24

Блант был чересчур пьян и не прибыл на борт «Королевы Бесс», поэтому я рассказал все, что знал Джону и двум другим капитанам Хэлси и Глэнвиллу. Когда я закончил, в каюте на несколько мгновений воцарилась тишина. Я чувствовал, что говорил плохо, слишком уж я волновался. Затем Хэлси, угольно-черные на редкость выразительные глаза которого странно смотрелись на его типично английском лице спросил меня, что бы я предпринял, если бы покойный капитан не вынудил меня рассказать все.

— Я сообщил бы обо всем капитану Уорду и предоставил ему действовать по собственному усмотрению, — ответил я.

Попыхивая своей трубкой с длинным черепком из слоновой кости, Глэнвилл заметил.

— Если бы мы не были вовремя предупреждены, большинство из нас были бы захвачены неприятелем врасплох. Я убежден, что наш юный друг сделал все, что было в его силах и действовал он с удивительной решительностью. Все мы чрезвычайно обязаны ему.

Хэлси пробасил сердечным тоном.

— Совершенно согласен с вами, — а Джон улыбнулся мне через стол и сказал. — Итак, Роджер, можешь считать, что мы одобряем все твои действия.

Глэнвилл озадаченно потер свой длинный нос и поинтересовался.

— А что мы предпримем в отношении Бланта? Я всегда считал его ненадежным парнем.

Было решено заставить Бланта покинуть наш флот после возвращения в Тунис.

— А Мачери? — Задал вопрос Глэнвилл. — Он тоже вызывает у меня серьезные подозрения.

Джон подчеркнул, что участие сэра Невила в заговоре не доказано и сначала следует все как следует выяснить.

Хэлси это заявление не очень удовлетворило, и он предупредил, что если мы не будем внимательно следить за «Мерзавцем», то скоро мы столкнемся с серьезными проблемами.

Я встал, чтобы удалиться. Джон оглядел капитанов, а потом заметил, что вопрос о моей награде будет обсужден позднее. Я ожидал этих слов и быстро вернулся к столу.

— Я хочу лишь одного. И вы знаете чего именно, капитан Уорд. Помилования для Клима.

На лицах всех трех капитанов мгновенно отразилось недовольство. Джон покачал головой.

— Как раз этого сделать мы не можем, — заявил он. — Думаю, причины тебе объяснять не нужно.

— Вы же сказали, что я спас несколько наших кораблей, а значит и множество человеческих жизней. Я прошу взамен лишь одну.

Джон нахмурился.

— Ты видел, как вели себя сегодня наши люди. Граница между повиновением и бунтом очень хрупкая. Если мы уступим тебе, удержать их будет невозможно. Дисциплина исчезнет. Что нас тогда ждет?

— Но разве можно навязывать повиновение с помощью несправедливости?

— Несправедливости? — вступил в спор Хэлси. — Ваш человек убил капитана на глазах всей команды!

— Но капитан неправильно вел себя в отношении своих людей.

— Его свидетельство не подтверждают этого, — заявил Хэлси.

— Вы же знаете, что словам Слита нельзя доверять. Своими действиями он сам спровоцировал матросов на открытое сопротивление.

— Это не имеет отношение к делу. Он представлял власть.

Сочувственное отношение Грэнвилла внушило было мне надежду на поддержку с его стороны, но тут капитан мрачно заметил.

— Дисциплину на море необходимо поддерживать любой ценой. Мне пришлось послать на виселицу немало народу. Сколько бессонных ночей провел я из-за этого. Но из двух зол нужно выбирать меньшее. Вам, я надеюсь, известно о том, что во время своего кругосветного путешествия, сэр Френсис Дрейк вынужден был повесить своего лучшего друга?

Я много раз слышал эту историю и считал, кстати, что этот случай темным пятном ложился на репутацию нашего великого мореплавателя. Я уже собирался сказать об этом, но Джон опередил меня.

— Я сам переживаю из-за этого, Роджер и пощадил бы беднягу, если бы мог. Но это невозможно! Неужели ты не хочешь, чтобы мы победили? Нам и без того приходится чертовски трудно. Железная дисциплина — единственное, что позволяет нам надеяться на благополучный исход нашего предприятия. Я видел, к чему приводит милосердие в таких случаях. Это произошло во время моего первого длительного плавания в северных морях. Один матрос своими действиями заслужил смертную казнь, но капитан проявил неуместную жалость. В результате поднятого негодяем бунта погибло пять человек. Трое из них были совершенно невинные члены экипажа. Лишь после этого удалось повесить зачинщика.

— Капитан Уорд прав, — сказал Глэнвилл. — Быть может такому молодому человеку как вы соблюдение морского кодекса представляется не столь уж важным и необходимым, но мы живем по этому кодексу, а иногда и умираем, согласно его законам.

— Роджер, — убежденно продолжал Джон, — подумай сам — пять нарушений дисциплины подряд, из них последние два — бунт и убийство капитана! Если я оставлю все это безнаказанным, лучше уж мне сразу передать власть на корабле этому горлопану — коку.

Я пытался спорить с ними, но все было безуспешно. Переубедить их было невозможно. Клим был обречен на мучительную смерть в своей деревянной клетке от голода, жажды и палящих лучей солнца. Ужасная смерть, на которую его обрекли, должна была стать уроком и предупреждением для его товарищей. Я поклонился и покинул каюту.

Когда я поднялся на главную палубу, меня задержал один из вахтенных. Это был простоватый на вид деревенский парень с длинными светлыми волосами и испуганными глазами.

— Что-нибудь у вас вышло? — спросил он.

— Ничего.

— Матрос пошел рядом со мной.

— Значит Клим будет сидеть в клетке, пока не умрет с голоду? — с ужасом прошептал он.

— Да, если только еще раньше не сойдет с ума от жары.

Нижняя челюсть у парня дрожала, ему было трудно говорить.

— Я и мой брат вместе подписали контракт и поступили на это судно. Вчера его убили. — Парень сглотнул слезы. — После залпа венецианцев, он оказался за бортом. Я увидел его в воде, он держался за обломок рангоута. Сражение продолжалось больше часа. Я пытался помочь ему, сделать что-нибудь, но помощник капитана запретил мне покидать мой боевой пост. Меня потрясло лицо брата, когда он увидел, что наше судно уходит, оставляя его на произвол судьбы. Мой бедный маленький Уилл! — Слезы потекли по щекам парня. — Не могу я больше выдерживать эту жизнь, полную крови и зверств, не могу!

— Я тоже — прошептал я.

Я долго бродил по палубе, стараясь не заходить на корму. На небе появились звезды, подул бриз. Мы ходко пошли вперед. Я думал о клетке, которая раскачивалась на конце веревки и понимал, что это причиняет бедному пленнику дополнительные неудобства. Раз десять я решал вернуться в каюту и повторить свои требования, но всякий раз поворачивал назад. Я сознавал, что это бесполезно.

Вскоре ко мне присоединился Джоралемон. Некоторое время мы молча бродили по палубе. Потом я указал на сиявшие над нами звезды.

— Какая красивая ночь! Неужели под таким величественным и прекрасным небосводом могут твориться столь жестокие деяния?

Джоралемон тихо ответил.

— Сегодня ночью умрут тысячи людей. В богатых домах, грязных ночлежках, матросских кубриках. Некоторые умрут в мучениях. Виной смерти некоторых из них будет человеческая злоба. Так было всегда, Роджер. Возможно в свое время, когда мы с тобой отправимся к Творцу, нам придется перенести больше страданий, чем выпадет их на долю Клима в следующие несколько дней. В мире всегда существовали боль и стыд, так же как красота и покой.

Я понимал, что он прав, но ничего не мог с собой поделать. Разве подобает мне стоять в стороне и наблюдать, как рядом погибает друг? Должен же быть какой-то выход… Необходимо что-то придумать. Слова трех капитанов продолжали звучать у меня в голове. Ведь наверняка существует довод, способный их переубедить.

— Ты ничего не ел целый день, — напомнил Джоралемон. — Спустимся-ка вниз. Кок даст нам что-нибудь поесть. Тогда ты сможешь уснуть.

Джейке сунул руку в бочонок и вынул оттуда здоровенный кусок солонины.

— Недурное мясо, — молвил он, отрезая кусок и положив на сухарь, протянул мне. — Капитан сегодня тоже не ел. Должно быть не здоров. — Он явно хотел задать еще несколько вопросов, но присутствие Джоралемона остановило его. Я откусил кусок мяса, но понял, что проглотить его не сумею.

— Не могу есть, — сказал я.

Кок взял у меня еду и принялся уплетать ее сам. Пережевывая мясо, он сказал.

— Твой приятель ведет себя очень спокойно. Ни звука не издал. Молодчина этот Клим.

— Да, он молодчина.

— Ты беседовал с капитаном? — Джейке перевел взгляд с меня на Джора.

— Я разговаривал с капитаном Уордом. Ничего сделать нельзя.

Джейке смачно плюнул на пол. Сзади него на дощатой перегородке мелом была нарисована смешная фигурка джентльмена с брыжами и высокими перьями на шляпе. Взяв кусок мела, Джейке нарисовал петлю, захлестнувшую шею джентльмена, а потом изобразил виселицу.

— Когда-нибудь будет именно так, — зло ухмыльнувшись проговорил он. — Ты же ученый человек, дружище? А читал ты когда-нибудь про человека по имени Джон Болл? Его повесили и еще живому вспороли живот. Потому что он был великий человек и появился на свет для того, чтобы принести в этот мир справедливость. А про Джека Кеда [48] слыхал? Его тоже повесили.

Уснуть я так и не смог. Ворочался на своей подвесной койке несколько часов, потом оделся и вышел на палубу.

Ветер стих. Я направился на корму. Двигался я осторожно, как человек, опасающийся даже своей тени. «Корзина» слегка покачивалась на конце веревки.

— Клим! — позвал я.

Ответа не было. Я позвал снова, но опять безответно. Клим очевидно спал. Почувствовав некоторое облегчение, я вернулся в свою каюту и улегся на койку, надеясь, что и ко мне придет сон. Но это была тщетная надежда.

На рассвете я опять был уже на палубе. Происходила смена вахты. У матросов, только что поднявшихся из кубрика, был мрачный вид. Уже сейчас чувствовалось, что день будет жарким.

Я снова пошел на корму. Клим уже не спал — я видел, как качаются красные перья на его шляпе. Хлеба и бутылки вина не было видно. Нож торчал в деревянном брусе над его головой.

— Клим, с тобой все в порядке?

Он так резко изменил положение, что клетку сильно качнуло, и Клим сполз по стенке вниз и, просунув руку наружу, махнул мне.

— Все отлично, дружище. Уютное местечко и никто не мешает. Проголодался только. Здорово есть хочется.

Я кивнул головой в знак того, что понял. Гарда нигде не было видно, поэтому я побежал в камбуз и попросил Джейкса дать мне какой-нибудь еды. Он с радостью завернул мне мясо в красный платок и вдобавок дал порядочный кусок лески.

— Прицелься как следует и кидай, пока не попадешь на верх клетки.

Я сунул все это подмышку, надеясь что складки рукава камзола скроют мою ношу. Однако мне не повезло. Едва выйдя из камбуза, я наткнулся на помощника капитана. Он взглянул на меня и, выругавшись, выхватил мою добычу.

— Проклятый дурень! — воскликнул он. — Ты что не слышал приказа? Никто не должен приближаться к нему. Ты думаешь, что совершаешь доброе дело, продлевая ему жизнь? Чем скорее он использует свой нож, тем будет лучше для него. Если я еще раз застану тебя поблизости, не миновать тебе колодок.

Размахнувшись, он швырнул мясо и леску далеко за борт. Глаза кока, следившего за нами из камбуза, сверкнули, и мне показалось, что сейчас его рука потянется к поясу, где висел кинжал. Однако, если у него и было такое намерение, он сумел сдержаться.

К полудню стало так жарко, что закипел деготь в швах палубной обшивки. Я представил себе, каково было находиться в «Корзине». Брусья клетки совершенно не спасали от палящих лучей солнца. Я попытался думать о чем-нибудь другом, но мне это не удавалось. Сколько времени может выдержать человек в таком пекле, прежде чем язык у него почернеет и распухнет? Что будет Клим делать, если солнце раскалит дерево, на котором он сидит так же, как палубу?

К концу дня один из вахтенных, проходя мимо меня шепнул.

— Он зовет тебя.

Я с трудом поднялся на ноги и побрел на корму, пытаясь идти там, где была тень. Днем я снял башмаки и теперь совершенно не мог вспомнить, где я их оставил. Раскаленные доски палубы нестерпимо обжигали мои голые ступни. Добравшись до кормы, я услышал голос, который не узнал. Монотонно, через равные промежутки времени голос повторял одно слово.

— Дружище! Дружище! Дружище!

Неожиданно прямо передо мной вырос Гарри Гард и поинтересовался, что я тут делаю.

— Вы что, не слышите? — спросил я и попытался пройти мимо него. Он грубо схватил меня за плечо.

— Когда ты наконец хоть чему-нибудь выучишься? Ты что, не понимаешь, что значит приказ? Ведь я тебе уже говорил: никому не положено говорить с ним. Исключений здесь быть не может. В любом случае сейчас ему нужна только вода. Предположим, я разрешу тебе принести сюда немного. Но как ты сможешь передать ему ее? Сам подумай, если у тебя есть мозги.

— Я буду говорить с ним, запрещено это приказом или нет.

Когда я попытался прошмыгнуть мимо, он с неожиданной яростью ухватил меня за плечи. Я был не в силах пошевелиться. Он держал меня так несколько мгновений, а потом толкнул так, что я упал на спину.

— Для меня вы всего-навсего деревенский мальчишка, мастер Близ и так я и буду к вам относиться, — сказал он.

Я медленно поднялся на ноги. Мое трико порвалось. Мой недавно еще такой великолепный костюм был безвозвратно испорчен. Синий бархатный камзол был прожжен в нескольких местах. Черное шелковое трико было все в дырах, а на коленях безобразно пузырилось. Лишь несколько часов мне пришлось покрасоваться в полном блеске. Наверное я уже больше никогда не смогу позволить себе подобную роскошь. Впрочем, теперь это уже было неважно.

Я взял у кока иглу, но работа у меня не шла. Пальцы отказывались повиноваться. Подошедший Джоралемон взял у меня иглу и принялся искусно чинить мою одежду.

— Когда вернемся в порт, сошьешь себе новый костюм не хуже, — пытался он приободрить меня.

Я покачал головой. Грязные отрепья были самой подходящей одеждой для тех, кто вел такую нечестивую, безбожную жизнь. Никогда больше я не буду одеваться как джентльмен.

— Ты проповедуешь среди нас слово Божие! — горько произнес я. — Как же можно верить в Него, если Он позволяет творить такое?

— Не следует винить Господа за прегрешения людские.

— Ты потеряешь влияние на команду, пастор Сноуд, если не попытаешься что-нибудь сделать. Почему бы тебе не пойти к Джону? Он может послушать тебя.

— Я был у него. Час тому назад. Он… он говорит, что ничего нельзя сделать.

— Команда должна получить урок. Именно так он, должно быть, выразился. А тебя уверяю, что эффект получится обратный. Ты заметил как молчаливы и угрюмы были матросы?

Он покачал головой.

— Но команды они выполняют моментально. Я… я боюсь, Роджер, что Джон прав. Я был свидетелем подобных случаев. Убийство капитана требует именно такого наказания.

Я повернулся и посмотрел ему прямо в глаза.

— Неужели ты сам считаешь подобный урок необходимым?

Несколько мгновений он молчал, потом тихо ответил.

— Когда Иисус был на кресте, Роджер, поодаль стояла небольшая группа людей, которые знали, что он Спаситель. Душой они страдали так же сильно, как Он телом. Однако они лишь стояли и смотрели. Они ничего не делали, ибо ничего сделать было нельзя. — Джор положил руку мне на плечо. — Я не провожу параллель между той возвышенной сценой и этим жалким актом человеческого правосудия. Я лишь пытаюсь доказать тебе, что бывают вещи, которые необходимо перетерпеть. Ты должен вести себя так же, как те последователи Христа. Ты должен стоять поодаль.

— Не стоит проповедовать передо мной идеи христианского смирения. Я и так веду себя как трус, — сказал я. — Сначала я позволил Джону и другим капитанам уговорить себя и не сумел настоять на своем. Потом не смог противостоять помощнику капитана, который запретил мне приближаться к Климу.

Джоралемон закончил свою работу и ловко оборвал нить.

— Значит ты порвал штаны во время конфликта с помощником? Ты легко отделался.

— Клим подумает, что я покинул его.

— Ты сделал все возможное. Капитанов тебе б не удалось бы убедить в любом случае. А что бы ты мог поделать с Гардом? Он способен одним ударом переломать тебе хребет.