Глава 9

У помощника редактора Людмилы Савиной день выдался совершенно сумасшедший. Во-первых, вместо привычных одиннадцати утра ей пришлось тащиться на работу к девяти, что само по себе было кошмаром. По штатному расписанию Савина значилась помощником руководителя, то есть была личным секретарем и доверенным лицом главного редактора одной из самых тиражных московских газет. И раз уж шеф попросил, ей, разумеется, пришлось быть к девяти, и в лучшем виде. В половине десятого Савина, лучезарно улыбаясь, подавала кофе америкозам, заради которых, собственно, она и давилась с утра пораньше в переполненном вагоне метрополитена среди пролетариев умственного труда. Америкозы были важные, соучредители издания, с них предполагалось снять денег на новое оборудование, так что, конечно, она носила этот чертов кофе, и улыбалась им, как дура, во все свои тридцать два зуба. Соучредители просидели четыре часа, и ушли совершенно счастливые. Шеф поцеловал в ушко, положил на стол коробку конфет. С чувством выполненного долга Людмила собралась было перекурить. Но тут приехали телевизионщики и изъявили желание немедленно заснять трудовые будни редакции, а также взять интервью у руководителя отдела расследований, который не далее как на прошлой неделе чего-то там такого нарасследовал, что в контору нагрянуло ФСБ душить свободу прессы. Разыгрался, ясный перец, страшный скандал, тираж тут же вырос на несколько тысяч, и пламенные журналисты подумывали даже, не скинуться ли к ближайшему празднику на коробку шоколаду для товарищей с Лубянки, которые их родной газете сделали такую замечательную бесплатную рекламу.

К трем часам дня телевизионщики убрались. Но тут же в приемную вихрем влетела жена упомянутого завотделом расследований, меча на ходу громы и молнии. С утра она пыталась дозвониться супругу, которого (не без оснований, заметим) заподозрила в неверности. Не дозвонившись, супруга решила лично проверить, где это он, и чем занят. Поскольку руководитель расследований в данный конкретный момент вечности уже рассказал телевизионщикам о тайнах мастерства, и отбыл на встречу с каким-то орлом из Совета Федерации, ревнивая жена принялась немедля клясть супруга на чем свет и рыдать у Людмилы Савиной на груди. Несчастная Савина разрывалась между тремя неумолкающими телефонами, двумя десятками журналистов, которым надо было подписать командировки, дать скрепки, напечатать запрос и восстановить утерянное в ходе бурной и продолжительной пьянки удостоверение, шефом, требовавшим то принести воды, то распечатать текст, то напомнить про важную встречу, то отменить заказ столика в ресторане, то снова этот самый столик заказать, и женой расследователя.

Жена непрерывно курила, глотала валокордин, каждые тридцать секунд пыталась дозвониться мужу, и при этом успевала рассказывать Савиной перипетии их непростой супружеской жизни. Савина искренне считала ревнивую жену безнадежно сумасшедшей, однако по доброте душевной не гнала. Часа через два она решила было сбежать от дуры в туалет, и заперлась уже в кабинке, но тут в кармане зазвонила труба радиотелефона (его полагалось держать при себе даже в туалете, потому что секретарь должен отвечать на звонки, чем бы он ни был занят).

Савина чертыхнулась, мстительно сообщила трубке, что главного редактора сейчас нет на месте, до понедельника просьба не беспокоить, и вернулась на свое рабочее место. Идиотка дозвонилась таки супругу, и умчалась устраивать ему разнос на пленере.

Тут же в приемную прискакала звезда столичной журналистики пламенная женщина Слободская. По паспорту двадцатипятилетняя Слободская была Анна Афанасьевна, однако все знакомые звали ее Дусей и считали милейшим человеком. Но сегодня милейшая Слободская на человека мало походила. Буря в пустыне, вот как это называлось.

Слободская ворвалась к шефу, хлопнула дверью так, что посуда в шкафу жалобно зазвенела. Савина инстинктивно вжала голову в плечи и пробормотала:

— Под маской овцы скрывался лев.

Слободская лучше всех на свете писала очерки о людях, будь они министрами, бандитами или каменщиками из города Великий Устюг. Из-за этого сегодняшняя буря и случилась. Рекламщики две недели умоляли шефа уговорить Слободскую съездить на строительство какой-то церкви и написать о спонсоре. Она, добрая душа, согласилась. А теперь выясняется, что спонсор не хочет платить газете денег за репортаж, следовательно, репортаж этот никому ни за каким хреном не нужен. Узнав об этом, Слободская с боевым кличем «Доколе?!» ринулась к шефу в кабинет. Теперь там происходила битва женщины-журналиста с мужчиной-редактром.

Савина тоскливо глянула на дверь. Шеф не любил, когда на него орали. А Слободская сейчас орет вовсю. Ей-то что. А Савина потом огребет. Два дня шеф будет пребывать в раздражении, цепляться по пустякам, капризничать, а в пятницу откажется отпустить Савину с работы пораньше, и она не успеет к подруге на день рождения. Мило.

«Ладно, — подумала мстительная Людмила Савина — Вот попросит у меня Слободская еще раз скрепок… Хрен я ей дам!»

Она понимала, что даст, конечно, и что Слободская вообще ни при чем, тоже своего рода жертва обстоятельств. Но мысли о мести помогали выпустить пар. Помечтав минут пять, Савина осознала, что, наконец, временно осталась одна на боевом посту и, наверное, пока Слободская там орет, есть время на кофе с сигареткой.

Людмила откинулась на спинку кресла, с наслаждением закурила, и чуть не взвыла. В сторону приемной шел классический представитель многочисленного племени редакционных сумасшедших. Мужчинка был плюгавый, без возраста и почти без волос. Плешь прикрыта кепочкой, в лице — нежность и просветление, в руках — полиэтиленовый пакет. По опыту Савина знала, что в таком пакете у сумасшедшего может оказаться что угодно: рентгеновские снимки черепа невинно убиенной агентами мирового империализма бабушки, зеркальное знамя третьего тысячелетия, защищающее от вредоносного излучения, которое пускают на нас марсиане, письмо к президенту, фотографии голых баб, самодельная бомба с часовым механизмом или воззвание к людям доброй воли на языке эсперанто, которое надо немедленно опубликовать, потому что в противном случае газету постигнет небесная кара, ибо составитель письма является наместником Господа на грешной земле, и к его нуждам следует относиться внимательно.

Савина вызверилась, аки пума. В первую очередь — на козлов-охранников. Козлы назывались Охламенко и Дурыкин, и умели мановением руки превратить и без того непростую жизнь редакции в сущий ад. В отношении сотрудников и гостей редакции охранники проявляли редкостное служебное рвение. На прошлой неделе, к примеру, Дурыкин и Охламенко грудью встали на защиту родной организации от подозрительного гражданина без документов, который, к тому же, явился в компании каких-то уголовников и вел себя вызывающе. Шефу пришлось лично спуститься к подъезду, и полчаса объяснять охране, что министра информации следует пропустить.

Зато охранники с распростертыми объятиями принимали психов всех мастей. Псковские страницы, предрекающие скорый конец света, наследники российского престола, преследуемые властями и агентами спецслужб, жертвы похищений инопланетян и бородатые старцы, трясущие колокольцами, чтобы отогнать нечистую силу, проходили беспрепятственно, и причиняли массу неудобств. Однажды сумасшедший чуть не устроил около кабинета шефа торжественное самосожжение, и лишь вовремя подоспевшая бригада скорой психиатрической помощи смогла разрешить ситуацию.

«Ну все! — подумала Людмила, поднимаясь во весь гренадерский рост навстречу очередному кандидату на пост старосты буйного отделения клиники имени Кащенко — Ну все! Щас эти охранники у меня получат! Щас я на них напишу докладную, щас я позвоню в МЧС, и скажу, что посетитель пронес в помещение редакции нечто подозрительно напоминающее бомбу. Что оно тикает в пакете. Что охрана халатно относится к своим обязанностям, что…»

— Что вы хотели? — спросила она вслух. В голосе слышались дальние раскаты грома.

— Мне к главному редактору, — заявил посетитель и встряхнул свой мешок чудес — У меня очень важная информация. Это срочно!

Конечно, ему к главному редактору, и уж конечно, это очень срочное и секретное дело. Как же иначе.

— Редактора сейчас нет на месте, — ответила Савина — Он будет только в понедельник. Расскажете мне, по какому конкретно вопросу вы пришли, и я постараюсь чем-нибудь помочь.

Посетитель явно засомневался. Забормотал что-то себе под нос, насупился, потом вскинул на Савину васильковые глаза, и решительно сказал:

— Конечно. Дело в том, что у нас похищен человек. Похищен инопланетянами. Вот. У меня здесь фотографии.

Людмила улыбнулась, как могла ласково. Разумеется. Марсиане снова воруют кур в колхозе имени восхода коммунизма. Фотографии, значит.

— Хорошо, — кивнула Савина — Я передам их редактору.

Разумеется, ничего она редактору передавать не собиралась. Некоторое время снимки полежат в тумбочке, а потом Людмила вернет их владельцу, и выразит искреннее сожаление, что редакция ничем не может помочь. Она уже открыла ящик, и протянула руку за фотографиями, как дверь в кабинет шефа распахнулась, и оттуда вылетела Слободская. Щеки ее горели, волосы развевались, и всего более это эльф сейчас напоминал валькирию.

— Черт —те что! — процедила Слободская сквозь зубы, и пнула ногой ни в чем неповинный стул для посетителей.

«Щас будет тебе черт — те что» — подумала Савина. Ссориться с импульсивной Слободской она не хотела, но отыграться на ней за то, что шеф теперь три дня будет ворчать и в пятницу не отпустит пораньше, могла в легкую.

— Анечка, — запела Савина сладеньким голосом — Здесь у человека информация как раз для тебя.

Не дав Слободкой опомниться, подтащила к ней за руку посетителя, проворковала «Это наш ведущий сотрудник, Анна Слободская, вы можете решить с ней все ваши вопросы» и распахнула двери переговорной. Деваться Слободской было некуда. Она уселась за стол переговоров, и приготовилась слушать, кого на сей раз похитили марсиане.

Виктор Николаевич Веселовский — а это был, как несложно догадаться, именно он — оказавшись один на один с ведущим сотрудником лучшей столичной газеты, растерялся.

«Молоденькая какая, — удивился он — С чего начать-то?» Вообще-то уфолог заготовил некое выступление, твердил его все шесть часов, едучи из Заложного в Москву, и потом, добираясь от автовокзала в центр. Но сейчас, по всей видимости, дали себя знать усталость и пережитое потрясение, вот Веселовский и забыл все свои заготовленные красивые слова. Он действительно очень устал. Просто смертельно.

Вернувшись вчера из лесу, Виктор Николаевич направился на квартиру к Савскому за фотоувеличителем и реактивами, а потом до утра печатал фотографии. Когда Веселовский увидел медленно проступающее на мокрой бумаге изображение, он прижал кулаки к лицу и тихо застонал. Надо было действовать, и действовать немедленно. В полдень он уже был в Москве. С автовокзала Виктор Николаевич принялся звонить знакомым уфологам, но никого из них не оказалось дома. Веселосвский растерялся. Он был один посреди огромного города и решительно не знал, что делать дальше. Вся надежда была на этих знакомых. А теперь куда?

Виктор Николаевич сел на скамейку, и принялся раскачиваться из стороны в сторону. В этот момент он представлял собой аллегорию отчаяния, и будь Дюрер жив, непременно запечатлел бы этот образ на гравюре.

Пораскачивавшись некоторое время, Виктор Николаевич поднял глаза и увидел прямо перед собой газетный киоск. Тут на него снизошла благодать, и Веселовский понял, что следует обратиться в средства массовой информации. А теперь вот, оказавшись, наконец, в редакции, никак не мог начать рассказ.

Дуся его не торопила. Знала, что слушать придется долго, может час, а может два… Выслушав и покивав, полагалось сослаться на неотложные дела, наобещать с три короба и откланяться. Следующие несколько месяцев он, конечно, станет подлавливать Слободскую и жаловаться, что меры не приняты, КГБ продолжает его облучать, соседи по ночам вдувают хлороформ через замочную скважину, а пришельцы с Ганимеда оставляют грязные следы на подоконнике. Потом все успокоится…

«С другой стороны, народу всегда интересно почитать, какие именно следы оставили на подоконнике пришельцы с Ганимеда, — подумала Слободская — Пусть себе болтает. Наболтает интересно — напишем».

Инопланетяне похитили человека? Прекрасно! Есть ли жизнь на Марсе, нет ли жизни на Марсе, науке неизвестно, но пытливый читатель жаждет знать правду. Наша газета провела расследование, подробности в эксклюзивном материале обозревателя Анны Слободской.

Пока она так и сяк перетасовывала в голове эти нехитрые мысли и промежду прочим прикидывала, чем бы занять вечер, Виктор Николаевич успел рассказать о судьбоносной встрече с бабкой Семеновой у прилавка гастронома, о своем путешествии по лесу и найденном под елкой фотоаппарате.

Анна поощрительно улыбалась, кивала. Веселовский почувствовал себя уверенно, и выложил на стол главный козырь.

— Вот! — сказал он — Эти снимки отпечатаны с пленки, которая был а в фотоаппарате, когда они его… Ну в общем, который Савский взял с собой. Смотрите!

Слободская посмотрела.

Фотографии были нечеткие, темные, и белое пятно, грибом стоящее посреди ночного леса, вполне могло оказаться просто дефектом пленки. Более всего пятно это напоминало поганку на тонкой ножке. Или… Ну да, летающую тарелку, зависшую над поляной (в этом случае ножка поганки должна была быть светом, падающим из люка в брюхе тарелки, или пламенем, бьющим из двигателя при взлете-посадке). О кей. Очень удачный дефект. Читатели будут в восторге, когда увидят на первой полосе снимок межгалактического лайнера. Слободская взглянула на следующую фотографию. Та же поганка-тарелка, но рядом — смутные человекообразные тени. На другом снимке существа стояли поближе к тарелке, и видно их было лучше. Голые, безглазые, черные щели ртов… Две руки, две ноги, голова на плечах. Гуманоиды. На некоторых карточках рядом с гуманоидами размахивало лапами пухлое существо — лысое, с выпученными стрекозьми глазами. Морда его заканчивалась темным широким рылом вроде свинячьего пятака. То ли существо пыталось защититься от слепых голых гуманоидов, то ли, напротив, командовало ими. Мда. На компьютере такие фотографии делаются за полчаса и выглядят совсем как настоящие. Однако, судя по виду товарища Веселовского, вряд ли у него дома стоит профессиональный макинтош с последней версией фотошопа. В сущности, Слободская знала, что некоторые умельцы могут и безо всякого компьютера состряпать качественную фальшивку. Как-то она читала про двух девочек-англичанок, которые со скуки подделали фотоснимки домовых эльфов. Дело было в начале 20 века — то ли в 1902, то ли в 1905 году. Экспертизу снимков проводили самые серьезные ученые, но подделки не обнаружили. Лишь полвека спустя одна из подружек, почтенная убеленная сединами старушка, призналась: это была всего лишь шалость. Так что, есть многое на свете, друг Горацио, и Слободская вовсе не обязана верить в летающую тарелку над Калужской областью. Однако, выглядят снимки вполне презентабельно, и читатель, как уже было сказано, придет от них в полный восторг. Значит, надо ехать с Веселовским, писать сенсационную заметку о таинственной поляне в русском лесу, тем самым поднимать тираж родного издания и зарабатывать себе очередную премию Союза журналистов, Ассоциации звездочетов или Общества трезвости мышления.