Вильям Бэлкум свернул в обширный парк, окружавший «Плантейшн-Хаус». У него было мрачное настроение. Он получил записку от секретаря сэра Хадсона Лоува с требованием, чтобы он прибыл для разговора. Записка была краткой и недоброжелательной.

Он был настолько погружен в мрачные мысли по поводу неприятной беседы, что совсем не обращал внимания на красоту резиденции губернаторов острова Святой Елены. «Плантейшн-Хаус» был большим белым двухэтажным зданием. По обеим его сторонам были расположены пристройки. Во время поздней осени на острове цвели огромные клумбы цветов, редко посаженные вокруг дома деревья были великолепны. Ему всегда нравилось, что деревья, привезенные из Англии, прекрасно уживались на острове рядом с представителями местной флоры. Здесь росли дубы. Их благородные вершины возвышались над остальной растительностью. Их пытались догнать зеленые сосны. Далее шел ряд каштанов, красивые тополя и кедры, даже несколько березок и буков. Естественные оттенки листвы, казалось, помогали оценить красоту дерева. Эти стойкие, как жители острова Альбион, с которого они пожаловали сюда, деревья прекрасно сочетались с более пышной и яркой растительностью Востока — баньянами, тамариндами, кокосовыми пальмами, американским лавром. Когда господин Бэлкум поселился в «Брайарсе», он хотел, чтобы пришельцы с Севера своим благородством подчеркивали пышность и красоту Востока, и ему удалось этого добиться.

Но сейчас он смотрел на все равнодушным взглядом. Он не обратил внимания на цепочку высоких черных людей, продвигавшихся наискось по зеленому газону перед домом. Они одинаковым движением взмахивали серпами, и господин Вильям Бэлкум даже не заметил новых работников. Если бы он их пересчитал, то узнал бы, что их двадцать восемь человек.

Контора губернатора помещалась в одном крыле, и Бэлкум отправился к боковому входу.

Каблуки дворецкого резко стучали по полу из твердых пород дерева. Дворецкий важно вышагивал впереди.

— Бэлкум? — переспросил он. — Его превосходительство сейчас вас примет. — Он указал на твердую деревянную скамью. — Садитесь, Бэлкум.

— Благодарю вас, — ответил Вильям Бэлкум. — Я хотел бы обратить ваше внимание на тот факт, что в английском языке существует слово, которое следует постоянно использовать, но, кажется, оно вам не знакомо. Это слово «мистер».

Дворецкий смотрел на него с таким видом, будто не понимал, о чем идет речь.

— Как? — пробормотал он.

Господину Бэлкуму было известно, что у губернатора было пять камердинеров и множество других слуг. Он надеялся, что остальные слуги у него более вежливые, чем этот хам, но потом засомневался.

В приемной стены были отделаны панелями из дуба, а камин из красных кирпичей покрыт серым налетом пепла, скопившимся за многие годы. Господин Бэлкум сел и стал ждать. В глубине анфилады комнат он увидел длинный концертный зал с белыми стенами.

Если бы он владел даром предвидения, то знал бы, что через несколько лет судно, плывущее из Лондона в Австралию, где он будет должен занять пост казначея провинции Нового Южного Уэльса, пристанет к порту Святой Елены, и ему отведут апартаменты на втором этаже прямо под залом приемов.

Дожидаясь аудиенции, он подумал про себя: «Если ты живешь в резиденции губернатора, конечно, не стоит беспокоиться об условиях жизни в Лонгвуде».

Сэру Хадсону Лоуву к тому времени удалось дважды повидать Наполеона, и оба раза тот гневно протестовал по поводу невыносимых условий жизни. Сейчас губернатор сидел за прекрасным столом орехового дерева. Лицо у него осунулось, глаза горели, манеры стали более резкими и неприятными.

— Приведите Бэлкума, — сказал он секретарю.

На столе царил идеальный порядок, но пока он ждал господина Бэлкума, он суетливыми движениями поменял местами некоторые бумаги.

— Следуйте за мной, Бэлкум, — объявил секретарь. — Его превосходительство ожидает вас.

Эхо их шагов сопровождалось звуком шагов и смехом у главного входа — это леди Лоув возвратилась с прогулки с двумя детьми от первого брака, с племянниками и племянницами. Они повидали во время прогулки много интересного и живо обменивались впечатлениями.

Лоув взял перо и сделал вид, что крайне занят. Прошло две минуты, прежде чем он взглянул на господина Бэлкума.

— О, Бэлкум, садитесь. Нам следует поговорить о многом.

— Да, Ваше Превосходительство, — ответил Вильям Бэлкум, садясь в кресло.

Губернатор одарил его резким взглядом из-под рыжих бровей.

— Бэлкум, вы поддерживали с Бонапартом близкие отношения со дня его появления на острове.

— Это была простая необходимость, потому что фирма, которую я представляю, должна снабжать его всем необходимым.

— Мне доложили, что у вас с ним дружеские отношения. У вас и у вашего семейства.

— В течение двух месяцев он гостил у меня в доме, — тихо сказал Бэлкум.

— Это необходимо прекратить! С этого момента, Бэлкум, ваши отношения должны проходить только на деловой основе. Вам ясно?

— Довольно сложно будет сменить дружелюбие на невежливость… Если вы настаиваете именно на этом.

— Я ничего не говорил по поводу невежливости. Но возможно, все этим закончится. Вам известно, что вскоре будет принят закон, по которому считается тяжким нарушением правил иметь какие-либо отношения с Бонапартом и его свитой, кроме чисто коммерческих.

Вильям Бэлкум взглянул на губернатора.

— Это уже принятый закон, Ваше Превосходительство?

— Пока нет, дело времени. Я рекомендовал принять этот закон. Я лично на нем настаивал. Если вы хотите продолжить работу, вам придется с этим примириться.

Наступила тишина, прерываемая нервным шуршанием бумаг, которые ворошил сэр Хадсон Лоув. Наконец он вытащил лист и положил его перед собой.

— Передо мной список грузов для Лонгвуда и их стоимость. Это просто возмутительно! За шесть месяцев — четыре тысячи фунтов! И их должно выплатить британское правительство. Восемь тысяч фунтов в год! Так дальше не может продолжаться.

— У него большая свита. Из Франции с ним приехало двадцать три слуги и помощника. Кроме того, есть среди них итальянцы, жители Эльбы, поляки и швейцарцы — все около сорока человек.

— Возмутительно! — повторил губернатор.

Бэлкому хотелось бы узнать, сколько слуг работает в «Плантейшн-Хаус» и правда ли то, что зарплата губернатора равна двенадцати тысячам фунтов в год, но поостерегся. Он просто заметил, что жизнь на острове дорожает, потому что у острова останавливается слишком мало судов.

Лоув не стал говорить с ним на эту тему. Он тупым пальцем ткнул в один из пунктов списка.

— Вино! Они каждый день выпивают огромное количество вина!

— Сэр, французы всегда пили вино.

— Неужели поваренок или слуга должны выпивать больше одной бутылки в день?

— Это не так уж много. У нас в Англии есть люди, которые в день выпивают от трех до пяти бутылок.

— Сэр! — яростно заорал сэр Хадсон Лоув. — Я не позволю обсуждать привычки английских джентльменов! Я должен сказать, что вы не в том положении, чтобы вы могли высказываться по этому поводу!

Лицо Вильяма Бэлкума стало суровым, и он резко ответил:

— Мне придется вам напомнить, что я провел несколько лет в юности в «Карлтон-Хаусе» и стал офицером Королевского флота. У меня имеется больше возможности на этом острове представлять джентльменов, чем у любого… Ваше Превосходительство, мне известны эти сведения из первых рук, и я истинный английский джентльмен!

Губернатор рассвирепел и сначала не мог ему ответить. Из глаз сыпались яростные искры, и он крепко сжал губы.

— Нам не стоит устраивать подобную дискуссию, — наконец заявил он. — Я вас сюда вызвал, чтобы прекратить излишества в хозяйстве французов. Ежегодные расходы не должны превышать шести тысяч фунтов, начиная с сегодняшнего дня.

— У вас есть предложения, как можно достичь подобной экономии?

— Совсем не обязательно, чтобы его окружало столько людей. Он должен несколько человек отослать обратно во Францию или туда, откуда они пожаловали. Но это вас не касается. Вы — торговец, у меня имеются по этому поводу кое-какие идеи. Мы уменьшим для них ежедневный порцион вина, к тому же надо выбирать более дешевое вино, — он пальцем провел вниз по странице. — А это? Масло. Их пища просто купается в масле. Поставляйте им меньше масла и худшего качества. Теперь насчет хлеба. Неужели необходимо строить дорогие печи, чтобы они в них каждый день выпекали свой французский хлеб?

— Сэр, хлеб для них святыня.

Лоув швырнул перо, рывком поднялся на ноги и начал расхаживать по комнате.

— Пусть они едят английский хлеб! — завопил он.

Обсуждение поставок провианта для Лонгвуда продолжалось примерно полчаса. Губернатор стойко отстаивал свою позицию, а его глаза светились, сверкали или извергали снопы света в соответствии с постоянно менявшимся настроением. Казалось, он возлагал на Вильяма Бэлкума ответственность за привычки французов питаться именно так, а не иначе.

— Вы должны себя ограничить, — сказал он во время обсуждения количества необходимой говядины, — Бэлкум, вы очень вольно обращаетесь с деньгами.

Эту фразу он повторил несколько раз.

— Бэлкум — вы транжира! Мне следует вас ограничить!

Наконец они пришли к временному соглашению. Сам губернатор обсудит с графом Бертраном, кого из свиты Наполеона следует отослать в Европу. От Бэлкума требуется экономить на поставках продовольствия.

Пока шло обсуждение, господин Бэлкум отметил некоторые изменения в комнате, которые произошли после приезда нового губернатора. Большой портрет короля Георга III [48] оставался на почетном месте. Он долго не отводил от него взгляда. Хороший портрет Клайва [49] был отодвинут в угол, чтобы освободить место для члена нового Кабинета. Бэлкум решил, что это, видимо, лорд Батхерст, занимавший пост министра колоний. Ему также было известно, что Лорд Батхерст поддерживал сэра Хадсона Лоува.

Появился новый портрет герцога Веллингтона. Он с трудом удержался от улыбки, когда подумал о том, как о губернаторе высказывался герцог. Наверно, картину сразу уберут, если ему станет известно его высказывание.

В комнате все было элегантным — мебель, занавеси на огромных окнах, серебряные подсвечники и толстый ковер, скрывавший все шумы.

Господин Бэлкум подумал после осмотра этой выставки роскоши и тщеславия о том, что если бы вся мебель Лонгвуда была продана, они едва ли получили за все двадцать фунтов.

Он поднялся на ноги, не желая больше продолжать дискуссию, но Лоув нетерпеливым взмахом руки приказал ему сесть.

— Бэлкум, должен вам сказать еще одну вещь. Мне она кажется самой главной. Вы это, наверно, не видели.

Он передал ему вырезку из английской газеты.

Вильям Бэлкум взял вырезку и начал читать. С первыми словами фигура у него напряглась, и на лице появилось выражение недоверия и даже уныния. Он медленно прочитал всю статью, а потом дрожащей рукой положил ее на стол.

— Это просто возмутительно! — воскликнул он, — Моншеню был здесь несколько месяцев в качестве представителя Франции, и он никогда не посещал мой дом и не разговаривал с моими дочерями. Кажется, Наполеон его даже не принял. Это фальшивка от начала до конца. Генерал Бонапарт относился к моим дочерям как… как любезный дядюшка. Написать, что у него связь с моей младшей дочерью, которой всего лишь пятнадцать лет, — это просто черная из чернейшей лжи!

Господин Бэлкум поднялся. Пока он читал статью, его лицо побагровело, он кипел от ярости.

— Я собираюсь вызвать его на дуэль. Мои двое друзей сразу отправятся к нему и договорятся об условиях дуэли.

— Вы не сделаете ничего подобного, — заявил Лоув. — Если бы вы следили за поведением дочерей, этого бы не случилось! Но коль так случилось, я вам не позволю поднять шумиху в прессе на весь мир и сражаться на дуэли с маркизом де Моншеню. Я не желаю никакого шума. В мире не должен никто верить, что на этом острове хорошо относятся к Бонапарту, единственное, что нам следует сделать — это промолчать.

Бэлкум твердо взглянул ему в глаза.

— Опорочена честь моей дочери этим лживым французом. Я и только я решаю, что мне предпринять в данном случае.

— Вы не понимаете… — настойчиво возразил ему сэр Хадсон Лоув.

— Это вы не понимаете, — сказал отец Бетси. — Моя дочь пострадала от писанины этого поганого писаки, и я сам все буду решать.

— Сэр! — нетерпеливо завопил губернатор. — Я представляю здесь Корону и не желаю больше ничего слышать. Я требую, чтобы вы подчинились моему решению.

— Это связано с честью нашей семьи, и чужое мнение меня не интересует.

— Вы посмели это сказать мне в лицо?

— Да, Ваше Превосходительство. Я вызову этого человека на дуэль, если только он публично не признается во лжи!

Лоув громко фыркнул.

— Он откажется с вами встретиться. Он аристократ, и у него военное образование. Какой шанс победить у лавочника?

— Я также получил военное образование, и если вам будет интересно знать, я хорошо владею пистолетом.

— Тогда он просто откажется иметь с вами дело.

— Если он это сделает, я его публично высеку кнутом. Если мы с ним будем стреляться, я с удовольствием залеплю пулю ему между глаз. — Он поклонился и собрался покинуть комнату.

— Прощайте, мистер губернатор.

Бэлкум покинул дом в тот момент, когда большие часы в холле пробили одиннадцать часов. Когда стало тихо, Лоув обратился к адъютанту, сидевшему за почти таким же роскошным столом.

— Мне следует избавиться от этого человека.

Менти Тиммс получил инструкции, и в пять часов он стоял у привязи лошадей у «Плантейшн-Хаус» с любимым конем хозяина. К нему вышел дворецкий и нахмурился.

— Кого ждешь?

— Мистера Бэлкума.

— Бэлкума? Он ушел в одиннадцать утра.

В этот момент Вильям Бэлкум стоял у входа в контору и никак не мог понять, куда подевался его слуга с лошадью. Он страшно устал, ему совсем не хотелось возвращаться домой пешком, но иного выхода у него не было. В этот момент он увидел, как правительственная карета свернула на главную улицу, и ее седок выпрыгнул перед замком. Карета могла похвастаться последним изобретением — стальными рессорами и чудесной отделкой внутри и снаружи. Бэлкум понял, что губернатор приехал, чтобы узнать, что случилось. «Станет бушевать еще сильнее», — подумал он.

Поход в полторы мили вымотал его, и на несколько секунд господин Вильям прислонился к каменному столбу у дороги, ведущей к дому. Он взглянул на летний домик, который с трудом проглядывал сквозь гущу деревьев.

«Если бы Наполеон не проехал здесь в то первое утро, — подумал господин Бэлкум, — и не увидел, как здесь тихо и мирно, семейство Бэлкум не страдало бы так сейчас».

Когда он подходил к дому, мадам Бэлкум встретила его на крыльце.

— Вильям, неужели вы шли пешком! — воскликнула она. — Где Менти?

— Не знаю, дорогая. Могу сказать только, где его не было.

— О, если бы Сара не была таким сокровищем… Но мы не можем избавиться от него, иначе мы потеряем и Сару!

Хозяин семейства вздохнул.

— Мне нужно вам кое-что сказать. Вам будет неприятно это слышать, дорогая. Мы можем сейчас занять маленькую гостиную?

Жена начала беспокоиться.

— Конечно. — И они отправились в дом.

Гостиная располагалась на первом этаже. В основном ее использовали для шитья, но там стояли высокие полки с потрепанными книгами. Яркие хлопковые занавески на окнах сильно ее оживляли.

Миссис Бэлкум усадила мужа в удобное кресло и встала с ним рядом, взволнованно глядя на него.

— Что случилось? Это как-то связано с бизнесом?

— Нет, там все в порядке. Сегодня утром мне пришлось честно высказаться перед этим страшным человеком из «Плантейшн-Хаус». Не знаю, что последует за этим. Дорогая, вам придется взглянуть вот на это.

Он передал жене вырезку. Мадам Бэлкум прочла несколько строк и воскликнула:

— О, нет!

Она прижала руку к губам. Она прочитала еще несколько предложений, и бумага выпала из ослабевших рук.

— Вильям! О, Вильям! Какой кошмар!

— Вам когда-нибудь приходилось встречать этого паршивого сплетника?

— Только раз, он мне сразу не понравился.

Они помолчали.

— Дорогая, мне пришлось вызвать его на дуэль. Доктор О'Мира и Артур Принси передали ему мой вызов и уже повидали его.

Миссис Бэлкум не могла сдерживаться.

— Дорогой мой муж, вы не должны с ним драться! Он же солдат и может вас убить.

— Ну, заранее ничего нельзя сказать. Он повел себя, как настоящий трус. Моим друзьям он сказал, что произошла ошибка, и что его снабдили неправильной информацией. Они мне рассказали, что лицо у него побелело как снег, а руки — дрожали. Он обещал послать опровержение во все газеты, где был напечатан его паршивый рассказ, но прежде я просмотрю то, что он написал, и дам свое одобрение. — Бэлкум потрепал жену по руке, лежавшей у него на плече. — Дуэль не состоится. Я разочарован. У меня так и чешутся руки выстрелить в него или хотя бы выпороть его как следует!

Миссис Бэлкум села в рядом стоящее кресло.

— У меня от сердца отлегло. Если бы ваши друзья договорились встретиться с ним на рассвете, я бы не пережила эту ночь — я бы умерла от страха.

— Но сейчас перед нами стоит проблема не менее серьезная, чем дуэль. Что нам делать с нашими девочками? — спросил он, показав на вырезку.

Миссис Бэлкум попыталась успокоиться.

— Мне кажется, что Джейн не стоит менять свои планы. Он ее почти не упомянул. Она уже молодая леди, и ее не волнуют дела Лонгвуда. Но с Бетси… Тут дело сложнее. Ей не следует больше видеть генерала Бонапарта.

Господину Бэлкуму стало ясно, что жена приняла решение.

— Кое-кто подумает, что нам следует продолжать прежнюю жизнь, чтобы доказать, что мы считаем все сказанное ложью, но я так не считаю. Бетси больше не должна общаться ни с кем из Лонгвуда. Я хочу сказать, до тех пор, пока она не подрастет. Мы же ни в коей мере не сможем контролировать поведение Наполеона. Нет, я уверена, что нам придется поступить именно так. Бетси не должна покидать дом.

— Дорогая, я считаю, что вы правы.

Бэлкум вспоминал их жизнь в Англии — до рождения первого сына. Бетси было в это время четыре года.

Вильям Бэлкум получил записку. Она была совсем краткой, написана четко и ясно. Он взял с собой младшую дочь (Джейн в это время болела), и они отправились в старинный каменный замок, стоящий на невысоком склоне холма. Прошли через входные высокие ворота, потом слуга повел их по длинному холодному коридору в гостиную. Это было мрачное помещение. На стенах висели темные портреты. Камин был огромным, закопченным, не горел огонь.

Бетси прикрыла носик меховым воротником плаща и сказала.

— Бр-р-р, папа, как здесь холодно!

К ним вышел старик. Он держал руки в больших карманах твидового сюртука. И сейчас, когда прошло много лет, и Вильям вспоминал эту сцену, он даже мысленно никак не называл по имени этого старика. Но в тот момент он внимательно и взволнованно изучал его. Когда-то этот старик был высокого роста, но теперь он сильно горбился. Морщинистое лицо прежде было румяным и полным, сейчас же было ясно, что он болен. Слуга в черной униформе поддерживал его под руку и пытался направить к креслу, но старик оставался своевольным и, приволакивая ноги, подошел ближе к посетителям.

— Так, Вил-люм! Сколько лет, сколько зим! Прошло много времени. Но почему? Почему так долго?

Он вытащил руку из кармана и провел ею по лбу, как бы пытаясь снять паутину старости и забвения.

— Как насчет тебя? О, да, ты уезжаешь. В колонии. На остров Святой Елены, так? Это такая маленькая колония, но там всегда бывает спокойно. Вил-люм, тебе там будет хорошо, ты будешь стоять на собственных ногах, и тебе будет приятно осознавать, что торговля колонии в руках джентльмена.

Вильям Бэлкум поклонился, собираясь что-то ответить, но в этот момент старик обратил внимание не Бетси.

— Это твоя дочь? Она меня никогда не посещала. Джейн, да? Нет, не Джейн. Тогда это… — он долго молчал, как бы пытаясь вспомнить ускользавшее от него имя маленькой девочки. — О, да, Элизабет. Ты Элизабет.

Малышка присела, как ее учила мать. На ней была надета шляпка с такими полями, что они совершенно скрывали ее лицо. Старик протянул дрожащую руку и отогнул поля.

— Так, так, так, — сказал он более мягким тоном. — Какая хорошая девочка. Она к тому же очень мила, верно? Вил-люм, как я был бы счастлив, если бы у меня была такая дочка… или внучка… Что, Что? Мои дочери все меня покинули. Они вступили в брак и разъехались в разные стороны, и у меня остались только ужасные сыновья.

Его лицо немного просветлело.

— Здесь вокруг слишком много мальчишек. И я не знаю, откуда они появились. Я позволю тебе выбрать парочку-троечку и поменять их на одну милую маленькую девочку.

От их дыхания в воздухе поднимались клочки пара. Слуга в черном пытался отвести старика туда, где было более уютно и тепло и ярко горел камин. Старик нетерпеливо от него отмахнулся.

— Моя маленькая, — сказал он, улыбаясь, Бетси. — Ты мне не сказала, правда ли, что твое имя Элизабет.

— Сэр, меня всегда называют Бетси, — раздался тоненький голосок.

— Бетси? Чудесно, прекрасно. Это настоящее английское имя. Ты бы хотела пожить здесь со мной? Мне кажется, что тебе тут понравилось бы. Много комнат, много нарядов и игрушек, которые ты только пожелаешь. Тебе прислуживали бы слуги… Что, что?

Бетси перед визитом объяснили, что она должна делать, но не предусмотрели, что она должна отвечать. Все решили, что она просто будет молчать. Девочка отрицательно покачала головой.

— Что, что? — воскликнул старик. — Я тебе не нравлюсь?

— О, вы мне нравитесь. Вы добрый, хотя у вас не горит камин. — У малышки от холода застучали зубы. — Н-н-но мне больше нравится мой папа.

— Когда ты придешь ко мне в другой раз, я прикажу разжечь огромный огонь и приготовить сладкий чай. — Он тронул Бэлкума за руку, — твоя девочка говорит только правду и не притворяется, Вил-люм. Мне она очень понравилась. Когда-нибудь я для нее сделаю что-нибудь хорошее. — Ведь ты такой упрямый [xvi] и не позволишь мне сделать что-либо для тебя, хотя ты отправляешься на край света. Вил-люм, мне кажется, я тебя уже больше не увижу.

В этот момент старик покачнулся, и слуга ухватил его за рукав. Старик им слабо улыбнулся, помахал рукой и покинул покои.

Они вошли в здание через боковые ворота, но сейчас их проводили через покои, и они вышли в огромный, закрытый со всех сторон двор. В центре стояла круглая громадная башня. Она, наверно, была Мафусаиловых лет, и камни ее стали серыми от старости. Их окружало еще множество башенок и каменные стены с бойницами и проходами в виде арок. У малышки Бетси глаза округлились от восхищения.

— Папа, — шепнула она. — Этот милый старичок всегда тут живет?

— Почти всегда, малышка.

— Это всё его дом?

— Да, но ему все это нужно. Понимаешь, его все время окружают сотни людей.

— Папа, если он так беден, что не может зажечь камин, зачем ему такой огромный дом?

— Он не беден. У него огромные доходы, но ему также приходится платить жалование этим людям. У него примерно дюжина сыновей, обладающих даром копить долги, которые время от времени гасит их отец. Поэтому он считает себя бедным и пытается по мелочи экономить. Ну, подобно тому, чтобы не разжигать в комнатах камины. Он иногда жестоко относится к людям, которые… могли бы кое-что у него попросить, если бы захотели…

— Ты хочешь сказать, что в других комнатах у него горит огонь? Он посылает визитеров, которые бедны и должны ехать в колонии в те комнаты, где холодно и не горит огонь?

«Как она могла додуматься до этого? — подумал про себя отец. — Когда-нибудь им придется все рассказать».

Они помолчали, пока малышка разглядывала вокруг себя древнюю красоту.

— Папочка, ты болен? — спросила Вильяма дочь.

— Нет, у меня все в прядке со здоровьем. А почему ты спросила об этом?

— Ну, старик сказал, что у тебя в шею вступило.

Отец захохотал.

— Бетси, это не значит, что у меня на самом деле болит шея. Это просто особое выражение, и оно означает, что когда я что-то решу, меня сложно переубедить. Понимаешь, он меня иногда просил о чем-то, но я никогда не соглашался на это. Тебе холодно?

— Да, папочка, я замерзла.

— Тогда нам следует побыстрее уйти отсюда, найти теплое местечко, где мы сможем выпить чай и съесть сахарную булочку.

Бетси радостно согласилась.