Сотни лет назад индейцы хопи умели добывать медь. Когда на их землях появились испанцы, хопи поделились с ними своими знаниями. Из меди получались отличные украшения, но испанцам почему-то больше нравилось золото, и залежи медной руды оставались нетронутыми еще очень долго. Когда Мексика обрела независимость от испанской короны, новым властям было не до меди. Разработка месторождений началась только после того, как изрядный кусок мексиканской территории был продан Соединенным Штатам. Благодаря этой сделке наконец-то сформировалась постоянная граница между двумя странами. Американцам досталась удобная трасса для прокладки железной дороги, а президент Санта-Анна получил свои десять миллионов долларов да и ушел в отставку под давлением возмущенной общественности.
      На новых землях появились изыскатели, за ними пришли старатели, а потом появились шахты и рудники. Медь залегала неглубоко и была, казалось, повсюду. Почти каждый, кто успел застолбить участок на склоне холма, мог быть уверен, что у него под ногами не просто камни да глина, а сотни тысяч долларов. Слухи о прибыльном месте распространились по всему юго-западу, и население Аризоны стало бурно расти.
      Однако удача улыбалась не всем. Медная руда — это тебе не золотой песочек. Ее не намоешь лотком в ручье, и одиночкам тут нечего делать. Кто-то нанимался на шахты, кто-то бросал работу сразу же и уезжал, а некоторые оставались, найдя себе другое занятие. Они становились обладателями земельных участков, на которых вскоре появились фермы. Места тут были засушливые, но хопи научили новых соседей использовать каждую каплю воды. А соседи к тому же умели добывать живительную влагу из-под земли. Повсюду выросли ветряки, качавшие воду из скважин. Зазеленели кукурузные поля и полосы огородов, множились стада овец и коров. Фермеры кормили шахтеров, шахтеры кормили меднорудную компанию, а та подкармливала чиновников, и все были довольны.
      Все, кроме тех, кому вечно чего-то не хватает. Таким был Джеральд Хезелтайн. Он владел крупнейшими казино и двумя публичными домами в Тирби, был совладельцем банка, рудника и нескольких мелких шахт, но все не мог остановиться в своем стремлении к богатству. Пришло время, и границы его владений, постепенно расползаясь вслед за медью, подступили к земельным угодьям фермеров.
      Его партнер, Сайрус Тирби, основавший город в пустыне, полагал, что надо остановиться и копать вглубь, а не вширь. Но медь, собранная у поверхности, была в десятки раз дешевле той, которую извлекали с глубины. Ну, пусть не в десятки. Однако даже десять выигранных процентов делали Хезелтайна счастливейшим человеком на свете. А один процент упущенной выгоды ввергал его в бездну отчаяния.
      — Так продолжаться не может, — сказал он однажды Сайрусу Тирби. — Я все просчитал. Нам надо в течение этого года скупить еще двенадцать ферм на холмах к северу от рудника. Это будет стоить шестьдесят тысяч. А вгрызаться в землю — слишком дорогое удовольствие. Чтобы поддерживать уровень добычи на прежнем уровне, придется потратить двести двадцать тысяч за три месяца.
      — Джерри, что такое для нас двести тысяч? — небрежно улыбнулся полковник Тирби. — Месячный доход всех наших заведений. Вложим их в дело. Банковские сейфы и так трещат по швам. Пусть деньги поработают немного.
      — Я не против. Деньги должны работать. Но у нас нет гарантий, что в глубине мы не наткнемся лишь на пустую породу. Если пласты меди тонкие, нас ждет крах.
      — Гарантии? Их может дать наш геолог. Старина Адамс копается здесь седьмой год. Думаю, что он может дать гарантии, — веско заявил полковник. — Кстати, я как раз собираюсь его навестить. Надо приготовиться к большой охоте. Прогуляюсь с рейнджерами на виллу и к старику загляну. За гарантиями.
      — Когда вернешься?
      — В понедельник. Пожалуйста, Джерри, обещай мне, что ты не будешь наезжать на фермеров.
      — Я и не наезжаю. Я просто хочу, чтобы они немного потеснились. Разве тут мало земли? И деньги мы им дадим приличные…
      — Джерри, Джерри, угомонись. Куда им уходить? В Мексику? Поставь себя на место фермера…
      — Сайрус, не надо демагогии, мы не на предвыборном митинге. Чтобы встать на место фермера, мне надо было в юности не учиться, не работать над собой, не отказывать себе во всем, а тупо плыть по течению, как все вокруг, которые стали фермерами, шахтерами и официантами. А я стал Джеральдом Хезелтайном, и теперь мне цена — три миллиона долларов, если считать только недвижимость и акции. Ну, и как я встану на место фермера?
      — Ты никогда не будешь удачливым политиком, — смеясь, заключил полковник Тирби. — Не дано тебе уловить чаяния избирателя. Думаешь только о себе. Обещай мне хотя бы ничего не предпринимать, пока я не вернусь с гарантиями.
      — Или без них, — сказал Хезелтайн.
      Полковник отправился в свои охотничьи угодья, а Хезелтайн вызвал к себе человека по кличке Мутноглазый.
      Это был выходец с Юга. Возможно, из Луизианы, потому что имя у него было французское — Джон Лагранж. Хезелтайн не знал о нем почти ничего и не хотел знать. Мутноглазый не задавал лишних вопросов, работу выполнял добросовестно, а заработанные деньги тут же спускал в одном из игорных домов — то есть попросту возвращал их Хезелтайну.
      Кличка приклеилась к нему из-за особенностей глаз. Они были светло-серыми, почти бесцветными, что на фоне смуглого лица и густой черной шевелюры производило жутковатое впечатление.
      — Ты давно был в Нижнем городе? — спросил Хезелтайн.
      — Что мне там делать?
      — Там есть замечательная таверна.
      — Ну да, в которой собираются свинопасы, курощупы и прочие говнодавы. Нет, сэр. Спасибо, сэр. Я уж лучше в «Парнасе» посижу.
      — «Парнас» никуда не денется. Завтра вечером в таверне будет собрание фермеров. Их предводитель, Пит Виллис, любит после выпивки хвататься за кольт. Запомни имя — Пит Виллис. Он подбивает фермеров на войну против меня. Мне это надоело. С ним давно пора разобраться.
      — Понимаю… — Мутноглазый принялся теребить длинный ус. — Значит, собрание? Много их съедется туда?
      — Думаю, человек десять-двенадцать.
      — И обратно, конечно, поедут кучей. Так-так… Извиняюсь, я не расслышал — где, ты сказал, находится ферма этого Виллиса?
      — По-твоему, я должен знать адрес каждого ублюдка в Аризоне?
      — Извиняюсь, босс. Значит, собрание? Ладно, пусть будет собрание…
 
      Проще всего убить человека по дороге к дому. Он может плутать где угодно, но всегда вернется к родному порогу. Значит, здесь его и надо поджидать.
      Однако на этот раз Мутноглазому пришлось отказаться от самого простого решения.
      Джон Лагранж, как всегда, тщательно подобрал одежду для работы. Вязаный галстук на резинке, желтые ботинки и шляпа, похожая на паровозную трубу, — все это придавало ему вид прощелыги-горожанина, какого-нибудь агента по продаже лотерейных билетов. Такие фигуры довольно часто заезжали в Нижний город — так назывался район Тирби, расположенный на северном склоне Медного холма. Там располагались продовольственные склады, лавки и постоялые дворы для деревенщины. Фермеры со всей округи съезжались туда, чтобы купить дрожжи, табак или фургонные шины, а также узнать и обсудить последние новости.
      Собрание фермеров проходило за длинным столом. Участники потягивали пиво, дымили самокрутками и мрачно слушали речи своего председателя. Однако его призывы к совместным действиям вызывали у слушателей только усмешку — у кого сочувственную, у кого скептическую. «Каждый сам за себя» — вот что могли бы написать фермеры на своем знамени. Если бы только они ухитрились собрать несколько долларов, чтобы скроить себе знамя.
      Лагранж устроился у стойки бара и заказал бутылку виски и большой стакан. Его напарник, Бингл, топтался в другом углу таверны, увлеченно следя за сражением на бильярдном столе. Сходка фермеров подходила к концу. Они вяло перебрасывались замечаниями о ценах на лес и стройматериалы.
      — Черт его знает, — проговорил один из фермеров, — а надо ли строиться дальше? Нужен новый сарай, позарез нужен. Ну, а вдруг придется съезжать? Оставить все под снос?
      — Не горюй. Чем больше ты вложишь в хозяйство, тем дороже сможешь его продать.
      — Да? У компании твердая цена. Пять тысяч — и весь разговор. И куда мы денемся с такими деньгами? Обратно на Восток?
      — Даже и не думай о продаже, — раздался густой бас Пита Виллиса. — Сами видите, люди, у нас нет иного выхода. Если мы уйдем со своей земли, нас ждут разорение и голод.
      — Если не уйдем, то же самое…
      Лагранжу нравился этот Виллис. Такие люди обычно становятся вожаками в любой человеческой стае. В нем было слишком много жизненной силы, чтобы оставаться гордым одиночкой, к каким причислял себя Мутноглазый. Нет, если бы Пит Виллис оказался вне закона, он не стал бы наемным убийцей. Он создал бы грозную и неуловимую шайку, и не одна шерифская звезда была бы прострелена его пулями, и негритянки пугали бы его именем своих негритят.
      Пит Виллис был худой и высокий. Даже сидя он был выше всех. Его лицо было как лошадиная морда — вытянутое, с крупными зубами и чуть вывернутыми ноздрями, с широко расставленными черными глазами под высоким лбом, на который падала густая русая челка. Ну, просто вылитый конь. Породистый конь, своенравный и неукротимый.
      — Хорошо тебе говорить, Питер. У тебя только жена да сын, а у нас в семьях по шесть-семь ртов.
      — Нам-то что, а вот за детей страшно. Может, пока не поздно, перебраться отсюда?
      — Да поймите вы! Стоит только одному продать свой участок, как рудник вклинится в наши поля! И тогда остальным придется гораздо хуже, чем сейчас.
      — Вот то-то и оно, Виллис, то-то и оно…
      Лагранж понял, что сейчас самый подходящий момент для того, чтобы вступить в дело. Он обернулся к столу фермеров и сказал:
      — Извините, господа, что я вмешиваюсь, но мне послышалось что-то знакомое. Кто-то из вас назвал имя Питера Виллиса. Он здесь?
      — Да. Я здесь.
      — Виллис? Питер Виллис из Колорадо? Тот самый? Не может быть!
      Пит Виллис с недоумением разглядывал Лагранжа, а тот подхватил бутылку со стаканом и, пьяно пошатываясь, направился к фермерскому столу.
      — Питер Виллис, какая встреча! Давай выпьем за то, что ты воскрес из мертвых!
      — Ты, друг, меня с кем-то путаешь. — Виллис вышел из-за стола. — Я тебя знать не знаю и пить с тобой не собираюсь. Ты уж извини.
      — Ты меня не знаешь? Ну конечно, откуда такая важная птица, как Питер Виллис, может знать простого телеграфиста!
      Фермеры тоже стали подниматься из-за стола, собираясь уходить. Виллис уже стоял у самого порога, когда Лагранж выкрикнул с пьяной ухмылкой:
      — Ты всегда так быстро сматываешь удочки, Виллис! Куда ты бежишь? Не хочешь узнать новости с нашей шахты?
      — Какой шахты? — Виллис смотрел на него с отвращением. — Что может знать о шахте человек с такими белыми руками? Ты держал в руках что-нибудь тяжелее ложки? Зря ты так много выпил сегодня.
      — Извините, мистер, я обознался. — Лагранж шаркнул ногой и нелепо поклонился, расплескав виски из стакана. — Тот Виллис, которого я знал по шахте Стоунбридж, не стал бы убегать. Хотя он все-таки страшно похож на тебя. Такой же длинный. Когда его вымазали дегтем, обваляли в перьях, а потом подвесили к шесту, чтобы пронести по всему поселку, он все время цеплялся спиной за дорогу. Вот смеху-то было! Извините, мистер, я обознался!
      В таверне повисла напряженная тишина. Бингл, стоя в притихшей толпе у бильярда, выдал свою реплику:
      — Что-то такое я слышал. Вроде говорили люди про шахту Стоунбридж. Кажется, там поймали вора?
      — Да, вора! Он крал у своих! У таких же бедняков, каким сам прикидывался! — Лагранж обличительно ткнул пальцем в сторону Виллиса. — А под тюфяком у него нашли пару тысяч долларов и все часы, что пропали в поселке!
      Виллис стоял один на пороге таверны, все его друзья почему-то отодвинулись в стороны. Он тяжело дышал, и рука его тянулась к кобуре. Заметив это, Лагранж решил ускорить развязку. Он наполнил стакан и протянул его окаменевшему фермеру:
      — Виллис! Дело прошлое! Давай выпьем за то, что ты живой и здоровый! Я думал, тебя давно повесили!
      Рука Пита Виллиса оторвалась от кобуры и медленно поднялась, принимая стакан из руки Лагранжа. Мутноглазый успел зажмуриться раньше, чем виски выплеснулось ему в лицо. Делано испугавшись, он отшатнулся назад к стойке, судорожно вытирая лицо рукавом.
      — Ты, слизняк, — с трудом выдавил из себя Виллис, — брехун ты позорный, забери свои слова обратно. Иначе я свинцом загоню их в твой вонючий рот!
      Фермер допустил ошибку — на Западе нельзя угрожать безоружному. Он сам загнал себя в ловушку.
      — Ты назвал меня лжецом! — закричал Лагранж. — Эй, люди, все слышали? Дайте мне что-нибудь, чтобы я мог ответить этому вору!
      Он, как слепой, вытянул руки перед собой и шагнул сначала в одну сторону, потом в другую, прежде чем наткнулся на Бингла:
      — Друг! Дай мне свой револьвер! Я покажу этому воришке, кто из нас настоящий брехун!
      В его руке оказался кольт со спиленной мушкой.
      — Он заряжен? Как из него стреляют? На что нажимать? — суетился Лагранж, натужно, двумя руками взводя курок и поднимая револьвер. — Ну, гад, получай!
      Мутноглазый мог уже три раза убить фермера за то время, пока ломал комедию. А тот даже не шелохнулся, держась за рукоятку своего длинного облезлого «уокера». И только после того, как Лагранж крикнул «получай!», Виллис выхватил револьвер из кобуры.
      Лагранж выстрелил первым, и пуля ударила в правое плечо Виллиса. Фермер пошатнулся, рука опустилась, он все-таки нажал на крючок, но пуля ушла в пол. Мутноглазый выстрелил еще раз, в сердце, и Виллиса развернуло влево. Он запрокинул голову, и на губах его проступила пена. Все его тело передернула страшная судорога, он выгнулся дугой и повалился на пол, с громким стуком ударившись о доски затылком.
      — Боже! — закричал Лагранж. — Что я наделал! Что наделал!
      Громко рыдая, он выбежал из таверны, не забыв, однако, опустить свой любимый кольт в карман сюртука. За спиной хлопнула дверь, кто-то выбежал наружу, но преследователи не могли видеть Мутноглазого — он уже нырнул в проход между складами.
      Его конь стоял за углом, привязанный к штакетнику рядом с лошадью шерифа.
      — Ну, как прошло? — спросил тот. — Я слышал три выстрела.
      — Моих было два, — сказал Лагранж, ловя стремя носком.
      — На тебя это непохоже.
      — А мне и надо, чтоб не было похоже на меня, — сказал Мутноглазый. — Иди принимай работу.

      Майор Кардосо сдержал слово. Едва завидев среди шахтерских палаток большой шатер под вывеской «Дом Азарта», он направил к нему свою кобылу.
      Мануэль, правивший лошадьми, оглянулся:
      — Куда он?
      — Поворачивай за ним, — сказал Кирилл. — Постоим здесь немного.
      Илья и майор уселись за свободный столик, сколоченный из двух больших ящиков. Ящики поменьше служили здесь стульями, и стойка бара была сделана из ящичных досок, пестрых от разнообразных надписей и штампов.
      Кирилл задержался у стойки, оглядывая витрину.
      — Эти бутылки не продаются, — предупредил его бармен. — В прозрачных — подкрашенная вода, а в темных пусто. Стоят для красоты. Тут никто не заказывает ничего, кроме пива и бурбона.
      «Весьма разумно, — подумал Кирилл. — А на этикетки все равно приятно посмотреть. Вспомнить, как впервые попробовал шампанское…»
      — Вода есть?
      — По цене пива.
      — Три бокала воды. И еще. Где я могу остановиться на неделю? Хотелось бы пожить в приличном номере. Два месяца под открытым небом…
      Бармен сочувственно кивнул, наполняя бокалы водой из оцинкованной фляги:
      — Я сам когда-то пришел сюда из Канзаса на своих двоих. Месяц в седле, а в Тумбстоне лошадь украли. Не поворачивать же обратно. Двинулся пешком. Так что любой, кто въезжает в Тирби не на дилижансе, для меня как брат родной. С вас три доллара, сэр. А насчет отеля — посоветую «Амбассадор». Это напротив главной конторы. Там и почта, и банк. И номера приличные. Водопровод. Днем даже бывает горячая вода. Белье меняют каждую неделю, а внизу как раз прачечная. Так что двигайте туда, сэр, не прогадаете.
      Кирилл взял поднос с тремя бокалами не слишком прозрачной воды и направился к столику, где Илья и Кардосо уже выстроили столбики фишек и перетасовали покерные карты. Он не собирался играть и подсел только для того, чтобы матч-реванш не затянулся. Гостиница, расположенная возле офиса меднорудной компании, да еще по соседству с банком, безусловно, была самым подходящим местом для проживания. Будет крайне досадно, если они опоздают занять там номер.
      — Вы уже договорились насчет времени? — спросил он.
      — Естественно. Играем полчаса, — рассеянно ответил Илья, разглядывая свои карты. — Банкиром будешь? Или подождешь нас в фургоне?
      — Для двоих банкир не нужен. Лучше я буду смотреть на часы.
      Он и в самом деле выложил карманные часы на стол и смотрел только на циферблат, объявляя каждые пять минут, сколько еще осталось. При этом Кирилл не забывал следить за окружающими. Здесь довольно строго следовали карточному этикету, и никто не глядел на новых игроков. Исключение составляли трое невзрачных типов, слонявшихся вдоль наклонных стенок шатра. Они бросали равнодушные взгляды на столы и тут же отворачивались. Иногда один из них подсаживался к стойке и наблюдал за играющими оттуда. Кирилл видел, что эти трое как-то связаны между собой, хотя они ни разу не переглянулись и ухитрялись все время находиться в разных концах шатра. Возможно, то были местные борцы с шулерами. Или, наоборот, подручные какого-то шулера, который сейчас работал за одним из игровых столов.
      — Осталось пять минут, — объявил Кирилл.
      — Удваиваю. — Илья подвинул стопку фишек.
      — Отвечаю. И открываемся. — Кардосо разложил свои карты на столе. — Пара на семерках.
      — Вы победили. Я без пары. — Илья сгреб карты и принялся тасовать. — Последний заход, майор?
      — Пожалуй, достаточно. Будем считать, что я отыгрался.
      Они вышли из шатра и направились к фургону, где Рико возился около лошадей, поправляя упряжь. Кирилл не сразу узнал его, потому что мексиканец успел сменить свои белые одежды на клетчатую рубашку и просторные замшевые штаны. Мануэль, тоже одевшийся подобным образом, стоял в сторонке и о чем-то шушукался с мексиканцем в дырявом рабочем комбинезоне.
      — Меня восхищают люди, способные вот так запросто выйти из игры, — сказал Илья. — Я очень долго учился справляться с азартом. А у вас это получается так непринужденно.
      — Я не знаю, что такое азарт, — спокойно ответил Кардосо. — Игра доставляет удовольствие, не более того. Сумма проигрыша иногда огорчает, к выигрышу я равнодушен. Но что такое азарт, для меня всегда оставалось загадкой. Возможно, как раз поэтому я до сих пор играю. Наблюдаю за партнерами и пытаюсь заразиться их чувствами.
      — Получается? — спросил Кирилл.
      — Нет. Мне ближе другое. Опасность, неизвестность, риск — все это манит людей. За карточным столом многие рискуют остаться не только без денег, но и без головы. Однако мне это смешно. Риск должен иметь смысл. Например, на войне.
      — В таком случае мы квиты, — сказал Илья. — Отправившись с нами, вы здорово рисковали.
      — Пара стычек за всю дорогу? — Майор пожал плечами.
      Кирилл вспомнил, как хладнокровно Кардосо расстрелял налетчиков, прячась в кустах.
      — Кажется, вы весьма огорчены, что не удалось еще и повоевать с апачами, — сказал он.
      — Я с самого начала был уверен, что они блефуют, — вяло улыбнулся Кардосо. — Там не было места, чтобы скрыть большую банду, а без перевеса они не нападают. Вряд ли они нас выслеживали. Видимо, старик просто куда-то направлялся, а мальчишки его сопровождали. Между прочим, апачи — самая азартная нация из всех, кого я знаю. У них много разных игр, но чаще всего они режутся в цветные палочки. Что-то вроде «верю-не верю». Кстати, Крис, знаете, почему старый апач не убил вас? Он увидел, что вы играете с ними. И сделал ответный ход. Но вот когда вы предложили ему воду, мне стало не по себе. Апачи не знают великодушия, милости. Доброта воспринимается ими как проявление слабости. А слабым незачем жить.
      — Старый апач понял меня лучше, чем вы. Я не из доброты предложил ему воду. Он не умирал от жажды. Я показал, что считаю его равным себе. И прибавил к воде четыре трупа, которые мы оставили за спиной. Старик все понял правильно.
      — В любом случае, путешествие было приятным. — Кардосо протянул руку ему, затем Илье, а потом обменялся рукопожатием с Мануэлем и Рико. — Не забудьте, о чем мы говорили ночью. Если будете в Мексике, охотно приму вас в свой эскадрон.
      — Куда вы сейчас?
      — Не знаю. Навещу друзей, а они скажут, куда ехать.
      Он щелкнул каблуками и небрежно поклонился. Когда его белая кобыла скрылась за палатками, Илья сказал:
      — Черт возьми, я был готов все бросить и отправиться вместе с ним.
      — Зачем?
      — Просто так. Кажется, я больше никогда не сяду за карты. Пропал интерес.
      — Тебе все же придется немного поиграть, — сказал Кирилл. — В интересах нашего бизнеса.
      — Опять бизнес, — скривился Илья. — Там люди революцию готовят, а ты все о бизнесе. Ладно, поехали. Только куда?
      — Будем искать отель «Амбассадор». — Кирилл увидел, что Рико смотрит на него, не решаясь задать вопрос. И сказал: — Мне нужны люди, которые будут присматривать за фургоном и лошадьми, пока мы будем заняты своими делами. Оплата — доллар в день. Устраивает?
      Рико кивнул.
      — Найдите себе место, где будете жить. Постоялый двор или еще что-нибудь. — Кирилл выгреб из кошелька все мелкие монеты. — Вот деньги, заплатите за овес и постой. Когда устроитесь, приходите к отелю, обсудим наши планы.
      — Да какие наши планы, сеньор Крис, — заулыбался Мануэль. — Обойдем все богатые дома, поговорим с прислугой и найдем Луиситу. Рассчитаемся с хозяевами — и домой. Но мы можем вас подождать, чтоб вернуться всем вместе. Нам-то что? Нам спешить некуда.
      — Все равно, жду вас возле «Амбассадора» примерно через час.
      — «Амбассадор» — плохое место, — буркнул Рико.
      — Почему?
      — Там грабят.
      — Да, это плохое место, — поддержал его Мануэль. — Пока вы играли, мы поговорили с земляками. Они рассказывают, в больших гостиницах творятся дурные дела. Ляжет человек спать, запрется в комнате, а ночью в стенке открывается потайной ход. Воры его обчистят, а он и не заметит. Утром хватится, что кошелек пустой, да только поздно будет. Парни сами строили такую гостиницу. Они тут все строили. Так что давайте лучше вместе поживем на постоялом дворе. Среди бедняков спокойнее.
      — Спасибо за совет, амиго. — Илья хлопнул мексиканца по плечу. — Теперь я точно знаю, что «Амбассадор» — самое подходящее для нас место.
      Они переоделись в фургоне. На этот раз приличные городские костюмы отправились на самое дно чемодана — они понадобятся еще нескоро. Сейчас надо было выглядеть так, чтобы не выделяться. Однотонные рубашки с едва заметной вышивкой на плечах; добротные жилеты тисненой кожи — не слишком новые, но и не заношенные; брюки с замшевыми накладками. Одной из важнейших деталей наряда был оружейный пояс. Кирилл прицепил к нему кобуру с легким «смит-вессоном». Остерман, поколебавшись, остановил свой выбор на «веблее» — этот револьвер был не таким роскошным, как его любимый «миротворец» с перламутром и серебром, зато гораздо легче. До блеска начистив сапоги, Кирилл и Илья приторочили чемоданы к седлам и направились туда, где над морем палаток возвышались несколько зданий. Там начинался собственно город. Он стоял на крутом холме, и все лучшие здания занимали вершину, а рабочие окраины лепились к склонам.
      — Надо поговорить с мексиканцами, которые строили офис конторы, — сказал Илья. — Может, они и сейфы туда затаскивали. Конечно, они, больше некому. Они могут многое рассказать.
      — Этим займусь я, — сказал Кирилл. — Твое дело — игорные заведения.
      — И публичные дома, — добавил Илья. — Девчонки знают все обо всех. Может быть, и про Луиситу что-нибудь разведаю.
      — Если и разведаешь, не стоит говорить об этом Рико. Иногда лучше ничего не знать.
      — А по-моему, наоборот. Чем раньше он узнает, что ему надо искать другую невесту…
      — Да не нужна ему другая, — сказал Кирилл. — Ты рассуждаешь как типичный северянин. На юге все по-другому. Если Рико найдет Луиситу в борделе, это конец всему. И ему, и Луисите, и борделю.
      Они выбрались на центральную улицу, разделявшую поселок на две части. Ниже по склону холма были в беспорядке разбросаны шатры и землянки, и от дымящихся костров тянуло запахом подгоревших кукурузных лепешек. По другую сторону дороги выстроились ряды брезентовых палаток, между ними белели столбики с указателями, и за каждым рядом виднелся дощатый навес, а под ним — длинный стол со скамьями. Там, на краю этой части поселка, даже были умывальники и будки сортиров.
      Приглядевшись, Кирилл заметил, что среди шатров и землянок попадались в основном мексиканцы — краснолицые, скуластые, в соломенных шляпах. А возле армейских палаток кое-где сидели в тени навесов представители белой, цивилизованной расы. И чем ближе становился центр Тирби, тем меньше попадалось на их пути мексиканцев.
      Дорога петляла, поднимаясь все выше по холму. Когда же палаточный городок остался за спиной, их лошади остановились перед цепью, натянутой поперек дороги между двумя деревянными зданиями. Тут же стояла добротно сколоченная будка часового, откуда вышел розовощекий блондин с латунной звездой на куртке.
      — Добро пожаловать в Тирби, — произнес он, внимательно оглядывая пришельцев. — Вы из Мексики?
      — Нет, из Колорадо, — ответил Остерман. — А какая, собственно, разница?
      — По этой дороге приезжают из Мексики. Обычно мы их сразу заворачиваем вниз, к палаткам. — Охранник сдернул цепь с крюка, и она со звоном упала в песок. — У нас тут строго. А мексиканцы, знаете, вечно начинают бузить, только пусти их в салун. Как же вы ехали, что оказались на этой дороге?
      — Заплутали в пустыне.
      — В пустыне? Там никто не ездит. Надо было ехать через Тумбстон. А в пустыне апачи. Целая дивизия апачей. Говорят, их собрал сам Джеронимо. Как они вас пропустили?
      — Видимо, они тоже решили, что там никто не ездит, — улыбнулся Илья.
      Вдоль улицы сплошной стеной выстроились серые однотипные дома, и такой же сплошной лентой тянулись по обеим сторонам однотипные вывески. «Салун», «Салун», еще «Салун», «Салун и номера», «Обувь, шляпы и сбруя», «Напитки и лекарства», и снова «Салун». И только на небольшой площади глаз путешественника радовало приятное разнообразие: «Почта», «Банк», «Аптека», «Шериф». А выше всех, на фоне белесого неба, красовались черные буквы, сколоченные из досок, — «Амбассадор».
      В строительство отеля кто-то вбухал немалые деньги. Первые два этажа были сложены из настоящего кирпича, а не из саманных блоков, как все остальные здания на площади. Третий и четвертый этажи были деревянными, с двумя ярусами балконов. Над входом нависал портик, опиравшийся на две колонны, а входная дверь была почти сплошь стеклянной.