Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Жизнь замечательных людей (№255) - Скобелев

ModernLib.Net / Биографии и мемуары / Костин Борис Акимович / Скобелев - Чтение (Ознакомительный отрывок) (стр. 4)
Автор: Костин Борис Акимович
Жанр: Биографии и мемуары
Серия: Жизнь замечательных людей

 

 


В письмах, получаемых Кауфманом из Петербурга, недоброжелатели Скобелева обозначены буквами латинского алфавита, поскольку близость их ко двору была очевидна. Скобелев, словно от назойливых мух, отбивался от столичных протеже. Возвращаясь из Туркестана ни с чем, они поливали грязью молодого генерал-губернатора, ставили под сомнение его боевые заслуги и, уж конечно, не обходили молчанием административную деятельность. И вот здесь напридумывали черт знает чего!

Поговаривали: дескать, Скобелев живет как падишах, в администрации края полно аборигенов, в ней царит дух угодничества и казнокрадство. Известно ли было верхоглядам, что казацкая нагайка грозила тому, кто осмелился поднести чиновникам дорогие подарки? Таков обычай, пытались убедить Скобелева некоторые. Но генерал был непреклонен. Свой единственный достархан — лошадей, верблюдов, ковры, украшения — он продал на аукционе. Выручив от продажи три тысячи рублей, Скобелев купил землю, построил на ней кишлак, провел к нему арык и поселил часть беднейших семей.

Туркестан стал подлинной школой для русской армии. Ей и ранее были чужды проявления человеконенавистничества, не возобладали они и в пору завоевательных походов. И хотя авторитет России утверждался силой оружия и полководческими дарованиями военачальников, Скобелев считал, что на отдаленную перспективу этого недостаточно. Все должно познаваться в сравнении. И вот среди неимоверной грязи и полудикого бытия стали возникать островки цивилизации — военные городки, радующие глаз ухоженностью и порядком. Пришла рота или батальон с учений — готов теплый душ, настал вечер — пожалуйте в чайную, а в дневную жару самое лучшее — посидеть в прохладе библиотеки за доброй книгой. Наступил христианский праздник — помывка в бане, извечная чарка и молебен в походной церкви. На это зрелище собирались целые толпы. Могущество духа победителей воздействовало на умы местного населения более, нежели угрозы и расправы.

А тут случилось и вовсе невиданное. В военных городках появились женщины. Это Скобелев настоял на том, чтобы солдатские и офицерские жены получили возможность присоединиться к мужьям. Скобелеву с трудом удавалось унять поток благодарности. Он-то ведь хорошо знал, что вовсе не райские кущи ожидают русских женщин. Между тем, они не сидели сложа руки. Так появились мастерские, где чинили и шили солдатскую и офицерскую одежду, школы, где сеяли разумное, доброе, вечное воспитанницы пансионов и институтов благородных девиц.

Однажды в одной из слободок, что возникла вблизи военного городка, появился на свет первенец. Надо ли говорить, что радость была всеобщей? Детский плач возвестил, что отныне Россия твердо стоит в Средней Азии. Забегая вперед, можно сказать, что многие вышедшие из службы солдаты так и не пожелали расстаться с Ферганским краем.

Для Лондона российские завоевания в Средней Азии — это кость в горле. К тому же их надежно опекали и оберегали от проникновения английских агентов генералы туркестанской закалки К. П. Кауфман и М. Д. Скобелев. Последнему пришлось приложить немалые усилия, чтобы поубавить прыть у охотников пощупать на прочность положение русских в Фергане.

Английские пушки хладнокровно расстреливали Кабул, а английская пресса разразилась истеричным воплем: «Русские идут на Индию!» М. Д. Скобелев дал достойную отповедь любителям сеять смуту и наводить тень на плетень: «Мы за твердое будущее границ наших и не ищем чужих земель в английских колониальных пределах, простершихся в Азии от Тегерана до Пекина, но и не позволим английскому штыку блестеть в долинах Ферганы и Коканда».

Границы Ферганской области до присоединения к России имели весьма расплывчатое и приблизительное изображение на картах. В условиях же реального соприкосновения с английскими владениями они легко могли стать яблоком раздора. По мнению Скобелева, Россия должна обезопасить себя в Европе, предприняв решительное движение за Тянь-Шань и заставить признать весь Ферганский Тянь-Шань русским.

Было известно, что Англия и Цинский Китай вели острую дипломатическую борьбу между собой за раздел сфер влияния в этом обширном горном регионе, где в ту пору проживали припамирские таджики и памиро-алайские киргизы. Могущественные кокандские ханы быстро сломали сопротивление разрозненных кочевых племен и обложили их непомерной данью. Болезни и нищета поглощали тысячи жизней. Немудрено, что киргизы были на грани вымирания. В поисках спасения взоры правителей горного края не единожды обращались к России. Просьбу о покровительстве нетрудно усмотреть в письме, которое пришло на имя Туркестанского генерал-губернатора: «Положение киргизов вам хорошо известно... Мы, несчастные кокандские подданные, могли бы избавиться от тиранства Худо-яр-хана и найти спокойствие». Положение киргизов Алая в некоторой степени облегчалось тем, что северные их сородичи уже присоединились к России, но лишь только по окончании Кокандского похода стало возможным совершить экспедицию в страну гор.

В «Туркестанских ведомостях» от 30 августа 1876 года говорилось, что К. П. Кауфман «приказал генералу Скобелеву двинуть небольшие отряды к горам, коим занять главнейшие выходы из гор в долину и идти с главными силами в восточную часть гор». Скобелев спешно, но без суеты, снарядил, подготовил и лично возглавил экспедицию за Алайский хребет.

Скобелев вел свой отряд по тропам, по которым доселе не ступала нога русского человека. Что ожидало ведомый им отряд на неизведанном и коварном пути? Вполне возможно, что он стал бы легкой добычей воинственных китайцев, ведь в его составе было всего лишь восемь рот пехоты, четыре сотни казаков, три горных орудия и ракетная батарея. Но все обошлось благополучно, ни китайцы, ни бродячие шайки памирских беков ни разу не потревожили экспедицию набегами. Скобелев без помех мог осуществить задуманное. Специалисты-этнографы, метеорологи, топографы трудились на совесть, обследуя и изучая обширный горный массив, населенный многочисленными кочевыми племенами. В редкие минуты отдыха Скобелев, словно очарованный странник, не мог без восхищения взирать на могучие и таинственные конусообразные пики, на удивительное переплетение караванных троп, на причудливую игру солнечных бликов в студеных брызгах водопадов, на веющие могильным холодом ущелья, на великолепие красок высокогорных лугов.

Неожиданно отряд натолкнулся на стоянку царицы Алая Курбаджан-Датхо. Вот что поведала русскому генералу женщина, наделенная недюжинным умом и облеченная безграничным доверием своего народа. Вот уже несколько лет она вела бесплодную борьбу со своими вассалами, каждый из которых стремился перетянуть на себя лоскутное одеяло, какими представлялись разбросанные луга и пастбища. Не далеко от подданных ушли и сыновья, бросившие мать на произвол судьбы и стремившиеся урвать свой собственный кусок. «Я устала от бесконечных распрей, желаю мира и покоя», — заявила Курбаджан-Датхо.

В русской прессе появилось сообщение о том, что Скобелев якобы пленил гордую царицу и привез ее в Фергану в обозе. Конечно, это был вымысел. Вероятнее всего, Скобелев пленил правительницу прежде всего обходительностью, желанием вникнуть в суть происходившего в этом обойденном Богом уголке. Царица Алая первой протянула руку и попросила Скобелева быть «тамыром», другом. Надо полагать, что жест этот не остался без ответа. Генерал покидал южную Киргизию в твердой уверенности, что границы российских владений, к слову, получивших реальные очертания, останутся незыблемыми и неприкосновенными. Курбаджан-Датхо с готовностью откликнулась на предложение принять русских купцов и обязалась соблюдать их интересы. Свое обещание правительница сдержала. За те две недели, которые провели подчиненные Скобелева во владениях царицы Алая, они сумели обучить киргизов незнакомой им ранее науке косьбы. С этого момента она прочно вошла в их быт.

По возвращении в Фергану Скобелев засел за почту. С особой жадностью набросился он на столичные газеты. «Болгария в беде», «Славянская резня в Стамбуле», «Румыны отказываются платить дань султану» — вот только незначительная часть заголовков, которыми пестрели петербургские и московские издания. Из таких сообщений Скобелев без труда сделал вывод — быть войне. Он спешно пишет письмо отцу и просит замолвить за него словечко перед государем, а самому царю, как полагалось, написал прошение. Не дожидаясь ответа, Скобелев стал прощупывать отношение к нему в Зимнем дворце через графа Адлерберга: «...Я считаю предложить себя на какую бы то ни было чистую должность в действующих войсках логическим последствием всего моего прошлого и поступить иначе я относительно самого себя не могу...» А в качестве пожелания: «...командовать бригадою, если возможно, то пехотною, в бою было бы для меня верхом счастья».

Ответ, полученный из канцелярии императора, обескуражил Скобелева — мол, он в качестве генерал-губернатора еще недостаточно проявил себя. Так дерзайте, генерал! Пользуйтесь благосклонностью государя и оправдывайте его доверие! И вот тут-то Скобелев решился на отчаянный поступок: хоть рядовым, но участвовать в войне. Призвав в союзники удачу, Скобелев выехал в Петербург.

Из-за чего начинаются войны

Ласковые лучи солнца, выплывающего из-за нависших над зелеными долинами Балканских гор, теплые волны Черного моря, скользящие по золотистому прибрежному песку, гроздья спелого винограда, взращенного заботливыми руками, пьянящий дурман известных во всем мире розовых плантаций — все это Болгария.

Однако красоты природы и благодатная земля, которая щедро одаривала народ, испокон веков живущий на ней, на протяжении многих столетий были лакомым куском для завоевателей. В описываемое время Болгария более пяти веков находилась под пятой турецкого владычества. Турки не мудрствуя лукаво обложили болгар непомерной данью. В народе горько шутили: дескать, только воздух остался бесплатным. За все остальное приходилось расплачиваться либо чистоганом, либо живностью, либо большей частью урожая. По неписаным захватническим законам болгары должны были содержать турецких чиновников и войска. О том, каким образом вскормленным на болгарских хлебах янычарам удавалось держать народ в узде, красноречиво говорят поэтические строки Ивана Вазова:

Видел, как дома сжигают,

Превращая в дым и тлен?

Божью церковь оскверняют,

Молодежь увозят в плен.

Стариков изнеможденных

Злобно жгут в огне костров,

Убивают нерожденных,

Чрево матери вспоров.

Скобелев не мог равнодушно читать сообщения российских и зарубежных газет о зверствах и издевательствах турок над болгарами. Единоверцы взывали о помощи. Предполагал ли тогда Скобелев, что на Балканской войне наступит его звездный час? Наверное, нет. Однако назвать мальчишеством поступок Скобелева, оставившего почетную губернаторскую должность, язык не поворачивается.

Пренебречь выгодами, которые сулило длительное пребывание на этом высоком посту, расстаться со спокойной жизнью, броситься в огонь сражений, без сомнения более жестоких и широкомасштабных, чем предыдущие, и, может быть, познать измену фортуны, до сих пор щадившей его, и сложить голову в одном из боев — вот ведь на что шел Скобелев. И в этом решении трудно усмотреть опрометчивость, если учесть, с какой глубиной и серьезностью он изучал положение южных славян и политическую обстановку, которая сложилась в Европе к середине семидесятых годов.

Эпицентром напряженности, готовой перерасти в вооруженный конфликт, стали Балканы. Здесь, как нигде на континенте, переплелись в единый клубок интересы Англии, России, Турции, Австро-Венгрии, Германии. По-разному глядели из министерских, императорских, султанских и президентских кабинетов на Балканский полуостров: одни с ненасытным желанием урвать кусок территории, другие с нескрываемой надеждой на то, что именно в этом районе наконец-то восторжествует справедливость и славянские народы обретут долгожданную свободу.

Началом первого этапа освободительной борьбы против турецкого господства стало вспыхнувшее в Герцеговине летом 1875 года восстание. Вслед за Герцеговиной поднялась Босния. Почти одновременно вспыхнуло восстание в отдельных районах Болгарии. Все это вызвало резкое осложнение ситуации в Европе.

Разрешить возникший кризис, получивший название восточного, взялись великие державы, но только с одной из них, с Россией, народы Балканского полуострова связывали свои надежды на поддержку в мужественной и справедливой борьбе. И они не ошиблись. Русский народ оказывал героическим повстанцам материальную помощь: от сбора средств на приобретение хлеба и оружия до непосредственной помощи медицинским персоналом. Росла год от года солидарность народов России с освободительной борьбой южных славян. На Балканы выехали десятки русских добровольцев.

Главные европейские государства в период восточного кризиса занимали различные позиции. Германия пыталась использовать его для ослабления России. Бисмарк рассчитывал втянуть ее в войну с Турцией, а затем стравить Россию с Австро-Венгрией, благо яблоко раздора, пресловутый восточный вопрос, не был решен. Россия, еще не совсем оправившаяся после Крымской войны и ее последствий, в начале восточного кризиса не имея возможности открыто проявлять чувства, заботилась лишь о сохранении своих позиций на Балканах и поддержания своего престижа среди братьев-славян. Что касается Англии, то ее желания несколько совпадали с желаниями Германии, но если Германия опасалась французской помощи России, то Англия просто мечтала, чтобы Россия увязла в кризисе и руки русского императора не дотянулись до границ с Индией.

Тем временем, пока плелись различного рода дипломатические интриги, на стороне Боснии и Герцеговины выступили Сербия и Черногория. Слабость их сил не вызывала сомнений, и потому весь ход боевых действий строился из расчета на помощь России. Но Россия на первом их этапе сохраняла нейтралитет, пытаясь дипломатическим путем решить балканскую проблему. Вступление в войну Сербии и Черногории вызвало в России новую волну всенародного сочувствия южным славянам. В движении помощи приняли участие все слои русского общества, призывавшие царское правительство активно вмешаться в войну, так как обстановка в Сербии, Черногории, Боснии и Герцеговине стала складываться явно не в их пользу. 19 октября 1876 года царское правительство предъявило Турции ультиматум. Султан принял его условия, поскольку не был подготовлен английскими суфлерами к столкновению с Россией, да и Англия в этот момент мало чем могла ему помочь. Но вероятность войны с Турцией не уменьшилась, наоборот, ее приближение с каждым месяцем ощущалось все больше.

Не менее драматические события развернулись в апреле 1876 года в Болгарии, народ которой решил покончить с турецким господством. С первых дней восстания в России с неослабным вниманием и сочувствием следили за ходом героической борьбы. Возглавлял ее Христо Ботев. Увы, восставшим не хватало ни оружия, ни опыта борьбы с регулярной армией. Исход был предрешен. Турки, по обыкновению, невероятно жестоко отплатили болгарам, вырезав несколько десятков тысяч человек, спалив дотла сотни сел и городов. Сам Ботев погиб.

Но даже явный неуспех апрельского восстания заставил содрогнуться прогнившие основы Османской империи. В Стамбуле призадумались, и дабы уберечь страну от новых потрясений, 23 декабря 1876 года султан ввел в Болгарии конституцию. Но разве это то, о чем мечтали болгары? Надежда на свободу потонула в словесной казуистике. И единственным государством, которое могло помочь болгарскому народу решить задачу национального освобождения, была Россия. Но могла ли страна в тот момент поступиться значительной частью сил, которые собирались с невероятными трудностями? Наверное, нет.

От начала российских реформ прошло четырнадцать лет, однако за этот скромный, по историческим меркам, срок во внутреннем устройстве России произошли немалые перемены. Помещики утратили безраздельное право хозяйничанья на земле, умы россиян больше не содрогали сообщения о купле-продаже людей, набирало силу земское самоуправление. Законодательные вериги значительно полегчали, поубавилось прыти и у судейских чиновников. На слуху у россиян появились слова: «концессия», «банк», «земельная ссуда», «призывник».

Словно на дрожжах стало расти городское население, а оно пополняло ряды рабочих заводов и фабрик. Названия полукустарных мануфактур все реже мелькали в официальных бумагах и прессе, а затем и вовсе исчезли. Традиционные российские ярмарки стали набирать такие обороты, что исконно русские товары безудержно ринулись за границу и там выдержали жесткую конкуренцию. К началу войны с Турцией торговля России с внешним миром выросла по сравнению с 1861 годом аж в три раза! Казна могла без помех выделять средства на профаммы, направленные на улучшение образования, на развитие науки и культуры. Ничто и ничего не делалось без твердого соблюдения принципа безопасности России. И государь и его многочисленные помощники были убеждены, что все предпринятые шаги в политике, экономике, культуре благотворно скажутся на состоянии русской армии.

И в этом отношении какие-либо скоропалительные решения были пагубны и непредсказуемы по своим последствиям. Как, например, можно перейти в одночасье от ручного разлива меди, из которой отливалось большинство пушек, на непрерывную варку и разливку стали, которая была так необходима для современного вооружения? Каким образом за год или два можно наладить производство пороха, патронов, снарядов в количествах, необходимых для армии массовой? Каким способом и на основе каких пособий, уставов можно было в считанные годы подготовить кадровых офицеров? Какую систему требовалось принять, чтобы армия не имела недостатка ни в продовольствии, ни в фураже? И как можно за столь короткий срок внушить солдату, что отныне он не «полковой крепостной», а человек, стоящий вровень с командирами? Отвечая на все эти вопросы, Д. А. Милютин незадолго до войны писал: «Внутреннее и экономическое перерождение России находится на таком фазисе, что всякая внешняя ему помеха может повести к весьма продолжительному расстройству государственного организма. Ни одно из предпринятых преобразований еще не закончено. Экономические и нравственные силы государства далеко еще не приведены в равновесие с его потребностями. По всем отраслям государственного развития сделаны или еще делаются громадные затраты, от которых плоды ожидаются лишь в будущем».

Вот в таком состоянии подошла Россия к началу войны.

Ф. Энгельс, который вовсе не сочувствовал России, очень точно отметил в письме к Л. Кугельману: «Война на Востоке, очевидно, скоро разразится. Русские никогда не имели возможности начать ее при таких благоприятных дипломатических условиях, как именно теперь. Зато военные условия менее благоприятны, чем в 1828 году, а финансовые крайне неблагоприятны для России, потому что ей никто не даст ни гроша взаймы»19.

Не в характере русского народа стоять в стороне и быть обычным созерцателем тяжких страданий болгар. Зверства турок вызвали чувство глубокого возмущения. По всей стране прокатилась волна негодующих протестов. Создавались славянские комитеты, усилилось движение поддержки славян в их борьбе против султанской Турции. В защиту прав мужественного и героического болгарского народа выступили выдающиеся русские ученые, писатели, художники: Д. И. Менделеев, Н. И. Пирогов, Л. Н. Толстой, И. С. Тургенев, И. Е. Репин и многие другие. По всей России начался сбор пожертвований. Вот одно из многих писем, посланных вместе с деньгами в один из комитетов крестьянами села Вязовый Гай Самарской губернии. Они писали: «По горькому опыту зная, как тяжело жить в несчастье... Знаем, что невелика наша помощь, состоящая в 143 руб(лях), но она приносится от чистого усердия и посильных средств не богатых людей, а мужей, жен и даже детей бедного сословия».

Забегая несколько вперед, скажем, что в день отъезда Скобелева из Спасского обитатели имения и крестьяне вручили ему небольшой мешок, туго завязанный бечевкой, в котором позвякивали деньги «на войну». Доподлинно известно, как Скобелев дорожил крестьянскими фошами и, раздавая их, присовокуплял зачастую и свои деньги особо отличившимся солдатам. Слова, которыми он сопровождал вручение трудовых денег, не оставляли сомнения в том, что они шли от сердца.

Человек, рискнувший в то время возвысить голос против войны с Турцией, вполне мог навлечь на себя всеобщий гнев и презрение. Наэлектризованность общественного мнения передалась и окружению императора. Точка зрения, что война — единственный способ преподнести предметный урок Турции, преобладала у царедворцев. Государь, считаясь с мнением света, все же гнул свою линию. Представлять ее пацифистской, а самого Александра II мягкотелым было бы неверно. Нередко обстоятельства брали верх, однако Александру Николаевичу не свойственно было принятие опрометчивых решений. В данном же случае речь шла о шаге непростом.

Государю были памятны и горький привкус порохового дыма, и черное, закопченное небо над Севастополем. Наследнику престола категорически возбранялось появляться на передовой, но в осажденном городе попросту невозможно было провести четкую разграничительную черту между фронтом и тылом. И те госпитали, в которых бывал великий князь Александр, не раз становились мишенью для обстрела. Цесаревич оказался свидетелем кровавой драмы и воочию познал изнанку боевых действий. Он поражался терпению израненных и искалеченных воинов, восхищался мужеством немногочисленного медицинского персонала, жертвенно служившего спасению человеческих жизней. Такое не могло пройти бесследно.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4