Ночью накануне штурма майор привел на южную заставу своих стрелков. Их было двенадцать, по числу бойниц в частоколе. Он разбил их на две команды, «Остров» и «Море», и расставил через одного. Перед этим они весь день упражнялись в залповом огне — естественно, без патронов. Майор охрип, командуя: «Остров, огонь, огонь, огонь! Море! Огонь!..»
      Пока «моряки» щелкали затворами, «островитяне» добросовестно загоняли в магазин пустую пачку.
      »…огонь! Остров!»
      Винтовки снова вскидывались к плечу.
      «Огонь, огонь, огонь…»
      Только добившись слаженности действий, майор разрешил стрелкам разойтись и попрощаться с родными, которые готовились к переходу. Никто не знал, когда им удастся свидеться снова. Но настроение у всех было приподнятым.
      Панчо Лопес, покидая заставу, показал майору, где спрятаны бочки с порохом, и предложил оставить возле них зажженный фитиль.
      — Я сам собирался их подорвать, когда вокруг соберется побольше солдатни, — посмеиваясь, говорил Лопес. — Даже жалко оставлять кому-то другому.
      — По-моему, ты ничего не потерял, — сказал Кардосо, пожимая ему руку на прощание.
      Задача, которая теперь стояла перед ними, не слишком сильно отличалась от того, чтобы взорвать себя. Лопес уходил на штурм вражеского поста на северной дороге, а майору предстояло сдерживать противника на южной.
      На рассвете наблюдатели засекли первые признаки выдвижения войск: между холмами мелькали неяркие короткие блики. Кардосо знал дистанцию до холмов — около километра. На таком расстоянии еще не видны огоньки сигарет, но вспышки спичек уже становятся заметными. Он представил, как офицеры выстраивают солдат в боевые порядки и курят сигарету за сигаретой, нервничая перед боем.
      Солнце залило теплым светом горы и макушки деревьев, но подножия холмов еще долго оставались в тени. Однако там уже виднелась шевелящаяся масса. Войска выстроились в колонну и двинулись по дороге.
      — Господи, да сколько же их там, — проговорил Мигель, стоявший рядом с майором.
      — Сколько? Рота, — сказал Кардосо. — Не больше сотни. Патронов хватит на всех.
      Он выждал, когда первые шеренги выйдут из поворота и начнут двигаться вдоль края обрыва. Теперь им некуда было деваться.
      — К бою!
      Нестройно лязгнули затворы. Сразу несколько голосов принялись бубнить слова молитвы.
      — Остров… Огонь!
      Ему очень хотелось и самому схватить винтовку, чтобы добавить свои пули к жиденькому залпу. Но нет, он должен командовать. Стрелки должны слышать его голос. И ни о чем не думать. Только подчиняться его командам.
      — Море… Огонь!
      Стоя на мешках с песком, он видел поверх частокола, что колонна продолжает приближаться. Хотя и гораздо медленнее. Видел он и то, как порой солдаты срывались в обрыв. И очень надеялся, что это успевают заметить и его стрелки.
      — Да что же это такое! — с отчаянием воскликнул кто-то, загоняя в магазин очередную пачку. — У меня уже винтовка раскалилась, а они все прут!
      — Они шагают по трупам!
      — Сейчас встанут, — пообещал майор, увидев, как передние ряды побежали вверх по склону. — Там колючая проволока. Остров — прицел «десять»! Море — продолжать огонь по колонне!
      Пехота наткнулась на проволоку. Солдаты заметались на месте, и многие побежали назад. Остальные падали в траву. Между ними суетились фигурки офицеров. Они размахивали револьверами, заставляя солдат подняться.
      «Пора и мне сказать свое слово», — подумал Кардосо, поднимая «шарпс», добытый им в Мескитале.
      Отсюда фигурка офицера казалась не толще спички. Майор задержал дыхание и плавно надавил на спуск. Дым на пару секунд закрыл обзор, но по крикам своих бойцов он понял, что не промахнулся.
      Пехотинцы бежали обратно. Сталкивались с теми, кто продолжал подниматься по дороге, и останавливали их. Солдаты гроздьями скатывались в обрыв. Колонна замерла на месте, а потом потекла обратно, вниз, к спасительным холмам.
      — Прекратить огонь!
      На закопченном лице Мигеля сверкнула белозубая улыбка:
      — Вот это охота!
      Кардосо глянул на гору пустых пачек под его ногами и подумал, что даже удачная охота когда-нибудь кончается.
      — Неплохо, неплохо, — сдержанно похвалил он своих учеников. — Стреляли дружно. Дальше будет легче. Они будут жаться к скале, держась подальше от обрыва. Цельте им под ноги. Тогда рикошеты от дороги будут их ранить. А раненые нам нужнее, чем убитые. Чтобы отнести раненого вниз, нужны еще двое, а то и четверо. Так что теперь мы их остановим даже быстрее, чем в первый раз.
      Он пересчитал неоткрытые ящики и добавил:
      — Еще две атаки. А потом уходим.:
      «Может быть, лучше сказать им, что следующая атака будет последней? — подумал майор Кардосо. — Нет. Ожидание смерти хуже, чем сама смерть».
 
      Кирилл был против того, чтобы Илья пошел с ним к посту. Гильермо Ориентес не имел права рисковать собой. Ему еще предстояло вести народ к новой земле, рука об руку с другим пророком, Маноло-Мясником. Но Остерман так поджал губы и так сдвинул брови, что у Кирилла пропало всякое желание шутить на эту тему.
      С ними в горы ушли четверо молчаливых индейцев. Это были те самые ребята, что примерно раз в неделю приносили в Мараньон отрезанные головы вражеских офицеров. Они хорошо изучили все подходы к посту и за ночь обошли его, спустившись к дороге там, где их не могли увидеть часовые.
      Они переоделись, натянув солдатские мундиры. В последний момент Илья предложил всем надеть белые повязки на руку, чтобы в суматохе боя не перебить друг друга. Кирилл согласился, но добавил, что повязки должны быть на обеих руках. Илья пожертвовал на это дело свою белую сорочку. Закончив с маскарадом, они затаились в придорожных кустах.
      Ждать пришлось недолго. Едва рассвело, в ущелье послышалось перестукивание копыт. Ленивый мул медленно выкатил из-за поворота скрипучую двуколку — солдатам везли свежий хлеб из соседней деревни.
      На козлах сидел сонный капрал. Он, наверно, так и не понял, почему вдруг оказался на земле, да еще в луже собственной крови. Индеец вытер об него клинок, потом достал второй нож, поменьше, и сделал очередную зарубку на рукоятке.
      Кирилл пошел рядом с мулом, погоняя его вожжами, а все остальные укрылись под тентом. Двуколка катилась еще медленнее, чем раньше, и Кирилла понемногу начинало знобить от нетерпения. Ему уже казалась дурацкой эта затея с повязками. Часовые могут заподозрить неладное, заметив вместо капрала кого-то другого, да еще с перевязанными рукавами…
      Но часовые, занятые игрой в кости, даже не посмотрели в его сторону, когда он подвел мула к домику придорожной таверны, обложенному со всех сторон мешками с песком.
      Из таких же мешков была сложена стена, перекрывающая дорогу от одного склона ущелья до другого. И перед солдатскими палатками высились такие же, хоть и невысокие, укрытия.
      В таверне жили офицеры, и один из них, в распахнутом кителе, стоял на крыльце, бреясь перед зеркальцем, которое держал в руках солдат.
      — Сеньор капитан, хлеб доставили! — закричал кто-то из часовых.
      «Капитан? Начальник заставы! Какая удача!» — подумал Кирилл, бросая вожжи. У него за спиной легонько хлопнул полог тента. Индейцы бесшумно соскочили с двуколки. Кто-то испуганно вскрикнул и тут же замолчал, захлебнувшись кровью. Кириллу некогда было оглядываться, да и незачем. Со спины его прикрывал Илья.
      Он навел кольт на офицера.
      — Что такое! — гневно рявкнул тот, и лицо его побагровело.
      Кирилл выстрелил. Офицер согнулся пополам, упал на колени и, шатаясь, схватился за ноги солдата, который, окаменев, так и стоял с зеркалом перед собой.
      Дверь таверны распахнулась, и оттуда, теснясь, выскочили сразу двое. Они тоже были безоружными, но и по ним Кирилл выстрелил не задумываясь.
      За спиной дико визжали индейцы. Дважды грохнул револьвер Ильи.
      — Кира, что встал!
      Не отвечая, Кирилл навел ствол на окно. Как только в нем показалось чье-то лицо, он выстрелил и только после этого кинулся вперед.
      На крыльце под ногой хлюпнула скользкая лужица крови. Он ворвался в зал и принялся стрелять по мечущимся фигурам.
      — Наверх давай! — кричал Илья.
      — Прикрой!
      Взбегая по лестнице, он слышал, как на галерее хлопают двери. Едва успел вынуть второй кольт, как увидел, что в него целятся с площадки. Припал на одно колено — пуля ударила в стену над головой — выстрелил в ответ, почти не глядя, — и снова вперед.
      Вот они где!
      Он будто плясал, прыгая от стенки к стенке, и стрелял в тех, кто сгрудился за длинным столом. Звенело разбитое стекло, осколки посуды разлетались во все стороны, и в воздухе повисла кисея дыма.
      Третий револьвер был у него за поясом сзади, но он не понадобился. Вокруг были только мертвецы.
      — Стол! — закричал Илья, показывая на окно.
      Они перевернули обеденный стол и поставили его к окну, чтоб хотя бы отсюда не залетали пули.
      — Как внизу? — на бегу спросил Кирилл, собирая с пола оружие убитых.
      Илья схватил открытый ящик с патронами и скинул его с галереи вниз, к индейцам.
      — Заперлись! — доложил он, вернувшись. — Там у них шкаф с винтовками! Можем держаться хоть до ночи!
      Офицер, лежавший под окном, вдруг зашевелился, и Кирилл выстрелил ему в голову.
      — Будем держаться, — сказал он. — Если не подпалят.
      — Тише ты! Еще услышат, — сказал Илья, стреляя через окно.
      Сразу целый рой пуль влетел в комнату, едва не обвалив потолок.
      — Нет, не подпалят, — решил Кирилл. — Кто же им разрешит сжечь начальство?
      — А кто им запретит? — возразил Илья. — Все начальство здесь. Вот идиоты! Шли бы себе по домам!
      Он прижался к простенку, быстро перезаряжая револьвер.
      — Ну где там Лопес? Чего телится!
      Кирилл, пригнувшись, перебежал к другому окну. Ноги скользили в крови и по осколкам стекла. Он увидел, что солдаты больше не мечутся по двору, а попрятались за мешки с песком и бьют по таверне оттуда.
      «Вот и отлично, — подумал он. — Теперь они даже не услышат, что на передовом посту начался бой, и не кинутся туда. Лишь бы Лопес не задержался там».
      — Ты, главное, не высовывайся! — крикнул он Илье. — Нам бы их на себя отвлечь! А убивать их — не наша работа.
      — Одно другому не мешает! — прокричал Остерман.
      — У тебя на все найдется ответ!
      — А ты думал!
 
      Стоя у бойницы, майор иногда поглядывал поверх частокола на скалы, окружавшие заставу. Как бы тупы ни были его противники, они все же могли придумать что-нибудь кроме лобовой атаки. Например, послать десяток стрелков на скалы, чтобы те сверху перебили упрямых мараньонцев.
      Однако пока волны пехоты продолжали накатываться на заставу, каждый раз оставляя на колючей проволоке несколько тел.
      «Рано или поздно они пройдут вперед по трупам, — думал майор. — Возможно, в этом и состоит тактический замысел их командира».
      Он вскрыл последний ящик и разбросал пачки своим бойцам.
      — Всё! Отбиваем этих, и уходим! Сначала «Остров», потом «Море»!
      Этот приказ он отдал машинально. Майор уже не помнил, сколько живых осталось в каждой команде, да это и не имело значения. Главное — сохранить порядок, особенно при отступлении.
      — Я останусь! — хрипя и задыхаясь, выкрикнул Мигель. — Задержу их! И бочки взорву! А вы уходите!
      Он сидел у стены хижины, одной рукой опираясь на винтовку, а другой зажимая рану на груди. Пуля пробила ему легкое, и при каждом вздохе из-под пальцев выступала розовая пена.
      «Протянет еще полчаса, потом свалится, — подумал майор. — Перевязать бы его, да не успею».
      Атака вновь приостановилась. Пехотинцы залегли уже в полусотне шагов и открыли плотный огонь по частоколу.
      Еще один пеон вскрикнул, и отвалился от бойницы, и засучил ногами в пыли. Кардосо оглядел оставшихся. Четверо. Всего лишь четверо…
      — Кончено! — крикнул он. — Уносите Мигеля! Живо!
      — Нет, дон Диего…
      — Я приказываю! Живо!
      Пеоны смотрели на него обиженно, будто подверглись несправедливому наказанию.
      «Разве мы плохо сражались? Разве мы не заслужили награды? Как можно унижать нас, приказав спасаться бегством?» — читалось в их глазах.
      Однако через пару секунд они опомнились, перевалили Мигеля на одеяло и резво затрусили по тропинке. Как только они скрылись в зарослях мескита, майор взял пару винтовок и перебрался в хижину. Здесь у него будет последний рубеж. Когда солдаты перелезут через частокол, он встретит их огнем из винтовок, потом пустит в ход револьвер. Они подбегут ближе, и он воткнет тлеющий фитиль в отверстие бочки. Сколько здесь пороха? Должно хватить для хорошего фейерверка…
 
      Стрельба оборвалась, как по команде. Кирилл осторожно выглянул из окна и увидел, что солдаты бросают винтовки и с поднятыми руками выходят из-за укрытий.
      — Вот и все. — Он сбросил чужой китель и опустил револьвер в кобуру.
      — Наконец-то! — Илья вытер лоб рукавом и, перешагивая через трупы офицеров, направился к шкафу с чудом уцелевшими стеклянными дверцами. — Теперь можно и горло промочить. Я целый час смотрел на эту бутылку и молился, чтоб ее не разбило.
      Они спустились в нижний зал, где четверо индейцев безуспешно пытались отодвинуть от двери шкаф, которым сами же ее подперли. Снаружи в окна уже заглядывали мараньонцы:
      — Есть офицеры?
      — Живых нет, — ответил Кирилл и, поняв, что дверь не откроется никогда, вылез через окно.
      — А мы взяли одного! — похвастались они. — И капрала тоже!
      Солдаты живо разбирали баррикаду на дороге, видимо, надеясь усердием заслужить пощаду. Панчо Лопес, сидя верхом на лошади, покрикивал на них:
      — Мешки далеко не относить! Складывайте рядом! Самим же укладывать обратно!
      Увидев Илью с Кириллом, он подъехал к ним:
      — Караван уже идет сюда. Народу набралось! Вот не думал, что в Мараньоне столько бездельников! Гильермо, про тебя с Маноло уже песню сочинили!
      — Напишут и про тебя, — сказал Илья.
      — Не надо песен! Лучше бы оставили мне побольше жратвы да патронов, — засмеялся Лопес, которому было поручено остаться на захваченном посту, прикрывая отход каравана.
      — Как дела на твоей заставе? — спросил Кирилл.
      — Когда мы громили передовой пост, там уже шел бой.
      — А сейчас?
      — Кто знает… Но взрыва не было. Значит, еще держатся.
 
      Майор Кардосо подпер дверь столом и скамьей и встал на колени перед окном. Стрельба не унималась, и он радовался небольшой передышке. Пока стреляют, они не кинутся на штурм. Есть время для последних молитв.
      Но слова, заученные с детства, почему-то не приходили в голову. Думалось только о том, сколько врагов он успеет уложить. И еще — донесут ли Мигеля живым. И последнее — что это там мельтешит на скалах? Неужели они все-таки сообразили послать кого-то в обход?
      «Лучше поздно, чем никогда», — усмехнулся майор и поднял винтовку, тщательно прицеливаясь в крошечную фигурку, чернеющую на фоне белого неба.
      Он уже был готов нажать на спуск, когда вдруг понял, что человек, в которого он целится, — не солдат. На нем была широкополая шляпа и просторная рубаха до колен. Рядом вырос еще один такой же силуэт, а потом они стали появляться, как муравьи из муравейника, — появлялись, мелькали и куда-то исчезали.
      Кардосо протер глаза. С гребня скалы по крутому склону скатывались люди в сомбреро. Их было много, они неслись вниз лавиной и, упав в траву, вскакивали и неслись к заставе. В руках у них были винтовки. Они стреляли в солдат!
      Грохот боя вокруг заставы оглушил его. Теперь не жалкая дюжина винтовок, а не меньше сотни стволов заговорили одновременно!
      Майору хотелось кинуться вперед, чтобы слиться с той силой, что пришла на помощь. Но он понимал, что это бессмысленно, да и опасно. Оставалось только ждать, когда хоть кто-нибудь из спасителей сам появится здесь.
      Стрельба понемногу стихла, и он услышал возбужденные, ликующие голоса. Чья-то голова в сомбреро поднялась над частоколом:
      — Эй, мараньонцы! Есть кто живой?
      Майор тщательно загасил фитиль, прежде чем выйти из хижины.
      Во дворе уже бродили какие-то оборванцы с винтовками, переходя от одного убитого пеона к другому.
      — Да это же Фелипе! — сказал кто-то, присев на корточки перед телом. — Ты смотри, вся рожа в порохе! А ведь был размазня размазней…
      — Фелипе стрелял лучше многих, — сказал майор, и все повернулись к нему.
      — Ты кто такой?
      — Я Диего из Санта-Барбары, — сказал майор Кардосо, вовремя вспомнив, как называлось его родовое поместье. — А вы откуда?
      — Мы? — Оборванцы приосанились. — Мы воины генерала Альмейды! Слыхал о таком?
      Они выдернули запорные колья, и через приоткрытые ворота на заставу хлынула целая армия оборванцев. Почти все они были босыми, и одеждой их были самые разнообразные лохмотья. Но на каждом был армейский патронташ, а то и два. И каждый нес на плече винтовку.
      Неожиданно в гомоне толпы Кардосо различил голос, который показался ему знакомым.
      — Эге! Да это вы, сеньор! Майор! Черт меня побери! А где же ваш расчудесный белый костюмчик? — Фернандо Васкес, скаля зубы, потряс винтовкой над головой. — Живой! Надо же! Значит, прорвались!
      — Рад тебя видеть, — совершенно искренне признался Кардосо.
      — Еще бы ты не был рад! — Васкес восторженно хлопал его по плечам. — Мы понеслись как угорелые, едва заслышали пальбу. Ну и побоище! Ты бы видел, сколько солдатни мы накрошили! Пойдем, пойдем, тебе будет приятно посмотреть! Там наши схватили трех офицеров! Сейчас будем их судить!
      — Некогда развлекаться. — Кардосо оглядывался, чтобы найти кого-нибудь, хоть отдаленно смахивающего на начальника. — Отведи меня к командиру.
      Генерал Альмейда отличался от своих подчиненных только тем, что имел сапоги и не носил патронных лент. Вместо них его крестьянскую рубаху перекрестила портупея. На левом боку генерала висела сабля, на правом болтался кольт на шнурке, без кобуры.
      Перед ним стояли на коленях трое пленных офицеров в изодранных мундирах. Альмейда занес над головой саблю, выругался и принялся их рубить. Кровь разлеталась веером во все стороны.
      — Генерал! — крикнул Васкес, когда все было кончено. — Я тут нашел одного живого мараньонца!
      Альмейда обернулся, тяжело дыша:
      — Что ж ты молчал, Фернандо? Я бы отдал ему саблю, чтоб он сам рассчитался.
      Кардосо с сожалением смотрел на изрубленные тела, над которыми поднимался кровавый пар. Офицеры могли бы рассказать много интересного. Например, какие силы брошены на штурм Мараньона, и есть ли у них артиллерия, и где находятся другие войска… Они уже ничего не скажут.
      «Ну и не надо, — подумал Кардосо. — Сколько бы ни было врагов, мы справимся со всеми».
      — Что молчишь, герой? — спросил Альмейда.
      — Вас ждет генерал Борхес.
      — Так он жив? Так он здесь! Ну, теперь мы им покажем!
 
      Кирилл первым забрался на скальный выступ и подал руку Илье. Остерман уселся рядом, свесив ноги, и достал из-за пазухи бутылку.
      — Сауза! — Он щелкнул по этикетке и понюхал горлышко. — Пахнет фиалками.
      — Дай сюда. — Кирилл нетерпеливо выхватил у него бутылку.
      Сделав несколько глотков, он не ощутил ни запаха, ни вкуса. Сейчас для него все пахло кровью.
      Его снова начало трясти, но это был уже не тот легкий озноб, что всегда приходил перед боем, а болезненные резкие судороги. Он знал, что еще несколько минут у него будут дрожать губы, будут трястись пальцы, и лицо будет, как у полоумного, — нет, в таком виде незачем красоваться перед людьми. Потому он и полез на скалу.
      — Смотри, сколько народу, — сказал Илья, показывая на дорогу, запруженную телегами и скотом. — Надеюсь, они все поместятся в долине Мануэля.
      Первыми через полуразрушенную баррикаду прошли конники головного дозора. За ними — два фургона с ранеными, в одном из которых лежал генерал Борхес. Две кучки индейцев, едва миновав пост, сразу поднялись на склоны ущелья и скрылись за деревьями — они будут прикрывать колонну с флангов. Потом потянулись телеги, запряженные мулами и лошадьми. А были еще и повозки, в которые впряглись люди.
      — Наших не видно, — сказал Илья. — Я так и знал. Пойдут в самом конце. Уйдут последними. Говорил же я Мануэлю, чтоб ехал первым. Но ты бы видел, как они вскинулись!
      — Впереди тоже… опасно, — медленно проговорил Кирилл.
      — Да тут везде опасно. Особенно опасно оставлять их одних. Я себе места не нахожу. Видишь — пальцы дрожат? Это потому что Рико с Мануэлем опять могут чего-нибудь учудить. А с ними девчонки. Нет, их нельзя оставлять без присмотра.
      — Останешься с ними?
      — Посмотрим… — уклончиво протянул Илья. — Если подумать, тут не хуже, чем в любом другом месте. Мне нравится говорить по-испански. И тут ни одна сволочь еще не сказала, что у меня северный выговор, что я иностранец или что евреи любят жить в Бруклине. И жратва тут такая же, как у нас в Одессе, заметил? В Штатах все пресное, даже в самых дорогих кабаках, А тут в любой грязной забегаловке все вкусное, даже самая простая фасоль. А про текилу я и не говорю…
      Он замолчал, видимо, ожидая, что Кирилл его поддержит. Но тот еще не был готов к столь многословным рассуждениям.
      — Как думаешь, мы тут услышим взрыв? — спросил Илья.
      — Услышим.
      — Я таки надеюсь, что майор придумает что-нибудь. Есть же такие шнуры, чтобы взрывать динамит. Запалит и отбежит подальше. Он же военный человек. Должен понимать, что народу не нужна его геройская смерть. Народу нужна его геройская жизнь. Давай, Кира, выпьем за его здоровье. Я бы помолился, но не умею. А выпить — это все равно что помолиться, верно?
      Кирилл только кивнул в ответ. И выпил. На этот раз текила обожгла ему глотку.
      «Отпускает», — подумал он.
      Илья тоже приложился к бутылке, и Кирилл услышал, как его зубы вызванивают дробь по горлышку.
      «Ага, Илюха, ты тоже не железный», — подумал он.
      — По крайней мере Кардосо получил то, за чем ехал сюда, — сказал Остерман, переводя дух после слишком усердной «молитвы за здоровье». — Он хотел создать народную армию? Вот она, марширует.
      Кирилл потянулся за сигарой, но его пальцы наткнулись на кобуру. Сигары остались в седельной сумке. Он не взял с собой ничего лишнего. Только оружие и патроны.
      — Курить хочешь? — Илья достал из кармана жестяную коробку. — Вот, прихватил на память. Хорошо снабжают мексиканскую армию, да? Сауза — высший сорт. Сигары роскошные, в золоте. Давай закурим, легче станет.
      — Легче? Ты что, утешаешь меня?
      — С чего ты взял? Я просто хочу покурить, чтобы немного успокоиться. Было несколько довольно неприятных минут. Особенно в самом начале. Когда ты вдруг застыл на месте, а солдаты вокруг начали хвататься за винтовки. Но то была картина, ты бы видел! Индейцы машут тесаками, кровища — во все стороны, а ты спокойненько стоишь!
      — Не будем об этом.
      — Хорошо. За здоровье майора Кардосо, который уже сегодня вечером станет полковником! — Остерман отхлебнул и передал бутылку другу. — Ох, хороша сауза! Да, у майора все получилось. А Рико с Мануэлем? У них тоже все получилось. Правда, я не уверен, что Рико долго будет радоваться. Эта Луисита — черт в юбке, она еще погоняет его скалкой по хате.
      — А ты? — спросил Кирилл.
      — Что — я?
      — Ты долго будешь радоваться?
      — Если ты про Инес, то… — Илья не договорил, резко вскочив на ноги. — Смотри! Мать твою! Не может быть!
      В ущелье входила пестрая толпа, впереди которой ехали несколько всадников. Кирилл тоже встал, чтобы лучше видеть. И увидел, что рядом с Рико едут двое. Двое, с кем он уже мысленно простился навсегда, — Кардосо и Васкес.
      — Ну что! — заорал Остерман, ликующе потрясая бутылкой. — Помогло ведь! Помогло!

      Самый короткий путь не всегда бывает самым быстрым. После встречи с Рибейрой Хезелтайн потерял в горах еще три дня, кружа по лесным тропам.
      Но, выбравшись наконец на знакомую дорогу, он не кинулся сломя голову домой.
      Хезелтайн вернулся в город ночью. Мог бы сделать это и раньше, но специально задержался в лесу возле виллы, дожидаясь темноты. А потом направился не домой, а в бордель.
      Их впустили через отдельный вход.
      — Два номера с ванной, — бросил он хозяйке. — И чтоб на моем этаже никого не было. Джону пришли кого-нибудь поумнее, чтоб язык потом не распускала.
      — А вам, сэр?
      — Сама придешь. Да не хихикай ты, дура! Поговорить надо. — Он обернулся к Мутноглазому: — Мойся, ешь, трахайся. Но только не пей. И нос из номера не высовывай!
      Хозяйка борделя когда-то была любовницей Джошуа Арлингтона. Вряд ли в городе остался хоть еще один человек, кому было бы знакомо это имя. А ведь генерал Арлингтон был самым первым владельцем этих земель. Он сам сбил кресты из четырех тополевых шестов и врыл их в землю, объявив, что забивает это место под город. Он управлял строительством и распределял земельные участки, он раздавал акции людям, которые могли бы принести пользу будущему городу. Именно Арлингтон привлек сюда полковника Тирби, заманив радужными перспективами. Но как же коротка человеческая память! Стоило генералу уйти из жизни, как о нем все забыли… Любовница, которая так и не стала женой, не унаследовала ничего, кроме хорошего отношения друзей Арлингтона. Полковник Тирби позволил ей остаться в городе, помог открыть собственное дело. Ее бордель с трудом выдерживал конкуренцию с индустрией сестер Фраун. И, если бы не полковник, сестрицы давно подмяли бы скромное заведение под себя.
      Хозяйка это понимала, и к появлению Хезелтайна отнеслась с должным трепетом.
      — Какие новости? — спросил он, лежа в горячей ванне.
      — О чем вам рассказать? — Она растерла его руку губкой и облила теплой водой из кувшина. — О новых хозяевах рудника? Они не вылезали из «Белой Розы» все эти дни, и мне почти ничего о них не докладывали.
      — О новых я сам узнаю. Давай о старых. Как поживает Сайрус?
      Намыливая ему плечи и шею, она начала пересказывать то, о чем судачили проститутки. А когда подала халат, он уже знал все, что нужно. Итак, меднорудная компания сменила владельца. На днях Тирби едет в Туссон, чтобы оформить сделку в юридической конторе. Он бы уехал раньше, но хотел дождаться Гаттера.
      — Так рейнджеры еще не вернулись?
      — Нет. — Она распахнула перед ним дверь в столовую. — Я могу сама подать ужин, но, может быть, желаете попробовать кого-нибудь из новеньких девушек?
      — Откуда взялись новенькие?
      — Их привезли для Ангелины, но она никого не взяла на работу.
      «Значит, калифорнийцы скупили не только медь, — понял Хезелтайн. — Все верно. Зачем оставлять себе отели, казино и публичные дома, если тебе не жить здесь? Не удивлюсь, если Сайрус избавился и от акций банка».
      — Сначала ужин, а потом я распоряжусь. — Он направился к столу, но вдруг подумал, что как раз в эти минуты Гаттер может въезжать в город. Значит, надо спешить. — Нет, сначала кое-что другое.
      Да, надо спешить. Пока сделка не оформлена юридически, еще все можно исправить. Надо только, чтобы полковник Тирби исчез. И тогда калифорнийцам придется обо всем договариваться с Хезелтайном.
      Приоткрыв дверь, он осторожно высунул голову и оглядел пустой коридор. И только убедившись, что ни здесь, ни на лестнице никого нет, шагнул к соседнему номеру, где расположился Мутноглазый. Звуки, доносившиеся оттуда, могли бы смутить кого угодно, даже Хезелтайна, — но не сейчас. Он прошел мимо кровати, где пышная блондинка оседлала Лагранжа, и положил на стол ключи.
      — Когда закончишь, сходи ко мне домой, — сказал он громко, стараясь перекрыть стенания блондинки. -
      Скажешь, что я тебя послал. Возьмешь из оружейного шкафа штуцер и коробку патронов к нему. Захватишь на моей конюшне вороного мерина и пегую кобылу. И живо вернешься сюда. Будут спрашивать, скажешь, что я задержусь на той стороне. Охотимся мы, понял?
      — Ага, — промычал Мутноглазый из-под нависших над лицом грудей.
      Девка, сообразив, что в комнате находится босс, перестала стонать и замедлила движения. Хезелтайн, уходя, прикрикнул на нее: