«С берега до берега — рукой подать» — так говорят в народе о речках, подобных Жадуньке, что серпантиновой лентой огибает Костюковичи. Лишь по весне, стряхнув с себя ледовый панцирь и вырвавшись из тесного русла, напоминает она, что когда-то не уступала своим именитым сородичам — Днепру-Славутичу, Неману-Батьке, Двине-Мати и по ее глади скользили легкие ладьи радимичей — древнего племени славянского.
      Сейчас трудно сказать, когда среди местных поселян появилась фамилия «Маргелов». Вполне возможно, что происходит она от имени Маркелл, что у древних римлян означало «воинственный», «посвященный Марсу» — богу войны. Кстати, архивные документы свидетельствуют о том, что буква «г» в фамилии героя нашего повествования при его жизни неоднократно исчезала, меняясь на «к», а сам Василий Филиппович не особенно возмущался этим обстоятельством.
      Спокойно относился он и к вольной трактовке сторонними людьми своей национальной принадлежности. Однажды один из высокопоставленных партийных руководителей, раздосадованный тем, с каким упорством Маргелов отстаивал свою точку зрения, в сердцах заметил: «Известное дело — бульбаш». На что боевой генерал ответил: «Я и бульбаш, и хохол, и великоросс. Одним словом — потомственный славянин».
      В служебной карточке командира взвода В. Ф. Маргелова, составленной в Объединенной Белорусской военной школе имени ЦИК БССР в 1931 году, в графе «народность» записано «украинец», а в графе «знание языков» — «украинский, белорусский, русский». Белорусская краткая энциклопедия (Минск, 1982. Т. 5. С. 400) утверждает, что Герой Советского Союза, генерал армии Василий Филиппович Маргелов — белорус. Книга «Герои Советского Союза моги левчане» (Минск, 1965) также не оставляет сомнений в этом. По праву считают Василия Филипповича своим земляком жители районного центра Костюковичи Могилевской области. Об этом свидетельствует уникальный труд местных краеведов — «Книга памяти» и стенд в музее.
      В автобиографии Маргелова, написанной в феврале 1939 года, находим: «Родился в 1906 году 27 декабря в г. Днепропетровске...» Заметим, что Днепропетровск в 1906 году именовался Екатеринославом и дата рождения указана по современному летоисчислению (по старому стилю она выпадает на 14 декабря). А вот с годом рождения впоследствии произошла путаница. Во всех послевоенных источниках В. Ф. Маргелов значится как родившийся в 1908 году. Но не мог же он ошибиться, когда ставил свою подпись и под послужной карточкой, составленной в Белорусской школе ВЦИК БССР. В этом документе указано, что родился он в 1906 году. Как произошло «омоложение» Василия Филипповича на два года — остается только строить предположения.
      ...Отец В. И. Маргелова, Филипп Иванович, лежебокой никогда не был и с первыми лучами солнца, еще до того, как отправиться на работу, совершал обход своего не слишком большого хозяйства, которое от нескольких гектаров за годы сталинских пятилеток сузилось до размеров обычного приусадебного участка. Поубавилось и живности в хлеву: лошадь и корову пришлось сдать в колхоз. Однако Филипп Иванович не роптал, поскольку для советской власти вовсе не был пасынком и принимал жизненные трудности как временные. Рослый, широкоплечий, был он от природы наделен крестьянской сметкой, недюжинной силой и терпением, которое ему и помогало тянуть на себе лямку жизни. Правда, в той упряжи был он не одинок. Дом Маргеловых всегда притягивал особой теплотой и уютом. Хранительница домашнего очага, Агафья Степановна, казалось, всю работу по дому делала неспешно, однако и свою родню, и мужнину умела приветливо встретить, да и детишки, коих им с мужем Господь послал, выглядели отнюдь не оборванцами.
      За утренним чаем Филипп Иванович обычно разворачивал районную газету «Сталiнскi призы?» и прочитывал ее, что называется, от корки до корки. В воскресный день 22 июня 1941 года почтальон по привычке окликнул хозяина:
      — Держи, Иванович, кучу вестей со всех волостей.
      Передовая призывала «Ежедневно работать с молодыми коммунистами!» Рапортовали об успехах сельчане: «Засеяно 91 300 гектаров яровых, началась массовая прополка». Политпросвет уведомлял: «27 червеня (июня) лектором обкома Овсянниковым будет прочитана лекция по работе В. И. Ленина «Что такое друзья народа и как они воюют против социал-демократов». А вот и то, что касалось непосредственно Филиппа Ивановича. «Необходимо выполнить план лесовывозок и лесозаготовок». Костюковичский леспромхоз, где трудился Ф. И. Маргелов, был хозяйством обширным, да недалеко ушел от дедовских времен: топор, пила, кобыла, руки да спина — вот и весь арсенал. А вот если б трактор-тягач! Но «железных коней» в районной МТС можно было сосчитать по пальцам.
      В заметке «Война в Европе, Африке и Азии (дневник военных действий)» сообщалось: «За последние двое суток германская авиация бомбила порты и аэродромы Англии. В германских сводках говорится о трех потопленных судах. В Западной Африке установилось затишье после сильного бронетанкового сражения в районе Сомрла, которое началось 15 июня. Англичане отступили... В Сирии началось 19.06 общее наступление английских войск на Дамаск...»
      Война заявила о себе бесцеремонно и мгновенно. Раздирающим души гулом моторов, отдаленными раскатами взрывов со стороны Кричева — фашисты бомбили важный железнодорожный узел.
      В «тарелке», установленной на городской площади Костюковичей, раздалось потрескивание и следом за звонкими щелчками прозвучал металлический голос диктора: «Внимание! Передаем важное правительственное сообщение...»
      Вести приходили безрадостные. По официальным сводкам Информбюро судить о развитии событий было невозможно. Суть их сводилась к следующему: даем отпор, не проигрываем, но и не выигрываем приграничные сражения. Однако, по слухам, уже через неделю после начала войны гитлеровцы вошли в Минск, в клещи немецкого окружения попали целые армии, остатки которых разбредались и укрывались в лесах. Тревога поселилась и в доме Маргеловых. Агафья Степановна тайком от мужа частенько доставала из заветной шкатулки письма от сына Василия. Фотография, где он снят с двумя майорскими шпалами на петлицах, красовалась в особой рамке, вызывая законную родительскую гордость. Только вот где-то нынче сыночек?
      Фронт почти до августа протоптался на месте, а затем пришел в движение. Назвать фронтом жидкую оборону 13-й  армии, пролегавшую по полям и перелескам, можно было с большой натяжкой. И она, невзирая на отчаянное сопротивление бойцов и командиров Красной Армии, в конце концов рухнула под напором противника, имевшего почти трехкратное преимущество в живой силе и технике.
      Семейный совет Маргеловых был краток. Как ни противилась Агафья Степановна, ссылаясь на извечное «авось обойдется», ей пришлось отправиться в тыл. Перед отъездом, едва сдерживая слезы, она спросила Филиппа Ивановича: «А как же ты?» И услыхала в ответ: «Может быть, и я на что-то сгожусь». Не подозревал тогда еще георгиевский кавалер, что немецкая военная доктрина «Дранг нах Остен» — «Натиск на Восток», с которой он имел очное знакомство в окопах Первой мировой войны, не изменившись по сути, претерпела существенные изменения в способах проведения ее в жизнь. По меркам секретного меморандума «Об обращении с местным населением восточных областей», вышедшего из-под пера рейхсфюрера СС Генриха Гиммлера, Маргелову-старшему, как отцу командира Красной Армии, грозила расправа. Заместитель командующего группой армий «Центр» по тылу генерал фон Шенкендорф издал распоряжение, которое обязывало всех жителей в кратчайший срок зарегистрироваться в комендатуре. «Регистрационные списки должны быть предъявлены местному коменданту или органам, назначенным для контроля». За всякое содействие большевикам и бандитам (читай: партизанам. — Б. К.)виновные будут наказаны смертной казнью». От себя добавим: без суда и следствия. Далее в этом же распоряжении шли наказания и за более мелкие провинности, как то: несоблюдение комендантского часа, саботаж на принудительных работах...
      В Костюковичах зверствовали гестаповцы. Узниками, попавшими в лапы палачей, становились те, кто либо родню в Красной Армии имел, либо партизанам помогал, либо того хуже — с «еврейским отродьем» якшался. Таким в «новый порядок» дорога закрыта, для них один путь — в могилу, которую каратели заставляли рыть собственными руками.
      Уже после освобождения Костюковичей в 1943 году представителями органов юстиции Красной Армии был составлен акт:

      «За время оккупации немецкие захватчики с сентября 1941 года... за период своего властвования систематически истребляли мирных жителей г. Костюковичи, обвиняя их в связи с партизанами, бывших партийных и других ответственных работников... полностью истребили еврейское население города и района.
      Расстреляны семьи: Афонченко, состоящая из 5 человек — мать, четверо детей, Листопадовы — мать, отец, дочь, Черногузовы — мать, сестра, жена, трое детей, брат...
      Много других жителей расстреляно поодиночке и похоронено в районе пенькового завода».

      Филипп Иванович действительно сгодился — партизанам. Он и несколько бывших солдат, воевавших еще «на германской», отрыли винтовки, в целости и сохранности пролежавшие в земле много лет. Одну из них Филипп Иванович оставил себе. По рассказам очевидцев, с ней он отбивался до последнего патрона, с оружием встретил страшную смерть — заживо сгорел в собственном доме.
      ...Рисковым он был мужиком! В молодости, едва закончился медовый месяц, как он — жену молодую в охапку, небогатый скарб на плечи, да и по тракту в неблизкий Екатеринослав, что в Малороссии. Осталось неизвестным, кто первым из костюковичских жителей обосновался в Екатеринославе, но, судя по всему, белорусская колония в городе на Днепре была многочисленной, и потому чета Маргеловых не осталась без крова. Филипп Иванович решил попробовать себя на чугунолитейном заводе.
      В краткой справке в энциклопедическом словаре Брокгауза и Ефрона о Екатеринославе говорится: «Губернский город Екатеринославской губернии при р. Днепре... В 1783 году задуман Потемкиным в 50 верст окружности с улицами в 30 сажень шириной, с роскошными зданиями и университетом.
      Екатерина II заложила первый камень в основание Преображенского собора. При перенесении гр. Зубовым столицы Новороссии в Вознесенск Екатеринослав потерял свое значение, а при Павле I переименован в Новороссийск. Император Александр I в 1802 году возвратил городу название, которое он имел при основании».
      Здесь, забегая вперед, заметим, что Екатеринославу еще раз пришлось изменить свое название. Произошло это событие в 1926 году. С той поры город носит имя видного деятеля большевистской партии Григория Ивановича Петровского. Петровский был активным пропагандистом и организатором екатеринославских рабочих в 1905 — 1907 годах, когда город кипел и бурлил, до тех пор, пока сабли и нагайки не расставили все и вся по своим местам. Безусловно, события эти повлияли и на судьбу Филиппа Ивановича.
      Но возвратимся к энциклопедической справке. «В 1897 году в Екатеринославе, мимо которого шла железная дорога Донбасс — Кривой Рог, население составляло ИЗ 000 человек, имеется собор и 6 приходских церквей, церковно-приходская школа. Жителям дают заработки погрузка и сплав по Днепру леса, хлеба и других товаров.
      В городе 69 фабрик и заводов с ежегодным производством 9 000 000 руб. с 5 — 6 тысячами рабочих. Главнейшие — Александровский, Южно-Российский рельсопрокатный, механический, трубопрокатный, 7 паровых мельниц, 2 табачные фабрики, 4 завода чугуно-литейных и земледельческих орудий, 9 паровых лесопилок».
      Как видим, выбор для тех, кто решил здесь попробовать свои силы и разум, был обширен. Только вот сколотить состояние горбом, потом и трудовыми мозолями удавалось далеко не каждому. Маргеловы жили скромно, но не бедствовали, Агафья Степановна вела домашнее хозяйство, небольшая комнатка в рабочем бараке отличалась чистотой и порядком. В ней-то и появился на свет Василий.
      В 1913 году Маргеловы покинули Екатеринослав. Семья, к тому времени увеличившаяся до четырех человек, тронулась с пожитками в обратный путь, в Костюковичи. Точные причины возвращения назвать трудно, но одно известно доподлинно: Филипп Иванович не был неудачником. Неказистый домишко на Муравильской улице, доставшийся в наследство супруге, через год вполне мог соперничать со строениями, в которых жили именитые граждане Костюковичей. Неизвестно, как бы дальше развивались события, но в размеренное патриархальное бытие провинциального белорусского городка ворвалась война.
      С начала июля 1914 года «Могилевские губернские ведомости» шли нарасхват. Местные жители оживленно обсуждали убийство в Сараеве эрцгерцога австрийского Франца Фердинанда, изрешеченного пулями вместе с достопочтенной супругой. Убийцей был гимназист — боснийский серб, и лучшего повода для агрессии против маленькой славянской страны нельзя было придумать. «Напал черт на младенца», — комментировали горожане сообщение об объявлении правительством Австро-Венгрии войны Сербии. Напряжение достигло апогея. Все ожидали, какой ответ последует из Зимнего дворца на бомбардировку Белграда. 13 июля Николай II повелел объявить «предмобилизационное положение». Через четыре дня государь подписал указ о частичной мобилизации. Однако уже через сутки была объявлена всеобщая мобилизация сухопутных и морских  сил. 19 июля в 7 часов вечера Германия объявила войну
      Известие об этом событии пришло в Костюковичи на следующий день. Призывно забил большой колокол Крестовоздвиженской церкви, и народ потянулся на городскую площадь. Могучий голос дьякона озвучил слова высочайшего манифеста: «Божию милостию, Мы, Николай Второй, император и самодержец всероссийский, царь Польский, великий князь Финляндский и прочая, прочая, прочая... объявляем всем верным Нашим подданным: следуя историческим своим заветам, Россия, единая по вере и крови с славянскими народами, никогда не взирала на их судьбу безучастно. С полным единодушием и с особой силою пробудились братские чувства русского народа к славянам в последние дни, когда Австро-Венгрия предъявила Сербии заведомо неприемлемые для державного государства требования... Вынужденные в силу создавшихся условий принять необходимые меры предосторожности, Мы повелели привести армию и флот на военное положение, но, дорожа кровью и достоинством Наших подданных, прилагали все усилия к мирному исходу начавшихся переговоров... Ныне предстоит уже не заступаться только за несправедливо обиженную родственную нам страну, но оградить честь, достоинство и целостность России и положение ее среди великих держав. Мы непоколебимо верим, что на защиту Русской Земли дружно и самоотверженно встанут все наши подданные.
      В грозный час испытаний да будут забыты внутренние распри, да укрепится еще теснее единение Царя с Его народом, и да отразит Россия, поднявшаяся как один человек, дерзкий натиск врага... Мы молитвенно призываем на святую Русь и доблестные войска Наши Божие благословение».
      Тут же прошел молебен о даровании победы воинству российскому. Патриотические чувства, владевшие собравшимися, были искренними, неподдельными. Не обошлось и без слез — ведь многие семьи отправляли на войну кормильцев. Почти одновременно с царским манифестом в печати появилось постановление «О призрении семейств воинских нижних чинов, призванных на военную службу по случаю мобилизации». Согласно документу, право на призрение и пособие деньгами получали все семьи, независимо от их материального положения. Пособие было равнозначно стоимости: 1 пуда 28 фунтов муки, 10 фунтов крупы, 4 фунтов соли, 1 фунта постного мяса, 1 пуда картофеля. Для сравнения приведем цены 1914 года на основные продукты в Мо гилевской губернии: один пуд ржаной муки стоил — 1 рубль 85 копеек, пшеничной — 2 рубля 40 копеек, пуд картофеля — 32 копейки, пуд говядины — 6 рублей 80 копеек, пуд соли — 45 копеек.
      Как и все костюковичские жители призывного возраста, Ф. И. Маргелов был приписан ко 2-му призывному участку Климовичской волости. Устоявшийся в советской историографии термин «пушечное мясо» не совсем вяжется с системой подготовки воинов запаса, существовавшей в России накануне Первой мировой войны. Они призывались на учебные сборы, где не служившие в армии постигали азы военной науки, а прошедшие действительную службу обучали новобранцев и совершенствовали опыт.                                                                                               
      Новобранца напутствовал родственник из бывших служивых: «У нас, Маргеловых, так: либо грудь в крестах, либо голова в кустах». Филипп Иванович за годы, проведенные в окопах, доказал первое: на груди его к 1917 году красовались два Георгия. Не сомневался он и в том, что вскоре к ним прилепится еще один — второй степени. Но эту степень солдатского Георгия Филипп Иванович так и не получил.
      В преданиях семьи Маргеловых сохранили рассказ, из которого видно: был он правдолюбцем и у боевых товарищей пользовался заслуженным авторитетом. Война шла третий год, и безуспешные попытки русского командования изменить ее неудачный ход оборачивались реками солдатской крови. Бесплодные атаки на хорошо укрепленные позиции кайзеровцев изматывали войска, подрывали их дух. Армия зароптала. Однажды солдат Маргелов посмел усомниться в правильности решения командования об очередном наступлении: «Довольно телами солдатскими дорогу к немецким окопам мостить!»                                                                 
      За свободомыслие представление к третьему Георгию начальство отозвало. Неизвестно, как бы сложились тогда судьбы так называемых «говорунов», да грянул февраль 1917 года. Николай II отрекся от престола, и Россия вступила в полосу непредсказуемых, драматических событий.          
      В 1920 году Ф. И. Маргелов отвоевался и вернулся на родину. Жизнь входила в мирную колею. На смену городской управе, полицейскому околотку, храму Божьему пришли учреждения, рожденные революцией: райком ВКП(б), райисполком, милиция, клуб. О многом пришлось поразмыслить основательно солдату. Ему не раз предлагали вступить в партию большевиков, однако Филипп Иванович отнекивался: «Еще не созрел». Не написал он и заявления о приеме по так называемому «ленинскому призыву». Но в том, что необходимо менять жизнь к лучшему, сомнении он не имел, связывал с советской властью надежды на достойное будущее своих детей. А тут словно обухом по голове. На церковь Крестовоздвиженья Креста Господня, в которой он некогда венчался с Агафьей Степановной и от которой, по традиции начинались все крестные ходы, налетели активисты-безбожники и для начала сбросили с колокольни колокола, а затем кто кувалдой, кто ломом стали крушить церковные стены.
      Еще раньше закрыли костюковичскую церковно-приходскую школу, в которой обучался Василий Маргелов. ЦПШ — эта аббревиатура долгое время произносилась с оттенком презрения и неуважения к существовавшей в прежние времена системе начального образования, являлась синонимом скудости познаний и убогости мышления окончивших церковно-приходскую школу. Соответствует ли это действительности?
      Программа церковно-приходских школ, утвержденная Священным синодом в 1886 году, включала изучение Закона Божьего, священной истории Ветхого и Нового Заветов, церковно-славянского и русского языка, начал русской истории, арифметики... Вдобавок к обязательной программе учащиеся обязаны были посещать приходскую библиотеку. Список книг по внеклассному чтению был обширен и составлял восемьдесят три (!) наименования. Произведения Фонвизина, Загоскина, Толстого, Ишимовой, Жуковского, Пушкина, Толстого давали познания о героическом и славном прошлом России, утверждали святость воинского долга и защиты Отечества.
      Откроем первую книгу — «Букварь», по которому постигал грамоту Василий Маргелов:
 
Собирайтесь, детки, в школу,
Петушок пропел давно.
Попроворней одевайтесь,
Светит солнышко в окно.
 
 
Рыбаки уж тянут сети,
На лугу коса звенит.
Помолясь, за книгу, дети,
Бог лениться не велит.
 
      На современный взгляд — наивные строки. Но для восьмилетнего мальчугана они были окном в неизведанный мир. Они были наполнены любовью к родной природе, к родительскому очагу, уважением к труду. Эти качества Василий Филиппович Маргелов пронес через всю жизнь.
      Маргелов-старший с удовлетворением подмечал: «В меня пошел». И действительно, Василий по живости ума, любознательности, памятливости и прилежанию мог заткнуть за пояс любого из сверстников. К огорчению Филиппа Ивановича, старший брат Василия — Иван, первенец и любимец супруги, успехами в учении похвастать не мог.

* * *

      ...13 декабря 1943 года в Костюковичах шел громкий судебный процесс над пособником фашистов, бывшим бургомистром и мировым судьей Борисевичем. По спискам и наветам этого прихвостня немцы расстреляли 542 человека — женщин, детей, пожилых людей, угнали в рабство в Германию 60 юношей и девушек. Более 50 человек скончались от побоев.
      Военно-полевой суд 283-й Краснознаменной дивизии, освободившей Костюковичи, приговорил изменника Родины Борисевича к смертной казни через повешение. Приговор был приведен в исполнение.
      После войны Агафья Степановна, возвратившись в Костюковичи, обнаружила пепелище, на котором одиноко стояла почерневшая печь как горькая память о былом уюте и прочном семейном счастье.
      Война разбросала ее детей и внуков. Николай, сражаясь в партизанском отряде, погиб под Кишиневом в 1945 году. Василий учился в Высшей военной академии в Москве. Дочь Мария обосновалась в Дубровне, в Белоруссии. Внук Генка поступил в Тамбовское суворовское училище.
      Война подорвала силы и здоровье. Побывав у родных, Агафья Степановна вновь вернулась в Костюковичи, где и скончалась в 1949 году.

      В тесных каморках при свете керосиновых ламп кипели жаркие споры, строились фантастические планы и по-особому, вдохновенно звучало слово «товарищ» — визитная карточка нового, советского, поколения. В начале двадцатых годов комсомольские ячейки как магнит притягивали к себе рабочую и сельскую молодежь.
      Василий Маргелов пошел по стопам отца и получил отменную трудовую закалку. Работал он грузчиком, благо Господь силенкой не обидел, почтальоном, скорняком. Перенял он от отца и прямоту в суждениях. Она-то его и подвела. Есть рассказ о том, как Василия принимали в комсомол . Приведем его с небольшими сокращениями:
      «...Секретарь комсомольской ячейки предложил Василию вступить в комсомол. Старательно изучив Устав и изрядно волнуясь, пришел он в назначенное время на комсомольское собрание. Все шло нормально, пока заместитель секретаря комсомольской организации Изя, которого Василий терпеть не мог за его зазнайство, спросил: "Как вы, товарищ Маргелов, относитесь к еврейскому вопросу?" Ну, Василий и объяснил, что он думает о тех руководителях, которые сами не знают, что такое труд, а других пытаются поучать. Имел он в виду именно этого Изю, не вдаваясь вглубь в каверзный смысл вопроса. Вернулся он домой расстроенным — отказали ему по предложению Изи в доверии.
      — Что, моего Васеньку в комсомол не приняли?! — возмутилась Агафья Степановна. — А говорили, туда только лучших принимают».
      Комсомольский билет Василий в итоге получил. Был он у всех, что говорится, на виду, величали парня не по годам по имени-отчеству, а костюковичская «комса» твердо была уверена: какое бы дело ни поручили Маргелову, он не подведет.
      В 1924 году на всю страну прозвучал партийный призыв: «Молодежь — даешь уголь!» Что ж, дорога в Екатеринослав была нахоженной. Лопата, кайло, тусклый свет «летучей мыши» и труд, тяжкий, до пота и боли в суставах, но преисполненный значимости — первые советские металлургические гиганты задыхались без угля. Не выполнил норму — не уходи из забоя, перевыполнил — честь тебе и хвала. Новичкам в шахтерском деле послабления не делалось. В забое равны все, впрочем, как и перед непредсказуемым характером горной породы. Поди угадай, как она поведет себя. И однажды случилось непоправимое. Смена шла к концу, когда затрещали подпорки и померк свет. Обвал! Страшнее этого слова в шахтерском лексиконе не существует. В считанные мгновения забойщик оказывается напрочь отрезанным от спасительного выхода. Найдешь его — счастье, не найдешь — помирай замурованным. Трое суток группа шахтеров, в которую входил Василий Маргелов, пробивала спасительный лаз. Трое суток без пищи, воды, света. И спасение пришло! Когда их уже не чаяли увидеть живыми, горняки, поддерживая друг друга, вышли из шахты. Едва отлежавшись в местной больнице, товарищи по несчастью ринулись упрашивать начальство вернуться на работу в забой. Увы, суровое медицинское заключение надолго лишило их такой возможности. Напутствуя Васю Маргелова, доктор, узнав, что он из Белоруссии, порекомендовал подыскать работу либо лесника, либо егеря и добавил: «Леса — легкие планеты. Да и вам, молодой человек, легкие крайне необходимо подлечить».
      Совет, как мы убедимся, пришелся к месту. Несколько лет кряду Василий Маргелов поднимался спозаранку и совершал объезд своих обширных лесных владений, а они раскинулись не на одну сотню гектаров. Летом — на лошади, зимой — на лыжах, от ветки до ветки, от зарубки к зарубке по одному ему знакомым приметам. Как пригодилось Маргелову это умение читать без подсказки «лесную книгу»! Он уже подумывал об изучении науки о лесе, благо опыта поднакопил. В 1927 году Маргелов становится председателем рабочего комитета костюковичского леспромхоза и подает заявление о приеме в кандидаты ВКП(б).
      В то время, хотя всеобщее военное обучение — всеобуч — было уже упразднено, традиции военной подготовки молодежи без отрыва от работы или учебы были прочными. Как будущий коммунист, Василий Маргелов получил общественную нагрузку — уполномоченного по военной работе среди молодежи. И здесь на помощь пришел отец. Многое пригодилось сыну из того, о чем поведал ему заслуженный воин.
      Филипп Иванович, ко всему, был удачливым охотником и как говорили в ту пору, «любил побаловаться ружьецом». И не было такого случая, чтобы оно подвело хозяина. Отец с настойчивостью знатока наставлял сына, как правильно брать прицел, как держать дыхание и делать спуск. Поэтому Маргелов-младший впитал особую любовь к оружию, к его бережному хранению и до конца дней своих был верен отцовской науке.
      Подходило время призыва в армию, и Василий был готов служить хоть в пехоте, хоть в кавалерии. Однако военком рассуждал иначе. Маргелов-младший был один из немногих сверстников, имевший за плечами семилетку.
      — Пиши рапорт о зачислении в военную школу. Готовься стать красным командиром, — предложили Василию.
      О том, чтобы связать свою судьбу со службой в армии, Василий не думал и потому попросил время на размышление.
      Туг и размышлять нечего. Комсомол не хуже меня знает, кого и куда направлять. Путевку получишь в райкоме.
      По семейной традиции Агафья Степановна (хоть и не на войну сына провожала, но наплакалась вволю) накрыла стол, за которым с трудом разместились родня и друзья Василия. Звучала гармошка, пели расхожую в ту пору песню «Во солдаты меня мать провожала» и, стараясь перекричать один другого, родственники давали напутствия. Чего только не наслушался будущий краском! «Не вздумай, Васька, без аксельбантов и лампас домой возвернуться! И чтоб шпоры о мостовую цынь-цынь, и искры...» Но были и серьезные пожелания: «Не посрами, Василий, род Маргеловых, не ударь лицом в грязь. Грызи науку побеждать. Одолеешь ее — шаг к признанию сделаешь, а когда душа в душу с подчиненными будешь жить, тогда и величать тебя станут отцом-командиром». В невообразимом гомоне и шуме внезапно зазвучали стихи. Алешка Бурделев, записной костюковичский поэт, был в ударе, и экспромт получился на славу:
 
Мы дома оставили трактор,
Учебник, станок и тетрадь
И гордо, с великой любовью
Отчизну ушли защищать.
 
 
Нам братья и сестры желали
Счастливо и честно служить,
Девчата платками махали,
Просили о них не забыть.
 
      В жизни Василия Маргелова, как и всех молодых парней, было много схожего с этими немудреными строками. Были и заверения влюбленных в верности, были и девичьи слезы при расставании. Они договорились с Марией: год — достаточный срок для того, чтобы испытать на прочность чувства. Поженились, когда за плечами курсанта Маргелова остались два года учебы в Объединенной Белорусской военной школе имени ЦИК БССР. В сентябре 1931 года у супругов Маргеловых родился сын Геннадий. Только вот счастье обошло стороной их семейный очаг. Не каждой женщине дано выдержать вечно неустроенную и кочевую жизнь офицерской жены. Они расстались. А Генка, любимец Филиппа Ивановича и Агафьи Степановны, едва повзрослел, как занял отцовское место за столом в доме, который ему стал родным и из которого он вместе с бабушкой бежал, спасаясь от фашистов.
      В послужном списке В. Ф. Маргелова в графе «Прохождение действительной военной службы в Советской Армии» первая запись гласит: «С сентября 1928 года по апрель 1931 года — курсант "Объединенная Белорусская военная школа ЦИК БССР"». В настоящее время сведений по истории школы, преобразованной затем в Минское военно-пехотное училище имени М. И. Калинина, которое просуществовало вплоть до 1941 года, в печатных источниках содержится крайне мало. Хотя, по самым скромным подсчетам, из стен училища вышло около трех с половиной тысяч командиров Красной Армии. Восемь лет, сначала курсантом, а затем в качестве командира взвода, роты, преподавателя тактики, провел в нем В. Ф. Маргелов. И было бы правомерным упомянуть об основных вехах становления этого известного в то время военного заведения.
      5 февраля 1921 года по приказу Реввоенсовета Республики в Минске были организованы краткосрочные 81-е пехотные курсы командного состава . В этом же году они дважды меняли вывеску и именовались вначале как курсы Совнаркома БССР, а затем, перейдя в армейское ведомство, Минские пехотные курсы РККА. 9 октября 1924 года курсы как таковые перестали существовать, а на их базе была организована 7-я Объединенная военная школа имени ЦИК БССР с трехгодичным сроком обучения. Название «Объединенная» появилось не случайно. На трех отделениях готовились кадровые командиры для кавалерии, артиллерии, пехоты. В специальной военной литературе даже появился термин «нормальная военная школа», который свидетельствовал о том, что почти треть учебного времени отводилась на общеобразовательные предметы. Сложилось и четкое организационное устройство военных школ — один батальон трех- или четырехротного состава.
      О славном пути, пройденном ОБВШ, красноречиво свидетельствует приказ командующего Белорусским военным округом.

      ПРИКАЗ
      войскам Белорусского военного округа
      № 15
      5 февраля 1931 года
      г. Смоленск
      5 февраля 1931 года исполнилось 10 лет существования Объединенной Белорусской Военной Школы имени Центрального Исполнительного комитета БССР.
      Школа сформировалась из 2-х московских пехотных курсов, переименованных затем в 81-е Минские пехотные курсы имени СНК БССР. Объединенная Белорусская Военная Школа за 10 лет упорной работы выпустила в ряды РККА 1850 командиров для национальных, кадровых и территориальных частей.
      Школа является национальной частью, готовящей пролетарских, коммунистически воспитанных, стойких командиров РККА.
      Школа имеет боевые заслуги перед пролетариатом Советского Союза и Белоруссии по защите Ленинграда от авантюр классовых врагов, по защите Советской Украины, по защите Белоруссии от бандитизма. В жестоких боях на этих фронтах школа потеряла десятки лучших курсантов и командиров.
      Выпущенные из Школы командиры геройски сражались с белыми китайскими генералами по защите границ СССР на востоке.
      В 1930 году Школа дала лучшие показатели боевой подготовки в округе. Школа развернула большую общественно-политическую работу по борьбе за промфинплан, за коллективизацию и социалистическое соревнование. РВС БВО уверен, что начсостав и курсанты Школы упорством, настойчивостью и плановостью в работе выполнят задачи по боевой подготовке и ленинскому воспитанию командиров РККА.
      Временно командующий войсками БВО
      Зомберг

      Василий Маргелов поступил в эту школу, когда военная реформа 1924 — 1925 годов, занявшая особое место в череде коренных преобразований в СССР, была завершена. Впервые в практике военного строительства в необычайно короткий срок был достигнут поразительный эффект — Рабоче-Крестьянская Красная Армия, совсем уже было потерявшая свое лицо в послевоенные годы, обрела организованность и боеспособность. Особый упор был сделан на создание территориальных, национальных войсковых соединений, на переход к единоначалию и более качественную подготовку командных кадров, на укрепление роли ВКП(б) в армии.
      Первым национальным формированием в Западном военном округе стала 2-я Белорусская стрелковая дивизия, и в задачу ОВШ имени ВЦИК БССР входила подготовка командиров, в первую очередь именно для этой дивизии.
      Во втором издании известной книги «Белорусский военный округ» (Минск, 1983) о 7-й Объединенной школе имени ВЦИК БССР упоминается в нескольких строчках: «Из стен этой школы вышли такие известные впоследствии военачальники, как В. А. Пеньковский , И. И. Якубовский , В. Ф. Маргелов». Добавим, что в этот список могли бы по праву войти Герой Советского Союза генерал-лейтенант Г. Т. Василенко, заместитель командующего ВДВ генерал-лейтенант И. И. Лисов и многие другие выпускники школы, не посрамившие на фронтах Великой Отечественной войны гордого звания «калининец».
      Иван Игнатьевич Якубовский, земляк В. Ф. Маргелова, об обстоятельствах присвоения школе имени Калинина вспоминал: «Хорошо помню приезд в нашу военную школу горячо любимого народом Всесоюзного старосты товарища М. И. Калинина. Это было 8 сентября 1933 года. Он живо интересовался учебой будущих командиров, их идейной закалкой, тем, как они овладевают военным делом, беседовал по этим вопросам с командованием и курсантами. Во время торжественного митинга в артиллерийском дивизионе курсант Смирнов обратился к М. И. Калинину с приветственной речью и с просьбой дать согласие о присвоении школе его имени. Это было всеобщее желание нашего коллектива, и мы поддержали просьбу дружными аплодисментами. Михаил Иванович заметил, что согласие дать не трудно, было бы это на пользу. Присутствовавший на митинге командующий войсками БВО И. П. Уборевич поддержал желание курсантов в ответ из строя раздался возглас: "Да здравствуют калининцы!" Окрест разнеслось громкое "ура"». К В сентябре 1928 года Василий Маргелов надел курсантскую форму, а в ноябре, в день 11-й годовщины Октябрьской революции, принял военную присягу, текст которой запомнил на всю жизнь: «Я, сын трудового народа, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, принимаю на себя звание воина рабочей и крестьянской армии. Перед лицом трудящихся классов Союза Советских Социалистических Республик и всего мира я обязуюсь носить это звание с честью, добросовестно изучать военное дело и как зеницу ока охранять народное и военное имущество от порчи и расхищения. Я обязуюсь строго и неуклонно соблюдать революционную дисциплину и беспрекословно выполнять все приказы командиров, поставленных властью рабочего и крестьянского правительства. Я обязуюсь воздерживаться сам и удерживать товарищей от всяких поступков, унижающих достоинство гражданина Союза Советских Социалистических Республик, и все свои действия и мысли направлять к великой цели освобождения всех трудящихся. Я обязуюсь по первому зову рабочего и крестьянского правительства выступить на защиту Союза Советских Социалистических Республик от всяких опасностей и покушений со стороны всех их врагов и в борьбе за Союз Советских Социалистических Республик, за дело социализма и братства народов не щадить своих сил, ни самой жизни.
      Если по злому умыслу отступлю от этого моего торжественного обещания, то да будет моим уделом всеобщее презрение и да покарает меня суровая рука революционного закона».
      После окончания советско-польской войны, спровоцированной и поддержанной Антантой, государственная граница, которая пролегала всего лишь в тридцати километрах от Минска, стала местом постоянных провокаций и вооруженных вылазок бандитов. Пограничникам порой приходилось туго, и тогда к ним на помощь приходили курсанты ОБВЩ. Привычной стала команда «В ружье!», за ней другая — «Получить патроны!», а затем следовал марш-бросок к Участку, где пограничники сдерживали натиск нарушителей. Как ни хотелось Маргелову и его товарищам, как говорится, «понюхать пороху», дело до серьезного столкновения, как правило, не доходило.
      С незапамятных времен в армейской среде существует незыблемое правило, которое гласит: «Не умеешь подчи няться сам — не научишь подчиняться других». Процесс вживания в армейскую среду для некоторых сверстников Маргелова проходил весьма болезненно, и не все до конца усвоили смысл слов «дисциплина» и «порядок», обязывавших твердо блюсти законы воинского коллектива. Книги приказов по школе дают красноречиво понять — командование решительно избавлялось от тех, кому армейская ноша показалась непомерно тяжкой, и давало возможность приобрести основательный багаж знаний тем, кто избрал жизненным поприщем служение отечеству.
      До наших дней здание, в котором долгие годы располагалась военная школа, не сохранилось. Теперь по плацу, по которому некогда вышагивали будущие краскомы, чеканят шаг суворовцы . В середине двадцатых годов это был центр Минска с многоголосым и шумным базаром , притягивавшим к себе много всякой нечисти и темных личностей. Бойкая торговля не обходилась без конфликтов, часто перераставших в стычки и драки. Когда милиция не справлялась, опять выручали курсанты.
      Распорядок дня в школе был жестким, но, по воспоминаниям Г. Т. Василенко, «несмотря на напряженный учебный график, курсанты находили время и книги почитать, и на танцы сходить». После подъема, который следовал в 6 часов 30 минут, — зарядка, завтрак, шесть часов занятий. Осенью и зимой в расписании доминировали общеобразовательные предметы: история, география, русский язык и литература, химия, физика, немецкий язык, Конституция СССР и, конечно, марксистско-ленинская подготовка. После обеда — отдых. Мертвый час с 14:40 до 15:40 непременно соблюдался и при выходе школы в летние лагеря, на три месяца боевой учебы. В перечень военных дисциплин входили: топография, история Гражданской войны, военное искусство, тактика, огневая подготовка, инженерное дело. И хотя термины «общевойсковой бой» и «общевойсковой командир» появятся значительно позднее, однако реальные очертания они приобрели в нормальных военных школах. Тактика пехоты и кавалерии (курсанты постигали джигитовку и приемы езды) изучалась в них с учетом применения артиллерийского огня.
      Курсанты полностью обеспечивали себя дровами, картофелем, до блеска драили полы в школе, но особое положение занимал столовый блок — он радовал не только глаз.
      И хотя Белоруссия тогда жила не слишком богато, о своих защитниках государство заботилось: курсантские щи никогда не бывали постными, а в добротном обмундировании воспитанники школы выглядели щеголями.
      Василия Маргелова с первого курса отличали дотошность и упорство в освоении военной науки. Теоретические занятия в ОБВШ подкреплялись хорошей армейской практикой — в течение учебы курсанты должны были пройти стажировку: на втором курсе — в должности командира отделения, на третьем — командира взвода. Политическая «подкованность» выпускников школы во многом определялась умением разъяснить аудитории смысл партийных документов и постановлений. Вступив кандидатом в члены ВКП(б) еще до призыва в армию, курсант Маргелов, пройдя кандидатский стаж, предстал перед партийным собранием. Много было волнений и переживаний, но все закончилось благополучно. Хотя основательно «погоняли» и по Уставу, и по знанию ленинских работ, не забыли и об отношении к злободневным темам, которые тогда будоражили страну.
      Поводом к жарким дискуссиям служили происходящие вокруг события. Ведь не случайно 1929 год вошел в советскую историю как год великого перелома. Закладывался фундамент социализма, а исподволь уже начинала набирать обороты репрессивная машина.
      Чтобы понять накал страстей, достаточно окинуть взглядом одни только заголовки в «Правде» и «Красноармейской правде» . «Ликвидируем неграмотность!», «Дадим отпор хвастовству!» — и по соседству: «Процесс над социал-вредителями». Международная тематика — гвоздь всех газет: «Интервенты точат зубы на советскую границу», «Тов. Литвинов заявляет: "Империалисты похоронили советский проект разоружения"». И в подвале первых полос: «За жестокий приговор приспособленцам и саботажникам!», «Вредителей — под перекрестный огонь печати!». Заголовки «Мы на всех парах идем к социализму», «Наша пятилетка приводит капиталистов в бешенство», «Миллионы идут в колхоз» отражали итоги первого года пятилетки и коллективизации.
      Партийное строительство — особый разговор с читателем, ведь в 1929 году из СССР за антисоветскую деятельность был выслан Л. Д. Троцкий, «непримиримый враг ленинизма, который не разоружился».
      Формы коллективного доноса лишь начинали свою кипучую жизнь: «Тов. Иванов допустил классовое извращение — говорил о чем угодно, но только не о деле», «Единым фронтом против Матвеевых» .
      Не оставались в стороне и пролетарские поэты, в первых рядах которых, как всегда, Демьян Бедный:
 
Вся жизнь — попить да полопать,
Не жизнь, а копоть!
Докоптела поганая свеча.
Рабочим оплакивать это добро ли?!
Вот они с Лениным что побороли!
Уроки революции уча...
 
      В бурном водовороте событий политотдел ОБВШ твердо I держал руку на пульсе настроений курсантов, о чем свидетельствуют и донесения, в обязательном порядке направляемые в политуправление Белорусского военного округа. А оттуда шли директивы: «Увеличить партийную прослойку. Усилить пропаганду решений партийных конференций и съездов».
      Однако в тех же донесениях в округ содержатся и сведения о курсантской вольнице. Молодость и жизнелюбие порой брали верх над уставными требованиями, и тогда в приказах по школе появлялись гневные строки: «Курсантов Алешкевича и Осиповича за драку на танцах в рабочем клубе отправить под арест на трое суток». Питомцы школы умели за себя постоять, и об этом в Минске знали все. Любителей пображничать в увольнении также ждала подобная кара. А вот в борьбе с неуспевающими гауптвахта помочь не! могла. Таким курсантам назначались переходные испытания в период каникулярного отпуска. Гораздо сложнее обстояли дела с теми, кто «прострелял» выпускной аттестат, то есть получил «неуд» по огневой подготовке или показал слабые знания по военным предметам. Таким присвоение воинского звания «командир РККА» откладывалось на несколько месяцев. Они должны были держать повторные экзамены, но уже в войсках.
      На втором курсе Василий Маргелов становится старшиной роты. По временному уставу внутренней службы РККА круг обязанностей старшины довольно значителен. Без преувеличения можно сказать, что старшина — правая рука командира роты. Ротное хозяйство небольшое, но хлопотная, надо подготовить и проинструктировать дневальных, расписать по постам караульных, провести физзарядку и вешнюю поверку, вовремя сдать в учебную часть суточную ведомость и, конечно, иметь идеальный порядок в подразделении. Здесь требовательность Маргелова была необычайно высока. Заметим, что при этом он и в классах, и на полигоне показывал отличные знания.
      В газете «Красноармейская правда» от 5 февраля 1931 гола сохранилась корреспонденция: «Их восемнадцать лучших ударников, работающих по-большевистски. Они твердо, решительно, упорно борются за высокие темпы, за качество и первыми подымаются на высоты, которые штурмует вся масса школы... и среди них Василий Маргелов».
      В характеристике курсанта Маргелова читаем: «Являясь организатором ударничества в своем отделении, берет отстающих на общественный буксир. Принимает активное участие в общественной и партийной работе. Выдержан. Дисциплинирован. Имеет благодарности».
      Военная школа приучила ценить и планировать до минуты драгоценное время, а обязанности старшины выработали на всю жизнь приверженность идеальному порядку. Именно в бытность В. Ф. Маргелова командующим Воздушно-десантными войсками исчезло из лексикона нелестное сравнение солдатской казармы с конюшней. Казармы ВДВ стали образцом воинского быта для всех Вооруженных Сил СССР.
      Вскоре после назначения Маргелова старшиной роты в его жизни произошел еще один примечательный эпизод. В феврале 1931 года исполнялось 50 лет наркому по военным и морским делам, председателю Реввоенсовета СССР К. Е. Ворошилову. В соответствии с традициями того времени вся страна с завидной изобретательностью готовила подарки легендарному герою Гражданской войны. Газеты и журналы широко освещали его подвиги, рассказывали об основных биографических вехах, зарождалось массовое движение «ворошиловских стрелков». Начался всенародный сбор средств на дирижабль «Клим Ворошилов», в стороне от которого не остались и курсанты ОБВШ. Но главным их способом поздравления Ворошилова явился лыжный пробег Минск — Москва длиною около 800 километров. Командование школы подготовило «Рапорт о достижениях и недочетах», который предполагалось вручить наркому.
      Из многих кандидатов строгий отбор прошли лишь десять курсантов, в их числе Василий Маргелов и Иван Лисов.
      Возглавил команду курсовой командир Федорович. Без сомнения, основными критериями отбора были выносливость и результаты в лыжной подготовке: в ней Маргелову не было равных. Но тут вовсю проявил свой норов февраль. Завьюжило, ударили морозы под 20 градусов и более. Впору было о менять пробег, но почин был уже объявлен по радио и в газетах, и отступать от намеченного было поздно. В назначенный день, 6 февраля 1931 года, команда лыжников Объединенной Белорусской военной школы, в которую был зачислен и рабочий-ударник с подшефного минского завода «Энергия», вышла на старт.
      Время сделать оговорку, что в Белорусском военном округе очень серьезно выполнялось указание наркома о том, что «не одиночки, а целые подразделения и части, твердо стоящие на лыжах, нужны нам». (Как пригодилось это в войне с Финляндией сформированным здесь лыжным батальонам!) Естественно, несмотря ни на что, было велико желание поздравить Ворошилова именно таким необычный образом.
      О том, как складывался пробег, вспоминал курсам Иван Лисов: «...Тогда у нас не было скоростных лыж, хороших креплений, одежды и обуви, хоть приблизительно похожих на нынешнее снаряжение спортсменов. Шли мы на армейских лыжах-досках... в сапогах и "буденновках" на головах...
      ...Шли мы вдоль железной дороги, по обочине. Был случай, когда курсанта Володю Котова, крепенького паренька небольшого росточка, порывом сильного ветра сорвало с насыпи под откос в глубокий снег и тут же занесло. Он шел в группе последним, и в пургу никто не заметил этой потери.
      Уже прошли порядочно от места исчезновения курсанта, и Маргелов, пропуская мимо себя цепочку ребят, обнаружил "недостачу" в строю и, доложив курсовому командиру, старшему нашего перехода, тут же повернул всех нас назад напоиск "самовольщика", оставившего без разрешения строй. Долго мы искали его в этой метельной круговерти, рассредоточившись по всей насыпи, и только случайно перед наступлением темноты по торчащей из сугроба лыже наши его. Видимо, от усталости Володя нечаянно уснул, укрыв лицо подшлемниками. После этого случая Маргелов не шел по старшинству за курсовым командиром, а по своей инициативе стал замыкающим. Больше до самой Москвы у нас не было отстающих».
      Иван Иванович Лисов не называет место, где едва не свершилось ЧП, которое могло бы поставить крест на всей  карьере и курсового командира, и старшины Маргелова. Но благо все обошлось, и тон сообщения от 19 февраля в Медыни (в 120 километрах от Москвы) преисполнен оптимизма: «Участники лыжного пробега достигли Медыни! Все здоровы. 243 полком и общественными организациями организована торжественная встреча. Отлично проведен митинг. Переход совершается в полосе метелей и заносов, среднем команда двигается по 60 км в сутки. В Юхнове проведен сбор средств на дирижабль "Клим Ворошилов".
      Собрано 430 рублей. Прибытие в Москву 21 февраля в 14:00 часов».
      От имени курсантов Объединенной Белорусской военной школы рапорт наркому по военным и морским делам вручил старшина Маргелов. Восхищенный мужеством лыжников, Ворошилов наградил всех участников пробега, а Маргелов получил из рук наркома именные золотые часы-«луковицу». С ними он прошел три войны.
      В феврале 1931 года отмечалось и десятилетие Объединенной Белорусской военной школы. Юбилярам дарили подарки, звучали поздравительные речи и торжественные марши, но подлинным апофеозом праздника стало награждение ОБВШ орденом Трудового Красного Знамени. В указе, подписанном председателем ЦИК БССР А. Г. Червяковым, говорилось: «Отмечая выдающиеся заслуги Объединенной Белорусской военной школы имени ЦИК БССР в деле подготовки красных командиров, Президиум ЦИК постановляет:
      Вознаградить Объединенную Белорусскую военную школу орденом Трудового Красного Знамени».
      Начальник школы И. И. Василевич и его боевые помощники получили из рук секретаря ЦИК А. И. Хацкевича именное оружие. Курсант Василий Маргелов был среди немногих, кто удостоился Почетной грамоты Президиума ЦИК БССР.
      Весна 1931 года выдалась в Минске бурной и солнечной, и город, словно сбросив дремоту, поднимал горожан гудками новых заводов и фабрик, постуком трамвайных колес, перекличкой рабочих на строительных лесах, ставших главной приметой столицы Белоруссии того времени. Нередко на улицах звучала и медь военных оркестров. А уж очередной выпуск в Объединенной Белорусской военной школе имени ЦИК БССР в городской жизни являлся событием особого рода.
      Выпускники школы в новеньких с иголочки мундирах с малиновыми петлицами, на которых красовалось по «куба рю» , в начищенных до блеска сапогах, в ладно подогнанных портупеях стояли повзводно и, получив из рук начальника школы именной наган, прощались с Боевым знаменем. Торжественный марш и строевая песня завершали ритуал, выработанный годами и не оставлявший равнодушными ни самих выпускников, ни зрителей.
      Но, прежде чем надеть форму краскома, каждому из воспитанников военной школы пришлось выдержать серьезные испытания. Старшина Маргелов получил по всем предметам высший балл и, как говорили в то время, завершил учебу «по первому разряду», то есть с отличием.
      Трогательную заботу о вступающих в самостоятельную жизнь молодых командирах проявляли городские власти, вручая им «приданое»: матрац, подушку, одеяло, постельное белье и пару хромовых сапог — носите, мол, и не забывайте Минск.
      Краском Маргелов Василий Филиппович получил назначение в 99-й полк 33-й стрелковой дивизии, которая располагалась в Могилеве.

      «Меньше взвода не дадут, дальше Кушки не сошлют», — с незапамятных времен шутили армейские острословы. Но именно взвод был той ступенькой, о которую споткнулось немало командиров.
      В ОБВШ Маргелов имел рад поощрений за меткую стрельбу из «Максима», и командир полка рассудил: «Пойдешь взводным в пулеметную роту».
      «Максим» — грозное оружие Первой мировой и Гражданской — не утратил своих позиций, и особым шиком опытных пулеметчиков считалась «роспись» из рада пробоин на мишени. Но вот добиться такого результата удавалось далеко не каждому. Соревнования по стрельбе в гарнизоне проводились часто, и вскоре о Маргелове заговорили как о мастере своего дела, а его подчиненные служили образцом для пулеметчиков всего полка. Очередное назначение состоялось ровно через год.
      Полковые школы, призванные готовить младших командиров, появились в Красной Армии после Гражданской войны и формировались на базе стрелковых, артиллерийских, кавалерийских и специальных частей. В их задачу входила подготовка младших командиров. Отбирались курсанты из лучших красноармейцев, имевших хотя бы мало-мальское образование. Чего греха таить, даже среди пулеметчиков и артиллеристов, считавшихся полковой интеллигенцией, попадались неграмотные. Успехи Маргелова на поприще подготовки и воспитания бойцов были несомненными, и, вероятно, поэтому на рекомендации офицерского собрания появилась резолюция командования: «Назначить командиром взвода в полковую школу».
      Первый, а следом и второй выпуски командиров отделений, обученных Маргеловым, сдали испытания на твер дую отличную оценку. Как драгоценную реликвию хранил Василий Филиппович личный пистолет ТК в награду не только за совершенное владение многими видами оружия, но и как знак его педагогических успехов. История полковых школ прервалась на рубеже 70-х годов, однако их бесценный опыт лег в основу создания учебных частей и со единений Вооруженных Сил СССР. Знаменитая воздушно десантная «учебка» — детище Василия Филипповича Маргелова — подлинный пример бережного сохранения традиции. Но об том еще будет сказано...
      Начиная с середины 1932 года в части и соединении Красной Армии стали наведываться офицеры из штаба Военно-воздушных сил, в задачу которых входил отбор грамотных и годных к летно-подъемной работе бойцов и младших командиров. Не возбранялось подавать рапорта и офицерам. При этом возраст добровольцев ограничивался двадцатью пятью одами. Не тогда ли Василий Маргелов стал по документам на два года моложе? Как бы то ни было, но его зачислили в Оренбургскую школу летчиков и летнабов. А дальше, по воспоминаниям Василия Филипповича, «случилась неприятность». Сидел он как-то в учебном классе и чистил пистолет. При этом вполголоса напевал распространенную в среде военных курсантов шуточную песенку о Буденном и Ворошилове на мотив ходившей в народе песни о Конармии
 
Сидел бы ты, Буденный, на коне верхом,
Держался с Ворошиловым за хвост вдвоем.
Сидеть вам на кобыле,
Не летать на «Либерти»,
Зануды вы, зануды, вашу мать ети.
 
      Песенку эту напевали все кругом, особенно не задумываясь над смыслом. И надо же было такому случиться — в класс незаметно вошел комиссар. Шуму было много, «разобрали» курсанта по партийной линии, вынесли соответствующий выговор.
      Вряд ли это явилось поводом для отчисления. Тем более, что за ним последовал перевод Маргелова в родную школу ЦИК БССР на должность командира взвода, должность, которую невозможно было попасть без тщательного отбора Офицер-воспитатель с пятном в аттестации никогда бы перешагнул порог военно-учебного заведения.
      ОБВШ именовалась теперь Минским военно-пехотным училищем имени М. И. Калинина, которое к 1933 году превратилось в настоящую кузницу командных кадров не только для Белорусского военного округа, но и для всей страны. В числе тех, кто возглавлял это учебное заведение в разные годы, мы находим имена военачальников, хорошо известных со времен Гражданской войны, — Л. П. Клаузе, Я. Ф. Фабрициуса. В начале 1933 года И. И. Василевич передал бразды правления Евгению Степановичу Алехину . Носить в то время Георгиевские кресты было, естественно, не принято — по этому поводу существовал даже строгий декрет. И о том, что начальник школы — полный георгиевский кавалер, знали немногие. Перед подчиненными он ежедневно представал, имея на гимнастерке целых три ордена Красного Знамени!
      На командирских занятиях, которые вел начальник школы, взводный Василий Маргелов, постигая секреты бесценного боевого опыта, отличался дотошностью и настойчивостью. Его способности и знания не оставались незамеченными — в должностях он подолгу не засиживался. В феврале 1934 года Маргелов становится помощником командира роты, а в мае 1936 года назначается командиром пулеметной роты.
      В армейском лексиконе бытует выражение: «Рота — небольшой полк». Устав внутренней службы РККА не разграничивал обязанностей командира роты, занимавшего эту должность в войсках, и командира курсантской роты. Командиру учебной роты требовалось постоянно контролировать успеваемость курсантов, следить за подготовкой командиров взводов и организовывать партийно-политическую работу.
      Здесь уместно привести историческую справку. 24 декабря 1924 года заместитель председателя Реввоенсовета СССР М. В. Фрунзе утвердил «Положение о политруках», по которому они назначались в подразделения от роты и выше. Согласно этому документу «политруки были освобождены от несения служебных нарядов и пребывания в строю, получали право жить вне казармы и были обязаны руководить политическими занятиями с командирами взводов, организовывать чтение газет и литературы, заведовать работой ленинского уголка».
      Командиру курсантской роты Маргелову приходилось, однако, работать за двоих. «Положение о политруках» пре дусматривало: «В том случае, когда командиром роты является член ВКП(б), имеющий партийный стаж, он одновременно является и политруком роты».
      В 1935 году на должность военного комиссара школы был назначен участник Гражданской войны Андрей Иванович Темкин. Неизвестно, как бы сложилась судьба Маргелова, если бы не его помощь. Это был человек, который, понимая, сколь нелегко дается совмещение командных и воспитательных обязанностей, всегда поддерживал молодого ротного словом и дельным советом. Но надо отдать должное и самому Маргелову — например, ленинский уголок 4-й роты был одним из лучших в училище, да и даром убеждения молодой командир, несомненно, обладал.
      Расписание занятий 4-й роты позволяет судить о том, насколько непросто было совмещать задачи командира и преподавателя с обязанностями политрука: «Огневая подготовка Темы: "Управление огнем. Приборы управления огнем. Внутренняя и внешняя баллистика" — на каждую 3 часа, преподаватель Маргелов. Тактическая подготовки. Темы "Пулеметный взвод в наступлении и обороне", "Взаимодействие со стрелковыми подразделениями" — на каждую по 6 часов, преподаватель Маргелов. Строевая подготовка. Тема: "Парадные строи" — старший лейтенант Маргелов. Физическая подготовка. Темы: "Упражнения на гимнастических снарядах", "Трамплины и лыжи" — преподаватель Маргелов».
      Обучая своих подчиненных, Маргелов, так же как и другие командиры, имел прекрасную возможность перенимать опыт у С. К. Тимошенко, Е. И. Ковтюха, И. С. Конева, К. К. Рокоссовского, В. Д. Соколовского, часто выступавших с лекциями и докладами в стенах училища. Большим подспорьем в боевой учебе являлись методические пособия авторы которых — М. В. Захаров, Р. Я. Малиновский — служили в ту пору в штабе Белорусского военного округа.
      С появлением в 1935 году «Положения о прохождении службы командным и начальствующим составом РККА» командиры всех рангов получили не только соответствующей воинские звания, но и новые знаки различия. Так на петлицах командира роты старшего лейтенанта Василия Маргелова появились три кубика, а рукав гимнастерки стали украшать три треугольные нашивки.
      В корне изменился и вопрос продвижения по службе красных офицеров. Раньше командиры и начальники всех степеней, по сути, были предоставлены сами себе и нередко действовали по принципу: «Кого люблю — того и жалую».  Введенная аттестация с четко определенными критериями до минимума сводила роль личных симпатий и антипатий того или иного командира. Выводы по назначению рассматривались специальной комиссией, в состав которой неизменно входил представитель НКВД.
      В обязанности командира роты входила подготовка аттестаций не только на командиров взводов, но и на всех выпускников. Характеристики, которые давал им Маргелов, во всех случаях были объективными и принципиальными, а иногда и нелицеприятными. Вот, например, одна из них, которую Маргелов дал одному из своих подчиненных, старшему лейтенанту Вепринскому Ф. И.: «Технически подготовлен хорошо. Дисциплинирован. Но недостаточно выдержан. Плохо разграничивает как командир отношение на службе и вне службы к подчиненным. На работе бывает недостаточно серьезен. Должности соответствует вполне. Желательно перевести в воинскую часть на должность помощника командира батальона».
      Самого же командира 4-й курсантской роты начальство характеризовало так: «Старший лейтенант Маргелов, командир пулеметной роты (Приказ НКО № 878 от 21.05.1936 г.), с должности помощника ком. роты, 1906 г.р., рабочий из крестьян, русский (так в аттестации. — Б. К.),закончил нормальную военную школу в 1931 году. Политически подготовлен хорошо. В партийной жизни активен. Парторг, член бюро. В училище с 1933 года. Военная подготовка хорошая. Энергичный, подвижный. Выдержанный и напористый в работе, растущий командир. Занимаемой должности вполне соответствует. Может быть выдвинут помощником комполка по строевой части».
      В 1937 году в общую программу подготовки курсантов был включен комплекс ГТО (Готов к труду и обороне СССР). Новшество сразу же выявило пробелы в физическом развитии будущих офицеров. В приказе по училищу говорилось, что «комплекс построен на глубокой связи разносторонних спортивных элементов в одно целое, овладение которыми дает вполне законченного, совершенного, физкультурно-грамотного, волевого командира». И тут же предлагалось всем командирам и курсантам стать значкистами 1ТО. Соревновательный дух захватил калининцев. Маргелову упомянутым приказом отводилась роль главного судьи по гимнастике.
      Спортивная жизнь в столице Белоруссии с введением комплекса ГТО обрела как бы второе дыхание. И на всех соревнованиях честь училища непременно защищал Василий
      Маргелов. После первой пробы сил в августе 1937 года семнадцать офицеров и курсантов должны были предстать перед проверочной комиссией, приехавшей из Москвы. О результатах проверки свидетельствует заметка в газете:

      «Приказом Комитета по делам физкультуры и спорта при Совнаркоме СССР от 29.08.1937 года за № 285 награждаемся значком ГТО 2-й ступени:
      1. Маргелов Василий Филиппович...»

      Всего в списке было десять человек.
      С курсантских лет для Василия Филипповича стало нор. мой всей жизни держать себя в отменной спортивной форме. Не случайно с кабинетом командующего Воздушно-десантными войсками соседствовал индивидуальный тренажерный зал...
      В 1933 году началась грандиозная чистка партийных рядов, а следом за ней обмен партбилетов, который продолжался до конца 1936 года. Ворошили прошлое, копались в личной жизни. Вместе с теми, кто преследовал в партии карьеристские и шкурнические цели, из ее рядов изгонялись «потерявшие большевистскую бдительность». Не усвоившие Программу и Устав ВКП(б) переводились из действительных членов в кандидаты. Для таких срок восстановления в партии равнялся одному году. Такой же срок довлел и над проштрафившимися кандидатами, которых переводили в разряд сочувствующих.
      В то же время шли показательные разоблачения и раскрытия антипартийных групп, с участниками которых не церемонились.
      Минское военно-пехотное училище этот очистительный бум обошел стороной, и лишь несколько курсантов были переведены в кандидаты и сочувствующие. Не раз в защиту «провинившихся» приходилось высказываться заместителю секретаря партбюро училища Маргелову, чье слово было значимым, а честность и принципиальность не позволяли кривить душой. Когда настал и его черед заменить старый, образца 1926 года, партийный билет на новый, произошел казус с буквой «г» в фамилии. Учет коммунистов в политотделе вели инструкторы Миртиц Невлер, политрук Залман Эркин и машинистка Соня Мискевич. Кто из этого трио вставил в фамилию Маргелова злополучное «к», трудно сказать, однако в приказах по 596-му полку 122-й стрелковой дивизии, с которой Василий Филиппович отправился на войну с белофиннами, он значился капитаном Маркеловым .
      …Маргелов недоумевал. Люди, перед знаниями и опытом которых он преклонялся и каждое слово которых ловил на лету, такие выдающиеся военные авторитеты, как командарм И. П.  Уборевич и М. Н. Тухачевский, вдруг, «сбросив безобидную шкуру ягнят», стали «врагами трудового народа». Царившую атмосферу правдиво описал в своих «Воспоминаниях и размышлениях» маршал Советского Союза Г К. Жуков:

      «В стране создалась жуткая обстановка. Никто никому не доверял, люди стали бояться друг друга, избегали встреч и каких-либо разговоров, а если нужно было — старались говорить в присутствии третьих лиц-свидетелей. Развернулась небывалая клеветническая кампания. Клеветали зачастую на кристально честных людей, а иногда на своих близких друзей. И все это делалось из-за страха быть заподозренными в нелояльности...
      Советские люди, от мала до велика, не понимали, что происходит, почему так широко распространились среди нашего народа аресты... Каждый честный советский человек, ложась спать, не мог твердо надеяться на то, что его не заберут этой ночью по какому-нибудь клеветническому поводу...»

      Белорусский Особый военный округ позднее назвали «Голгофой Красной Армии». Здесь арестованы были все без исключения командиры корпусов. После них репрессии перекинулись в дивизионное и полковое звено. Лихорадило и Минское училище. Один за другим покидали его командиры, чьи служебные пути когда-либо пересекались с «предателями дела революции», «иностранными шпионами».
      В такой обстановке В. Ф. Маргелов получил назначение на должность командира батальона в 8-ю стрелковую дивизию имени Ф. Э. Дзержинского и в декабре 1938 года покинул Минск.

      Капитан Маргелов не ожидал, что очередной вызов его в штаб дивизии обернется новым назначением. В преддверии назревавших событий должность начальника отдела, НО -2, в задачу которого входило обеспечение комплектования части личным составом и техникой, становилась едва ли не ключевой. Распорядительность молодого офицера и знание местных условий помогли наладить прочные отношения с военкоматами, через которые осуществлялась основная работа в случае мобилизации.
      Как и было предусмотрено планом боевой подготовки, части 8-й стрелковой дивизии имени Ф. Э. Дзержинского в начале июня 1939 года покинули казармы и вышли в летние лагеря. Маргелов вычертил схему: стрелковые полки 151-й, 229-й, 310-й, танковая рота с разведбатом связи и зенитно-пулеметной ротой расположились в лагере «Большевик», в семи километрах от Бобруйска, артполки — 62-й и 117-й гаубичный — в лагере «Западный» на артполигоне.
      1 сентября 1939 года, после внезапного нападения Германии на Польшу, размеренный ритм лагерной жизни сменился напряженным ожиданием: что дальше?
      О вероятности подобных действий Германии И. В. Сталин был информирован еще в начале августа. Сложившиеся обстоятельства, прежде всего позиция Великобритании и Франции, пытавшихся направить устремления агрессора на Восток, рассматривавших гитлеровский режим как основ ной противовес коммунизму, вынудили советское руководство пойти на сближение с Германией и заключить с ней 23 августа договор о ненападении и секретный дополнительный протокол.
      В штабной палатке не было недостатка ни в комментариях, ни в предположениях о дальнейшем развитии событий! Но общее мнение было единым: Польша сама поставила себя в тяжелейшее положение, оказавшись без союзников, в полной изоляции. Особого сочувствия не проявлялось — были в памяти страницы недалекого прошлого, проявленные враждебным отношением западного соседа к Советской России, а затем к СССР, суть которого определили слова «начальника» польского государства Ю. Пилсудского: «Мы не желаем существовать рядом с Советской Россией». Польская интервенция, подкрепленная мощными финансовыми вливаниями и потоками вооружения из Франции и Англии, осуществлялась под лозунгами «Даешь Польшу в границах 1772 года!» и «Да здравствует великая Польша!». Оккупация белорусских и украинских земель в феврале 1919 года, а затем в апреле 1920 года, когда под напором поляков части Красной Армии вновь были вынуждены оставить Минск, Вильно, Киев, Барановичи, Бобруйск, отличалась особой жестокостью.
      18 марта 1921 года в Риге был подписан советско-польский договор, по которому к Польше отошли Западная Украина и Западная Белоруссия. Не вернулись на родину и десятки тысяч военнопленных.
      В секретном дополнительном протоколе к договору о ненападении между Германией и Советским Союзом от 23 августа 1939 года определялось, что «в случае территориально-политического переустройства областей, входящих в состав Польского государства, границы сфер интересов Германии и СССР будут проходить по линии рек Наревы, Вислы, Сана.
      Вопрос, является ли в обоюдных интересах желательным сохранение Польского государства и каковы будут границы этого государства, может быть окончательно выяснен только в течение дальнейшего политического развития».
      Сегодня тайны советской дипломатии в тяжелейшее для страны время порой преподносятся несведущему обывателю едва ли не как преступления. Поэтому вновь хотелось бы обратиться к авторитетному свидетельству очевидца происходивших событий — Г. К. Жукова. В «Воспоминаниях и размышлениях» он пишет: «Что касается оценки пакта о ненападении, заключенного с Германией в 1939 году, в момент, когда наша страна могла быть атакована с двух фронтов — со стороны Германии и со стороны Японии, нет никаких оснований утверждать, что И. В. Сталин полагался на него. ЦК ВКП(б) и Советское правительство исходили из ого, что пакт не избавлял СССР от угрозы фашистской агрессии, но давал возможность выиграть время в интересах укрепления нашей обороны, препятствовать созданию единого антисоветского фронта. Во всяком случае, мне не при ходилось слышать от И. В. Сталина каких-либо успокоительных суждений, связанных с пактом о ненападении».
      ...7 сентября штаб дивизии был поднят по тревоге. Комдив полковник Фурсин и полковой комиссар Бурылин были вызваны к командарму 4-й армии В. И. Чуйкову. В этот же день В. Маргелов получил приказ вскрыть конверт. Распоряжение гласило: «Поднять войсковые части на большие учебные сборы по литеру "А"», что соответствовало проведению скрытой мобилизации. Слово «мобилизация» категорически было запрещено употреблять как в устных, так и в письменных приказаниях, что вовсе не меняло сути процесса приведения дивизии в полную боевую готовность.
      НО-2 трудился в поте лица. По существу, отдел, который он возглавлял, и его подчиненные в полках в считанные дни, в условиях строжайшей секретности и скрытности должны были поставить в строй тысячи бойцов и командиров, сотни единиц автотранспорта, расконсервировать весь комплект боеприпасов и вооружения, развернуть тыловые части, медсанбат, хлебозавод, склады ГСМ.
      Но... Маргелов с грустью смотрел на «Сведения об укомплектованности дивизии». Хотя вины за собой капитан не чувствовал, итоги скрытой мобилизации были неутешительны. Цифры говорили о том, что к более-менее серьезным военным действиям страна не была готова. Из запаса так и не прибыло 30 процентов офицеров, в отделениях и расчетах не хватало половины младших командиров. Внушителен недокомплект медиков и техников. Из народного хозяйства так и не поступили 200 машин, не было никакой возможности наладить выпечку хлеба, тылы дивизии растянулись на семьдесят километров, в дивизионе противотанковых орудий — ни одной пушки, нет танков, радиостанций — ничтожно мало, командирских биноклей — всего 150 штук.
      Маргелов с утра до ночи мотался по военкоматам, слал телеграммы руководителям советских и партийных органов в Бобруйск, Рогачев, Жлобин ... Но дело продвигалось «со скрипом» — люди и техника повсеместно были задействованы на уборочной страде. «Государственное задание», так на официальном языке называлось развертывание частей и соединений, явно срывалось. Никто не полагал, что речь идет о подготовке к серьезным военным действиям. Эти настроения хорошо иллюстрируют слова рядового резервиста из колхоза имени Молотова Жлобинского района Петра Афанасьева: «Наш колхоз поработал в этом году хорошо, моя семья полностью до нового урожая обеспечена хлебом, кое-что думаю продать. Я с большой радостью пришел на сбор». К этому надо добавить, что политотдел дивизии получил также расплывчатые указания относительно цели сборов. Но, как и водится, все «формы и методы» политической работы были приведены в действие: под лозунгом «Проявим образцы большевистской организованности!» закипело соцсоревнование, вовсю трудились редакторы боевых листков, стенных газет, бодро звучали марши полковых радиостудий. На политработников возлагалось не только создание комсомольских и партийных организаций в новых подразделениях но и отслеживание неблагонадежных. На «политически сомнительных» (так в одном из донесений. — Б. К.)заводилось особое досье.
      Неожиданно выявился казус: некоторая часть красноармейцев, прибывших из запаса, не была приведена к присяге. Комдив и комиссар поручили ее организацию Маргелову. К этому моменту дивизия вышла в район сосредоточения. Ритуал был торжественным и волнующим и, как сообщала дивизионная многотиражка, «могучее красноармейское "ура" в честь мудрого Сталина, в честь любимого наркома тов. Ворошилова далеко и гулко прокатывалось по сосновому лесу».
      10 сентября 8-я стрелковая дивизия, доукомплектовываясь, начала погрузку в эшелоны. Для переброски соединения к государственной границе их требовалось ни много ни мало 48 единиц. Сразу выяснилось, что железная дорога не способна выдержать такого напряженного графика работы. И все же к исходу 14 сентября части дивизии сосредоточились в районе Большая Раевка — Дубровичи — Конотоп — Пруссы. К этому времени их общая численность, которая по штатам военного времени должна была составлять 16 126 человек, достигла 15 011 человек.
      14 сентября в «Правде» была опубликована передовица «О внутренних причинах поражения Польши». Как выяснилось спустя три дня, она содержала основные положения, которые были высказаны в ноте Правительства СССР, врученной польскому послу В. М. Молотовым 17 сентября:

      «Господин посол!
      Польско-германская война выявила внутреннюю несостоятельность польского государства. В течение десяти дней военных операций Польша потеряла все свои промышленные районы и культурные центры. Варшава, как столица Польши, не существует больше. Польское правительство распалось и не проявляет признаков жизни. Это значит, что польское государство и его правительство фактически перестали существовать. Тем самым прекратили свое действие договоры, заключенные между СССР и Польшей. Предоставленная самой себе и оставленная без руководства, Польша превратилась в удобное поле для всяких случайностей и неожиданностей, могущих создать угрозу СССР. Поэтому, будучи доселе нейтральным, Советское правительство не может нейтрально относиться к этим фактам.
      Советское правительство не может также безразлично относиться к тому, чтобы единокровные украинцы и белорусы, проживающие на территории Польши, брошенные на произвол судьбы, оставались беззащитными.
      Ввиду такой обстановки Советское правительство отдало распоряжение Главному командованию Красной Армии дать приказ войскам перейти границу и взять под свою защиту жизнь и имущество населения Западной Украины и Западной Белоруссии.
      Одновременно Советское правительство намерено принять все меры к тому, чтобы вызволить польский народ из злополучной войны, куда он был ввергнут его неразумными руководителями, и дать ему возможность зажить мирной жизнью. Примите, господин посол, уверения в совершенном к Вам почтении».

      Советский исследователь майор И. П. Мариевский обстоятельно проанализировал расстановку сил накануне похода Красной Армии в Западную Белоруссию:

      «Польское командование держало все свои силы в оперативных группах численностью до 15 дивизий.
      Белорусский фронт составляли 4 армии и отдельный стрелковый корпус.
      3-я армия действовала на правом фланге в направлении Полоцк — Вильно.
      11-я армия южнее — в направлении Молодечно.
      10-я армия — в направлении Костаново (Дзержинск) — Новогрудок.
      4-я армия — Барановичское направление.
      23-й стрелковый корпус развернут был в Полесье на Пинском направлении и служил связующим звеном между Белорусским и Украинским фронтами.
      Резерв фронта — 29-я стрелковая дивизия.
      Немцы взяли Брест 14 сентября, Белосток — 15 сентября, и поляки вынуждены были перебросить часть сил на эти направления.
      Согласно оперативному плану и директиве фронта (Боевой приказ № 01 от 15.09.39 г.) "ближайшая задача фронта — уничтожение и пленение вооруженных сил Польши"» .

      К тому времени в состав 4-й армии входили 31-й батальон охраны, 8, 55, 143-я стрелковые дивизии, 29-я и 32-я танковые бригады, два батальона связи, армейские части. К окончанию мобилизации в состав армии была включена 122-я стрелковая дивизия. От Смоленска до Минска Белорусский военный округ напоминал человеческий муравейник в котором все было подчинено одному: к началу боевых действий части и соединения должны доукомплектоваться полной штатной численности и иметь все необходимое для успешного выполнения задачи.
      Вряд ли будет уместным назвать поход «военной прогулкой», как это сделал Сталин.
      15 сентября во второй половине дня в район сосредоточения 8-й дивизии приехал командующий 4-й армией В. И. Чуйков. Устраивать разнос дивизионному начальству за очевидные проблемы в укомплектовании он не стал — в других соединениях дела обстояли не лучше. А вот с танками командарм помог, передав в поддержку дивизии 29-ю танковую бригаду. Комдив вздохнул облегченно — будет чем прорывать проволочные заграждения. Переход советско-польской границы был намечен на 5 часов утра 17 сентября в полосе пограничных столбов № 855 — 887 у населенных пунктов Оступ — Дегтяны .
      Едва за командармом захлопнулась дверь, Маргелов стал упрашивать командира направить его в боевой строй. Худо-бедно, но отдел задачу свою выполнил, и Фурсин не стал удерживать капитана в штабе, направил его в разведывательный батальон.
      16      сентября 1939 года Военный совет Белорусского фронта в составе командующего — командарма 2 ранга
      М. П. Ковалева, членов совета — корпусного комиссара Сусайкова, дивизионного комиссара Смокачева, комдива Гусева отдал боевой приказ. В нем говорилось:

      «Товарищи красноармейцы, командиры и политработники!
      Польские помещики и капиталисты поработили трудовой народ Западной Белоруссии и Западной Украины. Белым террором, полевыми судами, карательными экспеди циями они подавляют революционное движение, насаждают национальный гнет и эксплуатацию, сеют разорение и опустошение.
      Великая социалистическая революция предоставив польскому народу право на отделение. Польские помещики и капиталисты, подавив революционное движение рабочих и крестьян, захватили Западную Украину и Западную Белоруссию, лишив эти народы своей Советской родины, и приковали их в цепи кабалы и угнетения.
      Правители панской Польши бросили теперь наших белорусских и украинских братьев в мясорубку второй империалистической войны.
      ...Товарищи бойцы, командиры и политработники Белорусского фронта, наш революционный долг и обязанности оказать безотлагательную помощь и поддержку нашим братьям
      ...Выполняя эту историческую задачу, мы не намерены нарушать договор о ненападении между СССР и Германией.
      Мы не должны допустить, чтобы враги белорусского и украинского народа надели на них новое ярмо. Мы идем не как завоеватели, а как освободители.
      Приказываю:
      Частям Белорусского фронта... перейти по всему фронту в решительное наступление. Молниеносным, сокрушительным ударом разгромить панско-буржуазные польские войска и освободить рабочих и крестьян Западной Белоруссии.

      Начало боевых действий дивизионная многотиражка освещала так:

      «Неожиданный переход, отделяющий светлый социалистический мир от мира нищеты и эксплуатации.
      Красноармейцы с мыслью о Сталине и с мыслью о родине начали резать проволоку».

      Упоминание о проволочных заграждениях не случайно: проделывать проходы приходилось в кромешной темноте под холодным осенним ливнем. Разведчики перешли границу первыми. Внезапность, с какой они действовали, ошеломила поляков, они смогли ответить лишь разрозненной пальбой. Застава была разоружена в считанные минуты. Один поляк был убит, 35 пограничников было взято в плен. Разведчики потеряли ранеными трех человек.
      Так состоялось боевое крещение, которое показало, что не напрасно тренировал Маргелов «мускул, свое дыхание и тело с пользой для военного дела», впитывал боевой опыт командиров, прошедших через горнило Гражданской войны, овладевал секретами меткой стрельбы. И как знать, если бы не этот успех, тяжко бы пришлось бойцам, идущим вослед разведчикам. Ведь никто из них пороха не нюхал, да и в самой организации перехода через государственную границухватало неразберихи. Однако, как бы то ни было, дорога на Несвиж была расчищена. Дивизия без сопротивления двинулась в путь одной колонной, что, конечно, в любой другой обстановке привело бы к непредсказуемым последствиям. Однако Белорусский фронт и по численности войск, и по технике, без сомнения, имел явное преимущество над противником. И все-таки враг огрызался, устрашая на пути засады, обстреливая колонны. В таких мелких стычках разведбат 8-й стрелковой дивизии достиг Несвижа. Установившуюся тишину вдруг прорезали звуки оркестра. Через несколько минут недоумение Маргелова и комбата было рассеяно. Под звуки импровизированного оркестра на дороге, ведущей из города, показались люди в ярких нарядах. Скрываться им более не было смысла — представители прежней власти разбежались. Встреча была радостной, с хлебом-солью, поцелуями и слезами.
      По сведениям местных жителей, гарнизон в Ляховичах был готов защищаться до последнего. Рассказ о том, что произошло далее, записан со слов самого В. Ф. Маргелова:

      « — Василий Филиппович, — обратился ко мне комдив. — Ни о том, какой в Ляховичах гарнизон, ни об обороне поляков сведений нет. Дерзости тебе не занимать. Бери броневик, отделение автоматчиков. Но только, прошу, не лезь на рожон и действуй аккуратно. Город мы должны взять малой кровью. Задача ясна?
      — Так точно! — ответил я.
      — На знакомство с группой и подготовку к выполнению боевой задачи даю один час, а затем — вперед.
      — Есть, — козырнув, ответил я.
      Водитель и автоматчики были не новичками в Красной Армии, и долго объяснять им суть предстоящего не пришлось. На мой вопрос, есть ли у них какие-либо предложения или просьбы, они попросили разрешения взять побольше боеприпасов.
      Убедившись в надежности своих бойцов, я проверил, как они подготовились к выполнению боевой задачи, после чего доложил командованию о том, что через пять минут отправляемся на выполнение задания.
      Получив "добро", мы двинулись в путь. Дорога была Длинной. Спустя некоторое время увидели скелет сгоревшей легковушки, а через несколько километров — взорванную танкетку. Остановились, огляделись. Мост через речушку был свободен. Пролетев его на бешеной скорости, въехали на окраину. Заглушили двигатель. На улицах — ни единой  души. Казалось, город знал, что скоро штурм. Жители попрятались как перед бурей, магазины были закрыты.
      Вдруг, откуда ни возьмись, к броневику подбежал мальчонка лет двенадцати.
      — Вы советские? — спросил он.
      — Да. А ты кто такой? — спросил я.
      — Советские — значит наши. А я местный, — ответил паренек, — зовут Янко.
      — Ладно, Янко, раз ты местный, то и показывай дорогу к ратуше.          
      Мальчонка проворно вскарабкался на переднее сиденье и спустя некоторое время броневик подскочил к ратуше. Поблагодарив хлопчика и пожав ему на прощание руку, я савтоматчиками направился к входу в здание, условившись с водителем о том, чтобы минут через десять он дал из пулемета очередь в воздух.        
      Возле входной двери стояли два полусонных полицейских, которые, завидев нас и броневик со звездой на башне, стали изумленно протирать глаза. Сообразив, что это не сон, они бросили оружие и пустились наутек.        
      Путь в ратушу был свободен, и мы смело шагнули в здание. На первом этаже никого. На втором — тоже. На третьем путь нам преградили два польских жандарма, но направленные дула автоматов поумерили их пыл. Я понимал польский и уяснил, что сейчас у бургомистра идет совет, решавший, как и чем предстоит оборонять городок.
      Связав на всякий случай перепуганных до смерти жандармов, мы ворвались в большую комнату: "Руки вверх! — громко скомандовал я. — Шановне панове! Вы арестованы. Сопротивление бесполезно. Наши войска уже заняли все подходы к городу. Вам, полковник, советую прямо сейчас связаться со своим полком и распорядиться о сдаче частям Красной Армии".
      И тут, в подтверждение моих слов, прогремела длинная пулеметная очередь. Эффект ее был впечатляющим. Трясущимися руками командир полка польских жолнежей взял телефонную трубку и слово в слово повторил в нее мой ультиматум. Мы вывели из ратуши городского голову, начальника полиции, полковника, дав еще для острастки вверх несколько очередей, отправились в обратный путь. Город был занят нашей дивизией без единого выстрела».

      За такие смелые действия впору было представить и участников к боевым наградам, однако поход в Западную
      Белоруссию и Западную Украину в официальных военных сводках именовался как «большие маневры» или «учебные сборы», и ни один из бойцов награжден не был.
      А между тем Маргелов стал настоящим героем дня и дал действенный ответ на вопрос дивизионной газеты: «Кто первым вступит в Барановичи?» — был в авангарде подразделений, освободивших город. В качестве трофеев бойцам давался целый эшелон с хлебом, галетами, мясными консервами. Это было значимым подспорьем — дивизионный хлебозавод так и не сдвинулся с места, а пропитание войск командиры всех степеней должны были организовывать за счет местных ресурсов. Впечатляло и количество захваченного оружия: винтовок — 850 штук, пистолетов — 80 штук, патронов — 15 000 штук, легковых машин — 35, грузовых — 15.
      Из Барановичей дивизия двинулась на Пружаны. Дивизионная разведка в связи с участившимися стычками и нападениями была усилена третьим батальоном 229-го стрелкового полка. Вот одно из боевых донесений командира передового отряда.

      «В д. Стриженец обнаружил небольшую группу конных. При перестрелке они отошли, оставив убитыми 2-х польских улан.
      Разведкой под командой начальника 2-й части штадива капитана Маргелова было установлено наличие мелких групп конницы. В перестрелке ранен один красноармеец».

      Количество раненых и убитых бойцов и командиров Красной Армии в ходе похода долгое время держалось в строжайшей тайне. А между тем такой учет велся. В 8-й стрелковой дивизии убитых — 9 человек, раненых — 21. Возле хутора Михали в белорусской земле схоронили красноармейца Ивана Николаевича Ивлиева, капитана Харитона Матвеевича Авхименко, младшего лейтенанта Евгения Омельяновича Орлова. Русский, белорус, украинец... Все трое погибли от немецких пуль.
      Взаимоотношения с новоявленными союзниками — отдельная тема. 24 сентября части 8-й дивизии переправились через Буг в намерении выйти на демаркационную линию, определенную договоренностью с немецким командованием. Тот самый инцидент, в котором были убиты бойцы и командиры Красной Армии, произошел у местечка Баранки-Велько. Маргелов докладывал: «В 16:00 конный разъезд РБ (разведбата. — Б. К.)был обстрелян пулеметным огнем из немецких танков. Есть убитые и раненые. Бронемашины отбили и подожгли один танк». Взвилась красная ракета, это означало: «Я — свой».
      Немцы принялись извиняться: «Дескать, ошибка получись, думали — поляки». А между тем за местечко Седлец, примерно в ста километрах от Варшавы, едва не разгорелся первый настоящий бой. Командарм В. И. Чуйков требовал: «Добиваться отвода немецких войск настойчиво и с полным  достоинством». Как оказалось, в этот населенный пункт польское командование свезло многое из того, что не досталось немцам. Командующий 4-й армией распорядился; «Принять оставшееся [от поляков] имущество, для чего выслать к 12:00 часам представителя к германскому командованию в сопровождении разведывательного батальона». Представителями были НО-1 майор Концевой и капитан Маргелов, которые и сообщили начальству ландверной дивизии: «Красная Армия займет этот пункт, даже если он не будет освобожден частями немецкой армии».
      Немцы сообразили, что вполне могут обрести неприятности, и более территориальных споров не возникало. 3 октября 1939 года 8-я дивизия стала укрепляться по демаркационной линии. То же самое делали и немцы и как победители с небывалой открытостью шли на контакт с командованием нашей дивизии.
      Это были блаженные дни. Более двух недель Маргелов не снимал гимнастерку, недосыпал и недоедал, проделав с бойцами трехсотверстный путь. И вот теперь — жаркая баня, чистое белье и обильное хлебосольное застолье. Освободители и освобожденные не только говорили на одном языке, но и имели одни традиции. Добрая чарка, отменная закуска, застольные песни, всеобщая нескрываемая радость. Сполна проявились радушие и гостеприимство — извечные качества белорусского народа, разделенного Рижским договором на целых восемнадцать лет.
      Подводя итоги похода, полковой комиссар остановился и на вкладе НО-2 в общую копилку победы: «Коммунист товарищ Маргелов бесстрашно ходил в разведку, неоднократно вступал в бой с небольшими группами и целыми бандами врага». А следом за этим последовала новая, на этот раз довольно «деликатная» задача. Командующий армии В. И. Чуйков, понимая, что другого случая добыть у немцев новейший противогаз может и не представиться, распорядился «изыскать способ его обретения».
      Прямо скажем, задача была не из легких, и комдив поручил выполнить ее Маргелову. Повод для визита к немцам имелся — демаркационная линия была прочерчена, и оставалось лишь поставить подписи на карте.
      Разговор с комдивом проходил с глазу на глаз:
      — Вся ответственность на тебе, капитан. Удачи. Но если попадешься немцам, рассчитывай только на себя.
      Подписание документов прошло без сучка и задоринки. А затем красных офицеров пригласили за стол. Немцы были щедры: водка и вино лились рекой. Произносились тосты за Гитлера, за Сталина... Между тем Маргелов незаметно присмотрел, что в стоящий на отшибе походный сортир периодически наведываются солдаты. Когда застолье было в апогее, капитан притворился захмелевшим и вышел из-за стола. Случай шел к нему в руки — возле будки, переминаясь с ноги на ногу, стоял немец с противогазной сумкой на боку. Удар ножом. Второй удар — тому, кто отправлял естественные надобности. Трупы — в отхожую яму, а противогаз — в машину.
      Стакан водки — под аплодисменты немцев и одобрительные взгляды своих. Дело было сделано. Офицеры уже помышляли о наградах, когда на обратном пути произошло непредвиденное: едва легковушка въехала на небольшой мосток, раздался взрыв. Очнулся Маргелов уже в воде, по которой ходили бензиновые и кровавые пятна. Невдалеке дымился искореженный автомобиль с погибшими краскомами и водителем. Из переносицы текла кровь, неимоверно саднило левую щеку. И тут по воде запрыгали фонтанчики. Нападавшие хотели добить тех, кто остался в живых. Маргелов уложил наземь одного, другого всадника. И тут подоспели немцы. Пулеметные и автоматные очереди рассеяли бандитов, а капитана заботливые «союзники» отвезли в госпиталь, где ему благополучно сделали операцию. Шрам на щеке так и остался отметиной на всю жизнь.
      Возвращение оказалось неприятным и тревожным. Когда немцы доставили Маргелова своим, вопросы особистов сыпались один за другим: «Почему один остался живой? Почему немцы оперировали тебя, капитан?» И так целых трое суток, пока все обстоятельства этого злосчастного дня не были окончательно выяснены.
      Соглашение о демаркационной линии больно ударило по тем белорусам, которые оказались на немецкой стороне. И едва местное население теперешнего Белостокского воеводства узнало об отводе частей Красной Армии за Буг, как оттуда пошел поток беженцев. Прикрывал их арьергард 8-й стрелковой дивизии.
      После воссоединения с БССР Западная Белоруссия вновь обрела свои исторические корни. А в конце осени 1939 года 8-я стрелковая дивизия имени Ф. Э. Дзержинского передала свой участок обороны пограничникам. Из штаба армии пришла шифрограмма: «Приступить к увольнению в запас резервистов, но только тех, кто занят на производстве и в учреждениях наркоматов боеприпасов, вооружения, авиации, химической промышленности».
      Этим же решением численность дивизии устанавливаюсь в 14 000 человек. Примечательна запись, которая дела лась в военных билетах призванных на «большие учебные сборы»: «Мобилизованный [фамилия, имя, отчество] согласно Указу Президиума Верховного Совета Союза ССР от 23 сентября 1939 года уволен в запас [дата]. Приписку военнообязанного сохранить». В упомянутом Указе, изданном фактически уже после окончания боевых действий, говорилось: «Призванных 7 сентября на сборы военнообязанные запаса начальствующего и рядового состава в порядке специального распоряжения по Московскому, Калининскому Ленинградскому, Белорусскому, Киевскому, Харьковском; и Орловскому округам, ввиду особых внешних условий, считать мобилизованными до особого распоряжения...»
      «Особые внешние условия» — это и не остывший еще после разгрома японской армии Халхин-Гол, и нервозна обстановка, которая складывалась в отношениях СССР Финляндии, и недоверие советского руководства в отношении политики и действий Германии.
      20 октября 1939 года командарм В. И. Чуйков обратился к командирам частей и соединений, входивших в состав 4-й армии: «Для изучения опыта войны(выделено мной. — Б. К.)и штатно-организационных вопросов прошу на основе боевых действий дать ваши соображения». Отметим одну деталь: незадолго до окончания боевых действий на территории Западной Белоруссии в штабах 8-й дивизии, как и в других частях и соединениях, появились переводчики немецкого языка. Работы им прибавилось, когда в каждом соединении стали комплектоваться офицерские библиотечки с литературой о Германии и о вермахте — еще одно из свидетельств того, что советское руководство и командование Красной Армии не испытывало иллюзий относительно дальнейшего хода событий.
      30 ноября 1939 года войска Ленинградского военного округа вступили в тяжелые бои с финнами — началась советско-финляндская война, которая, вопреки планам и ожиданиям, приняла затяжной характер. Вскоре свершился очередной поворот в судьбе Маргелова. На заснеженных просторах, по которым пролегла линия фронта, одним из решающих факторов успеха стали лыжи. Тут-то командование и вспомнило об офицерах, за чьей спиной не одна сотня верст, пройденных по лыжне.
      По самым скромным подсчетам, Белорусский военный округ направил в действующую армию 14 эскадронов и 2 батальона лыжников.

* * *

      Министр просвещения Польши пан Скульский жалобщиков не чествовал. Но однажды, в начале 1939 года, все-таки снизошел до ходоков, которые умоляли ясновельможного прекратить практику закрытия белорусских школ. Едва за жалобщиками захлопнулась дверь кабинета, как министр разоткровенничался и без обиняков заявил журналистам: «Заверяю вас, что через десять лет в Польше даже со свечой не найдете ни одного белоруса».
      Возможно, такое бы и произошло, если бы не бойцы и командиры Красной Армии, предотвратившие геноцид братского народа. Каждый участник похода был убежден в огромном значении возложенной на него освободительной миссии. И даже спустя многие годы, уже в бытность командующим Воздушно-десантными войсками страны, Василий Филиппович Маргелов не мог забыть ни искренних слез радости, ни объятий встречавших их людей, которые обрели долгожданную свободу.
      Можно много рассказывать о повсеместно царившей в те дни радостной и праздничной атмосфере. И отнюдь не в качестве рупора официальной пропаганды выступал народный поэт Белоруссии Якуб Колас, когда писал эти строки:
 
Новой доли восходит заря,
Будешь жить ты без панской опеки.
Отошла, отцвела их пора,
И панам не вернуться вовеки.
 
 
Посмотри, как просторно вокруг,
Как умолкли дворцы и костелы.
Все твое! Это поле и луг.
Строй в дворцах себе новые школы.
 
 
Иди ж смело и честно вперед
Вместе с нами дорогой единой,
Мудрый Сталин ведет свой народ
К коммунизма счастливым вершинам.
 
      Так тогда воспринимались события, таким было настроение людей.
      Хроника событий отражена в официальных документах и сообщениях корреспондентов центральных газет.
      «Правда» от 25 сентября 1939 года писала:

      «22 сентября в часов утра на окраине города Белостока встретились представители Рабоче-Крестьянской Красной Армии и командования германской армии... Германский офицер ознакомил полкового комиссара Рыкова Евгения Павловича с планом постов в городе и просил сменить их советскими войсками. В 2 часа дня произошла смена постов.
      На митинге в крупнейшем кинотеатре города выступил рабочий-текстильщик Богуш, который внес предложение послать руководителям ВКП(б) и Советского правительства приветствие. Письмо зачитывалось под бурные овации, крики "ура" и "Хай живе Сталин!"»

      Оперативная сводка Генерального штаба РККА: «Части Красной Армии, продолжая продвижение к демаркационной линии, в течение 28 сентября вышли на линию: Граев, Чижев, Межречье, Кренпец...
      Продолжая операции по ликвидации остатков польских войск в Западной Белоруссии и Западной Украине, части Красной Армии разоружили и взяли в плен 5 кавалерийских полков с 15 артиллерийскими орудиями... и, кроме того, ликвидировали отдельные группы польских частей».
      Из сообщений «Правды» 28 — 30 сентября 1939 года:

      «27 сентября в Москву прибыл Министр иностранных дел Германии г-н фон Риббентроп. Центральный аэропорт был украшен советскими и германскими флагами. Для встречи министра был выстроен почетный караул».

      «28 сентября в Москве был подписан "Германо-Советский договор о дружбе и границе между СССР и Германией", после подписания которого в честь высокого гостя был дан обед. Во время обеда тов. В. М. Молотов и г-н Иоахим фон Риббентроп обменялись приветственными речами. Обед прошел в дружественной атмосфере».

      «Советско-германский договор о ненападении полностью себя оправдал. Он был решительным шагом к дружбе соседних великих народов.
      Мир, установленный на востоке Европы, пытались сорвать незадачливые политики Польши, спровоцированные поджигателями мировой войны. Восток Европы, да и весь Европейский континент они хотели превратить в огромное пожарище, которым любовались бы из надежного прикрытия Нероны мирового капитала.
      Польское правительство оказалось полным банкротом. Нежизнеспособное польское государство распалось, развалилось в десять дней как карточный домик. Президент Мосьцицкий, министры, главком Рыдз-Смиглы и другие военачальники трусливо и бесчестно бежали.
      Военные действия закончены. Мир и покой восстанавливаются на востоке Европы. Точно и окончательно определена граница... СССР и Германии.
      Германо-советский договор о дружбе является новым триумфом советской политики мира».

      2 ноября 1939 года Верховный Совет СССР принял закон  о включении Западной Белоруссии в состав Союза Советских Социалистических Республик с воссоединением ее с Белорусской Советской Социалистической Республикой:

      «Верховный Совет Союза Советских Социалистических Республик, заслушав заявление Полномочной комиссии Народного Собрания Западной Белоруссии, постановляет:
      1. Удовлетворить просьбу Народного Собрания Западной к Белоруссии и включить Западную Белоруссию в состав Союза Советских Социалистических Республик с воссоединением ее с Белорусской Советской Социалистической Республикой.
      2. Поручить Президиуму Верховного Совета назначить день выборов депутатов в Верховный Совет СССР от Западной Белоруссии.
      3. Предложить Верховному Совету Белорусской Советской Социалистической Республики принять Западную Белоруссию в состав Белорусской Советской Социалистической Республики.
      4. Просить Верховный Совет Белорусской Советской Социалистической Республики представить на рассмотрение Верховного Совета СССР проект разграничения районов и областей между Белорусской Советской Социалистической Республикой и Украинской Советской Социалистической Республикой.
       Председатель Президиума Верховного Совета СССР М. Калинин
       Секретарь Президиума Верховного Совета СССР А. Горкин
       Москва, Кремль».

      Леса, болота, реки, зимой — непроходимые снега. Естественные преграды, защищающие Финляндию со стороны советско-финской границы, дополнены мощной приграничной полосой железобетонных укреплений и противотанковых надолбов — линия Маннергейма надежно прикрывает путь вглубь страны через Карельский перешеек...
      Уязвимость Ленинграда, который находился всего лишь в тридцати двух километрах от границы, отсутствие надежной военно-морской базы в Финском заливе создавали угрозу беспрепятственного прорыва противника к жизненно важным объектам СССР.
      11 сентября 1939 года нарком обороны К. Е. Ворошилов по указанию Сталина издает директиву «О мерах по обеспечению обороны районов Мурманска и Архангельска», согласно которой в эти районы стали стягиваться войска из внутренних округов страны.
      Финны ответили подобным шагом и 6 октября приступили к развертыванию сил в приграничной полосе и на Карельском перешейке. 7 октября начался призыв резервистов и была создана Ставка главного командования.
      Советско-финские переговоры при взаимной неуступчивости сторон шли к закономерному разрыву. 26 ноября грянул печально известный «майнильский инцидент». Финны утверждали, что это — провокация, русские якобы вели артиллерийский огонь по своим. Советская сторона, сообщив о жертвах обстрела, утверждала, что снаряды на расположения красноармейцев прилетали с территории Финляндии. Оба государства оказались на пороге войны.
      Войсками Ленинградского военного округа командовал командарм 2 ранга К. А. Мерецков, который имел в своем распоряжении 425 тысяч человек, 1476 танков, 1576 орудий и минометов, 1200 самолетов. В составе Балтийского и Северного флотов насчитывалось около 200 кораблей и 500 самолетов. Для сравнения — армия Финляндии насчитывала около 600 тысяч человек, до 900 орудий и минометов, 270 самолетов, 29 кораблей.
      При явном преимуществе Красной Армии в вооружении и технике сил для прорыва мощных оборонительных сооружений, которые возводились финнами более десяти лет, было все равно недостаточно. Расчет Ворошилова на достижение молниеносной победы основывался на иллюзиях о слабости финской армии. Мнение Генштаба о необходимости создания мощной группировки, способной лишить финнов маневра силами и средствами, во внимание не принималось. Войска даже толком не одели: вместо полушубков, шапок и валенок — буденновки и шинели, продуваемые насквозь злыми ветрами Карельского перешейка, кирзовые сапоги. К тому же одержать победу над умелым врагом, превосходно знающим местность, отменно владеющим автоматическим оружием и воспитанным в традициях враждебного отношения к русским, предполагалось в основном при помощи «трехлинейки», у которой даже затвор передернуть не всегда было просто.
      29 ноября 1939 года был обнародован приказ, под которым стояли подписи командующего войсками Ленинградского военного округа К. А. Мерецкова и члена Военного совета А. А. Жданова:

      «Терпению советского народа и Красной Армии пришел конец. Пора проучить зарвавшихся и обнаглевших политических картежников, бросивших наглый вызов советскому народу, и в корне уничтожить очаг антисоветских провокаций и угроз Ленинграду!
      Товарищи красноармейцы, командиры, комиссары и политработники!
      Выполняя священную волю Советского правительства и нашего великого народа, приказываю:
      Войскам Ленинградского военного округа перейти границу, разгромить финские войска и раз и навсегда обеспечить безопасность северо-западных границ Советского Союза и города Ленинграда — колыбели пролетарской революции.
      Мы идем в Финляндию не как завоеватели, а как друзья и освободители финского народа от гнета помещиков и капиталистов.
      Мы идем не против финского народа, а против правительства... угнетающего финский народ и спровоцировавшего войну с СССР.
      Мы уважаем свободу и независимость Финляндии, полученную финским народом в результате Октябрьской революции и победы Советской власти.
      За эту независимость вместе с финским народом боролись русские во главе с Лениным и Сталиным.
      За нашу любимую Родину! За великого Сталина! Вперед сыны советского народа, воины Красной Армии, на полное уничтожение врага».

      Со всех военных округов на театр военных действий потянулись эшелоны с личным составом и техникой. Согласно указанию Наркомата обороны СССР, 122-я стрелковая дивизия и соответственно 596-й стрелковый полк, где капитану Маргелову был вверен 2-й батальон, поступали в распоряжение командующего Мурманской армейской группой.
      Эшелоны были поданы, как обычно, с большим опозданием, и дивизия, получив распоряжение 1 ноября, сосредоточилась в Карелии, на станции Кандалакша к 4 ноября 1939 года. Командующий 9-й армии комкор М. П. Духанов , который, устроив импровизированный смотр бойцам, представшим в шинелях и буденновках, горестно заметил: «Это вам не по Белостоку дефилировать».
      Занялись ковкой лошадей «по-зимнему». Но вот ситуация с теплой одеждой для людей оставалась удручающей. Пришла телеграмма, подписанная К. Е. Ворошиловым и Б. М. Шапошниковым: «...На ухтинском и петрозаводском направлении... наступили морозы, достигающие 10 градусов. Какие меры приняты во всех армиях по сохранению бойцов от обмораживания, имеют ли бойцы на руках валенки и теплые вещи?»
      Необходимого зимнего обмундирования до конца кампании красноармейцы так и не получили. Более того, из-за неразберихи на железной дороге где-то застрял целый вагон с лыжами. Комдив, печально глядя на снег, который завалил все дороги, ведущие к советско-финской границе, лично распределял между полками имеющиеся в наличии две с половиной тысячи пар.
      9 ноября 596-й стрелковый полк после трехдневного изнурительного марша, продвигаясь следом за идущими впереди тракторами всего лишь по шесть километров в сутки, достиг исходного положения. Двадцать дней бойцы и командиры ожидали приказа о переходе границы. И тут непогода разыгралась не на шутку. Мужественно встретили красноармейцы неожиданные жестокие морозы и натиск полярной стихии. А ведь в этих условиях предстояло еще и воевать, воевать с серьезным противником.
      Накануне боевых действий комдив отдал боевой приказ, согласно которому 596-й полк составлял авангард дивизии, лыжный батальон Маргелова возлагались задачи разведки. Уже после окончания финской кампании, 14 — 17 апреля 1940 года, на совещании начальствующего состава Красной Армии в ЦК ВКП(б) действия войсковой разведки поверглись жесткой и не всегда справедливой критике. Несомненно, были явные промахи и просчеты, но ведь, по сути каждый командир дивизии вел полки на ощупь, действуя на свой страх и риск. Маскировка у финнов была превосходная, с воздуха не разберешь, где мыза, а где дот, при этом отлично была поставлена и система дезинформации в прифронтовой полосе.
      30 ноября в 8.00 утра передовые лыжные отряды перешли финскую границу. Встретило их злобное завывание вьюги, бездорожье и редкие автоматные очереди, которые жалили лыжников, словно осы.
      596-му стрелковому полку при поддержке 285-го артполка предстояло овладеть местечками Юликуртти — Алакуртти и в дальнейшем наступать в направлении реки Куалаикки, перейти ее и занять городок Кайрала.
      Тактика финнов такова: мелкие группы внезапно вылетают на лыжах из леса, ведут огонь из автоматов и пулеметов и так же внезапно исчезают. Погоня напрасна. Попытались разведчики догнать нападавших — угодили в засаду.
      Вечером капитан Маргелов с отрядом ворвался в Юликуртти. Стычка была короткой, но когда городок оказался в руках разведбата, в нем не осталось ни одного целого дома. Спалив их дотла, жители бросили все, бежав от «зверств кровожадных оккупантов». Такими финская пропаганда рисовала бойцов и командиров РККА. Но вот и первый пленный. Достался он маргеловцам в бою и, дрожа от страха, поведал не слишком многое.
      Незадолго до начала войны командиры, идущие в разведку, получили опросные листы, в которых кроме фамилии и имени пленного, данных о его социальном происхождении, графы о месте рождения имелись и такие вопросы: какой принадлежит воинской части (допрашивать до установления высшего соединения, части), в какой состоит партии, какое настроение у солдат и почему они воюют, что говорят солдаты и офицеры о Красной Армии. Позднее у пленных также выясняли, знают ли они что-либо о народном правительстве .
      Пленный все же показал на карте, где проходит дорога до Кайрала. Там основательно готовились к встрече, взорвав мост и усеяв минами-растяжками поле, прилегающее к городку. Бой длился два часа. На помощь лыжникам Маргелова подошли основные силы полка. Взяв в полукольце оборону финнов, солдаты выбили их с занимаемых позиция. Отстреливаясь, оборонявшиеся отошли на запад. Шел третий день войны.
      В одном из боевых донесений командира 596-го полка говорится: «Разведка ведется непрерывно. 2-й батальон выполняет особую задачу». В разведывательной роте, которой командовал лейтенант Петров, вместо 80 человек к этому времени в строю находилось 42 бойца. Маргеловские лыжники выходили в дозоры на пределе сил — без них бы полк не продвинулся и на километр.
      Между тем вся 122-я дивизия, к слову, не имевшая ни одного танка, едва ли не ползла по единственной проходимой дороге. Для вездесущих шюцкоровцев , которые совершали рейды по тылам, дезорганизуя снабжение войск, — благодатная нажива.
      Заняв Алакуртти, передовой отряд полка тронулся в путь. Преградил его сильный огонь. В том, что финны засели в прочных укреплениях, Маргелов сомнения не имел, как не сомневался он и в том, что противник уготовил огневую ловушку для главных сил. Риск был велик (связь с комполка осуществлялась только посыльными), к тому же финны оказались предусмотрительными и вырубили напрочь лес у себя в тылу — обход был бесполезен. Однако Маргелов принял решение на разведку боем.
      Поставив задачу командирам рот, комбат вместе с начальником штаба выбрали позицию, с которой стали наблюдать за ходом боя. Первая, а затем и вторая атаки батальона были отбиты. По разведчикам били минометы, несколько раз ухнули пушки. Укрепрайон ожил и тем самым раскрыл себя. А тут ребята Петрова, разведчики-ползуны, приволокли пленного.
      На следующий день полк, поддержанный артиллерией, шел в атаку не вслепую. И все же бой был упорным и продолжался почти двое суток. Исход его решил подошедший 273-й полк с гаубичным дивизионом.
      В этом бою геройски погиб командир 596-го стрелкового полка майор Степан Терентьевич Казаков. 21 мая 1940 года ему было посмертно присвоено звание Героя Советского Союза.
      Сохранился дневник начальника оперативного отдела 146-гострелкового полка Э. А. Аппеля:

      «Неужели до дня Красной Армии мы не рассчитаемся с белофиннами? Это уже не хорошо. Во-первых: это отсрочка белофиннам, а во-вторых, пятно на нашей армии... В чем дело? Неужели сил у нас мало?».

      Сил у фронта, который с 7 декабря 1939 года стал именоваться Северо-Западным, действительно не хватало, и новый его командующий командарм 1 ранга С. К. Тимошенко произвел перегруппировку и подтянул резервы.
      На Кандалакшское направление, которое считалось не менее важным, чем линия Маннергейма, был переброшен шведский экспедиционный корпус. Сопротивление противника нарастало. Об этом говорят и выдержки из боевых донесений:

      «8 декабря противник сжег Куомиярви. Жаркий двухчасовой бой. Засады».

      «9 декабря. Вылазки в тылу».

      «15, 16, 17 декабря. Противник отбил все атаки наших частей».

      «23 декабря. Полк начал отход. Противник, активно действуя на флангах и тылах, нападал на обозы и портил линии связи».

      «25 декабря. В налете на штаб и тылы дивизии принимал участие 1-й Сальский батальон».

      Проникнувшие в тыл финны не гнушались ничем и вырезали до последнего человека весь медсанбат, не пощадив ни раненых, ни медсестер. Трудно представить, какие чувства испытывали комдив Шевченко и комиссар Лисицын, глядя на гору трупов, застывших в страшных предсмертных позах. Увиденное взывало к возмездию. Приказ командира дивизии Маргелову был коротким:
      — Действуй, капитан.
      Прежде чем отправиться в рейд, Маргелов построил лыжников и без слов повел к медсанбату, подвергнувшемуся нападению извергов. Картина, представшая перед глазами, была ужасающей, кровь стыла в жилах. Поиск привел разведчиков в глубокий тыл 4-го армейского корпуса финнов. Под ударами штыков и ножей пал весь банно-прачечный отряд, беззаботно отдыхавший после дневных трудов. Разведчики разбросали листовки: «Месть сальцам за русский медсанбат». Откровенно говоря, не любил В. Ф. Маргелов вспоминать о войне с Финляндией. Все на ней шло как-то не так, не по привычной логике, и порой трудно было определить где передний край, где фланги, где тыл. Приноровиться к акой обстановке мог лишь тот командир, который имел особое чутье, мгновенную реакцию и, конечно, отменные физические данные. Отмахать сотню верст по тылам врага незамеченным и вернуться с отрядом в полном составе удавалось немногим.
      К слову, весть о каре, постигшей финских тыловиков в отместку за гибель советских бойцов, находившихся на излечении, мгновенно распространилась по всем финским штабам. Больше такими жестокими выпадами стороны не обменивались.
      Согласно боевым донесениям, 26 декабря 122-я дивизия перешла к обороне северо-западнее Куолаярви. Попала в очень сложное положение, так как фактически не имела соседей ни справа, ни слева. Облегчение наступило только после того, как 27 декабря начальник Генштаба Б. М. Шапошников приказал: «88 стрелковую дивизию, переводимую маршем из Архангельска в Кемь, повернуть на Кандалакшу и включить в состав 9-й армии и направить вслед 122-й стрелковой дивизии».
      Пожалуй, это были самые тяжелые дни для измотанного в боях разведбата, которым командовал Маргелов. В мерзлой земле с помощью кирок и ломов устроили нечто подобное оборонительным позициям и жилым землянкам. В них под завывание пурги, и встретили Новый, 1940 год. Мороз достигал тридцати двух градусов. Командир полка майор Буковский был поставлен перед печальным фактом — боезапасы и горючее на исходе. Финны безнаказанно бесчинствовали на тыловых коммуникациях. И все же опыт борьбы с мобильным противником уже имелся. Об этом свидетельствует и распоряжение: «Командиру 2-го батальона В.Ф. Маргелову выделить один пульвзвод 4-пулеметного состава для курсирования по маршруту Меркеярви — Келосельки согласно графику. На стыках между батальонами установить фугасы и заграждения».
      Как только снабжение было налажено, 596-й полк, а следом за ним и вся дивизия приступили к выполнению новых боевых задач. Особая роль, как видно из приказа этих дней, опять отведена батальону Маргелова: «2/596 без 4 ср (стрелковой роты. — Б. К.)выполняет задачу в интересах дивизий»
      Нашел-таки Маргелов лазейку в системе укреплении финнов и вывел полк к высоте, получившей название «Груша». Финны сражались за нее с яростью обреченных и, сковав главные силы, дождались подкреплений и перешли в наступление. Порой дело доходило до рукопашной. Выяснив, где находится штаб 122-й дивизии, ударили по его расположению. Ближе всех к месту боя оказались лыжники Маргелова. Не подоспей они, и наверняка случилась бы беда, а соединение лишилось бы управления.
      И вновь пришлось думать не о наступлении, а об организации обороны. Финны наседали на полки со всех сторон и нещадно обстреливали их из минометов. Хотя до паники дело не и не доходило, но и порядка особого не наблюдалось. Поступил приказ командарма В. И. Чуйкова: «Частям дивизии с целью занятия прочной круговой обороны начать отход на рубеж Меркеярви».
      Со стороны могло показаться, что это вовсе не отход, а бегство. Однако это было не так. Батальон Маргелова перед отступлением вынес с поля боя всех убитых и раненых. Делом воинской чести всегда было похоронить погибших, или, как тогда писалось в извещениях, убитых в бою «с белофинской бандой», по-человечески.
      В бедственное положение попала и соседняя 44-я дивизия. Нужны были виновные — очевидные причины болезненных неудач анализировать не хотели.

      «ДОКЛАД
      командующего 9-й армией начальнику Генерального штаба
      о суде над виновными в поражении 44-й дивизии
      и исполнении приговора.
      11 января 1940 г.
      Докладываем. Суд над бывшим командиром 44 сд Виноградовым, начальником штаба Волковым и начальником политотдела Пахоменко состоялся 11.01 в Важенваре под открытым небом в присутствии личного состава дивизии. Обвиняемые признали себя виновными в совершенных преступлениях. Речи прокурора и общественного обвинителя были одобрены всеми присутствующими. Суд тянулся пятьдесят минут. Приговор к расстрелу был приведен в исполнение немедленно публично взводом красноармейцев... Выявление всех предателей и трусов продолжается.
      Чуйков, Мехлис».

      «ДОКЛАД
      командира особого стрелкового корпуса командующему 9-й армии о недостатках в материальном обеспечении
      122-й стрелковой дивизии.
      17 января 1940 г.
      Прошу принять меры по существу. Дивизия находится в крайне тяжелом положении. До сих пор дивизия не получила валенок, перчаток, шинелей (получаем старые и из них большое количество маломерок, негодных к носке). Для работу штабы не имеют свечей, ламп, фонарей, а на месте достать негде...
      Шмырев, Капник».

      «ПРИКАЗ
      командующего 9-й армией командиру Особого корпуса о докладе причин недостатков в организации боевых действий частей.
      20 января 1940 г.
      Немедленно донести, почему оборонительный рубеж 122 сд имеет промежутки, не защищенные пулеметно-ружейным огнем? Почему в 420-м полку целые роты убегают с поля боя, передавая в руки противника блиндажи? Почему отдельные танки без пехоты посылаются в бой в лесу для очистки района, захваченного противником?
      Чуйков, Мехлис».

      У капитана Маргелова на эти вопросы были удручающие ответы: бойцы шили рукавицы из одеял, дабы не обморозить руки, ели кашу кружками из-за недостатка ложек, берегли каждый патрон, каждую гранату, ибо подвоз боеприпасов был налажен из рук вон плохо.
      10 февраля наступательный порыв финнов все-таки иссяк. К тому же и погода позволила авиации крепко насолить атакующим. В оперативных сводках этого периода появилась характерная фраза: «Противник активности не проявляет. Занятия проводятся по плану». Полки и на самом деле не бездействовали, они не только приводили себя в порядок, но и принимали пополнение.
      Два дня передышки — сущая благодать для разведчиков. Затем снова в рейд. Об одном из них сохранились воспоминания самого Василия Филипповича:

      «Однажды, совершая поиск, мои бойцы обнаружили свежую лыжню противника. Устроим засаду, — решил я и распорядился: первая рота — направо, вторая — налево, третья — отрезает путь противнику к отходу. В этом подразделении были собраны вчерашние выпускники спортивных учебных заведений Москвы и Ленинграда.
      Но вот показались вражеские лыжники, не заметивши ловушки. Шквальный огонь разметал их ряды, но и противник, видать, был не новичок и оказал яростное сопротивление. Как ни скоротечен был бой, я все же заметил странность — форма у некоторых лыжников совсем не та, что у финнов. Никто из наших бойцов не мог даже подумать, что здесьКарелии, мы встретились с солдатами нейтральной страны».

      Сделаем небольшое отступление от воспоминаний: Швеция, Норвегия и другие скандинавские страны официально со6людали нейтралитет, который в действительности являлся всего лишь фиговым листком. Советская агентурная разведка докладывала в Кремль не только об антисоветской истерии, развернувшейся в печати этих стран, но и о точном количестве вербовочных пунктов, на которых формировались добровольческие части, готовые оказать поддержку финнам. Так, например, в Швеции действовало 47 вербовочных бюро. Им удалось поставить под ружье более десяти тысяч добровольцев, которые были сведены в два экспедиционных корпуса под общим командованием генерала Эрнста Линдера. Их-то и встретили на лыжне наши разведчики. Далее события, по воспоминаниям Маргелова, разворачивались так:
      «Раз вместе с финнами, значит — противник, — подумал я и приказал ребятам взять в плен в первую очередь врагов, одетых в эту странную форму. В ходе боя шесть человек были взяты в плен». При штабе любой дивизии имелся отдел НКВД, туда и доставил плененных вояк Маргелов. На стол начальника отдела легла топографическая карта с нанесенной обстановкой, полевая сумка с документами, подтверждавшими принадлежность офицеров к шведскому генеральному штабу. Особист схватился за голову.

      « — Что ты наделал, стервец! Ведь это же нейтралы, шведы.
      — А разве под маскхалатом, да в круговерти боя разберешь, где финн, где швед...
      — Чую, быть грандиозному скандалу. Надо бы тебя основательно взгреть, капитан.
      — За что?
      — За превышение полномочий.
      А вы свяжитесь с командармом».

      Неизвестно, чем бы обернулся для Маргелова сей «проступок», но В. И. Чуйков с ходу определил, что поимка «нейтралов» — пища для политиков, и распорядился немедля отправить пленных шведов самолетом в Москву. Упоминалась ли при этом фамилия «Маргелов» — неизвестно. Не получил капитан и достойной награды. Многие годы спустя, вспоминая этот эпизод, Василий Филиппович шутил: «Ничего, что без ордена остался, зато шведов до смерти напугал». А между тем это был не единич ный случай боевых столкновений со шведскими подразделениями в практике Маргелова и его подчиненных. Об этом свидетельствуют строки боевых донесений:

      «2.03.40 г., 10:00. В десяти километрах северо-западнее Меркеярви по р. Космян-Иоки засадой 596 сп встречена группа противника в 6 человек (фельдфебель и 2 солдат убиты. Пленных — 3 человека (сержант, прапорщик, солдат). Все пленные и убитые шведы».

      «10.03.40 г., 18:00, м. Меркеярви. Собраны и доставлены РО (разведывательным отрядом. — Б. К.)капитана Маргелова в полк бойцы и командиры, павшие в бою с белошведами следующие товарищи:
      Пом. ст. адъютанта л-т Наприенко
      Ком. взв. 4-й роты л-т Самохин
      Всего — 15 человек.
      Раненых — 15 человек.
      Пропали без вести 3 красноармейца».

      Судя по потерям, бой был необычайно жестоким. Но каково же было удивление Маргелова, когда числившиеся без вести пропавшими бойцы явились целыми и невредимыми и поведали следующее. Финны взяли их в плен, когда у них кончились патроны. Пробовали отбиться ножами, да не тут-то было. Их на каждого по трое, а то и по четверо навалилось. А затем случилось невероятное. Пройдя с десяток километров, финский офицер скомандовал: «Кругом! Марш!» — и враги разошлись в разные стороны.
      Уже знакомый нам офицер НКВД, прознав о приключении с невероятно удачным исходом, засадил всю троицу под арест и назначил следствие. Понадобились поистине самоотверженная стойкость Маргелова, его убежденность в храбрости, мужестве и искренности своих подчиненных, с которыми он доказывал их невиновность, для того чтобы они вышли на свободу.
      Очередная передышка подошла к концу и командир 596-го полка, доукомплектовав в первую очередь разведбат, доложил по команде: «2-й батальон подготовлен для маневра и нанесения удара».
      Не заставила себя ждать и директива Ставки Главного Военного совета по началу наступательной операции силами «пяти стрелковых дивизий с мощной артиллерией», в числе которых находилась и 122-я. Основным направлением для наступления этой ударной группировки были определены Кемиярви, Рованиеми, Кемь.
      Наступил март с его утренниками, ярким, но холодные солнцем. Обученное пополнение, лыжные эскадроны, вооруженные легкими пулеметами и минометами, заметно усиленная артиллерия, готовая сокрушить завалы и надолбы, порождали надежду в долгожданном переломе в ходе боевьгх действий.
      Еще далеко не все знали, что прорыв хваленой линии Маннергейма, взятие Выборга и угроза высадки десанта Хельсинки словно холодный душ подействовали на руководств0 Финляндии. 7 марта 1940 года премьер-министр Р. Рюти, сопровождавшие его Ю. К. Паасикиви, генерал К. Вальден и профессор Войонмаа сели за стол переговоров которые завершились подписанием мирного договора между СССР и Финляндией. Оно состоялось в Москве 12 марта, а на следующий день, ровно в 12 часов, военные действия должны были прекратиться на всех участках фронта.
      За несколько дней до этого в штабе дивизии, куда был вызван Маргелов, шла деятельная подготовка к решительному наступлению. Командарм определил и сроки его начала — между 15 и 17 марта. Было далеко за полночь, когда Маргелов прилег и тотчас крепко заснул. Разбудил его громкий голос:
      — Подъем, комбат, войне конец!
      — Неужто?
      — Только что об этом сообщило радио .
      В 7 часов утра комдив приказал построить всех, кто находился поблизости от КНП дивизии, с тем чтобы сообщить радостное известие. И тут внезапно начался мощный артналет. Финны и шведы, словно в отместку за поражение, обрушили на расположение дивизии град снарядов и мин. Погибать, зная, что ты всего лишь в шаге от мира... Но в то мартовское победное утро радость и горечь шествовали рука об руку. Потери от обстрела были значительны. Не миновал вражеский осколок и Маргелова.
      Он не помнил, как оказался в медсанбате, откуда его переправили в полевой госпиталь. Едва сознание стало возвращаться, Маргелов стал упрашивать сестричку сообщить, что сейчас происходит в 122-й дивизии. Сестра милосердия разводила руками, а вскоре надобность в ее информации отпала — разведчики разыскали раненого командира. Они рассказали, что дивизия отошла от мест боев километра на два, на новую государственную границу, которую наши установили совместно с финнами. Вновь приходится рыть землян-101 и окопы.
      К концу войны разыскала Маргелова его жена.
      Они познакомились в Минске, где Феодосия Ефремовна учительствовала, а затем стала студенткой Белорусского Государственного университета. Маргелов был настойчивым ухажером, и все же «нежному и преданному солдафону», как иногда называла Василия Феодосия, понадобилось больше года, прежде чем его избранница сказала «да». Произошло это в 1935 году, и спустя некоторое время у супругов Маргеловых появился на свет сын Анатолий. Только вот видел его отец чрезвычайно редко. За походом в Западную Белоруссию последовала финская война, и лишь в середине 1940 года семья собралась под одной крышей в Муравьевских казармах — гарнизоне, расположенном недалеко от Новгорода. В сентябре 1941 года казармы оказались на переднем крае фронта. В невообразимой кутерьме, царившей на новгородском вокзале, Феодосии Маргеловой, которая была на сносях, чудом удалось сесть в эшелон, отправлявшийся на Урал. В Молотове (ныне Пермь. — Б. К.)она второй раз стала матерью. Сына назвала Виталием.
      Однако не предполагала Феодосия Ефремовна, что война и долгая разлука с мужем круто изменит ее жизнь. Не опускалась она до мелочных обид и упреков, когда узнала, что у Василия Филипповича, тогда уже комдива, — новая семья. А любовь к нему пронесла через всю жизнь.

* * *

      Ценою больших потерь Красная Армия все же одержала победу. Очевидным было нежелание высшего руководства страны и армейской верхушки признаться в откровенных просчетах, а порой и в обычном головотяпстве. Многое из того, что ранее составляло государственную тайну, в последние годы увидело свет. И все же в истории советско-финляндской войны еще много недомолвок. К их числу можно отнести и вопрос о возможности применения Воздушно-десантных войск.
      Известно, что только 11 февраля 1940 года Ставка Главного Военного совета директивой № 01663 распорядилась ввести в состав 15-й армии (командарм М. П. Ковалев, член Военного совета корпусной комиссар Н. Н. Ватутин) три авиадесантные бригады и 3-й транспортный авиационный полк. Выброска десанта, вероятно, планировалась, но пока осуществлялись формирование и переброска армии, война подошла к концу. И Ставка вынуждена была с горечью констатировать: «Либо армия теперь же в ближайшие 4 — 5 дней добьется успеха, либо, если она опоздает, как до сих пор опаздывала, то ваши операции могут оказаться излишними и никому не нужными».
      Все именно так и произошло, и десантники остались без дел.
      Автор публикации «Мы могли разбить Гитлера в пух и прах Ф. Морозов не без основания утверждает:

      «...Действия десантников могли бы в считанные дни решить все проблемы, связанные с необходимостью прорыва знаменитой линии Маннергейма. В тылу у третьей линии обороны финской армии не было ничего, что бы могло помешать свободному перемещению по финским тылам наших десантников» .

      Г К. Жуков воспроизводит слова Сталина, которые он услышал во время памятной, своей первой встречи с ним в мае 1940 года:

      «К сожалению, в войне с Финляндией многие наши соединения и армии показали себя в первый период плохо. В неудовлетворительном состоянии армии во многом виноват бывший нарком обороны Ворошилов, который длительное время возглавлял вооруженные силы. Он не обеспечил должной подготовки армии, его пришлось заменить. Тимошенко лучше знает военное дело. Итог войны с финнами мы подробно обсудили на совещании при ЦК...»

      Как известно, состоялось это совещание в Москве в период с 14 по 17 апреля 1940 года. Сохранившаяся стенограмма отчета командующего 9-й армией В. И. Чуйкова и замечаний И. В. Сталина позволяет оценить и действия 122-й стрелковой дивизии:

      « Чуйков:Нужно сказать, что такой дикой местности, как на участке 9-й армии, нигде не было. Это сплошные леса, озера, болота, и, кроме того, как ни удивительно, компас изменял направление ввиду наличия магниторудных озер. Вместо того чтобы показывать на запад, компас показывал на восток.
       Сталин:Все-таки чем объяснить, что 122-я дивизия, имея такие условия, неплохо действовала?
       Чуйков:Она дралась с одним Сальским батальоном, и когда противник подбросил силы, она уже сделать ничего не могла.
       Сталин:Сколько было в 122-й дивизии?
       Чуйков:В 122-й дивизии было около 12 тысяч человек.
       Сталин:Все же 130 километров она прошла...
       Чуйков:Товарищ Сталин, если бы эту дивизию не отве ли, то уже в направлении с юга [финны] готовили сделать этой дивизии то, что было с другими дивизиями. Она ото. шла на 35 — 40 км.
       Сталин:Она остановилась на 120 версте от границы, 20 раз ее можно окружить. От командира дивизии зависит все»

      Мы же от себя можем добавить: и от разведки тогда зависело многое. А она в дивизии была на высоте.
      ...В конце июня 1941 года 122-я стрелковая дивизия на тех же самых рубежах, которые она занимала после советско-финляндской войны, дала решительный отпор частям 169-й немецкой стрелковой дивизии группы «Норд» и 6-й финской дивизии «Норвегия».

      Боеспособность войск основывается на жесткой дисциплине. В разные времена крепилась она по-разному. В 1878 году в вооруженных силах Российской империи были учреждены дисциплинарные части, которые существовали в качестве отдельных батальонов, рот, команд. Они формировались из нижних чинов, осужденных «полковыми и военно-окружными судами за грубые нарушения воинской дисциплины, нежелание выполнять воинские обязанности, за уклонение от военной службы по религиозным мотивам...» Максимальный срок наказания для преступивших закон равнялся трем годам.
      Чуть позже появился даже воинский устав о наказаниях, установивший правило: «Воинские чины могут быть прощаемы лишь в виде награды за храбрость в сражении или за другие отличные подвиги». Этот принцип, несколько видоизменяясь, сохранялся в разные эпохи армейской жизни.
      Дисциплинарная практика Красной Армии, а затем и Советской, многое почерпнула из дооктябрьского времени. М. В. Фрунзе, опираясь на опыт прошлого, сделал вывод: «Поддержание служебной дисциплины в рядах армии является обязательным и необходимым условием ее мощи, и в этом отношении требования Советского государства самые решительные». При его непосредственном участии был разработан «Временный дисциплинарный устав РККА», который действовал с 1925 по 1940 год.
      В дисциплинарные части, созданные в 1919 году, направлялись в основном дезертиры, не желавшие служить в Красной Армии.
      После Гражданской войны дисциплинарные части стали пополняться военнослужащими срочной службы, осуждении на срок до одного года. Просуществовав до 1934 года, дисбаты были ликвидированы. Основанием для такого решения послужило мнение высшего военного руководства о том, что в Красной Армии изжиты случаи откровенного неповиновения и дезертирства и со всеми солдатскими прегрешениями вполне может справиться командир или начальник, отправив нарушителя на гауптвахту, предельный срок пребывания на которой ограничивался двадцатью сутками.
      Советско-финляндская кампания преподнесла целый «букет» воинских преступлений, для которых рамки временного дисциплинарного устава оказались тесны. Так появилось на свет «Положение о дисциплинарных батальонах РККА» № 214 от 15 июня 1940 года. Согласно этому положению должность командира дисциплинарного батальона приравнивалась к должности командира полка, а формировался дисбат из рядовых и младших командиров, осужденных военными трибуналами за самовольное оставление части, за невыполнение приказаний и другие тяжелые проступки. Срок пребывания в батальоне, в зависимости от тяжести содеянного, составлял от шести месяцев до двух лет.
      В верстах двадцати от Великого Новгорода, на левом берегу Волхова, граф Муравьев, николаевский вельможа и устроитель русской армии, заложил небольшой военный городок, который даже в советское время продолжал носить имя своего основателя. В путеводителе по Новгородской губернии начала XX века эти места описаны так: «Унылый и однообразный вид берегов Волхова несколько облагораживают усадьбы и постройки времен Аракчеева, так называемые "штабы"... Близ штабов построены пристани. В Муравьевских казармах некогда квартировал уланский полк, который сменила 1-я резервная артиллерийская бригада...»
      Решением военного совета Ленинградского военного округа Муравьевские казармы были признаны самым подходящим местом для размещения в них 15-го отдельного дисциплинарного батальона. Командовать им был назначен майор Маргелов. Такой выбор нельзя назвать случайным. Во-первых, это было повышение по службе, а во-вторых, дисциплинарная часть находилась не только под пристальным вниманием командования и политуправления округа, но и военной прокуратуры и, конечно, НКВД. И только офицер с незапятнанной репутацией, пользовавшийся безусловным авторитетом у начальства, мог быть назначен на должность. Дисбат этот хотя и носил порядковый номер пятнадцать, но был, по сути, первым в Красной Армии. Майору Маргелову предоставлялось право отбора офицеров, только должность заместителя командира батальона по политической части находилась в ведении политуправления округа В помощники Маргелову был назначен старший политрук Николай Петрович Бастин, который одновременно являлся и секретарем партийной организации. Говорить о том, что все офицеры дисбата были либо членами либо кандидатами в члены ВКП(б), не имеет смысла. Идеологическая «подкованность» краскомов рассматривалась как основа борьбы с «пережитками капитализма» в красноармейской среде. Пережитки эти, впрочем, свойственны всем временам: наколки на теле, похабщина, утверждение собственного «я» или попросту мордобой.
      Времени на раскачку Маргелов не имел. В батальон этапировали партиями, иногда превышавшими сотню человек. «Исправление» начиналось сразу, но без унижения человеческого достоинства. Маргелов был тверд в понимании задач дисбата — это не исправительная колония, не тюрьма, а воинское подразделение, где труд соседствовал с боевой учебой. По численности личного состава дисбат был более схож с линейным полком: к декабрю 1940 года в нем насчитывалось 2500 человек.
      Напряженный служебный ритм Маргелова отражает книга приказов. По частым его командировкам в Ленинград можно судить, с каким повышенным интересом в штабе ЛВО относились к нововведению. Характерно одно из донесений, подписанных Маргеловым: «Добиться полного исправления осужденного дело чести ОДБ, вернуть его в свою часть, полностью загладив вину перед родиной честной работой».