Когда он ушел, я попытался прочесть письма, но не смог разобрать отцовский почерк.

Культура этой страны стерильна. Никто не хочет говорить об увечьях и болезнях. Люди панически боятся уродства. Ни одна большая корпорация никогда не сделает ставку на горбуна. Фонды могут отказать в субсидии выдающемуся ученому, если у него физический дефект. И это не потому, что они осознанно ведут антиинвалидную политику. Нет, просто в нашей стране любое уродство приводит общество в ужас. Можете ли вы представить себе карлика, баллотирующегося в сенаторы? Люди предпочитают не сталкиваться с уродством, а если и соглашаются на это, то далеко не с благими намерениями. Лилипут, например, сочетает в себе черты половозрелого и несовершеннолетнего, что может возбуждать субъектов с сексуальными отклонениями. В Америке полагается мчаться вместе со всеми по хайвэю, не сворачивая в сторону.

Когда я впервые увидел их в Африке, я подумал, что нет лучших летунов, чем эти птицы. Они часами летают, не шелохнув крылом, парят в воздушных потоках без видимых усилий. Приземляясь, они с размаху падают на свои неуклюжие ноги, тормозят животом, вытягивают шеи, пытаясь погасить скорость. Иногда они зарываются клювом в песок, иногда сшибают все, что окажется у них на пути. Очень часто такая посадка заканчивается переломом крыла, или клюва, или позвоночника, и жертва остается навсегда в колючем кустарнике неподалеку от места посадки. Одни изувеченные птицы сидят там неподвижно, слепые, парализованные или в глубоком шоке, другие же ковыляют, волоча за собой крылья, похожие на сломанные зонтики, или прыгают на одной ноге. Интересно, завидуют ли они своим парящим высоко в небе собратьям или же счастливы тем, что прошли испытание и наконец обрели покой на земле.

— Как-то раз я видел половой акт двух кальмаров. Они подплыли друг к другу с вытянутыми головами и высоко поднятыми щупальцами. Затем самка легла на дно и подняла вверх шевелящийся лес своих бесчисленных рук. Самец опустился на нее словно парашют, переплел свои руки с руками самки, и они оба начали покачиваться взад-вперед. Когда самец почувствовал, что момент настал, он вложил щупальце, переполненное спермой, в камеру самки. Но путь в эту камеру лежит через дыхало, и если самка недостаточно возбуждена, она начинает задыхаться и пытается вырваться. В пылу схватки она часто отрывает руку самца. Самец уплывает прочь, а его щупальце продолжает жить внутри самки. Когда самка расслабляется, щупальце выходит наружу и уплывает.

— Оно все еще живое?

— Да. Долгое время биологи не могли понять, что так называемые морские змеи — это просто совокупительные щупальца гигантских кальмаров.

— Что, они никогда не видели безрукого самца?

— Нет. После того как совокупительное щупальце…

— Не могу слышать это слово!

— После того как у кальмара отрывает руку, у него вырастает новая. Вот почему никто долго не мог разобраться с морскими змеями. Они не совокупляются с друг другом, и никто не мог понять, как они размножаются и какого они пола.

— А какого они пола?

— Среднего. Для кальмара морской змей — это сам воплощенный пол!

Выцветшие стены, почти пастельных тонов. Некоторые расписаны изящным орнаментом, на других висят гобелены, портреты или темные, неизвестно чьей работы пейзажи. Пыльные ковры, поцарапанный паркет. Уэйлин снял чехлы и посмотрел на стулья с ножками, покрытыми тонкой резьбой. Маленькие столики были предусмотрительно расставлены возле подоконников и пуфиков, чтобы дать приют чайным чашкам и стаканам с шерри. Мебель словно ждала, когда ей снова начнут пользоваться. С дерева слез лак, но мебель не потеряла желания служить людям.

Дверь в ванную его матери была полуоткрыта. За стеклом аптечки он видел ряды лекарств, многие — в еще не распечатанной фабричной упаковке, с не вынутыми из коробочек инструкциями и предписаниями, указывающими дозировку и описывающими побочные эффекты. Он открыл несколько коробочек и просмотрел инструкции:

Она села на кровать, подложила подушку под спину и закурила сигарету. Потом вдруг встала, не спеша направилась к двери и погасила верхний свет. Затем повернулась и подошла к стенному шкафу, включила в нем освещение и стала медленно раздеваться, аккуратно развешивая одежду на плечики. Повернувшись к нему лицом, она сняла чулки. Завела руки за спину и расстегнула бюстгальтер. Повесила его на ручку двери и вышла из трусиков. В тусклом свете он увидел, как она провела кончиком языка по губам, и влажные губы заблестели. Не говоря ни слова, она наклонилась над ним, положила его руку себе на грудь, а затем надавила на нее. Приложила к своему животу ладонь, глубоко вдохнула, а затем выдохнула. Ее плоть была сухой и теплой, ни капли пота. Она откинула назад голову и села на край кровати в ожидании.

Она привстала в нерешительности и медленно приблизилась к нему. Когда она отвернула лицо, он поцеловал ее в затылок. Затем опустился ниже и поцеловал в бедро. Губы у него пересохли, и поверхность ее кожи поэтому казалась шероховатой, как песок. Пульс забился быстрее. Однажды, занимаясь подводным плаванием, он спугнул большую морскую змею, лежавшую, свившись в клубок, на толстой ветке коралла. Змея поплыла вслед за ним, рассекая воду безо всяких видимых усилий и глядя на него немигающими глазами. Он вспомнил, как быстро тогда выдохся и как вынужден был сбавить темп, осознав свое поражение. Он ненавидел эту тварь, которая в одном своем длинном легком, казалось, запасала больше воздуха, чем было у него в двух кислородных баллонах. Он завидовал тому, как легко змее удается контролировать частоту сердцебиения даже в момент нападения.

Оба ночника горели, но она спала. Он видел морщинки у нее под глазами из-под неаккуратно наложенного грима. А над верхней губой грим расплылся от капелек пота. Он был зрителем, а она была на сцене. Он подошел к кровати и встал рядом. Ее голова покоилась на подушке на уровне его коленей. Он положил руку на одеяло, и тут его осенило, что она, возможно, только притворяется спящей, а на самом деле ждет, когда он до нее дотронется. Он отдернул руку, вернулся обратно в кресло и продолжил наблюдение уже оттуда.

Уэйлин открыл папку и сразу же увидел бумагу со знакомым личным грифом своего отца.

Он взял другое письмо, которое было аккуратно напечатано на бумаге с грифом Компании.

Твой любящий отец».

В нижнем левом углу карандашом была сделана приписка, позднее стертая резинкой: «Продиктовано, но не прочитано».

Следующее письмо, от декана колледжа, было написано перед самым отъездом Уэйлина за границу.

Уэйлин несколько удивился, когда обнаружил в папке письмо от мэра города, адресованное «Джонатану Джеймсу Уэйлину, эсквайру».

В той же самой папке Уэйлин нашел написанное от руки письмо своему отцу из Белого дома.

Письмо было подписано лично президентом.

Джонатан взял в руки папку с вырезками из газет и пролистал их.

Другие вырезки содержали фрагменты из биографии его отца.

Джонатан нашел также программку торжественного обеда, данного Американским институтом тяжелой индустрии в честь его отца. Обложка программки была сделана из толстой алюминиевой фольги, на которой были выдавлены медальон с эмблемой института, бегущий бык и девиз института «Ради величия и роста страны». В программе содержалось обращение директора института и речь главнокомандующего вооруженными силами США в Юго-Восточной Азии на тему «СЕАТО на службе мира и порядка». Меню состояло из лангустового супа с шерри и гренками, бёф а ля мод с картофельными крокетами, салата, замороженного суфле «Аляска», вишневого фламбе, пирожных и кофе по-парижски. Уэйлин живо представил, как его отец разворачивает салфетку, наслаждается едой и вежливо аплодирует очередному оратору.

В другом альбоме он отыскал вырезки, посвященные смерти его матери. Они выглядели более свежими и лежали между листами прозрачного пластика.

Уэйлин просмотрел еще несколько вырезок:

Еще в одной папке лежали неразрезанные листы почтовых марок с портретом отца. К одному из листов прилагалось письмо от Генерального почтмейстера:

Уэйлин не вспомнил, чтобы ему когда-нибудь доводилось отправлять письмо с такой маркой. Наверное, никто не удосужился сообщить ему об ее выпуске. В конце концов, в мире столько разных марок с портретами великих людей. Уэйлину стало интересно, расстроился ли бы его отец, если узнал бы, что марку с его изображением выпустили таким номиналом, какой идет только на почтовые открытки?

Он всё помнил, но воспоминания не вызывали прежних эмоций. Он вспомнил, как вернулся домой из лагеря, как увидел длинную черную машину, которая ждала его перед вокзалом. Вспомнил, как сидел рядом с шофером и читал пролетавшие мимо дорожные знаки: «Кондитерская», «Кузнечные и слесарные работы», «Хаф-Мун-Айленд», «Мун-Ран-роуд», «Мунтур-Ран». Знакомые названия звучали странно. Он почти слышал голос отца, объяснявшего, что доменная печь Питера Тарра плавила чугун для ядер, которые Оливер Хазард Перри использовал в кампании 1812 года, и что Хорэйс Самнер Уэйлин в настоящее время владеет огромными участками земли вокруг домны. Через много лет один из пьяных маминых гостей въехал на том самом лимузине в плавательный бассейн.

В том же ящике он нашел ежегодник Высшей школы для девочек Сэмюэла Тьюка. Он пролистал страницы, пока не наткнулся на фотографию матери. Она выглядела очень юной и хрупкой. У нее были неестественно длинные пальцы.

Под фотографией сообщалось, что она окончила годовой курс с отличием, выиграла первый приз на поэтическом состязании «Альфа Омега», а также принимала участие в работе обществ «Cum laude», «Хайуэй стафф» и была членом студенческого совета. Ее характеризовали как «обаятельную, смышленую и с большим будущим». Она играла в травяной хоккей, теннис, баскетбол и бадминтон, была президентом «Клуба любителей древностей», вице-президентом дискуссионного клуба, почетным президентом «Научной ярмарки» и представителем «Общества зарубежных путешествий». Далее курсивом следовали отзывы подружек:

Под ежегодником Джонатан нашел эссе в кожаном переплете, за которое мать получила приз на выпускном конкурсе:

Уэйлин вернулся к ежегоднику и продолжил его перелистывать. На последней странице он наткнулся на рекламное объявление: «Доллары — доллары — доллары: всякий выпускник нуждается в деньгах. Экономьте даже на еде, если хотите удовлетворить свой финансовый аппетит. Откройте расчетный и сберегательный счет в одном из отделений Коммерческо-сберегательного банка Уэйлина. Не медлите!» Уэйлин и не подозревал, что его отец уже в те давние времена владел банком. Он нашел фотографию отца рядом с другим рекламным объявлением и подумал, что эту фотографию его мать могла видеть еще до того, как познакомилась с отцом. Уэйлину пришла в голову красивая выдумка: возможно, мать впервые познакомилась с отцом, когда пошла открывать банковский счет. Но тут он сообразил, что отец вряд ли посещал все филиалы своего банка, включая тот, реклама которого была помещена в ежегоднике школы для девочек.

Уэйлин услышал шаги на лестнице и повернул голову к двери. Высокий молодой полисмен с пистолетом в руках показался в проеме. Уэйлин вскочил, но полисмен навел на него пистолет.

— Не дергайся, приятель. Руки вверх!

Полисмен пошевелил стволом пистолета, и Уэйлин медленно поднял руки вверх.

— Нашел второго! — прокричал полисмен куда-то за дверь.

— Сейчас приду! — отозвался голос снизу.

— Нас здесь двое, так что без глупостей, — сказал полисмен.

— А я и не собирался…— сказал Уэйлин.

Здоровенный шериф втолкнул в комнату негритянку. Она выглядела испуганной, но, заметив Уэйлина с поднятыми над головой руками, выдавила из себя улыбку.

— Обыщи его, — приказал шериф. Молодой полисмен положил пистолет в кобуру и сделал шаг в сторону Уэйлина. Уэйлин опустил руки.

— Я же тебе сказал не дергаться, козел, — рявкнул полисмен и с размаху ударил Уэйлина в лицо. Тот отшатнулся. Тогда полисмен развернул его лицом к стене и принялся выворачивать карманы. Он тщательно обыскал Уэйлина и даже понюхал пыль из карманных швов.

— А теперь вперед! — скомандовал шериф и махнул пистолетом в направлении двери.

Вся четверка медленно спустилась по лестнице. У входной двери шериф на секунду задержался и выключил за собой свет. Они вышли наружу и остановились возле машины Уэйлина.

— Ты оставил ключ в машине. Это против закона.

— Машина стоит в пределах частного владения. Так что это не против закона.

— Слушай, ты, хитрая задница, ты мне тут еще рассуждать будешь о законе! — он повернулся к полисмену. — Я отвезу этих двоих в участок. А ты пригони туда же машину.

Шериф затолкал Джонатана и девушку на заднее сиденье своей машины и взял в руки шипящую трубку коротковолновой рации. «Возвращаюсь с двумя подозреваемыми в попытке ограбления. Мужчина — белой расы, женщина — африканской». Затем он завел машину и поехал по длинной аллее к выезду из парка.

— Мы арестованы? — спросил Уэйлин.

— А ты как думаешь?

— Но за что?

— Это тебе скажут в понедельник утром. В ночь с субботы на воскресенье мы таких услуг не оказываем. Так что придется тебе с подружкой провести остаток выходных в нашем доме отдыха.

Они проехали через пустынный центр города. Уэйлин вспомнил, как он ехал с отцом по тем же самым улицам. «Гордый город гордых людей», — сказал однажды его отец, показывая на ряды новых домов, построенных для рабочих Компании.

Подъезжая к полицейскому участку, Уэйлин заметил, что его машина уже стоит у ворот. Молодой полисмен и дежурный по участку ждали их.

— Могу я поговорить с вами минутку один на один? — спросил Уэйлин шерифа.

— Сожалею, но исповедальни уже закрыты, — ответил шериф. — Именно поэтому ты и оказался у нас. Так что говори прямо здесь.

Остальные полисмены громко захохотали.

— Мне кажется, вам будет интересно услышать то, что я хочу сказать. Но здесь я говорить не стану, — спокойно повторил Уэйлин.

Шериф погасил сигарету:

— Ладно, валяй, только не вздумай отколоть какой-нибудь номер.

Они зашли в маленькую комнатку.

— Ну, так в чем дело?

— Моя фамилия — Уэйлин. Вы же знаете, вы видели мои права.

— В этой стране Уэйлинов как собак нерезаных.

— Верно. Но моего отца звали Хорэйс Самнер Уэйлин.

Шериф достал из нагрудного кармана новую сигарету, сунул ее в рот и улыбнулся:

— Ясное дело. А твою мать звали Жаклин Кеннеди.

— Нет, вы послушайте, — настаивал Уэйлин. — Дом, в котором вы меня арестовали, принадлежит мне. И парк вокруг него — тоже. И земля, на которой построен этот город и заводы Компании. Ратуша — подарок моей матери городским властям. Там семейный портрет висит в вестибюле. Я на нем тоже есть, стою рядом с матерью. Сходите и посмотрите.

— Иногда этот город так и называют — Уэйлинбург. А если ты сын старого Уэйлина, почему же до сих пор об этом молчал?

— А вы мне и слова вымолвить не дали, — сказал Уэйлин.

Шериф медленно встал и погасил сигарету.

— Я имею право на телефонный звонок, верно? — продолжал Уэйлин. — Я хотел бы позвонить мэру и сказать ему, что я здесь. Ему будет очень интересно узнать, что случилось с моим лицом.

Шериф подошел к Уэйлину и встал перед ним:

— Я понимаю ваши чувства, мистер Уэйлин, — сказал он. — Вы имеете полное право сердиться. Я сожалею о случившемся. Я бы хотел…

— Что бы вы хотели?

— Я и мой помощник хотели бы принести вам свои извинения.

— Я не очень-то в них нуждаюсь. Только вот лицо у меня очень болит, — сказал Уэйлин.

— Мы вызовем врача. Или, может быть, вас отвезти прямо в больницу?

— В этом нет никакой необходимости. Просто исполните одну мою просьбу.

— Конечно, конечно, все, что вы попросите, мистер Уэйлин! Я хочу как-то рассчитаться с вами за причиненные неудобства.

— Отлично. Я хотел бы, чтобы вы отплатили своему помощнику той же монетой. И сделали это в присутствии меня, моей девушки и дежурного офицера.

— Что?

— Я думаю, так будет честно, шериф. Иначе мне все же придется позвонить мэру…

Не говоря ни слова, шериф загасил еще одну недокуренную сигарету и пошел обратно в большую комнату. Уэйлин двинулся следом.

Девушка сидела возле окна, полисмен стоял рядом с ней. Дежурный офицер читал газету. Шериф остановился посередине комнаты, оглянулся по сторонам и неуверенно обратился к своему помощнику:

— Эй, Боб, подойди-ка сюда на минутку!

Помощник подошел к шерифу и встал перед ним. Шериф еще немного подумал, а затем поднял кулак и изо всех сил ударил помощника в лицо. Помощник покачнулся. Дежурный офицер вскочил из-за стола и подхватил коллегу. Ударенный полисмен едва стоял на ногах, из рассеченной губы на подбородок текла ярко-красная кровь.

— Вот и все дела. Боб, — сказал шериф. Он обернулся к дежурному офицеру и сказал: — Отпусти их, Майк. Я снимаю с них все обвинения.

— В своем письме мистер Хоумет выдвинул несколько предложений. Во-первых, он считает, что я должен покинуть гостиницу и переселиться в собственный дом. Это мог бы быть городской особняк в Питсбурге, достаточно большой для того, чтобы я мог принимать в нем своих друзей, живущих в других местах. В случае если я женюсь, он должен быть также достаточно большим для того, чтобы в нем могли жить моя жена и дети, а возможно, также и внуки. Он полагает, что загородный дом я должен или продать, или подарить Уэйлинбургу, чтобы упрочить связи между городом и Компанией. С другой стороны, мистер Хоумет полагает, что мне следует сохранить за собой дом в Уотч-Хилл для летнего отдыха и дом в Палм-Спрингс — для зимнего, но что я должен избавиться от яхты и от домов в Европе. Далее мистер Хоумет предполагает, что у меня возникнет желание провести некоторое время в офисах Компании в Питсбурге и Нью-Йорке для того, чтобы ознакомиться, как он выразился, с делами, а также поступить на юридический факультет Йельского университета.

— Да, мистер Уэйлин, я знаком с этими рекомендациями. Опекуны огласили их во время нашей последней встречи.

— Тогда вам следует также знать, что я про все это думаю и чего хочу я. Яхту и дома в Европе следовало бы продать давным-давно. Я не хочу жить в Питсбурге, и я не собираюсь служить в Компании, потому что мне все равно не удастся разобраться в ее делах, разве что только поверхностно. Вряд ли вообще кому-нибудь до конца понятна деятельность всей Компании в целом. Далее, мистер Хоумет то ли не помнит, то ли не знает, что я уже учился в Йеле и что меня оттуда выгнали.

— Наверное, он полагает, что вы могли бы начать все сначала.

— Я слишком стар, чтобы исправлять уже сделанные ошибки. Я не хочу становиться частью какой-либо организации. Я хочу жить в Манхэттене, в маленькой квартире, трех— или четырехкомнатной, в доме на берегу Ист-Ривер, с окнами, выходящими на набережную и вертолетную площадку. Вот адрес. И постарайтесь, чтобы у меня была возможность швартовать катер.

— Катер?

— Да. Я уже заказал маленький, но быстрый двухместный катер.

— Простите, мистер Уэйлин, но разве рядом есть причал?

— Нет, но здание стоит прямо на берегу, и я легко могу спускаться к лодке по веревочной лестнице.

— Законом запрещено брать на борт и высаживать пассажиров на Ист-Ривер, за исключением специально предназначенных для этого мест.

— Очень плохо. Я буду держать катер в гавани в средней части города и найму человека, который будет перегонять его к набережной у моего дома. Он же будет отгонять его обратно в гавань. На борту лодки есть радиотелефон, так что я буду иметь постоянную связь с катером.

— Могу ли я поинтересоваться, зачем вам возможность в любую минуту вызвать катер?

— А почему бы и нет?

— Но полиция…

— Поговорите с копами, которые умудряются не замечать запаркованных в два ряда автомобилей на Парк-авеню.

— Сделаю все что смогу.

— Я хочу, чтобы для моей машины в гараже нашлось место прямо напротив выхода.

— Для вашей машины?

— Да. Это будет «форд». Но только установите двенадцатицилиндровый итальянский двигатель на место американского.

— Будет сделано, мистер Уэйлин.

— Меблируйте мою квартиру. В функциональном стиле. Еще мне понадобятся две горничные, повар и шофер. Которые будут жить в отдельной квартире этажом ниже.

— Разумеется, мистер Уэйлин. Я сделаю все, как вы сказали. Да, кстати, фирма «Экзекьютив Хелиуэйз инк.» перешла в собственность Компании.

— Отлично. У меня там работают пара знакомых.

Этот список взят из городского архива. В нем фамилии примерно двадцати двух тысяч лиц, владеющих недвижимостью или землей в нашем городе.