Не знаю, различил ли Метек необычную монетку у меня в руке, но вся эта сцена его явно позабавила.
      – Всё в порядке? – с чуть различимой иронией в голосе спросил он. – А то мне есть чем расплатиться за кофе.
      Я рассмеялся – с облегчением.
      – Ливийцы, говорите? – вернулся я к разговору. – Почему ливийцы?
      – А это уж вам лучше знать!
      Да, ливийцы охотились за контейнером. Но я почему-то был уверен, что это связано с той историей трехгодичной давности.
      – Это не имеет какого-либо отношения к некоему господину Мальцеву?
      Метек посмотрел на меня взглядом профессора, которому на экзамене попался смышленый студент. Он ничего не сказал, но я знал, что угадал.
      – Кстати, вы не знаете случайно, что с ним стало?
      Метек, не торопясь, затянулся своей сигаркой, как бы размышляя, имеет ли он право посвящать меня в детали. Но между нами сегодня был момент истины.
      – Я в этой операции напрямую не участвовал. Знаю только, что этот парень оказался предателем. Сдавать ливийцам его, разумеется, не собирались и попытались отправить на родину. Но те оказались проворнее.
      – И как его убрали?
      – Он взорвался в своей машине. С ним было двое сотрудников его фирмы, в том числе женщина-француженка. Ливийцы не любят оставлять следов.
      – Поэтому и я стал им так дорог?
      Метек кивнул. Глаза его смотрели на табачное облачко, поплывшее над моей головой.
      – Я, разумеется, не знаю, как они на вас вышли. Возможно, в связи с делом, которым вы сейчас занимаетесь, возможно, случайно, как вы на меня. Но поскольку вас прикрывают, ливийцев засекли. Я тут был поблизости, и меня попросили прилететь и проследить, чтобы с вами ничего не случилось. К несчастью, я попался вам на глаза тогда на террасе на Елисейских Полях.
      Вот те раз! Я постоянно проверялся, а меня, оказывается, пасли и ливийцы, и сотрудники резидентуры. Я быстро прокрутил в голове людей, чье присутствие мне запомнилось. Парочку, которая демонстративно целовалась в засос на стрелке острова Ситэ. Старика профессорского вида, читавшего там газеты рядом с нами. Женщину, толкавшую перед собой инвалидное кресло с девочкой в Музее д’Орсэ в нашу первую встречу с Николаем, и русского в сандалиях и в черных носках – во вторую. Кто из них подстраховывал нас? И ливийцы! Фатима в такси перед «Клюни»? Может быть, она ждала там не Штайнера, а меня? Она ведь не знала, что я засек ее за обедом на теплоходике!
      Метек коротко рассмеялся. Но он думал о другом.
      – Наши никак не могли взять в толк, зачем вам понадобилось снимать номер в «Фениксе».
      Еще бы!
      – Ну, вы же им объяснили?
      У Метека манера общаться такая. Он говорит в воздух перед собой, а его мечтательный взгляд – взгляд художника, блуждающего в эмпиреях или просто всегда под кайфом, – гуляет где-то под потолком, опускается на облачко дыма от своей сигарки, и снова взмывает вверх. Но в какой-то момент его глаза неожиданно цепляют ваши – и это взгляд очень сосредоточенный, проникающий, мгновенно считывающий вашу информацию и посылающий вам свою. Он посмотрел на меня сейчас именно так.
      – Я не стал никого впутывать в наши дела. Вы же вряд ли стали бы их посвящать?
      – Нет, конечно. Разница в том, что я в худшем случае получил бы нагоняй. Да и то, как вы понимаете, я у них в ведомости по зарплате не числюсь. А вы рисковали шкурой!
      Метек согласно затряс головой: всё так. Я, поколебавшись, добавил:
      – Был момент – вчера, когда вы уезжали на такси… В общем, если честно, я тогда не выстрелил только потому, что за вами вслед вышел портье.
      Метек только закатил глаза. Намного проще проявлять самообладание, когда опасность уже позади, но он делал это с особым шиком.
      – Час назад вам никто не мешал в меня выстрелить – но вы этого не сделали. Так что…
      Не знаю, не знаю! Может быть, мне помешала Лиз. В таких ситуациях нужно чувствовать себя машиной, а я из-за нее еще был человеком. Теперь я этого уже никогда не узнаю.
      – Хорошо! Наши люди засекли, что мною заинтересовались ливийцы, и вызывают вас. Что дальше?
      – Дальше, в первый же вечер теперь уже вы засекаете меня, выслеживаете, где я остановился, и снимаете номер в гостинице напротив. А на следующий день в «Бальмораль» въезжают двое ливийцев. Странное совпадение! Я сразу предложил вас отозвать или, по крайней мере, предупредить. Но вы же знаете наших людей. Стали размышлять, что да как, стали просчитывать варианты… А я пока присматривал за вами, сколько мог.
      Я вспомнил, что действительно мне несколько раз показалось, что Метек смотрел на мое окно в «Фениксе» и даже поджидал меня.
      – А почему, раз мы в контакте с ливийцами и даже тогда помогли им с Мальцевым, почему нельзя было связаться с ними и остановить всё это?
      – Этим кто-то занимался и занимается до сих пор. Вчера даже встречались с их резидентом, чтобы он отозвал своих бойцов. Там темная история. Похоже, это группа, которая никому не подчиняется. Они давно сидят в Париже и, чтобы к ним не подобрались, сами зачищают площадку вокруг себя.
      Могло быть так, что Николай встречался с «Омаром Шарифом» именно по моему делу? И тогда второй аврал, о котором он проговорился, был как раз связан с опасностью, которая грозила мне. И тогда становится ясно, почему он забеспокоился, когда я проговорился о приезде Джессики и Бобби. В Конторе хотели, чтобы я как можно скорее убрался из Парижа, где для меня стало небезопасно. Не это ли Николай хотел сказать мне сегодня утром, когда так настаивал на встрече?
      – Я всё же не могу понять одну вещь, – сказал я. – Если мне грозила смертельная опасность, почему с самого начала меня никто не предупредил?
      Метек опять засмеялся своим коротким смешком и посмотрел мне в глаза для мгновенного приема-передачи информации.
      – Ну, объяснение этому как раз простое.
      Я понял: в Конторе не хотели, чтобы что-то отвлекало меня от Штайнера и контейнера. А то я, чего доброго, мог собрать чемодан и убраться поскорее к себе домой в Нью-Йорк. Сначала дело!
      Цинично, но это так. При этом меня не бросали на произвол судьбы. За моей спиной меня подстраховывали Николай и еще бог знает сколько человек из резидентуры, а Метека вообще сдернули неизвестно откуда. Знать, как всё повернется, им было бы проще с самого начала поручить поиски Штайнера Метеку. Но кто же знает всё заранее?
      – Разрешите еще одно мое сомнение, – вспомнил я. – Вы были на Кубе в 79-м?
      Метек удивленно поднял брови:
      – Вы меня запомнили?
      – Запомнил.
      – Почему?
      – Вы стояли с нашими, но на русского похожи не были.
      Метек покивал головой.
      – Так и вы меня запомнили? – сообразил я. – А вы почему?
      – У вас ведь что-то тогда случилось с ребенком, да? У вас всё это было написано на лице, – Метек помолчал и добавил. – Я вам тогда позавидовал. У нас с женой нет детей.
      Он снова задрал глаза к потолку, как будто пожалел, что сказал что-то личное, и я понял, почему он погнался за парнями в одинаковых бежевых костюмах. Тогда, на Кубе, он видел мельком Карлито и Кончиту, и в Сан-Франциско наши дети, каких бы и они с женой хотели завести, уже не были для него чужими.
      У Метека зазвонил мобильный. Он попросил подождать минутку и вышел разговаривать на улицу. Похоже, разговор опять шел обо мне – Метек пару раз посмотрел в мою сторону.
      Я поймал себя на том, что счастливо вздохнул, как вздыхают перед сном дети, у которых был отличный день и завтрашний обещает быть не хуже. Странные мы всё-таки существа! Я был засыпавшимся агентом, у которого через несколько дней разрушится вся жизнь. Я терял семью и свой процветающий бизнес в Нью-Йорке, чтобы снова стать скромным советским, пардон, российским служащим. У меня впереди была тяжелая адаптация в стране, которая давно перестала быть моей, которая жила по неведомым для меня законам и в которой мой статус снова будет близок к нулевому. И при всем при этом с души моей была снята огромная тяжесть. Мне не нужно было больше ни с кем сводить счеты! Уроды, которые убили самых близких мне людей и разрушили мою предыдущую, вторую жизнь, были мертвы. И тем хуже, что теперь рушилась моя третья жизнь – в этом, по крайней мере, виноват был я сам.
      Метек возвращался в закусочную. По нему нельзя было понять, хорошие он получил новости или нет. Он – это было привычное выражение его лица – улыбался каким-то своим мыслям. Как будто ему всё было занятно – не более того!
      Я думал, что Метеку уже надо ехать, но он снова сел и достал новую сигарку. Он сунул ее в рот и прикурил, не переставая улыбаться – не мне, себе самому. Потом, видимо, решился.
      – Вы тоже можете разрешить одно мое недоумение.
      Я с готовностью посмотрел на него. Что, я мог в чем-то ему отказать?
      Метек выпустил клуб дыма и, глядя мне в глаза, произнес всего лишь один слог:
      – Лиз.
      Я, должно быть, просто подпрыгнул на стуле, потому что Метек засмеялся.
      – Всё-таки! – вырвалось у меня.
      – Ой! – Метек потянулся к своему стакану и отхлебнул «перье».
      Мол, что уж делать такой удивленный вид!
      – У меня в какой-то момент промелькнула мысль, что она с вами как-то связана, но я отмел ее, как бредовую.
      – Я тоже когда-то доверял только разуму, – заметил Метек мне в оправдание.
      Лиз! Лиз! Лучистые глаза, беспечный смех, легкие пальцы, смахивающие с моих губ крошку, этот Ритин жест, когда она отбрасывала за плечо волосы, и какая-то обреченность, с которой она пыталась вдавить меня в себя!
      – Я понимал, что она появилась рядом неслучайно, – сказал я.
      Метек снова провожал взглядом облачко дыма.
      – Надеюсь! Но кто же устоит?
      И молниеносно посмотрел мне в глаза. Я был в слишком большом замешательстве, чтобы ответить ему твердым взглядом. И Метек разом как-то погас.
      – Собственно, только это я и хотел знать, – подытожил он.
      Но радости от этого он не испытал.
      – Неужели вы ревнуете? – спросил я.
      Раз уж он и так всё понял!
      – Да нет, это вряд ли правильное слово, – глаза у Метека опять стали блуждать по своим мирам. – Но тут не поспоришь, в любом случае, вам повезло больше, чем мне. Хотя… Хотя вы, конечно, правы: тут другого слова не подберешь. Черт бы вас побрал! – от души сказал он. – Взялся на мою голову!
      Я подождал, пока волна схлынет.
      – Минуточку, я опять перестал понимать. Что, Лиз работает не на вас?
      – Лиз не работает ни на кого! Она вообще не работает – в том смысле, как мы это понимаем! Просто, когда клубок стал затягиваться, а предупредить вас всё никак не решались, я попросил ее приехать в Париж. И, насколько это у нее получится, держать вас как можно дальше от района Триумфальной арки.
      – Из-за ливийцев, которые меня там стерегли? – уточнил я.
      – Из-за ливийцев и из-за себя тоже, – поправил Метек.
      – Но она знает, кто я такой и чем занимаюсь?
      – Разумеется, нет. Она даже не знает, кто я такой и чем занимаюсь. Просто у нее есть друг, то есть я, который опасался, что его друг, то есть вы, влипнет в неприятную историю, и попросил ее как-нибудь этого друга отвлечь, – Метек почесал бороду. – Лиз любит путешествовать.
      – Подождите-подождите! Она что, действительно преподает скандинавскую литературу?
      Метек поднял на меня удивленный взгляд.
      – Разумеется! В очень престижном колледже. Не скажу в каком! Я бы и сам предпочел этого не знать, чтобы ненужные мысли не лезли в голову.
      Я не стал уточнять, что Лиз дала мне свою визитку. Метек и так был расстроен.
      – А вы что, – с подозрением спросил он, – не сумели в этом убедиться?
      – Да нет, я, конечно, не литературовед, но и невеждой себя не считаю. Но, согласитесь, женщина с ученой степенью, преподающая в престижном колледже, которую можно попросить приехать в другой город, чтобы соблазнить там нужного человека…
      – Это отдельная история! Но заметьте, слово «соблазнить» никто не произносил и даже не подразумевал. Я, по крайней мере. Мне нужно было всего лишь, чтобы вы переключились с меня на нее, и ливийцы бы вас потеряли.
      – И всё же Лиз произвела на меня впечатление человека самостоятельного, – не сдавался я. – Почему она согласилась?
      Метек замолчал, явно раздумывая, посвящать ли меня дальше в подробности их отношений. Потом пожал плечами на очередное свое же мысленное возражение и продолжил:
      – Случилось так, что однажды я мог спасти либо свою жизнь, либо жизнь ее сестры. Я рискнул, и в живых остались мы оба. Лиз – существо очень благодарное.
      «Не настолько, чтобы отблагодарить тебя, как бы тебе хотелось!» – подумал я, и Метек как будто прочитал мою мысль.
      – Но и, как вы правильно заметили, очень, очень самостоятельное.
      Мы замолчали. Мне было жаль, что я его огорчил.
      Метек посмотрел на часы.
      – Мне пора возвращаться в Париж. Вас подбросить в аэропорт?
      – Если не трудно.
      В те десять-пятнадцать минут, пока мы добирались до Руасси, мы почти не разговаривали. Метек вел машину, не прекращая внутренний диалог с кем-то, кто заставлял его усмехаться, вздыхать, поднимать в недоумении брови, качать головой, пожимать плечами. Потом его «остин» остановился у одной из дверей круглого терминала-1, и впервые после того разговора о Лиз он повернулся ко мне. Он снова был в нормальном состоянии.
      Мы посмотрели друг на друга. После всего пережитого мы чувствовали себя, как прошедшие войну летчики одного экипажа. Я, конечно, невольно нанес ему рану, но он ведь понимал, что не со зла. Так или иначе, главное, что и я для него был человеком, которому он мог безусловно доверять. Проблема была в том, что два глубоко законспирированных агента не могут обменяться координатами – это было бы грубейшим нарушением правил. Мы, для нашего же блага, даже настоящее или постоянное имя друг друга не имели право знать. Хотя… Да пошли они все!
      – Как вас зовут? – спросил я.
      Метек был профессиональнее, по крайней мере, менее эмоциональным.
      – А вы про себя как меня называли?
      Я улыбнулся:
      – Метек.
      – Это что за имя? Почему Метек?
      – Метек – это по-французски бродяга. Вы чем-то похожи на Жоржа Мустаки, а у него была такая песня – про него самого. Знаете ее?
      Метек покачал головой.
      – Нет, не слышал. А Жорж Мустаки?… Это он написал «Милорда» для Эдит Пиаф, да? Хм, Метек! Хорошо, пусть будет Метек.
      – А я Пако, – сказал я.
      Всё равно это имя знала Лиз!
      Метек о чем-то напряженно размышлял, собрав лоб гармошкой. Я не ошибся – о том же, что и я.
      – Вы, Пако, какие газеты читаете? – спросил он.
      – «Нью-Йорк Таймс» обязательно. Плюс разные местные, но эту всегда.
      – Давайте так, – сказал Метек. – Если я вам вдруг понадоблюсь или вы мне, мы помещаем в «Нью-Йорк Таймс» объявление: «Срочно куплю виниловые пластинки Жоржа Мустаки».
      Мой отец был прав. Он всегда учил меня, что общаться стоит только с людьми умнее себя. Из американцев, которые знают, кто такой Жорж Мустаки, и хотят купить его пластинки, тем более виниловые, едва найдется один на десять миллионов. И при этом такое объявление не насторожит даже сотрудников ФБР, ежедневно просматривающих эти колонки в поисках шифрованных сообщений.
      – Договорились, – сказал я и вздохнул. – Не сердитесь на меня!
      Метек понял, что я имел в виду вовсе не свое недавнее покушение на его жизнь. Он тоже вздохнул:
      – Не буду.
      Мы пожали друг другу руки. Сзади сигналило такси, которому мы загораживали проезд. Я вылез из машины.
      – Ваша сумка!
      Метек перегнулся через сиденье пассажира и протягивал мне сумку с камерой, которую я бросил на заднее сиденье.
      – Действительно! – спохватился я. – Может еще пригодиться!
      Метек рассмеялся своим коротким смешком.
      – Не обольщайтесь. Не в обиду будь сказано, оператор вы никудышный!

8

9