Глава 3

Август де Марья несколько изменился за прошедшую неделю. Он сидел за столом в небольшой комнате, выделенной ему в отеле де Билль и был очень занят, изучая донесения. Он до того увлекся, что не заметил чернильного пятна на обшлаге сюртука. Кончики усов у него немного обвисли. Он, по-видимому, старался навести порядок в городе.

Наконец наступило некоторое затишье, и Август де Марья сказал секретарю:

— Передайте заинтересованным людям, что до сих пор ничего не слышно о корабле, следующем из Квебека. Кроме того, его превосходительство заболел, и, возможно, пройдет некоторое время, прежде чем он возвратится обратно. А теперь впустите англичанина.

Англичанина привели из камеры, расположенной неподалеку от комнаты начальника военной полиции. Это был человек с довольно невыразительным лицом. На шее у него висела медная цепочка.

— Мсье, — сказал узник, — у меня расстроится здоровье, если я буду сидеть в этой камере. Я нахожусь там уже пять дней. Камера размером напоминает гроб, и я превратился в скелет, а через два дня от меня вообще ничего не останется. Проверьте камеру, мсье, и вы поймете какая там стоит вонь!

— У нас нет места, и мы не заботимся о том, чтобы создавать удобства для преступников, — заявил де Марья. — Зачем вы прибыли в Новый Орлеан?

— Я мирный человек и торгую с индейцами. Наши страны перестали воевать, если я не ошибаюсь, так почему же меня задержали?

Новый начальник просмотрел лежащие перед ним бумаги.

— Ваше имя?

— Мелвин Джек Аду, мсье.

— Вы — лжец и мошенник! У меня перед глазами имеется ваше дело, и в нем записано, что ваше настоящее имя — Джек Беддоуз. Вы заявляете, что являетесь морским капитаном, но на самом деле никогда не командовали кораблем.

— Погодите, мсье! Человек часто называет себя по-другому в этих местах. Я знаю многих людей, которые постоянно меняли свое имя, и в этом нет ничего особенного. Что касается звания капитана, то у меня было небольшое суденышко, правда, тихоходное. Но если вы имели лодку и плавали на ней, вы с полным правом можете называться капитаном, и никакие адмиралы в мире не отберут у вас это звание. Конечно, лодка была ну-у-у… очень маленькая, — он помолчал, а потом хитро подмигнул. — Действительно, мсье, это была малюсенькая лодочка!

Начальник полиции долго не сводил с него испытующего взора, затем резко ударил кулаком по столу и начал напевать по-английски: «Разве ты не обещал на мне жениться?»

Задержанный выпрямился и весело ухмыльнулся. Вдруг он хлопнул себя по ляжке и нараспев проговорил: «Я женюсь на тебе, потому что я не священник!»

Де Марья неприкрыто обрадовался, и англичанин понял, что попал в ловушку. Он сразу испугался и засмущался.

— Так-так! — заявил начальник полиции. — Парень, ты выдал себя, и мне все ясно, что ты промышляешь с пиратами Багамов. Об этом же говорится в твоем деле. Ты действовал заодно с убийцей и злодеем Джеком Рекхемом, когда он захватил корабль, после того, как получил помилование английского короля и пообещал распрощаться с морским разбоем. Этот Рекхем больше известен под прозвищем Ситцевый Джек, потому что у него есть отвратительная привычка — ну, просто варварство! — скидывать с себя одежду и сражаться в грязной пропотевшей ситцевой рубашке и подштанниках! Эти противные детали имеются в сообщении, которое я только что получил. Песня о священнике использовалась во время захвата судна и служила сигналом для нападавших, что Ситцевый Джек был на борту…

— Мсье, конечно, я себя выдал! Но мы тогда так повеселились!

— Тебя поймали позже, — продолжал читать де Марья, — и судили в Кингстоуне…

— Судили, мсье? Нас приковали к ограждению цепями по рукам и ногам, и каждый раз, когда кто-то из нас открывал рот, судья начинал вопить, что не позволит таким, как мы, оскорблять королевский суд. Как только один валлиец по имени Джонс, но мы его называли Теффи Мустард, попытался что-то сказать, они надели нам на головы мешки. Я чуть не задохнулся. Мсье, разве можно это назвать судом?

— Тебя осудили и приговорили к повешению! Но тебе и еще двум мошенникам удалось удрать. Остальные, как мне кажется, были повешены.

— Ваша правда, — радостно подтвердил англичанин. — Мсье, почти все они получили по заслугам, — они были плохими людьми.

— А ты явился сюда, — де Марья сложил бумаги и спрятал их в ящик стола. — Если мы отошлем тебя обратно, тебя сразу вздернут. Тебе это известно?

— А то! Прекрасно известно! Но вы не доставите им такое удовольствие. Этим английским губернаторам, их судьям с сальными париками и толстозадым владельцам кораблей, оплакивающих потопленные нами лодки! Нет, мсье, вы — настоящий француз!

— А ты — пират и галерник! Наверно, мсье де Бьенвилль решит, что тебя следует повесить, и этот жест станет примером для всех нарушителей закона. Я собираюсь предложить построить виселицу на пляс д'Арме, и ты там станцуешь джигу на глазах у всех!

Наступила тишина. Заключенный, опустив голову, нервно переминался с ноги на ногу. Де Марья пристально глядел на него, поглаживая пальцами кончик носа.

— Есть единственная возможность, — наконец проговорил начальник полиции. — Имеется одно деликатное дельце. Оно весьма опасно, должен тебя предупредить. Если ты попытаешься его выполнить…

— Да, мсье, разумеется! — с надеждой воскликнул заключенный. — Я его выполню.

— Тебе не интересно узнать, в чем оно заключается? Ты не станешь сомневаться или торговаться со мной?

— Мсье! Перед вами покорный ягненок! Я, не моргнув глазом, оскальпирую индейца или перережу горло белому человеку, если вы пожелаете этого!

— Ты знаком с испанцем по имени Дон Мигуэль? Мне кажется, что это его прозвище.

— Я о нем слышал. Он — дурной человек, мсье.

— Его настоящее имя — Мунуэль Санчес Мария Лопес. Я с тобой согласен, он действительно плохой человек. Сейчас он в Новом Орлеане и согласился принять участие в деле, о котором я упомянул. Вы с ним оказались примерно в одном положении. Он станет командовать тобой.

— Куда мы отправимся, мсье? Де Марья пальцем указал назад.

— Вверх по реке, в одно индейское племя. Как я уже сказал, это опасное предприятие. Но ты торговал с индейцами и знаешь, как с ними можно сладить.

— Мсье, я солгал! Я никогда не имел дело с индейцами. Я — моряк и ходил по морям. Мне противны индейцы.

— Тогда, — решительно заключил де Марья, — мы тебя отошлем обратно в Кингстоун, и тебе придется поплясать в петле. А возможно, мы без лишних слов повесим тебя прямо здесь!

Вновь воцарилось молчание. Заключенный смотрел на враждебное лицо человека, сидящего за столом, в надежде уловить признаки сочувствия, но ничего не увидел. Он вздохнул, снова переступил с ноги на ногу, вытер пот и сдался.

— Мсье, я все сделаю и отправлюсь с этим испанцем. Я боюсь индейцев, но больше всего я боюсь виселицы. Это отвратительная смерть, мсье, помереть на виселице!

— Ступай в камеру, — приказал де Марья, — я тебя отпущу утром и дам соответствующие указания. Надеюсь, у тебя хватит ума не болтать лишнего? Если обронишь хоть слово, то станешь мечтать о том, чтобы тебя повесили!

— Мсье! Я буду вести себя тихо, как мышка, удравшая из лап кошки!

Август де Марья был доволен. Когда заключенного отправили обратно в камеру, он принялся расхаживать взад и вперед по небольшому кабинету, время от времени покачивая головой и улыбаясь.

«Его королевское высочество только проанализирует существующую здесь обстановку и сразу поймет, что Луизиана не принесет никаких доходов в течение ближайших тридцати лет, — размышлял он. — Но он сюда не приедет, и поэтому мы должны сообщить ему правду каким-то иным путем. — де Марья торжественно подкрутил усы. — Я это сделаю одним ударом. — Он остановился перед треснутым зеркалом на стене и поправил галстук. — Это будет мастерский удар и быстрая атака. Они нападут ночью и отправятся вверх по реке до того, как войска будут готовы дать им отпор. Если убьют важную персону или возьмут ее в плен, вся Франция начнет возмущаться тем, как идут дела в этой проклятой колонии. — Начальник полиции стал перебирать имена возможных жертв. — Священник? Нет, публике надоели истории о мучениках-священниках. Нам надо придумать нечто поновее. Красивая женщина? Где тут найдешь красивую женщину? Может, банкир Жуве и его жена? Мсье де Балне? Губернатор?»

Он щелкнул пальцем и утвердительно кивнул.

«Наверно, все-таки банкир. Мне кажется, нам не составит труда провернуть это дельце. Когда мы его освободим, он поднимет такой шум, что разнесется по всей Франции. Да, так оно и будет!»

Де Марья уселся в кресло и начал обдумывать инструкции, которые он на следующий день передаст агенту.

«Этому дурному англичанину нельзя доверять. Но, с другой стороны, он — продувная бестия, и путь домой ему заказан. Испанцы будут только рады под любым предлогом повесить англичанина, и ему, конечно, тоже нет к ним дороги. У него появится спасение. Если только он выполнит мои приказания. Я думаю, Джек Мелвин, или, как бишь его, может мне пригодиться».

Он стал писать мелким аккуратным почерком на крохотном клочке бумаги, довольно улыбаясь и кивая, и это значило, что у него возник план нападения индейцев.

Де Марья все еще писал, когда послышался стук в дверь. Начальник полиции убрал в карман жилета исписанный листок бумаги, а потом сказал:

— Войдите!

Это был один из его помощников.

— Они уже здесь, и оба безумно злы, как кошки с обожженными хвостами!

Де Марья быстро поднялся.

— Дугест и Броссар?

В город постоянно прибывали поселенцы, и из-за этого возникали огромные проблемы. На улице часто завязывались драки. Женщины оскорбляли друг друга при встречах, а дети продолжали ссоры взрослых. Администрации непрерывно приходилось заниматься размещением людей, потому что скученность служила причиной многочисленных конфликтов. Ярким примером тому были отношения между Жюлем Дуге-стом и Антуаном Броссаром и их семьями.

Дугесты приплыли из Руана на первом корабле, а Бросса-ры прибыли на последней лодке и были вынуждены делить крохотную сараюшку. Места там было мало, а семьи большие, и первые нарушения приличий начались уже через два дня. Воцарилась ненависть, посыпались угрозы и оскорбления. Главы семейства часто устраивали потасовки, хотя люди видели, что там было больше шума и криков, чем физических побоев. Отношения обострились после того, как было решено сселить оба семейства, и вся община разделилась на союзников Дугеста и тех, кто был на стороне Броссара.

— Да, мсье, — помощник покачал головой. — Сначала я решил, что нас ждут неприятности. У Броссала был нож, и он заявил, что не желает находиться под одной крышей с Дугестом. Я отобрал у него нож, сильно отругал обоих и повел их к вам. По улице за ними следовал народ. Наверно, более ста человек тащились за нами, когда мы шли по площади. Все остались на улице.

— Боюсь, все камеры заняты, — сказал де Бьенвилль.

Он открыл заднюю дверь и вошел в темный и узкий проход, с одной стороны которого находились те самые камеры, которые так не понравились англичанину. Они шли в два яруса — по пять камер в каждом. Все камеры были два фута высотой, два с половиной фута шириной и шесть футов в длину. Люди высокого роста не могли в них выпрямиться. Перед камерами были укреплены решетки. Камеры никак не вентилировались и стояла такая ужасающая вонь, что начальник полиции быстро прижал к лицу надушенный платок.

— Как я и думал, — сказал он, заметив бледные лица, глядящие на него сквозь решетку, — в каждой клетке сидит счастливая птичка. Фу! Здесь воняет, как в сортире рынка рабов или в лежбище диких зверей! Отвратительно!

Он стремительно возвратился к себе в кабинет и так сильно захлопнул за собой дверь, что дверная рама задрожала. Зеркало упало на пол и разлетелось на куски. Начальник полиции возмущенно заметил:

— Господи, в каком месте может оказаться французский джентльмен!

Де Марья понимал, что его популярность, которую в колонии он завоевал красивыми костюмами и прекрасными манерами, начала испаряться из-за того, что он стал энергично насаждать законы. И молодой человек решил, что пришло время потешить поселение спектаклем.

— Жозеф, — обратился он к помощнику, — у нас нет места для этих двух смутьянов, которых вы привели сюда. Гм-м-м… Что же нам с ними делать? Я вам скажу. Мы их сегодня станем судить так, чтобы этот процесс стал для многих примером! Суд состоится на площади, чтобы там могли собраться все жители Нового Орлеана и выяснить, на чьей они стороне. Вы увидите, это им очень понравится, и они признают, что именно так должно вершить правосудие. Жозеф, отправляйтесь немедленно к мсье де Балне. В отсутствие его превосходительства, он будет председательствовать на суде. Передайте ему, что несмотря на жару, он должен надеть парик и мантию.

Мсье де Балне недовольно согласился с тем, чтобы все население города присутствовало на процессе. Он надел на голову парик с самыми длинными локонами, которые только видели в Новом Орлеане, красивую мантию с горностаевым воротником и уселся на скамью в северной части пляс д'Арме. И тут же заметил судебному исполнителю:

— Боюсь, что здесь будет постоянно стоять шум, и нас могут прерывать… Вам придется проявить твердость. Звоните в колокольчик и объявите, что суд переносится внутрь здания, если начнутся беспорядки.

— Внутрь? — судебный исполнитель был огорошен подобной идеей. — Мсье, в городе нет такого помещения, где могли бы уместиться хотя бы одни свидетели. Вы себе представляете, как жарко будет в помещении?

— Но здесь собралось слишком много народу, и мы должны попытаться установить порядок, — заметил де Балне.

Судебный исполнитель оглядел площадь.

— Все уже тут, кроме Филиппа Жирара и его помощника. Мсье де Балне не очень интересовался делами поселения и был удивлен подобной осведомленностью:

— Вы говорите о низкорослом мужчине, у которого, как мне кажется, стеклянный глаз?

Судебный исполнитель кивнул, и судья продолжил:

— Значит, их тут нет? Интересно, почему только они из всего населения Нового Орлеана не пришли сюда?

— Они очень заняты, — им нужно закончить дом для мсье де Марья и его невесты. Если только она когда-нибудь приедет в Новый Орлеан.

— Нам всем очень жаль, что невеста мсье де Марья никак не приедет сюда. Корабль должен был давно прибыть, и теперь следует признать, что его, видимо, вообще не будет, — он глубоко вздохнул. — Я уверен, что у всех пассажиров этого несчастливого судна был хотя бы один родственник или друг. Я также убежден, что все волнения в городе, ссоры, драки, крики, вопли и нарушение законов вызваны напряжением, в котором живут бедные люди.

И словно в подтверждение слов милейшего де Балне раздался грубый крик с требованием начать наконец суд. В тот момент вывели вперед двух обвиняемых, которые мрачно и злобно глядели друг на друга, на судью и на народ. Их поместили по разным сторонам скамьи.

Люди должны ощущать важность события, — решил мсье де Балне, оглядываясь с суровым видом, однако на толпу его взгляд не подействовал. Отсутствие уважения к суду проявилось, как только начали задавать вопросы Жюлю Дугесту. Он не отвечал, а продолжал обвинять Броссара. Тот, в свою очередь, не оставался перед ним в долгу. Если зрителям казалось, что они не очень сильно оскорбляют друг друга, они начинали им помогать. Ругань и оскорбления становились все изощреннее.

— Он первый меня ударил, господин судья.

— Вранье. Я даже не защищался, пока он меня не ударил три раза.

— Он отдал все мясо из супа своим детям, мы с женой следили за этим пройдохой.

— Ты сам — мошенник и врун. Ты украл серебряную монету из кошелька моей жены.

— Жалкий трус, ползающий на брюхе! Я боялся оставлять с тобой свою жену и моих дочерей.

— Змеиное отродье!

— Дерьмо шелудивого пса!

Людям показалось мало судилища, устроенного над этими драчунами, и тогда один из поселенцев ступил вперед и стал критиковать порядки в колонии и жаловаться на то, что их фальшивыми обещаниями выманили из дома и привезли сюда.

— Нам все наврали, но это не самое худшее, потому что нам нечего есть, а ведь имеются запасы пищи. Скажите, господин де Балне, нас привезли сюда, чтобы мы умирали с голода?

Из толпы раздался еще один голос.

— Зачем в город пригнали столько местных рабов? Для них нет работы и не будет до тех пор, пока мы не получим те самые поместья, которые нам посулил король. Работ здесь сейчас настолько много, что когда-нибудь снова повторится Лашин! Утром нам перережут глотки во сне!

— Господа! — протестовал судья. — Мы сейчас не судим его наихристианнейшее величество и его королевское высочество регента!

В этот момент какое-то каноэ причалило у площади. С него спрыгнул человек и стал быстро пробираться сквозь толпу. Собравшиеся были настолько раздражены, что не обратили внимания на прибывшего, пока он не начал что-то шептать на ухо мсье де Балне. Вскоре люди почувствовали, что случилось что-то важное, и на площади воцарилась тишина.

Судья медленно поднялся.

— Господа и друзья! — воскликнул он взволнованно. — Чудесные новости! Корабль из Квебека видели в устье реки!

И тут все словно сошли с ума. Люди кричали, плясали и размахивали руками, обнимались и что-то громко пели. Едва первый порыв радости поутих, они опустились на колени и начали возносить благодарственные молитвы Богу.

Никого не удивило, когда оба врага стали добродушно хлопать друг друга по спине, а их жены обнялись и начали вытирать слезы одним платком. Казалось вполне естественным, что оба семейства, включая и детей, пали на колени и присоединились к молящимся.

Мсье де Балне взглянул на лежащие перед ним две бумажки, в которых было написано обвинение, и в конце каждой написал: «Дело прекращено».

Август де Марья со смешанным чувством воспринял новость. Теперь он наконец-то получит приданое. И не надо больше ломать голову над тем, что предпримет его отец, чтобы заполучить столь необходимые им деньги.

Но облегчение омрачала одна неприятная мысль, — ему придется жениться на глупой провинциальной девице!

Однако когда к нему обращались люди, он им всем мило улыбался. Они со слезами на глазах говорили ему о том, как чудесно, что его невеста не погибла, и теперь их великий роман, который так интересовал окружающих, может быть продолжен.

Глава 4

Несмотря на крики: «Осторожно, вы нас всех сомнете», — друзья, которых Фелисите завела во время этого бесконечного путешествия из Квебека, а потом во время вынужденной стоянки, когда им пришлось зайти на Багамы для ремонта, столпились вокруг нее. Маленькая мадам Пуатра, родившая троих дочерей, когда они проходили мимо Сен-Огастин, а Фелисите и сестра Агнес выступали в роли повивальных бабок, крепко сжала ее руку и сказала:

— Этот красивый молодой человек в прекрасном завитом парике станет ждать вас на пристани. На нем будет надет чудесный камзол с великолепными пуговицами и золотые украшения на подвязках!

Фелисите, увлеченно разглядывая зеленую линию берега с густой растительностью, сквозь которую просвечивала единственная крыша, ответила:

— Да, мадам, он станет меня ждать.

Но девушка не думала об Августе де Марье. Ей вспоминался тот, другой, кто, конечно, станет ее встречать, но у него не будет ни завитого парика, ни золотых украшений на подвязках. Со времени отплытия корабля они не получали весточек из Новой Франции или Луизианы, и она могла только предполагать, как идут дела у Филиппа в новой колонии. Все ли у него было в порядке, процветал ли он и не грустил? Она была уверена только в одном: он будет на берегу поджидать встречи с ней.

Позади себя она слышала крики, разговоры и топот ног. Наконец они прибыли в край с молочными реками и кисельными берегами! Здесь они будут жить богато и спокойно, как было обещано ранее.

— Какое чудесное место — теплое и мирное! — воскликнула мадам Пуатра. — Нам повезло, что мы привезли сюда моих малышек — Фелисите, Агнес и маленькую Флориду!

Фелисите беспокоили сразу две вещи. Первое, она оставалась бледной и усталой после тягот семидневного пути вверх по реке. Значит, она произведет невыгодное впечатление на поразительно модного Августа де Марью. А еще волновало то, как бедняжка мсье де Марес грустно следил за ней. Он был младшим офицером и влюбился в девушку еще до того, как они успели отплыть. Чтобы подольше с ней побыть, он вымолил у капитана командовать первой лодкой, плывущей по реке. Когда их взгляды встретились, молодой офицер тяжело вздохнул и сказал:

— Мадемуазель Фелисите, миг расставания приближается. Через несколько минут вы станете очень счастливой.

Фелисите была не в силах помешать другим пассажирам романически воспринимать ее путешествие. Иначе и быть не могло! Молодая девушка из опасной и холодной страны, более того, сирота, плывет на собственную свадьбу с сыном министра Франции. Все эти детали вызывали у людей улыбку и возвышенные чувства. Многие думали, что ей удивительно повезло, и были уверены, что она считает минуты, оставшиеся до встречи со своим красивым женихом. Она не могла поделиться с ними правдой и была вынуждена улыбаться, поддакивать и играть навязанную ей роль.

— Ягненочек мой, — шепнула мадам Пуатара, — может вам наложить на щеки немного румян? Вам надо хорошо выглядеть во время вашей первой встречи с женихом.

— Я действительно плохо выгляжу?

— Ничего странного, что вы выглядите взволнованной и бледной, — молодая матрона осмотрела серый наряд, выбранный Фелисите для путешествия по реке. Они не имели возможности переодеться. Им даже приходилось спать в одежде, и все выглядели одинаково плохо. И тут Фелисите ничего не могла поделать.

— Если бы вам надеть какое-нибудь из ваших прелестных платьев! Например, голубое с вырезом на груди, отделанное кружевами!

Фелисите продолжала волноваться по поводу того, как она выглядит. Она разочарует жениха при первой встрече. Куда же это годится, чтобы мужчина, с которым ей предстоит прожить всю оставшуюся жизнь, сразу плохо о ней подумал! Но что она может поделать? Она, конечно, не могла нарядно одеваться для плавания на лодке. Ну что ж, Августу де Марье придется принять все так, как оно есть.

— Посмотрел бы он на вас во время танцев, состоявшихся на корабле! Я никогда не забуду, как вы танцевали быстрый танец с этим приятным мсье де Марес.

Лодка подплыла к причалу, и пораженные люди увидели, что поселение сильно напоминает мир на третий день творения, когда Бог назвал твердь землей! Пассажиры могли заметить несколько строений, но больше всего было вокруг брезентовых палаток. Пляс д'Арме был не чем иным, как грязной площадкой. Энтузиазм людей в лодке сразу иссяк, как зерно, просыпавшееся из мешка через незаметную дырку быстрым ручейком.

— На этих улицах мы найдем только грязь, а не золото! — закричал крохотный, похожий на крысу мужчина, у которого тем не менее было пятеро детей. — Нас, как всегда, обманули! Мы поймались на крючок как рыба, заглотнувшая живца! Нас прислали сюда гнить и умирать!

— Прекратите! — приказал офицер, позабыв в тот момент, что его ожидает разлука с Фелисите, и вспоминая о своих непосредственных обязанностях.

Но пока лодка причаливала, подобные разговоры продолжались. Вновь прибывшие погрустнели и недоверчиво разглядывали часовню под брезентовым навестом, грубо сбитые деревянные бараки по краю площади и стоящие повсюду палатки. Все вместе здорово напоминало военный лагерь.

Пассажиры решили, что первой на берег сойдет Фелисите. Она начала спускаться по мокрому трапу на пристань. Мсье де Марес нес ее саквояж, а два матроса с трудом тащили остальной багаж. Эта процессия могла бы выглядеть весьма внушительно, но девушка не переставая думала о своем помятом несвежем платье и растрепанных волосах. «Он решит, что я напоминаю серую мышь», — переживала Фелисите.

Девушка сошла на берег, проследовала за офицером по деревянному настилу, не поднимая глаз, и вышла на утоптанную площадь. Она ожидала услышать дружелюбный голос губернатора, приветствие волнующегося Филиппа и, конечно, приятный голос человека, женой которого она вскоре станет.

Ничего подобного не случилось. С ней вообще никто не заговорил. На площади скопились зеваки, и они потеснились, чтобы дать девушке возможность пройти. Ее пристально разглядывали, проявляя любопытство, и негромко переговаривались. Но она не заметила ни единого знакомого лица. На площади не было даже Поликарпа Бонне!

Сделав несколько шагов, она увидела даму в лиловом наряде с самой модной отделкой. Платье было с обтягивающим талию корсажем, баской и рукавами в виде китайской пагоды. Верхняя юбка была заложена широкими складками, нижние — накрахмалены, а высокие каблуки башмаков — ярко-красного цвета.

Обладая подобным великолепным нарядом, дама казалась очень уверенной в себе. Когда же Фелисите подошла к ней поближе, она увидела, что эта нарядная незнакомка сильно нервничает.

— Вы — мадемуазель Хеле? — любезным тоном поинтересовалась дама. — Мадемуазель, я — мадам Жуве. Вас никто не встретил, потому что я взяла на себя эту честь.

— Вы очень добры, мадам. — Фелисите все еще недоумевала, почему на пристань не пришел один из трех мужчин. Она также никак не могла понять, какое отношение к происходящему имеет мадам Жуве. — Но я ожидала…

— Его превосходительство находится в деловой поездке. Он отправился вверх по реке… По этой ужасной реке, господствующей над нашими жизнями, и он надеялся вовремя вернуться, чтобы вас встретить.

— Наверно, вы слышали, мадам Жуве, — колеблясь, заявила Фелисите, — что я приехала сюда, чтобы вступить в брак. Возможно, мой корабль пришел раньше….

— Нет, мадемуазель, мсье де Марья здесь, — мадам Жуве разговаривала вполне спокойно. — Я видела его несколько минут назад. Но, — она оглянулась, — сейчас я его не вижу. Он назначен начальником полиции Нового Орлеана и, вероятно, занят неотложными делами.

У Фелисите упало сердце. «Он увидел меня и скрылся», — решила девушка.

— Хорошо, что его тут нет. Вы можете отправиться со мной. Благодаря доброте его превосходительства, мы с мужем живем в единственном доме в городе, который удалось достроить. Нам досталась часть дома, — женщина уже не казалась такой уверенной. — Он рассердится, но тут ничего нельзя поделать.

— Мадам Жуве, кого вы имеете в виду? Вы думаете, что мой… мсье де Марья?

— Нет, я говорю про его превосходительство, губернатора. У него были другие планы насчет вас. Но и он, и мсье де Марья сейчас отсутствуют, поэтому я хочу вам помочь, — она тепло взглянула на Фелисите. — Все к лучшему. Вы отдохнете и примете ванну, а потом займетесь собой. Выберете свой самый прелестный наряд и немного нарумяните щечки. И тогда, только тогда мы позволим, чтобы вас увидел мсье де Марья!

Фелисите почувствовала облегчение.

— Вы правы, так будет гораздо лучше. Мадам Жуве недоуменно взглянула на нее.

— Но, милая, где же ваша горничная?

— У меня нет горничной, мадам. В Канаде это… не принято!

— Я забыла. Конечно, у вас не может быть горничной.

Мадам Жуве была удивительно любезна и добра к девушке. Фелисите улыбнулась ей, и мадам взяла ее руки и поднесла к губам.

— Маленькая моя, — выдохнула она. — Вы очень хорошенькая! Ваша улыбка говорит о многом. Что можно ожидать от девушки после такого мучительного путешествия? Если вы пробудете у нас некоторое время, я поделюсь с вами секретами женской красоты, и вы будете прекрасно выглядеть. Выпорхнете на свет божий, как сияющая чудесная бабочка. О мсье де Марья! Он убедится, что ему очень повезло и удалось получить прелестную невесту! Господи, как же он будет поражен!

— Это было ужасное путешествие, — Фелисите была настолько утомлена, что у нее на глазах навернулись слезы. — Последнюю ночь я вообще не спала и думала о том, что случится сегодня. Конечно, я расстроена, что на берегу не оказалось… никого.

Мадам Жуве обняла свою ни о чем не подозревающую дочь, и нежно к ней прижалась.

— Малышка! Вам следует поспать. Мне жаль, но до дома можно добраться только пешком. К счастью, он совсем недалеко отсюда. Можно попросить этого молодого человека, чтобы он помог донести ваш саквояж.

— Мадам! — молодой офицер поспешил выразить свою преданность. — Я был бы счастлив вечно носить вещи мадемуазель!

Фелисите проснулась и, обнаружив, что ее разглядывать пять пар любопытных глаз, решила, что ей снится странный сон. Как вдруг мальчишка лет пяти, напоминавший обезьянку, произнес: «Николетта, она проснулась», — и только тогда Фелисите вспомнила, где находится. Мадам Жуве говорила ей, что в доме живут и другие люди.

Самая старшая среди присутствующих детей девочка твердо сказала:

— Марсель, беги и скажи об этом мадам Жуве. А вы, Ур-бен, Рауль и Сакс, быстро уходите. Мадемуазель не желает, чтобы в комнате находились шумные озорники.

Командовала мальчишками девочка лет двенадцати, и не совсем пришедшая в себя, Фелисите наблюдала, как она зажгла свечу и задвинула простенькие оконные занавески. Она двигалась быстро и уверенно. Потом девочка подошла к кровати.

— Уже стемнело, мадемуазель, и вы, наверно, захотите встать, — она разговаривала, как умудренная жизнью женщина. — Весьма неудобно, если у тебя одни братья.

Спустя некоторое время появилась Мария.

— Я вижу, что вы уже познакомились с Николеттой. Вот и славно. Николетта — милая девочка и хорошая помощница, — она весело покачала головой. — Как же крепко вы спали! Нам следует поторопиться. Мсье де Марья прислал весточку, что будет здесь в половине девятого.

Мадам Жуве попросила, чтобы Николетта принесла таз горячей воды. Девочке пришлось тащить таз по полу — он был слишком тяжелым для нее. Затем Николетта скромно удалилась.

— После моей поездки по реке, — заявила Мария, — я приняла три ванны, прежде чем легла в постель. Иначе я не чувствовала себя достаточно чистой.

Фелисите вытерлась огромным полотенцем и поняла, что вполне пришла в себя и может заняться туалетом. Мария надела на нее льняную рубашку и заметила:

— У меня когда-то была кожа, как у вас, гладкая, словно шелк. Посмотрите на меня теперь!