Поздно вечером, закончив долгий разговор с шерифом и Харви Дрейком, Степан поднялся в свою комнатушку. Открыл окно и долго стоял, вглядываясь в черное небо и глубоко вдыхая влажный воздух, еще морозный, но уже с запахами пробуждающейся земли. Он стоял, голый по пояс, и ждал, когда же наконец ему станет по-настоящему холодно. Такие процедуры с воздушным охлаждением Степан Гончар устраивал себе почти каждый вечер. Только когда от холода начиналась неукротимая дрожь по всему телу, Степан ложился под колючее одеяло и, постепенно согреваясь, засыпал и спал без сновидений.
      Если же он иногда забывая приготовиться ко сну подобным образом, расплата бывала мучительной.
      Дело в том, что ему снился один и тот же сон. С небольшими вариациями, но один и тот же. Ему снился Сиплый. Снова и снова вырастала его черная фигура в проеме шатра и после выстрела исчезала. И снова и снова Степан обыскивал его, шаря по карманам и переворачивая непослушное тело. И снова и снова Сиплый вдруг издавал стон.
      Оказывается, он не убит, он всего лишь ранен! Бурная радость охватывала Степана в этот миг. Он усаживал Сиплого на снегу, подносил к его губам кружку горячего кофе, и раненому становилось все лучше и лучше. Наконец он мог уже подняться на ноги и, держась за плечо Степана, брел по снегу к своей лошади. Степан иногда подсаживал его, иногда поддерживал стремя, но каждый раз Сиплый взбирался в седло и бессильно ложился грудью на шею кобылы. "Доедешь?" — участливо спрашивал Степан, и Сиплый поворачивал к нему серое лицо с разлохмаченной бородой… Вместо глаз у него возникали черные дыры, и рот вдруг проваливался тоже, исчезал нос — и вот уже безобразный оскаленный череп глядит на Степана. Лошадь трогается, и голый скелет всадника рассыпается на глазах, и Степан мучительно пытается оттереть снегом руки от липкой крови, и плачет, словно потерял самого близкого человека.
      Вот такой веселый сон поджидал Гончара почти каждую ночь.
      Он уже начал засыпать, когда дверь тихонько скрипнула, и через секунду Саби юркнула к нему под одеяло. Сквозь тонкую рубашку Степан чувствовал жар ее хрупкого тела. Он неподвижно лежал на спине, а она прижалась сбоку, гладя его по груди и слегка покалывая ноготками.
      — Ты спишь голый. Ты умываешься снегом. Ты настоящий шайен. А это что?
      — Это называется "трусы".
      — Ты холодный и жесткий. Ты сердишься на меня? Ты очень хочешь спать? Спи. Закрой глаза и не шевелись.
      Он долго лежал с закрытыми глазами, которые сами иногда широко открывались, а потом зажмуривались. Когда Саби легла на него, он не выдержал и обхватил ее руками, но она резко шлепнула по ним, и он снова застыл неподвижно. Ее тело тоже почти не двигалось, и тем не менее все получилось просто превосходно.
      Она шепнула:
      — Вот так это делают улитки.
      — Никогда не подсматривал за улитками.
      — Тихо, тихо, не надо ничего говорить…
      Они оба перевернулись на бок, продолжая сжимать друг друга в объятиях и вздрагивая всем телом одновременно, но все реже и реже.
      Наконец она глубоко и облегченно вздохнула и сказала:
      — Как хорошо. Почему мы так долго ждали?
      — Я думал, у тебя траур, — сказал Степан первое, что пришло на ум.
      — Никакого траура. Муж убил себя сам. Это все равно что он меня бросил, а не умер.
      — Ну, есть еще причина. Я же не мог накинуться на тебя просто потому, что мы оказались под одной крышей. Надо было как-то подготовить это дело. Ухаживать. Твой муж ухаживал за тобой?
      — Да, конечно.
      — Как? Если тебе тяжело вспоминать, то…
      — Нет, мне легко это вспоминать. Мой муж и Майвис приехали на ферму, где я жила у хозяина. Они были скаутами. Солдаты спали в доме, а шайены — в конюшне. Я заметила, что один из шайенов все время смотрит на меня, когда я прохожу через двор. На закате я вышла на крыльцо. Он сидел рядом, под деревом, и курил трубку. "Хочешь покурить?" — спросил он. Я отказалась. "Ты отказываешься потому, что не хочешь прикасаться к моей трубке", — сказал он. "Нет, — ответила я, — просто не умею курить". Он отвернулся, и я поняла, что он обиделся. Тогда я взяла его трубку и первый раз в жизни затянулась. Утром он увез меня. Вот и все. Мои родители не были против, хотя обычно у нас по-другому выходят замуж. Девушка не видит жениха, а жених не знает, кто станет его женой. Все решают старики. Если же молодоженам не понравится жить вместе, они всегда могут расстаться, и никто не обижается. Но мой муж был хорошим мужем. Если бы он не заболел, мы бы не расстались. А как у вас ухаживают?
      — По-разному, — с неохотой ответил Степан. — Просто тратят деньги. Чем больше потратишь денег, тем лучше ты ухаживаешь. Да я уже и забыл, как это делается.
      — Ты хорошо ухаживал за мной. Убил медведя и принес к моему очагу. Это самое лучшее ухаживание. Этот медведь нас поженил.
      — Нет, — сказал Степан. — Это твоя "улитка" нас поженила.
      Она тихо рассмеялась и лизнула его в ухо, и он задрожал от новой волны возбуждения. Саби вдруг выскользнула из его рук и соскочила с кровати, шлепнув босыми ногами по полу. Она сорвала с него одеяло и расстелила на полу. Вытянула из-под его головы подушку, бросила поверх одеяла и села на нее, стягивая с себя рубашку через голову. Ее маленькие груди с черными сосками торчали в разные стороны, и он потянулся к ним обеими руками.
      — Иди, иди сюда, — шептала Саби. — Кроме улиток, есть еще и медведи, есть еще и рысь, и бык, и кабан… Иди, иди сюда…
      Когда он проснулся, ее уже не было рядом. Степан поднял голову и увидел, что черное небо в окне сменилось густо-синим. Пора вставать.
      Внизу он застал шерифа Коннели. Тот, засучив рукава красной нательной рубахи, чистил шомполом длинный ствол винтовки. Два винчестера лежали на соседнем столе, и там же блестела россыпь патронов.
      — Чего так рано? — Коннели вставил в отверстие ствола под откинутым затвором изогнутую трубку и с силой подул в нее.
      — Хочу собрать меха. Может, обернуть их мешковиной?
      — Нет, зачем? Пусть издалека будет видно, что ты везешь не какие-то мешки, а то, что нужно.
      Коннели пощелкал затвором и положил винтовку на соседний стол.
      — Хороший мушкет, — сказал он. — Да больно тяжелый. Откуда у тебя этот "спрингфилд"?
      — Забрал после стычки.
      — На нем шесть зарубок. Твои? Или прежнего хозяина?
      — Не мои.
      — Солдаты обычно зарубок не оставляют, значит, винтовка бандитская, — рассудил шериф. — Сдается мне, Питерс, что ты давно уже промышляешь охотой за скальпами. Только почему-то скрываешь это. Дело твое. Каждый зарабатывает как может. Стыдиться тут нечего.
      — Я не стыжусь, — сказал Степан Гончар.
      — Тогда почему не рассказываешь ничего? Можешь не отвечать, я и сам все понимаю.
      Коннели засунул пальцы под широкие подтяжки и прошелся по залу, ногой поправляя стулья.
      — У меня было что-то вроде такого. Не мог говорить об этом. И никому не рассказывал. Даже однажды не пошел за деньгами в суд, когда пристрелил одного подонка. Молодой был, глупый. А ведь ничего грешного в нашем деле нету, Питерс. Что положено в твоем штате за убийство? Виселица? А за двойное убийство? А за шесть убийств? Нет никакой разницы между петлей и пулей, если они очищают землю от убийц. Просто пуля это делает быстрее и без лишних проволочек.
      — Я тебя понял, — сказал Степан. — Но ты слишком хорошо обо мне думаешь. Если тебе кажется, что я что-то скрываю, так у меня просто характер такой. Не привык ни с кем делиться.
      — Тоже правильно. У каждого своих забот хватает. Да только людям всегда хочется получше знать человека, с которым они идут под пули. Я вот, к примеру, просто исполняю свои служебные обязанности. А ты-то зачем идешь? Почему ты сразу не отдал эти шкуры, раз их требует профессор?
      — Профессор ничего не требует. Он просит, чтобы ему помогли. Вот я и помогу ему. Ясно же, что как только бандиты получат шкуры, они избавятся от Фарбера. Могут просто отпустить, а могут и убить.
      — Отпустить? Не могут, — уверенно сказал шериф. — Но ты недоговариваешь, Питерс. Ни за что не поверю, что ты такой ангелочек. Ты же сам видишь, что у тебя почти никаких шансов. И все равно лезешь в драку ради совершенно чужого человека. Что-то должно тебя толкать на это. Вот я и ломаю голову — что это за штука?
      — А зачем вообще люди лезут в драку?
      Степан произнес это почти машинально, посчитав свой вопрос риторическим. Но шериф Коннели недаром получал свои тридцать долларов в месяц. Он был настоящий шериф. И у него были ответы на любые вопросы, особенно на риторические.
      — Почему люди лезут в драку? Первая причина — глупость. Вторая — гордость. Но с возрастом эти причины отпадают. Остается последняя причина — деньги.
      — И все?
      — Все.
      Степан Гончар задумчиво погладил отполированный приклад винтовки. Возможно, шериф прав. Он хорошо знает жизнь. По крайней мере, он думает, что хорошо ее знает.
      Но жизнь гораздо сложнее, чем может себе представить даже самый мудрый шериф. И Степан сказал:
      — Ты прав. Совершенно прав. Деньги — это последняя причина для драки. Но есть еще самая первая причина, изначальная. Люди дерутся, когда им приходится защищать свою жизнь.
      — Свою? Да, согласен. Но на тебя ведь никто не нападает, так?
      — Так-то оно так… Но во что превратится моя жизнь, если из-за меня убьют девочку?
      Шериф Коннели оттянул подтяжки и громко хлопнул ими по груди.
      — Черт бы тебя побрал, Питерс. Верно Эрни говорит, тебя не переспоришь. Давай заряжай винчестеры, не стой без дела.

      Связки бобровых шкур Степан нагрузил на пегую кобылу, а сам поехал на серой. Он помнил, что серая лошадь не боится выстрелов, и надеялся, что она никуда не убежит, если во время перестрелки оставить ее без присмотра.
      Он прибыл на место задолго до полудня — карманные часы, которые дал ему Эрни, показывали одиннадцать. Но у реки его уже поджидал тот самый "работник Фарбера" с обрезом дробовика.
      На другом берегу стоял в окружении нескольких всадников фургон, запряженный четверкой лошадей.
      — Ты так торопишься избавиться от мехов? — насмешливо спросил "работник".
      — Хочу побыстрее рассчитаться с профессором, — ответил Степан. — Он мне должен заплатить за доставку.
      — Ну, пойдем, рассчитаетесь.
      — Куда? Лед не выдержит лошадей.
      — Само собой. Скидывай шкуры. Ты потащишь их волоком.
      Серая кобыла переступала, двигаясь боком, пока Степан неловко слезал с нее, и остановилась у самого льда, закрыв собой "работника" от взглядов всадников на другом берегу.
      — А где профессор? — Степан отвернулся, развязывая узел, которым навьюченные меха крепились к седлу.
      — Сидит в фургоне.
      — Тебя как зовут?
      — Меня? Трапс. Сэм Трапс, слыхал про такого?
      — Еще бы! Сэм, могу я тебя просить об одном одолжении?
      — Ну, проси.
      — Положи дробовик. Тебе так удобнее будет.
      Лицо Трапса вытянулось, когда он увидел, что из-под мехов на него глядит ствол кольта. Он стоял неподвижно несколько секунд, потом медленно снял с плеча ремень дробовика. Опустил руку, и ружье упало на снег.
      — Ты что затеял, Питерс?
      — Просто не люблю таскать тяжести. Повернись спиной.
      — Сейчас я крикну ребятам, и они пришьют твоего профессора. И дочку тоже, — прохрипел Трапс, поворачиваясь.
      — Ну и что? — Степан накинул ему на горло лямку холщовой сумки. — Нам с тобой от этого ни холодно, ни жарко. Ты только, когда будешь кричать, не дергайся, ладно? У тебя за спиной динамит. Не слишком тяжело? На горло не давит? Поправь, вот так. А теперь пошли.
      Степан поднял с земли обрез, переломил, выбросив патроны, и снова повесил ружье на плечо Трапса.
      — Кстати, имей в виду. В этих шкурах тоже припрятан динамит. Если взорвется, меха могут и попортиться. Ну а уж про то, как попортишься ты, лучше не думать. Вперед. Смелее, смелее!
      Он вложил веревку в дрожащие руки Трапса, и тот, осторожно ступая полусогнутыми ногами, потащил за собой по снегу связку мехов. Другая связка, поменьше, свисала с плеча Степана, прикрывая кольт.
      — Ты чокнутый, Питерс, чокнутый, — твердил Трапс, шаркая по льду. — Чего тебе надо? Хочешь получить деньги за весь товар?
      — А тебе чего надо?
      — Мы просто делаем то, за что нам заплатили.
      — Мне тоже заплатили.
      — Кто? Дружки профессора? Так мы тебя перекупим. Ты отчаянный парень, Питерс. Иди к нам, не пожалеешь.
      — Вряд ли вы сумеете меня перекупить.
      — Не сомневайся, сумеем. Получишь приличную долю. Ну, сколько тебе заплатили, сколько?
      — Ты не поверишь, Сэм. Ровно один доллар. Один серебряный доллар.
      Трапс остановился и злобно оглянулся на Степана:
      — Я же говорю, ты чокнутый!
      — Не останавливайся, а то лед проломится, — посоветовал Гончар.
      Когда они дошли до затонувшего парохода, Степан приказал:
      — Стой. Позови старшего.
      Трапс сложил ладони рупором и закричал:
      — Остин! Эй, Остин!
      Один из всадников, на приметной белой лошади, приблизился к самой кромке льда.
      — Какого черта, Сэм? — донесся его голос. — Чего ты там встал?
      Степан легонько толкнул Трапса стволом в спину и приказал:
      — Лечь! Ноги шире. Руки в стороны.
      Подождав, когда тот, кряхтя и чертыхаясь, разляжется на льду, Гончар присел над ворохом шкур и поднял над головой связку динамитных патронов.
      — Эй, Остин! — крикнул он. — Тебе видно, что у меня в руке? Это динамит. У меня тут семь фунтов динамита! Тебе все еще нужны бобры? Тогда иди сюда, поговорим.
      "Сейчас они просто развернутся и уедут, — от этой мимолетной мысли Степана бросило в жар. — И что тогда делать? Бежать за ними, кричать, что это всего лишь шутка? Стрелять? Застрелиться?" Но он недооценил размеры бандитской гордости.
      — Остин Юдл никогда не прочь поговорить, — выкрикнул всадник, спрыгивая на лед.
      Он повернулся к своим спутникам и поднял руку, останавливая их. Они обменялись несколькими фразами, и Степан расслышал, как Остин рявкнул: "Я сказал, ждите!" Гончар сидел на корточках за холмиком из черных блестящих шкур, глядя, как Остин приближается к нему, звонко царапая лед подкованными каблуками и небрежно заложив пальцы за оружейный пояс. Он остановился, не дойдя десятка шагов, и опустил руки. Теперь его ладонь касалась рукоятки револьвера в набедренной кобуре.
      Гончар был уверен, что если он направит свой кольт на Юдла, то получит пулю в лоб раньше, чем коснется курка. Но он и не собирался соревноваться в быстроте стрельбы. Его курок уже был взведен, и ствол упирался в динамитные патроны. Остин Юдл, несомненно, знает, как ведет себя динамит, когда по нему стреляют.
      Юдл вернул свои руки на пояс и сплюнул под ноги.
      — Эй, Сэм, яйца себе не отморозишь? Что ты там делаешь на льду?
      — Он молится, — сказал Степан. — Послушай, Остин. Мне сказали, что профессор хочет получить свои меха. Я не против. Вот они здесь, все до последнего волоска. Но есть одна проблема. Профессор еще не заплатил мне.
      — Из-за такого пустяка ты тут устроил целое представление? — удивился Остин Юдл. — Сколько он тебе должен?
      — Это коммерческая тайна. Я буду говорить об этом только с ним.
      — Пойдем, там и поговорите, в дилижансе, — предложил Юдл.
      — Неохота так далеко тащиться. Пусть лучше док сам сюда подойдет. Вместе с дочкой. И пусть с ними будут их проводники, Гарри и Дуглас.
      — Больше ты ничего не хочешь?
      — Хочу. Но об этом поговорим в следующий раз.
      Остин Юдл улыбался, оглядывая кучу мехов. Его вытянутое смуглое лицо с пышными усами было спокойно и неподвижно, как маска. Степан мог только догадываться, о чем сейчас думает бандит. Ему очень нужны эти меха. Если сейчас взорвутся семь фунтов динамита, меха сильно пострадают, к тому же уйдут под лед, а сам Юдл этого даже не успеет увидеть, разве что с высоты птичьего полета. Значит, надо как-то избежать взрыва. Значит, надо уступить.
      Возможно, что Юдл и в самом деле думал примерно так. Но вслух он сказал нечто из другой оперы:
      — Так ты и есть тот самый Питерс, моряк с восточного берега? Говорят, ты ловкий стрелок.
      — Пустое. Самые ловкие мои стрелки сейчас разглядывают тебя через прицел.
      Карие глаза Юдла прищурились, когда он оглядывал берег.
      — Ты, Питерс, наверно, любишь в покер играть? Твои стрелки — блеф. С чего бы им держать меня на мушке? Мы вроде не собирались стрелять друг в друга. Мы собирались просто обменять товар. Питерс, я не скупщик пушнины. Я такой же посредник, как и ты. Зачем нам ссориться из-за каких-то бобров?
      — Да разве мы ссоримся? Отпусти людей, Остин. Как только они подойдут ко мне, Сэм встанет и потащит меха к тебе. Мы дойдем до берега, и он дойдет до берега. Мы поедем в свою сторону, а вы — в свою. Все очень просто, и никто не будет обижен.
      — О'кей. — Остин Юдл сплюнул под ноги. — Уважаю таких ребят. Ты все рассчитал, Питерс. Хорошая у тебя голова. Даже жалко будет засадить в нее пулю. Впрочем, я приготовлю для тебя хорошую пулю. Серебряную. Нет, золотую. Мой усопший брат достоин золота, а не серебра. Это ведь ты застрелил Фрэнка?
      — Было дело. Но не я начал ту драку, Остин.
      — Какая разница? Да ладно, сочтемся. Значит, ты хочешь получить дока с его командой. Считай, что мы договорились.
      Остин Юдл развернулся на месте так, что лед под его каблуками взвизгнул. Он зашагал к своему берегу, а Трапс, не поднимая головы, пробубнил:
      — Тебе конец, Питерс. Вот теперь тебе конец. Всем нам конец.
      — Ты лучше беспокойся за свой конец, — сказал Степан Гончар, глядя из-под руки на далекий берег.
      Из фургона неловко выбирались люди. Три большие фигуры и одна маленькая. Эти люди двигались так нескладно, потому что их руки были связаны спереди. Когда они пошли по льду, стало видно, что они еще и связаны между собой длинной веревкой.
      Степан легонько пнул Трапса:
      — Хватит отдыхать, Сэм. Пора тебе и поработать немного.
      Он уже различал бледное лицо девочки, идущей впереди всех. Профессор возвышался за ней. Проводники шагали позади Фарбера, прикрывая его, и высокий Дуглас все оглядывался. Он, похоже, ожидал выстрела в спину.
      — Ты что же думаешь, Питерс? — сказал Трапс, наматывая веревку на запястье. — Думаешь, вы все останетесь в живых после такого? Эти люди знают, где наша берлога. Они натравят на нас кавалерию. Ты думаешь, нам жить неохота?
      — Если ты хочешь жить, то шагай осторожнее, не споткнись, — сказал ему Гончар. — Э, нет, постой. Мои еще не дошли. А вот теперь двигай!
      Как только Трапс тронулся, волоча за собой меха, Степан живо отбежал в сторону и спрятался за борт парохода.
      — Сюда! — крикнул он, размахивая рукой.
      Четверка пленников, спотыкаясь, перебежала к нему. Гончар раскрыл нож и принялся резать просмоленный шнур, которым были связаны их руки.
      — Нам не уйти, — сказал Гарри. — Странно, что они не стреляли нам в спину. Мы даже не добежим до лошадей.
      — Добрый день, мистер Питерс, — невозмутимо проговорил доктор Фарбер. — Рад видеть вас.
      — Профессор, сидите здесь, не высовывайтесь, — попросил Степан. — Кто хочет пострелять, прошу за мной.
      — Я хочу! — первой вскочила Милли.
      — Док, придержите вашу разбойницу.
      Он забрался на палубу и, пригибаясь, перебежал на левый, задранный кверху борт. Следя за тем, как Трапс приближается к берегу, нащупал щель между досками. Его пальцы наткнулись на холодную сталь. Все в порядке.
      Ночью Эрни пришлось еще раз наведаться к пароходу, чтобы припрятать в условленном месте оружие. И сейчас Степан вытянул из-под досок три винчестера, мешок с патронами и два кольта.
      Гарри лег на палубу рядом с ним, а Дуглас, схватив винчестер и наполнив патронами карманы, отполз на корму.
      Тем временем Трапс уже добрался до берега. Было хорошо видно, как отпрянули от него бандиты, когда он снял с себя тяжелую сумку. Остин Юдл наклонился над связкой мехов и, порывшись в ней, вытащил динамитные патроны. Он передал их Трапсу, тот схватил и юркнул за фургон. И словно по команде, все бандиты шагнули на лед, держа винчестеры наперевес, и побежали к пароходу.
      — Это они нас догоняют, — сказал Гарри. — Но зачем же так торопиться?
      Степан поймал на мушку Юдла и выстрелил. Рядом ударил винчестер Гарри, и белый едкий дым повис в морозном воздухе.
      — Разбегаемся, — сказал Степан и пополз к носовой части.
      Бандиты отступили и залегли на берегу за камнями. Они отвечали частыми выстрелами, и пули барабанили по днищу и борту. Степан увидел, что один из них лежит на льду. Но Юдл был невредим. Он перебежал вдоль кромки льда к валуну и присел за ним. Вот он привстал, целясь, и из ствола винтовки вырвалась струя дыма.
      Неожиданно бандиты прекратили огонь, развернулись и побежали обратно к своим лошадям. Степан стрелял им вдогонку, но не попал ни разу. Еще три фигуры остались лежать на снегу, но Гончар следил только за Остином Юдлом. Тот добежал до белой лошади и одним махом взлетел на нее.
      Над степью все яснее и громче разносился дробный рокот копыт. Поднимая за собой облако снежной пыли, две дюжины всадников неслись к реке со стороны далеких синих холмов.
      — Это шериф, не стрелять! — крикнул Степан, увидев, что Дуглас целится в сторону всадников.
      — Вот так дела! — закричал Гарри восторженно. — Они с неба свалились?
      — Подобрались по оврагам! Черт, неужели не догонят?
      Белая лошадь Юдла уже мелькала далеко за рыжими кустами, и три всадника сопровождали ее. Они не отстреливались в ответ на пальбу преследователей, но было видно, что их не догнать.
      Проводник Харви Дрейк знал свое дело. Он смог незаметно подвести команду шерифа к разливу, как и было условленно. Но бандиты слишком рано заметили новых участников мероприятия и сорвались, бросив раненых и всю свою добычу.

      Шериф Коннели и не думал скрывать, что был разочарован результатами операции. Шайка Юдла снова, в который раз, улизнула от него, а трое раненых оказались обычными бродягами. Их, конечно, будут судить и обязательно засадят в тюрьму, но сначала с ними придется повозиться — лечить, кормить, стеречь. Значит, не одну неделю все трое будут сидеть на шее шерифа. Нет, Коннели предпочел бы не брать пленных.
      — Это ты, Питерс, во всем виноват, — говорил шериф. — Слишком рано открыл огонь. Надо было подпустить их поближе да прижать ко льду. Тогда бы они не успели смыться.
      — Учту на будущее, — Степан не стал спорить, тем более что и сам чувствовал за собой вину. — Ты уже допросил раненых?
      — Успеем.
      — Память — ненадежная вещь. Сегодня они все помнят, а завтра могут и подзабыть.
      Коннели свирепо глянул на Степана, но ничего не ответил и остановил коня, поджидая дилижанс, в котором везли пленных.
      А Степан поравнялся с доктором Фарбером и его дочкой. Мелисса ехала на серой кобыле и все понукала ее, но мудрая лошадь вовсе не собиралась переходить на рысь, когда все вокруг двигались шагом.
      — Я вам безмерно признателен, мистер Питерс, — сказал профессор. — Когда бандиты потребовали, чтобы я написал записку именно для вас, мне сразу стало легче на душе. Я был уверен, что наше освобождение в ваших руках.
      — Почему они так долго тянули? — спросил Степан. — Почему сразу не пришли?
      — Они боялись. Вы убили их главаря, и они боялись к вам подступиться. Так и держали нас в своей землянке, пока не появился этот Остин. Он решил, что бесполезно штурмовать ваш дом. Там сейчас много людей, много оружия. К тому же их удерживала от штурма ваша репутация. И Остин Юдл решил устроить обмен.
      — Не обмен, а ловушку с обменом, — вставила Милли. — Они хотели убить вас, мистер Стивен. Когда вы пришли бы на берег, они бы вас убили. Я все слышала. Но я знала, что все будет наоборот. Что это вы их убьете.
      Слышать такое было приятно, даже из уст ребенка. Но и стыдно, потому что на этот раз знаменитый Питерс промазал с пятидесяти шагов.
      — Мне непонятно одно, — сказал Степан Гончар. — Что представляют собой ваши бобры, если из-за них начинается настоящая война?
      — Если можно, я расскажу об этом позже, — пообещал доктор Фарбер. — Это долгая история. Я слишком устал. И думаю только о горячей ванне.
      В честь триумфального возвращения победителей Эрни устроил праздничный обед. Пиршество затянулось до вечера. Степан улучил момент, когда у пианино оказался Мартин Китс, и подсел к Фарберу.
      — Пока все слушают музыку, мне бы хотелось послушать вашу долгую историю, — сказал он.
      Доктор Фарбер, наверно, еще никогда не сталкивался с таким настойчивым гостеприимством. Когда ирландец и русский начинают угощать, то они угощают наповал. Профессор геологии был пьян не меньше, чем плотники, лесорубы и охотники, сидевшие вокруг него. Разглядев Степана, он протянул руку в его сторону, хоть и не совсем точно, и сказал:
      — Я ваш должник, Питерс. Позвольте пожать вашу мужественную руку. Что вы хотите услышать?
      — Почему все гоняются за этими бобрами?
      — Золото. Всему причиной — обычное золото.
      То и дело сбиваясь на научную терминологию и забывая, о чем говорил в начале фразы, профессор все же смог более-менее внятно изложить суть дела. Хотя при этом Степану еще не раз пришлось услышать, что доктор Фарбер является его должником, и не раз пожать потную руку.
      Оказывается, бобер — это не только ценный мех, но и кое-что еще. Его шкура содержит в себе информацию о минеральном составе донных отложений. Если на дне реки встречается золотой песок, то его следы сохранятся и в бобровой шкуре. Надо только эти следы обнаружить. Но как? Доктор Фарбер, похоже, открыл такой способ.
      Открытие сулило неслыханные перспективы. Все известные до сих пор месторождения золота были обнаружены случайно. Теперь же поиском можно будет заняться на научной основе. Профессор поделился соображениями со своим покровителем и старым другом семьи. И этот миллионер, крупный земельный спекулянт, вписался в новую тему. Для того чтобы сохранить свои поиски в тайне, геолог Фарбер на время превратился в скупщика пушнины. Его экспедиция прочесала вдоль и поперек почти весь Запад, от Черных холмов до Великих озер. Индейские охотники — оттава и оджибвеи — собирали для профессора бобровые шкурки и метили их особыми бирками с указанием точного места, где был выловлен бобер. Индейцы не задавали лишних вопросов, и в их добросовестности можно было не сомневаться.
      Теперь оставалось только обработать шкуры способом, известным одному Фарберу, и отметить на карте Запада перспективные участки. После участки будут скуплены, и там начнется добыча золота.
      Все очень просто и красиво, а главное — на строгой научной основе.
      — Братья Юдл не показались мне большими знатоками геологии, — сказал Степан Гончар. — Им-то зачем ваши бобры? Кстати, я сам слышал, как они называли их золотыми.
      Доктор Фарбер пожал плечами:
      — Не хочу никого подозревать. Но о моем открытии мог узнать кто-то из моего ближайшего окружения. Кто-то захотел составить карту месторождений немного раньше меня. Все очень просто.
      — И вы так легко об этом говорите? Док, вам бы надо приглядеться к своим друзьям.
      — У меня нет друзей. Есть ученики, есть партнеры. И, как видите, есть конкуренты. — Профессор в очередной раз пожал руку Степану. — Спасибо, Питерс. Вы избавили меня от смертельной угрозы. А со своими предателями я потом как-нибудь разберусь. Золото — это страшная сила. Золотая лихорадка — смертельно опасное заболевание.