3

Лагерь Аттилы, как он называл свою столицу, лежал на равнине между Дунаем и Тисой, вдали и от воды, и от гор. На то были две главные причины. Гунны лучше всего сражались конными, а потому открытые пространства позволяли с наибольшим эффектом использовать ударную мощь их конницы. Этот довод с лихвой перекрывал все остальные, так что летом раскаленные лучи солнца немилосердно жгли торопливо построенный город, в котором не было ни единого деревца, а зимой холодные ветры тоскливо завывали у его деревянных стен.

Вторая состояла в том, что эта земля называлась Великим маршем и населяли ее маркоманни, смелый народ, так и не покоренный римлянами. И вождь, готовивший атаку на город на Тибре, не мог выбрать лучшего места для своей штаб-квартиры, чем равнина, не знавшая тяжелой поступи римских легионов.

Хотя армии, собираемые Аттилой, находились в палаточных городках к западу и вдоль реки, неизбежность войны превратила лагерь в бурлящий город. Жены императора, выглядывающие из-за стен, видели тысячи наводняющих улицы солдат. Тут были золотоволосые богатыри с севера, один вид которых заставлял учащенно биться сердца черноглазых женщин, делящих одного мужа на всех, конные гунны, маленькие темнокожие мужчины с востока в белых бурнусах, бьющихся о голые ноги, с правой рукой, всегда лежащей на рукояти изогнутого клинка. Тысячеголовые табуны лошадей паслись вокруг города. И его жителям часто казалось, что Аттила и его военноначальники больше думают о кормах для лошадей, чем о припасах для них. Но никто не жаловался. Все понимали, что скоро каждому из них достанется жирный кусок от брошенного на разграбление мира. «Женщина, — говорили многим мужья, — скоро ты будешь спать со мной в кровати, на которой возлежал пьяный римский император». Они говорили и драгоценностях и дорогих тканях, которые достанутся им, о золотых чашах, из которых они будут пить выдержанные вина, о рабах, которые будут повиноваться мановению их пальца. «Скоро, — похвалился как-то Онегезий, — прислуживать мне будет римский сенатор. И я не пожалею кнута для его жирной, белокожей задницы».

Во второй половине того самого дня, когда Аттила приговорил к смерти десять непокорных правителей и влюбился в дочь одного из них, у въездных ворот трижды пропела труба. Мужчины и женщины, позабыв обо всем, с радостными криками бросились к воротам. Они знали, что их там ждет: в город прибыл караван Микки Мидеского.

Микка был загадкой для всех, даже для Аттилы и Онегезия, которые давно пытались вызнать правду о его происхождении. Старый, высокий, с серебряной бородой, гордым взглядом, Микка обладал энциклопедическими познаниями. Он всегда улыбался и щедро раздавал подарки. Во всем известном мире люди хорошо отзывались о Микке и с распростертыми объятьями встречали его караваны. А по окончании торгового дня усаживались кругами вокруг него и слушали длинные истории, которые он так любил рассказывать. Как рассказчику Микке не было равных. С первого до последнего слова люди слушали его, затаив дыхание.

Торговля шла у него более чем успешно, и многие полагали, что он безмерно богат. Караван состоял из двух десятков навьюченных лошадей и полдюжины четырехколесных фургонов, расписанных яркими цветами. Микка продавал драгоценности, ткани, шелка с Востока, разнообразное оружие, лекарства и волшебные снадобья, сладости и сушеные фрукты. Он объездил весь мир. Его видели в Константинополе и Риме, в Антиохии, Алеппо, Иерусалиме, в Галлии и Испании. Трижды в год он наведывался в столицу Аттилы, точно в назначенный срок, ни раньше и не позже. Ходили слухи, что ему принадлежат караваны, курсирующие на Дальний Восток и обратно, а также торговые лавки во всех крупных городах.

Караван не вошел в ворота, за которыми находились владения Генизария, но расположился неподалеку от них. Фургоны выстроились полукругом. Из щитов и стоек тут же соорудили длинные столы. На них вывалили привезенный товар. Вновь пропела труба, и народ хлынул сквозь ворота.

Гунны уже не пасли свои стада и табуны. Они обрели власть и могущество. Но сердцем остались кочевниками. Они были несведущи в ремеслах и ничего не умели делать руками. Кое-как пошитая одежда из шкур животных более не устраивала их, им хотелось одеваться в парчу, шелк, бархат. Все это они могли только купить, а потому приход каравана Микки играл важную роль в их жизни. Они осадили столы, яростно торгуясь с помощниками Микки.

Сам же Микка устроил представление для детей. Когда они собрались вокруг него, он поднял руки, показывая, что они пусты. Затем в одной из них внезапно появился кусок эластичной кожи. Микка надувал его до тех пор, пока он не превратился в голову Билбила, бога Зла, с длинным носом и раздвоенным хвостом. Завязав шарик, Микка подбросил его над головами детей. За первым шариком последовал второй, третий, четвертый… И дети разбежались за ними с криками: «Билбил, спускайся! Дай мне подержаться за твой длинный нос!»

Горожане с интересом наблюдали за фокусами Микки. Появились головы и над забором Двора королевских жен. Милашки Аттилы знали, что Микка придет к ним лишь после того, как облегчит кошельки остальных горожан. Двор королевских жен никогда не приносил прибыли. Аттила держал их в строгости, так что купить они могли какие-то мелочи да и то за собственные деньги.

Дворец Аттилы, отгороженный от города высокой деревянный стеной, не поражал размерами. Над воротами развевались знамена покоренных гуннами государств, а над ними гордо реял королевский штандарт Аттилы, с изображение Серого Турула. Все материалы для строительства дворца были доставлены издалека. Большую его часть занимал обеденный зал, в котором Великий Танджо трапезничал со своими приближенными. В конце зала находилось возвышение, отделенное от зала тяжелыми занавесками. Там Аттила спал на огромной квадратной кровати, захваченной его дядей Ругиласом в каком-то византийском городе и привезенной сюда на повозке, запряженной шестью лошадьми. Под возвышением размещалось несколько небольших комнат, в одной из которых великий правитель занимался делами своей необъятной империи.

В ней он и сидел за мраморным столиком, в свое время украшавшим какой-нибудь греческий дворец, погруженный в раздумья. Увидев вошедшего Гизо, Аттила недовольно нахмурился.

— Он пришел, — объявил слуга. — Стоит и смотрит на кровать. Наверное, гадает, спят ли в ней все жены одновременно.

— О ком ты?

— О ком я? Естественно, об этом сладкоголосом старикашке. Ястребе, рядящемся в тогу голубя. О Микке Медеском.

— Пригласи его сюда, — пробурчал Аттила, не поднимая глаз.

— С ним еще один человек. Я вижу его впервые. Он хочет увидеть тебя первым.

— Пусть будет так.

Но Гизо и не думал уходить.

— Женщину в шлеме не примешь за солдата. Этот носит цвета слуги Микки, но сразу видно, что к каравану он не имеет ни малейшего отношения. Так кто он? Чего он хочет?

— Приведи его, и я все выясню сам, — резко бросил Аттила.

Гизо привел невысокого мужчину в тунике из грубой ткани с широкими красными лентами по шее и подолу. Действительно, он ничем не напоминал широкоплечих здоровяков с могучими руками, работавшими на Микку. Скорее он напоминал чиновника государственного управления, не поднимающего ничего тяжелее стилоса. Да и держался он с достоинством.

— Меня зовут Гиацинтий, о великий и всемогущий Аттила. — Я — слуга, и доверенный слуга, иначе меня не послали бы с этой миссией, принцессы Гонории.

Аттила вскинул голову и пристально посмотрел на визитера.

— Принцессы Гонории? Сестры моего царственного брата императора Рима?

— Да, о Великий. Я привез от нее письмо, — Гиацинтий извлек письмо из потайного кармана в поясе. Положил его и золотое кольцо на стол перед владыкой гуннов. — Это кольцо моей госпожи, принцессы. Свидетельство ее уважения к вашему величеству и доказательство того, что письмо от нее.

Аттила взял со стола тоненькое колечко с императорским гербом, пристально оглядел его. Кивнул, показывая, что не сомневается в подлинности письма. Почему принцесса Гонория пишет ему, подумал он. Хочет убедить отказаться от намеченного похода на Римскую империю? Он попытался вспомнить историю, которую рассказывали о принцессе Гонории несколько лет тому назад, но без особого успеха.

— Если Великий не читает по-латыни… — начал посыльный.

— Не читаю! — резкость тона показывала, что Аттила полагал ниже своего достоинства изучать язык Рима.

— Тогда, о король королей, позволь мне прочесть письмо. Оно строго конфиденциально. Как, несомненно, известно, владыке, принцессу, мою госпожу, последние годы держат в заточении из-за ее деяний, которые мать и брат, августейший император сочли за оскорбление.

И тут Аттила вспомнил, что это было за деяние. Принцесса допустила серьезный просчет. Взяла в любовники домашнего слугу. Звали его Евгений и он, разумеется, не годился в любовники сестре божественного императора. Бедолагу без лишних слов обезглавили, и более никто ничего не слышал о принцессе. Разве что говорили, что ее держат под строгим надзором. Так что интерес Аттилы к письма разом возрос.

Гиацинтий начал читать. Гонория соглашалась выйти замуж за Аттилу при условии, что он вызволит ее из заточения и вернет ей все поместья и почести, которых ее лишили. Закончив короткое письмо, посыльный добавил, что за его госпожой постоянно следят и ей не без труда удалось вынести письмо из дворца. А затем он, Гиацинтий, скрылся под личиной торговца в караване Микки, чтобы доставить письмо великому правителю, которому оно предназначалось. И он будет очень признателен владыке, если более никто не увидит письма.

— Меня ждет смерть, о король королей, если станет известно о моей роли в передаче письма, — Гиацинтий поник головой. — Но ради моей госпожи я готов на все.

Аттила тем временем вспомнил и другие подробности. По его мнению, Гонория была шлюхой, пусть и королевской крови. Молодая, прекрасная, она не сдерживала своих страстей… Когда его армии захватят Рим, сказал он себе, ему уже не потребуется ее согласие. Он возьмет ее в жены, если будет на то его желание. А скорее всего, отдаст Гонорию одному из своих военноначальников, поскольку женщины ее возраста его уже не волновали. И в то же время он не мог не гордиться тем, что римская принцесса сама предлагала ему брачный союз.

Дабы не выдать охвативших его эмоций, Аттила ответил коротко, ледяным тоном. Предложение принцессы будет рассмотрено, он найдет способ довести до нее свой ответ.

Произнося эти слова, Аттила не отрывал взора от лежащих на столе редких и дорогих предметов. То были трофеи прошлых набегов. Их можно было найти в самом захудалом доме столицы. Выбрав перстень с прекрасным опалом, все его существо восстало против подобной расточительности, Аттила протянул его Гиацинтию. То была награда за риск. А затем взмахом руки отпустил посыльного.

Как только за Гиацинтием закрылась дверь, Аттила забарабанил по китайскому гонгу, вызывая Гизо. Слуга вошел, замер у порога.

— У тебя лисий слух. Что ты слышал о принцессе Гонории? — спросил Аттила.

Гизо затворил за собой дверь.

— Сладострастной Гонории. Она ни в чем не знала меры, — он помолчал, усмехнулся. — Ее не могли не посадить под замок. Теперь о ней ничего не слышно. Считанным людям известно, где она находится.

Аттила нахмурился. Он надеялся услышать более подробный ответ.

— Я знаю, где она находится!

— Ясно! Значит, этот малахольный явился к тебе по ее просьбе, — Гизо махнул рукой. — Только зря он превозносил ее добродетельность. Принцесса — открытая дверь, куда может постучать и войти каждый.

— Болван! — взорвался император гуннов. — Пошли сюда Микку. И не попадайся мне на глаза, чтобы у меня не возникло искушения укоротить тебя на голову.

— Я и есть болван, — весело согласился Гизо.

Микка вошел в залу и остановился перед правителем гуннов, склонив голову и не отрывая глаз от пола.

— О великий Аттила, рожденный на небесах и на земле, признанный солнцем и луной, я твой покорный слуга.

— Рассказывай, — приказал Аттила.

И Микка заговорил, показывая, что караван и торговля не более чем прикрытие его истинного занятия. Микка был шпионом, несомненно, хорошо оплачиваемым шпионом человека, вознамеревшегося в скором времени опустить свой тяжелый сапог на шею цивилизации.

— Мир дрожит, о великий Танджо. В Константинополе, Равенне, Риме знают, что скоро ты нанесешь удар. Но на кого он падет? Вот о чем гадает весь мир. Разговоры только об этом. Большинство сходится в том, что ты навалишься на Рим. Город замер в страхе. Римский епископ, которому я продал много странных товаров, странных в том, что они могли потребоваться священослужителю, ничего не купил у меня, когда мы виделись с ним две недели тому назад. Его лицо посерело, руки тряслись. Он сказал: «Мне ничего не нужно, потому что скоро я погибну в пламени, что уничтожит Рим».

Аттиле понравились эти слова. Ему льстило, что в далеком Риме его боятся далеко не последние там люди. Но сейчас мысли Аттилы занимало другое.

— Что ты можешь сказать мне о принцессе Гонории?

Глаза Микки сузились. Он понял, что его приглашают пройтись по тонкому льду. Что хотел услышать от него этот гунн?

— Гиацинтий оказался достаточно хитер, чтобы не выдать мне своих секретов, о владыка Земли, — осторожно ответил он. — Мне лишь известно, что он хотел поговорить с тобой о принцессе. Возможно, я мог бы что-нибудь добавить к его словам, если б знал суть его миссии, — он замолчал, но Аттила не промолвил ни слова. — Я могу сказать лишь одно: она сейчас где-то в горах между Римом и Равенной. При ней много челяди, так что она ни в чем не знает недостатка. Но ей запрещено покидать мраморные стены ее дворца.

— Что ты о ней думаешь?

Микка ответил без малейшей запинки.

— Она мудра и благоразумна. Если ей удастся взять вверх над императором, что вполне вероятно, она подчинит Рим своей воле.

— А как она выглядит?

Микка задумался.

— Дело в том, что я не видел принцессу уже четыре года. Трудно сказать, как изменится женщина за такой срок. Когда же мы виделись последний раз она была… как бы это сказать, обворожительна. Настоящая королева, и в то же время очень женственная и соблазнительная. Мужчины не могли оторвать от нее глаз.

— Все это пустые слова, — бросил Аттила. — Королев и принцесс всегда превозносят до небес. Тебе говорят, что она прекрасна, а при встрече выясняется, что у нее мутные глаза и прыщавая кожа. Тебе говорят, что у нее потрясающая фигура, а ты видишь слоновьи бедра. Царственное величие ослепляет мужчин, так что говори мне правду.

Микка кивнул.

— Когда я последний раз видел ее, она была красавицей, о божественный. Какова она сейчас? Я не знаю.

— Она темная или светлая?

— Темная, о великий король. Глаза ее, что два озера под луной. Роскошные черные волосы. Да, о могучий, о такой женщине можно только мечтать.

— А что за скандальные истории рассказывали о ней?

Микке вспомнилось, о чем шептались мужчины, лежа на скамьях в римских банях. Но он уже понял, что именно хотел услышать от него Аттила. А потому не стал упоминать о них.

— Если кто и говорил нечто подобное, то не в моем присутствии.

— А что говорили о ней?

— Да много всего. Но, великий Танджо, женщина, раз споткнувшаяся, всегда становится жертвой сплетен. Люди утверждают то, во что хотят верить.

— Эта правда, — кивнул Аттила. — Нельзя слушать дураков.

Гунн задумался. Он не верил этому высокому старику, что, согнувшись стоял перед ним. Микка ничего не говорил просто так. Однако, Аттила услышал от него то, что и хотел.

— Перейдем к более важным делам. Как поживает Аэций?

Аттила спрашивал о диктаторе Рима. Мальчиком Аэций был послан заложником ко двору Ругиласа. С Аттилой они были одногодками. Вместе скакали верхом, боролись друг с другом, участвовали во всех состязаниях. Легконогий, гибкий Аэций во всем брал вверх над ширококостным, тяжеловесным гунном, за исключением силовых единоборств. Аэций прекрасно декламировал стихи, пел, играл на лютне.

Последний вопрос Аттила задал бесстрастным тоном. Он не хотел, чтобы кто-либо знал о тех чувствах, что вызывал у него человек, правящий Римом. Во всем мире верили, что он и Аэций — близкие друзья. Но Микка, доверявший только собственному мнению, придерживался иной точки зрения. Он знал, что Аттила ненавидит Аэция, ненавидит с той первой встречи при дворе Ругиласа.

Но отвечая, Микка ничем не показал, что ему известно истинное отношение Аттилы к римлянину.

— Император Валентиниан с каждым днем все более тяготится тем, что должен подчиняться воле генерала. Мать императора ненавидит его за то, что в борьбе за власть он убил ее фаворита. Однако положение Аэция крепко, и причина тому — ты, о рожденный небом.

Аттила кивнул.

— Естественно. У них нет лучшего полководца, а потому он им необходим в том случае, если я пойду на Рим. Но вот что я тебе скажу, Микка Медеский. Не стоит им так полагаться на военный гений Аэция. Он не Сципион Африканский и не Цезарь. Он даже не Помпей.

— Скоро тебе представится возможность самому оценить, каков он теперь. Он собирается приехать к тебе?

Это известие застало Аттилу врасплох. Он наклонился вперед, вгляделся в купца.

— Приехать сюда?

— Да, о король королей.

Аттила помолчал.

— Это странно. Разве он не понимает, что здесь я волен делать с ним все, что пожелаю.

— Аэций — незаурядная личность, — ответил Микка. Боги щедро одарили его. Но и у него есть одна слабость. Самовлюбленность. Скажи ему, что он не второй Цезарь, и тебя будут ненавидеть до конца твоих дней. О, непобедимый владыка земли и небес, позволишь ли ты бедному торговцу говорить откровенно?

Аттила кивнул.

— Я тебя слушаю.

— Аэций приедет к тебе, не ведая страха. Он абсолютно уверен, что сможет подчинить тебя своей воле, встретившись с тобой лицом к лицу. Он убежден, что сможет уговорить тебя отказаться от вторжения в Италию. Разумеется, он не сомневается, что таковы твои планы.

Повисла напряженная тишина. Аттила напоминал статую. Его глаза заволокла дымка. "Наверное, ему очень хочется узнать, каковы в действительности мои планы, — подумал гунн.

— Продолжай, — вымолвил он.

— Он приедет не с пустыми руками.