Тупой конец короткого копья одного из солдат уткнулся мне между лопаток и придал направление движения.

— Не стоять. Двигаться. Вперед.

… Город приближался. Еле заметная тропинка разрослась вширь и превратилась в хорошо утоптанную дорогу. По обочинам в раскидистых деревьях весело щебетали пташки. Иногда на дорогу выбегали маленькие пушистые существа и, стоя на задних лапках, молчаливо провожали нашу процессию.

Идиллия. Слово, незнакомое мне, всплыло в голове. Это что-то очень хорошее. Доброе. Сердце мое наполнялось радостью. Какой прекрасный мир.

Все чаще на дороге попадались люди. Они неторопливо шли по своим делам. Не глядя на нас, с улыбкой на губах. Прекрасный мир. Рай.

Через полчаса мы вошли в город. И все то же самое. Вроде бы все хорошо. Чистые улицы, веселые люди. Но смутная тревога, поднявшись из самой глубины тела, не давала покоя.

Неужели ни мой вид, ни странная компания из вооруженных людей и двух похожих пленников не привлекает ничье внимание? Вот это странно. Вот у нас бы в деревне… Но я безжалостно отбросил эту мысль. То что осталось позади лучше не вспоминать. Там, это там. А здесь… Короче, лучше смотреть во все глаза и не забывать о том, что сказал Мустафа. Кто я в этом мире.

Несколько раз по дороге двойник спотыкался, и только моя поддержка не позволяла последнему свалиться.

Странное чувство прикасаться к самому себе. Неприятное. Но удивительно притягательное. Словно трогаешь живое зеркало, которое отвечает теплотой.

Приглядевшись повнимательнее я разглядел небольшие отличия между мной и двойником. В целом он являлся полнейшей копией, только чуть покорявее, поугловатее. Глаза в кучу, тупые, без мысли.

Кто сыграл подобную шутку? Природа? Вряд ли. Во все необходимо разобраться. Как говорил мой любимый Сенкевич: –" А сегодня мы побываем в удивительных странах… "

Удар большого гонга возвестил о том, что наша скромная команда наконец добралась до конечного пункта. Таковым являлся дворец. Вот уж никогда не думал, что в своей серенькой жизни буду иметь счастье посетить подобные места.

В центральные ворота нас не пустили. Вышедший из них стражник перекинулся парой фраз с "бугром", и нас погнали дальше, вдоль белых стен дворца. Метров через двести мы остановились у небольшой, тяжелой, обитой металлом, дверью. Еще минута на переговоры и меня с двойником затолкали внутрь.

Узкий, длинный, холодный коридор. Крутая каменная лестница, убегающая вниз. Еще коридор. Дверь. Пара пинков. Пара толчков. И я оказываюсь лежащим в пыли.

Ну почему меня все время швыряют, словно половую тряпку. Все знают, что Василий Веселов спокойный мужик, но всему приходит предел. Придется разобраться со здешними подлецами.

Я вскочил, чтобы броситься на обидчиков, если таковые окажутся поблизости и… обомлел.

Огромная площадка, посыпанная серым песком, огороженная высоким решетчатым забором с острыми наконечниками, была битком забита… моими двойниками.

Растерявшийся разум отказывался принимать происходящее.

Вокруг бродили, шатались, лежали, сидели сотни и сотни моих копий. Все они не походили друг на друга. У кого-то не хватало руки или ноги. Или отсутствовал глаз, рот, ухо, а то и половинка лица. Обнаженные тела представляли все многоцветие радуги. От непроглядного черного, до невидимо-прозрачного. Но одно я мог утверждать точно — все эти люди являлись моим подобием.

Кто? Зачем? Для чего это нужно?

Я растеряно бродил среди них, пытался что-то спрашивать, но ни у кого не находил ответа. Одни куски движущегося мяса. Кто-то более подвижен, кто-то совсем недвижим. Иногда я натыкался на разлагающиеся трупы. Иногда, просто на умирающих. Но никого не интересовало происходящее. Лишь изредка я замечал, как несколько солдат, одетых во все черное, с закрытыми платками лицами, брезгливо собирали останки в расстеленную палатку и уносили прочь.

Что происходит в этом прекрасном мире? Кто так зло играет со мной? И не находил я ответа…

— Да вот он.., — позади раздался топот, и сразу несколько, неизвестно откуда возникших черных солдат, навалились на меня, опрокинули на песок, придавили горл? коленами, распяли, словно Христа.

И не было сил сопротивляться. И не хватало мочи кричать. Безропотно, словно на скотобойне, я ждал смерти. Ибо смерть являлась для меня спасением от того кошмара, который я только что увидел.

Дикая боль в области шеи вывела меня из глубокого транса. Отлетели в сторону черные солдаты, зашипело на песке раскаленное железо.

Словно взбесившийся бык метался я от одного испуганного солдата к другому. Я топтал, бил, грыз, рвал. Зверь вселился в меня. Зверь по имени Месть. Да, я хотел мстить. За себя и за своих двойников, корчившихся и копошащихся на сером песке в ожидании смерти.

Солдаты давно испустили дух. А я никак не мог успокоиться. Опаленная кожа горела. Клеймо?… Словно на быка… На человека…

Рука не нащупала клейма. Но зато я обнаружил другое. На меня надели рабский ошейник. И запаяли концы. Жгли они.

Я попытался разорвать металл. Нет. Никак. Еще раз… Ничего не получается… Сволочи… Фашисты… Да разве здесь понимают эти слова?

Бросившись к ограждению, я попытался перепрыгнуть через него. Меня отбросило, словно котенка. А за оградой, словно в цирке, столпились черные солдаты и откровенно смеялись надо мной.

Я бросался снова и снова, рыча и воя, словно раненый зверь. Смех чужаков только подталкивал меня вперед. Но понемногу, не сразу, но я успокоился. Перестало стучать в висках. Улеглась дрожь. Глаза вернулись на положенное место.

Чего это я тут распрыгался? На потеху первобытным людям? Кому я что докажу? Никому. И ничто. Но должен, должен существовать другой путь. И я найду его. Как там говорил один товарищ из учебника по пятому классу: –" Мы найдем и пойдем другим, так сказать, обходным путем. "

Да, я всего лишь деревенский мужик. Недоучка, ну и что? А они? Они варвары. И я их обману. Перехитрю.

Все подходящие ругательства словно ветром из башки выдуло. Впрочем меня на данный момент занимал другой предмет. Я заметил, что из всех солдат лишь один смотрит на меня с удивлением. И именно он, чуть погодя, сорвался с места, куда-то убежал, но вскоре вернулся. Да не один, а в сопровождении какого-то офицера. Если можно так назвать разодевшегося словно попугая человека. Но то, что он являлся не простым солдатом, доказывал волочащийся по земле огромных размеров меч.

Офицер долго и пристально изучал меня, что-то спрашивал у солдат и иногда поглядывал на растерзанные тела своих бывших подчиненных. Затем резко развернулся на каблуках и скрылся в одном из каменных коридорах.

Я уселся на песок, скрестив ноги и упер подбородок в кулаки.

Сейчас должно что-то произойти. Несомненно, офицер понял, что я абсолютно не похожу на окружающие меня копии. Тело без изъянов. Проявляю ненормальную активность.

Дальнейшие события развивались быстро.

Ворота в заборе открылись. Несколько десятков солдат дубинами и мечами отогнали копошившиеся вокруг меня тела и образовали плотный круг. В него вошел знакомый офицер и еще один. От его вида на меня напала тоска.

Если следовать добрым традициям фантастических книжек этот мужлан с седой бородой должен являться могущественным колдуном или, в крайнем случае, великим шаманом. Черный балахон, скрывающий лицо, спрятанные в просторных складках одежды руки. Ну чем не волшебник? Как вы предсказуемы, ребята.

Сейчас он навеет на меня сон, а солдаты скрутят бесчувственное тело, закуют в цепи и…

Дальше воображение отказывалось рисовать картинки. На кой хрен им нужен я? И все эти муляжи с моим лицом? Жертвоприношение? Нет. Здесь что-то другое. Необычное.

Я стал подниматься с земли.

Солдаты разом ухнули и подались назад. Офицер быстренько исчез за спинами подчиненных, крича что-то вроде:

— Не давайте ему вставать, Он опасен. По башке его, стервеца. По башке.

Я те щас дам — по башке. Голова у меня одна. И нет большого желания подставлять ее под всякого рода дубинки. Боишься? Так и надо. Беги, пока не огрел поперек спины.

Но вот колдун… Он остался стоять на месте, даже не сделал ни шагу назад. Мужественный человек. Или дурак.

Я решил испытать его храбрость. Раскинув руки в стороны, мыча и выкатывая глаза, я двинулся на него.

Вот кремень! Как стоял. так и стоит. Ну что ж?! Тогда и ты испытаешь на себе силу кулаков Василия Веселова, человека с простой планеты Земля.

Шаг. Еще один шаг вперед и… Безумная сила сжала горло, перекрывая воздух, ломая шею.

Я схватился руками а обруч.

Самым невероятным образом металлический ошейник, охватывающий горло, уменьшался. Пытаясь зацепиться пальцами я сломал ногти, но ничего не мог сделать.

Последние капли воздуха рассосались в легких, последние всплески сознания заставили тело сделать последний шаг, и я рухнул безжизненным мешком к ногам колдуна. Последнее, что уловил мой гаснувший разум слова, брошенные стариком в густую бороду:

— Глупец…

Два дня, два бесконечно длинных дня меня держали в каком-то полутемном подвале. Закованного так, что я не мог сделать ни малейшего движения. Изредка заходил старый солдат и силком запихивал мне в рот еду и питье. Все что необходимо делать человеку для нормального существования, я делал в подвешенном состоянии. Вонь в каменном мешке стояла невыносимая.

Несколько раз, я чувствовал и даже слышал, в боковое окошко кто-то разглядывал меня, с кем-то советовался. И еще иногда слышался смех. Чем-то знакомый. Но где я его слышал, не могу вспомнить. Да и нет у меня такого желания. Вспоминать.

Сознание мое работало наполовину, вырывая из окружающего мрака отдельные эпизоды, абсолютно не складывающиеся в единый узор. Полусон, полуявь.

Через два дня меня сняли с цепей.

Тело рухнуло к ногам "освободителей", бесчувственное и неуправляемое.

Ругаясь почем зря, солдаты потащили меня, кто за руки, кто за волосы по длинным коридорам. Долго, долго наверх…

Свет. Я не знал, что он так ярок.

Наконец солдаты доперли меня до конечного пункта. Им оказался неглубокий бассейн.

Удерживая меня за волосы, дабы я не утонул, стражники прополоскали меня, воспользовавшись для этой цели жестким подобием швабры.

Тело постепенно начало оживать. Нет, оно еще не чувствовало ни холода воды, ни боли. Кровь убыстряла свой бег, разнося по всему телу острые иголки.

Любое движение заставляло меня корчиться от острой, нестерпимой щекотки. Никому не пожелаю испытать подобного.

Но сознание… Сознание ликовало. Жив! Жив, чертушка! И никогда вам гады не сгубить и не сломить русского человека. Злыдни.

Из бассейна я выбрался сам. Кое-как, но вылез. Пошатываясь, прихрамывая и подхихикивая от щекочущей боли, я поплелся в сопровождении солдатиков в следующую комнату.

Снова бассейн. Но на сей раз — горячий.

Какое блаженство вновь оказаться в горячей воде и окончательно смыть с жалкой кожи остатки пыли, грязи и человеческого испражнения.

Ребята в форме вылупились на меня как на последнего умалишенного. Я плескался, кувыркался, смеялся, растягивая подвалившее удовольствие как можно на большее время.

Но очевидно солдаты получили вполне определенные инструкции относительно длительности моего пребывания в индивидуальной (слово то какое!) бане. Как только наступило время "Ч", меня бесцеремонно вытолкали в следующую комнату, где уже поджидали… кто бы вы думали? Дюжина симпатичных девчонок.

Я, естественно, ладошками свои причиндалы прикрывать. И что?. . Девок так вышколили… Ни одна, повторяю, ни одна даже взгляда не кинула. Обидели. На меня даже коровы засматривались, а тут… Что за странная страна?

Ну ладно. Это все не по делу. Девчонки подскочили с полотенцами. Вытерли насухо. От и до. (Повторять не собираюсь.) Я и так ошалевший.

Натерли меня какими-то мазями. Вонючими. Бабскими. У нас в деревне так только от Райки-продавщицы воняет. Ее мужик из города всякие штучки возит.

А потом началось самое интересное.

Достают девки эти трусы, не трусы. Штаны, не штаны. Кусок желтого материала размером что мой кулак, и знаками показывают, одевай мол на себя.

— Куда напяливать-то? — спрашиваю, — У меня ж все вывалится.

Хоть бы одна улыбнулась. Забальзамированные они какие-то. Но забегали, замельтешили. Собрались в кучку, пошушукались, а потом одна, самая смелая, стала на меня это богатство примерять. И так, и сяк, ни в какую. Минут десять мучилась. Взмокла. Но вот что интересно, одела все-таки, зараза.

Мама родная, ты бы меня не узнала. Как одежда меняет человека. Глянул я на себя в огромное зеркало и обалдел… Всякое в жизни видал, но такого!. .

Любоваться долго не позволили, повели дальше. Я только хотел взбрыкнуться, мол, девчонки, одежки то маловато, так не дали. За стол усадили.

Похаживал я в своей жизни по свадебкам, да по поминкам, но такого стола нигде не встречал.

Рассказываю. Стол. Метров пять в длину, два в ширину. Деревянный. На резных ножках. А на столе!…

И это, и то, и даже не знаю как обозвать. И ни одного свободного места. От угла и до угла. Флакончики, бутылочки, миски. Дымиться, парится, шевелиться…

Можно подумать, я купился. Нет, нет и еще раз нет. Как уже сказано выше, подобные столы накрываются в двух случаях. В день свадьбы и в день поминок.

Рассмотрим оба варианта. Первый. (А мяско хорошо. Нежное и сочное.) Свадьба отпадает однозначно. Какой из меня жених? Вот только… Смех… Там, в каменном мешке. А не может ли это быть милая тайная воздыхательница? Ага! В кого? В тебя? Брось, Василий. Здесь что-то другое. Похороны? (А вот водочка у них слабовата. Самогон то получше деревенский.) Кого хоронят? Меня? Не. Зачем откармливать? Мыть зачем? А если у них, в королевстве в этом дебильном, обычаи такие же? Предположим, (тьфу ты, не яблоки, а уксус чистый), помер король ихней, иль кто там у них главный. И всех приезжих сначала забивают до смерти, а потом откармливают. Чтобы женить на каком-нибудь страшилище, лишь бы человек сам повесился.

Что-то у меня с головой. Раньше, в колхозном амбаре иль на скотном дворе все больше о коровах и быках. А сейчас? Что только не придуматься…

Я расслаблялся. Развалившись в самой вальяжной позе на шикарном, безумно мягком кресле, я ковырялся в зубах отколотой от стола щепкой и разглядывал срамные картинки на стенах.

Оглушительная музыка, представляющая ералаш из труб и литавров, сорвалась откуда-то сверху, заставив меня от неожиданности свалиться на пол. И уже оттуда наблюдать за удивительным действом, разворачивающееся в зале.

Под барабанную дробь, четко печатая шаг, промаршировали солдаты разодетые в золотистую парчу. Сделав полный круг, они рассредоточились по всему помещению и взяли на караул. Славные ребята. Глаза в кучку и не шевелятся. Вот что значит воспитание.

Заревели трубы, в дверях показались несколько пятившихся задниц, раскатывающих за собой красную дорожку.

Сейчас появиться начальство. Неужели разобрались что к чему? Это радует.

"Добро пожаловать — человек из другого мира. Мы рады приветствовать вестника доброй воли." Или что-то в этом роде.

Шесть здоровенных детин занесли знамена и замерли у входа.

И наступила тишина. Такая тишина, что я даже не слышал дыхания. Ни солдат, ни знаменосцев. Только редкое урчание в животе доказывало, что со слухом у меня пока что в порядке.

Правила приличия требуют, чтобы гостей, тем более царствующих, встречали стоя.

Я поднялся, поискал глазами чем бы прикрыться (неудобно все — таки почти голым), но не нашел и остался стоять только с малюсеньким кусочком материи, которым меня осчастливили девушки.

Барабаны вновь подали голос. Трам, трам, трам тарарам. Подобная музыка подымает настроение. Это точно.

Жду. Барабаны за стенками надрываются. Солдаты перед собой глаза пучат. У знаменосцев пот глаза заливает. А я жду. Пять минут… Никого. Пятнадцать… Без изменений. Пол часа… Полчаса! Мне надоедает. Только я собираюсь послать всех к таким-то родственникам, как смолкают барабаны, разом гаснет свет и зал погружается в сплошной мрак.

Дикие обычаи, в дикой стране. Но, ничего, жду что дальше?

Скрип, шарканье, шорохи и… свет вспыхивает с такой силой, что глаза непроизвольно зажмуриваются.

Постепенно открываю веки, окружающие приобретают четкие черты и я вижу… господи, этого не может быть… Я вижу…

… Со мной в деревне случай подобный приключился. Содержался у меня бычок. Вепрем звали. Ну такой зверюга! Никого не подпускал, акромя меня. Да и то потому, что у меня особый подход к рогатым. Ежели что не по мне, кулаком промеж глаз. И все. Как шелковые. Любили меня коровушки и бычки.

Привели в ту пору с соседней деревни коровку. Ну, понятно для чего. И оставили на ночь. Время позднее, ночью то дела не делаются. Оставь, говорят, до утра. А засветло вариант и сварганим. Я чё, завсегда согласный. Тем более, что откупную поставили. Трехлитровую.

А тут завхоз со своей женкой наведался. Может пронюхал что, а может и так, от нечего делать проверку устроил.

То, да се. Как контингент? Каков процент производительности? Когда обязательства повышать собираешься?

Нормально, говорю, контингент. На боевом посту всегда. А насчет производительности, не ко мне вопрос.

Завхоз по сторонам шарит глазами, ну и засек баночку. Не выгонять же его теперь. Пригласил к столу. И женку тоже. Посидели, поболтали, сбегали еще к бабке Дарье. Ну понятно зачем. Добавили.

А тут на подстанции свет вырубили. Страшного ничего нет. Не в первой. Сидим дальше в темноте. Хорошо сидим. Друг друга уважаем. Потому как уважаемые оба.

И черт дернул завхоза, давай, говорит, сейчас коровку с Вепрем сведем. Понятно для чего. Я отнекиваюсь. По инструкции, говорю, нельзя в темное время суток. Понятно что. Завхоз на своем. И женка его подвизгивает. Хочу увидеть для общего развития. Понятно что.

Если бы я к бабке Дарье за третьей не бегал, ни за чтоб не согласился.

Плюнул я на инструкции и говорю, мол, товарищ завхоз, друг ты мой разлюбезный, под твою, значит, командирскую ответственность. То ль он согласился, толь нет, не знаю. Врать не стану. Темно было.

Поперлись мы к Вепрю.

А он, хоть и скотина, да все понимает. Ревет, почем свет стоит, копытами землю роет. А за ним и коровушки гвалт подняли. Цельная какофония. И темнота.

У меня для подобных случаев особое место подготовлено. Соломка там, мягкая. Пожрать, попить вдоволь. Скотинушка тоже любит когда в уюте.

Я уже на ощупь Вепря туда затолкал, и коровку из деревеньки соседской. А завхозу, пошли, мол, дальше, сидеть. Пускай свершиться чудо господнее. Незачем нам тут ушиваться.

Сидим дальше. В коровнике шум, гвалт. Не утихает. Думаю, вот Вепрь проголодался, озверел совсем.

А тут свет дают. Мы глаза протираем. Черт! Где женка завхозовская? Нема. Ну, думаем, на процесс любуется. Энергией заряжается. Мы в коровник. А там!…

Короче вместо коровки я жинку завхозовскую в стойло затолкал.

Вот тогда-то я шок подобный испытал, когда увидел, как Вепрь с голодными глазами и… ну неважно с чем, за бабой ухлестывает. Еле отбилась, сердешная.

Не знаю, было там че или нет, врать не стану. Но после того случая завхоз уволился и в город уехал. В театре осветителем работать. А супруга его к нам перешла. Скотницей.

А я выговором отделался. И премии лишили. В два мешка картошки.

… Вот и сейчас. Аналогичная ситуация. Кровь в жилах застыла. Ни рукой ни ногой пошевелить не могу. Потому, как вижу перед собой (нет правды в этом мире)… Клавку.

Не смешно!

Стою, словно столб, рот нараспашку, сердечко родименькое реденько так постукивает. Тук. Минута молчания. Тук…

Клавка… Вот где встретиться довелось. Стоит, улыбается во все щербатые зубы. Довольная, стало быть.

А уж я как доволен. Думаю, чего ж вы меня родимые до смерти не забили в том каменном мешке? Что ж я вам такого сделал, что издеваетесь надо мной. И смех вспомнил. . Клавка смеялась. Точно.

Стоит, значит. Но Клавка, и в то же время не Клавка. На башке корона нахлобучена. Золотая поди. Пальцы в перстнях. Одета богато. А вокруг нее слуги вертятся. И веерами ее, и пылинки снимают, и в… Не, это я уже привираю, от злости да от безысходности.

Потолстела, да покраснела. В ширь разнеслась.

И тут до меня дошло. Ах ты мать моя, земная женщина. Какие похороны! Какая свадьба! Меня ж, словно быка для "процесса" готовили. Как Вепря моего.

Клавка, а может и Ваше Величество Клавдия Петровна, довольно улыбаясь и потирая руки, подкатила ко мне вплотную и давай ощупывать. Молча причем.

А я столб, столбом. Ничего не могу с собой поделать.

— Ах услужили, ай молодцы! — это Клавка своим прихвостням.

Перед ней сразу вырос шустрый такой, в пенсне.

— Лучший экземпляр, Хозяйка. Все показатели в норме. Прошел полную проверку. Годен для выполнения задания.

Вот, блин, космонавта нашли. Знаю я ваши задания.

Вертлявый перед Клавкой вертится.

— Сейчас мы уточняем, насколько стабилен данный продукт. На фабрике, — вертлявый на секунду замялся, — куда-то подевали начальные условия создания. Но мы все восстановим и начнем производство только этой серии. А виновных накажем за разгильдяйство.

— Да ладно уж, — Клавка милостиво махнула рукой, — Никого не наказывай. Пущай лучше еще пяток таких создадут и все. Фабрику закрыть можно. Но только чтоб не разваливались через месяц. Ясно?

— Будь сделано, Хозяюшка! — вертлявый бросился к выходу, на бегу выкрикивая приказы, — Начальника фабрики ко мне! Инженеришку тоже волоките. В камеру пыток сразу. И чтоб все рассказали. А не то…

Ну что, Васек, говорю себе, все ясно? Там наверху не двойники твои. Жалкие подобия. Клавка, каким-то образом обстроилась здесь и власть взяла в свои руки. С ее характером в этом ничего необычного нет. Открыла заводик по производству Василиев. Для утех своих. Да, видимо, только ничего не получалось до недавнего времени. А тут я, как на грех. Собственной персоной. Да в исправном состоянии.

И нельзя мне, похоже, раскрываться. Продукт, так продукт. Не сознаюсь. Иначе Клавка меня совсем со свету сживет, или любовью замучит.

А Клавка продолжала тщательное изучение анатомии моего тела. Покопавшись в волосах, разжала толстыми пальцами мои зубы, заглянула в рот, довольно ухмыльнулась, руки заскользили вниз, оттянули кусочек материи… (я ни жив, не мертв стою)… долго, долго разглядывала что-то такое удивительное.

— Научного советника наградить. Натурщиков разогнать. Инженера, который вот это проектировал, — Клавка показала на сжавшиеся от страха мои достоинства, — Сгноить. Я просила вот такое, а слепили всего ничего.

Солдаты сорвались с места и бросились выполнять приказы. Советника награждать. Натурщиков разгонять. И бедного инженера, ни в чем не виноватого, гноить.

— А этого, — Клавка уткнула палец мне в грудь, — Ко мне в спальню. Пять лет ждала. Отдыхать буду.

И величественно, под барабанный бой и фанфары удалилась.

Меня под руки, бережно и ласково. И туда, куда приказали. Прямиком к моему несмываемому позору и бесчестью.

Что там она про пять лет болтала? Нас же всего дня четыре назад зашвырнули в этот мир. Нас. Черт! Со мной получилось, с Клавкой получилось. Значит и с Любавой тоже. Выходит, любовь моя где-то рядом? И я ничего не могу сделать. Бардак какой то.

Меня внесли в комнату и аккуратно, словно бесценную вещь положили на кровать. Через минуту я остался один. Осмотрелся.

Такое могла сотворить только наша деревенская дура.

Одна сторона комнаты явно напоминала мне деревенскую избу. Дико изуродованную, но все же. Золото, драгоценные ткани, камушки блестящие по натыканы где попало. Печь, обложенная желтыми, наверно тож золотыми, кирпичами. Слоники, чашечки драгоценные на богатом комоде. Дорожки грубые наброшены на бесценный ковер. Да цветы на комоде стоят. В глиняном кувшинчике. Белые гвоздики. Клавка на цветочки переключилась.

Другая часть комнаты нагнетала мрачные мысли. Черные стены, ни окна, ни двери. Черный каменный пол и того же цвета потолок. А в углу здоровенный шкаф.

Красный.

Мрачноватое зрелище. И страшно любопытное.

Я уж было собрался посмотреть, что в шкафу том, да вовремя остановился.

За дверями комнаты остановилась процессия с барабанами, и звучный голос Клавки возвестил:

— Всем вон! Страже отступить на вторые позиции. Меня не беспокоить. Никого не пущать. Когда надо — сама выйду. Кто ослушается, заживо в могилу уложу. Выполнять!

Быстрый топот разбегающихся ног возвестил о том, что Клавкины приказы выполняются четко и беспрекословно.

А что же делать мне? Значит так. Тяну комедию до последнего. А потом… удавлю ее. Придется взять грех на душу. Перебороть себя. А там будь что будет.

Двери скрипнули, на пороге показалась отдувающаяся Клавка.

Бросив на меня мимолетный взгляд, она прошла сразу же к красному шкафу. Стала перед ним и хлопнула в ладоши.

Несколько мгновений ничего не происходило. Затем, со страшным скрежетом распахнулись дверцы странного красного ящика. Комната озарилась кровавым сиянием.

Шифоньер стал растягиваться, причем чем ближе к низу, тем быстрее. И вскоре из шкафа получилась узкая лестница, ведущая к небольшому отверстию в стене. И полыхнуло оттуда адовым огнем.

Не отрывая глаз я наблюдал за происходящим, пытаясь понять, что же все-таки происходит. Пусть отсохнут мои руки, если это не настоящее колдовство. Я всегда догадывался, в Клавке есть что-то от ведьмы. Так оно и есть.

Неожиданно Клавдия воздела руки к небу и завыла.

Не заплакала, не зарыдала, а именно завыла. Как воют дикие звери в темном лесу. Страшно и тоскливо.

Меня передернуло. Черт знает, что у Клавки на уме. Может совсем здесь свихнулась. Того и гляди жертвоприношениями начнет заниматься. А кто жертва? Известно — я. Ножичком по горлу и прощай Василий. Нет уж. Надо ее сейчас кончать.

Только я собрался с места соскочить, да темное свое дело сделать, как Клавка, обращаясь к кому-то невидимому, гаркнула:

— Я, Хранительница Спокойствия Темного Мира, Владычица Царства Подземного, заклинаю тебя, Дух Тьмы! Явись передо мной!

И что думаете? Закружило, завизжало, завертелось все кругом. И из огненного круга появилась вначале безобразная голова, шея, плечи, а затем и все остальное.

Клавка, не опуская рук, задом двинулась со ступенек. А этот, из дырки, выползал за ней следом.

Честно скажу. Закрыл я глаза и Бога стал вспоминать. Но Бог Богом, а интересно.

Существо это безобразное, сползло со ступенек, встало на задние конечности, выпрямилось, отряхнулось, словно собака и уставилась красными глазищами на Клавку.

— По зову явился к тебе Хранительница.

Голосочек у парня оказался под стать его виду. Гром перемешанный с трактором ревом.

— Зачем звала?

Клавка опустила руки на уровень расплывшейся талии, уперла их в бока и, строго глядя на гадину, тихим голосом, от которого не то что у меня, у чудовища мурашки по телу побежали, спросила:

— Ну что?

Чудовище вздрогнуло, замялось:

— Ищем, Хранительница, ищем.

Ишь как запугала всех. Ладно люди, а этот то? Взял бы, да оторвал голову гадине.

— Долго искать изволите. Бездельничаете там больше. Уже пять лет прошло, а результатов никаких. Ведь не иголку потеряли. Человека. Где искали?

— Да везде уж обыскались, — Дух Тьмы пришел в себя и теперь не мигая взирал на женщину, — Землю всю исползали. Все силы задействовали. Ни чары, ни колдовство не помогают. Как сквозь землю провалился.

— Ищите, ищите где хотите. Я по вашей милости должна развлекаться с чучелами уродливыми, — я еле успел принять соответствующее положение на кровати, потому как Клавка показала в мою сторону, — А настоящий где-то прячется. А у дуры этой искали.

— Искали, Хранительница. Лазутчиков подсылали, шпионов закидывали, все без толку. Она и не помнит его.

Клавка недовольно заходила взад вперед по темной стороне комнаты. Чудовище пристально отслеживал ее траекторию.

— Вот ведь стерва, — голос Клавки окрасился гневом и негодованием, — Говорила ей, не стой на дороге, изведу. Не слушается. Забыла. Как бы не так. Скрывает. По своему поступает. Смерти ищет. Не успокоиться. Вы запомните, жив тот останется, кто первым его найдет. Стерва длинноволосая верх возьмет, конец и мне и вам. А уж ежели мы его отыщем, весь мир наш.

— Ты свои обязанности выполняй, а мы уж постараемся? — Дух вжал голову в мокрые плечи, зажмурился и рыкнул.

— Не волнуйся. Найдете его, вернемся на Землю, все на растерзание отдам. Ничего не пожалею. Не держу больше. Вы уж там постарайтесь. Подними все темные силы. От ползучих до летающих Но найдите его. Во что бы то ни стало. А иначе я сама искать стану, но тогда…

Чудовище, кажется, поняло, что Клавдия начинает заводиться. Оно развернулось к черному отверстию. Снова закружило в комнате, завертело, еще мгновение, и исчезло невиданное создание.

Клавка обессилено рухнула в кресло, откинула голову на спинку и неожиданно, бабским писклявым голосом заголосила:

— Да где ж ты мой ненаглядный? Да где ж ты моя кровинушка? На кого ты меня горемычную покинул, — а слезы, слезы как из ведра, — Соколик ты мой, слезинушка ненаглядная…

Бес меня попутал. Хотел было подняться, да признаться во всем, да вовремя остановился…

— Найти бы мне тебя, Васильюшка… , — в одно мгновение плач прекратился, и Клавка превратилась в безумную фурию. Она вскочила с кресла, заметалась по комнате, вопя так, что у меня заложило уши, — Собственными руками разорву скотину. Четвертую. Нелюдям отдам на посмешище. А голову с глазами выколотыми Любке отошлю. А-а-а…