— Погоди, Крэк! — Степан вытер взмокший лоб. — Я совсем замотался, башка гудит. Ничего не слышу после дороги. Дай хоть глотку промочить, потом поговорим.
— Эй, воды!
Кто-то протянул Гончару глиняную кружку. Он погрузил губы прямо в воду, стараясь не задеть липкие края.
— Теперь, значится, можно и поговорить. — Он перевел дух. — Что я должен передать лейтенанту?
— Да сколько тебе повторять! Ну, видать, Хиггинс знал, кого посылать! Самого сообразительного выбрал!
"Ругайся, ругайся, — думал Степан, — только за стол не приглашай".
— Командир, давай лучше письмо отправим кавалеристам, а то этот олух все напутает!
— Пусть попробует! Я-то умею вбивать в башку правильные понятия! Солдат, слушай меня так, словно ты Моисей, а я Господь Бог по кликухе Саваоф!
Каратели дружно заржали.
— Тихо вы, жеребцы! Ну что, ты готов воспринять истину?
— Да я что, я человек маленький, — простодушно улыбнулся Степан.
— Запоминай. Банда Медведя застряла в дюнах. Мы сделали все, как сказал ваш полковник Морган. Мои ребята с двумя "гатлингами" перекрыли им северную дорогу. Медведь не попрет на "мясорубки"
, пожалеет своих баб и щенков. Сегодня ночью он поведет банду по долине Последней реки. Там, в ущелье, его должен был перехватить твой эскадрон. Вот теперь слушай внимательно. Не надо их перехватывать, понял?
— Понял, — кивнул Степан. — А почему не надо?
— А говоришь "понял"! Вот олух-то! Передай лейтенанту, чтоб он не входил в ущелье! Пусть пойдет прямиком на дюны. Повтори!
— Пусть пойдет прямиком на дюны. А зачем?
— Да чтоб шугануть краснокожих, вот зачем. Те кинутся в ущелье, а там мы их встретим. У нас уже все готово.
— Что готово? — тупо переспросил Гончар.
— Последние почести, вот что!
Крэк ударил кулаком по столу, чтобы перекрыть гогот карателей.
— Тихо! Ты все усвоил? Повтори!
— Ну, это, значит… — Степан переминался с ноги на ногу, теребя в руках армейское кепи. Он пытался рассчитать, сколько времени потребуется ему, чтобы добраться до дюн. Если сейчас затеять пальбу, будет хорошая драка и славная смерть. Но тогда погибнет и Медведь. — Значится, так. Надо шугануть краснокожих, выкурить из песков, чтобы они вошли в ущелье Последней реки. А нашим, значится, в ущелье не входить.
— Не верю ушам своим, — картинно развел руками Крэк. — Джентльмены, я могу быть спокоен за наше славное ополчение, когда в его рядах состоят такие умники! Смотри, солдат, не перепутай! Можешь возвращаться к своему лейтенанту, да поживее, пока память не отшибло.
— Мне, значится, овса бы, — важно сказал Гончар. — Лейтенант Хиггинс строго-настрого приказали. Коня зря не гонять, холить и лелеять, овса давать от пуза. Пока жеребец не отдохнет, никуда не трогаться.
— Хочкис! — Крэк хлопнул в ладоши. — Жеребца накормить, солдата напоить. И чтоб через полчаса обоих тут не было!
Он снова взялся за карты, и каратели моментально притихли.
— Продолжим, джентльмены?
Еще несколько секунд Гончар стоял у порога, пока не убедился, что на него уже никто не обращает внимания. Разговор с олухом-кавалеристом был окончен, и присутствующие занялись куда более важным делом.
Он вышел из хижины и направился к лошадям. Рядом с ящиком для корма стоял початый мешок овса. Гончар высыпал его весь, до последнего зернышка, и подвел к ящику вороного и Тучку. Он знал, что заберет кобылу с собой. Выкупит или договорится как-нибудь еще, но заберет. В нем вдруг вспыхнула надежда — может быть, лошадь отстала от табуна, когда Майвис уводил девчонок с Червивой Горки? Нет, это невозможно. Тучка не могла бросить хозяйку.
"Лучше не думай об этом, — приказал он себе. — Думай о том, как поскорее найти Медведя. Каратели оседлали северную дорогу? Тем лучше. Вот на них-то ты и можешь отыграться за все. А сейчас тебе надо тихо и спокойно, незаметно и скромно уйти отсюда. Тихо и спокойно. Тихо и спокойно".
— Эй, солдат! Вижу, ты сам управился. — Хочкис поднял с земли пустой мешок. — А не лопнет твой жеребец-то? Чужого добра не жалко, да?
— Чья это кобыла? — спросил Гончар, поглаживая Тучку. — Лейтенант заказал достать для него как раз такую. Он и денег дал.
— Денег? Сколько?
— А сколько она стоит?
Хочкис похлопал кобылу по крупу:
— Такой лошади цены нет.
— Я знаю, — кивнул Степан. — Она твоя?
— Ну да. С прошлой ночи — моя.
— Дам тридцать долларов.
— Рехнулся, солдатик? Это шайенская лошадь! Лазает по горам, как козочка, а в степи несется, как почтовый экспресс!
— Да ну? — Гончар недоверчиво хмыкнул. — А ты не шутишь? Откуда у тебя шайенская лошадь?
— В карты выиграл!
— Сорок.
— Семьдесят.
У Степана было ровно семьдесят долларов, и он мог бы не торговаться дальше. Но ему хотелось поговорить с Хочкисом.
— Даю пятьдесят, а ты расскажешь, кто был ее хозяином раньше.
— Тебе не все равно?
— Некоторые очень переживают из-за проигрыша. Вдруг старый хозяин увидит лейтенанта на своей кобыле? Как бы мне потом не пришлось отдуваться.
— Вот за это не волнуйся, — ухмыльнулся каратель. — Старый хозяин умер. В общем, шестьдесят и седло в придачу.
— Умер, говоришь? — Степан поправил стремя. — Похоже, он был не очень-то высоким.
— Он? Ну да, коротышка. Как девчонка. Так ты берешь ее?
— Беру, беру.
Он полез в карман за деньгами. Из открытого окна заорали:
— Хочкис! Ты играешь или нет! Твоя ставка!
— Иду! — Хочкис протянул руку. — Гони монету и вали отсюда.
Пересчитав засаленные бумажки, каратель довольно оскалился:
— Ты не прогадал, солдат. Лошадка смирная, твой лейтенант останется доволен. На ней раньше баба ездила. Хиггинсу такая кляча в самый раз. Она умная. Если он сверзится, будет стоять рядом, не убежит.
И снова рука сама потянулась к кобуре. "Дай ему уйти! — приказал себе Гончар. — И сам уходи! Немедленно!" — Будь здоров, солдатик.
— Постой, — задержал его Степан, борясь с искушением. — А что случилось с хозяйкой?
— Далась тебе эта хозяйка! Шайенка она была, понял? Удирала от нас, табун уводила. Табун увела, сама пропала. Заманила нас на скалы, кобылу бросила и смылась.
— Смылась? — переспросил Гончар, и голос его дрогнул. — Смылась… Но ты говорил…
Хочкис неправильно понял его волнение.
— Смыться-то она смылась. Но ты не сомневайся. Ее лавина накрыла, у нас на глазах. Сами еле ноги унесли. Так что, говорю тебе, не сомневайся, никто к твоему лейтенанту приставать не будет. А теперь вали отсюда. Меня парни заждались.
Он хлопнул Степана по плечу и надвинул ему козырек кепи на нос. Захохотав, Хочкис ушел в хижину.
А Гончар замер, обняв Тучку.
Пора уходить. Тихо и спокойно. Отомстить ты всегда успеешь. А сейчас тебе надо уходить.
Он подошел к окну, откуда несло запахом застарелого пота. Все каратели собрались вокруг стола. Они сбились в кучу, наклонившись и рассматривая что-то.
— Надо же, чего только не возят с собой шайенки!
— Говорю тебе, она была белая!
— Иди проспись. Тебе ночью все девки белые.
— Неужто она могла стрелять из такого кольта? Да еще со спиленной мушкой? Нет, парни, чует мое сердце, девка просто села в чужое седло. Не хотел бы я встретиться с тем, кто держал этот кольт в руке.
"Это они копаются в моей сумке, — равнодушно подумал Степан. — Кольт не пропал. Хорошо, что Майвис его сохранил".
— Что там еще? О, вот этим уже можно и расплатиться!
— Цепочка золотая, да слишком тонкая. Крестик какой-то хилый. Нет, дружок, пять баксов за такую мишуру, не больше.
— Это же золото, Крэк! Ты посмотри, какая работа. Даже написано что-то на распятии! Каждую буковку видно!
"А это они достали мой нательный крестик", — подумал Степан и вспомнил, как долго выбирал его в лавке Никольского собора. Когда он очутился в Небраске, все его вещи исчезли. Кроме одежды, складного ножа и вот этого крестика, который сейчас рассматривают каратели.
Тихо и спокойно вошел он в хижину. Негромко свистнул, чтобы они оглянулись: не хотелось стрелять в спину.
Он держал обе руки на уровне лица и целился быстро, но аккуратно. Шесть выстрелов с каждой руки, револьверы за пояс. Взял со стола свой кольт и добил Крэка. Тот медленно сползал по стене, оставляя кровавую полосу и продолжая сжимать дымящийся револьвер.
Все, что было рассыпано на карточном столе, он сгреб обратно в сумку. Надел крестик. Опрокинул железную печку и ногой отпихнул тлеющие угли под лавку, где лежали свернутые тюфяки. А потом тихо и спокойно покинул загоревшуюся хижину, ведя в поводу свою верную Тучку.
Так же спокойно и неторопливо он проехал по знакомым улочкам Гарленда. На террасе "Приюта ковбоя" сидели шестеро "красноногих". Один наигрывал на губной гармошке, остальные дремали, вытянув ноги на перила. "Вот этих я не трону, — строго сказал себе Гончар. — Они получат свое в следующий раз. Интересно, а почему я так долго тянул с Крэком? Я ведь знал, что все равно убью их всех. Почему же тянул? Да я боялся! Ну да. Боялся схлопотать шальную пулю. Если бы меня продырявили, как бы я мог выручить Медведя? А если боялся, то почему все-таки убил их? Потому что кое-чего я боялся еще больше. Боялся, что никогда не смогу отомстить за Милли".
Отомстить? Разве она погибла? Степан не верил, что ее больше нет. Он слишком долго искал ее, чтобы так быстро потерять, даже не увидев.
"Мало ли что могут наплести пьяные ублюдки? Ох, извините, нельзя так отзываться о покойных… Но я же не виноват, что они были ублюдками".
Ему казалось, что он что-то забыл там, в хижине. Что-то оставил? Или что-то не доделал? Это "что-то" занимало его все больше, отвлекало от всех других забот, и уже на самой окраине Гарленда, оглянувшись напоследок, он увидел, что в дорожной пыли за ним тянется прерывистая цепочка крови.
Он ощупал себя, и ладонь сразу наткнулась на липкое горячее пятно на левом боку.
— Все-таки они ублюдки! — Степан придержал вороного и завел руку за спину. — Навылет. Вот, значится, что я там оставил-то. Кусок собственного мяса.
Морщась от боли, он стянул куртку и швырнул ее в сторону, оставшись в черной гимнастерке. Дышать стало легче, но теперь он яснее ощущал, как из обеих ран сочится кровь. И это не радовало. Кое-как Степан обмотался длинным шарфом, надеясь, что перевязка хотя бы немного задержит кровотечение.
Выехав за город, он пересел на Тучку, чтобы дать отдохнуть вороному.
— Ходу, малышка, ходу. — Степан потрепал ее по шее. — Нам надо успеть. Боюсь, времени у нас осталось — совсем ничего. Ты только не тряси меня слишком сильно. Мне сейчас главное не вырубиться. Надо успеть.
42. ТЫСЯЧА ДОРОГ
Это было не первое его ранение, поэтому он хорошо представлял, что с ним будет дальше. Не потерял сознание от болевого шока? Отлично, теперь старайся не вырубиться из-за кровопотери. Пуля прошила грудную клетку, аккуратно пройдя между ребрами. Нет, все-таки похоже, ребро-то сломано. Легкое пробито, но дышать можно. Очень удачно получилось — ткань гимнастерки плотно закупорила входное отверстие. О выходном же он старался не думать.
Тучка остановилась на берегу озера и потянулась губами к воде. Гончар сполз с седла и долго не мог отдышаться. Стоя на коленях, он перебирал траву в поисках знакомых красноватых стебельков "комариного глаза". Вообще-то шайены считали это растение ядовитым. Если съесть его слишком много, можно без промежуточных остановок долететь до самого дальнего конца Небесной Долины. Чтобы остановить кровотечение, надо было разжевать несколько стеблей и приложить кашицу к ранам. При значительных потерях крови следовало жевать эту траву до тех пор, пока удары сердца не станут отдаваться в затылке. Были и еще какие-то рекомендации шайенской медицины, но сейчас Степан не мог их вспомнить. Он нажевался "комариного глаза" до одури, а потом еще, чтобы не заснуть, выкурил целую сигару, прихваченную на память о встрече с Крэком. Время шло, но Степан не мог двинуться с места. Глядя, как растут тени лошадей на песке, он пытался выбрать дорогу, по которой отправится отсюда. Таких дорог было несколько.
Одна из них вела в дюны. Там, среди гладких песчаных гор, сейчас дожидались ночи шайены Горбатого Медведя. Их надо было предупредить о засаде. Гончар посмотрел, сколько осталось солнцу до горизонта, и понял, что ему не успеть.
Вторая дорога вела к Последней реке. Обогнув два озера, она приведет Степана к ущелью, куда должен войти эскадрон Хиггинса. Если бы у Гончара был хотя бы один пулемет Калашникова и ящик патронов, он мог бы, опередив кавалеристов, дождаться, пока они втянутся в тесное ущелье, и перебить их. Но у него были только револьверы и винчестер. И он был один.
Третью дорогу и дорогой-то нельзя было назвать. Так, едва натоптанная тропа в море полыни. Она вела к перевалу, за которым начинался каньон Семи Озер. В каньоне брала начало река Хампа, вдоль которой Майвис с девчонками будет продвигаться на север, к Монтане. Если бы не Горбатый Медведь, и не эскадрон Хиггинса, и не засада "красноногих"… И если бы Гончар не был ранен, он обязательно припустил бы именно по этой дороге, чтобы нагнать Красную Птицу и увидеть Милли. А если не увидеть, то хотя бы узнать, что с ней.
Сигара догорела, и раны покрылись сухой плотной коркой. Гончар наполнил фляги водой и перезарядил револьверы. С трудом взгромоздив непослушное тело в седло, он вдруг понял, что существует еще один путь. Зарыться в тенистую рощу, лечь у ручья и ждать, пока в его тело вольются новые силы. Он ранен. Ему надо лежать. Через несколько часов уже никакими усилиями воли он не сможет удерживаться в седле. Он просто заснет. Природу не обманешь. Ее можно немного отвлечь, но она неумолимо возьмет свое.
И так же неумолимо возьмет свое та сила, которая методично стирает с лица земли все, что мешает цивилизации. Нет, это не цивилизация. Это бизнес. Большой бизнес. Большие деньги. Большие отряды хорошо вооруженных ублюдков.
Кусок свинца пробил в тебе дыру как раз такого размера, чтобы душа могла спокойно вылететь к небесам. Чем ты ему ответишь? Травой и промокшей повязкой?
Чем ты можешь остановить армию, которая уже уничтожила всех, кто мешал Большому Бизнесу, и теперь понемногу добивает остатки сопротивления? С чем ты встанешь на ее пути — с винчестером?
Все это бесполезно, а значит, и бессмысленно. Ты уже никому не можешь помочь, никого не спасешь. Единственный человек, ради которого ты здесь оставался, — это Милли. Но ее больше нет. Значит, и тебе здесь больше нечего делать. Выбери красивое место, с видом на горы и озеро, допей остатки виски — и дай себе отдохнуть в последний раз.
Степан тряхнул головой и огляделся. Тучка успела обогнуть озеро, пока он предавался своим глубокомысленным раздумьям.
— Куда ты меня везешь, малышка? Ты что, знаешь дорогу?
Конечно, она знала дорогу. Лошадь была здесь год назад, но не забыла путь к Семи Озерам.
— Интересно, куда ты меня завезешь, если тебя не остановить? — спросил Гончар. — В Маршал-Сити? В свою чистенькую конюшню в Эшфорде? Или на стоянку Горбатого Медведя, в родной табун, к своим братьям и сестрам?
Услышав его голос, кобыла зашагала быстрее, и вороной жеребец трусил рядом, ревниво поглядывая на нее.
Гончар понемногу погрузился в состояние, которое испытывал во время дальних переходов по прерии. Со стороны кажется, что человек дремлет в седле. Он неподвижен, его тело расслабленно покачивается в ритме шагов лошади, но его полузакрытые глаза непрерывно ощупывают горизонт цепким взглядом. Он молчит и может не расслышать вопроса, но от его взгляда не ускользнет ни койот, чья рыжая спина мелькнула в траве, ни темное облачко, вырастающее вдали, предвещая грозу.
Степан понимал, что лошадь идет к перевалу, и был рад тому, что она сделала выбор за него. Когда же он разглядел едва заметную струйку дыма над кронами сосен, ему стало ясно, что пора готовиться к встрече. Там, за перевалом, текла Последняя река. Там расположились в засаде "красноногие". Только они могли безбоязненно разводить костры в лесу, не заботясь о маскировке. Ну да, кого им бояться? Того одинокого всадника, что медленно продвигается вверх по извилистой тропке?
Как только Тучка вошла в лес, покрывавший склон, Гончар остановился.
— Дальше я пойду один, — сказал он, спрыгивая на мягкий лесной настил. — Стойте здесь. Если до утра не вернусь…
Он обнял Тучку, потрепал по шее вороного. Расседлав лошадей, он оставил на них только уздечки.
— Если не вернусь, уходите к озерам. Вдвоем не пропадете, — сказал он. — Вы отличная пара.
Взвалив на плечо винчестер и "Спрингфилд" и опоясавшись двумя патронташами, он тяжело пошел в гору.
"Сколько их там может быть? Судя по тому, что горит только один костер, не больше десятка. Что они затеяли? "Мы их всех завалим", — сказал Крэк. Чем? "Мясорубками"? В горах они неэффективны. Нет, каратели придумали какую-то хитрую гадость. От них всего можно ожидать".
В лесу было уже темно, и только верхушки сосен еще ярко зеленели в лучах солнца. Темнота не мешала продвигаться. Наоборот, благодаря ей он быстро заметил впереди мерцающую точку костра. Подобравшись к огню настолько, что ощущался запах тушеных бобов, Степан остановился. Он приставил винтовки к сосне и снял сапоги. Дальше надо идти босиком и налегке. Два кольта в руках, "смит-вессон" под мышкой. Лишь бы они не додумались выставить дозор.
Они не додумались. Они сидели у костра. Один — лицом к Степану, второго он видел со спины. Еще несколько минут он стоял за поваленной сосной, прислушиваясь к разговору и пытаясь понять, нет ли в лесу еще кого-нибудь, кроме этих двоих. -…А еще хорошо идут перстни, — с набитым ртом бубнил тот, что сидел лицом к Степану, держа на коленях миску. — Самый захудалый перстенек ушел бы не меньше чем за доллар. Слышь, рыжий? Говорят, у них серебряные и золотые перстни у каждого мужика. А бусы? Есть, конечно, дрянные, ракушечные. А есть и такие, что уходят по пятерке. Знаешь, из такого голубого камня. Вот те, голубые, можно и за десятку загнать, если встретишь любителя. Неплохо, да, рыжий? Чего ты не ешь-то?
Второй, не ответив, лег на бок и принялся ковырять палкой в огне.
— Ты не поднимал бы искры, слышь, рыжий? Лес сухой, как бы хвоя не занялась. Загорится — вдвоем не погасим.
Он облизал миску и отбросил ее в сторону.
— Ну вот, теперь можно и поспать. Покараулишь, рыжий? Ночью-то они в ущелье не полезут. На рассвете ждать надо. А на рассвете-то как раз самый сон. Не проспать бы. Крэк душу вынет, если проспим. Не проспишь, рыжий?
Не дождавшись ответа, каратель махнул рукой и вытянул из-за пазухи фляжку.
— Раз ты такой молчун, тебе и выпивка не полагается, — обиженно буркнул он.
Вытряхнув в рот последние капли, "красноногий" утер губы рукавом и закурил огрызок сигары.
"Их двое, — думал Степан, сжимая рукоятки револьверов. — Их можно взять живьем. Только — зачем? " А каратель заговорил снова. Сытый и захмелевший, он быстро простил угрюмому партнеру.
— Ты, рыжий, здорово придумал. Нам бы еще долго пришлось гоняться, если б не ты. А так — хлоп, и готово. Одно плохо, сколько добра пропадет. Не полезешь ведь вниз откапывать эти перстни да бусы. Долларов на двести разного добра. Но все равно это ты здорово придумал. Завалим дикарей — и по домам. Я уже три недели дома не был. По детишкам соскучился. У тебя есть дети? А у меня четверо. И всех кормить-одевать надо. Лишний бы доллар не помешал…
Он бубнил еще что-то о детях, но Гончар его уже не слышал. Все его тело наполнилось звенящей силой. Он вскинул невесомые револьверы и вышел из-за коряги.
— Вы люди Крэка? — спросил он. — Так отправляйтесь к нему.
Два выстрела прозвучали слитно, как один.
Он еще постоял неподвижно, слушая угасающее эхо. Где-то вспорхнула испуганная птица — и все. В мертвой тишине потрескивал костер, да журчала струйка крови, вытекая из пробитой шеи карателя. Второй, "рыжий", повалился лицом вниз и тихо хрипел.
Гончар подсел к костру и снял с камней кофейник. Отпил из горлышка, не чувствуя вкуса. Горячая влага приятно растекалась по пересохшему горлу.
— Что же ты такое придумал, рыжий? — спросил он, оглядываясь.
На дереве висели две винтовки — винчестер и "шарпс". Под ними Гончар увидел два низких деревянных ящика. Они были пустыми, но он прекрасно знал, что за груз перевозят в такой таре. В холщовой сумке рядом он нашел остатки бикфордова шнура.
— Вот оно что! — проговорил Гончар и перевернул ногой "рыжего". — Ты сапер? Инженер?
Тот захрипел и выплюнул сгусток крови.
— Живучий, — покачал головой Степан. — Не повезло тебе.
Он поднял из огня горящую ветку, и в ее свете смог разглядеть лицо раненого.
— Вот так встреча…
Это был Фредерик Штерн. Его глаза открылись, и лицо исказила гримаса невыразимой боли.
— Питерс! Как… Почему… Что ты тут делаешь, ублюдок…
— Я-то здесь по делам. — Степан присел на корточки, разглядывая окровавленную грудь Штерна. Пуля прошла навылет, не застряв ни в сердце, ни в позвонках. С такими ранениями, бывает, выживают. — А ты как сюда попал?
— Мелисса… Монах сказал Фарберу, что его дочь в Черном лесу… Я поехал туда с кавалеристами… Поздно, Питерс… Она погибла… Из-за тебя, из-за твоих краснокожих… Чтоб ты сдох, Питерс…
— Где заложен динамит? — спросил Гончар. — Можешь не отвечать. Но лучше скажи. Помоги мне, тогда и я тебе помогу. За все приходится платить, верно?
— Чтоб ты сдох, — твердо повторил Штерн и уронил голову.
Из уголка рта потянулась черная струйка. Открытые глаза застыли. Гончар поднес огонь ближе и увидел неподвижную щель зрачка.
— Теперь ты знаешь, каково это — получить пулю в спину, — сказал он и набросил на разгладившееся лицо шляпу, валявшуюся рядом. — А динамит я и сам найду.
Горло снова сжала острая сухость. Он снял с пояса Штерна флягу, открутил крышку и понюхал. Вода. Она показалась ему слаще шампанского.
"Хорошо бы сейчас полежать у огня, вздремнуть, — подумал он. — Я заслужил небольшой отдых. Да вот беда. Стоит только на минуту прикрыть глаза, и они больше никогда не откроются".
Револьверы казались тяжелыми, как пудовые гири. Но и сняв с себя оружейный пояс, Гончар не почувствовал никакого облегчения. Ноги волочились по листве, и он часто останавливался, обняв дерево и стараясь отдышаться. Луна еще не взошла, но он видел перед собой тропу, натоптанную карателями. Хорошо еще, что она вела под уклон. Теряя последние силы, Гончар добрался до края обрыва и там услышал шум бегущей внизу реки.
"Вот и ущелье, — понял он. — Вот мы и пришли". Его ноги подкосились, и он повалился на камни.
— Но-но, — сказал он. — Не хватало еще свалиться в пропасть. Вставай и иди дальше. Или ползи, по крайней мере.
Он прополз несколько метров вдоль обрыва, когда его руки наткнулись на липкий шнур. Рядом в жестяной банке были спички, обернутые в промасленную бумагу. Штерн предусмотрел все — и внезапный ночной дождь, и утреннюю росу. Степан был уверен, что и динамит на осыпях люди Крэка разместили именно так, как того требовал педантичный Штерн. Значит, можно не волноваться. Все сработает, как часы. Лишь бы не проспать на рассвете.
Он сдвинул несколько камней так, чтобы опереться на них спиной, и сидел на краю обрыва. Внизу, под ногами, неумолчно гудела река.
Ночь пролетела быстро. Гончар еще успел полюбоваться ярким и стремительным восходом. В утреннем свете стало видно, что от того места, где он устроился, вверх по осыпям уходит не один шнур, а сразу три. И снова он мысленно похвалил Штерна за тщательно выполненную работу.
Эскадрон вошел в ущелье незадолго до полудня, когда Гончар, измученный жаждой, уже выпил всю воду из фляги. Он с трудом дождался, когда вся колонна покажется внизу, на галечном берегу. Всадники ехали парами, опасливо поглядывая вверх. Но они, конечно, не могли заметить ни зарядов, спрятанных под валунами, ни бегущих по осыпи огоньков, оставляющих дымный след.
Степану очень хотелось увидеть, как сработает динамит, но он понимал, что опасно оставаться на краю обрыва. У него не осталось сил, чтобы встать на ноги, и он пополз вверх, впиваясь пальцами в камни. Еще рывок, и еще один… Склон вздрогнул так, что Гончара подбросило. По ущелью прокатился раскат грома. Еще один удар, и еще! Навстречу Степану сверху покатились мелкие камни. А за его спиной все нарастал оглушительный шум сходящей лавины. Воздух заволокла пыль. Гончар почувствовал, что земля под ним вздрагивает, вздымаясь и опускаясь, как лед над волнами. Он понял, что еще немного — и этот участок склона обрушится вниз. Страх придал ему сил, он вскочил на ноги и, хватаясь за все, что попадалось под руки, рванулся вверх. Он уже ничего не видел в густой пыли, а земля уходила из-под ног. Мрак и холод окутали его, и он подумал, что наконец-то добрался до леса. Руки наткнулись на холодную землю, он поскользнулся и рухнул на склон, обхватив угловатый обломок скалы и прижимаясь к нему грудью.
Грохот за спиной понемногу затихал, но мрак не рассеялся. "Может быть, я ослеп?" — испугался Степан. Он не видел ничего, кроме плотной пыльной завесы и потрескавшегося камня перед глазами.
Понемногу он стал различать перед собой редкие искривленные стволы и низко свисающие голые ветви. Он снова пополз вверх, удивляясь темноте. "Похоже, поднялось такое пыльное облако, что через него не пробивается солнечный свет", — подумал он.
Но и в этой темноте ему было видно, что лес неузнаваемо изменился. Вместо могучих сосен склон покрывали низкие деревца. Кое-где на ветвях болтались пожухлые бурые листья. А под деревьями на палой листве искрился иней.
"Кажется, я забрался слишком высоко", — подумал Степан и оглянулся. Но не увидел ничего, кроме непроницаемой стены тумана, надвигавшегося на него снизу.
43. ТЫ НЕ ОДИН
— Да вот же он! — прозвучал в темноте голос Джека Тандерса.
— Я же говорил, что он выйдет сегодня! — радостно отозвался Домбровский. — Говорил? Жаль, мы не успели заключить пари!
"Как они тут оказались? — удивился Гончар, чувствуя, как сильные руки поднимают его с земли. — И почему Тандерс говорит по-русски?" — На ногах держишься? — спросил Домбровский. — Вот и молодец. От тебя больше ничего не требуется. Только переставляй ножки, топ-топ, и потихонечку-полегонечку вылезаем…
— Пить, — с трудом выговорил Степан.
— Ранен? Спина вся в крови.
— Ерунда. Дайте воды.
— Сейчас дадим, сейчас.
— Я смочу тебе губы, станет легче, — сказал Тандерс. — Ну-ка, постой.
Влажная тряпка скользнула по лицу Степана, и он впился в нее зубами, чтобы выжать в рот хоть каплю воды. Сглотнув, он вдруг и в самом деле почувствовал облегчение.
— Вот пусть тебя сначала доктор посмотрит, тогда видно будет, — сказал Домбровский. — Можно ли тебе пить воду или нельзя. Или можно пить только воду, а все остальное нельзя. И это будет ужасно, потому что мы такую поляну накрыли! Где ж тебя так зацепило?
— По дурости, — выдохнул Степан. — Затеял пальбу в упор. Сам виноват. А где князь?
Вместо ответа оба рассмеялись и быстрее потащили его вверх. Он почувствовал под босыми ногами твердую дорогу. Впереди вспыхнул яркий свет. Он исходил из двух низких прямоугольных фонарей, и Гончар зажмурился, не выдержав пронзительного сияния. Когда же он открыл глаза, то увидел, что Домбровский одет в камуфляжный костюм и на плечах у него погоны с двумя зелеными звездочками. Степан повернулся к Тандерсу. Тот был в короткой дубленке, под которой сияла белоснежная сорочка. Приспущенный галстук сбился набок.
— Что за маскарад? — спросил он, и они снова расхохотались.
— К доктору, — задыхаясь от смеха, просипел Тандерс, — срочно к доктору, пока у пациента крыша не съехала окончательно.
Они подвели его к низкой черной машине. Мягко шелестел двигатель.
— Эта повозка называется автомобиль, — серьезно произнес Домбровский. — Она способна ездить без помощи лошадей. Как паровоз, например.
— Хватит издеваться, — слабеющим голосом попросил Степан. — И отпустите меня. Сам дойду.
Он сам дошел до машины и открыл заднюю дверь. Почему-то он был уверен, что его место там. И еще он был уверен, что в машине его кто-то ждет. Он даже догадывался — кто. Но боялся в это поверить.
— Я же обещала тебе, мы найдем друг друга, — сказала Милли.
— Не помню.
— Вспомнишь. Все вспомнишь.
— Можем ехать? — спросил Тандерс, садясь за руль.
— Да, и побыстрее, — приказала Милли.
Машина мягко рванулась, и Степана вжало в упругие подушки сиденья. За окном мелькали темные силуэты деревьев. Под колесами погромыхивала неровная дорога. Вот впереди показались цепочки фонарей, машина вывернула на шоссе и понеслась почти бесшумно, словно по воздуху.
— Я не поверил, что ты погибла, — сказал Гончар, разглядывая дорогое лицо.
— Ты о чем? — Она поднесла палец к подбородку, ненадолго задумавшись. — Ах да, ты же только что оттуда.
— А ты — не только что?
— Не знаю, — протянула она, — стоит ли сейчас об этом?
— Чем раньше, тем лучше, — повернулся к ним Домбровский. — Нечего нюни разводить.
— Ну, хорошо. — Милли сжала ладонь Степана. — Ты только что вышел из ущелья Последней реки. А я покинула его семь лет назад.
— Что? Семь лет…
— Да. И оказалась на дороге между Денвером и Колорадо-Спрингс. Как раз посредине. На обочине горел костер, вокруг него грелись какие-то монашки. У них сломался автобус, и они ждали техничку. Увидев меня, ободранную, в крови, они решили, что я попала в аварию. Мне и правда досталось.
Она улыбнулась и продолжила с гордостью в голосе:
— Там, на Червивой Горке, я вызвалась увести солдат за собой. Думала, они погонятся за лошадьми, а я потом незаметно отстану и поеду им навстречу, вся такая белая и пушистая, сама невинность. "Ой, здравствуйте, а я та самая профессорская дочка, которую вы спасаете!" Как бы не так. Они сели мне на хвост слишком быстро, и мне оставалось только скакать что было сил. Потом я карабкалась по скалам, попала под лавину, висела над пропастью, держась за какой-то прутик. Чудом вылезла. И попала к монашкам. В двадцатый век.
