Но на шоссе машины не было.
      Утро было холодное, как напоминание, что лето быстротечно и нам не стоит особенно на него рассчитывать. Меня подобрал "газик", когда я совсем отчаялся. Водитель с изумлением посмотрел на мою потемневшую от сырости одежду, измазанные в глине джинсы, но ничего не спросил...
      * * *
      Я устало гляжу на серую ленту асфальта и думаю, стоит ли мне сразу возвращаться в гостиницу? После того как на моих глазах взяли предполагаемого соучастника в убийстве, мне, вроде, опасаться нечего. Но все же я хочу заехать сначала к Рите... Нет, вовсе не для того, чтобы сообщить ей про мужа, об этом и без меня сообщат, просто мною движет чувство самого махрового эгоизма, я хочу увидеть все своими глазами - очень ли она будет по этому поводу убиваться?
      Непохоже, чтобы у них были хорошие отношения, по-моему,
      она его на дух не переносила. И к тому же я не забыл, как спросила
      меня девица в пустой квартире с розовым покрывалом:
      - Что, собираешься забрать ее с собой?
      Нет? конечно, но... Но очень трудно признаться самому себе, что смирился с обстоятельствами этой жизни. Кому другому - пожалуйста, в этом есть даже какой-то шик, но в глубине души ты ни за что не махнешь на себя рукой и будешь верить в волшебную страну, где сбываются все наши желания. Потому что если не верить, долго не протянешь. Вот почему я хочу увидеть ее...
      Но прежде перед глазами возникает другое. Поперек шоссе стоит патрульная машина, а милиционер в плаще с капюшоном, как серый монах, делает отмашку проезжающим автомобилям, мол, быстрее, не задерживайтесь. Однако все ползут еле-еле и глазеют на нечто, которое загораживает от меня корпус желто-синей "Волги". Мы тоже сбрасываем скорость, и я, прильнув к запотевшему, от ряби дождинок стеклу, смотрю, как в кювете, задрав к небу колеса, лежит изуродованная машина. Я еще не рассмотрел ее как следует, но уже попросил водителя:
      - Останови.
      Он взял вправо, и под колесами зашуршало битое стекло...
      - Проезжайте, - глаза под серым капюшоном смотрят с явным раздражением, нечего тут смотреть.
      - Это машина моего знакомого, - пытаюсь объяснить, - мне надо узнать, что случилось.
      - Ладно, - "серый монах" смягчается. - Асфальт был мокрый, скорость большая, видимо, ваш знакомый не справился с управлением.
      - А он сам?
      - Увезла "скорая помощь".
      - Когда это случилось?
      - Примерно час назад. А теперь поезжайте, тут и без вас... - по лицу парня стекают капли дождя, и я вижу, что он вот-вот сорвется.
      Я его понимаю. Не очень-то легко выполнять свой долг, когда самоубийцы ездят в дождь, словно им наплевать на законы физики. Только почему сразу, как мы расстались, заспешил в город водитель этой машины? Не для того же я вытащил Алика из теплой постели, чтобы он разбил голову на скользком шоссе...
      * * *
      Капитана милиции я увидел у дверей приемного отделения горбольницы.
      - Не ходите, к нему не пустят, - сказал он, когда я поравнялся с ним.
      - К кому? - я изобразил удивление.
      - Вы разве не к Алику? - он посмотрел мне в глаза. - Разве не знаете, что он попал сегодня в аварию?
      - Знаю, - я кивнул. - А вы что тут делаете? Хотели его снова допросить? Наверное, в больнице это не так удобно, как у вас в кутузке.
      - Нет, я здесь не по службе, - капитан вдруг смутился. - Дело в том, что он женат на моей сестре...
      - Вот оно что... И не пустили?
      - Он в реанимации. Юля, помните ее? Обещала позвонить, как только он придет в сознание... Если придет.
      - Юля здесь работает? - спросил я.
      - Медсестрой, - он кивнул. - Вас подвезти?
      - Вам в какую сторону?
      - Я собирался заехать к сестре...
      - Тогда я с вами.
      - Не знаю, стоит ли вам сейчас... - начал он.
      - Я обещал Алику достать лекарство для дочки... Он не успел сказать, как оно называется, а я, наверное, сегодня уеду в Москву... Я хочу спросить у вашей сестры...
      - Садитесь, - он открыл дверцу.
      * * *
      Мы приехали во двор, где между деревьев были
      натянуты веревки и на них вздувались паруса простыней. Было
      ветрено.
      Дверь нам открыла женщина. Я ее узнал - она работает в комбинатовской гостинице. Алик, кажется, мне об этом рассказывал. Она как-то сразу уткнулась лицом в грудь капитана. Тот потрепал ее по спине и стал утешать:
      - Ну, перестань. Все обойдется. Ну, перестань. Не повезло ему, конечно.
      - Спасибо, что пришел, - она отстранилась и вопросительно посмотрела в мою сторону.
      - Этот человек хотел поговорить с тобой, - капитан взял меня за локоть, насчет какого-то рецепта.
      - Я его знаю, - женщина пристально посмотрела в глаза, - он живет в восьмом номере. Это вы звонили рано утром? Вы ведь
      вместе куда-то поехали? Она была худая, вокруг карих глаз - сеть
      морщинок. Сейчас женщина выглядела еще более усталой и
      измочаленной, чем на работе.
      - Да, - ответил я.
      - Тогда почему вы целы?
      - Мы расстались с вашим мужем до аварии.
      - А... Проходите в комнату, я сейчас.
      Сама она задержалась у зеркала в прихожей и открыла сумочку.
      Пока мы ее ждали, я смотрел в окно. Я люблю смотреть в окна. Было еще очень рано, из подъездов выходили заспанные дети. Они понуро окружили машину капитана, сбились в стайку и замерли, словно досматривали прерванные сны. Женщина вошла в комнату, неумело и наскоро накрашенная, и усталость на ее лице не исчезла под слоем косметики.
      - Ты не знаешь, - вдруг спросила она, - нам заплатят по бюллетеню? Или, может, какую ссуду? Денег совсем нет.
      Капитан пожал плечами.
      - Раньше ты, конечно, у директора мог попросить за нас, - неожиданно зло сказала женщина, - только нет теперь директора.
      - Я? - капитан удивленно вскинул брови.
      - Какая у меня могла быть дружба с директором?
      - Но ты же заходил к нему в дом, даже в тот день, когда его убили, заходил.
      - Перестань, - капитан чуть заметно нахмурился.
      - Я три раза в неделю днем убирала там квартиру, - женщина обернулась ко мне, - а к восьми часам ехала на дежурство в гостиницу. И так уже несколько лет. Что поделаешь, если нет
      возможности работать в полную силу...
      - Перестань, - капитан устало махнул рукой, - я встречался с директором совершенно по другому делу, и это чистое совпадение, что его убили в тот же день...
      "Фиг тебе, убили, - подумал я, - он мне по телефону звонил..."
      Но ведь, если серьезно, как такое могло получиться? Я, правда, старался об этом не думать, потому что сейчас все равно ничего не придумаю. Мистика какая-то, если, конечно, вы верите в подобную чушь.
      В это время от стайки ребят во дворе отделился один посмелее и стал недвусмысленно рассматривать полированную поверхность дверцы. Потом сунул руку в карман. Видимо, фантазию в нем не совсем убили, а сейчас у малыша был вид живописца, который готовится нанести первый мазок на чистом холсте. Муки творчества...
      - Послушайте, - сказал я, оборачиваясь к капитану, - по-моему, дети рисуют на вашей машине нехорошее слово.
      Он подскочил и пулей вылетел из комнаты. Женщина проводила его взглядом, и я увидел ее глаза. Глаза у нее были опустошенно-сумасшедшие.
      - Вам странно, да? - спросила она. - Муж в больнице, а я все про деньги... Поверьте, мне и за лекарство платить сейчас нечем.
      - Я достану, а потом сочтемся. Скажите, какое?
      - Пойдемте, - она вдруг взяла меня за запястье, - пойдемте...
      В комнате была еще одна дверь, оклеенная обоями. Она открыла ее и зажгла тусклую лампочку. Архитекторы задумывали эту комнатку как кладовку. Однако все получилось по-другому. Комнатка была почти пустая, только возле стены стояла кровать, и
      на ней сидела девочка. Воздух проникал в комнату через
      занавешенное рыжей марлей слуховое оконце. Женщина
      склонилась над ней, поцеловала, девочка застонала во сне. Мать
      выпрямилась и посмотрела на меня.
      - Но почему она спит здесь? - недоуменно спросил я.
      Почему здесь, а не в комнате?
      - Она боится света, шума боится... Она всего боится. Она меня не узнает, пугается, плачет... Она почти не разговаривает. Смотрите...
      Женщина откинула одеяло, и я увидел худое тельце, словно покрытое рыбьей чешуей. Я отвел глаза в сторону.
      - Неужели нет лекарств?
      - Она родилась такой. Несколько лет назад на заводе, у которого общий забор с комбинатом, случилась авария... Не знаю, какую там трубу прорвало, только часть этого на нашу территорию попала. Я ведь после стала дежурным администратором в комбинатовской гостинице, а когда случилась авария, работала на комбинате. Мы ведрами грязь собирали, ее куда-то вывозили и закапывали. С утра работали, а в обед нас самих "скорая" увезла... Потом солдат прислали, они работали... Но я уже в больнице лежала, мне хуже остальных пришлось, ведь я беременная была. Доктор предупредил, что на ребенке может сказаться, но аборт поздно было... Я вам для того рассказываю, чтобы вы понимали, - я не подачку у комбината прошу, это их вина, что так получилось, и теперь, когда муж в больнице, я просто не вытяну нас обеих... Ее ведь, - она положила руку девочке на лоб, - надолго не оставишь.
      Мы погасили свет и тихо вышли из комнаты.
      - Давайте я вас завтраком накормлю, - предложила женщина.
      - Спасибо, я уже, - ответил, а сам в это время подсчитывал в уме, сколько у меня с собой денег. Достал бумажник. - Ваш муж давал мне в долг... Я хотел ему лично отдать, но, наверное, лучше если теперь вам .
      - Что вы, - она спрятала руки за спину, - у меня нет никакой расписки, я не знаю...
      - Не было никакой расписки. Как-то он меня просто выручил. И пусть все останется между нами. Я вытянул руку так, что чуть не уткнулся ей в грудь.
      - Хорошо, - женщина взяла деньги и словно взвесила их на ладони. - Спасибо. Только я не хочу, чтобы вы пожалели, что вот так просто... вернули эти деньги.
      - Я не жалею, - покачал головой.
      Попрощался и вышел. Больше мне здесь делать нечего.
      Машины капитана во дворе не было. Уехал.
      Какой-то мужик в кожаном пиджаке попросил прикурить. Я двинулся вперед по улице и на углу вдруг заметил - мужик в "коже" идет следом. В этот момент мы невольно встретились глазами, и он быстро опустил голову, словно испугался, что я его узнаю.
      На следующем перекрестке я остановился у витрины продуктового магазина. За стеклом лежали рыбные консервы, а я вовсе не любитель этого блюда, чтобы с таким вожделением его изучать. Просто в отражении я видел, как кожаный пиджак замедлил шаги, посмотрел мне в спину, а потом кому-то помахал рукой. К бордюру подъехала машина, он сел в нее, хлопнул дверцей и уехал.
      Наверное, становлюсь подозрительным.
      Но все равно при каждом удобном случае л оглядывался, старался запомнить лица людей, идущих следом. Я ожидал увидеть одну и ту же физиономию. А так как нормальный человек не будет упорно бродить вокруг одного и того же квартала, по кругу, я бы понял, что меня ведут.
      Однако люди были разные, и тогда я направился кратчайшим путем в знакомый двор, к Рите. Я решил, что оставлю в случае чего записку с московским телефоном. Может, ей пригодится...
      * * *
      Я остановился, словно наткнулся на невидимую стену: под аркой, через которую я прошел, уже стояли двое, один из них - тот самый, в кожаном пиджаке.
      Они меня выследили, и теперь ловушка захлопнулась.
      Затрудняюсь описать поведение желез внутренней секреции, но содержание адреналина в крови резко повысилось. Наверное, так происходит с любым животным, когда оно загнано в угол и охотник примеривается, в какую часть тела всадить кусок металла. А я сейчас немногим отличался от животного, и все подчинялось не разуму, а инстинктам, древним, как сама жизнь, которую они защищали. Мы и понятия не имеем, сколько в нас от зверя, пока не загонят под флажки.
      И я подбежал к подъезду, рванул дверь на себя, проваливаясь, как в прорубь, в темноту лестницы. Зрение включилось через мгновение, вместе с ним обостренное ощущение времени.
      Я слышу шаги подбегающего человека, слышу, как он
      берется за ручку двери, врывается внутрь, еще не видит меня, но
      правая рука его исчезает в кармане и появляется снова, щелчком
      выбросив из кулака лезвие...
      В порыве отчаяния я бросаюсь вперед, пытаюсь поймать его запястье, но обманным движением он высвобождает руку, и я слышу треск от раздираемой лезвием одежды.
      Тогда я всем своим весом толкаю его назад, на дверь и, схватив за волосы, бью головой о створки. Еще раз. Еще... Противник снова взмахивает рукой, и снова я чувствую лезвие его ножа. Как осиный укус... Но тут он начинает сползать вниз, к моим ногам, и там остается неподвижный, как мешок с цементом. Я не сразу понимаю, что все кончено.
      Из двери выступает кем-то сто лет назад вбитый гвоздь, он-то и стал последним аргументом, когда затылок человека вступил с ним в соприкосновение. Я еще пытаюсь оценить. ситуацию, в которую попал, а ноги сами несут меня вверх по лестнице.
      Те, что стояли в подворотне, наверное, подождут немного,
      пока ,их приятель справится с делом. А так как он не скоро выйдет
      из подъезда, если, кстати, вообще поднимется, его дружки придут
      следом. Последний этаж...
      Я останавливаюсь, цепляясь рукой за перила, и ловлю ртом воздух. Боль сконцентрировалась почему-то в солнечном сплетении, а вовсе не там, куда втыкался нож.
      Перед глазами плавают зеленые фосфоресцирующие круги.
      Последний этаж - вокруг грязные стены, белый потолок, щербатый кафель... Я зажат в замкнутом пространстве лестницы.
      Все.
      Я слышу, как хлопнула дверь, слышу удивленные голоса внизу, брань, а потом шаги поднимающихся по лестнице мужчин. Пожалуй, у меня остается один единственный шанс...
      На лестничной площадке три двери, и я позвонил во все три. А тем временем преследовавшие меня люди продолжали подниматься вверх. Знаете, это довольно жутко осознавать, что между тобой и смертью осталось несколько лестничных пролетов.
      Одна из дверей открылась.
      Я даже не посмотрел, кто за ней, а сразу протиснулся в квартиру, закрыл за собой дверь, осторожно, чтобы те не услышали, и только потом обернулся.
      Передо мной стояла девочка лет четырнадцати. Она спрятала руки за спиной и молча меня разглядывала. Я приложил палец к губам, и она понимающе кивнула. Довольно сообразительный и безрассудный ребенок.
      На лестничной площадке голоса, но приглушенные, мне с трудом удается разобрать:
      - Не взламывать же каждую нору, - говорит один раздраженно, - и потом, если этот тип смог вырубить Шмеля, вдвоем его не взять. Это ведь сам черт, его даже Ягар боится.
      - Ягар никого не боится, - другой голос. - Но Шмелю надо смываться - еле на копытах стоит. Ему светиться нельзя, пусть он у Ягара в избушке заляжет. Подгони машину прямо к подъезду, перетащим пока.
      Девочка тоже слушала голоса, не спуская с меня серых глаз. И только когда они ушли, все стихло, повернулась ко мне спиной и
      ушла в комнату. А я стоял, привалившись к стене, и пытался взять
      себя в руки. Голова кружилась, и я понимал, что сейчас и шагу не
      смогу сделать самостоятельно. Свитер был весь мокрый от крови.
      Через несколько минут девочка вернулась.
      - Вам нужно подождать, - вдруг сказала она, - вас во дворе караулят. Одного, правда, в машину засунули. Тот сам идти не мог, его поддерживали...
      Я только сказал:
      - Спасибо...
      И ничком повалился на пол.
      * * *
      Когда я пришел в себя, то уже лежал на боку, а девочка сидела надо мной на корточках и сосредоточенно перебинтовывала плечо.
      - Пустяки, - сказала она, заметив, что я открыл глаза, - даже кость не задета. А на ребрах вообще можно пластырем заклеить. Мы в школе проходили, как первую помощь оказывать.
      - Странная ты особа, - опираясь на здоровую руку, я приподнялся и сел. Если бы ко мне вдруг ввалился мужик, весь в крови... Ну и нервы у тебя.
      - А я все видела, - она продолжала сидеть на корточках, любуясь моим перебинтованным плечом. - Я на лестнице стояла и все видела. Вдруг раз - этот врывается. А вы его раз головой об стенку. И привет. А я - бегом домой. И страшно, и интересно.
      - Не об стенку, а об дверь, - поправил я.
      - Не важно, - она поморщилась, - все равно здорово. Мне
      понравилось. Потом вы еще топали, как бегемот, пока я вам дверь не
      открыла - она засмеялась, встала и скрылась в конце коридора.
      Я не слышал, что она там делает, и через несколько минут с трудом поднялся, держась рукой за стену, пошел следом, в комнату. Девочка лежала на диване и читала книгу.
      - Подождите, - сказала она, - тут самое интересное место. Можете пока в окно посмотреть.
      Из окна в самом деле весь двор как на ладони. Сначала я никого не увидел, но потом заметил, как за грудой строительного мусора в дальнем конце стоят и курят двое. По одежде я узнал - те самые. Курят и поглядывают на часы. Курят молча.
      - Все, - девочка с шумом захлопнула книгу.
      - Ты что читала? - спросил я.
      - А, тут про то, как они рыбу ловят, вино пьют, про бой быков и про любовь, конечно. Жалко, что он на ней жениться не мог. Его на войне вон туда ранило, она показала на низ живота. - Да вы садитесь, - подобрала под себя загорелые исцарапанные ноги, - а то зеленый весь, опять навернетесь.
      Я присел на диван, и она снова вытянулась, лягнув меня пятками в бок. Я поморщился от боли.
      - Раз я вас спасла, - девочка подперла кулаком щеку и задумчиво посмотрела в мою сторону, - вы должны будете на мне жениться. Когда вырасту.
      - Что-то ты рано об этом заговорила, - я улыбнулся.
      - Должен же быть мужчина в доме. Отец, когда я еще не родилась, погиб. Он полярный летчик был... - девочка вдруг покраснела. - Мне так Лялечка сказала.
      - А кто это?
      - Лялечка? Мама моя. Я на ней жениться не предлагаю - у
      нее есть один, только он с нами не живет. Она сама к нему ходит,
      как сегодня, а потом ей в ночную смену. Вам здорово повезло, что
      ее сегодня нет, Лялечка не пустила бы. Всего боится. А если вам
      интересно, то я вас уже однажды видела.
      - Интересно. Где?
      - А три дня назад, поздно очень, Лялечка в смену была, а я в окно смотрела. Вы и еще один у подъезда барского дома топтались, под фонарем, кого-то ждали, потом зашли внутрь... Дальше я не стала смотреть. Надоело.
      - Неужели ты меня запомнила?
      - Вы ростом высокий, в спине широкий и волосы длинные.
      Не перепутаешь. Не уйдете пока? А то скучно одной. Я на кухне постелю. Лялька всегда там дяде Паше стелила.
      - Ты больше ничего не видела? - я заинтересовался. - Ну, кто. перед нами в подъезд заходил или выходил оттуда?
      - Мужик через двор прошел, в другую подворотню.
      Маленький такой, в черном плаще.
      - И в подъезд не заходил?
      - Какой подъезд?
      - Ну, четырехэтажного дома.
      - А, барского... Нет, я бы видела. Нет, этот мужик прошел через двор, очень быстро, почти бегом. Я еще подумала - от кого это он удирает? А в подъезд никто не заходил...
      Тело словно свинцовое, и я понимал, что сейчас главное, это восстановить силы.
      - Ты никому не открывай, пока я буду спать, ладно? - попросил я.
      - Ладно, - она встала, - не бойтесь, никому не открою.
      * * *
      Я проснулся оттого, что кто-то положил холодную и
      влажную ладонь мне на лоб. Открыл глаза и не сразу понял, где я.
      За окном начало темнеть. Девочка стояла на коленях перед диваном, и я уже не мог разглядеть ее лицо.
      - Они ушли, - сказала девочка, - часа два, как ушли. Видимо, поняли, что вы им не по зубам. Теперь тоже уйдете?
      - Да, извини.
      - Насчет того, что потом на мне женитесь, это я пошутила, больно надо. Скатертью дорожка, - и убрала руку.
      - Ты знаешь, я ведь не здесь, я в Москве живу, - осторожно погладил ее по плечу, - я тебе оставлю телефон, и когда ты ко мне приедешь, мы пойдем есть мороженое, в кино, театр, в общем, куда захочешь...
      - И в зоопарк?
      - И в зоопарк.
      - Ладно, оставьте ваш телефон, приеду к вам как-нибудь. Вы непьющий?
      - В общем-то нет.
      - Это хорошо. Тут кругом одни пьющие. А в Москву я обязательно приеду, когда школу закончу. Я вам сейчас рубашку дам - от дяди Паши осталась. А свитер ваш - только выкинуть.
      Я оделся, нацарапал в темноте телефон. Не дожидаясь, пока я уйду, она закрылась в ванной комнате и включила воду, По-моему, здорово на меня рассердилась.
      Я ушел, так и не попрощавшись, так и не поблагодарив за то, что эта девочка спасла мне жизнь.
      Очень загадочная девочка. Такая обязательно приедет в Москву, когда кончит школу.
      * * *
      Я спустился во двор и направился к подъезду, где живет Рита, поднялся на последний этаж и остановился перед дверью. Прислушался.
      Тишина, разве только гудит где-то в трубах вода. Потом надавил на кнопку звонка.
      Он прозвенел резко и отчетливо, я даже вздрогнул. Такой звук бывает только в пустых квартирах. Присутствие людей все шумы делает мягче и невнятней.
      Я стал осматривать дверь. Хорошая, крепкая дверь, только один недостаток: замок был сломан, и стоило надавить на нее покрепче, как дверь открылась. Я прошел на ощупь по коридору и в нерешительности остановился на пороге комнаты...
      Сломанный замок, затаившаяся квартира, - я уже ничего хорошего не ожидал увидеть... Потом все-таки перешагнул порог, нащупал выключатель на стене и зажег свет.
      В комнате - никого. Возле дивана - пепельница, полная сломанных, недокуренных сигарет. И телефон рядом.
      Кажется, она обещала, что будет ждать моего звонка всю ночь.
      Я прошелся по комнате, остановился перед неплотно закрытым шкафом, открыл его. Вещи были сброшены с плечиков и
      в беспорядке лежали на дне. Тут же лежала сумочка под
      крокодиловую кожу и одна женская туфля. Я наклонился, поднял
      сумочку, открыл ее. Косметика, зажигалка, ключи, документы...
      Не те вещи, чтобы оставить их в шкафу, уходя из дому. Положил сумочку и некоторое время растерянно озирался по сторонам. Но в остальном - никаких следов борьбы.
      Остается предположить, что хозяйка сумочки и туфли
      пыталась спрятаться в этом шкафу, где ее и нашли после того, как открыли дверь.
      Я дотронулся до смятого черного платья, пытаясь мысленно восстановить образ молодой зеленоглазой женщины... На душе стало пронзительно тоскливо. Закрыл шкаф, подошел к дивану и выбрал из пепельницы уцелевшую сигарету. Руки у меня дрожали, я никак не мог прикурить.
      Видимо, она уже собиралась уходить, если была в уличных туфлях и держала в руках сумочку с документами и ключами. Может, стояла в коридоре, когда поняла, что в квартиру хотят проникнуть. Не знаю, на что надеялась, когда решила искать такое убежище. Впрочем, в подобной ситуации всегда поступаешь, как последний идиот. Я ведь и сам недавно прятался в шкафу. Только мне повезло больше.
      Я зажег свет на кухне - на столе стояли две пустые бутылки из-под коньяка, а в пол были втоптаны окурки от папирос. Несколько таких же окурков было в ванной комнате, там же - выдранные с кусочками ткани две пуговицы и метра полтора завязанной узлами веревки. Больше ничего.
      * * *
      Как во сне я покинул квартиру и вышел на улицу. Я шел по вечерним спокойным улицам, но не чувствовал себя в безопасности. Может быть, мне и удается пока оставаться незамеченным, но каждое мгновение в одном из случайных прохожих я могу увидеть недавнего знакомого, и карусель снова закрутится. Что значила веревка на полу в ванной комнате? Ведь и директора задушили - затянули на шее кожаный ремень...
      От таких мыслей у меня на лбу выступила испарина.
      Я вышел на привокзальную площадь и невольно остановился
      в тени газетного киоска. Сквозь огромные стекла вокзала я видел
      немногочисленную очередь в кассу, людей, сидящих на лавках в
      ожидании поезда, и только потом засек того парня.
      Я его не знал, но насторожило, как он пристально разглядывает входящих и выходящих из здания вокзала. Человек, кого-то встречающий, сам старается быть на виду - тогда шансы не разминуться повышаются вдвое. Этот же выглядел так, словно караулит кого-то из засады.
      До вокзала рукой подать, и если этот охотник по мою душу, то я потеряю последнее преимущество. Правда, меня он заметит, только когда я буду почти у цели.
      Небрежно пересек площадь, но, когда стал подниматься по ступенькам, сразу же встретился глазами с тем парнем. Он пошел следом и откровенно рассматривал меня. Я решительно толкнул дверь вокзала и еще раз оглянулся - парень призывно помахал кому-то рукой.
      Не прошло и полминуты, как к нему присоединился второй, коренастый, коротко стриженый, похожий на бывшего боксера.
      Вместе они вошли в помещение вокзала и двинулись следом за мной к буфетной стойке. Я взял сосиски и кофе. Там были еще и бутерброды, и выглядели они поаппетитнее. Но, открыв бумажник и сосчитав деньги на обратный билет неприкосновенный запас, я выяснил, что даже стакан кофе лучше было не брать. Потому что если мне и доведется завтра пообедать, то разве только батоном хлеба и водой из-под крана.
      Намазав сосиски сладкой горчицей, я приступил к небольшому пиршеству...
      А те двое, купив бутылку минеральной воды, встали за соседний столик, и я постоянно чувствовал их взгляды искоса.
      Только бы дали доесть.
      Они о чем-то тихо разговаривали, наконец один поставил стакан и медленно подошел ко мне. Остановился напротив, достал из коробка спичку и стал ковыряться в зубах. Я нагнул голову, чтобы не встретиться с ним глазами. Горилле никогда не надо в глаза смотреть, говорят специалисты.
      - Эй, мужик, - рявкнул вдруг он, - дай на бутылку.
      - А штаны не намочишь? - я поднял глаза, - ты же с приятелем одну выхлестал.
      - Давно не били? - он заржал.
      - Пошел вон, - я бросил, на тарелку недоеденный кусок хлеба, - ты мне аппетит портишь.
      - Так и шабер в бок получить недолго, - боксер продолжал нагнетать обстановку.
      - А Шмель, - спросил я, - поправляется уже? Он ведь тоже что-то там насчет шабера говорил.
      Брови у мужика удивленно поползли вверх, а я решил
      закрепить успех. Иногда очень полезно подслушивать за дверями.
      - Привет Ягару, -я вспомнил еще одно имя. - Ты разве не в курсе, что мы с ним договорились?
      - То-то смотрю, ты такой смелый, - боксер растерянно потер лоб. - А не врешь?
      - Узнай сам, - я устало вздохнул: акула заглотила приманку. - Надеюсь, не надо объяснять, где Ягара сейчас найти? А твой приятель пусть меня покараулит.
      Боксер повернулся на каблуках, отошел, и они тихо посовещались. В это время я заметил, что люди потянулись к выходу на перрон - скоро должен был подойти поезд.
      - Эй, - окликнул парней, - лично я иду на улицу курить. Кто со мной?
      Вытер бумажной салфеткой рот, скомкал ее в кулаке и смешался с толкающимися на выходе людьми. Я старался идти спокойно, даже развязно.
      Я знал только одно - с боксером мне не справиться, он сильнее меня. А вот со вторым - худощавым блондином - возможны варианты.
      Выйдя на перрон, я остановился возле урны, выбросил салфетку и полез за сигаретами. Блондин остановился рядом, между мной и застекленным боком вокзала. Вдали уже показались огни прибывающего поезда.
      - Куришь? - я вроде бы протянул ему пачку, но в это время пальцы мои спрессовали в комок упаковку, фольгу и табак, а кулак, согнутый локоть, предплечье превратились в простейший механизм, который чуть отошел назад, развернув корпус, а потом устремился вперед, врезавшись в подбородок противника.
      Все произошло мгновенно.
      Блондин неестественно дернулся, но не упал, только голова его склонилась набок, а из угла губ потекла струйка крови. Только потом он начал заваливаться на спину, я подхватил его и бережно опустил на землю.
      Никто словно ничего не заметил. Люди были в предвкушении подхода поезда. Я сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее пошел к началу перрона. Наконец, не выдержал и побежал.
      ...Они вынырнули из кустов сирени, когда до края
      платформы оставалось с десяток шагов. Людей тут не было,
      видимо, ожидаемый состав будет короткий. Луч тепловоза
      разрезал темноту, и было слышно, как вибрируют рельсы.
      Их было двое. Боксер и еще тот, утренний, в кожаной куртке. Они не произносили ни слова, молча преградили мне дорогу и, чуть подталкивая кулаками, прижали к краю платформы. Послышался шум приближающегося поезда.
      - Допрыгался, - сквозь зубы сказал боксер. - Сейчас тебя размажет...
      Я промолчал и весь напрягся. Тогда боксер взял меня за локоть и невольно оглянулся, скоро ли поезд. Уже зашуршали под напором воздуха кусты сирени, краем глаза я уже видел тупорылую морду локомотива, чужая рука еще крепче сжала мой локоть, лица замкнулись, как бывает, если люди хотят совершить что-то серьезное и опасное.
      Мы стояли на самом краю перрона.
      Сейчас, или будет поздно, подумал я. Все будет поздно...
      До навалившегося на край платформы поезда оставалось метров десять... Резко, предплечьем я отбил тянувшиеся ко мне
      руки и прыгнул вниз, на рельсы. Потом, как в воду, дальше, вперед,
      до боли в суставах...
      Оглушительный скрип колес, свист рассекаемого воздуха, вопль гудка, но вагоны уже мелькают за моей спиной, отрезая меня от платформы и стоящих на ней людей.
      Я бегу дальше, через пути, пролезаю под товарными вагонами, пока, наконец, не падаю на ржавую траву вдоль насыпи. Тяжело дышу, смотрю, как суетятся с фонарями вдоль подошедшего состава люди, заглядывают под вагоны и перекрикиваются. До меня долетают некоторые слова, исключительно матерные. Потом все стихает, и люди расходятся, так и не догадавшись, что произошло.