Питерса. Даже при лучшем освещении не каждый попадет в переносицу.
— Ты тоже не промахнулся. Как ты разглядел его горло в темноте?
— Сам не знаю. Но от него так несло перегаром, что промахнуться было трудно.
— Я и не знал, что монахи носят при себе нож, — поддел его Степан, немного завидуя хладнокровию, с каким держался преподобный. Сам-то он до сих пор вздрагивал в боевой горячке.
— По-твоему, монахи должны рвать хлеб голыми руками? К тому же я не монах. Да, Стивен, кажется, нам не удастся сегодня выспаться. Их надо закопать в лесу, да поглубже. Боюсь, что старина Джон не возьмется за такую тяжелую работу.
— А если мы дадим ему золотой самородок?
Тандерс повернулся к Степану, и его очки блеснули.
— О чем ты? Мы и так отдадим ему самородок, и не один, а все четыре. Но Джону не под силу выкопать могилу, ты же его видел. Он изнурен болезнями. Нет, копать придется нам. За это мы возьмем себе по десять долларов. Я знаю расценки похоронных компаний. Поверь, Стивен, десять долларов — очень высокая плата.
Гончар, уже успевший прикинуть размер добычи, вдруг почувствовал облегчение от того, что деньги грабителей достанутся кому-то другому. Он убил, чтобы защитить свою жизнь, а не ради трех сотен долларов и пары самородков. Хотя, конечно, деньги не помешали бы...
— Мне случалось и больше зарабатывать за день, — сказал он. — Правда, я еще никогда не работал могильщиком.
Трактирщик ничуть не удивился, когда Тандерс привел его в конюшню. Он помог дотащить тела до ближайшего оврага и показал, как надо их закопать. В стене откоса за пару часов была вырыта небольшая пещера, куда и положили покойников, а затем стенку обрушили и завалили хворостом.
— Была бы тут речка поблизости приличная, нам бы не пришлось возиться, — бодро приговаривал Пузатый Джон, возвращаясь к таверне. — То ли дело у нас на Миссисипи. Вспорол ублюдку брюхо, чтобы кишки вывалились, и пускай его по течению. Потрошеный-то он быстро пойдет ко дну, и уж не выплывет. Но в горах с этим делом всегда непросто. Хорошо еще, что овражек нашелся песчаный. А каково приходится тем, кто живет среди одних камней? Вот зимовал я как-то в Юте...
Трактирщик недолго упирался, когда Тандерс отдал ему всю добычу грабителей. В знак особой благодарности Пузатый Джон приготовил на завтрак огромную яичницу с беконом и дал им в дорогу две упаковки галет.
Этот подарок оказался весьма кстати. Едва тронувшись в путь, Степан распечатал свою пачку и принялся грызть галету. Он безуспешно пытался заглушить голод, с которым не справилась яичница.
— Ты бывал в Ледвилле? — спросил Тандерс.
— Нет.
— Тогда я могу подсказать, где ты сможешь остановиться. Самая роскошная гостиница в Ледвилле — «Кларендон». Я знаю хозяина, Билла Буша. Мы можем жить там сколько угодно.
— За десять долларов?
— Об этом не беспокойся. Билл охотно найдет для тебя какую-нибудь работу, чтоб ты мог с ним рассчитаться.
— Меня устроил бы и постоялый двор.
— Если бы меня звали Стивеном Питерсом, я бы предпочел жить в отдельном номере, а не в ночлежке, — сказал Тандерс. — В каждом постоялом дворе дежурят полицейские осведомители, а жильцами «Кларендона» шериф не интересуется. И тебе не придется никому доказывать, что ты не имеешь отношения к тому портрету, который висит на каждом углу.
«Когда Фарбер приедет, он остановится не на постоялом дворе, — подумал Степан. — Родных и друзей у него в городе нет. Что остается? Только самая приличная гостиница. Будем соседями, профессор».
— Спасибо за совет. Я не привык, чтобы обо мне так заботились.
Тандерс удовлетворенно кивнул и надолго замолчал.
Дорога поднималась все выше в горы. Ночью здесь прошел дождь, и копыта вороного скользили по глине. Когда Степан остановился, чтобы дать коню передышку, преподобный снова обратился к нему:
— Могу я узнать, что за дела у тебя в Ледвилле?
— Хочу навестить друга.
— Ледвилл — большой город. Сейчас здесь проживает тысяч шестьдесят, а то и восемьдесят, если считать всех обитателей хибарок на склонах. В каком районе живет твой друг?
— Полагаю, он живет в тюрьме.
— Отлично, — невозмутимо сказал Тандерс. — Городская тюрьма находится в двух кварталах от «Кларендона». Не будешь тратить время на дорогу.
— Вижу, ты хорошо знаешь город.
— Я знал его, когда он еще не был городом. Тут стоял поселок старателей, и назывался он Слэб-таун. Парни искали золото, но дела шли не слишком успешно, пока здесь не появился человек по имени Эйб Ли. Он обнаружил, что порода, которую выбрасывали в отвал, на самом деле была свинцовой рудой, да еще с высоким содержанием серебра. С тех пор это место и стали называть Ледвиллом, Свинцовым Городом.
— Ты тоже копался в этих горах? — спросил Гончар.
— Можно сказать, что я тоже имел дело со свинцом. Но не в виде руды, а в виде шрифтов. Я тут газету издавал. Первую газету Ледвилла.
Степан хотел было снова тронуться, но преподобный слез с мула и уселся на придорожный камень. Запустив руку под балахон, он извлек две сигары.
— Самое время покурить. Ты так не считаешь, Стивен Питерс?
Вороной, словно догадавшись о намерениях седока, переступил немного вбок, чтобы Гончар смог спрыгнуть на траву, а не в дорожную грязь.
Толстая короткая сигара источала сладковатый запах. «Я давно не курил, — подумал он. — Странно. Еще вчера сама мысль о табачном дыме вызывала отвращение. А сейчас снова потянуло».
От первой же затяжки сердце застучало сильнее и голова закружилась. Степан присел на камень рядом с монахом. Тот заговорил, не дожидаясь расспросов, заговорил охотно и быстро, как человек, которому пришлось долгие часы и дни провести в молчании:
— О серебре еще никто не знал, когда я погрузил печатный станок в фургон и отправился из Денвера дальше на запад. Ехал до тех пор, пока дорога не кончилась, уткнувшись в гору. Моя редакция находилась в палатке, а рабочим столом была доска, положенная на колени. Я не спал сутками и сидел на хлебе и воде. Но зато я был совершенно свободным печатником. Ты не можешь представить, как много это значит для пишущего человека — быть полностью независимым.
— Неужели старателям так нужна была газета?
— Конечно, нет. Откуда у них свободное время для чтения? Газета нужна была городу, которого еще не было. Но он бы и не появился без газеты. Я рассылал свой «Серебряный Колокол» по всей Территории, и постепенно сюда начали стекаться не только те, кто добывал серебро, но и те, кто мог его купить у старателей. Так возникали все города на месторождениях. На десяток старателей приходится три десятка торгашей и прочей публики, включая воров, проституток и охранников. Ведь даже золотой песок не принесет тебе никакой пользы, если у тебя нет возможности превратить его в еду, вино и женщин.
— Ты издавал газету за свой счет?
— У меня было немного денег для начала. А потом я стал размещать объявления. И газета из еженедельной превратилась в ежедневную. Дела пошли особенно успешно, когда в долине открыли границу индейской резервации. Народ кинулся захватывать земельные участки под фермы, и мне пришлось нанять семерых помощников и купить еще один станок, чтобы печатать заявки. Сам знаешь, без шестикратной публикации заявка не считается законной, а если ты хочешь чью-то заявку оспорить, то тоже должен напечатать опровержение не меньше шести раз. Да, золотое было время...
Тандерс улыбнулся и снял очки, чтобы протереть их рукавом балахона.
— Почему же ты отказался от такого прибыльного бизнеса? — спросил Гончар.
— Потому что на Востоке началась война. Мои сотрудники неплохо редактировали материалы и вычитывали верстку, но они не умели писать репортажи. И я стал репортером. Мои заметки перепечатывались даже вашингтонскими газетами. Впрочем, подозреваю, что и читали-то меня в основном в Вашингтоне. На Западе никому не было дела до войны. Здесь никому нет никакого дела до того, что происходит по ту сторону гор.
— Значит, ты воевал за северян?
— Я не воевал. Я был репортером.
— Это все равно.
— Пожалуй, ты прав. Да, можно сказать, что своим пером и фотокамерой я воевал за северян. К сожалению. Тогда я плохо разбирался в том, что происходит.
— А сейчас разбираешься?
— Только в том, что было двадцать лет назад. Это особенность человеческого мозга. Мы не способны понять происходящее. Требуется время, чтобы разгрести нагромождения лжи. Вот скажи мне, Стивен, что ты знаешь о Гражданской войне?
— Об американской?
— Ну да, о какой же еще?
— Видишь ли, — сказал Гончар, — гражданская война была не только у вас.
— Понятно. Ты из Старого Света. Я так и думал. Хорошо, задам вопрос иначе. Что европейцам известно о нашей Гражданской войне?
— Что это была война за свободу негров, — неуверенно начал Степан, чувствуя себя первокурсником на экзамене. — Демократические северяне воевали против рабовладельцев-южан. Законно избранный президент Авраам Линкольн подавил мятеж нескольких южных штатов. Потом его застрелил какой-то актер. Но дело Линкольна живет и побеждает. Негры получили свободу, и американский народ отстоял завоевания демократии.
— Позволь спросить, от кого ты все это слышал? — холодно поинтересовался Тандерс.
— Да ни от кого. Так было написано в газетах и книжках.
— Никогда не верь газетам, Стивен. Все они врут. Линкольн, к примеру, был не демократом, а республиканцем. И кто это назвал его законно избранным президентом? Да, два миллиона избирателей проголосовали за него, но три миллиона отдали свои голоса демократу Стивену Дугласу. Во всем виновата эта система выборщиков. Они-то и сделали адвоката из Иллинойса президентом всей страны. Само собой, люди возмутились.
— И взялись за оружие? — спросил Гончар.
— Нет. Никто и не думал, что дело дойдет до оружия. Поначалу хотели все уладить по-человечески. Южная Каролина объявила о выходе из союза штатов. «Если вам так нравится власть республиканцев, — сказали каролинцы, — оставайтесь под ними. А мы не хотим». Союз — дело добровольное, и не было никаких законных оснований, чтобы удержать в нем народ независимой республики Каролина. За ними последовали другие штаты. Миссисипи, Флорида, Алабама. Потом — Джорджия. Луизиана и Техас. Эти семь штатов первыми откололись от Севера и создали Конфедерацию. Потом уже к ним присоединились Вирджиния, Северная Каролина, Теннесси и Арканзас.
Наверно, если бы конфедераты предложили мне писать о них, я бы согласился. Но работу и камеру мне дал Мэтью Брэди, а он служил федеральному правительству. Он создал целый «корпус фотографов», и мы сделали, наверно, сто тысяч снимков той войны. Брэди думал, что, когда люди увидят все эти фотографии, они никогда уже не захотят воевать.
— Наивный он парень, этот твой Брэди.
— Все мы были когда-то наивными. Ну а после войны я уже не мог бросить репортерское ремесло. Был в Китае, писал об опиумной войне. Бродил по Африке. А когда вернулся, со мной что-то случилось. Не знаю, Стивен, поймешь ли ты меня...
— Постараюсь понять.
— Я был хорошим репортером. Я писал только о том, что видел сам, ничего не выдумывая и не скрывая. Но не все мои материалы печатались. А некоторые выходили с такими поправками, что лучше бы и не выходили. Сначала я подозревал, что это происходит потому, что они были плохо написаны. Я старался писать еще лучше, но ситуация не менялась. Одни мои статьи проходили «на ура», а другие откладывались под сукно или переделывались редактором. В конце концов я понял, что газету делает не репортер, и даже не редактор, а владелец.
— Открыл Америку, — насмешливо хмыкнул Гончар.
— Знаешь, в чем заключается суть журналистики? — спросил Тандерс. — Задача журналиста — переводить на человеческий язык лай, рычание и сытую отрыжку своих хозяев. Я слишком поздно это понял.
Преподобный угрюмо замолчал. Его мул стоял рядом с жеребцом Степана, так же понуро опустив голову, как и хозяин. «Сколько же ему лет? — подумал Гончар. — Война закончилась пятнадцать лет назад. Допустим, тогда ему было двадцать пять. Значит, сейчас — сорок? Он выглядит значительно моложе. Ну, максимум на тридцать три».
— И ты все бросил? — спросил Гончар. — И ушел в монастырь?
— Зачем же? Мир выглядит не слишком привлекательно, но это еще не повод выбрасывать его на помойку. Прошлое не исправишь, но можно позаботиться о будущем. К тому же я слишком люблю людей, чтобы отгородиться от них монастырскими стенами.
«Видел я, как ты их любишь», — подумал Степан.
32. МИФЫ И ЛЕГЕНДЫ НАРОДОВ ЗАПАДА
Ледвилл со всех сторон теснили горы. Их вершины скрывались за низкими тучами, а склоны были покрыты густым лесом, в котором виднелись просеки. Въезжая в город по скользкой дороге, Степану пришлось несколько раз сворачивать к обочине, чтобы проезжающие повозки не облили его жидкой грязью, вылетающей из-под колес.
Улица круто поднималась вверх. Гончар и Тандерс остановились у книжного магазина. Отсюда хорошо был виден центр города.
— Красное здание с белыми колоннами — это наша гостиница, — указал преподобный. — А вон там, пониже — полицейский участок, контора мирового судьи и тюрьма. Но я не советую тебе торопиться на встречу с другом. Тюрьма от нас никуда не денется. Заглянем в отель, приведем себя в порядок, пообедаем. Там рядом — отличный ресторан, где меня кормят бесплатно. Покормят и тебя. А уж потом отправимся к твоему другу.
— Ты и в тюрьму пойдешь со мной? Это обязательно — ходить вдвоем?
— Не вдвоем, а втроем. С нами будет шериф Дагган.
— Еще один твой друг?
— Партнер.
«Отличная подбирается компания, — подумал Степан. — Осталось только выяснить, какие могут быть общие дела у шерифа и бывшего репортера, нарядившегося монахом».
Остановившись у отеля, Гончар понял, что преподобный Тандерс имеет друзей не только среди правящего класса. Негритенок в гостиничной униформе, дежуривший на входе, подбежал к ним и перехватил поводья мула:
— Добрый день, отец Джекоб! Вы остановитесь у нас?
— Остановлюсь, Мозес, остановлюсь.
— Тогда я сам отведу вашего Лентяя в конюшню! Ох, и исхудал же он!
— Поставь его рядом с вороным и подальше от входа. Мы прибыли надолго.
— Не беспокойтесь! Жеребец смирный?
— Людей он не кусает, — сказал Гончар, отдавая повод мальчишке.
— Так я могу их обоих почистить? Сколько грязи им, бедняжкам, пришлось перемесить по дороге! Отец Джекоб, а вы будете читать проповедь на завтрашнем собрании?
— Надеюсь. — Тандерс бросил негритенку монету, и тот поймал ее на лету.
— Вот здорово! Так мы придем на собрание всем домом! И мама, и тетушки, все придут вас послушать!
Войдя в просторный холл, Степан остановился, но Тандерс подхватил его под локоть и решительно повел за собой к стойке регистрации.
