Маркиз де Ла Касе [i], славившийся своей ученостью, склонился над оградой, вглядываясь в каменистый остров.

— Неужели все эти месяцы мы пересекали Стикс [1]? — поинтересовался он у спутников. — А теперь перед нами находится настоящий Ад!

Он усмехнулся собственной шутке и обратился к сыну Эмануэлю. Тот, как всегда, стоял позади отца.

— Мальчик мой, запишите мое высказывание. Мне кажется, что это действительно умные слова.

Семейства Бертранов, Монтолонов и подвижный Гурго, также как и он, не радовались их будущему месту жительства. Но они не стали отвечать на его замечание. Никому из них не был приятен Ла Касе, их всех интересовала причина, по которой император включил его в свою свиту. Мадам Бертран шепнула мужу:

— Самодовольный низкий человек!

Гурго нервно почесал подбородок и начал прикидывать возможности — как удрать из этой тюрьмы вулканического происхождения.

Лишь мадам Монтолон услышала легкие шаги на палубе, повернулась и увидела, как к ним приближается император. Она не отказала себе в удовольствии быстро и с намеком улыбнуться ему. Эта ее привычка крайне возмущала Наполеона, потому что из подобного приветствия его недоброжелатели могли сделать далеко идущие выводы. Во время долгого путешествия о них и так слишком много сплетничали…

Но любопытство победило раздражение. Он хотел поскорее увидеть остров, о котором они так много рассуждали. [2] Его камердинер Маршан приготовил для него белоснежные одежды и низкие туфли из черной кожи. Юго-восточные пассаты, постоянно дувшие над островом, взлохматили его заметно поредевшие волосы. Наполеон сделал несколько шагов к ограждению, пристально вглядываясь в представшую перед ними панораму.

В гавани стояло множество судов. Там были фрегаты, сопровождавшие Нортумберленд, на них развевались флаги Королевского флота. Паруса были опущены, а на палубах толпились матросы в белой форме. В гавани также находились глубоководные торговые суда и большое количество рыбацких суден. Глаза Человека Судьбы сверкали, когда он оглядывал эти мощные суда. Если бы не мощь Британского флота, он давным-давно добился бы своих целей. Если бы он был в состоянии защитить собственные армии, пересекающие Па-де-Кале, он без всяких сомнений послал бы их из Булони, памятую о том, как слаба защита острова упрямцев. Неужели он не мог найти лучших командиров, чем некомпетентные, осторожные французские адмиралы?

Жанна д'Арк родилась, чтобы спасти Францию во время Столетней войны. [3] Почему не появилась еще одна мадам де Клиссон, чтобы вдохновлять матросов во время морской битвы, а солдат на суше?

Впереди за линией мачт виднелись гористые склоны острова Святой Елены. Какой ужасный вид! Конечно, его не сравнить с чудесным островом Эльба! [4] Там, если бы ему удалось сдержать собственные амбиции, он смог бы прожить до конца жизни в покое, даже в уважении и респектабельности. Дорого стоила игра в Сто дней! [5]

Он рассвирепел. Он, император победившей Франции и повелитель Европы, добровольно сдался в руки англичанам [6], и теперь к нему относятся как к военнопленному! Он не ожидал от них подобного предательства.

Как на этом вулканическом острове могут жить цивилизованные люди? Если смотреть на высокие и острые скалы, возникавшие будто прямо из моря, по коже пробегает дрожь страха и скалы кажутся такими таинственными и неприступными.

«Франция! Непостоянная Франция! — подумал про себя император. — Неужели ты позволишь, чтобы все это длилось? Твой трон был свободным, от него разило глупыми Бурбонами [7] и грязными париками, которые они носили! Я поднял тебя к такой славе, которая не снилась никому в мире! Франция, Франция, пусть мир узнает, что Наполеон был твоим настоящим императором! Потребуй, чтобы его освободили!»

Его свита ждала, когда он заговорит. Внешне он казался абсолютно спокойным.

Наконец он поднял телескопическую трубу, висевшую у него на шее на плетеной тесьме белого бархата. Неловкими пальцами он направил трубу на гавань Джеймстауна, зажатого между двумя нависающими темными скалами.

Наполеон несколько мгновений внимательно все разглядывал, а потом опустил трубу.

— За железной аркой находится гавань, — тихо произнес он. — Там полно народа. Он жаждет увидеть человека, которые мог бы стать их повелителем. Мне кажется, они ожидают, что меня поведут на берег в цепях. Я не стану сходить на сушу до наступления темноты. Меня невозможно демонстрировать, как укрощенного медведя! — Он сделал шаг назад. — Бертран! Сообщите адмиралу мое решение. Мы сойдем на берег при свете луны.

Гурго всегда с трудом скрывал собственные чувства, и тут он не удержался от замечания:

— Неужели луна когда-нибудь восходит над этой жуткой кучкой шлака из сатанинской печи?!

Семейство Бэлкум сидело за ужином. День был особый, население острова волновалось, не переставая, поэтому двое младших мальчиков получили позволение присутствовать на ужине. Вильяму было восемь лет, а малышу Алексу — четыре. Они смирно сидели рядом с матерью, ведь они были отменно воспитаны. Глаза малышки Алекса начали слипаться, и очень хотелось спать.

Глава семейства с гордостью оглядел своих детей и жену. Он даже позабыл, о чем ранее говорил, настолько его растрогал вид счастливого семейства. Он только что сказал, что экс-император Франции не захотел сойти на берег до заката солнца и что он собирается отправиться в Джеймстаун, чтобы не пропустить исторический момент. Но сейчас он переключился на другую тему.

«Наверно, в доме Карлтона по-прежнему болтают, что я выбрал себе не пару, — подумал он. — Ха, эти красноносые выпивохи, глянули бы они на нас! Мало у кого найдется такая красивая и добрая жена! И в мире не найдется детей, которых можно было сравнить с моими детьми».

Он улыбнулся, поднял бокал портвейна и полюбовался его прекрасным цветом. У него было лицо настоящего европейца с выдающейся нижней челюстью, весьма живые глаза, шапка темных кудрей. На нем была надета белоснежная рубашка, но жилет и сюртук явно носились много лет.

Вторая дочь почти ничего не ела. Она крутилась до тех пор, пока отец не смекнул, что она что-то задумала. Наконец девушка заговорила:

— Папа!

— Да?

— Можно я пойду на пристань вместе с вами? Отец не успел ничего ей ответить. Госпожа Бэлкум сказала дочери:

— Ты никуда не пойдешь, Бетси, об этом не может быть и речи! Ты отправишься спать.

Бетси нахмурилась, словно не понимая твердости решения матери.

— Но, мама…

— Никаких «но», юная леди, — продолжала госпожа Бэлкум. — Ты отправляешься спать без всяких разговоров.

— Но мама, мне нужно сказать вам что-то… очень важное.

Вильям Бэлкум улыбнулся жене.

— Мне кажется, дорогая, нам следует выслушать это очень важное сообщение.

Бетси сразу воспользовалась представившейся возможностью.

— Когда я вырасту… Ну, когда я буду замужем, и у меня будут свои дети, и они узнают, что я была на острове Святой Елены, они станут мне задавать множество вопросов. Я разве не права? Им захочется узнать… О, все! И что я им расскажу? Что я рано легла в постель в тот вечер, когда Наполеон прибыл на остров?

— Возможно тебя это волнует, — улыбнулась мать дочери, — а меня — нет. Дорогая моя, ты придумаешь, что им рассказать. Тебе это не составит труда.

— Бетси, — спокойно промолвил господин Бэлкум, — дитя мое, мне хотелось бы взять тебя с собой, но я уверен, что на пристани не будет женщин. Там может собраться довольно шумная толпа… Ты же понимаешь, что там даже может завязаться потасовка. Тебе там лучше не быть. Я знаю, что мама не собирается на пристань. И Джейн.

Джейн была на два года старше Бетси и сидела напротив младшей сестры. Было видно, что ее совершенно не интересовало прибытие императора Наполеона. Она о чем-то глубоко задумалась. Она превратилась в юную леди и перестала носить длинные панталоны. Ее больше интересовали приемы, балы, наряды и поклонники. Джейн была стройной хорошенькой брюнеткой, превратившись в спокойную и воспитанную юную леди.

Бетси сильно отличалась от старшей сестры. Не достигнув четырнадцати лет, она обещала стать поразительной красавицей. Но пока что оставалась сорванцом. Ее интересовали ее пони и спортивные игры, которыми она занималась с друзьями. Девушка не очень много времени уделяла своей внешности и нарядам. Она ничего не делала со своей копной светлых локонов, только причесывала, как поднималась с постели. Следует признаться, что Бетси не была аккуратной девушкой, и эту ее черту с трудом переносила обычно терпеливая мать. У нее были выразительные огромные сверкающие синие глаза. Она предпочитала ходить без шляпки, щеки у нее сильно загорели, а нос обсыпан неяркими веснушками.

Сара Тиммс, цветная служанка, присматривала за сестрами и помогала накрывать на стол и подавать еду. Она вошла в столовую с тарелками, чтобы разложить тушеное мясо. Она была крупной женщиной в широком и ярком платье, на голове — повязка ярко-красного цвета. Она обожала этот цвет, всегда старалась его носить. У Сары были добрые темные глаза.

— Мисс Бетси, ваша мама права. Этот Бомпарт — ужасный человек. Он до вас доберется и вырвет у вас сердце, а потом… его слопает!

— Сара, я не спрашивала твоего мнения, — улыбнулась госпожа Бэлкум. Она была милой хозяйкой, но слуги должны знать место.

— Нет, миссус. Вы никогда не спрашиваете моего, как это… мнения… А я его постоянно высказываю…

— Да, Сара Тиммс, ты никогда не держишь при себе свое мнение, — вздохнув, заявила госпожа Бэлкум. — Мне кажется, у тебя имеется мнение по каждому поводу.

Толстую Сару в этот момент больше всего волновала ее «малышка» Бетси. Она расстроилась, как это часто бывает с юными девицами, в сущности, из-за пустяка.

— Почему ты не ешь мясо, девочка? — спросила Сара.

— Ты же знаешь, что я терпеть не могу тушеное мясо. Оно все в волокнах и безвкусное.

Отец строго взглянул на дочь.

— Юная леди, вам прекрасно известно, как сложно сохранять мясо свежим на этом острове. Нам повезло, что у нас вообще есть мясо. Не знаю, что нас ждет дальше. К острову причаливает все меньше судов. Возможно, все станет лучше, если среди нас будет жить такой уважаемый человек. Будь умницей и ешь мясо.

— Мама, может, вы мне позволите вместо мяса яйцо?

— Никаких яиц! — заявила Сара. — У нас их и так мало. Этот Бомпарт ест только цыплят, скоро на острове не останется вообще кур и яиц.

Вильям Белкум считал, что ему придется поставлять продукты для Наполеона и его окружения, и его глаза засверкали.

— Должен признаться, что подобные мысли не приходили мне в голову. Возможно, стоит об этом подумать. — Он налил себе еще бокал вина. — Сара, ты действительно боишься этого человека?

— Конечно, боюсь! Сегодня ночью я буду себя вести, как все остальные нормальные люди на острове. Лягу в постель и с головой накроюсь одеялом. Так ему до меня не добраться!

Менти Тиммс, муж Сары, также прислуживал в семействе Бэлкум. Он принес очередные кушанья. От него обычно было мало толку, рубашка его постоянно выбивалась сзади из-под пояса брюк. Руки у него дрожали, когда он ставил блюдо в центр стола.

— Ти, ты опять прикладывался к бренди, — резко заметил господин Бэлкум.

— Что, сэр? — Менти приходилось повторять вопрос дважды. Иначе он не понимал, о чем его спрашивают.

— Ты меня отлично слышал, Ти. Ты успел отведать бренди?

— Нет, сэр. Никакого бренди. Нет, сэр. Я его не пил.

— Почему у тебя трясутся руки? Ты тоже боишься этого Бонапарта?

Менти был до смерти рад тому, что его господин отвлекся от основного вопроса, и даже не желал, чтобы тот его повторял.

— Именно так, сэр. Да, сэр, вы правы. Я тоже боюсь этого Бонумпарта.

— Значит, ты не хочешь отправиться в город, чтобы взглянуть на него?

— Нет, сэр?

Сара обошла стол и встала позади Бетси.

— Девочка, я знаю, что ты не ешь тушеное мясо. Я испекла тебе лепешку. Хочешь принесу?

— Да, Сара, пожалуйста. Но мне нужен для лепешки сироп.

— Малышка, и сладкий сироп есть.

— Надеюсь, что и для меня тоже. Мне нравится сладкий сироп, — заявил хозяин дома.

— Мистер Бэлкум, сироп только для Бетси.

В этот момент госпожа Бэлкум сделала одно открытие.

— Бетси! — резко сказала мать. — Рядом с тобой собака! В столовой! Сколько раз тебе повторять, чтобы ты не таскала ее с собой в столовую?

Бетси положила руку на голову маленькой собачки и жалобно проговорила:

— Мама, пожалуйста. Ты же знаешь, что Снуки растет не так быстро, как остальные собаки. Они все пытаются его покусать и не подпускают к миске. Если я не стану за ним присматривать, он сдохнет от голода.

— Бетси Бэлкум, только не в столовой! Ты его кормила с тарелки?

Джейн видела, как ее младшая сестра давала собаке кусочки нелюбимого тушеного мяса. Она пришла сестре на помощь, задав матери вопрос:

— Мама, я вам рассказывала, что вчера была в лавке Тича?

Отвлекающий маневр сыграл свою роль. Миссис Бэлкум сразу обратилась к старшей дочери.

— Джейн, а я и не знала, что ты была в городе. Почему ты мне ничего не сказала?

— Мама, мне хотелось самой спокойно все рассмотреть. Мне надоело постоянно носить только белый цвет. Я его ношу уже пять или шесть лет, мне хотелось бы, чтобы мое новое платье было другого цвета.

Мать семейства настолько заинтересовало решение старшей дочери, что она развернулась в кресле и нахмурила брови. Бетси сразу воспользовалась передышкой. Она отнесла собаку к двери и легонько шлепнула ее.

— Не волнуйся, Снуки, — шепнула девушка, — я тебя хорошо покормлю вечером.

— Джейн, я уверена, что ни один цвет тебе не идет так, как белый, — твердо заявила госпожа Бэлкум. — Ты в белом выглядишь такой хорошенькой и юной!

— Вот именно, мама! Я не хочу выглядеть слишком юной. Я видела, — в голосе Джейн прозвучали энергичные нотки, — я видела потрясающий индийский муслин. Такой неяркий зеленоватый цвет резеды. Он мне так понравился!

Миссис Бэлкум задумалась.

— Джейн, я поеду и взгляну на материал. Но имей в виду, я ничего не обещаю.

Глава семейства поднялся из-за стола и неохотно отставил в сторону кувшин с вином.

— Дорогая, прости меня, но мне пора отправляться в город. Я понимаю, что мнение мужчин не принимается во внимание, но мне кажется, что этот муслин очень пойдет Джейн. Она стала взрослой. Ти, приведи мне Конкистадора. Я поеду на нем. — Он возмущенно закричал: — Опять твоя рубашка вылезла из брюк! Если ты не будешь за собой следить, отправлю на конюшню!

Он прошел мимо Бетси и легко потрепал ее по голове.

— Извини, что не могу захватить тебя с собой.

На следующее утро Бетси поднялась, как обычно, первой. Было всего лишь шесть часов, и из кухни и конюшни не доносилось ни звука. Только кудахтали куры, и мычал скот. В половине седьмого она приняла ванну, оделась, небрежно причесала волосы. Девушка быстро выбежала из дома на солнышко, держа в руках шляпку.

Собаки сразу почуяли ее приближение. Они вылезли из-под крыльца, где обычно спали, и начали как бешеные носиться перед Бетси и громко лаять. Конюшня обычно не закрывалась, но прошло несколько секунд, прежде чем в дверях показалось округлое лицо Вильяма Питта.

Он поклонился девочке.

— Доброе утречко, ми-ис Бесс.

До того как она двинулась дальше, ей было необходимо внимательно осмотреть двор. У них служило примерно полдюжины слуг, и они считались рабами, хотя им позволялась некоторая свобода, и они соблюдали свои привычки и обычаи. Сара и Менти были оставлены на острове капитаном рабовладельческого судна, потому что сильно заболели во время путешествия из Африки. Вильям Белкум купил их практически даром. Они прослужили в семействе несколько лет, и Сара решила, что им нужна фамилия, чтобы их союз оказался более прочным. Менти не стал с ней спорить. Сара часто слышала, прислуживая за столом, как Бэлкумы с ностальгией вспоминали прекрасный дом, стоявший недалеко от Темзы, и она выбрала это название для себя и флегматика Мети в качестве фамилии. Постепенно Темза превратилась в Тиммс, но Сара не возражала.

Конюха снесли на берег с рабовладельческого судна почти при смерти. Он был поразительно высоким человеком — наверно, шесть футов и восемь дюймов. Вильям Бэлкум заметил:

— В центральной части Африки обитает раса очень высоких негров. Мне кажется, что он родом с Лунных Гор. Я просто в этом уверен. Мы возьмем к себе этого беднягу.

Хозяин потребовал за него один фунт. Высокий узник начал поразительно быстро выздоравливать. С первых дней всем стало ясно, что он обладает удивительным чувством достоинства. Он гордо носил на длинной шее свою маленькую головку, будто дело было не только в длине костей, но в том, что он принадлежит к древнему благородному роду.

— Наверно, раньше он был вождем или шаманом-лекарем, — говорил господин Бэлкум.

Они назвали его Цезарь, а потом стали называть его Цезарь Август [8].

Цезарь Август стал заботиться о лошадях, ему нравилась компания четвероногих существ. Как-то Бетси, которая часто выступала в роли посредника, обратилась к родителям.

— Цезарь Август считает, что ему тоже надо взять фамилию. Как у Сары и Менти.

— Какое же имя желает носить старый вождь? — спросил отец.

— Он как-то слышал ваш разговор с кюре и понял, что вы с ним обсуждали великого человека.

— С каким кюре?

— Преподобным Годефруа Юстасом Стоджкином.

— А, с этим, — господину Бэлкуму не очень нравился преподобный Стоджкин.

— О ком же мы разговаривали?

— О Вильяме Питте [9]. Цезарь Август сказал, что был главным человеком в своей стране, как Вильям Питт являлся главным человеком в Англии. Он считает, что ему очень подойдет это имя.

— Что он о себе думает, старый разбойник! — улыбнулся Вильям Бэлкум. Но подумав, сказал: — Что ж, Вильям Питт-старший, если бы он был жив, не стал бы возражать. Ему это даже могло бы понравиться, — отец утвердительно кивнул головой.

— Хорошо, пусть будет Вильямом. Так даже короче.

— Нет, папа. Мы не сможем называть его просто Вильямом. Его следует называть Вильям Питт. Он решительно настаивает на этом.

Вильям Питт не любил собак. Он покрикивал на шумных щенят и отгонял их от входа в конюшни, нетерпеливо и раздраженно размахивая длинными руками. Бетси была поражена его видом. У него опухли глаза, и он еле волочил ноги.

— Вильям Питт, ты заболел?

Высокий раб медленно покачал головой.

— Ми-ис Бесс, я плохо себя чувствую и совсем не спал.

Бетси взглянула на собак:

— Послушайте меня. Никто из вас не смеет сюда заходить. Вы перебудите всех! Лежать, лежать! Снуки, ты меня слышишь? Поиграй со своими братьями и не скули.

Она снова обратилась к конюху.

— Как настроение у моего старины Тома?

— Старик Том сегодня медленно жует. Когда он медленно жует сено, у него плохое настроение.

Пони не успел съесть дневной рацион сена. Он даже не взглянул на Бетси, когда она подошла к его стойлу, и стукнул задней ногой по перегородке, как бы желая сказать: «Осторожно! У меня дурное настроение и нечего лезть ко мне с ласками и прочими глупостями».

Тем временем стая дико лающих псов ворвалась внутрь, они начали покусывать друг друга, чтобы Бетси должным образом могла оценить их живость и силу. У пони морда перекосилась от негодования.

Казалось, что он хочет спросить: «Неужели так необходимо, чтобы джентльмену не давала спокойно позавтракать стая глупых визжащих псов?»

— Мой милый Томус Дидимус, — шепнула девушка, поглаживая его по длинному носу. — Не сердись! Я встаю рано, чтобы проехаться с тобой по свежему воздуху, и тебе не нужно быть суровым, а наоборот — поблагодарить меня. Если бы ты жил у некоторых людей, кого мне и упоминать не хочется, тебе было бы понятно, как хорошо живется у нас. Разве я не права, Вильям Питт?

— Правда, ми-ис Бесс, — отвечал великан. Он взглянул на Тома. — Побыстрей дожевывай сено, Том.

Потом Вильям Питт обратился к девушке:

— Может, уговорить его с помощью морковки или стукнуть его?

— Вильям Питт, не стоит обижать беднягу Тома. Дай ему морковки.

Том позабыл о сене, когда увидел Вильяма Питта с морковкой в руках. Он заржал от удовольствия и сразу вышел из стойла, забрал сладкую морковь в мягкие губы и не стал протестовать, когда Вильям Питт оседлал его.

Бетси чудесно прокатилась в это раннее утро. И пони было приятно размять ноги, и он быстро начал подниматься вверх по холму. Когда спустя полчаса они возвращались по извивающейся тропинке к конюшне, он прибавил скорость: у двери в стойло его ждал Вильям Питт с ведром воды.

— Бетси! — воскликнула госпожа Бэлкум, появляясь у бокового входа в дом. — Сколько раз мне нужно предупреждать, чтобы ты не скакала слишком быстро? Когда-нибудь он тебя сбросит, и тебя принесут домой с переломанными костями.

— Мама, не стоит волноваться, — весело ответила девушка. — Никто меня не сбросит. Я хорошо езжу верхом, тебе это известно. Кроме того, я очень торопилась.

Бетси не говорила, по какой причине она торопилась. Девушка больше не сказала ни слова, и мать увидела, как она спешилась и быстро отправилась по боковой тропинке к главной дороге. У ворот она заметила ярко-красное пятно мундира.

Девушка громко посвистывала, пока шла по направлению к воротам. У Бетси был низкий тембр голоса, и она пела хуже Джейн, у которой было приятное сопрано. Но она умела очень красиво свистеть, люди заслушивались — редкое уменье для девушки!

У ворот, держа на плечах ружье, стоял солдат в красной униформе. Он смотрел на дорогу, замерев, как требуется от британского солдата на посту.

Бетси подумала про себя: «Я знала, что сегодня очень важный день».

В полутора милях от Джеймстауна находилось имение «Брайарс». Оно было поразительно красиво. Господину Вильяму Бэлкуму принадлежал кусочек старой Англии, больше подходивший Кенту или Суссексу. Казалось, что там находилось чудо, которое пролетев на волшебном ковре-самолете тысячи миль водного пространства, потом оказалось в узкой нише между пустынными, черными и хмурыми скалами Святой Елены.

Рядом с этим имением почва была бесплодной и твердой как железо, но в «Брайарсе» всегда бушевала зелень и благоухали яркие цветы. На фоне мрачных черных скал можно было разглядеть сверкающий на солнце водопад, низвергающиеся вниз каскады воды превращались в кружевную пену, не успев долететь до земли.

В доме жил английский купец со своей семьей, к нему вела длинная дорога, окруженная деревьями баньяна. Там же находился сад, где выращивались апельсины, лимоны, гранаты и манго. В садах росло множество кустарников, фруктовых деревьев и трав из Англии — розы, герань, даже дубы и ивы. Трава не была жесткой и тусклой, а зеленела, как в родной Англии, и ее вид был типично британским, как белые утесы и прохладные дожди.

Дом был всего в два этажа с крытой верандой по всему фронтону. Он был достаточно просторным и удобным, но комнат было всего десять. Позади дома находились конюшни и другие хозяйственные постройки. Но издали было невозможно сразу различить главное здание, и все обычно обращали внимание на деревянную постройку, стоявшую на возвышении. В глубине роскошного сада стоял павильон, но что происходило в павильоне, разглядеть было невозможно. Только с некоторых точек можно было видеть остроконечную крышу. Семейство Бэлкум использовало постройку как домик для гостей, и многие известные люди пережидали тут прибытие судов, включая знаменитого герцога Веллингтона.

Бетси быстро оказалась у каменных колонн, на которых было высечено слово «Брайарс». Она попыталась разглядеть, что происходит через кованые ворота. Но широкая спина часового в красном мундире заграждала обзор.

— Доброе утро! Что вы тут делаете? — спросила Бетси.

Часовой был поражен. Он повернул голову и взглянул на Бетси сквозь металлическую решетку.

— Мисс, я — часовой, — он провел пальцем по тесному воротничку. — Мы охраняем эту дорогу, и я останусь на посту почти весь день.

Бетси была умной девушкой.

— Значит, он может тут проехать? Император?

— Мисс, генерал Бонапарт.

— О, да. Я позабыла. Его так приказано называть, я права? Меня посадят в тюрьму за то, что я его так назвала?

— Мисс, я не стану о вас докладывать.

— Вам не будет трудно немного отойти в сторону? Я хочу выйти. Можно?

Караульный усмехнулся.

— Мне никто не отдавал подобного приказа.

Девушка вышла, и за ней медленно закрылась калитка. Секунду она внимательно разглядывала высокую фигуру, которая стояла, не двигаясь, в неудобном и жарком красном мундире.

— Я останусь здесь и посмотрю, как он проедет.

— Отчего же. Но постарайтесь исчезнуть, когда увидите, как приближается Джонни Крепс. О, простите меня, мисс. Я хочу сказать — генерал.

Бетси освоилась в незнакомой обстановке.

— Простите, как вы сказали? И как ваше имя?

— Рядовой Нок [ii].

— Нок? Какое странное имя!

— А мне так не кажется. Но не спрашивайте меня, почему нас так называют. Я не знаю. И мой отец не знал… И даже его отец… Просто нас так называют. Некоторые из моих сослуживцев смеются надо мной, и даже надменные офицеры усмехаются, когда отдают мне приказания. Иногда мне хочется кому-либо дать по башке! Возможно, когда-нибудь я наберусь храбрости и именно так и сделаю.

Солдат внимательно взглянул на девушку.

— Как ваше имя, мисс? Вы можете назвать мне его?

— Отчего же, рядовой Нок. Мое имя — Люсия Элизабет Бэлкум. Но меня называют Бетси.

Бетси уселась на травяной холмик на краю дороги и начала задавать Ноку вопросы, которые приходили ей в голову. Их было бесчисленное множество. Караульный пытался отвечать на них. Иногда его ответы ей казались странными. В основном это происходило от того, что его словарный состав сильно отличался от тех слов и выражений, которые привыкли употреблять в их семье.

— Что вы хотите сказать? — иногда спрашивала девушка. — Вы используете такие странные слова, рядовой Нок, — заключила Бетси.

Вчера она залезла на дерево, порвав платье, и набрала спелые сливы. Сейчас Бетси обнаружила их в кармане. Она бросила несколько штук Ноку, и он с удовольствием отведал сочные плоды.

— Отлично. Они такие вкусные. Я не пробовал подобных слив даже в Лондоне. Мне иногда удавалось стащить несколько штук у продавцов с уличных лотков.

Бетси очень заинтересовалась тем, что ему удалось разглядеть императора вчера вечером, и она начала расспрашивать его о произведенном на него впечатлении.

— Ну, он прошел на расстоянии десяти футов от меня, ни на кого не глядел. Мне кажется, ему очень хотелось приказать, чтобы мы все построились. Ну, все, все. Мисс, вы его сами увидите и поймете, о чем я говорю.

— Можете быть уверены, я останусь здесь и непременно его дождусь.

Рядовой Нок усмехнулся.

— Я могу сказать, что вы — решительная девушка. Мисс, признаюсь вам, что с нетерпением жду, когда нас, наконец, переведут куда-нибудь подальше от этой ужасной жары. Но мне все равно хотелось бы остаться, чтобы увидеть одну вещь. Мисс Бетси, мне хотелось бы дождаться того времени, когда вы подрастете и превратитесь в молодую леди.

В этот момент караульный встал по стойке «смирно».

— Они приближаются, — шепнул Нок. — Зайдите за колонну, чтобы они не видели, как вы разговариваете со мной. Не положено. Глядите в оба, мисс Бетси. Вот он — генерал Бонапарт, старина Джонни Крепс, собственной персоной.

Так Бетси Бэлкум, осторожно выглядывая из-за каменных ворот, в первый раз увидела Наполеона Бонапарта. Он ее не заметил. Казалось, он пристально осматривает поместье Бэлкумов.

Девушка глядела им вслед до тех пор, пока отряд всадников не пропал из вида на дороге, ведущей к Лонгвуду.

«Я его не боюсь, — внезапно подумала девушка. — У него странный вид, но он кажется таким грустным».

Родители Бетси завтракали, когда девушка налетела на них как ураган.

— Я его видела! — вскричала она.

Вильям Бэлкум поднял голову от тарелки кеджри [iii], которое он с удовольствием ел. Это было обычное блюдо у людей, проживавших на Святой Елене, потому что в местных водах водилось множество рыбы.

На столе не было бекона, колбасок и почек — словом, традиционных блюд истинного англичанина. Сара Тиммс всегда вкусно готовила завтраки. На столе был свежевыпеченный хлеб. Стояло множество вазочек с самыми разными джемами и кофейник, наполнявший комнату великолепным ароматом. Столовая располагалась в восточном крыле дома, там всегда с утра светило солнышко. Комната была красивой, теплой и приветливой.

— Ты хочешь сказать, что видела Наполеона?! — переспросил Бетси отец.

— Да, папа. Он ехал по прибрежной дороге, а я стояла у ворот, и мне удалось его хорошо рассмотреть.

Остальные дети не присутствовали на завтраке, Бетси села на свое постоянное место. Она протянула руку к хлебу. Взяв кусок, она радостно заявила:

— О, мне попалась горбушка! Да еще и с хрустящей корочкой! Давненько мне не удавалось отведать ничего подобного. До горбушки обязательно добирается какой-нибудь мой жадный младший братец!

— Им нравится похрустеть корочкой, — заметила госпожа Бэлкум.

— Но мне горбушки тоже нравятся! И Джейн, и вам, и папе. — Бетси замолчала и энергично вгрызлась в корочку.

— Расскажи нам, что тебе запомнилось в Наполеоне, — попросил отец.