Они едва успели пообедать, когда с соседнего холма донесся протяжный свист.
      — Кого еще несет? — вскинулся Домбровский.
      Казаки живо порасхватали винтовки, сложенные пирамидой, и рассыпались, залегая в высокой траве.
      Салтыков тоже встал, надевая шляпу, и коротко бросил Степану:
      — К лошадям. Там один Кунцев остался, прикроете нас с реки.
      Домбровский поднял бинокль, глядя на вершину холма, где скрывался караульный.
      — Пятеро, — проговорил он, словно читая невидимое послание. — Пятеро конных. Свернули с дороги в нашу сторону. Ага, показывает, что военные. Отбой, ребята. Это свои.
      — Свои-то свои, но вы все же побудьте пока с лошадьми, — сказал князь Гончару.
      Спустившись к реке, Степан увидел, что карауливший лошадей казак тоже принял меры предосторожности. Он сидел в камышах у самой воды, удобно пристроив ствол винтовки в ложбинке мшистого валуна.
      — Кого там Лукашка углядел? — негромко спросил Кунцев, из-под руки осматривая берег. — Вот черт глазастый, не дал подремать.
      — Солдаты к нам едут. — Гончар устроился рядом с ним, набивая патронами магазин винчестера. — Наверно, заметили дым.
      — Иные солдаты хуже басурман. Много их?
      — Пятеро.
      — Разъезд, — понимающе кивнул Кунцев. — Через час жди остальных. Ну, с солдатами пущай их превосходительства разговоры разговаривают. Ты, браток, тут посиди. А я к Цыгану сбегаю. Не ровен час, выступать, а я ему подпругу отпустил. Пущай, думаю, отдохнет коняка, а тут такое дело. Вот так, бывает, на привале отпустит человек подпругу, разнуздает коня, а тут тревога, марш-марш. Ты ногу в стремя — а седло под брюхо. И пропал человек. Так я сбегаю?
      — Давай, мог бы и не отпрашиваться.
      Кунцев смущенно улыбнулся и потер нос:
      — Да кто тебя знает. Бывает, с виду человек как человек, а на поверку — начальство.
      — Нет, я человек, не начальство.
      — А с князем-то наравне держишься.
      — Я со всеми наравне держусь.
      — Оно и верно. Наш-то такой же, вроде тебя. Простой. Руки на казака не поднимет. Только глянет по-своему или обложит худым словом. Ежели узнает, что я Цыгана разнуздал...
      — Не узнает, — успокоил его Степан.
      Вернувшись от лошадей, Кунцев принялся обламывать камыш и устилать стеблями песок вокруг себя. Скоро он смог вольготно раскинуться на мягкой подстилке, а Гончар так и остался сидеть на корточках, укрываясь за валуном. Когда же на берегу показался Домбровский и жестом поманил их к себе, казак огорченно вздохнул:
      — Эх, такую позицию оставлять! Только-только по-людски устроились оборону держать!
      — Кунцев! — прокричал Домбровский издалека. — Подтянуть подпруги! Знаю я тебя! Выходим через пять минут! Гончар, воды принесите, костер залить!
      Он нашел под седельной сумкой скатанное брезентовое ведро и наполнил его водой. Поднимаясь по берегу, Степан продирался сквозь кусты и слышал, как Салтыков разговаривает с кем-то по-английски. На этот раз речь князя была проста и по-военному лаконична.
      — Семь миль на запад? Ясно. Ведут залповый огонь? Сколько их? По дыму нельзя было сосчитать? Ясно. Мои люди зайдут с северной стороны, ваши — с восточной. Станете за укрытиями. Ждите моей команды.
      Ответных реплик не было слышно, и Гончару на миг показалось, что Салтыков говорит по рации. Наваждение прошло, как только он увидел собеседника князя. Это был сержант-кавалерист с землистым лицом и свисавшими из-под шляпы длинными волосами, серыми от пыли. Непрестанно оглядываясь, он что-то говорил, прикрывая рот ладонью, словно боялся, что его подслушают.
      — Нет, так не пойдет, — возразил князь на неслышные слова сержанта. — Никаких засад. Нет-нет. Если они попытаются бежать, вы можете преследовать их, но не стреляйте вдогонку. Пуля не различает, кто преступник, а кто жертва.
      Степан залил водой остатки костра. Князь, проходя мимо него, сказал по-русски:
      — Как там Кунцев? Не спал? Водится за ним такой грешок — вздремнуть на часах.
      — Никак нет, ваша светлость! — Степан шутливо вытянулся и щелкнул каблуками.
      Салтыков повернулся к сержанту и снова перешел на английский:
 
      — Уверен, что ваш полковник распорядился бы так же, как и я. В любом случае нам следует его дождаться, прежде чем что-то предпринимать.
      — Да, сэр, — оглядываясь, произнес сержант. — Нам следует действовать очень осторожно.
      Он побежал к своим солдатам, звеня шпорами и бряцая саблей, болтавшейся на боку.
      — Как мне удалась роль казака? — спросил Гончар.
      — Неплохо. Только не надо вытягиваться во фрунт. Мы не на плацу. — Князь проводил взглядом удаляющегося сержанта: — А у нас добрые вести. Хотя, как знать, может быть, не такие они и добрые. Кавалеристы вышли на след вашей девушки. Сейчас она находится в деревне, в семи милях отсюда.
      «Она здесь, рядом! — Степан медленно втянул воздух, пытаясь унять волнение. — Семь миль, рукой подать! Но как она здесь оказалась? Как Майвиса занесло в долину? Здесь же негде укрыться! На что он рассчитывал?»
      — Индейцы отстреливаются, — продолжал князь. — Туда сейчас движется кавалерия. Солдаты настроены серьезно, готовятся к штурму. Рассчитывают разбомбить деревню из пушек.
      — Я должен быть там раньше, чем они. — Гончар расстегнул стоячий воротник, который больно врезался в горло. — Вы сможете задержать карателей под каким-нибудь благовидным предлогом?
      — Они и сами не горят желанием лезть под пули. Задержу. Вы уверены, что справитесь один?
      — Только один. По-другому не получится.
 
      Отряд мчал напрямик через холмы, следуя за пятеркой кавалеристов. Неожиданно перед глазами Гончара посреди дикой степи развернулось гладкое серебристо-зеленое поле. Солдаты скакали по нему, поднимаясь по пологому склону, а казаки вдруг сбавили ход, и кто-то возмущенно выкрикнул:
      — Куда, мать вашу? Хлеба топтать?
      — Ты смотри, пашенка, — изумленно проговорил Кунцев, державшийся рядом со Степаном. — Кто ж это тут хозяйничает? А говорили, голое место.
      — Гляньте, мужики, как борозда-то идет!
      — Поперек склона. Вот дурачье-то. Вверх-вниз небось пахать-то легче!
      — Не скажи. Видать, места тут засушливые, вот они такой-то бороздой воду-то и ловят, чтоб она не скатывалась почем зря.
      — Смотри, межа-то, межа какая широкая.
      — А чего тесниться, места много. Эх, и отхватил же кто-то себе землицы.
      Отряд сбился полукольцом вокруг князя. Салтыков проводил взглядом кавалеристов, скрывшихся за распаханным холмом, и сказал:
      — На той стороне стоит деревня. Я поначалу так понял, что индейская. Теперь сомневаюсь. Сами видите, земля возделана. Возможно, там ферма.
      — Полагаете, индейцы захватили еще и семейство фермера? — спросил Домбровский.
      — Нам придется для начала все разведать самим, а не полагаться на сомнительные рассказы.
      — Охотно с вами соглашусь. — Домбровский соскочил на землю. — Гончар, за мной. Князь, продвигайтесь вдоль холма к реке, там и встретимся.
 
      С вершины холма открылся вид, вполне естественный для средней полосы России, но абсолютно невероятный здесь, в самом сердце Дикого Запада. Берег в излучине реки был усеян аккуратными прямоугольниками разных оттенков зеленого цвета. То были огороды, которые поднимались от реки к обширному саду. За невысокими округлыми кронами виднелись три большие избы, срубленные из отесанных бревен и крытые серебристой дранкой. Высокие печные трубы были сложены из речного камня, и одна из них едва заметно дымилась. Дальше виднелись сараи, конюшня, высокий амбар с крутой дощатой крышей.
      — Большое хозяйство. — Домбровский передал бинокль Степану. — Фермеры так не живут. Тут не одна семья. А где же лошади?
      Степан наконец понял, почему эта мирная картина показалась ему странной и тревожной. Ни во дворах, ни на дорожке, ни в кустах, обрамлявших деревушку, — нигде не было видно ни одной курицы. Он видел бельевую веревку, но на ней не было ни единой тряпки. В общем, либо все вымерли, либо основательно попрятались.
      — На дороге не видно следов, — сказал он. — Индейцы не могли прилететь сюда по воздуху.
      — Да, никого не видно. Кто же вел залповый огонь, который так напугал наших доблестных союзников?
      Через мутноватые стекла бинокля Степан разглядел, что окна каждой избы были закрыты мощными ставнями, в которых темнели бойницы. Он перевел взгляд на амбар и увидел, что это сугубо мирное строение тоже неплохо приспособлено для обороны. В верхнем ярусе вместо окон были прорезаны крестовидные амбразуры. И как только Степан подумал, что отсюда при желании можно вести огонь даже по воздушным целям, из отверстий на миг вытянулись несколько длинных стволов. Они выплеснули струйки белого дыма и втянулись обратно. Через пять секунд послышался слитный треск залпа.
      — Дистанция около мили, — мгновенно определил Домбровский. — А бьют они вон по той рощице. Там застряли кавалеристы.
      — А кто сказал, что в деревне индейцы? — поинтересовался Гончар. — Не видно никаких индейцев. Обычная русская деревня.
      — Хутор, — поправил его Домбровский. — Что-то подобное я видел год назад в Орегоне. Сын нашего артельщика женился на местной барышне, забросил пушной промысел и отстроился на голом месте. С собой ничего не было, только ружье да топор. Ничего, выкрутился. Подбирал на обочине все, что бросали проезжавшие караваны эмигрантов. А бросали они много чего, от кухонной утвари до симментальских телок. Через год парень так встал на ноги, что все другие охотники перебрались к нему. Теперь там с десяток хуторов. Вот и здесь нечто в том же роде. Только не пойму я, откуда здесь взялись русские?
      — Почему именно русские?
      — Так вы же сами говорите — русская деревня.
      — Я? — Гончар почесал затылок. — Ляпнул не подумавши. Хотя... Ну кто еще, кроме русских, будет в степи строить не глинобитный домик, а избы из бревен?
      — Бревна-то они сплавили из горного леса, тут недалеко. С бревнами мне все ясно, а вот откуда взялись люди?
      — Пойдем да спросим, — предложил Гончар. — Я всегда так делаю, если что непонятное вижу. Иду и смотрю.
      — Кавалеристы уже тут что-то спрашивали, — напомнил Домбровский. — И получили красноречивый ответ.
      — Плохо, значит, спрашивали.
      Гончар поднялся, отряхнул гимнастерку и снял оружейный пояс.
      — Почему не берете револьверы?
      — Оружие мешает разговаривать.
      — А нож за сапогом не мешает?
      — Нож — какое же это оружие? Деталь национального костюма.
      — Как видно, индейцы вас ничему не научили. Ну да, ведь Гончар фамилия малороссийская. Вы не из хохлов? Упрямство есть черта полезная и вредная одновременно. — Домбровский посмеивался, обводя биноклем деревню и берег реки. — Шагайте, шагайте, не буду удерживать. Если вас не подстрелят на ближних подступах, то мы успеем как раз к тому моменту, когда вас начнут пытать каленым железом. Ни пуха ни пера.
      — Идите к черту, господин урядник, — отмахнулся Степан и зашагал к деревне.

      «Учись читать знаки», — вспомнилось ему.
      «Я бы учился, только где их взять? Какие знаки говорят о том, что Милли здесь? Не вижу их, не слышу, не чувствую!»
      Чем ближе Степан подходил к деревне, тем меньше ему верилось, что он найдет здесь Мелиссу и Майвиса.
      С каждым шагом его сомнения крепли. Кавалеристы могли что-то напутать. Майвис не стал бы укрываться среди белых. И вообще эта деревня находится далеко в стороне от возможного маршрута...
      Он не успел придумать больше ни одного аргумента, потому что понял — следующая секунда может стать последней в его жизни.
      Эта сторона холма была голой, словно всю траву выстригло огромными ножницами. Здесь негде было укрыться. Но Гончар понял это после того, как резко бросился наземь.
      Пуля прошуршала в воздухе и громко ударилась о землю шагах в десяти за его спиной. Прежде чем донесся звук далекого выстрела, Степан успел откатиться в сторону. Впрочем, это почти ничего не изменило в его положении. Он оставался на виду — черная фигура на сером склоне. Еще пару секунд он лежал на земле, усеянной овечьими орешками. За это время Гончар успел порадоваться двум обстоятельствам. Первое, естественно, — это промах невидимого противника. Второе — это то, что Степан научился-таки читать знаки. Он их и не заметил, но все-таки прочитал и безошибочно определил, что здесь нет ни Мелиссы, ни Майвиса. Красная Птица не стал бы в него стрелять. А если б и стал, то не промазал бы.
      Еще раньше он приметил ниже по склону полоску невысокого кустарника, который уходил в сторону реки. Если добежать до него, можно будет выбраться из-под обстрела. А у реки его встретят казаки. На этом разведка и закончится.
      Земля под ним дрогнула от удара пули, и в лицо брызнули колючие струи песка и пыли. Гончар подтянул ноги и мощным толчком выбросил тело вперед. Низко пригибаясь, почти стелясь над землей, он несся к кустарнику, и еще две пули почти одновременно прошелестели в воздухе. «Из трех стволов бьют», — понял он и повалился под спасительную зеленую стену.
      Оказалось, кустарник рос над руслом пересохшего ручья. Степан залег на песчаном дне и осторожно приподнял голову.
      До ближайшей избы оставалось метров триста. «Обидно терять такой отличный наблюдательный пункт, — подумал Гончар, пытаясь разглядеть хоть какие-нибудь признаки того, что в деревне побывали индейцы. — Полежать бы здесь до вечера. Должны же они хоть на минутку показаться наружу, чтобы я на них полюбовался? Нет, не дадут. Они видели, как я сюда спрятался. Сейчас начнут залповым огнем выдирать с корнями эти несчастные кустики».
      Его предсказание сбылось с неприятной точностью. Из бойниц амбара выглянули четыре ствола. Степан обреченно вздохнул и вжался в песок. После дружного залпа на него посыпались рубленые листья и обломки веток.
      — Думаете, побегу? — Он перевернулся на спину. — Фиг вам, ребята.
      Стянув гимнастерку, он набил ее ветками и пучками травы. Копнул ножом дно, добрался до влажного песка и обмазал им лицо и плечи, а потом повертелся в грязи всем телом, стараясь, чтобы к коже прилипло побольше листьев. Когда грязь засохла, он осторожно срезал самую длинную и прочную ветку.
      Прижавшись к земле, Степан медленно подтолкнул этой веткой набитую травой гимнастерку. Он надеялся, что из амбара увидят, как что-то черное движется в сторону реки.
      Увидели. И доказали это новым залпом. Гончар стряхнул лишние ветки с головы и снова подтолкнул свое чучело. Все, теперь они уверены, что перепуганный враг крадется к реке, и будут палить по кустам при каждом подозрительном подрагивании листьев.
 
      На этот раз он не стал дожидаться выстрелов, а быстро отполз в сторону. Вжимаясь в мягкий песок, Степан ужом скользил вверх по руслу ручья. Он давно уже облюбовал кукурузную делянку в полусотне метров отсюда. Если добраться туда, то под прикрытием «зеленки» можно будет выйти прямо под стены сараев.
 
      Он не знал, зачем это делает. Но так бывало уже не раз. Гончар не тратил время на объяснение своих поступков. Есть возможность подкрасться ближе? Значит, подкрадемся. А зачем? Там видно будет.
      «Хорошая тут кукуруза, — думал он, медленно раздвигая высокие стебли. — Быстро поднялась. Через месяц здесь уже можно будет не ползать, а ходить в полный рост, и никто не увидит».
      Новый выстрел прогремел неожиданно близко, и Степан замер. Ему хорошо был знаком звук «спрингфилда». Эта винтовка подала голос с крыши как раз того сарая, к которому приблизился Гончар, и откуда он собирался наблюдать за деревней.
      «Неудачно получилось, — подумал он. — Сколько же их тут? Целый взвод? В амбаре четверо стрелков, вот и в сарае еще один обнаружился. А в избах сколько сидят? Осиное гнездо, а не хутор».
      Внутри сарая послышалась какая-то возня. Явственно заскрипели перекладины деревянной лестницы, пропела, откидываясь, дверца чердака, и негромкий женский голос спросил:
      — Маш, а Маш? Молочка попьешь?
      "Вот дура! — возмутился Гончар. — Тут война идет, а она с молочком носится... "
      До него не сразу дошло, что женщина говорила по-русски.
      — Ой, Тонька, чтой-то он не шевелится, — прозвучал в сарае другой женский голос, видимо принадлежавший Маше.
      — Пугни еще разок, да бей поближе, тогда небось зашевелится.
      Снова грохнул «спрингфилд». Лязгнул затвор, прозвенела гильза, откатившись по деревянному полу.
      — Ой, мамочка моя, даже не дрогнул! Ой, Тонька, что теперь будет! Ой, папаша заругает!
      — Чего зря горевать! Побежали, да все сами расскажем, а повинную голову меч не сечет. Бог даст, не наповал. Не убила — вылечим, а убила — похороним. Бежим, Машка!
      Пока в сарае слышались причитания и скрип лестницы, Степан успел встать у входа, прижимаясь к глинобитной стенке. Дощатая дверь распахнулась, и он спрятался за ней. Сквозь щель Гончар увидел двух невысоких девушек в черных длинных юбках. Одинаково одетые, с одинаковыми русыми косами, они отличались только тем, что у одной был белый платок, а у другой — красный. Другим отличием могла бы служить длинная винтовка, которую за ствол волокла за собой девушка в красном платке, но Степан быстро устранил это различие. Подкравшись сзади, он выдернул «спрингфилд» из рук девчонки и сказал:
      — Спокойно, красавицы. Так-то у вас гостей встречают?
      Они обернулись и застыли. Их скуластые смуглые лица побледнели, а темные азиатские глаза широко раскрылись.
      Степан оперся на винтовку, словно на посох, и заговорил укоризненно:
      — А где же хлеб-соль? Мы к вам со всей душой, а вы стрелять. Нехорошо, красавицы.
      — Бежим, Тонька, — дрожащим голоском произнесла девчонка в красном платке, не двигаясь с места. — Бежим, не стой, у него зарядов нету.
      — С нами крестная сила. — Тонька истово перекрестилась. — Напужал ты нас, дядя. И откель ты такой взялся?
      — Откель, откель, — передразнил он. — Отсель. Отсель грозить мы будем шведу. Может, хоть молочком угостите? Или оно только для тех, кто по живым людям из винтовки лупит почем зря?
      — Мы для острастки! — осмелев, выпалила Маша. — А нечего шастать по огородам! Ходят тут всякие разные!
      — Уж больно вы грозные, как я погляжу, — с наслаждением процитировал Гончар что-то из школьной программы по русской литературе. — Откуда винтовка? Из лесу, вестимо? А ну-ка, крестьянские дети, ведите меня к папаше. Он небось в амбаре сидит?
      Девчонки переглянулись.
      — Чудной ты, дядя, — сказала Маша. — Шел бы ты дальше своей дорогой.
      — Я и шел. Да только дорога к вам-то и привела. Пошли к отцу, да живее.
      Одна из девчонок присела и схватилась за сухой корень, торчавший из земли.
      — Ну, пошли, — сказала она и, поднатужившись, подняла незаметную крышку погреба.
 
      Из черного проема на Степана повеяло прохладой и запахом влажной земли. Mania первой спрыгнула вниз, Гончар, повесив винтовку на плечо, последовал за ней.
      Это был узкий и глубокий ход сообщения, крытый камышом. Через щели сверху пробивались косые лучи света. Степан, пригибаясь, шагал за девчонкой, пока она не остановилась перед лесенкой.
      — Ты, дядя, постой здесь, я папашу предупрежу, от греха подальше. Он у нас горячий, сначала стреляет, потом спрашивает.
      — Это я уже заметил.
      Она быстро взобралась по лестнице, только босые пятки мелькнули в полумраке. Тонька прошептала сзади:
      — Дядя, дядя, отдай ружье, папаша заругает.
      — И поделом. — Степан прислушался, но сверху не доносилось ни звука.
      «Могли ведь и обхитрить, — подумал он. — Неизвестно, куда они меня завели. Сейчас еще эта Тонька полезет наружу, а потом крышку опустят и придавят сверху. И сиди, дядя, в подземной ловушке».
      — Подвинься, дядя, я вылезу, — попросила девчонка, робко коснувшись его плеча.
      — Сначала я, потом ты, — ответил Гончар, довольный, что разгадал коварные планы сестренок.
      Наверху заскрипели доски под тяжелыми шагами.
      — Что там за гость незваный? — вопросил грозный мужской голос. — А ну, покажись!
      — Здравия желаю! — Степан поднялся на пару ступенек и выглянул из проема. — Здравствуйте, люди добрые!
      Сначала он увидел множество босых ног. Больших и маленьких, выглядывающих из-под черных юбок или светлых штанин. Затем его взгляд обнаружил несколько винтовочных стволов, которые целились прямо в его голову и медленно приподнимались, пока он переступал с одной ступеньки на другую. Никогда еще ствол «спрингфилда» не казался ему таким широким. Лучше не думать, какие раны оставляют эти огромные пули. Впрочем, на такой дистанции после выстрела в голову и раны-то никакой не будет. Головы тоже. Эта мысль почему-то развеселила его еще больше, чем босоногие снайперши Машка и Тонька.
      — А я шел мимо, дай, думаю, загляну, — говорил он, осторожно сняв с плеча винтовку и положив ее на пол перед собой. — Кто тут, думаю, стреляет? А это, оказывается, вы.
      — Ты, мистер, говоришь по-нашему, а делаешь по-своему, — проскрипел старческий голос.
      Это был скрюченный дед с пышной седой бородой и блестящей шишковатой лысиной. Он опирался на приклад дробовика, уперев его стволами в пол.
      — Откуда по-нашему знаешь, мистер?
      — Какой я мистер? — обиженно спросил Гончар, встав, наконец, во весь рост. — Русский я, русский.
      — И много вас таких, русских, по нашим огородам ползают? Ишь, чисто кроты.
      Чье-то хихиканье было оборвано звонкой затрещиной.
      — И не так поползешь, если жить охота, — примирительно улыбнулся Степан.
      — Кому жить охота, сюда не ходят. Нас тут все знают, а кто не знает, пеняй на себя. — Старик помолчал, разглядывая Степана с ног до головы, а потом заговорил торжественно и медленно, словно зачитывал приговор: — Вот что, мистер. Отдышись, отряхнись, да ступай к своим соколикам, что за рощей попрятались. Так им и скажи, что забрались они на чужую землю. Закон знаешь? Вот то-то. Мы по вашим огородам не ползаем, и вы от нас подале держитесь. Ступай. Филаретушка, проводи гостя.
      Пока старик вещал, Гончар успел разглядеть остальных. Здесь собралось шесть или семь женщин, молоденьких и не очень, и трое мужчин, не считая деда-патриарха. Мужики все, как на подбор, были матерые, лет сорока и старше, длиннобородые и стриженные «под горшок». Три богатыря. Таких Гончар раньше видел только на иллюстрациях к сказкам. Наверное, они смотрелись бы очень естественно в кольчугах и латах, со щитами, копьями и булавами, да и меч-кладенец так и просился в эти огромные обветренные лапы, в которых «спрингфилд» казался мелкашкой.
      — Пойдем, что ли, — пробасил один из богатырей. — Да не балуй.
      Игривое настроение Степана улетучилось, и у него пропало желание говорить на языке народных преданий.
      — Короче, — сказал он. — Я-то русский. Но те соколики, что отсиживаются в роще, — это кавалерия Соединенных Штатов. Их пятеро, и сюда идет еще целый полк таких соколиков. Они собираются брать деревню штурмом. Потому что думают, будто вы прячете индейцев, которые украли белую девушку. Вся округа на ушах стоит из-за этой истории, а вы тут по армии стрелять вздумали. Армия таких шуток не понимает. Я-то уйду. Вижу, что здесь никаких индейцев нет и не было. И девушки этой тоже нет. А раз ее нет, то и мне тут делать нечего. Бывайте здоровы.
      — И тебе не кашлять, — кивнул патриарх. — Армии своей передай, что нет такого закона — чужую землю топтать. Закон, он и есть закон, хоть для армии, хоть для кого. Не верят, пусть пришлют, кто грамоте обучен, я ему дам бумагу почитать.
      — Хорошо, если в полку такой умник найдется. Только сомневаюсь я. Они ведь сначала стреляют, потом спрашивают. Вот подтянут пушечки, разнесут деревню по бревнышку, потом и почитают вашу бумагу. Если она не сгорит. Ну, пошли, Филарет. Чего встал-то?
      Решив оставить последнее слово за собой, Степан развернулся, подошел к высоким воротам амбара и попытался сдвинуть бревно, висевшее в скобах на манер засова.
      — Погоди, мил человек, — окликнул его старик. — Ты, как я погляжу, из служивых. Стало быть, сам знаешь, что мы тебя могли подстрелить, как зайца. И тебя, и товарищей твоих. Вы живые пока, потому что нам резону нет вас убивать. Уходите и будете жить еще, сколько Богом положено. А не уйдете — закопаем вас за холмом. Рядом с другими, кто нас тревожил.

      Богатырь Филарет не произнес ни слова, провожая Степана. Молчал и Гончар. Если раньше его и разбирало любопытство — откуда взялись русские крестьяне в Скалистых горах, то теперь он думал только о Милли. Ее здесь нет. Ее надо искать в другом месте. Надо ждать знаков. Обязательно будет какой-то знак, который укажет ему путь.
      Они пересекли просторный двор. Теперь Гончару было видно, что от избы к избе тянутся крытые окопы. Кое-где слегка возвышались бугры с пожелтевшей травой, выдавая подземные укрытия. На стенах изб виднелись сколы, давние следы пулевых попаданий. В этой деревне привыкли отражать нападение.
      Пройдя через сад, Филарет остановился перед высокой стеной колючего кустарника. Пошарив у корней, он вытянул жердь и поднял ее за один конец. Ветви с длинными шипами раздвинулись, и Филарет кивнул, приглашая Степана к образовавшемуся проходу:
      — Прощай. И боле к нам не ходи.
 
      Спустившись по узкой тропке между огородами, Гончар остановился на топком берегу.
      Высокие камыши зашуршали, и из них выглянул улыбающийся Домбровский:
      — В следующий раз мы будем заключать пари. Князь уже не верил, что вы вернетесь. Я мог выиграть. Обидно, черт возьми.
      Берег, казавшийся пустынным, вдруг ожил. Из камышей один за другим показывались казаки.
      — Чем закончились ваши переговоры? — спросил князь.
      — Они пообещали сохранить нам жизнь, если мы быстро покинем их землю.
      — Удивительно добрые люди населяют этот благословенный край, — сказал Домбровский. — Что вам удалось выведать?
      — Индейцев здесь не было. Кавалеристы что-то напутали.
      — А что за люди в деревне?
      — Разные. Четверо русских мужиков, с ними десяток женщин. Видимо, жены и дочери. Да, тетки постарше — явно индейской крови, а девчонки — метиски. Вооружены армейскими «спрингфилдами». Патронов не жалеют. Все дома укреплены. Во дворах — ходы сообщения. Конница к ним не подберется, вся деревня обсажена колючими кустами. В общем, они чувствуют себя вполне уверенно. Будут стоять насмерть. Надо предупредить кавалеристов, чтобы не ввязывались.
      — Согласен. — Князь неотрывно глядел на далекие избы. — Молодцы, хорошо обустроились. Говорите, там четверо мужиков? Вы не спросили, откуда они пришли?
      — Нет.
      — А как давно они тут поселились?
      — Не спрашивал. Да и какая разница?
      Он вытряхнул гимнастерку и шаровары, развесил одежду на камышах и, осторожно ступая по скользкому илистому дну, вошел в реку. Ему не терпелось поскорее смыть с себя колючий песок. Нырнув, он выплыл на середину реки и перевернулся на спину. Только теперь, отдавшись вялому течению, он ощутил, как велико было напряжение, сковывавшее его до сих пор. За последние сутки он уже несколько раз был готов принять смерть. Но ни индейские томагавки, ни русские пули не освободили его от непосильной тяжести, которая снова давила на сердце.