Кер остановился и потряс головой, как бы желая освободить ее от неприятных сведений. «Почему меня это волнует? — спросил он себя. — Пусть продолжают болтать! Король меня очень ценит, и на него не действуют злобные и глупые разговоры».
2
У дома, где умирала Агнес Сорель, по колено в снегу стояли бедные крестьяне. Один из них обратился к Жаку Керу:
— Сударь, скажите нам, как дела у этой великой дамы? Кер помогал Валери выйти из кареты.
— Дела у нее плохи, — ответил Кер. Крестьянин перекрестился.
— Это очень плохо, — пробормотал он. — Плохо для всех французских бедняков. Она была нашим другом.
Дом был мрачным — из темно-серого камня, его украшали лишь резные арки над входом. Часовня составляла основание низкой круглой башни с покатой крышей и небольшими, беспорядочно разбросанными крохотными оконцами.
Когда они подошли ко входу, Валери, посмотрев на Жака Кера, взволнованно шепнула:
— Сударь, я так боюсь, что у меня дрожат коленки. В доме их встретил слуга и прижал палец к губам:
— Тихо, господа.
— Мадам стало хуже?
Слуга чуть не разрыдался и только кивнул.
Он повел гостей к госпоже. На верху каменной лестницы Кер увидел молодую женщину. В помещении царил полумрак, и он смог различить лишь ее напряженный взгляд и нос с горбинкой. Кер решил, что женщину наняли для ухода за малышкой. Жанна де Вандом разглядывала Валери, удивленно выпучив глаза.
«Наверное, она уловила сходство», — решил Кер.
Слуга вернулся. По его лицу текли слезы.
— Госпожа вас примет, — сказал он, вытирая слезы рукавом. — У нее такой слабый голос, что я с трудом разобрал слова. Сударь, ее старая собака начала выть. А это верный признак…
Слуга повел их к двери, расположенной справа от зала. Они попали в темную комнату. Кер шел очень осторожно, вытянув перед собой руки. Воздух был настолько застоявшимся, что у него перехватило горло. При свете одной свечки, горевшей в дальнем конце комнаты, он разглядел небольшую решетку в стене.
Из-за решетки послышался голос:
— Жак Кер, в каком ужасном состоянии я нахожусь! Кер подошел поближе. Сердце у него колотилось, и он с трудом произносил слова:
— Дорогая госпожа Агнес, я все время помнил о ваших страданиях.
— Жак Кер, мне уже недолго осталось страдать. Несколько дней, а может… и часов… У меня мало времени, чтобы раскаяться и уйти с миром.
Мадам Агнес под спину подложили подушки, она теперь полусидела и могла видеть Кера. Он не видел ее. Он мог разглядеть только очертания головы за решеткой.
— Моя дорогая госпожа, вам не в чем раскаиваться, — сказал Кер. — Я надеялся, что сегодня вам станет легче. Может, вы себя плохо чувствуете, потому что лежите здесь в темноте и духоте? Вам необходим свежий воздух и свет. Мне бы хотелось широко распахнуть эти ставни!
Агнес Сорель помолчала, а потом глубоко вздохнула.
— Позвольте мне последнее тщеславие. Хочу, чтобы меня помнили прежней, а не такой, какой я стала теперь. Мне не хочется, чтобы меня кто-то сейчас видел. Я… так сильно изменилась! От меня остались кожа да кости. А прежде у меня была такая хорошая фигура! — Она заговорила громче. — Моя душа оказалась в проклятом больном теле! Оно не может быть моим! Я всегда хорошо себя чувствовала, и люди любовались мной. Моя жизнь напоминала чудный сон. Кожи моей касались шелка, и меня ласково грело солнце в саду. Все смотрели на меня и улыбались. Жак Кер, почему даже самые прекрасные сны должны кончаться подобным образом? В страдании и уродстве?
— Вы должны верить, милая госпожа, — серьезно заметил Кер, — что все, кто вами восхищался и любил, всегда будут помнить вас молодой и прелестной!
— Если бы вы увидели меня сейчас, то сразу отвели бы взгляд.
Кер слышал, как Агнес Сорель пошевелилась, произнося эти слова. Движение было настолько легким, что ему стало ясно, как сильно она похудела. Некоторое время они молчали.
— Друг мой Жак, вы привезли с собой девушку?
— Да, она ожидает в холле.
— Мне весьма любопытно увидеть ту, что может унаследовать часть мечты, в которой я жила. Она хороша собой?
— Да, дорогая госпожа. Весьма хороша. Иначе мы не смогли бы ее предложить на ваше место.
— Мне она известна?
— Нет, девушка не из придворных дам. Она молода, ей около семнадцати лет.
Агнес Сорель помолчала.
— Она настолько молода? Неужели это было необходимо? Кер понял, что мадам была недовольна.
— Я рада, что вы не выбрали из тех дам, кого я знаю. Мне стало легче при этой мысли.
Кер помолчал, потом быстро заговорил:
— Я привел сюда девушку, потому что вы просили меня это сделать. Но, госпожа моя, я решил не продолжать дальше выполнять наш план. Мне кажется, что можно обойтись без этого. Более того, если бы даже было необходимо продолжить, я все равно не желаю принимать в этом участия. — Он приблизился к решетке, желая убедить больную женщину. — Я стал казначеем нашего монарха по его приглашению, а не потому, что изобретал и выдумывал разные схемы и планы. На этом посту я работал честно и преданно. Если я должен бороться, чтобы остаться на своем месте, я предпочитаю делать это с помощью собственного оружия.
— Какое оружие, господин Кер? Кер широко развел руками.
— Я обладаю некой властью. Это что-то новое, но я верю в силу этого оружия. Госпожа Агнес, это власть денег. Я участвую во многих делах. В королевском дворе нет ни одного человека, кто не был бы у меня в долгу — и в качестве последнего средства я смогу купить их поддержку.
Слабый голос за решеткой сказал:
— Существуют и другие пути прекращения долга, и они состоят не в том, чтобы его заплатить. Мертвецы не смогут потребовать возврата долга.
Где-то в глубине дома открылась, а потом быстро закрылась дверь, и Кер уловил громкий плач. Он подумал: «Если слуги плачут, когда умирает их хозяйка, значит, она хорошо к ним относилась».
Агнес Сорель заговорила слабым голосом:
— Мне казалось, что вас не нужно убеждать в необходимости продолжить наш план. Не очень надейтесь на силу денег. Вашим главным должником является король, и вам должны быть известны его чувства. Он ненавидит быть от кого-то зависимым тя не лто&ит возвращать долги. — Голос у мадам изменился. Она продолжала говорить тихо, но очень взволнованно. — Жак Кер, я умираю! Я в этом абсолютно уверена. Когда вы находитесь на краю вечности, вы все видите в ослепительном белом свете. Я все вижу очень четко! Жак Кер, Жак Кер, вы находитесь в большой опасности и должны послушать меня! Выполните все мои пожелания. Пусть вам не мешает ваша гордость.
— Госпожа Агнес, это не гордость.
Казалось, ей нечем было дышать, когда она заговорила снова.
— Я хочу видеть девушку. У меня нет сил задавать ей вопросы. Пусть принесут еще свечи, чтобы я могла ее рассмотреть. С каждым часом я вижу все хуже. Я приближаюсь к тому мигу, когда… мои глаза закроются навсегда.
— Вы уверены, что хотите увидеть девушку?
— Да. Может, мне станет легче, если я смогу одобрить ваш выбор. Неужели я сделала так мало, что вы не желаете выполнить мою просьбу?
Кер вернулся в холл, Валери сидела на скамье у стенки. Свеча горела так плохо, что кругом было темно.
— Вы сейчас пойдете со мной, и не стоит волноваться. Вы ее не увидите, и вам не нужно будет говорить с ней. Весь визит продлится несколько минут.
Девушка подошла к Керу и положила дрожащую руку ему на плечо.
— Сударь, меня пугает это место. Оно походит на дом мертвецов.
Кер приказал слуге принести две свечи, взял их и пошел к госпоже Агнес вместе с Валери. Он посадил ее рядом с решеткой и поставил обе свечи на стол. Девушка страшно волновалась и крепко сжала лежавшие на коленях руки. Она подняла головку вверх и даже взглянула на решетку, где находилась невидимая Агнес Сорель.
Кер сел на кресло рядом с Валери.
— В последнее время я видел вас очень редко и не знаю ваши последние новости, — сказал он Валери. — Наверное, вам пришлось прервать занятия, когда вы отправились на север?
— Не совсем так, сударь. — Она говорила ровным, уверенным голосом. — Я взяла с собой несколько книг, и каждый вечер я немного читаю. Иногда мне трудно, потому что эти книги не предназначены для… начинающих, поэтому я продвигаюсь вперед очень медленно. — Валери помолчала, а потом заговорила более оживленно. — Кузен Рено обещал достать мне позволение смотреть книги и манускрипты библиотеки аббатства. Он рассказал, что там имеются поразительные вещи. Священное Слово и множество разных других книг и даже… — тут она начала колебаться, — множество старых фабльо. Они хорошо написаны, и их легко читать. Мне очень хочется посмотреть все эти книги.
— Мне ясно, что вам нравится учиться, — сказал Кер и улыбнулся Валери.
Из-за решетки не послышалось ни звука, но в воздухе царило напряжение. Кер пытался разговорить Валери. Он спрашивал ее об учителях и о том, что нового ей удалось узнать. Кер задавал вопросы о людях, с которыми она встречалась в течение долгого путешествия на север.
Девушка вскоре перестала смущаться и разговаривала совершенно свободно, даже смеялась, когда рассказывала о чем-то смешном.
Агнес Сорель постучала по решетке пальцем. Кер подошел поближе и тихо спросил:
— Да, госпожа моя!
— Пусть она уйдет. А с вами, господин Кер, мы должны поговорить, пока у меня еще остались силы. Я… я просто поражена! И не могу поверить тому, что видела сама. Мне кажется, что это… фантазия, что мне все привиделось!
Кер проводил Валери в холл и вернулся. Стояла тишина. Кер решил, что госпожа Агнес находится без сознания. Но вдруг он услышал тихое рыдание.
— Жак Кер, Жак Кер! — всхлипывая, сказала Агнес Сорелъ. — Что вы наделали? Она настолько напоминает меня, что на мгновение я решила, что уже умерла и вижу… собственное тело. — Она долго молчала. — Кто эта девушка? И где вы ее нашли?
Кер вкратце поведал ей историю Валери. Госпожа Агнес молчала до тех пор, пока Кер не начал рассказывать о результатах расследования Прежана Кеннеди. Агнес Сорель пошевелилась.
— Имена! Назовите мне имена действующих лиц! — попросила она. — Кто был ее отец?
— Мы еще не до конца разгадали ее тайну, — ответил Кер.
— Как называется деревня, где ее нашли?
— К югу от Берри.
— Я знаю это место! — Больная женщина громко выкрикнула эти слова, и Кер понял, что она была крайне взволнована. — Я уверена, что такое сходство неслучайно. Жак Кер, отец девушки был моим братом. Моим любимым братом, который умер три года назад. Он рассказывал о романе с молодой женщиной из Берри и о том, как она умерла после рождения дочери. Его жена была очень ревнивой, и он не забрал к себе малышку. — Агнес Сорель замолчала, и Кер слышал ее затрудненное дыхание. — Я в этом не сомневаюсь! Ни капельки, Жак Кер! Мы с братом настолько походили друг на друга в молодости, что нас частенько принимали за близнецов. Поэтому нет ничего удивительного, что девушка сильно напоминает меня. Я сразу об этом подумала, как только она вошла в комнату.
Жак Кер был полностью согласен с госпожой Агнес. Он помолчал, затем сказал:
— Наверное, вы желаете, чтобы я продолжил поиски? Теперь все станет гораздо легче.
— Вы можете делать что захотите, но я ни в чем больше не сомневаюсь. Я верю, Жак Кер, что Валери — дочь моего брата. Я в этом полностью уверена.
Казалось, Кера не волновало, о чем она говорит. Он подошел к решетке вплотную и теперь смог различить лицо госпожи Агнес в полумраке.
— Мадам, я не обладаю обширными знаниями, и конечно, я не врач, но мне кое-что известно о медицине и человеческом теле, я уверен, что мы с вами вели слишком долгий разговор. Простите и отпустите меня. Я вернусь после того, как вы отдохнете. Возможно, мы с вами встретимся еще раз сегодня. Если нет, то я подожду до завтра.
— Нет, я хочу закончить разговор. Если вы сейчас уйдете, мы с вами больше никогда не встретимся. Жак Кер, мой милый друг, я доверяю вам мою найденную племянницу. Она милая и умная, и мне кажется, что она обладает решительным и хорошим характером. Надеюсь, что вы сможете о ней как следует позаботиться. Мое последнее земное желание состоит в том, чтобы у нее удачно сложилась жизнь и чтобы судьба была к ней добрее, чем ко мне.
Агнес Сорель замолчала, потом продолжила, но Керу было ясно, что ей не хватает воздуха:
— Вы должны найти… Другую девушку, которая сможет выполнить наши планы. Что касается моей племянницы, проследите, Кер… проследите, чтобы она…
Мадам Агнес замолчала. Кер не стал ждать продолжения. Он быстро схватил свечу и пробежал через закрытую занавеской арку рядом с решеткой.
3
В комнате было настолько темно, что сначала Кер не мог различить ничего, кроме квадратиков света, проникавших через решетку. Потом он увидел окно и начал к нему пробираться, чтобы открыть ставни. Ему с трудом удалось сделать это. Ставни, видимо, давно не трогали, и ему пришлось применить немалую силу, чтобы отодвинуть запоры. Когда наконец деревянные ставни со скрипом открылись, Кер с наслаждением наполнил легкие свежим воздухом.
Он увидел, насколько маленькой была эта комната. Трудно было представить себе, для чего она предназначалась. За решеткой находилась кушетка, на которой лежала умирающая женщина. Рядом стоял небольшой столик с лекарствами, кувшином вина и бокалом.
Кер взглянул на кушетку. Его сильно поразило то, что он увидел. Агнес Сорель лежала без сознания. Лицо умирающей было повернуто в его сторону. Кер заметил, как выделяются ее скулы, как впали щеки. От прежней великолепной красоты Агнес Сорель ничего не осталось.
Кер замер и вспомнил ее слова: «Как грустно видеть, что жизнь, прожитая в красоте и великолепии, пришла к ужасному концу». Кер действительно немного разбирался в медицине. Он понимал: если они хотят, чтобы госпожа Агнес пришла в себя, следует сразу позвать врача и дать ей лекарство.
Кер взглянул на лекарства на столе и отрицательно покачал головой. Он налил немного вина в бокал и разбавил его водой. Потом положил руку под голову госпожи Агнес, приподнял ее и попытался сделать так, чтобы она проглотила хотя бы несколько капель.
— Возвращайтесь к нам, милая моя госпожа, — сказал Кер: — Вам еще рано нас покидать. Вы меня слышите?
Он настолько увлекся ее спасением, что не заметил, как за ним наблюдают. Его привел в себя недружелюбный голос:
— Что случилось, сударь?
Кер поднял глаза и увидел Жанну де Вандом. Она стояла в дверях и пристально смотрела на него. Кер все еще пытался напоить умирающую, но внимательно посмотрел на вошедшую женщину. Ему стало ясно, что вместе с ней в комнату вошло зло. Он вдруг понял, что эта отвратительная женщина сыграет в его судьбе важную роль.
— Пока я разговаривал с леди Агнес, она потеряла сознание, — объяснил Кер. — Когда я к ней подошел, она почти не дышала. Но сейчас она приходит в себя. Видите, она уже почти нормально дышит. Мне кажется, что она сейчас придет в себя.
— Сударь, может, мне вызвать врача?
— Конечно, и как можно быстрее.
Кер опустил голову госпожи Агнес на подушку и поставил бокал на столик. Он удивленно заметил, что Жанна де Вандом не двинулась с места. Она прислонилась к двери, ее серо-зеленые глаза пристально разглядывали Кера.
— Бедной госпоже нужна помощь! — резко сказал Кер. — Сразу же отправляйтесь за врачом!
Молодая женщина не двинулась с места.
— Почему открыто окно? — спросила она. — Никто не должен был этого делать. Госпожа Сорель приказывала, чтобы в комнату не допускали свет.
— Я открыл окно. Если бы я этого не сделал, ваша бедная хозяйка была бы уже мертва. Я должен поговорить об этом с ее врачом. Робер де Пуатеван сегодня здесь?
— Да, сударь. Он получил приказ от короля оставаться здесь и помогать мадам.
— Хорошо.
Женщина все еще оставалась в комнате.
— Вы нарушили слишком много правил, — нагло заявила она, — и я не уверена, что могу вас оставить одного с госпожой.
— Отправляйтесь сейчас же, или я позабочусь о том, чтобы кто-то еще занял ваше место! — резко прервал ее Кер.
Жанна де Вандом пошла к двери. При этом она гордо откинула назад голову и так зашуршала юбками, что было ясно: она не желает покидать комнату и повиноваться Керу. Через минуту в комнату вбежал Робер де Пуатеван. Он весь кипел от возмущения.
Агнес Сорель начала приходить в себя. Она открыла глаза и начала почти нормально дышать. Врач взглянул на нее с облегчением, потом кивнул головой в направлении окна.
— Господин Кер! Господин Кер! — возмутился де Пуатеван. — Это ошибка, и очень серьезная ошибка. Мадам отдала приказ, чтобы свет и свежий воздух не допускали в дом. Что она теперь об этом скажет?
— В этом доме воздух несет заразу, — заявил Кер. — Дорогой Робер, вам самому следовало подумать об этом!
— Я уже подумал и уверен, что прав. Нельзя, чтобы в комнату шел воздух с улицы. Господин Кер, в этом воздухе может находиться зараза. Воздух охлаждает тело и снижает его способность к сопротивлению болезням. Господин Кер, воздух — это один из самых страшных врагов человека!
Больная женщина слегка пошевелилась. Врач поспешил к кушетке и коснулся пальцем ее лба, губ и, нахмурившись, задумался.
— Пока она не пострадала от свежего воздуха, — заявил врач. — Но ее следует сразу перенести в спальню. Господин Кер, должен вас предупредить, что я был против ее встречи с вами и неохотно уступил ее просьбам. Я знаю вас слишком хорошо. Вы не то лицо, что приносит успокоение. Вы ведете разговоры, что-то требуете и отдаете приказы. Вам не место в комнате больного.
Де Пуатеван дважды громко хлопнул в ладоши. Когда появился слуга, врач приказал ему сразу же отнести кушетку в спальню госпожи.
Кер взглянул на умирающую и поразился: черты ее лица вдруг стали более мягкими и к ней вернулась красота. Он понял, что в душе мадам Агнес царил мир, она даже слегка улыбалась.
— Моя милая госпожа Агнес, — тихо произнес Кер, — вы мне больше ничего не желаете сказать? Может, вы хотите мне что-либо приказать?
Если она его слышала, то не сделала никакого знака, а слабые глаза были прикрыты. Врач взял Кера за руку и отвел в конец комнаты.
— Свершится чудо, — шепнул де Пуатеван, — настоящее чудо, господин Кер, если наша бедная мадам проживет еще ночь.
Одну из ставен закрыло ветром, а другая хлопала по раме окна. Кер запер ставни. Несколько минут он оставался один в полной темноте, вспоминая прошлое, связанное с Агнес Со-рель. Какой она была, когда впервые появилась при дворе. Такая молодая, она искрилась жаждой жизни. Ее красота была настолько безупречной и неземной, что мужчины, впервые увидев ее, не могли промолвить ни слова.
«Тогда я поклялся ей в преданности», — вспоминал Кер. Никто не мог сказать, что он хоть раз нарушил свою клятву. Он помогал ей, давал советы. Они вместе старались, чтобы Карл вел правильную политику. Это было идеальное партнерство. Они понимали друг друга с полуслова, доверяли друг другу важные тайны.
«Никто даже не догадывался, насколько преданным было мое отношение к ней. Теперь всему приходит конец», — думал Кер.
Кушетку вынесли из комнаты. Кер подождал, пока замерли шаги слуг, а потом тихо сказал врачу:
— Мне будет тяжело жить в мире, где нет Агнес Сорель.
4
Кер и Валери вышли на улицу, полуденное солнце осветило все вокруг. Повсюду лежал снег, только кое-где пробивались кусты и трава. Поля сверкали и переливались, словно бриллианты, под лучами солнца.
Их встретил Никола, сообщил, что из аббатства прибыл гонец.
— Господину Керу сразу же надо отправляться туда, — заявил он.
Кер приветствовал знакомого гонца.
— Вы привезли приказ короля?
— Да, сударь.
Кер повернулся к Валери и подумал: «Она разволнуется, когда я скажу, что тайна ее рождения наконец разрешена!»
Он ласково улыбнулся девушке и поднял к губам ее руку в перчатке.
— Дитя мое, мне нужно вам сказать что-то необычайно важное. Мне сейчас нужно идти, поэтому вам придется немного подождать. Но клянусь всеми святыми, это очень хорошая новость! Ваши хорошенькие глазки будут сверкать от радости, когда я расскажу вам все, что узнал сегодня… и к какому я пришел решению!
— Возвращайтесь быстрее, сударь!
Кер отправился в аббатство. Его сопровождал Никола, протестовавший оттого, что Кер едет слишком быстро. По дороге Кер обдумывал свои дальнейшие действия. То, что госпожа Агнес сказала ему об отношении короля, поколебало его уверенность в его величестве.
«Ей известна только жизнь двора, — думал Кер. — Поэтому она обо всем судит только по его стандартам. Ей неизвестна власть, которой обладаю я, и она не верит в то, что возможно бороться с врагами своим собственным оружием. Я пользуюсь влиянием, у меня множество полезных связей, о которых ей ничего не известно. Я умен, и у меня накоплены огромные богатства».
Кер воскликнул вслух, испугав Никола:
— Они поймут, что Жак Лисица может сражаться, когда придет нужное время, и станет походить на разъяренного волка или льва.
Глава 7
1
В тот день аббат решил обедать в трапезной, где обычно принимали пишу монахи. Согласно правилам, на нем было кольцо епископа и он сидел в центре возвышения. С двух сторон от него сидели приглашенные придворные. Аббат молча наблюдал за монахами. Сначала гости с неудовольствием хлебали жидкий супчик. Но потом их побаловали пикшей, жареной олениной и прекрасными булками с приправой из имбиря. Гости запивали еду прекрасными винами из монастырских подвалов и, казалось, все были очень довольны.
Аббат во всем сохранял умеренность и ел то же, что и остальные монахи, — сушеные бобы, сыр и хлеб.
— Господа, я очень расстроен, — сказал аббат, когда обед подошел к концу. — Король оказал нам огромную честь тем, что приехал сюда, и этот факт будет зафиксирован в исторических записях. Все будут вспоминать об этой чести с гордостью. Но должен вам признаться, что все это подрывает дисциплину монахов.
Один из гостей, который с явным удовольствием попивал винцо, небрежно заметил:
— Наверное, членам монашеского ордена будет приятно снова увидеть жизнь по другую сторону монастырской стены.
Аббат сразу решительно среагировал на нежеланную ересь. Казалось, он пытается затоптать противное насекомое каблуком сандалии.
— Мои милые братья вступили в орден, чтобы отказаться от контактов с земной гордыней и различными грехами, — заявил он. Его голос окреп, и он начал ораторствовать. — Они оставили позади себя искушение жизнью и похоть плоти. Но как бы низко они ни опускали глаза, когда идут по территории аббатства, они все равно видят, что вокруг творится. Господа, я должен признать, что вы внесли в нашу скромную жизнь проявления опасных и неприятных форм внешней жизни. — Аббат резко оттолкнул от себя чашу с вином, как будто она была воплощением того мира, которого следовало избегать. — Взгляните на монаха в другом конце зала. Он стоит неподвижно, и руки у него скрещены на груди. Это брат Пеллион. Его застали, когда он болтал и смеялся с горничной одной из ваших дам. — От возмущения голос у аббата стал низким. — Эта служанка — очень нахальное создание с распутным языком, и в ее глазах можно прочитать животную похоть. Брат Пеллион стоит на этом месте уже два дня, и во все это время он не получил ни кусочка еды. Он продолжит стоять здесь и в то время, пока мы будем принимать пишу. Это наказание продлится до тех пор, пока я не освобожу его или он сам не свалится от усталости. Господа, боюсь, что его ждет последнее.
Один из гостей попытался протестовать:
— Не кажется ли вам, что наказание слишком сурово по сравнению с проступком?
Аббат проглотил корочку хлеба с таким видом, словно это была горечь.
— Его проступок! — воскликнул он низким голосом. Аббату очень хотелось прочитать по этому поводу лекцию, но он с трудом сдержался. — Я ввел новые правила, и они будут действовать до тех пор, пока у нас гостит двор, — заявил он после недолгого молчания. — Наших братьев не за что винить. Они — бедные запутавшиеся люди. Но их следует ограждать от заражения земными грехами. Каждого брата мы посылаем к врачу, и тот пускает ему кровь. После этого у него будет возникать меньше соблазнов плоти. Монахи не могут бездельничать. Все свободное время они должны проводить в библиотеке, занимаясь чтением богоугодных книг. Раньше в течение получаса во время обеда они могли переговариваться с другими братьями. Я отменил это правило — и они станут есть молча.
Сначала гостям было не по себе, потому что в зале стояла тишина. Члены религиозной общины молча поглощали жалкую пищу, и в комнате раздавался только скрежет ложек по мискам и шарканье сандалий монахов, разносивших пищу. Монахи выражали желания с помощью жестов. Если на двух руках большие и указательные пальцы собирались в кружок, это значило: «хочу хлеба». Если кончик указательного пальца касался первого сустава большого пальца, это означало: «передайте мне бобы». Сжатые ладони говорили о желании получить кусок сыра. В начале трапезы брат, сидевший неподалеку от возвышения, забылся и заговорил. Аббат сразу обратил на него укоризненный взор — бедняга тут же замолчал, и в воздухе раздалось эхо, как бывает, когда внезапно рвется струна музыкального инструмента. Головы монахов еще ниже склонились над тарелками, а аббат продолжал гипнотизировать провинившегося. В зале царила мертвая тишина, не было слышно и шороха сандалий по каменному полу.
— Брат Пеллион отвечал у нас за ванную комнату, — продолжал аббат. — Я ждал трудностей, когда члены двора, не живущие здесь, стали обращаться к нам с просьбами принять ванну. Я приказал раздать желающим куски бумаги, где указывалось бы определенное время. Но брат Пеллион — он из города — начал вести разговоры со слугами желающих принять ванну. Это было проявлением его слабости. Слуги приходили сюда от имени своих господ и… Было ясно, что аббат хотел сказать «и дам», но эти слова застряли у него в горле. — Мне пришлось заменить его братом Иосифом. Он стар, и у него видит только один глаз.
В этот момент в зале появились двое королевских слуг в зеленых одеждах. На головах они несли нагруженные подносы, и все сразу отвлеклись от речи аббата. Тот резко спросил:
— Брат Арманд, в чем дело?
Келарь, что отвечал за еду, поспешил все ему объяснить:
— Это пожаловали нам с королевского стола для наших братьев, святой отец.
— Но без моего позволения ничего не должно появляться на столе. — Святой отец так нахмурился, что перед ним побледнел бы сам король Франции. — Что же нам прислали? Хотя, может быть, несколько поздно спрашивать об этом.
Казалось, что келарю не очень хотелось ему отвечать.
— Творожной запеканки, — наконец промолвил он.
— Творожная запеканка?! Какой смысл пускать монахам кровь, если они станут поглощать такую вкусную и питательную пищу?! Брат Арманд, это вы виноваты, потому что ничего не сказали мне об этом раньше.
На лавках, где сидели монахи, началось оживление. Огромные куски запеканки, посыпанные корицей, исчезали в глотках монахов с такой скоростью, что вскоре на блюдах ничего не осталось.
Монахи громко чмокали и с удовольствием облизывали губы. Было видно, что вкусная еда порадовала соскучившихся по хорошей пище людей.
Аббат слабо улыбнулся гостям.
— Мне следует передать благодарность его королевскому величеству. Но совесть заставляет меня сказать, что их духовное благополучие не зависит от его очень щедрых рук.
Братец Иосиф, несмотря на преклонные годы и только один зрячий глаз, смог ухватить большой кусок угощения. Он продолжал жевать, когда был отдан приказ встать из-за стола. Поднимаясь, брат Иосиф подмигнул толстому священнику, сидевшему напротив него. Последний прекрасно понял его и пошел за братом Иосифом в конце процессии. Новый распорядитель банных процедур начал говорить, не шевеля губами. Он научился этому за многие годы монашеской практики. Говорил он очень тихо.
— Брат Оссиприан, это будет сегодня днем. Сегодня. Вы понимаете, что от вас требуется?
Брат Оссиприан согласно кивнул.
Брата Иосифа такой ответ не удовлетворил, и он продолжал повторять, что должен был сделать его товарищ. Брат Оссиприан был главным плотником в монастыре и проводил много времени в темной мастерской, расположенной в подвале.
— Ты не должен ни на секунду покидать свое рабочее место. Имеется договоренность, что король и сопровождающие его лица пройдут по винным погребам и через час окажутся в твоей мастерской. Король является весьма пунктуальным человеком, но по пути могут быть задержки. Теперь слушай меня очень внимательно. Ты оставишь приоткрытой дверь в ванную комнату и начнешь что-либо делать неподалеку от нее. Когда появится король, тебе следует три раза громко стукнуть молотком. Тебе все понятно? Запомни, брат Оссиприан: не два или четыре удара, а три! И они должны быстро следовать один за другим. Три удара, брат Оссиприан! Ты не должен ошибиться.
— Хорошо, брат Иосиф, — шепнул плотник. — Три удара молотком. Три быстрых удара. Я не ошибусь.
Во время разговора они проследовали мимо молчавшего наказанного монаха, брата Пеллиона. Не отрывая глаз от пола, новый заведующий баней рукой коснулся рясы наказанного и опустил в его боковой карман изрядный кусок сыра. Брат Пеллион, не шевеля губами, прошептал:
— Благослови тебя Боже, старина!
Длинная процессия разбилась на отдельные фигуры у выхода из трапезной. Братья разошлись, чтобы выполнять свои задания. Пожилые монахи направились к выходу в сад. Их никто не мог подслушать, но они были настороже.
— Ты подашь сигнал только в том случае, если в подвал войдет король, — продолжал шептать брат Иосиф. — Если впереди войдет кто-то другой, не обращай на них внимания. Ты меня понимаешь? — Через секунду он добавил: — Брат Оссиприан, нас хорошо отблагодарят.
2
Рено де Бюрей был прекрасно осведомлен о любви короля к мельчайшим деталям различных мероприятий. Ему легко было намекнуть на то, что дела в аббатстве обстоят не очень хорошо. Честно говоря, это не входило в функции короля, потому что аббат сам должен был заниматься хозяйственными делами и следить за духовностью своих монахов.