Усилия демократов предупредить президента об опасности, видимо, не пропали даром. В последующие дни, недели и месяцы Ельцин развил потрясающую политическую активность. Он работал как вулкан, заряжая энергией всех нас.
      Потребовались (на войне, как на войне) и военные хитрости.
      22 октября пресс-служба президента сделала утечку информации о реакции Б. Ельцина на действия Верховного Совета и Фронта национального спасения. Привожу ее по сохранившемуся у меня тексту с правкой Бориса Николаевича.
      "...в окружении Президента полагают, что нежелание прислушаться к предложению Президента (Президент просил отложить проведение Съезда народных депутатов), которое было единодушно поддержано Советом руководителей республик, расценивается как неуважение к мнению не только Президента, но и россиян. Другой источник, близкий к Президенту, не исключает, что такая позиция может закончиться введением в конечном счете той или иной формы президентского правления. Есть свидетельства тому, что Президент уже совещался с рядом ключевых фигур Совета Безопасности. Не исключено, что речь шла о возможных вариантах мягкого "демонтажа" Верховного Совета, ставшего политически опасным для демократических реформ и целостности России".
      В этот же день "из источников, близких к правительству" была дана еще одна информация. Речь шла о целом пакете жестких и решительных поручений, которыми президент "выстрелил" по министерствам.
      "...Характер поручений свидетельствует о том, что Б. Н. Ельцин не потерпит никакого отката назад к командно-административной системе и к государственной монополии на собственность... Создается впечатление, что серией этих поручений он открывает этап интенсивной подготовки к предстоящему съезду".
      Мы позаботились и о том, чтобы текст этой утечки был незамедлительно отправлен представителям президента на местах. И это было не случайно. У нас имелись сведения, что перед лицом массированного наступления коммунистической и национал-патриотической оппозиции ряды демократов в провинции дрогнули, а поощряемая Верховным Советом из Москвы бывшая коммунистическая номенклатура подняла голову и пошла в наступление.
      Это был первый сигнал в адрес московских и петербургских демократов: президент снова встает во весь рост, пора мобилизовывать силы.
      Через несколько дней, 28 октября, Б. Н. Ельцин Указом "О мерах по защите конституционного строя Российской Федерации" распустил оргкомитет Фронта национального спасения. В Указе была предусмотрена и еще одна важная мера, о которой пресса писала меньше, но которая свидетельствовала о предусмотрительности президента. В пункте 3 Указа говорилось: "МВД Российской Федерации совместно с прокуратурой в месячный срок провести проверку фактов создания не предусмотренных действующим законодательством военизированных формирований, в том числе охранных структур партий, организаций, движений, и наличия у них оружия и принять меры к пресечению подобной деятельности". Острие этого пункта Указа было направлено против Р. Хасбулатова, который под видом независимой охраны Верховного Совета активно формировал подвластные лично ему вооруженные структуры. Последующие события октября 1993 года показали, насколько своевременным был этот Указ
      Демократическая общественность вздохнула с облегчением. Реакция прессы (за исключением, разумеется, "Правды" и "Советской России") была позитивной. Суть первых оценок: президент перешел в наступление.
      Спокойно реагировали и за рубежом. Характеризуя Указ Ельцина, пресса США отмечала, что "в последних действиях Президента проявился прежний Ельцин времен августа 1991 года".
      В лагере демократов воцарилась некая эйфория. Мы, точно в праздник, перезванивались друг с другом, поздравляя с победой. Увы, до настоящей победы было еще очень далеко. И мы убедились в этом буквально на следующий день. 29 октября в Парламентском центре на Цветном бульваре Фронт национального спасения созвал шумную пресс-конференцию. Я узнал об этом от журналистов накануне вечером и успел написать коротенькую записку президенту:
      "Борис Николаевич!
      Нет ли возможности на основании Указа о роспуске Фронта национального спасения воспрепятствовать проведению этой пресс-конференции в самом центре Москвы? Это по сути дела акт неповиновения".
      Тем не менее пресс-конференция ФНС состоялась, Фронт продолжал действовать. В ближайшем Подмосковье под видом спортивных клубов тренировались боевики экстремистских организаций. Об этом писала пресса, телевидение снимало репортажи. Министерство внутренних дел, Министерство безопасности точно ослепли. Несмотря на то что в Указе президента им прямо вменялось в обязанность воспрепятствовать деятельности Фронта национального спасения и других экстремистских организаций, они проявляли удивительное попустительство. "Выстрел" президента оказался холостым. Непримиримая оппозиция очень быстро это поняла. Муки безвластия продолжались.
      Глава 6
      ОКАЯННЫЕ ДНИ
      Б. Н. Ельцин по своему характеру, что называется, "трудоголик". Для него работа, особенно если она приносила ощутимые плоды, была радостью. Вне работы он не мыслил своего существования. О французах и итальянцах говорят, что они работают, чтобы жить. Мы, русские, по-видимому, живем, чтобы работать. В этом отношении Ельцин - русский трудяга. Без работы ему просто скучно. Он начинал хандрить. А хандра приводит к известным русским последствиям.
      Видимо, еще со времен Свердловска Ельцин привык к масштабу дел и ответственности. Но привык и к другому: в условиях области, даже такой огромной, как Свердловская, результаты трудов видны яснее и быстрее. Но государственная работа в масштабе страны и в сложнейших, как сейчас, обстоятельствах требует постоянных усилий, плоды которых видны далеко не сразу. Борис же Николаевич по характеру человек нетерпеливый Если он не видит быстрых всходов или когда действительно огромные усилия уходят "в песок", он начинает маяться, угасать. К сожалению, этим его свойством нередко пользовались люди из карьерных соображений. Таким образом появлялись на свет некоторые "инициативы" и проекты, якобы сулящие быстрый успех и аплодисменты. А эффекты, нужно признать, Борис Николаевич любит. В результате получалось так, что похвал и милостей удостаивались те, кто более ловко завернул "воздушный шарик" в красивую упаковку. Можно вспомнить, как умело подавались Борису Николаевичу некоторые инициативы, связанные с перспективой привлечения иностранных инвестиций в Россию. Инвестиции до сих пор скудны, а милости предлагавшим остались. Сложности, с которыми Россия сегодня столкнулась в отношениях с внешним миром, в частности с США и Западной Европой, - тоже не в малой степени результат того, что черновая, тяжелая работа, требующая времени, мускулов и челюстей бульдога, подменялась яркими декларациями, которые, конечно же, вызывали "бурные аплодисменты".
      Тут, наверное, сказывается и то, что, при всей своей внешней строгости и даже суровости, Борис Николаевич - человек скорее доверчивый, особенно в отношении людей, с которыми он близок. Он не может помыслить, что его иногда просто вводят в заблуждение. Иногда, но далеко не всегда, его выручала осторожность, интуиция. И тогда он медлил, откладывал решение, отчего со стороны создавалось впечатление бездеятельности. Отсюда же и привычка брать тайм-аут. Это не значит, что во время этого перерыва президент перемывал горы интеллектуальной руды. Как правило, он просто ждал, когда прорежется "внутренний голос" и подскажет собственное решение. Но доверчивость или соблазн чудесного успеха (старая русская болезнь: "По щучьему велению, по моему хотению, а ну, сани, бегите в гору сами") иногда брали верх. У ответственных политиков более жесткий хлеб, чем у гонцов, которые "заскакивают" к президенту с благой вестью.
      Сложности, которые испытывал в своей работе с президентом, например, С. А. Филатов, связаны с его политической честностью. Его работу можно сравнить с работой муравья. Она малозаметна, лишена театральной эффектности, но именно такими усилиями строится государство.
      У президента, кстати, всегда было четкое сознание того, что он занимается восстановлением и строительством России. Иногда это приобретало форму внешнюю - как, например, его решение восстановить в Кремле Красное крыльцо или два необыкновенной красоты дореволюционных зала в Большом Кремлевском дворце, которые были разрушены по указанию Сталина для того, чтобы на их месте построить помпезный и скучный зал заседаний Верховного Совета СССР. Отсюда же и настойчивое стремление Ельцина вернуть стране традиционный герб с двуглавым орлом и создать достойный истории российский гимн.
      Изначально Ельцин не любил помпезных мероприятий. Как многие русские, он предпочитал, что называется, "посидеть" в простой скромной обстановке в небольшой компании, за простым столом, в лесу, в палатке на берегу реки. Любил нехитрую задушевную беседу и был большим мастером сам вести ее.
      Но понимание того, что он представляет великую Россию, вынуждало его и на торжественную "поступь". И тогда он требовал, чтобы все было обставлено с достоинством и величием, которые подобают Кремлю. Со временем он привык к этому и стал уделять чрезмерное внимание помпезной ритуальности. Здесь, кажется, была переступлена некая грань. Начиналось это, как всегда, с мелочей. Руководитель Президентского оркестра написал так называемые "Президентские фанфары" - помпезное псевдоторжественное сочинение "на выход президента в торжественных случаях". Это было совершенно излишне, так как благодаря своему хорошему росту, умению держаться, спортивной стати президент и без "спецмузыки" выглядел импозантно.
      Можно было бы ожидать, что он пресечет эту инициативу и изначально проявит свое отношение к скрытой форме лести. Но Борис Николаевич не сделал этого, следовательно, косвенно одобрил. В былые времена при царских выходах звонили в колокола, но специальных "фанфар" и од не сочиняли. Я не помню, чтобы такого рода ритуалы были приняты в других президентских республиках.
      Приемы в Грановитой палате были предметом его особых забот. Он сам просматривал списки гостей, сам утверждал меню. Он благословил создание Президентского оркестра, который исполняет государственные гимны во время официальных встреч, а в более скромном составе играет во время обедов в Грановитой палате.
      По характеру, по воспитанию Борису Николаевичу изначально была свойственна простота. В первые годы своего президентства он сам ощущал дискомфорт от навязываемой ему помпезности. Но дело в том, что художественный вкус не самая сильная сторона Ельцина. У президента большой внутренний такт, у него развита, если так можно сказать, "культура сердца". Но представления о том, что истинно красиво, а что является красивостью, у него нет. Он вырос и сформировался в большом, "жестком" городе в атмосфере "партийной эстетики", где был, конечно, свой стиль. В этом стиле выдержаны Дворец съездов в Кремле, Новый Арбат, в какой-то степени нынешний Белый дом. Да и вообще партийная работа, которая в значительной мере формировала Ельцина, предполагала общение с полями, фермами, заводами, стройками и, как некую "нагрузку", - с искусством. Помощникам президента стоило немалого труда уговорить его посетить музей, театр, выставку. Его музыкальные вкусы не выходили за пределы любви к народной песне, и его трудно представить на концерте в Большом зале Консерватории.
      Теоретически он понимал, что красота необходима, но отсутствие вкуса вынуждало его пользоваться чужими советами. И порой это приводило к таким сомнительным "творениям", как бывший кабинет президента, представлявший смесь русского классицизма с итальянским барокко. Весьма аляповато и безвкусно выглядит и его загородная резиденция в Завидове. Но он очень гордится ею и охотно показывает своим почетным гостям. Обычно ее не показывают по телевидению. И правильно делают. Президент крайне неестественно выглядит в этих интерьерах. При всей их внешней помпезности они "дешевят" его.
      Грановитая палата, в которой чувствуется скрытая мощь и глубина российской культуры и государственности, напротив, очень соответствует его стати. С удовольствием вспоминаю, как торжественно и достойно Ельцин принимал здесь английскую королеву Елизавету Вторую. К этому приему он готовился особо. Ведь это был первый визит британского монарха в Россию после революции. Это было признание того, что Россия вернула себе не только политический, но и нравственный статус. Впервые во время торжественного обеда в Грановитой палате и сам президент, и все помощники были одеты в смокинги, что придавало процедуре особую торжественность. Когда мы один за другим подходили вначале к королеве, а затем к президенту, его глаза смеялись. Он как бы говорил с иронией: вот ведь как вырядились, чертовы дети!
      Объездив, наверное, два десятка стран вместе с президентом - от Китая на Востоке до Канады на Западе,- скажу не без удовлетворения: нигде так вкусно не готовят и так щедро не кормят, как в Кремле. У иностранцев, вероятно, просто животы трещат, но ведь едят, не пропуская ни одного блюда. Доминирует, конечно, русская кухня.
      А вот вина, как правило, плохие. Французские или итальянские тонкие вина на президентских приемах не подают, и, наверное, правильно делают. Но свои хорошие вина оказались за границей, в ближнем зарубежье. Запасы же кончились. Когда в кремлевских подвалах еще оставались запасы от щедрот Советского Союза, подавали прекрасное молдавское каберне. Но потом и оно кончилось. Разливают красное с экзотическим и претенциозным названием "Царское". Но это порядочная дрянь. Кто его придумал, я просто не знаю. Того, кто убедил президента, что это хорошее вино, я бы заставил пить уксус. Хорошо, что снова стали подавать водку. В 1992 году, когда я только начал работать в Кремле, водку не подавали - видимо, по энерции трезвенных лигачевских времен. Впрочем, всегда можно было "мигнуть" знакомому официанту, и он, спрятавши бутылку под хрустящую салфетку, нальет стопочку-другую. Благо, что закуска, будто специально изощрена под графинчик "беленькой". Приведу для примера одно из сохранившихся у меня меню от 22 мая 1992 года по случаю визита в Москву Леха Валенсы:
      Ассорти рыбное
      Ростбиф фаршированный хреном со сливками
      Солянка из осетрины
      Суп-крем из спаржи
      Севрюга запеченая брошет
      Филе птицы, фаршированное яблоками
      Пломбир сливочный с орехами
      Фрукты, чай, кофе, конфеты
      В связи с этим обедом у меня, кстати, сохранилось одно малоприятное воспоминание от визита польского президента. Не только у меня, но и у других помощников. Неприятное ощущение началось еще во время переговоров, когда Лех Валенса с бросающейся в глаза грубой настырностью повел политическую атаку на Ельцина. Я видел немало жестких "переговорщиков", которые бились за каждую фразу коммюнике. Но при этом всегда соблюдался корректный тон. В манере Л. Валенсы была какая-то нахрапистость, некая, я сказал бы, базарность и мелочность. Ему непременно хотелось обскакать русских. Он явно рисовался перед собственной делегацией.
      Сам Ельцин довольно жесткий переговорщик, всегда знающий последний предел уступке или компромиссу. Но манеры польской делегации просто шокировали его. Потребовалась вся его выдержка, чтобы не дать понять, что он глубоко оскорблен нахальством польской стороны. Вознамерившись поиграть словесными мускулами перед Ельциным, Лех Валенса нанес себе серьезный ущерб. Надо сказать, что о поляках и о польском этикете у нас было иное представление.
      У меня, признаться, был большой соблазн хоть как-то намекнуть на неприемлемость такого способа общения с партнерами в пресс-коммюнике. Но президент не любил выплескивать свое неудовольствие на публику. Я придумал фразу о разговоре "двух крутых мужчин", которая очень понравилась журналистам и обошла всю мировую прессу. Но никто так и не расшифровал, что за ней стоит.
      Совершенно так же Лех Валенса держал себя и во время визита Ельцина в Польшу, даже не считаясь с тем, что положение хозяина обязывает хотя бы к формальной вежливости. Особенно неприятно было то, что во время приема в загородной резиденции Валенса откровенно пытался споить Бориса Николаевича. Официант, стоявший за спиной у Ельцина, по знаку Валенсы все время подливал Борису Николаевичу водки "до краев". При этом произносились всякого рода лихие, насквозь фальшивые тосты, за которые как бы положено пить до дна. Все это было похоже на провокацию. Я сидел неподалеку от президента и со страхом наблюдал за исходом этого странного поединка. Мы переглядывались то с шефом президентского протокола В. Н. Шевченко, то с первым помощником В. В. Илюшиным, который очень болезненно переживал такого рода ситуации, и, что называется, считали каждую выпитую рюмку. Мне так и хотелось подсказать: да закусывай же, закусывай, Борис Николаевич! Но беда в том, что Ельцин относится к тому типу людей, которые мало едят даже при серьезной выпивке. Расчетливый же Валенса отнюдь не забывал про свою тарелку. Конечно, это не тот случай, когда с гордостью хочется сказать "наша взяла". Но тем не менее Борис Николаевич оказался покрепче польского президента.
      В отношении праздников очень светлое воспоминание осталось от посещения президентом Троице-Сергиевой Лавры. Была торжественная служба, потом Патриарх и президент вместе трапезничали. Умелые монахи соорудили стол и для нас, нескольких помощников, приезжавших с Борисом Николаевичем. Вино было много лучше кремлевского, а о пирогах я уж и не говорю. Монашенки потрудились на славу Очень интересно было видеть этих двух людей вместе главу церкви и главу государства. При огромном различии - и внешнем, и внутреннем - в них есть что-то общее. Мне кажется, что это общее - глубокое и очень интимное ощущение своей принадлежности и подвластности России: ее традициям и истории, ее радостям и горестям. Мы, помощники Ельцина, всегда радовались этим встречам. На президента Патриарх всегда оказывал благотворное воздействие. Ельцин высоко ценил слово и благословение Патриарха. Напутствие Патриарха беречь здоровье всегда звучало очень искренне.
      Кажется, никто не обращал на это внимания, но у Патриарха и у президента очень похожие глаза: небольшие, но с очень интенсивным и твердым взглядом. Глаза проницательных людей. Правда, у Ельцина взгляд пожестче, похолоднее.
      В окаянный 1993 год было мало светлых праздников и много темных, грешных будней. Перед началом Великого поста Патриарх Московский и Всея Руси Алексий II обратился с посланием к "Архипастырям, пастырям и всем верным чадам русской православной церкви". По сути дела, это было обращение к народу.
      "Народ наш, некогда благочестивый и верный Господу, потерял способность "различать духов", утратил нравственные ориентиры. Леность и греховная гордыня, увлечение безнравственными зрелищами и культом насилия, аморальный климат в политике и экономике поработили многих из нас... В спорах о будущем государств, в которых мы живем, в поисках путей управления ими многие из нас ожесточились, потеряли терпимость, стали унижать и оскорблять друг друга, упиваясь собственной мнимой правотой..."
      Эти слова Патриарха с поразительной точностью отражали тогдашнее политическое и нравственное бытие страны.
      Непримиримая оппозиция на удивление быстро оправилась от шока в связи с запрещением Фронта национального спасения. Грозный указ Ельцина, не подкрепленный действиями силовых структур, оказался, как и многие другие такого рода указы и поручения, "бумажным тигром". Противники это быстро уяснили и вновь пошли в атаку.
      Перед лицом огромных экономических трудностей, в отсутствии хотя бы маленьких признаков стабилизации, в которых можно было бы черпать надежду и силу, президент заколебался. Им овладевали сомнения. Нет ли ошибки в выбранном курсе? Нужны ли корректировки? А если нужны, то насколько глубокие? Он был готов идти на уступки, но каждая маленькая уступка только разжигала аппетиты противников реформ. Стараясь нащупать варианты маршрута, Б. Н. Ельцин вел интенсивные консультации, не пренебрегая встречами и с явными ненавистниками. Это была демонстрация его готовности к компромиссу.
      Но, почувствовав колебания Ельцина, оппозиция стала повышать ставки. Ее задача состояла в том, чтобы ослабить команду президента. По Москве поползли слухи о серьезной перетасовке кабинета. Эти слухи были крайне вредны, так как вносили неуверенность и нервозность в ряды сторонников президента. Заметна было, что заколебались даже самые правоверные демократы. Сдали нервы у тогдашнего советника по политическим вопросам Сергея Станкевича. В конце ноября он прислал президенту аналитическую записку, в которой обосновывал необходимость "стратегического поворота в осуществлении российских реформ". Президенту предлагалось начать поиск новых стратегических союзников. "Радикальные демократы уже не могут быть опорой Президенту, а центристы пока не стали такой опорой, - писал С. Станкевич. - ...Крайне опасно и пагубно намертво связывать имя и престиж Президента с данным или каким-то другим правительством". Станкевич предлагал "побороться за Верховный Совет". Эта его позиция, кстати, предопределила и его будущую двойственность при обострении конфликта президента с парламентом.
      В записке было немало справедливых наблюдений: что непримиримая оппозиция и, в частности ФНС, питается отрицательной энергией общества; что влияние движения "Демократическая Россия", бывшего опорой первого реформаторского кабинета, резко сократилось; что лишь около половины граждан поддерживают саму идею реформ.
      Несмотря на справедливость этих констатации, записка оставляла впечатление паники в семействе демократов. Надо было затормозить распространение таких настроений, и в конце ноября пресс-служба сделала заявление о том, что "слухи о масштабе кадровых перемен, якобы грядущих в преддверии Съезда народных депутатов, не имеют оснований". Пришлось в очередной раз опровергать и неизбежность отставки А. В. Козырева.
      Большую пищу для разговоров о кадровых перетрясках дала встреча Б. Н. Ельцина с представителями "Гражданского союза", на которой присутствовал и А. В. Руцкой. В отношении самого президента его лидеры демонстрировали показную лояльность, хотя за стенами Кремля позволяли себе колкости. Николай Ильич Травкин в свойственном ему балагурском тоне заявлял, что "президент затрахал Россию". Стремясь поднять свои шансы на широкое участие в обновленном правительстве, лидеры "Гражданского союза" явно завышали свои возможности влиять на исход Съезда. Они убеждали Б. Ельцина, что контролируют до 40% народных депутатов. "Гражданский союз" предлагал себя в качестве основы коалиционного правительства. Намекали на возможность посредничества с Хасбулатовым. И почти все жаловались на прессу: шельмует, дескать, "Гражданский союз". Очень мягко, бархатно выступил А. И. Вольский. Лейтмотив его выступления: "Не надо видеть в нас врагов". В заключение он вручил президенту программу "Гражданского союза", полагая, вероятно, что она могла бы послужить основой программы будущего правительства. Хитроумный Ельцин, сощурившись, спросил: "А нельзя ли интегрировать ее в программу нынешнего правительства?"
      Встреча шла мирно, с открытыми улыбками и завуалированными угрозами. "То, что будет на съезде, зависит от того, что произойдет до съезда", - с тонкой улыбкой говорил один из лидеров "Гражданского союза" В. Липицкий. И неожиданно добавил: "Людей больше волнует, кто уйдет, чем кто придет".
      Это была серьезная промашка, и Б. Н. Ельцин насторожился. Выходило, что "Гражданский союз" волновала не будущая экономическая политика, а поиск жертв из кабинета Е. Гайдара.
      - Кого же предлагаете убрать? - сквозь зубы спросил президент.
      Почувствовав перемену настроения президента, участники встречи заколебались. Говорить или не говорить? Было видно, что список у них есть, но объявить его они не решались. Вольский, Липицкий, Владиславлев принялись с огромным интересом рассматривать собственные руки.
      Не выдержал Николай Травкин. Вероятно, сказалась депутатская привычка - рубить "правду матку" у парламентского микрофона.
      Первым в списке жертв стояли Бурбулис и Полторанин. Дальше пошли менее ненавистные фигуры. В сущности, начался настоящий торг, правда, без участия президента. Он выслушал выступление Травкина, не проронив ни слова. Лицо его казалось каменной маской. Кого же предлагали взамен?
      Вместо Полторанина - Липицкого,
      вместо Шохина - Владиславлева,
      вместо Козырева - Лукина или Воронцова,
      вместо Нечаева - Сабурова либо Кириченко,
      вместо Хлыстуна - Ермоленко...
      На пост министра здравоохранения прочился С. Федоров, министра социального обеспечения - Клочков.
      И конечно (туг все заговорили разом), прежде всего надо убирать Бурбулиса.
      - Почему его так не любят? - простодушно спросил президент. - Умный же человек. - Помолчал. Добавил: - Геннадия Эдуардовича мне отдать трудно. Ну а что с Гайдаром?
      Понимая, что требовать от Ельцина головы Гайдара было бы слишком нагло, все согласились, что Егора Тимуровича можно оставить.
      - Но вы понимаете, что при таких глобальных изменениях в правительстве Гайдар уйдет сам. Нет, Гайдара я не отдам. Гайдар - это попадание в десятку. Лучше мы не найдем, - отрезал президент.
      Встал вопрос, что сказать о встрече прессе. Решили остановиться на обычных размытых формулировках: прошла в конструктивном духе, сверили позиции. Участников встречи беспокоило, чтобы их кадровые предложения не попали в печать. Ельцин посмотрел в мою сторону, сделав знак головой.
      В этот же день я подготовил сообщение. По поводу кадров там упоминалось лишь о том, что "со стороны "Гражданского союза" был предложен ряд желательных, с их точки зрения, кадровых вариантов компромиссного характера".
      Однако на следующий же день в прессе был опубликован весь список их кандидатов на министерские посты. Я созвонится со знакомыми журналистами и выяснил, что информацию дали сами участники встречи с президентом. Причина их разговорчивости была ясна: "Гражданский союз" хотел показать, что президент вступил с ним в прямые переговоры по формированию нового кабинета министров. Это вполне соответствовало известной тактике лидеров "Гражданского союза" - всеми доступными способами набивать себе цену.
      Б. Н. Ельцин был крайне недоволен оглаской фамилий. Его было легко понять: создавалось впечатление, что за спиной правительства и Гайдара он вступает в закулисную сделку с оппозицией.
      - Разъясните им, что я в торг не вступал, - раздраженно сказал он.
      Причина президентского гнева была вполне объяснима. В последующие дни в прессе поднялся большой шум по поводу того, что Ельцин "сдает" команду Гайдара. Естественно, я информировал его о реакции прессы. Президент не без пристрастия расспрашивал меня, откуда произошла утечка. Ведь на встрече с лидерами "Гражданского союза" кроме В. Илюшина и меня с президентской стороны никого не было. В. В. Илюшин умел молчать как могила. Стенографистки были дамами в высшей мере дисциплинированными. Мне пришлось, в сущности, оправдываться, и у меня не было уверенности, что Бориса Николаевича удовлетворили мои объяснения.
      В результате заявление пресс-секретаря получилось резким, может быть, даже излишне резким.
      "...Б. Н. Ельцин выслушал кадровые предложения, прозвучавшие в ходе встречи, в качестве информации. Ни в какое обсуждение кадровых вопросов президент не вступал... Во имя политической стабильности в стране президент готов к диалогу, к поиску разумных компромиссов. Вместе с тем он крайне удивлен "кадровыми аппетитами" отдельных лиц и решительно отвергает стилистику "политического торга".
      Возникшая ситуация нанесла ущерб имиджу "Гражданского союза". Пресса довольно язвительно писала о его кадровых предложениях. В целом же ситуация еще раз высветила свойственную этому объединению самоуверенность, готовность к политическому "блефу".
      Однако, несмотря на опровержение пресс-службы, подозрения относительно закулисной сделки оставались. Полемика в прессе продолжалась. Демократы были крайне встревожены. В пресс-службе не переставая звонили телефоны. Вопросы задавали малоприятные, иногда злые. Ну что, сдаете своих? Президент сломался? Борис Николаевич возвращается в КПСС? Какой номер партбилета у него будет?
      Особой остроты тревога достигла к концу ноября, когда президент обнародовал два болезненных для него решения: об отставке Г. Бурбулиса и М. Полторанина. Отставки последовали залпом, с разрывом в один день.
      Обеспокоенность интеллигенции приобрела такой масштаб, что в своем выступлении на Конгрессе интеллигенции, который проходил в Москве в самом конце ноября, президенту уже самому пришлось сделать разъяснение.
      "Да, должен признать - пошел на ряд компромиссов, но они носят не стратегический, а тактический характер. Они не являются односторонними уступками. Да, президенту иногда приходится принимать нелегкие решения... Задача, которая стоит передо мной, - сохранение, а не разрушение команды".
      Стремясь поддержать оптимизм в обществе и не дать демократам "скиснуть" под натиском оппозиции, Б. Н. Ельцин развил в эти дни энергичное пропагандистское наступление. Помимо Конгресса интеллигенции, он выступил на Форуме сторонников реформ, провел встречу с группой главных редакторов. Незадолго перед этим была проведена встреча с руководством телевидения и радио.
      Все это позволило "сверить часы", да и просто по-человечески объясниться. И не случайно И. Н. Голембиовский обронил многозначительную фразу: "Мы верим президенту, но мы хотим его понимать".
      Разговор с главными редакторами и руководством радио и телевидения был крайне полезным; и своевременным. Фактически на этих встречах была достигнута стратегическая договоренность о взаимодействии президента и прессы в отношении Хасбулатова. Здесь же президент принял окончательное решение о создании Федерального информационного центра (ФИЦ) во главе с М. Полтораниным. ФИЦ на поверку оказался временной и искусственной структурой, но в дни решающих схваток с Советами сыграл свою роль. Не случайно позднее, проиграв в противоборстве, Хасбулатов сетовал на журналистов, жалел, что не смог вовремя прибрать их к рукам.
      В те дни все было обострено до предела. Из обоих лагерей сыпались резкости и взаимные обвинения. Временами полемика достигала такой остроты, что, казалось, дальше уже некуда. Когда известный писатель и член Президентского совета Юрий Карякин в одной из телевизионных передач публично назвал спикера парламента Р. Хасбулатова лжецом и хамом, даже мне, любителю "словесной заточки", показалось: это слишком, перейдена опасная грань. Но сколько же резкостей, подножек и предательств было еще впереди. Впереди был еще октябрь 1993 года.