увидеть лунную дорожку на полу.
      Потом мне приснилось, что по дому кто-то ходит. Шаги проскрипели мимо моей двери, замерли в конце коридора, снова послышались в одной из комнат...
      Мне казалось, сейчас что-то произойдет... Но шаги стали возвращаться, и тут я услышал, как стучат ветви в стены дома, и понял, что не сплю.
      Кто-то бродил по мрачному затихшему дому.
      Я лежал тихо-тихо и слушал.
      Шаги приближались.
      Вот они скрипнули в конце коридора, возле лестницы. Шаги были осторожные. Я тихо встал, подкрался к двери.
      Сердце стучит где-то возле самого горла.
      Еще мгновение - и я окажусь с этим неизвестным лицом к лицу. Подошвы шаркнули у самого порога.
      Я рванул ручку на себя...
      Дверь была заперта.
      0 дальнейшем у меня довольно сбивчивые воспоминания. Я что-то крикнул, снова и снова дернул дверь, потом, разбежавшись, изо всех сил двинул ее плечом. Дверь выстояла. Я снова разбежался... Наверное, с третьей попытки я бы разнес ее в щепки. Я задыхался от ярости. Неожиданное дверь поддалась, и я вывалился в коридор, чуть не сбив с ног Нину.
      Она была бледная и испуганная.
      - Что случилось? - тихо спросила она.
      - Что случилось?! - меня трясло от злости. - Это вас надо спросить. Какого лешего вы заперли дверь?
      - Я не закрывала, - она побледнела еще сильнее.
      - Как же, мне все приснилось! Ведь он же ходил по всему дому...
      - Кто ходил? - она вздрогнула.
      - Откуда я знаю. Вы что, сами не слышали?
      Она промолчала, отступив на шаг от меня.
      - Ну и ночка, - не унимался я, - лучше уж среди подопытных крыс...
      Я стоял босиком на полу и почувствовал, как мерзнут ноги.
      - И опять эти сквозняки... - пробормотал я.
      - Открыто окно... - прошептала Нина, не поднимая глаз, - в кабинете у Бессонова...
      - Так закройте же. Насморка мне только не хватало.
      - Не могу... боюсь.
      - Черт знает что...
      Я нашел под кроватью свои туфли и, надев их на босу ногу, прошел в кабинет хозяина. На улице здорово похолодало, и я, ежась от холода, подошел к распахнутому окну. За окном было молочно-бело от густого предутреннего тумана, я высунулся, чтобы рассмотреть хотя бы ветви яблонь у дома. Они едва проглядывались серыми скорченными тенями.
      - Что там? - тревожно спросила Нина.
      - Ничего интересного. Сыро только, как в погребе.
      Я взялся рукой за шпингалет и начал закрывать окно. Но так и замер, с поднятой рукой и выпученными глазами...
      Где-то совсем рядом, из скрытого густой пеленой тумана сада, возник глухой, тоскливый, леденящий душу вой. Он наполнил собою весь дом, пропитал, казалось, насквозь все тело щемящей болью.
      И оборвался так же внезапно, как и возник.
      Я наконец нашел в себе силы и захлопнул окно. Потом обернулся к Нине.
      Она сидела на диване, уронив голову на скрещенные руки. Сидела тихо, неподвижно.
      - Бродячая собака, - сказал я, - их много развелось в последнее время.
      Она подняла голову и посмотрела мне прямо в глаза.
      - Это не бродячая, - сказала она глухо. - Это не собака.
      - Глупости... Вам надо принять снотворное и уснуть.
      Она замотала головой.
      - Я уже приняла. Две таблетки...
      Ее стала бить мелкая дрожь. Я присел рядом на диван и обнял ее за плечи.
      - Успокойтесь. Утром все выясним...
      Она снова отрицательно покачала головой и прижалась к моему плечу. В коридоре тикали старые напольные часы, поскрипывали перекрытия, в дымоходе завывал ветер.
      Так мы и сидели, как два подростка, обнявшись и укрывая друг друга от холода и всяческих напастей, которые роились в нашем возбужденном воображении. Я и не заметил, как побелело окно и туман стал рассеиваться. Нина уже спала, положив голову мне на плечо и изредка жалобно всхлипывая во сне. Тогда ресницы ее вздрагивали, и она еще крепче обхватывала мою руку...
      2. СУББОТА
      Когда на стекле появился первый блик солнечного луча, я осторожно встал, чтобы не разбудить спящую женщину, и подошел к окну. Я отворил его и смотрел, как пожар рассвета заливает бездонное небо и пустынную улочку, старый яблоневый сад и далекую березовую рощу, как отражается он в золотых куполах церквушки, что стоит на пригорке у реки.
      Воздух после дождя холодный и влажный. Он пахнет свежестью осеннего утра. Березовая роща набегает на косогор янтарным прибоем, и ветер шелестит за моей спиной белыми тюлевыми занавесками. Город только просыпается, и над его красными крышами повисает на мгновение крик утренней электрички.
      А здесь, на окраине, где-то заиграло радио, захрипел в утреннем кашле курильщика сосед слева, стукнула рама в доме напротив, и зазвенела поздняя пчела у сиреневых астр под окном.
      В эти мгновения хочется верить, что душа бессмертна.
      Я затворяю окно и, прихватив из своей комнаты полотенце, иду в душевую. Включаю холодную воду и проклинаю себя за решение начинать каждый день с этой пытки. Сердце подпрыгивает и обрывается, внутренности судорожно сжимаются. Я постанываю, подставляя тело под упругие ледяные струи, но креплюсь. И понимаю, что перед остальным человечеством у меня есть небольшое преимущество. Я заранее знаю, что когда-нибудь умру в ванной от холода.
      Наконец, растираюсь махровым полотенцем и одеваюсь.
      Нина еще спит, и я решаю выйти на улицу - посмотреть, не наследил ли ночной гость. Не то, чтобы я был очень любопытен, просто в голове у меня некоторый сумбур, от которого хотелось бы избавиться.
      Иду в прихожую, где на вешалке оставил вчера свой плащ. В коридоре полумрак - день проникает сюда сквозь небольшое и пыльное окно. У вешалки останавливаюсь в нерешительности.
      Дело в том, что я ношу свой плащ уже пять лет, и мы научились довольно быстро узнавать друг друга. Потому-то я сразу догадался, что здесь что-то не так... Моего плаща не было.
      Вместо него висела чужая куртка.
      Я протянул к ней руку, но на мгновение раньше понял, что ткань вся промокла от ночного дождя. Снимаю куртку с вешалки и в растерянности разглядываю. Синяя, финская, лыжная... Сейчас в таких никто не ходит, а раньше были в моде.
      Дождь начался, когда я был уже в доме. Значит, хозяин куртки пришел следом. Ночные шорохи получают некоторое объяснение. И еще - в принципе я не против люди должны делиться с ближними, в том числе и одеждой. Но как-то не принято делать это заочно. Тем более что в плаще остались документы на машину, деньги, права и ключи. Такие дела...
      Я понимаю, что попал в довольно нелепое положение. Кем бы ни был ночной гость и какие бы обстоятельства ни вынудили его к столь таинственным посещениям, содержимое моих карманов, точнее отсутствие его, создает массу неудобств.
      Мой черный длинный плащ...
      Я вешаю чужую куртку на место и бреду обратно по коридору.
      Под ногой вдруг пронзительно скрипит половица.
      Я припоминаю, что уже слышал этот скрип.
      Нины в комнате не было, а в душевой шумела вода. Я прошел на кухню, открыл холодильник и решил внести разнообразие в меню омлетом. Поставил на плиту чайник, и как раз, когда он закипел, на кухню вошла Нина. Она сонно жмурилась и ела яблоко.
      - Доброе утро, - Нина застенчиво улыбнулась.
      - Уи, мадам, утро вы уже проспали.
      - Неужели? - спросила она с притворным удивлением. - Хотя, наверное, вы правы.
      Нина села напротив меня и подвинула к себе тарелку.
      - А вы неплохо готовите...
      - У меня долгая практика.
      - Как это?
      - В холостяцкой жизни есть единственный недостаток. Все приходится делать самому. В том числе и готовить.
      - Единственный?
      - Да. В остальном чувствуешь себя как до грехопадения. Я имею в виду библейский сюжет.
      Нина качает головой:
      - Да, жизнь одинокого мужчины гораздо привлекательнее, чем одинокой женщины. В глазах общества, во всяком случае.
      - Вот как?
      - Именно. Одинокий мужчина, сам себе стирающий белье, - у окружающих это вызывает только восхищение. Как и героизм холостяка, вынужденного самостоятельно варить макароны. Когда то же самое проделывает женщина, ничего особенного в этом никто не видит. Разве кто пожалеет - не позарились на бедняжку. А уж
      когда видят разведенного папашу, который в выходной вместо
      футбола и компании дружков прогуливает свое чадо, которое, к
      слову, остальные шесть дней живет у мамы, - тут общественность
      начинает путаться в соплях умиления.
      - С чего это вы так сердиты?..
      - Просто жалею незамужних баб. Получается, они кругом виноватые. Одна поехала отдыхать - ловит кавалеров, завела ребенка - умудрилась лечь под кого-то, не завела - норовит оставить отечество без детей, одевается нарядно выставляется напоказ, наоборот - синий чулок, выдра и мужик в юбке.
      - Ну а замужние? - я рассмеялся. - Им-то полегче?
      - Через месяц после свадьбы муж вдруг понимает, что ты вкалываешь на работе так же, как и он, если не больше, а по вечерам валишься с ног от усталости. И до него доходит, что розовая мечта о вкусных ужинах из трех блюд, сказках Шахерезады и прочих прелестях разбивается о действительность. И тогда в один прекрасный день ты замечаешь следы чужой пудры у него на рубашке, подозрительно долгие разговоры по телефону с неизвестным абонентом, которого муж почему-то называет Иван Иванычем и при этом предательски краснеет. А потом из-за пустячного конфликта вдруг уходит из дома... Может, рано или поздно он поймает свою мечту за подол, но ты-то становишься снова одинокой бабой...
      Бессонова замолкает и несколько минут сосредоточенно ест. А я исподтишка наблюдаю за ней.
      У нее крылатые брови и переменчивые глаза. Еще вчера они казались серыми, а сейчас я замечаю, что они уже зеленые с золотистыми искорками. Выступающие скулы, длинные блестящие
      ресницы, капризные губы и роскошные темно-русые волосы...
      За кофе я решаюсь:
      - Нина, как вы думаете, ваш муж...
      - Вам интересно, не сбежал ли он? - ресницы ее
      вздрагивают. - Если и сбежал, то до первых заморозков. На нем была
      легкая куртка, а что-нибудь потеплее он вряд ли сможет купить с
      первой зарплаты. Со второй тоже.
      Тогда я рассказываю, что увидел на вешалке.
      - Значит, - она прикусывает губу, - он оказался хитрее...
      Мне неловко. Мужья иногда сбегают от своих жен, и тут я, конечно, ни при чем. Но делается это, как правило, с меньшей помпой. Во всяком случае, быть свидетелем довольно тягостно.
      Потом мы вместе идем к вешалке.
      - Я еще вчера заметила - на вас был плащ - совсем как у Бессонова. Он ведь скоро должен был в него влезть - погода... Недавно перевесила к себе в шкаф хотела пуговицу пришить, да забыла. Вот он и перепутал. Он рассеянный, может сразу не спохватиться...
      - Ничего, подождем до понедельника, - бодро говорю я, с трудом подавляя раздражение.
      Дурацкое положение. Нина хочет что-то ответить, но, вижу, не может подобрать слова. Уж не извиниться ли она собирается за своего сбежавшего мужа?
      Никогда не допускайте в сердце жалость - вы становитесь рабом тех, кого пожалели. Сочувствие - еще куда ни шло...
      Зазвонил телефон.
      - Вас, - зовет меня Нина. - Звонит Эдгар.
      - Привет, - говорю я.
      - Здравствуй, - вежливо отвечает Эдгар. - Слушай, у меня в шкафу стоят два отличных удилища со шведской леской...
      - Так-так, развивай свою мысль.
      - Конечно, теперь не самое удачное время для рыбалки, но я знаю прекрасный пляж и заводь, где в тихих омутах кое-что водится.
      - Так чего же мы ждем?
      - Это я и хотел спросить.
      - Считай, что уже спросил. Где встретимся?
      - Слушай, у тебя из окна видна церковь с золотыми куполами? Над рекой?
      - Угу.
      - Там и встретимся. Кстати, не забудь накопать червей.
      - А ты малый не промах...
      Когда я вернулся на кухню, Нины там уже не было, а возле моей тарелки лежал ключ. Я не стал больше задерживаться. Только натянул на себя оставшиеся в сумке теплые вещи.
      Всегда стараюсь увильнуть от проблем, когда они возникают. Хотя бы на часок. Путеводной звездой мне были золотые купола церквушки.
      * * *
      За пустырем асфальт кончился, под будущее полотно был насыпан толстый слой гравия, и стояли большие оранжевые дорожные машины. От них пахло натруженным металлом и мазутом. За машинами притулился домик с резными наличниками, клумбой отцветших роз и ухоженным палисадником.
      Я вспомнил просьбу Эдгара и остановился. В самом углу огорода, у забора, на рыхлой черной земле, лежал многообещающий серый лист шифера.
      На крылечке сидела старушка лет под сто и с удовольствием уплетала морковку:
      - Сударыня, - спросил я, - вы не позволили бы мне заглянуть вон под тот кусок шифера? Мы с другом собрались на рыбалку, и чего нам не хватает - так это наживки. Хороших дождевых червей. Уверен, я найду их именно там.
      - Молодой человек, - она подняла голову, - сразу видно, что в вас романтики и отваги хватит на десятерых. Только неисправимый романтик мог обратиться к такой старой мегере, как я, со слова "сударыня"... Что же касается отваги - не тревожьте прах бедного существа...
      - С нами крестная сила! Как такое может быть?
      - Да-да, моя бедная серая кошка... Наверное, съела отравленную мышь. Соседи травили... - она нахохлилась и стала похожей на поблекшую моль.
      - Какая грустная история, - я подпустил дрожи в голосе.
      - И не говорите, - старушка встрепенулась и улыбнулась. - Хотите морковку?
      - Благодарю вас, надо спешить. Меня ждет товарищ. Кроме того - долг чести. Пресловутые черви.
      - Тогда выпейте хотя бы молока, а я пока принесу лопату. Думаю, вы найдете то, что надо, на моих грядках.
      - Но там что-то растет?
      - Пустое. Вы мне симпатичны больше тех чахлых огурцов, которые здесь так и не появились.
      ...Дальше дорога на рандеву петляла по заброшен ному полю среди пожухлых трав, потом стала взбираться на косогор, нырнула в тень деревьев и вывела к обрыву. Там, под старыми березами, ждал Эдгар. Он сидел на узловатом, выступающем из земли корне и курил сигарету. Рядом лежали чехол с удилищами и рюкзак.
      - Тебя почти не пришлось ждать, - сказал он с ухмылкой.
      - Скажи лучше, есть ли в этом болоте рыба?
      К реке надо было спускаться по крутой, осыпавшейся под ногами тропинке. Заводь была тихая, спокойная, заросшая до середины ряской. На противоположном берегу паслись коровы, и до нас доносилось звяканье бубенцов и глумливое мычание.
      - Здесь? - Эдгар обиделся. - Да здесь все кишит рыбой!
      * * *
      ...Когда ловить дальше не имело смысла, я смотал леску и уселся на поваленное дерево. Скоро вернулся и Эдгар.
      - Ну как? - я окинул его взглядом.
      - Вот, - он достал нацепленных на кукан окуней и молодую щуку, из тех, что называют "голубое перо".
      Щука была очень красивая, узкая и стремительная, как лезвие ножа.
      - А у тебя? - спросил Эдгар.
      - Поскромнее.
      - Честно?
      - Сам проверь.
      Эдгар развязал мешок, сложил туда свой улов. Потом сел рядом, достал сверток, термос и газету. Разложил на ней ломтики
      копченого окорока, хлеб, кудрявые листья петрушки.
      - Приобщайся, - посоветовал он.
      Я кивнул и взял веточку петрушки.
      - Ты что-то бледный, - заметил Эдгар, - плохо спал?
      - Нет, мне грызет душу имущественная проблема, - я улыбнулся.
      - Как это? - он сложил брови домиком.
      - Очень просто... - и я рассказал про плащ.
      - История... - сказал Эдгар задумчиво. Тебе бы надо в милицию заявить. Мало ли что...
      - Видишь ли, Эд, - я помахал веточкой петрушки, - у меня такое ощущение, что с этой женщиной поступили по-свински. И как бы там ни было, не я буду тем, кто выставит это на всеобщее обозрение.
      - Да, бы тоже не смог, - Эдгар шумно вздохнул. - Пей чай.
      - Чай - это замечательно. В чае витамин С. А витамины - это вещь. От витаминов у юных дев пропадают прыщи, а у мудрых старцев вырастают зубы.
      - Эк тебя занесло, - сказал Эдгар с раздражением. - Чего ты хочешь?
      - Давай собираться. Не сидеть же до ночи на берегу? Куда денем улов?
      - Что-нибудь придумаем.
      - Если ты не против, я уже придумал.
      - Не против.
      Мы поднялись по осыпавшейся тропинке наверх, к церквушке, и я заметил, что у самого обрыва рос зеленый и тонкий подсолнух. Он клонился на ветру и, казалось, готов был
      броситься в реку.
      - Чего же ты хочешь? - повторил Эдгар.
      - Когда муж уходит от жены... Слушай, а что он из себя представляет, этот Бессонов?
      - Как тебе сказать... Типичный представитель нашего поколения.
      - Вот как? А мне показалось, он лет на десять старше.
      - Все равно, в сущности, мы - одно поколение. И те, кому тридцать и кому пятьдесят. Ведь не в возрасте дело.
      - А в чем?
      - Мы одинаково относимся к жизни.
      - Любопытно. А как мы к ней относимся;
      - Равнодушно. Как говорил один мой знакомый - была без радости любовь, разлука будет без печали.
      - Он что, пьет?
      - Бессонов? Нет, у него крепкие нервы.
      - Не пьет и не гуляет. Образцовый, стопроцентный? ..
      Эдгар наклонился и сорвал лист подорожника.
      - Натер ногу, - объяснил он. - Надо будет приложить. Отличное средство.
      - Ну и осторожный же ты тип. По сути, мне наплевать на нравственность твоего приятеля. Чисто корыстный интерес.
      - Просто не люблю сплетен. Но если здесь замешана женщина, то... Некоторое время назад у него в отделении лежала одна особа, в судьбе которой, как мне кажется, он принимал живое участие... Ходили слухи... Ее зовут Вера, если не ошибаюсь.
      - Тоже нашего поколения?
      - Нет, из следующего.
      - А оно чем отличается?
      - У них одна любовь, без радостей.
      Мы как раз проходили мимо дома с резными наличниками.
      - Подожди...
      Я перебрался через гравий, обогнул оранжевую дорожную машину и подошел к забору. Моя старушка копалась в огороде.
      - Сударыня!
      Она подняла голову и, прикрыв глаза ладонью, посмотрела на меня.
      - Хочу отдать компенсацию за изуродованные грядки с огурцами, - я протянул ей мешок с рыбой.
      Старушка подошла поближе и улыбнулась.
      - У вас доброе сердце, - она взяла наш улов, - приходите ко мне как-нибудь. Думаю, несмотря на преклонный возраст, смогу развлечь вас беседой.
      Я вернулся к Эдгару. Он ждал меня, посматривая на часы.
      - Теперь куда? - спросил он. - Сегодня я весь твой. Можем пойти, выпить холодного пивка. С солеными баранками.
      - Сто лет не грыз соленых баранок. Только сначала узнаем телефон этой Веры. Придется поторопить события - неизвестно, когда Бессонов снова нагрянет к своей благоверной. А я без плаща чувствую себя неуютно. Без документов, кстати, тоже.
      - Сегодня в клиническом дежурит, кажется... Ладно, узнаем, - Эдгар задумчиво почесал переносицу.
      * * *
      До института мы доехали на автобусе. Удилища засунули в
      шкаф. Я умылся, причесался. Одним словом, привел себя в
      порядок.
      - Пойдем, - сказал Эдгар, - нам на третий этаж. Только учти
      - знакомлю и ухожу. Иначе они решат, что сую нос в их дела. У клиницистов болезненное самолюбие...
      Все коридоры в этом здании специфические, больничные.
      - Вот, - Эдгар толкнул одну из дверей. - Знакомьтесь, товарищ из Москвы. А это - Николай Петрович...
      За столом сидел мужчина лет сорока с лицом очень здорового человека.
      - Чем обязан? - он поднял голову.
      - Это уж вы без меня выясняйте, - Эдгар поспешил дезертировать. - Приходи потом в лабораторию, - бросил он мне напоследок.
      - Садитесь, - сказал мужчина, когда дверь за Эдгаром закрылась, - я вас слушаю.
      - Я журналист...
      - Очень приятно. Я догадался, что вы не имеете отношения к медицине.
      - Каким образом?
      - Человечество делится на врачей и пациентов. Одни чувствуют себя не в своей тарелке, когда снимают белый халат, другие, когда надевают. Вы относитесь ко вторым. Так чем могу вам помочь?
      Я откинулся в кресле:
      - Моя просьба несколько необычна... Нужен адрес и фамилия одной бывшей пациентки.
      - А, понятно, - на лице собеседника появилась
      проницательность популярного киногероя, - какая-нибудь темная
      история, да? А вы из какой газеты? Мы из московских только
      "Комсомолец" тут получаем. И - "Медицина для вас".
      - Никакой жалобы, - я протестующе поднял руку. - Никаких темных историй. Только фамилия и адрес. Тут, думаю, нет врачебной тайны?
      - Если ваш интерес не касается подробностей медицинского характера... Так кто вас интересует?
      - Молодая женщина, она лежала здесь в прошлом году...
      - У нас много молодых женщин, - он грустно улыбнулся. - К сожалению.
      - Ее зовут Вера...
      Кустистые брови пришли в движение.
      - Вера?.. Но откуда вы... Впрочем, Вера - имя не уникальное...
      - Ее лечил ваш коллега, Бессонов.
      Он взял со стола шариковую ручку и вдруг сжал ее, словно хотел сломать.
      - Бессонов... Спросили бы у него. В понедельник...
      - Дело срочное.
      - Странно...
      Он встал и подошел к окну. Потом резко распахнул его.
      Комнату наполнили звуки города и сырость. Опять начал накрапывать дождь. Я поднялся и встал рядом.
      - Не знаю, вправе ли я, - наконец сказал он, - Бессонов не любит, когда вмешиваются в его жизнь.
      - Давно с ним знакомы? - спросил я.
      - Да, вместе работали на "Скорой помощи". Зачем вам нужна
      эта девушка?
      - Просто поговорить. Тема касается только меня.
      - Валяйте. Ее фамилия Громова. Можете встретить каждую ночь на дискотеке. Ходит туда как на работу.
      - А адрес?
      - Дискотеки? Спросите у любого пацана, он расскажет, где.
      У нас всего одна ночная дискотека. Провинция-с, - он усмехнулся и изучающе уставился на меня.
      - Я бы не хотел разыскивать ее в ночном заведении. Лучше бы я съездил к ней домой. Где она живет?
      - Вот этого... не знаю.
      - Но ведь в истории болезни...
      - Истории болезни нет...
      Он подошел поближе и вдруг сжал мне локоть. Пальцы у него были железные. Пальцы врача "Скорой помощи".
      - Как нет?
      - Очень просто. Она пропала.
      - Позвольте... Но ведь есть порядок...
      - А уж это, позвольте, не ваше дело. Прошу!
      И он самым издевательским образом подвел меня за локоть к двери и распахнул ее передо мной.
      * * *
      В лабораторию Эдгара я поднимался пешком по лестнице. Здание было пустынно, и мои шаги отдавались на всех этажах. Мимо прошла пожилая медсестра и, как мне показалось, подозрительно на меня покосилась.
      Когда я вошел, Эдгар сидел на корточках перед шкафом и рылся на нижней полке.
      - Ну как? - он поднял голову и вопросительно посмотрел на меня.
      - Странный тип. От его пальцев на руках синяки остались.
      - Он тебя что, - Эдгар оживился, - тискал?
      - Похоже на то.
      - Сам напросился.
      - Не спорю. Слушай, где у вас находится ночная дискотека?
      - Что еще надумал? В твоем-то возрасте по дискотекам... он лукаво прищурился.
      - Почему бы и нет? Разве там существует возрастной ценз?
      Имею полное право немного повеселиться.
      - Я пойду с тобой.
      - Ни в коем случае. Я хочу пуститься во все тяжкие.
      - Так пустимся вместе.
      - Ни-ни. В тебе слишком много здравого смысла. Все испортишь.
      - Ладно, как знаешь. Пойдем в гостиницу, по пути покажу, где у нас тут ночной вертеп.
      И он снова засунул голову в шкаф.
      - Чего там позабыл? - спросил я.
      - А, банка стояла... - он вынырнул из-за дверцы и сделал страшные глаза. С ядом!
      - Кошмар. У вас тут что - двор Марии Медичи?
      - Ага. Я им приблудных крыс травлю.
      - А человека можно?
      - Можно, - он рассмеялся, - человека и стиральным порошком
      можно. Если очень захотеть. Ну и устрою я уборщице. Наверняка
      она переставила.
      Он ухватился за открытую дверцу и рывком встал. Вид у него был этакого непроницаемого мужика с морщинистой, рубленной топором физиономией. Он был почти седой и стригся ежиком. В общем, бестия, да и только. Но я знал, что он славный. Я таких славных, честно говоря, больше и не встречал.
      * * *
      Минут через десять мы дошли до реки и свернули направо. Мы повторяли наш вчерашний маршрут, только в обратную сторону.
      - Вот и наш вертеп, - Эдгар тронул меня за локоть. - Днем работает как закусочная. Вечером - дискотека. Так, по-моему, это теперь называется.
      - Зайдем? Мы ведь еще не обедали.
      Я толкнул дверь под вывеской из неоновых трубок, и мы оказались в довольно просторном холле. С одной стороны был пустовавший с лета гардероб, с другой двери туалетов. В зал надо было подниматься по ступенькам.
      Что мы и сделали и открыли еще одну, застекленную дверь.
      - Пахнет довольно аппетитно, - сказал я Эдгару.
      Он неопределенно поморщился.
      Здесь мало что изменилось со времен общепита. Скатерти, похоже, не меняли с тех пор, как и пластмассовые цветочки в вазочках. Часть помещения была свободна от столов, и серебряный шар, свисавший с потолка, да огромные колонки позволяли представить, как все это может выглядеть ночью - переполненный
      зал, отраженный свет, громкая музыка... На противоположной от
      входа стороне находилась стойка бара с кофеваркой и еще
      каким-то никелированным монстром, предназначенным, скорее
      всего, для запекания сосисок.
      За стойкой сидела девушка и читала толстую книгу.
      Мы взобрались на высокие табуреты у стойки, и я спросил, может ли она нас накормить. Девушка оторвалась от книги и подняла скучающее личико.
      - Кофе и чего-нибудь покрепче, - заказал я.
      - Не рановато ли? - засомневался Эдгар.
      - В самый раз, - я подмигнул девушке.
      Она фыркнула:
      - А закусывать будете? Куры-гриль, венские сосиски в тесте...
      - Давайте что посвежее, - я махнул рукой.
      - Придется подождать, пока агрегат нагреется.
      - Ничего. Мы не торопимся.
      Она включила никелированного монстра и вернулась на свое место.
      - Миленькое у вас заведение, - сказал я довольно развязно.
      - А что, по вечерам бывает довольно шумно?
      - Вам-то какая разница, - и девушка уткнулась в книгу.
      - Просто я любопытен. Думаю заглянуть сюда вечерком.
      - Не попадете, - сказала девушка уверено.
      - Ой ли?
      - Вечером много клиентов, - пояснила она. - У нас престижное место. Крутые парни со всей округи к нам приезжают - за полста километров и более.
      - Тогда видите вон ту, самую большую коробку конфет? Я хочу вам ее подарить.
      - С какой стати? - она взглянула исподлобья.
      - Такой уж у меня характер. Люблю делать подарки.
      - Как знаете... - девушка впервые улыбнулась.
      - По-моему, вода закипела, - хмуро сказал Эдгар.
      - Сейчас накормлю вас, - барменша отложила книгу. - Вы приезжий? - она повернулась ко мне.
      - Именно. Одинокий неухоженный приезжий, путешествующий инкогнито.
      - Это как?
      - Долго объяснять. Это когда в гостиницу не пускают.
      - А, понятно.
      - Так как насчет вечера? - я подмигнул.
      - Ладно, - она пожала плечами, - приходите. Одно место я как-нибудь найду.
      * * *
      - Чего ты там говорил насчет инкогнито? - спросил он на улице. - Просто у Бессоновых ты смог бы сэкономить... И я надеялся, что тебе там понравится. Но раз такая история, сейчас отведу тебя в гостиницу.
      - Ничего не выйдет.
      - Почему?
      - Документов-то нет.
      - Так вот почему инкогнито, - он хмыкнул. - Ладно. Поезжай к Бессоновой за оставшимися вещами, а я пока договорюсь, чтобы
      ключ от номера уже лежал у администратора. Там у моей
      лаборантки знакомая, попрошу договориться и, если надо, оставлю
      в залог свой паспорт.
      - Мне бы такую лаборантку, - я притворно вздохнул.
      - Ладно, - сказал он сухо, а потом вдруг улыбнулся. - А как же пиво с баранками?
      - Может быть, завтра?
      - Завтра я с утра в лаборатории. Приходи туда.
      - Так ведь воскресенье!
      Эдгар развел руками.
      - Молодец, - я похлопал его по плечу, - чистый Менделеев. Куда ты денешь свою Нобелевскую премию? Закопаешь в огороде?
      Мы попрощались, и он приложил все силы, чтобы раздавить мне кисть. Но я был начеку, и сохранился паритет.
      - Да, старина, - я задержал его ладонь, - на реке ты очень славно рассказал о том, как молоденькая больная влюбилась в своего импозантного врача. Узнай, когда и от чего Вера Громова лечилась у Бессонова. Ладно?
      - Тьфу ты, частный сыск, да и только. Хорошо, постараюсь.
      * * *
      Я прошел пешком несколько кварталов и купил по пути газету. Она была позавчерашняя, но я давно усвоил, что, если не смотреть на числа, все газеты одинаковые. А главные новости, если они касаются лично нас, мы чаще всего узнаем не из газет. На том стоим.
      Спешить мне было некуда, и я некоторое время посидел на
      мокрой лавочке и прочитал газету от корки до корки. Я порядком
      промок под моросящим дождем, но зато теперь имел ясное
      представление о том, что предстоит сделать. Можете поверить мне
      на слово, но я выяснил это не из газеты.
      От автобусной остановки мой путь лежал к яблоневому саду. Стало немного грустно переезжать в гостиницу. При свете дня дом Бессоновых выглядел не так мрачно, а блестевший от дождя флюгерный петушок наталкивал на веселенькие ассоциации. Я ведь здорово продрог.