Я сбросил Зинаиду, и рухнул на траву. Зеленую. Мягкую.

Мустафа, словно вперед смотрящий, стоял с ладонью у бровей и грозно посматривал на только что разрушенный город.

— Потомки тебя не забудут, — мрачно пошутил я, вытряхивая из карманов строительный мусор, — Надо Зинаиду похоронить. Как подобает. С крестом и холмиком. Или как у вас на небе хоронят?

— Она не мертва.

Нет, вы только послушайте! Я три часа пер на себе бездыханное тело…

— Как не мертва?— что-то до меня долго мысли доходят.

— Она в глубоком старческом трансе.

— Старческом?

— Совершенно верно, — Мустафа аккуратно разложил на траве совсем сморщившееся тело. Я с немалой долей сомнения наблюдал за действиями хранителя.

Зинаида не то что не подавала признаков жизни. Она вообще-то была похожа на мумию из одного классного фильма. Такие не оживают. Или у Мустафы поехала крыша.

— Ты должен ее поцеловать.

Это он мне.

— Что я должен?— мне показалось, что я не совсем расслышал.

— Поцеловать. В губы. С любовью в сердце. Она этого хотела.

Скажу честно, я был в смущении. Конечно, я прекрасно понимаю, что смерть близкого друга, тем более некогда красивой девушки может повлечь за собой необратимые изменения в психике, но не настолько же серьезные.

Я решил быть осторожным.

— Не могу этого сделать, — вот так, твердо и бесповоротно.

— Почему? — Мустафа двинулся на меня и я понял, что сейчас случиться непоправимое.

— Мустафа. Успокойся и послушай. Она мертва. И ее не вернуть. Город убил Зинаиду. Ну хо-ро-шо! — я освободился от прилипчивых рук Мустафы, — Если ты так хочешь, то поцелую. Но мне надо подготовиться.

Может треснуть свихнувшегося ангела по башке, и делу конец? Нет. Вовек не забудет. Вот история…

Я принюхался. От трупа жутко несло. Город постарался на славу, обрушив на Зинаиду поток времени. Она мертва, а мне приходиться страдать. Но надо. Надо…

Опустившись на колени, я приготовился, стиснув зубы чтобы выполнить долг перед погибшей девушкой, но меня чуть не стошнило.

— Не буду. Хоть убей, не смогу. Она же на глазах разваливается.

Сказал и заткнулся. Мустафа нависал надо мной с поднятым мечом.

— Убью, как собаку! Целуй, сука!

Во, блин, извращенец. А ведь не шутит, паскуда. Смахнет головку на сыру землю и даже слезу не пустит. О чем только у них там отдел кадров думает? Всяких психопатов ангелами принимают.

— Целуй! — твердо повторил Мустафа, — С любовью в сердце.

Я вздохнул, закрыл глаза и остервенело втиснулся губами в самую слякоть прогнивающего мяса.

… Руки нежно обвились вокруг моего тела, невесть откуда взявшийся язык шаловливо протиснулся в рот и стал вытворять невообразимое… Запах свежих фиалок шибанул по мозгам и сладкая истома разлилась по всему телу. Так горячо меня не целовал никто.

Я приоткрыл глаза, все еще не веря в случившееся. Но… чудо есть чудо.

Зинаида, живая и здоровая, томно прикрыв глаза (тоже живые и здоровые) целовала меня в засос.

Я парень не избалованный женским вниманием, а потому, раз такое случилось, принялся с особым усердием выполнять поставленную Мустафой задачу.

— Ну все, хорош уже! — ангел почти силком стащил меня с улыбающейся Зинки и отпихнул подальше от нее, — Ишь, присосался…

На всякий случай поплевав по сторонам, мало ли какая гадость осталась, я уставился на Зинаиду, которую в это время заботливо обхаживал Мустафа. То под голову свернутый плащ подложит, то локон выбившийся поправит, то руку покачает. Я ж говорю — свихнутый он.

— Ну что уставился? — хранитель злобно зыркнул на меня, — Девок не видел? Ступай за дровами. Ей согреться надо.

Вот времена пошли. Какой-то шизик-ангел приказывает Великому Страннику. Согреться ей, видишь ли, надо. Я так считаю, ежели от старости не померла, от холода и подавно не окочуриться. Но возражать не стал. Мустафа сейчас не в себе. Пришибить может.

Набрав сухостоя, я развел костерок и, больше не обращая внимания на местный лазарет, завалился спать. А все-таки чертовка здорово умеет это дело. Где только набралась?

Разбудил меня не соловьиный звон и не первый луч света. Мустафа. Он вышел на опушку леса, повернувшись лицом в сторону Прорвы, пел. Причем громко и безобразно, аккомпанируя ладонями.

-… А поезд мчит меня в сибирские морозы. Там, там. Я не забуду тебя, ни— ко-гда-а…

Мы шли по редкому березовому лесу. Вернее шли я и Зинаида. Мустафа плелся позади, то и дело спотыкаясь. У парня теперь новое хобби. Ангел, поглядывая в небо, шевелил губами и что-то строчил в записной книжке. Понятное дело, что стишки. Ненавижу рифмоплетов.

Зинаида старательно заглядывала мне в глаза, а я с таким же усердием их отводил. Девчонка совсем сошла с ума. Я не осуждаю ее. Посидите несколько веков среди микросхем и проводов, вам тоже захочется ухлестывать за всеми встречающимися женщинами.

— Я что-то сделала не так? — еще спрашивает, шалунья.

— Все нормально, Зин.

— Тогда почему ты со мной не разговариваешь? — делать мне больше нечего.

— Вот сейчас я с тобой разговариваю.

— Тебе не понравилось, как я целуюсь? Но со мной это в первый раз, — во второй, детка. Тебя придурок, который сзади в твою честь сонеты сочиняет, распечатал.

— Это необходимо было сделать для дела.

— Значит ты меня не любишь?

В этом месте я позволю себе небольшое лирическое отступление.

Ну почему, почему все существа женского пола считают, что если я побыл с ними наедине пару минут, то обязан их любить. Я не имею ввиду деревенских коров. Они хоть ничего не просят. Возьмите, например, Клавку! Ведь через ее любовь чуть не погиб. Теперь еще эта лезет. Мало ей Мустафы. Лепила, старалась, черты выводила. А потом в одну минуту бросила и ко мне перебежала. Вывод один. Да простят меня те, кто в это не верят. Все бабы сволочи. Эх, нет порядка в мире.

Конец лирического отступления.

— Послушай, крошка! Нет, нет, оставь мою ладонь в покое. Давай ка мы поступим так. Я для тебя прежде всего Странник. Хозяин, которому ты должна подчиняться. Верно? А раз верно, тогда делай, что скажу. Держись от меня со своими приставаниями подальше. Не могу я испытывать к тебе чувств. Ведь знаешь, что Любаву хочу найти. А ты… Мустафу лучше обрабатывай, договорились.

Не могу я смотреть, когда баба плачет. Но правда никому не вредила.

— Да дурак твой Мустафа, — выдавила Зинаида между всхлипываниями.

— Дурак, не дурак, а ежели бы не он, то и в живых тебя не было.

-…?

— Ты знаешь, какой это герой? Не знаешь. Глыба, а не человек. Ты когда в беспамятстве лежала, то он…

Далее я развернуто, по заранее намеченному плану поведал раскрывшей рот Зинаиде, такое про Мустафу, что через пару минут сам премного зауважал ангела. А уж о слабом девичьем сердце говорить не приходилось. Зинка растаяла, утерла сопли и слезы и помчалась к Мустафе полюбопытствовать о поэзии.

Следующие два дня прошли без всяких приключений.

Собственно то и прошедшие события трудно назвать приключениями. В это слово я вкладываю другой, более широкий смысл. Встреча с непобедимым врагом, непроходимые горы, незнакомая красотка. А так… Обычная жизнь Странника.

Эти два дня я провел в гордом одиночестве. Мустафа и Зинаида плелись далеко позади и, похоже, к ним снова пришла взаимная привязанность. Ангел читал девушке стихи и пел песни, Зина втирала ему уши всякой компьютерной чепухой. Даже по ночам, когда они стыдливо располагались в сторонке, сквозь сон я слышал монотонное — бу-бу-бу. Можно подумать, что лучшего занятия они не могли передумать. Кто знает? Может быть на небесах нет как таковой плотской любви, а компьютерные дива просто не знают о ее прелестях.

Я не обижался и не старался как-то повлиять на парочку. В природе каждый двигается по своему пути.

К концу третьего дня, спрятанная между холмов, показалась деревушка. Не видя и не чувствуя какой-либо опасности, я не стал предупреждать друзей. Подожду их на подходах к данному населенному пункту. Там и перекусим. А если повезет, то и поспим.

Я ждал их два часа. Бес толку. Потом психанул и отправился обратно. Надрать мерзавцам уши. Обшарив близлежащую местность, я понял, что найти мне их не удастся. Два варианта. Или милуются где-то рядом. Или их уже съели.

Первое я отбросил сразу. Заниматься любовью столько времени? Не знаю. У нас в деревне на это уходило от силы две минуты, и то, если с уважением и ухаживаниями. Второй вариант мне приглянулся больше. Съели, так съели. С косточками и одеждой. Дел то. Зато теперь никто не станет по среди ночи будить меня песнями.

Но шутки, шутками, а я стал серьезно волноваться. Еще через час я нашел место, которое мне многое рассказало.

Благодаря тщательному анализу полученной информации в виде поломанных веток, разбросанных вещей и такой мелочи, как наличие нескольких трупов оборотней-деревенских-обыкновенных (в справочнике" Одо"), я нарисовал для себя следующую картину.

Мустафа и Зинаида шли себе спокойненько от полянки к полянке, изредка останавливались и целовались. Нет, не так! Останавливались очень часто и занимались черт знает чем. Так лучше. В один прекрасный момент со всех сторон налетают Одо и хватают их тепленькими. Думаю, что они даже и не сопротивлялись. А наличие убитых еще не о чем не говорит.

Я устало опустился на кочку и остервенело сплюнул. Ну надо же так влипнуть! Говорил же, смотрите в оба. Сейчас птички чирикают и солнышко светит, а через секунду кровь льется и головы отлетают. Не-ет! Не слушали. Ухмылялись.

Ну ладно ангел. Тот кроме ульев своих в жизни ничего не видел. А Зинаида? Всю подноготную вшивой планетки знает, и туда же. Мустафа виноват. Девке голову стишками дермовенькими забил.

Ругаться можно было бесконечно. Если еще возможно помочь, то необходимо действовать. Быстро и четко.

Первое! План. Главное в жизни плановое ведение хозяйства. Что за чушь? К черту. И идиоту ясно, что оборотни из той деревни. Полночь еще далека, поэтому есть надежда успеть спасти несчастных. Если их еще не съели.

Вскочив на ноги, я бросился через кусты прямиком к деревне. Чутье, переданное мне, подсказывало кратчайшую дорогу. Ноги сами обходили стороной опасные кочки и рытвины.

Быстрее, быстрее, быстрее…

Деревушка показалась даже скорее, чем я рассчитывал. Увидев ее, мои сомнения обрели реальную основу.

Шумел праздник. Горели костры. Играла музыка.

Короткими перебежками, шарахаясь от каждой тени, я двигался от хижины к хижине, приближаясь к центру, откуда доносился основной шум праздника.

Несколько раз я сталкивался с оборотнями, но они, совершенно пьяные, не обращали на постороннего никакого внимания. Мне даже обидно стало. Неужто я так плохо выгляжу.

В конце концов я плюнул на маскировку и в наглую забрался на крышу самого близкого к празднику домика. Свесив голову через край, я обвел взглядом кипевшую внизу праздную толпу.

В центре вытоптанной многочисленными ногами площадки, на огромном кострище стоял котел. В котле толи вода, толи суп готовый. Не разобрать. А рядышком к столбу мои горемычные привязаны. По рукам и ногам. Как новорожденные. Стоят родимые, озираются. Меня, спасителя, дожидаются. Послать бы их всех, да на волю в одиночку. Так нельзя, потомки осудят.

Лежу. Смотрю дальше.

Затихла музыка, подбросили дровишек в огонь, светлее стало. Оборотни чинно так местечко лобное освободили, по краям на своих двоих расселись. Ждут. И я жду. Интересно. С кого первого начнут.

Выпазит на полусогнутых седой старикан. Лет эдак под сто. Бородища до пупа, живот до бороды. И давай вокруг котла, да привязанных спутников моих круги нарезать. Круг пройдет, палкой своей в морду Мустафе — тык. Еще круг — и снова ангелу достается. Зинку не трогают. Понимание у них такое, что ли. Старичок-то вскоре запыхался, остановился и давай молитву талдычить.

Я то по ихнему слегка разумею, разобрался что к чему. Короче, краткий перевод:

Старик — "Повелитель Ночи, "принесли мы тебе подношение."

Старик (сам себе отвечает. Будто за "Повелителя") –"А на кой хрен нужны мне эти два дохлых человечка?"

Старик — "Мы просим разделить нашу трапезу."

Ответ — "Жрите сами, волосатые, а у меня дела срочные."

Старик — "Если не придешь, не обессудь. Сами слопаем, не подавимся.)

Ответ — "Валяйте братаны. Приятного Вам аппетита."

За стопроцентную точность не ручаюсь, но смысл передан точно.

Народ сразу заволновался, вилки да ножики по выхватывал. А старичок, мол, нельзя еще. Час Луны не пробил.

Все снова чин-чинарем расселись, ждут.

А я чувствую, скоро час пробьет. И спутников моих вместе с супом захарчуют. А что делать — не знаю. Попробовал в сознании покопаться. Ерунда разная всплывает, словно весной грязь. Как нарывы лечить, да от засухи спасаться. А путного — не идет.

А оборотни народец нетерпеливый. Кто бочком, кто передком, все норовят поближе передвинуться. Друг с другом болтают, а сами задницами по песку волочатся. Да, думаю, с такими темпами и Луны своей не дождетесь.

Лежу и думаю, а когда же терпение у Мустафы кончиться. Да и Зинка должна уже не выдержать. На пару-то они быстренько должны с оборотнями справятся.

А тут луна полным ликом обернулась, завыли оборотни, повыскакивали.

Я глянь на Мустафу — белый, как снег в Антарктиде. На Зинаиду — вообще без сознания. Тут у меня чуть приступ не приключился. Понял, что облапошились ребята. У меня игривое настроение как рукой сняло.

А оборотни на светило ночное головы задрали. Время настало. Для превращения.

Дикий крик всколыхнул людскую толпу. Все повалились навзничь, даже старикан с бородой.

В копошащейся куче я с трудом видел, как быстро растет шерсть на коже, как пальцы превращаются в когти, а лица в отвратительные оскаленные морды.

Через минуту стая разномастных волков, с голодными глазами, порыкивающая, истекающая слюнями медленно двинулась к привязанным пленникам. Все ближе сверкающие клыки, все белее лицо ангела. А вот и глаза закрыл, отвернулся, чтобы не видеть приближающейся смерти своей.

Дальнейшие свои действия я могу описать только, как проявление нестабильного дисбаланса расстроенного разума.

Знаете, как в хороших боевиках? Вдруг откуда не возьмись, появилось черт знает что!

Короткий разбег, сильный толчок и мягкое приземление в самой куче рассвирепевших оборотней. Это я про себя.

По правде сказать все обстояло несколько иначе. На ногах я не удержался. Приземлился большей частью на руки, потом несколько секунд выбирался из складок плаща. Но замешательство быстро прошло и я, приняв самую что ни наесть величественную позу, замер перед остановившейся стаей. Эдакое таинственное существо, скрытое от посторонних глаз длинным черным плащом. Лица не видать из-за низко опущенного капюшона.

На что я надеялся? Да ни на что. Все произошло так быстро, что я сам не смог дать реальную оценку своим действиям. Только на земле понял, какую глупость сморозил. Но жалеть о содеянном уже поздно. Что сделано, то сделано.

Оборотни замерли, нервно подрагивая хвостами и удивленно порыкивая. Что такое? Кто посмел?

Иногда в жизни встречаются ситуации, когда немаловажную роль при спасении человека играют ноги. Иногда, когда количество недовольных невелико — руки. И крайне редки моменты, когда все проблемы решает голос. Люди так редко прислушиваются к чужим мнениям.

Я решил, что первый и второй случаи отпадают по известным причинам. Потому станем давить словом. Глупость, конечно, но в моем положении это могло сыграть.

— Приветствую Вас, дети мои!

Оборотни озадаченно присели на задние лапы, стали переглядываться, некоторые даже заскулили. Я понял, что первый выход на сцену произвел должный успех и решил развивать сыгранную личность дальше. Так сказать по образу и подобию. Только голос поглуше и пострашнее.

— Вы звали меня, дети мои?

Еще минута молчания. Потом слабое движение в стае голодных, и вожак стаи, я назову его так для удобства, старик с бородой прошел обратное превращение и предстал в нормальном человечьем обличии. То и дело озираясь на собратьев по шкуре, он осторожно приблизился ко мне, принюхался и спросил:

— Ты кто?

Ну что за люди? Им же нормальным языком все объяснили. Раз звали, я пришел. А кто может еще явиться? Только их покровитель, или кто он там у них,

Повелитель Ночи. Я так и ответил.

— Мои дети не узнают Повелителя Ночи? — вот так. Побольше нервозности и скрытой угрозы. Кажется, начинают верить.

— Не очень то ты похож на Повелителя Ночи, — я б сказал, на кого похож, слепота деревенская. И решил рассердиться.

— Повелитель Ночи сердиться! Много лун я наблюдал за вами с неба. Много лет охранял эту деревню. И теперь вы не узнаете, дети мои?

Старик еще раз принюхался, поморгал подслеповатыми глазами и компетентно заявил:

— Ни хрена ты не похож на Повелителя Ночи, — немного подумал и добавил, — Самозванец.

Вообще-то я и сам догадывался, что похож на кого угодно, но только не на вышеназванного. Но не в моем положении раскалываться на месте. Играть роль следует до конца, даже если вся сцена закидана гнилыми помидорами.

— Ты не веришь, старик?! — гробовым голосом, от которого и у меня самого вздыбились волосы, протрубил я, — Кара небесная ждет тебя! Небо обрушиться на головы ваши. Солнце растопит мозги, а земля поглотит тела. Это говорю вам я, Повелитель Ночи. Всмотритесь, неверные. Признайте, непокорные. Иначе, ждет вас

… эта… анафема.

Последнее замечание, кажется, убедило старика. Он задумчиво почесал затылок. Посмотрел на небо, на луну, на бурлящий котел и привязанных пленников. Что двигало им, неизвестно, но после недолгого размышления, он повернулся к стае и протявкал что-то типа:

— К нам спустился Повелитель Ночи.

Из толпы голос:

— А на кой он нам нужен. Тут и так жратвы мало?!

Старик:

— Покушаем, а потом и с Повелителем разберемся. Хрен его знает. Может и на самом деле это он.

Вот такой слабенький, но вполне передающий смысл перевод. Но даже и эти результаты меня обрадовали. Сразу не растерзали, и ладно. А там что ни будь да придумаю. Вот только как ребятам помочь? Попробуй, заступись, вмиг расколют, волки поганые.

Между тем, старик вытащил из кармана (!) микрокалькулятор. Я чуть было на задницу не сел. Что за жизнь? Что за народ?

Покряхтев в бороду, дед быстренько посчитал присутствующих, меня в том числе, и разделил на количество съестных припасов. Имеется в виду Мустафу и Зинаиду. И возвестил радостным голосом:

— На каждого причитается по шесть и шесть процента от живого веса пищи. По самым скромным подсчетам, — и по калькулятору — тырк, тырк, — По четыре тысячи калорией. Совсем неплохо!

Оборотни радостно завыли, затявкали. А я подумал, а сколько калорией во мне? Но шутки шутками, а надо было что-то предпринимать. Подойдя к привязанным пленникам, я, не глядя на растопыренные от ужаса глаза Мустафы, обошел их, пофыркал носом и авторитетно заявил, обращаясь к волчьему племени.

— Нельзя их кушать.

— Это почему?— возмутился старик под неодобрительное ворчание стаи.

— Отравленные они, — брякнул я, первое, что попалось в голову, — Пестицидов много. Пучить потом будет.

Я ожидал, что мои слова окажутся последними в этой жизни. Но старик отнесся к ним совершенно равнодушно.

— Да дьявол с ними, с пестицидами. Ныне экологически чистую еду и не найти. Жрем все, что попало. Привыкли давно. А то, что загадили земельку, это ты, Повелитель Тьмы, верно заметил. За то благодарны.

Ну что я мог еще сказать? Подкованные оборотни попались. Начитанные. То что нельзя заниматься каннибализмом, они не знают. А о пестицидах в курсе. Я ж говорю, дурная планета. Не все как у людей.

Старик достал небольшой ножичек, с локоть длиной и шириной с ладонь, раза два свистнул им перед носом Мустафы.

Вот оно! Пришло время. Я было собрался скинуть лживую лучину и рвануться в драку, но не успел.

Лезвие сверкнуло в лунных лучах и раздался дикий крик.

Кричал я.

Оборотни, как один воззрились на меня. Чего это он?

Я бросил взгляд на пленников. Ничего страшного. Нож только перерезал веревки. Ложная тревога, которая могла стать началом моего провала. Мне оставалось только одно.

Запрыгав на одной ноге, я дико завыл на Луну и принялся выскакивать по кругу. По замыслу это должно означать непомерную радость.

Старик подошел ко мне вплотную и ненавязчиво подергал за рукав:

— Слышь, Повелитель, ты это… не надо так… все-таки живых людей жрать будем. Неудобно радоваться. Детей бы постыдился.

— Что?— глаза полезли на лоб. Наверно я никогда не пойму, в чем смысл жизни.

— Я говорю, детей бы постыдился. Может у вас там принято радоваться по каждому поводу, а у нас по другому. Мы ж не совсем звери. Ну да ладно, Повелитель. Извини, может что и не так старик сказал. Не обессудь.

Не, мне даже стыдно стало. Ничего себе! Они человечину кушают. Наносят, так сказать, непоправимый ущерб природному равновесию, поедая исчезающие виды, а мне стыдно должно быть? Не понимаю.

Дед подошел к столбу с пленниками. Мустафа, кажется, потерял рассудок. Глаза его дико метались, он что-то бессвязно бормотал, явно не замечая или не узнавая меня. Зинаида сползла по столбу, так и сидела, прислонившись к нему.

— Эй, парнишка! — дед ласково потрепал Мустафу за плечо, — Давай очухивайся. Вот так. Хорошо. А теперь с подружкой своей в котел лезьте. Водичка уж вскипеть должна.

Милый старикан. Мне он нравиться. Но не нравиться то, что он делает.

Мустафа, подхватив Зинку, на трясущихся ногах двинулся к котлу. Дед услужливо подставил ему табуретку и стал помогать закидывать девчонку в побулькивающий чан.

В этом месте я не выдержал.

Одним движение расстегнув на плаще бляхи, я откинул его в сторону и моментально обнажил меч.

— Всем стоять! Служба охраны леса. Это засада! За неповиновение — от двух до пяти.

Я уже представлял, как на меня кидаются разъяренные оборотни, как проливается кровь и падают тела. А если и мне суждено умереть, так я хоть буду знать, что погиб не зря, спасая жизни друзей.

Но волки не торопились нападать. Они как-то вдруг понурили головы, жалобно заскулили и, поджав хвосты, стали отползать в стороны. Один старик смачно сплюнул в шипящий костер и, обращаясь сам к самому, пробурчал:

— Ну вот. Приехали. Снова баланду без мяса жрать, — потом ко мне, — Ты что, не мог сразу сказать? Что за спектакли. Артист, блин! Ну что за молодежь пошла, никакого уважения к старикам.

И отвалил вслед за стаей к домам.

Я быстренько подбежал к ангелу, который с завидным упорством продолжал толкать в мягкое место Зинаиду, помогая ей перевалить через край котла.

— Мустафа, это я. Странник. Василий это. Ага. Давай-ка твою подружку сюда.

Спустив Зинаиду на землю, я раза два хлестанул по ее щекам и с удовлетворением заметил, как краска заливает девичье лицо. Жить будет. А это самое главное.

— Да перестань ты дрожать, — ангела, действительно, трясло, словно осиновый лист, –Все кончено. Вас не скушают. Вы спасены.

До хранителя слова доходили слишком долго. Но все же доходили. Сначала глаза приобрели осмысленное выражение, затем Мустафа узнал меня и, наконец, осознал где находиться.

— Мы спасены? — Мустафа нервно засмеялся, поглядывая на засевшую в границах света костра стаю.

— Спасены, спасены. Вот только не знаю, надолго ли. А как передумают оборотни? Надо сматываться, пока не поздно.

Но уйти нам не позволили.

Оборотни приняли человеческий вид и, угрюмые и недовольные, топтались небольшими кучками и замышляли тайные козни. Старик с бородой в сопровождении нескольких человек подошли к нам. Вид их не внушал ничего хорошего. Я их понимал. Приперся какой-то фрукт, испортил ночной пикничок, а теперь хочет смотаться.

— Кхе, кхе! — вежливый папаша, ничего не скажешь, — Мы так понимаем, что вы собираетесь улизнуть?

Что я мог ответить? Мол, мы хорошие парни, не трогайте нас?

— Мне показалось, что инцидент исчерпан? Я забираю этих людей и мы, дабы не беспокоить вас, сваливаем.

— Не получиться.

Я так и знал, что рано или поздно нам нахамят. Если дело дойдет до драки, то придется вновь обращаться к внутренней силе, будь она неладна.

— Что значит не получиться? — вслух возмутился я, — Или не уважаете службу охраны леса?

— Да вроде того… уважаем конечно, — дед замялся, но подбадриваемый спутниками, осмелел, — А кто, спрашивается, контрибуцию выплачивать будет? Неустоечку, так сказать?

Ну народ, ну времечко!

— Это за что неустойку то? Ты папаша говори, да не заговаривайся. Мне ж только свистнуть, как людишки мои из засады повыскакивают.

То, что я сморозил глупость, я понял сразу, но слово не воробей.

— Да одни вы здесь. Мы уж проверили. Так что сам поменьше языком молоти. Короче. Три картуза золотишка и, мы разойдемся, как в поле тараканы.

Я посмотрел на Зинаиду. Она пришла в себя и теперь знаками показывала, что ей необходимо что-то сказать мне тет на тет.

— Одну минуточку, товарищи. Думаю, проблем с выплатой не возникнет, — Я вежливо отвесил поклон, — Мне необходима консультация моего адвоката. Что Зин?

— Ты хоть представляешь, что такое три картуза золота?

— Да немного, наверное. А что, у нас нет золота? Мы, то есть ты не позаботилась об этом?

— Позаботилась, но не настолько. Вот эта здоровая кастрюля, в которую нас чуть было не запихали и называется картузом.

Ровно четыре с половиной секунды я стоял с опавшим лицом. Это как раз то состояние, когда глаза опадают на уровень щек, щеки на уровень подбородка, а последний находиться где-то в районе грудной клетки.

— Не-е, братцы, так дела не делаются! Это ж что получается, вы нас чуть не слопали, а мы вам еще и деньги должны? Не пойдет. Значит будем драться.

Меч, рассекая воздух, проделал несколько умопомрачительных пируэтов и элегантно вонзился перед ногами старика. Я даже сам не ожидал от себя такого виртуозного владения оружием. Что-то подсказывало мне, что на этом фокусы не кончаться.

Мустафа, вполне оправившийся от последнего потрясения, смело шагнул вперед и пристроился плечом к плечу ко мне. Зинаида отставать не собиралась, и встав в позу пьяного китайского сансея, навострила кулачки прямо в рожу старика.

-Ну, ну, ребята! Полегче, — дед быстренько спрятался за спинами сородичей.

Я решил, что пора добивать.

— Слышь, старик. Некогда мне тут с тобой сопли размазывать. Дел много. Слышал о Страннике?

— О Великом Страннике, — грозно добавила Зинаида.

Несколько секунд стояла гробовая тишина. Я уж подумывал о том, не сморозил ли очередную глупость.

Оборотни как-то вмиг ожили, засуетились и шумящей толпой двинулись на нас. Только природное мужество и самообладание заставили меня не врезаться в приближающуюся толпу с разящим мечом и криком "Бей гадов".

— Так это ж Странник…

— Не узнали…

— Долго жить будешь. .

В одно мгновение меня обступила толпа, которая приятельски хлопала меня по плечам, ощупывала, а некоторые, особо рьяные представители, лезли целоваться.

Отпихивался и отбрыкивался я как мог. Но силы оказались неравными, и через минуту меня подхватили на руки и, горланя хвалебные здравницы, стали подкидывать в ночное небо.

Ангела и Зинаиду игнорировали полностью. Они скромно стояли в стороне от всей этой кутерьмы и наслаждались только что подаренной им жизни.

Долго ли это продолжалось, не скажу. Не в моих интересах. Народ должен любить своих героев до бесконечности. И хотя бы половину этого промежутка времени носить их на руках. Иначе герои могут забыть, кем они являются и превратиться в обыкновенных, никем не признанных, сорви голов. А это, поверьте, менее интересно.

Меня отнесли в самый большой дом и усадили на самое почетное место. Дом отличался от свинарника только отсутствием свиней. Ни кроватей, ни стола, не было даже дрянненькой табуретки. Единственная грубая циновка, да и та оказалась подо мной.

— Так вот ты какой, Страничек?! — не-то с удивлением, не-то с огромной душевной издевкой сказал старичок. В домашней обстановке он смотрелся куда приятнее, — Каким ветром к нам занесло?

— Да вот, — также ласково ответил я, — шли, шли, да зашли. На огонек.

Хрен щербатый, знает же, что сам виноват, а выкобениваеться.

— Слышали, слышали о подвигах твоих, Великий Странник. О том как Прорву, ненавистную, одной рукой в прах превратил. Как города свои вотчинные в один день усмирил. И как мир от тучи бесчисленной чертей уберег. Все знаем, обо всем ведаем.

Никогда! Никогда не опровергайте то, что о вас говорят. Если слишком много хорошего, ничего. От хорошего не убудет. А ежели плохого, тоже не беда. Значит враги ваши стараются, словом, а не делом уничтожить хотят. Так о чем это я?

— Да-а! Бывали денечки кровавые да неспокойные, — я тяжело вздохнул, всем видом показывая, что смогу и не такие горы свернуть. Пусть знают, — А что это вы, милые, на людишек охотитесь? Иль зверья в лесу маловато?

— Да нет. Живность имеется в достаточном количестве. Но нам по штату положено. Мы ж оборотни. Хошь не хошь, а раз в декаду человеченку подай. А то сразу ж и рождаемость падает, смертность повышается. Вот послушай, Страничек, какие у нас социологические опросы среди населения проводятся, и что люди говорят.

Вот уж чего мне не интересно, так это сведения о влиянии вареного человеческого мяса на уровень потенции оборотней.