В Джеймстауне стояла жуткая жара. Клерки покинули свои офисы, лавочники позакрывали лавчонки, все столпились у залива в тщетной надежде получить глоток свежего воздуха, веющего с моря. Ночь не приносила облегчения, и люди расстилали покрывала на жесткой земле в садах и палисадниках. Таверны были переполнены, потому что люди пили теплое пиво, надеясь, что оно немного приглушит жажду. Все говорили, что худшей погоды давно не было на острове.

— Это наказание за то, что тут находится несчастный корсиканский мясник. А нам приходится делить это наказание вместе с ним.

— Почему Бог наслал на нас такую жару и не подождал пока Бони окажется в аду?

Вильям Бэлкум взял с собой в город Менти Тиммса, чтобы тот раскачивал опахало в главной комнате офиса. Он молча сидел без сил в комнате и видел, что рубашка Менти не доходит ему до пояса. В это время к нему пожаловал граф Бертран.

Бертран начал немного говорить по-английски, а Бэлкум расширил запас французских слов, но они с трудом могли вести разговор, временами застревая, когда никто из них не мог объяснить, что же он хочет выразить.

— Садитесь, граф, — пригласил Вильям Белкум, приказав поставить стул прямо под опахалом.

Его поразило, как достойно держался начальник свиты Наполеона. Всем на острове была известна история о том, что Фанни Диллон (девичье имя графини) сказала Наполеону, когда тот предложил, чтобы она вышла замуж за Бертрана:

— Почему бы мне не выйти замуж за обезьянку Папы?

Бэлкум решил, что она не видела своего будущего супруга до того, как сделала это заявление. У Бертрана было чисто выбритое лицо. Его можно было назвать привлекательным, и он был весьма серьезен. Все говорили, что его союз с женой оказался вполне счастливым.

— Два дня назад прибыло судно «Певерил», — сказал Бэлкум. — Мы получили почти все, что было заказано для вас. Народ оттуда, — он указал на правительственный замок, — все еще досматривает грузы. Они штырями протыкают каждую голову сахара и просеивают всю муку. Вся заказанная материя просматривается под микроскопом. Интересно, что они хотят там найти?

— Видимо, письма, — холодно ответил Бертран.

— До сих пор они мне сказали только о вине, посланном из Кадиса, которое было отправлено самому генералу.

— Да, — так же холодно сказал Бертран, — он спрашивал об этом вине. Это его любимое вино, и какой-то знакомый из Барселоны обещал ему время от времени посылать его.

— Вино походит на портвейн? — мгновенно заинтересовался Бэлкум.

Бертран покачал головой.

— Нет, мосье. Мне кажется, что это красное сухое вино. Я даже не помню, чтобы я сам его пробовал, — он помолчал, — надеюсь, что в грузе будут фиги и финики, их желает получить мадам Монтолон. Она себя ведет так, будто подозревает меня в том, что я их себе присвоил.

— Они там есть. Один усердный молодой человек из замка просмотрел их все до единого. Там оказалось множество червей, но никаких писем.

— Вот как! Мадам весьма брезглива, и мне придется предупредить ее быть осторожнее.

На следующее утро Бертран принес в Лонгвуд корзину, из которой торчали горлышки бутылок. Пленник видел, как он подходил к Лонгвуду, и стоял у портика, поджидая его.

— Ха, наконец, все прибыло!

Бертран поклонился.

— Да, сир. За нами следят и поэтому вам лучше не обращать особого внимания на эту корзину. Я передам ее прислуге.

Они долгое время оставались снаружи и о чем-то разговаривали, и это могли видеть офицеры, наблюдавшие за ними. Наконец они вошли внутрь. Корзина стояла на столе в столовой.

— Заприте двери, — приказал спешно Наполеон, — и попросите, чтобы Гурго подежурил у стеклянной двери с заряженным пистолетом.

— Сир, ему это не понравится. Он решит, что ему необходимо находиться внутри вместе с нами.

— Господи, Бертран, сейчас не время пререкаться.

Бертран размышлял о том, почему была выбрана столовая. Наполеон терпеть не мог эту комнату и старался бывать там только во время обеда. Он быстро проглатывал острую закуску, ел суп и рыбу и что-то еще, а потом также быстро приканчивал десерт, чтобы, не мешкая, покинуть неприятное ему помещение. Когда планировали апартаменты (слишком торжественное слово для этих жалких и темных комнатушек), то не учли, что в столовой должно быть светло и там необходимо сделать вентиляцию. Единственный свет проникал туда через стеклянную дверь из библиотеки, поэтому в столовой приходилось постоянно жечь свечи, а вокруг пахло пищей и всем, что готовилось на кухне.

Кроме того, там стояла жуткая мебель. Стены покрасили в ярко-синий цвет. Потертый ковер красного цвета был слишком истрепан (он был куплен в городе на барахолке). Овальный стол окружали старые стулья, которые качались под весом любого, кто на них садился. В комнате также был сервант, и буфет. Буфеты, как правило, являются весьма уродливыми сооружениями, и этот буфет красного дерева не был счастливым исключением. Когда в комнате читали молитвы, то стол отставляли в сторону и на буфете зажигали свечи. Они догорали до конца, и часто огарки оставались на буфете весь день, даже когда Киприан открывал дверь, чтобы объявить:

— Ваше Величество, обед подан!

Как все это отличалось от роскошных залов и великолепных столов, за которыми привык ужинать император! С чудесно исполненных алебастровых ангелов свисали сверкающие канделябры. Потолки были разрисованы святыми, и тысячи горящих свечей сияли как звезды. Стены разрисованы фресками и украшены панелями из ценных сортов дерева. Фрески исполняли знаменитые художники. Стол казался бесконечным, и на нем сверкало и переливалось серебро, золото и хрусталь. Красивые яркие мундиры мужчин и роскошные туалеты женщин, драгоценности, пудреные волосы и веселые звуки скрипок и виолончелей подчеркивали торжественную обстановку.

Эта неприятно пахнущая и темная комната походила на карикатуру, действовавшую на нервы и мешавшую наслаждаться едой и вести легкий разговор. В первый раз, когда Наполеон занял свое место во главе стола, он оглянулся и сказал:

— Здесь, в столь вульгарной обстановке, мы станем ужинать и обедать.

Но этим утром он быстро говорил и живо сел на свое обычное место.

— Внимательно проверьте бутылки, Бертран. На одной из этикеток должно быть сальное пятно.

Маршал сразу нашел эту бутылку и аккуратно вытащил пробку. Потом по указанию императора он начал разрезать пробку острым ножом и почти сразу что-то почувствовал.

— Сир, вот письма! — радостно воскликнул Бертран.

Внутрь пробки были засунуты несколько листов тончайшей бумаги. Наполеон расправил их на столе и быстро пробежал взглядом.

— Это — важное послание, оно от аббата, как я и надеялся, — шепнул он.

— Значит, письмо из Америки?

— Да, мой брат, король Испании, уже начал действовать. Он купил отрезок земли на имя графа де Сюрвелье вдоль реки Делавэр, недалеко от места под названием Бордентаун. Там он собирается построить большой дом, чтобы хватило и нам места, если нам удастся удрать отсюда.

Под основными комнатами он собирается построить подземные помещения, связанные подземными переходами, которые выведут к берегу реки и к искусственному озеру в парке. Это мудрая предосторожность против нападения. Кроме того, с помощью подземных переходов, если возникнет необходимость, можно будет покинуть дом.

— Сир, кажется, это неплохое начало.

Наполеон прочитал последние страницы письма.

— Здесь описан план нашего побега с острова. Явно, его составил мой дорогой братец [46], и в нем ни тени практичности. У дорогого Жозефа полностью отсутствуют воображение и изобретательность, хотя он уверен в обратном. Аббат прислал этот план только потому, что брат на этом настаивал. Это легко можно прочитать между строк.

Наполеон некоторое время помолчал и нахмурил лоб, размышляя о чем-то. Затем он взял письмо и начал рвать его на мелкие кусочки.

— Я запомнил письмо от слова до слова, поэтому будет лучше, если я сам уничтожу оригинал. Вы должны меня простить, дорогой Бертран, если я как-то задел ваше чувство преданности. Я в вас верю, как в никого иного. Позже я вам расскажу, что еще было написано в письме. Но, — он понизил голос до шепота, — мне кажется, что среди моих людей имеется парочка шпионов. Любой намек на то, что мы получаем письма, полностью разрушит все наши будущие планы. Я уверен, что вы со мной согласны.

— Безусловно, сир.

Пленник положил себе в карман обрывки письма и кусочки пробки.

— Прикажите принести два бокала, и мы попробуем это вино. Мы должны будем с вами посидеть за этой бутылочкой, как парочка скудоумных англичан, которые, как нам известно, могут пить портвейн в любое время суток. Прикажите у меня в спальне разжечь огонь. — Он похлопал себя по карману с отрывками письма. — Когда я приду к себе, то все сожгу.

Бертран вернулся. Наполеон неспешно расхаживал по комнате. Он настолько погрузился в мысли, что не сразу заметил Бертрана. Наконец он остановился и снова сел, жестом показав маршалу, чтобы тот сел рядом.

— Я должен вам еще кое-что рассказать. Аббат мне написал, что занимался вопросом А и В. Пока мы будем разговаривать, мы с вами выпьем. Налейте мне и себе по бокальчику. Фу, я не в восторге от вкуса доброго аббата. Но нам все равно придется пить это вино, потому что в будущем мы его будем получать в больших количествах. Теперь я вам должен объяснить проблемы А и В. Бертран, вам известно, что пока я занимал императорский трон, мне приходилось прибегать к услугам двойников?

— Сир, об этом кое-кто болтал.

— Всего их было четверо. Я их использовал для того, чтобы они совершали прогулки в императорской карете, когда мне не хотелось, чтобы кто-либо знал о том, что я на самом деле делаю. Один из четверых даже иногда принимал парады. Этот двойник был умным малым и очень мне предан. Мы были похожи друг на друга, как близнецы-братья. Он был французом, и я всегда при виде его вспоминал о Железной Маске [47]. Его звали Роберо. Когда его в первый раз привели ко мне в кабинет, я сразу решил, что его можно прекрасно использовать.

У нас часто были визитеры — дипломаты из других стран и высокопоставленные гости, мы их не хотели обижать отказом, если они изъявляли желание повидать меня за работой. Их отводили в помещение, откуда под особым углом можно было видеть подобие моего кабинета. Они видели, как Роберо корпел над письмами и документами, сидя за столом, который был копией моего стола. Он о чем-то думал, иногда расхаживал по комнате, сложив за спиной руки. Он был хорошим актером, и люди уходили в полной уверенности, что видели меня.

— Двое из двойников умерли, — продолжал Наполеон. — И еще один исчез, но нам здорово повезло, потому что четвертый — это наш Роберо. Аббат с ним связался и уговорил его занять мое место на острове, если мы сможем провернуть переезд.

Бертран не смог скрыть удивления.

— Вы хотите сказать, сир, что этот человек останется здесь, возможно, на всю жизнь, чтобы помочь вам убежать с острова?

— Я вам уже говорил, что он мне очень предан. Но его судьба не будет такой суровой, как вы себе ее представляете. Если я смогу выбраться с этого острова, об этом вскоре станет известно всему миру. Я уверен, что главы союзных правительств, в чьих руках окажется судьба Роберо, не посмеют его наказать слишком сурово, чтобы не покрыть себя позором в глазах всего мира. Вот так обстоят дела, — продолжил Наполеон. — Теперь еще одна проблема. Вы, наверно, помните Анри Ратафи из Парижа?

— Это тот человек, что готовил оперных исполнителей и драматических актеров?

— Это был великий учитель. Моя пухленькая мадемуазель Жорж тоже обучалась у него. Его таланты были обширны: он также изготавливал бороды и парики.

Аббат с ним связан, и сейчас он тайно готовит все, чтобы никто меня не мог узнать. У Роберо шикарные густые темные волосы, он отпустит их подлиннее. Кроме того, он сейчас отращивает бороду.

— Так что я должен разрешить самую сложную проблему, — сказал Наполеон, — как нам отсюда выбраться.

Бертран вздохнул и покачал головой.

— Боюсь, что вы себе не представляете того, насколько строго вас охраняют.

— Конечно, нет. Сам вид караульных мне противен, не хватает еще думать обо всех их хитростях! Вам известно, что я отказался обсуждать все меры моей охраны? Но сейчас мне, видимо, лучше знать эти подробности.

— Первое, сир, военные корабли патрулируют остров. Даже самому маленькому судну не позволено приближаться сюда. Как говорит адмирал Кокберн, если даже пьяная женщина в тазике окажется в открытом море, ей все равно не позволят подойти к острову. Членов экипажа военных кораблей не выпускают в увольнительную на остров. Купцы из Англии, которые привозят на остров грузы, могут приближаться к острову, но им также не позволено сходить на берег. Грузы забирают с кораблей при помощи лодок. Ни при каких обстоятельствах никому не позволено плыть на торговых суднах, исключение сделано для тех, кто возвращается в Лондон по приказанию губернатора.

— Мне очень грустно все это слышать, — заявил Наполеон с кривой усмешкой. — Выходит, я мешаю нормальному течению жизни на этом острове.

— На острове размещена охрана во всех местах, где могли бы высадиться даже небольшие лодки. Они следят за устьем ручьев, которые пробиваются сквозь скалы, вокруг поставлены сети, чтобы ловить бутылки, которые могут быть опущены в воду с острова.

— Но не думают же они, что я забьюсь в бутылку, наподобие джина?

— Они ищут письма, сир. День и ночь находятся караульные на причалах Джеймстауна. Вам что-либо известно о сигнальной системе, разработанной на острове?

— Я знаю, что семафор в сигнальной башне постоянно фиксирует мои передвижения.

— Это всего лишь часть схемы. Сигналы из основного пункта повторяются в шести других пунктах, и все дублируется. С каждой точки острова можно видеть эти сигналы.

— Такой сигнал будет поднят, если я исчезну?

— Синий флаг и прозвучат три орудийных залпа. Сир, если это случится, все войска на острове, а их примерно полторы тысячи, сразу будут подняты по тревоге, чтобы проверить каждый фут поверхности. Они станут искать вас до тех пор, пока не обнаружат.

Наполеон долго молчал, осмысливая все, что ему стало известно.

— Бертран, вы считаете, что в данной ситуации невозможно что-либо предпринять?

— Возможно, среди всех схем, которые мы с вами обсуждали, найдется только одна, в которой можно отыскать практическое зерно.

Наполеон фыркнул.

— Все варианты — просто чушь! Господи, вы предлагали засунуть меня в вонючую бочку, в которых сюда поступает рыба, а потом закатить эту бочку на рыбацкое суденышко. Неужели вы не понимаете, что охрана порта осматривает бочки до того, как их берут на судно? Еще одна идиотская идея состоит в том, чтобы мне переодеться в хромого старика и хромать, подпираясь костылем, всю дорогу до причала.

— Эту идею выдвинул Гурго, он настаивает, что это идеальный выход из положения.

— Была еще идея насчет подводной лодки, — задумчиво подсказал Бертран, — и я продолжаю ее обдумывать.

— Дорогой Бертран, подводная лодка пока что в чертежах своего изобретателя. Когда-нибудь подводные суда будут бороздить моря и океаны под водой, но прежде пройдут бесконечные эксперименты, пока они не станут хотя бы частично безопасными. Если даже удастся построить одну из таких судов сейчас, вы себе представляете, как все будет происходить? Мне придется спускаться до поверхности воды по ужасно крутой скале самой темной ночью. Смогу ли я нормально добраться до низа? Если даже это мне удастся, я должен буду спуститься под воду в экспериментальном судне? Оно должно будет идти сотни миль под водой, пока мы не удалимся от острова. Нормальный человек станет так рисковать?

— Нет, сир. Боюсь, что это была не самая подходящая идея.

Они помолчали. Наполеон глубоко задумался.

— Мы должны найти какой-либо выход, — заявил он наконец. — Если мы этого не сделаем, они станут меня держать тут до смерти. Бертран, для каждого сражения, которое я проводил, были характерны свои проблемы, но я обязательно находил им разрешение. Неужели сейчас, когда передо мной стоит величайшее испытание, я спасую?

Он поднял лицо вверх, и Бертран мгновенно узнал особое выражение лица, которое было знакомо всем командирам и солдатам Франции — это было лицо, готовое к битве. Наполеон тихо промолвил:

— Господи, обязательно должен быть выход. Я не могу всю жизнь оставаться под охраной из-за того, что ничего не в состоянии придумать. Всегда существует какой-то способ удрать, и я его должен найти.

Бертран собирался возвратиться домой после того, как он передал вино Наполеону. Но ему пришлось там задержаться и заняться планированием «домашних дел». В течение шести часов из спальни Наполеона, куда удалился император, он слышал звуки шагов. Темп и скорость шагов не менялись. Только один раз наступила пауза. Интересно, он в это время просматривал какой-то документ? Время от времени маршал грустно качал головой и повторял себе снова и снова:

— Это невозможно. Он не сможет найти выход из этой ловушки.

Великий человек опоздал в гостиную перед ужином. Его одежда, казалось, была в беспорядке, он не причесался. В гостиной собралась вся его свита — мужчины в мундирах и при орденах, женщины в лучших нарядах. Мадам Бертран выглядела весьма достойно в черном шелке. Она держалась подальше от мадам Монтолон в ярко-красном наряде, подчеркивавшем ее изящество и живость характера. Дамы терпеть не могли друг друга и разговаривали только в случае крайней необходимости.

За ужином Наполеон не принимал участия в разговорах. Он низко опустил голову и почти ничего не ел. Выпил бокал присланного вина и одобрительно — явно на публику — покачал головой. Перемены блюд подавали с обычной скоростью, Ла Касе очень переживал, потому что он любил поесть и ему приходилось все быстро глотать. Гурго хмурился — он был обижен тем, что днем его заставили караулить за стеклянной дверью библиотеки. Ему очень понравилась закуска из моллюсков под острым соусом. Когда это блюдо быстро убрали со стола, его настроение еще больше испортилось.

Наполеон не произнес ни слова до конца трапезы, но когда все было закончено, он громко сказал: «Прекрасно!» — давая понять, что он счастлив, что все наконец закончено.

Наполеон принял участие только в одном обсуждении, когда речь зашла о любовном романе. Как могут начаться романтические отношения между людьми? Мужчинам не очень нравился выбор темы, и в дискуссии участвовали две дамы. Мадам Бертран считала, что тут бывают затронуты духовные ценности, родство душ и общих интересов. Мадам Монтолон держалась другого мнения. Она считала, что романтические отношения начинаются с сияния глаз, игривой нотки в голосе и даже мелькания стройной ножки.

— Вы обе забыли настоящую причину, — заявил Наполеон, которому надоело слушать их рассуждения. — Близость…

— Близость, сир? — засверкала темными глазками мадам Монтолон.

— Конечно. Большинство мужчин женятся, особенно не утруждая себя поиском, и думают, что нашли в ней все, о чем вы говорили, дражайшая Альбина. Если бы я оставался в Марселе, я обязательно женился бы на моей милейшей малышке Дезире Клери и какое-то время был бы с ней счастлив, а потом нашел бы кого-то еще. Я уехал бы по службе в другое место, а она увлеклась бы этим простаком, за которого она впоследствии вышла замуж. Ей повезло! Теперь она станет королевой Швеции, когда Бернадот займет трон, вместо того, чтобы жить со мной в этомкоровнике!

Мадам Монтолон призадумалась.

— Сир, я уверена, что вы правы.

Мадам Бертран ничего не произнесла, хотя она исподлобья взглянула на Наполеона, а потом на милейшую Альбину, как бы желая сказать: «Мы уже видели, к чему приводит близость».

Наполеон встал из-за стола, коснувшись рукой плеча, резко и крепко сжав плечо Бертрана.

— Я все обдумал! — шепнул он ему. — Пока я тут сидел, до меня дошли последние детали. Да, Бертран, я все обдумал! — у него засверкали глаза. — Я отправляюсь в кабинет и больше сюда не вернусь. Приходите ко мне через полчаса.

Остальные члены компании перешли в гостиную, но Наполеон заметил, что мадам Монтолон осталась и всем видом показывала, что хочет с ним поговорить.

— Мадам, вы что-то хотите сказать?

— Да, сир. Вы со мной не разговаривали уже шесть дней. Я что-нибудь сделала, что вас обидело?

— Конечно, нет. Я просто очень занят работой.

— Но разве вы меня не видели сегодня днем?

— Сегодня днем? Нет. Я никого не видел.

— Но, сир, я осмелилась войти в кабинет. Дверь была открыта, и я видела, как вы расхаживали взад и вперед по кабинету.

У нее был маленький ротик, его часто сравнивали с розовым бутоном. Губки мадам Монтолон начали дрожать.

— Сир, я уверена, что вы на меня взглянули несколько раз. Но вы не сделали никакого знака и я… я поняла, что вы не желаете говорить со мной и потом… я ушла.

— Простите. Действительно, я видел какую-то фигуру в кабинете, но не понял, что это были вы.

Мадам Монтолон с трудом удерживалась от рыданий.

— Сир, мне очень грустно, и я несчастлива. Неужели я каким-то образом вас обидела? Вы так скоро забыли о том, чем мы были друг для друга.

Было ясно, что Наполеон вовсе не желал продолжать разговор.

— Нет никакой необходимости требовать объяснений. Да, разве они так уж необходимы? Вы меня не обидели, и я ничего не забыл. Все. Вам достаточно?

— Сир, разве вам непонятно, почему я так несчастлива? Если на вас не обращают внимания — это удар по вашей гордости. Интересно, что вы подумали, кто это был? Один из слуг? Привидение? Я уверена, что если бы это была эта болтливая девчонка, вы бы ее сразу узнали.

— О, если бы это была Бетси-и, все было бы по-иному. Она просто вошла бы в кабинет.

— Я уверена, что она именно так бы и сделала, и еще я знаю, что вы были бы не против.

— Она всего лишь ребенок.

— Только если принять во внимание ее годы. — Она наклонилась вперед и коснулась рукой его рукава. — Разве вам не понятно? Если бы там было это дитя, вы бы перестали шагать взад и вперед. Вы начали бы с ней беседовать. Я понимаю, что нарушаю правила и задерживаю вас, но прошу вас, давайте обсудим создавшуюся ситуацию. Если я вам надоела, пожалуйста, пожалуйста, скажите мне об этом. В таком случае я попрошу мужа, чтобы он добился перевода во Францию, и вам не нужно будет терпеть мое присутствие.

Наполеон взглянул ей в лицо. Оно было хорошеньким, несмотря на мучившие ее сомнения. Внезапно он улыбнулся.

— Мы не станем говорить об этом сегодня. Я должен работать до рассвета. Позже мы все обсудим. Возможно, завтра. Моя дорогая Альбина, вы все преувеличиваете и не должны думать о возвращении во Францию. Мне нужны вы и ваш муж здесь. Вы мне верите?

Он снова улыбнулся и, обняв женщину, начал подталкивать ее к двери в гостиную.

— Идите и улыбайтесь. Никто не должен подозревать, что между нами только что была сцена. Все готовы вцепиться зубами в любой кусок сплетни.

Дама наклонила голову, чтобы коснуться щекой его руки.

— О, сир! Вы верите в то, что говорили сегодня за обедом… о близости? Когда вы это сказали, я поняла… что у меня существует надежда.

Наполеон опустил руку и легонько ущипнул Альбину.

— Мы рассуждали о соблазнах. Не беспокойтесь… У вас их предостаточно.

Глава четвертая