Кирилл остался доволен новым домом, в котором ему предстояло провести всего одну ночь.
      Дощатая дверь не имела ни замка, ни засова. Она легко отворилась, впуская новых жильцов. За ней, сразу у порога, стояла деревянная широкая кровать. На стене, бурой от всепроникающей пыли, сохранилось светлое пятно распятия. Дальше, за тростниковой перегородкой, находилась просторная комната. У окна стоял голый дощатый стол, а напротив него — широкий лежак.
      Ничего лишнего. И прекрасный обзор. Одно окно смотрело на дорогу, второе — на запущенный огород.
      — Сейчас женщины принесут постель и приберут здесь, — сказал Хуан. — А нас ждет кум. Стол накрыт, сеньоры.
      Стол был накрыт на веранде дома, стоявшего у самой церкви, и все деревенские мужчины уже сидели за ним. Их было шестеро, и в свете масляных ламп они казались близнецами — в одинаковых домотканых рубахах, с одинаковыми висячими усами и абсолютно одинаковым выражением на их лицах. То было выражение привычной скорби.
      Хуан немногословно представил гостей. Кум хотел что-то сказать, но тут из темноты возникли женщины с дымящимися мисками и подносами, на которых громоздились кувшинчики и плошки с разными приправами и подливками.
      Все молча следили за тем, как на тарелках вырастают горки ароматного риса, и как поверх него ложатся куриные крылышки, и как все это исчезает под слоем зелени, и на зелень льется соус…
      — От такого соуса у меня даже глаза слезятся, — сказал Мануэль, потирая руки. — Подумать страшно, что же будет с глоткой!
      — А ничего с твоей глоткой не станется, — пообещал кум, откупоривая глиняный кувшин, — потому что ты ее сейчас смочишь.
      Кирилл слегка подтолкнул Илью локтем:
      — Текилой не увлекайся.
      — Ну, хозяев обижать нельзя.
      — Нам ночную вахту стоять.
      — Шутишь?
      — Шутки кончились. Завтра избавимся от девчонок, и все пойдет по-другому.
      — Не понял. — Илья застыл, не донеся кружку до губ.
      — Хватит играть в прятки, — сказал Кирилл и чокнулся с другом. — Твое здоровье, командир.
      А на столе уже не осталось свободного места, и тарелки ставились поверх блюд. Столь обильное угощение объяснялось просто — крестьяне избавлялись от лишних запасов. Все, что не удастся взять с собой, придется съесть — не оставлять же бандитам. А в том, что бандиты непременно заявятся, никто не сомневался. И никто не хотел встретиться с ними снова. Поэтому застольный разговор быстро свелся к обсуждению предстоящего перехода.
      — Эх, были бы лошади, — вздохнул кум. — У Рамиресов есть телега, так хоть самим в нее запрягаться! И на дворе покойного Санчеса фургон стоит ладный, жалко оставлять. А сжечь рука не поднимется.
      — Лошади у вас будут, — сказал Остерман. — Десяток лошадей. Хватит и для Рамиресов, и для фургона.
      — Откуда они возьмутся? — спросил Кирилл.
      — А ты посчитай сам. Хуан со своими — три лошади. Луисита со своей командой — пять. Да Мануэль с Рико. Вот тебе и десяток.
      — А я думал…
      — Что ты думал?
      — Ничего. — Кирилл махнул рукой. — Я просто не так быстро считаю, как ты.
      Он не мог признаться, что подумал совсем о другом. Но когда утром весь поселок всполошился, узнав, что приближается банда, Кирилл только усмехнулся: «Вот и лошади».
      Весть принес житель соседней деревни. Ночь напролет он брел по дороге, толкая перед собой тачку, в которую уместилось все его имущество. Бандиты перебили всех кур, обчистили амбары, забрали мулов и коз и выгнали жителей — а потом устроились на ночлег в единственном уцелевшем доме. Да и тот пообещали сжечь утром, когда они двинутся на Паломитас.
      Начались суматошные сборы, и Кирилл был единственным, кто не принимал в них участия. Он не стал вместе со всеми запрягать, таскать, грузить. Каждый должен заниматься своим делом. Он поднялся на колокольню, затем обошел площадь, заглядывая в окна прилегающих домов. А потом подошел к майору:
      — Как вы думаете, сколько мужчин могут разместиться в одном крестьянском доме?
      — Не больше десятка.
      — Значит, банда, которую мы ждем, совсем маленькая.
      — А мы ее ждем? — Кардосо опустил на землю корзину, которую только что собирался погрузить в фургон. — Что ж, можем и подождать.
      — Вот именно, можем. Нам спешить некуда, — сказал Кирилл. — Подождем. А потом нагоним караван.
 
      Полковник Тирби заплатил ему сто долларов и сказал, что это только задаток. Возможно, он думал, что Рибейра просто умрет от счастья. Но для дона Хосе эти деньги ничего не значили. Ну, почти ничего. Конечно, приятно, когда лишняя пара сотен бренчит в кармане. Но ни за какие деньги не купишь того удовольствия, что приносит удачная охота.
      А поохотились они в этот раз более чем удачно. Мильпильяс и Лос-Фреснос оказались заселенными беженцами с востока. Всего несколько лет назад эти метисы перебрались сюда, спасаясь от мятежных индейцев. Откуда им было знать, что земли тут принадлежат богатым янки? Поселились в брошенных домах, засеяли поля, собрали урожай. Думали, что так и будут процветать, вдали от властей и войны. Да не вышло. Пусть убираются куда подальше. Дон Хосе еще обошелся с ними по-человечески. Никого не пристрелил и не ободрал догола. Покидая Мильпильяс, он прихватил мулов. А в Лос-Фресносе нагрузил их мешками с рисом и мукой. Вот и вся добыча. Прайда, за седлом каждого из его людей виднелись туго набитые сумки и вьюки. Лишний груз снижал скорость передвижения, но зато повышал настроение. А впереди еще был Паломитас, где был назначен сбор всех, кто участвовал в облаве на Маноло-Мясника. Рибейра знал, что туда подтянутся и рейнджеры, и лесные банды. Соберется большая толпа, и хорошо бы всех опередить, чтобы занять домик поуютнее, а не кормить блох в сарае.
      Он был уверен: напуганные жители поселка спрятались в горах, зарыв припасы где-нибудь на огородах. А у Сантоса, помощника Рибейры, был просто звериный нюх на такие клады. Он обязательно найдет и кувшины с текилой, и копченую свинину, и запасы овса для утомленных лошадей. Паломитас располагался у подножия гор, которые спасали его от жары и ветра. Чудесное местечко для отдыха…
      Но благодушное настроение мигом покинуло Рибейру, как только он въехал в поселок.
      Посреди площади, возле дома с верандой, стоял незнакомец, и по всему было видно, что это не местный житель. У местных не принято носить оружие, да еще сразу два кольта — один на поясе, второй под мышкой.
      Незнакомец стоял, заложив большие пальцы за ремень, и безмятежно улыбался.
      Но Рибейра, остановив свою лошадь в десятке шагов от него, не стал улыбаться в ответ.
      Дон Хосе старался одеваться так, чтобы его уважал и самый последний подонок, и самый отъявленный щеголь. Его походный жилет из тонкой красной кожи был украшен серебряным шитьем. В седельных сумках хранились шелковые сорочки, и после перехода по раскаленным пыльным дорогам Рибейра мог предстать хоть перед королевой, не опасаясь за чистоту своего воротника. О сапогах и шпорах, об изысканной шляпе и говорить нечего.
      И вот сейчас дон Хосе Игнасио де Рибейра вдруг понял, что тряпки — это всего лишь тряпки.
      Во взгляде незнакомца не было насмешки, но не было и уважения. Он просто не замечал, как одет дон Хосе. Его черная рубашка была жесткой от въевшейся пыли. Его простая шляпа выгорела сверху и лоснилась по краям полей. Его остроносые сапоги тоже были покрыты пыльной коркой. И на пальцах его не было ни одного перстня. Но Рибейра готов был сам купить этому незнакомцу и перстни, и шляпу, и дюжину сорочек, лишь бы он перестал так смотреть на него.
      Если бы Рибейра умел формулировать свои ощущения, то он мог бы сказать, что незнакомец смотрел на него не как на дона Хосе, а как на мишень в тире.
      Но Рибейра не умел формулировать свои мысли, потому что мыслей никаких и не было. А был только безотчетный страх, которого он тут же устыдился.
      — Буэнас! — Незнакомец приподнял шляпу. — Меня прислал полковник Тирби.
      — Зачем?
      Незнакомец не отвечал, разглядывая людей Рибейры, которые один за другим появлялись на площади и останавливались вокруг своего предводителя.
      — Что еще нужно полковнику? — раздраженно спросил Рибейра.
      Он подумал, что Тирби хочет дать ему какое-нибудь новое задание. И заранее решил послать наглого гринго к черту. Он не мальчик на побегушках. Пусть командует своими прихвостнями, а у дона Хосе есть и собственная голова на плечах…
      — Мне надо знать, сколько у тебя людей, — сказал незнакомец.
      — Сколько бы ни было, все здесь, — ответил Рибейра.
      — Отлично. Подожди минутку.
      Незнакомец развернулся и поднялся на веранду. Рибейре вдруг захотелось выстрелить ему в спину. Просто так, от ненависти ко всем этим высокомерным и тупым гринго…
      И вдруг Сантос заорал:
      — На крыше! Смотрите на крышу!
      «Засада!» — понял Рибейра, выхватывая револьвер. Он не стал оборачиваться, чтобы смотреть на крышу. Перед его глазами стояла только спина наглого незнакомца, и он выстрелил в нее — и обнаружил, что стреляет в пустоту.
 
      Падая за дощатую ограду веранды, Кирилл слышал только хлопки револьверных выстрелов. Пули барабанили по доскам, и он перекатился в дальний угол, под защиту каменной опоры. Здесь можно было и привстать на одно колено, и выглянуть поверх ограды — и выпустить несколько пуль по бандитам. Их кони, сталкиваясь, кружились на месте. Всадники беспорядочно палили во все стороны, и Кирилл выбил двоих, прежде чем его заметили. Но наконец с крыш ударили винтовки, и Кирилл нырнул в открытое окно, чтобы не попасть под огонь маузеров.
      Он пронесся по пустой комнате, через окно выскочил к огороду и перебежал к соседнему дому. Грохот выстрелов смешивался с воплями и диким ржанием, над площадью поднялось облако пыли и дыма.
      За углом его ждал винчестер. Он вскинул винтовку и взял под прицел дорогу. Как только на ней показался удирающий бандит, Кирилл ссадил его первым же выстрелом. В следующий миг из-за угла вылетел еще один конь, без всадника — только в стремени болтался застрявший сапог.
      Вопли стихли, прекратилась и пальба. Вот ударил еще один выстрел, а потом прозвучал голос майора:
      — Отличная работа, амиго.
      Кардосо спрыгнул с крыши соседнего дома и подобрал с земли чей-то револьвер. Прокрутил барабан и направился к центру площади, где под ногами лошадей валялись окровавленные тела. Кирилл двинулся за ним, поводя стволом винчестера по сторонам.
      Майор перешагнул через один труп, носком сапога перевернул второй. Возле третьего тела он задержался, чтобы выстрелить лежащему в голову.
      — Не вижу главаря, — сказал Кардосо.
      — Двое удрали, — крикнул с крыши Рико. — На одной лошади. К речке. Я бил вдогонку, но там камыши…
      — Плохо, — заключил майор и посмотрел на Кирилла.
      Тот развел руками:
      — Я стрелял в него, он заслонился конем. Наверно, его кто-то подобрал. Еще можем догнать.
      — Не стоит.
      Кардосо присел над лежащей раненой лошадью, которая громко всхрапывала и била ногами в пыли. Вставил револьвер в ухо и отвернулся. Кирилл невольно зажмурился и услышал приглушенный выстрел.
      — Сердце разрывается, когда приходится добивать коня, — вздохнул Кардосо, сунув кольт за пояс. — Ну что, пора уходить.
      — Как так — уходить? — послышался голос Хуана. — Уйти? И все бросить?
      Он вышел на площадь, сжимая винтовку, и изумленно оглядываясь по сторонам.
      Вокруг него лежали в пыли окровавленные тела тех, кто столько раз с презрительным спокойствием взъезжал в его деревню и по-хозяйски вытаскивал из амбаров мешки с мукой. Сегодня вместо муки им достался свинец. И этим свинцом накормил их он.
      Из своих укрытий на площадь осторожно выходили жители поселка. Робко приближались они к трупам бандитов, не решаясь прикоснуться к ним. Даже мертвые, грабители наводили ужас на жителей деревни.
      Преодолев страх и отвращение, крестьяне стаскивали с убитых патронные ленты, пояса и сапоги. Осмелев, они уже не брезговали и одеждой. Потом, перевалив раздетый труп на кусок холста, они вшестером уносили его в сторону кладбища. Трофеи складывали в кучу, чтобы потом разделить по справедливости.
      Кирилл и майор сидели на ступенях веранды, дымя сигарами. Илья, спустившись с колокольни, подошел к ним.
      — Как быстро все получилось, — сказал он, присаживаясь рядом и поставив винчестер между колен. — Пока я их ждал, прошла целая вечность. А когда началось, успел выпустить только шесть пуль. И все.
      — Повезло. — Майор пожал плечами. — Если бы мы имели дело с солдатами, они бы не сбились в кучу, как бараны. И нам бы пришлось повозиться.
      — Ничего, — сказал Кирилл. — Теперь справимся и с солдатами.

      Бен Гаттер сидел на раскладном стуле и ждал, пока ему принесут кофе. Пусть мир вокруг рушится в геенну огненную, но он не шевельнется, пока не выпьет послеобеденную кружку кофе.
      Хезелтайн покачивался в гамаке, отгоняя комаров веткой.
      — Дойдем до Паломитаса и поворачиваем обратно, — сказал он, зевнув. — Мы сделали все, что могли, Я предпочитаю вовремя выйти из игры, пока не растерял все, что имел.
      — Это не игра, — буркнул Гаттер.
      — Все на свете — игра, — лениво процедил Хезелтайн. — Различие только в ставках. А суть одна и та же. Ты можешь выиграть лишь в том случае, если кто-то проиграет. Если у тебя есть доллар, значит, кому-то именно этого доллара не хватило, чтоб не сдохнуть к голоду.
      — Чтобы не сдохнуть с голоду, доллар не нужен.
      — Ты прекрасно понял, что я имел в виду. Просто не хочешь признать, что Мясник выиграл. А мы продулись. Пора вставать из-за стола.
      Повар наконец подал Гаттеру кружку. Сделав первый глоток, Бен поморщился: кофе оказался слишком сладким. Новый повар еще не изучил его привычек. А старый остался лежать в лесу за каньоном, с пулей между глаз.
      — И вовсе мы не продулись, — сердито сказал он.
      — Все так говорят, когда хотят отыграться. Надо уметь считать. Сколько ребят было с тобой, когда ты вышел из Тирби? А сколько их сейчас?
      — Все в строю.
      — Не надо, Бен. Я же слышал, как судачили парни насчет двух могилок в лесу. Но продолжим наши подсчеты. Сколько дней мы потратили, мотаясь по горам? Не знаю, как ты, а я предпочел бы провести это время в конторе.
      «А тебя тут никто не держит», — мог бы ответить Бен Гаттер. Он подозревал, что Хезелтайна к нему приставил сам полковник Тирби, чтобы рейнджеры, гоняясь за бандой по мексиканской территории, не заглянули куда не следует. Гаттер слыхал о каких-то незаконных приисках, но всегда считал, что его это не касается. Его дело — охранять границу, а не совать нос на другую сторону. Сейчас он находился на чужой земле, и это его раздражало. Он не хотел участвовать в темных делишках. Все должно быть чисто. Когда действуешь по закону, это удесятеряет силы. Можешь крушить все подряд, если у тебя за спиной Закон. А теперь придется ходить на цыпочках, придется деликатничать с местными властями. А власть тут — армия. А тупым продажным солдафонам не объяснишь, что Бен Гаттер прибыл сюда не из-за корысти, а всего лишь чтобы спасти несчастного старика, которого похитили мексиканские ублюдки…
      — Вовремя выйти из игры — большое искусство, — продолжал Хезелтайн. — Самый хороший игрок делает это на взлете, когда всем вокруг кажется, что он цепко ухватил фортуну за хвост.
      — А я думаю, что самый хороший игрок тот, кто бьется до конца, — сказал Гаттер. — До последнего цента. И до последнего патрона. А не поднимает лапки кверху. Вот так.
      Он вытряхнул кофейную гущу и кинул кружку повару. Тот ухитрился поймать ее, и Бен подумал, что и; парня, может быть, и выйдет толк.
      — Вот так, — повторил он, вставая, и отыскал взглядом помощника: — Флойд, поднимай ребят. Выходим через десять минут.
      Хезелтайн перестал раскачиваться.
      — Надеюсь, мы идем в Паломитас?
      — Да.
      — А оттуда — домой?
      — Может быть. Если не встретим Мясника по дороге.
 
      Дорога то петляла между отрогами, то горбилась, пересекая череду холмов. Хезелтайн с Мутноглазым держались в конце колонны, между парой обозных фургонов.
      — Босс, ты можешь мне сказать, какого черта мы тут делаем? — спросил Лагранж. — Или нам заплатят жалованье, как рейнджерам? Я не помню, чтобы подписывал контракт с Гаттером.
      — У тебя контракт со мной.
      — Это я как раз помню. Очень хорошо помню. С удовольствием отработаю, только покажи цель. Хочешь, я уберу Гаттера? И мы спокойно вернемся домой. Хочешь?
      — Тогда уж убери сразу и меня, и полковника.
      — Нет. Мне это невыгодно. На кого я стану работать, если не будет ни тебя, ни полковника?
      — А ты на него работал?
      — Ну, разве ты и он — не один черт?
      — Нет. Мы с полковником — это два черта. Два очень разных черта.
      Хезелтайн смочил платок водой из фляги и обтер лицо и шею. Колючая щетина на скулах напомнила ему, как давно он не брился, не мылся, не переодевался.
      «И точно, грязный, как черт, — подумал он. — А Сайрус Тирби — черт-чистюля. Представляю, как он сейчас нежится в постели с какой-нибудь из пташек Эвелины…»
      — Смотри, босс, еще какие-то бездельники, — проговорил Мутноглазый, вглядываясь в знойное марево.
      Наперерез рейнджерам из-за холма вытягивалась колонна мексиканской пехоты. Впереди гарцевали трое офицеров. За ними устало брели солдаты в мундирах песочного цвета, с винтовками, взятыми на плечо.
      Хезелтайн похлопал коня по шее, посылая вперед. Он догнал Гаттера, когда тот уже приближался к мексиканцам. От тройки офицеров отделился один и поскакал им навстречу.
      — Я Бен Гаттер! Аризонские рейнджеры, Тирби! Преследуем банду Мясника.
      — Капитан Алонсо! Мы вышли из форта Кано, и капитан Рамирес доложил мне о вас. Ведете поиск? Есть результаты?
      — Пока ничего.
      — В таком случае советую вам быть поосторожнее. Разведка доложила о бое в районе Паломитаса. Там не было ваших людей?
      — Нет.
      — Наших тоже.
      — Кто же там стрелял?
      Капитан пожал плечами:
      — В этой стране дети берутся за оружие раньше, чем начинают ходить. Но мы постараемся, чтобы Мясник больше не беспокоил мистера Тирби. Сам генерал приказал мне действовать решительно. Понимаете, что это значит? Решительно! Я понимаю, вы, американцы, уважаете закон. Вам очень хочется, чтобы бандиты предстали перед вашим судом. Но мы будем действовать решительно. Самое большее, на что вы можете рассчитывать, — это опознание трупов бандитов.
      — Меня бы это устроило, — кивнул Гаттер. — И чем труднее будет опознать, тем лучше.
      — Мы постараемся, — улыбнулся капитан.
      — Как вы рассчитываете догнать банду? — спросил Хезелтайн, глядя на нестройную растянувшуюся колонну.
      — Не сомневайтесь, догоним, — гордо заявил Алонсо. — От Паломитаса им один путь — через Мараньон. Эта деревня бунтует, но она уже окружена нашими войсками. Сейчас подойдем мы, и кольцо замкнется. Если банда будет там, ее постигнет судьба остальных мятежников. Если же повернет обратно, то столкнется с нами и будет уничтожена. Как видите, им не уйти от правосудия.
      — Мы подождем вас в Паломитасе, — сказал Хезелтайн. — И на месте согласуем дальнейшие действия.
      Алонсо посмотрел на Гаттера, и тот кивнул:
      — Да, на месте разберемся. До встречи, сеньор капитан.
      Когда Алонсо ускакал, догоняя голову колонны, Гаттер сказал недовольно:
      — Джерри, позволь мне самому договариваться с военными. Они должны знать, что у рейнджеров один командир. Когда командуют двое, это уже бардак. А мексиканцам и своего бардака хватает.
      — Разве я командую? — удивился Хезелтайн. — Я всего лишь сопровождаю тебя. Чтобы тебе было с кем посоветоваться. Кстати, уж не намерен ли ты штурмовать мексиканскую деревню вместе с армией?
      — Нет. Но я намерен найти Адамса. И привезти в город голову Мясника.
      — Твое упорство меня всегда восхищало, — сказал Хезелтайн.
      К вечеру отряд Гаттера достиг поселка. Дома были пустыми, но целыми. Только самые крайние пострадали от недавнего пожара. Посреди улицы лежала павшая лошадь, над которой копошилась стая грузных стервятников. Другая стая громко переругивалась за кладбищенской оградой, и Хезелтайн понял, откуда взялись на площади темные пятна впитавшейся крови.
      Там, под оградой, лежали девять трупов — кто голый, кто в исподнем.
      — Мясник совсем рехнулся, — сказал кто-то из рейнджеров. — За что местных расстреливать?
      — Еще неизвестно, кто кого тут расстрелял, — проговорил Гаттер, разглядывая тела. — Похоже, что беднягам пришлось туго.
      — Сколько дырок-то.
      — Их нашпиговали свинцом.
      — Да, уютное местечко для ночевки.
      — Надо бы их хоть песком присыпать. К утру вонять начнут.
      Пока рейнджеры осматривали поселок, Хезелтайн выбрал себе дом для ночлега. В дальней комнате, где стояла деревянная кровать, пол был застелен циновками. Видимо, хозяева их забыли, собираясь в спешке. Зато не забыли прихватить посуду и даже гвозди повыдергивали из стенок.
      Лагранж прошелся по комнате, заглядывая в углы:
      — Ну и дыра! Говорят, сюда еще и солдаты идут. Понабьются везде, не продохнешь. Может, двинем отсюда, пока не поздно? Не нравится мне такое общество.
      — Чем ворчать, иди лучше покрутись возле кухонного фургона, — сказал Хезелтайн. — Раздобудь чего-нибудь на ужин.
      Оставшись один, он разлегся на досках, не снимая сапог. Ему давно уже хотелось оторваться от рейнджеров и вернуться домой. Надежда догнать Кардосо становилась все призрачней, а значит, пора смириться с тем, что карты Адамса ускользнули из рук. Надо возвращаться. Надо следить за полковником. Тот вполне может провернуть сделку с калифорнийцами. Провернуть так, что в выигрыше будет он один. И плевать ему на партнеров. Надо срочно возвращаться…
      «Уйду на рассвете, — решил он, стягивая сапоги. — Пока я не потерял ничего, кроме времени. Пора начинать новую игру. Но на этот раз я знаю, кто мой противник. Что ж, мистер Тирби, сдавайте карты».
      Наутро он обнаружил, что поселок запружен солдатами. Те, кто не поместились в домах, спали вповалку в сараях и просто под стенами. Чадили догорающие костры, и возле винтовок, составленных в козлы, сидели на земле часовые, играя в кости.
      Рейнджеры собрались раньше, чем проснулись солдаты, и, оседлав коней, выстроились вдоль улицы. Гаттер оглядел бойцов и произнес речь, не выпуская сигары из зубов:
      — Парни! Я знаю, что многие из вас устали. Но дело надо довести до конца. Мы преследуем бандитов, которые похитили американца. Профессор Адамс — гражданин великой страны. И мы никому не позволим покушаться на нашу свободу. Дадим урок этой мрази. Сделаем дело и вернемся домой. По коням.
      Хезелтайн ехал рядом с Гаттером, пока дорога шла вдоль реки. Но возле брода он остановился:
      — Знаешь, Бен, мне пора возвращаться.
      — Как хочешь. Пойдешь через перевал? Или повернешь обратно, по дорогам?
      — Через перевал, конечно. Так короче.
      — Дать тебе пару человек?
      — Спасибо, не надо. Ты ничего не хочешь передать полковнику?
      — Брось, Джерри. Ты всерьез думаешь, что полковнику есть дело до нас? Ну, если спросит… — Гаттер на секунду задумался. — Тогда скажи, что мы будем искать Адамса, пока не найдем его. Или его тело.
      — И как далеко ты собираешься зайти?
      — Посмотрим.
      Хезелтайн дождался Мутноглазого и свернул к горам. Его не страшила дорога через лес, через опасный перевал, потому что он боялся только одного — он боялся опоздать. Теперь он не сомневался, что Тирби избавился от него, чтобы провернуть какую-то махинацию. Какую? Это тоже несложно вычислить. Продать рудник — и смыться. Хезелтайну придется работать с новыми партнерами. Но будут ли они нуждаться в нем так, как нуждался полковник?
      Он глубоко задумался и вздрогнул от неожиданности, когда рядом щелкнул взведенный курок. Лагранж предостерегающе поднял руку. В другой руке он держал револьвер, наведенный на кусты справа от тропы.
      — Эй ты, там! — крикнул он, пригнувшись к шее коня, — Не вздумай стрелять! За нами идет отряд рейнджеров! Опусти ствол!
      Хезелтайн никого не видел за кустами, но тоже согнулся, прячась за шею лошади.
      — Опусти ствол, тебе сказано!
      — Ты тоже! — раздалось в ответ.
      Лагранж крутанул револьвер на пальце и лихо вогнал его в кобуру. Но Хезелтайн видел, что его левая рука при этом скользнула к бедру, где висел второй кольт.
      — Вылезай на свет!
      — Нет. Я лучше подожду рейнджеров. Бена Гаттера я знаю, а тебя вижу впервые.
      Хезелтайн немного разогнулся:
      — Тогда ты и меня должен знать.
      — О, мистер Хезелтайн! Как хорошо, что я вас встретил…
      Ветви зашевелились, и из них показался человек, с ног до головы измазанный рыжей глиной. Она засохла и висела на одежде струпьями.
      — Я друг миссис Эвелины Фраун. Меня зовут Хосе Игнасио де Рибейра. А это Сантос.
      — Где?
      — У вас за спиной. Держит вас на мушке. Вы уж не обижайтесь, в лесу надо быть поосторожнее с незнакомцами.
      Хезелтайн медленно повернул голову и увидел за деревом второго, тоже в глиняной корке. Тот продолжал целиться в них из винчестера.
      — Сантос, это свои. — Рибейра махнул рукой. — Мы вчера попали в засаду. Еле-еле ушли. Конь сковырнулся, пришлось пробиваться пешком. Чуть в болоте не увязли. Так вы говорите, рейнджеры подошли? Зачистили Паломитас? Жаль, меня там не было. Я бы зубами вырвал печенку тому гринго… Надеюсь, Гаттер не брал пленных?
      — Если ты пойдешь ему навстречу, сможешь сам у него все спросить, — сказал Хезелтайн, махнув рукой в сторону реки.
      — Нет, я здесь подожду, — устало ответил Рибейра. — Мне теперь спешить некуда. Должен был везти миссис Фраун и полковника в Туссон, да только придется им без меня ехать.
      — В Туссон? — переспросил Хезелтайн, холодея от ярости.
      «Они уже все состряпали! Они уже готовы смотаться!»
      — Ну да. И с ними еще гости из Калифорнии. Миссис Фраун везде ездила только со мной. Под нашей охраной ей нечего было бояться, что в Аризоне, что в Мексике. А теперь… — Он безнадежно вздохнул и, пересилив гордость, сказал: — И людей моих всех положили, и табака не осталось ни крошки, все размокло…
      Хезелтайн расстегнул сумку и достал жестяную коробку с сигарами. Сантос подошел к нему сзади, бурыми от глины пальцами осторожно ухватил две сигары и передал их Рибейре.
      — Джо, ты не забыл про свой контракт? — спросил Хезелтайн Лагранжа, доставая спички.
      — Я о нем помню, даже когда сплю, — ухмыльнулся Мутноглазый и встряхнул кистью, разминая пальцы.
      — Так поработай немного.
      Хезелтайн кинул коробок Сантосу. Тот поймал его, зажег спичку и, бережно укрыв огонек ладонями, поднес его к сигаре Рибейры.
      Они не успели даже затянуться. Два выстрела прозвучали слитно, как один, и оба мексиканца повалились на тропу.
      Лагранж за ноги оттянул трупы в кусты, а потом долго оттирал ладони листвой и чертыхался:
      — И надо же было так извозиться! Где они шатались? Надо было их валить сразу.
      — Так чего же ты ждал? — спросил Хезелтайн, закурив.
      — Боялся, что их много. А они ждали, когда мы проедем, чтобы стрелять в спину. Мексиканцы, они и есть мексиканцы. Думаете, они дали бы нам отъехать? Дали бы — ровно на пять шагов. А потом бы сняли, как голубей с ветки. И сели б на наших лошадок. Ну, всё, дальше поедем спокойно. Я чуял, что придется пострелять.
      — Как почувствуешь снова, дай знать, — сказал Хезелтайн.

      — Добро пожаловать в Мараньон, — сказал майор Кардосо, остановившись перед шестом, на который была насажена отрезанная голова.
      Илья подъехал ближе, рассматривая фуражку, чудом державшуюся на запыленных свалявшихся волосах.
      — Черная кокарда. Это что-то означает?
      — Офицер правительственных войск.
      — Дня три торчит, не больше, — авторитетно заявил Рико. — За неделю обклюют все до кости.
      — Ну, и что дальше? — спросил Остерман. — Нас не встретят залпом?
      Дорога поднималась вдоль обрыва на холм и упиралась в частокол. Над заостренными жердями иногда показывались широкополые шляпы. Илья понимал, что за ним сейчас наблюдают — возможно, через прицел — и старался показать, что преисполнен мирных намерений.
      Там, за забором, находились земли, которые принадлежали крестьянам из деревни Мараньон. Мирные пеоны должны были переселиться отсюда еще тридцать лет назад. Но до сих пор полагали, что земельная реформа не про них писана. Чиновники, присылаемые из города, не возвращались обратно. Карательный отряд, посланный два года назад, даже не дошел до деревни — его всего за три ночи полностью истребили по дороге. Весной этого года сюда направили полк. Но он столкнулся с таким ожесточенным сопротивлением, что вскоре был переформирован в батальон, и теперь делал вид, что держит деревню в жесточайшей блокаде.
      — Я бы послал парламентера, — с сомнением протянул Кардосо. — Да только захотят ли они разговаривать с чужаками?