Глава 24

Из разных Интернет-ресурсов;

«Я отнюдь не считаю, что распад страны решит какие-то проблемы. Я только не понимаю, почему этого все так боятся. Хуже тоже особо не будет».

Минуты две толстенький бородатый дядька расхаживал по узкой стороне двухметрового бруса, установленного между двумя столами. Ходил легко. Чуть расставив в стороны руки. Не раскачиваясь, не шатаясь. Просто ходил, как ходят по тротуару, как прогуливаются в парке. Аудитория внимала.

Наконец мужичок соскочил с доски и обратился к слушателям:

— Я похож на акробата?

Между курсантами пробежал легкий шумок. Однако никто не ответил.

— Давайте, смелее. Похож я на акробата?

— Нет, — ответили с задних рядов.

— Правильно, — обрадовался мужичок. — А почему?

— Комплекция не та, — корректно ответил кто-то.

— Тоже верно! — Бородач словно обрадовался такой своей характеристике. — Но тем не менее я ходил по этому брусу и никаких проблем не испытывал. Хотя должен был свалиться оттуда через пару-тройку шагов. Почему?

— Фокусник Данилин, — громко пробормотал кто-то.

— А?! — Мужичок ткнул пальцем в говорившего, безошибочно угадав его среди множества незнакомых лиц. — Как вы сказали? Встаньте, пожалуйста.

В середине зала поднялся высокий жилистый мужчина, смущенно приглаживающий волосы:

— Пошутил.

— Нет-нет. — Лектор замахал руками. — Повторите, пожалуйста, вы очень точно сказали.

— Я сказал: «Фокусник Данилин». Фильм был такой…

— Совершенно верно, — развел руками бородач. — Садитесь, большое вам спасибо. Именно что фокусник. Теперь можно и представиться: Данилин Евгений Алексеевич. Конечно, не тот, который в кино, но похож. И, как видите, однофамилец. При этом у кинематографического Данилина и у меня есть точки соприкосновения. Если помните, он был гипнотизером. Что подразумевает хорошее знание психологии. Так вот, я буду вести у вас небольшой курс лекций по психологии.

Он сел за стол, потом вскочил, убрал доску, по которой ходил.

— Итак, какое ключевое слово в этом нехитром фокусе? — задал Евгений вопрос залу. — Ключевое слово тут «равновесие». Причем зависимость от психического равновесия тут прямая. Человек, умеющий держать свои мысли в покое, сможет контролировать и собственное тело. Полностью. Хотите удержать равновесие на доске, сначала наведите порядок в голове. Как входить в нужное состояние, мы с вами выясним позднее. Это, на самом деле, довольно просто. Достаточно одного-двух занятий. Потому что состояние равновесия достаточно естественно для каждого условно здорового человека. Сегодня мы поговорим с вами, как из этого положения выходить.

Евгений вскочил, сделал пару кругов по кафедре.

— Выходить из себя. Терять равновесие. Впадать в ярость. Все это синонимы одного и того же процесса, которому свойственны определенные признаки. Например, отсутствие страха за свою жизнь. Инстинкт самосохранения в этой ситуации угнетен, рассудочная часть сознания отступает на второй план. А что же на первом?

Данилин резко развернулся к залу, раскинув руки в стороны. Жест получился неожиданным. Аудитория вдруг ощутила себя внутри какого-то круга, едва обрисованного руками Евгения.

— А на первом плане, дорогие друзья, стоит звериная суть человека. Поскольку человек является частью мира животных, то и звериная сущность в нем присутствует. Насколько я знаю, людей, сознательно угнетающих в себе хищника, вегетарианцев и прочих последователей дзен-буддизма среди вас нет, а значит, с внутренним зверем все в порядке. Зверем можно называть природную агрессию человека. Или определенную часть инстинктов. Слово это очень емкое и очень понятное. Зверь. В каждом из вас. И этому зверю присущи определенные качества.

Бородач резко свел руки на груди.

— Вы перестанете бояться. Вы не будете страдать. Маяться от комплексов и неудовлетворенной агрессии. Все, что вам будет нужно, — это выполнить поставленную задачу. И вы это сделаете.

Кто-то поднял руку.

— Пожалуйста.

— Простите, по как можно говорить об успешном исходе дела, если на его выполнение брошена стая зверей?

— Хороший вопрос. И хорошая формулировка. Стая — это правильное слово. И как вы знаете, стая всегда действует слаженно. Волки загоняют добычу не толпой. Скорее наоборот, толпа, стадо является добычей волков, объединенных на более прогрессивном уровне. Стая, команда всегда выигрывает перед толпой, несмотря ни на какое численное преимущество. Из-за согласованности действий. И стоит отметить, что человеческая природа не настолько слаба, как нас пытаются уверить разнообразные заокеанские производители фильмов о многочисленных маньяках, серийных убийцах и прочем мусоре. Человеческая составляющая нашего сознания всегда удерживает контроль над своей животной природой. Именно этим своеобразным раздвоением мы и отличаемся от других зверей. В какие бы глубины хищнической природы мы ни окунались, вы всегда будете помнить о том, что вы команда.

Данилин сделал несколько шагов вперед и, снова раскинув руки, едва ли не крикнул:

— Вы стая!

И, отступив назад, продолжил уже более спокойным тоном:

— Стая, действующая сообща. Вместе. Во имя общих интересов. Такова вводная. Но теперь мы поговорим более детально о том, как вам заглушить такую немаловажную часть сознания, как инстинкт самосохранения. Или страх смерти.

Евгений сел, закинул ноги на стол и спросил:

— Что такое смерть? Прекращение жизни. А что такое жизнь? Вот это очень интересный вопрос. Много это или мало? Я полагаю, все вы знаете эту песню…

Данилин ткнул кнопку проигрывателя, стоящего на крае стола.

«Призрачно все в этом мире бушующем.

Есть только миг, за него и держись.

Есть только миг между прошлым и будущим.

Именно он называется жизнь…»

Лектор убрал звук до еле слышного шептания.

— Я хочу, чтобы все очень внимательно послушали меня сейчас. Ваша жизнь — только миг. И все, чем вы рискуете, это миг. Ничего больше…

Он говорил еще долго.

Глава 25

Из интервью с политиком:

«…тот, кто убивает население и шантажирует, как Басаев, тот террорист. А полевые командиры, которые воюют с федеральной армией за свои политические цели, — военная оппозиция. Понятно, кого нужно преследовать, а с кем вести сегодня переговоры».

— Слушай, а чего мы тут ждем? — спросил водитель у угрюмо сосущего сигарету майора. — Вроде ж ничего еще не случилось, а?

— Приказано ждать, вот и ждем, — ответил майор, даже не обернувшись. Он втянул жгучий дым, зло прищурился, выкинул окурок и повторил: — Приказано!

Водитель почесал в затылке, вздохнул и попытался разговорить начальника снова:

— А чего злой такой, Михалыч?

— Чего-чего! Ничего. — Майор сплюнул и вытащил еще одну сигарету.

— Курить — здоровью вредить, Михалыч. — Водитель сознательно провоцировал начальство, зная, что командир откричится и успокоится, а где-нибудь нет-нет да и проговорится.

Расчет оказался верным.

— Пошел ты! — гаркнул майор. Приблудная дворняга, что-то старательно ищущая в мусорной куче, встрепенулась и отошла на другую сторону помойки — Сказано ждать — значит ждать! Бля! Понаедут всякие чернозадые, сволота, твою мать, а ты потом разбирайся! Насрут, дерьмо свое продают, тухлятину всякую, кишмиш-чебурек, твою мать! А ты потом, бля, разгребай! Москва, твою мать, не резиновая! Сколько уже говорено?! Не резиновая! Так нет же…

Он нервно выдернул сигарету из пачки. От неосторожного движения на асфальт высыпалось еще несколько.

— Да что ж ты будешь делать?! — Майор взмахнул руками. Судорожно прикурил.

— Так что, — осторожно сунулся водитель после первой затяжки, — хачей, что ли, грузить будем?

Майор горько усмехнулся:

— То-то и дело, что нет. Блин. И вообще, хватит языком трепать. Есть приказ, надо выполнять! Разговорчики в строю… — И майор отошел от разговорчивого водителя.

Тот повздыхал, покрутил головой в поисках кого-нибудь, с кем можно зацепиться языками, но, не обнаружив никого, кроме дворняги, с сосредоточенным пофыркиванием расшвыривающей мусор в разные стороны, успокоился.

На улицах, параллельных рынку, аккуратными рядками стояли «обезьянники на колесах». Водители скучали. Милиционеры нервно курили. Что-то было не так. Кто-то там, наверху, опять выдумал нечто, которое, и это понимал каждый, придется расхлебывать им, ментам.

Над крышами города-колосса вставало солнце.

— Старик, мне это совсем не по кайфу, — сказал Леха, закидывая ноги на стол.

Артуру очень не нравилась эта его привычка. Но одергивать старого друга ему не хотелось. Тем более что берцы Томичева всегда были до блеска начищены, выскоблены и отполированы.

— А чем плохо? — притворился удивленным Артур.

— Да как тебе сказать, ты с азером с глазу на глаз о чем-то базаришь. Он приходит. Уходит. Как, елки, проходной двор тут у нас… Как, ты думаешь, это выглядит?

— Не понял?

— Да все ты понял, Артур, елки, я ж тебе говорю нормальным русским языком, без этих всех «уважаемый джан-шман». Ты что, перестал человеческую речь понимать? И потом, ты помнишь, когда мы рынок громили?

— Ну?

— Где был ОМОН?

— А тебе что, ментов не хватало? — удивился Артур. — И кстати, если ты не знал, омоновцы приехали.

— Только на разбор шапок, — уточнил Томичев. — Па разбор шапок, Артур. Понимаешь? Им до рынка ехать пять минут. Они, при желании, бегом могут добраться быстрее. А мы успели все разгромить, елки, и слинять успели…

— А тебе не нравится? Ты бы предпочел на нарах париться? Или забыл, как кровью ссал после дубинок ментовских?

— Не забыл, — покачал головой Леха.

— Так какого же тебе надо? Сделали дело, ушли целыми. Как люди отработали. И не в накладе…

Томичев настороженно прищурился: Не в накладе?

— А что?

— Ты сказал, не в накладе.

— Ну и что? — Артур встал и прошелся по комнате. — Ну сказал…

— Я не понял, что это значит. — Тон Лехи был на редкость спокойным, и это не предвещало ничего хорошего. — Ты, может быть, пояснишь мне…

— Да не время сейчас! Что за разговоры, блин?! Твои ребята, вообще, готовы? Или что, будем языками чесать, пока азеры свою собачатину тухлую на прилавке разложат? Я чего-то не понял, Леха…

— А когда мои ребята были не готовы? — поинтересовался Томичев. — Когда? Ты мне другое расскажи, раз уж о ребятах базар пошел…

— Ну…

— Не нукай, не запряг, — взорвался Леха. — Ты мне расскажи, как у черных «бабки» брал! Ты мне расскажи, о чем ты тут с этими Ашотами базар ведешь? Что за дела творятся, Артурчик?! Ты с кем корешишься?!

— Ладно орать! — гаркнул Литвинов.

Томичев убрал ноги со стола, встал, отошел к зарешеченному подвальному окошку. Ухватился за перекладину. Подтянулся, коснувшись шеей холодного железа. Спрыгнул.

— В общем, так, Артур, ребята не понимают этих тем. И я не знаю, что им сказать. Потому что я не понимаю тоже.

Литвинов подошел к другу, положил руку на плечо.

— Старик, ты же меня знаешь. Ты пойми, я же никогда не сделаю чего-то, что против наших понятий. Что против Братства.

— Тогда объясни мне. Для начала. С ребятами я поговорю…

— Ладно, — кивнул Литвинов. — Пошли, кое-что покажу.

Он вернулся к столу, открыл ключом верхний ящик, выдвинул. И кинул на стол две сверкнувшие зеленью пачки. С верхней купюры смотрел на Томичева какой-то американский президент. Рядом легла еще одна, потоньше.

— Это, — Артур ткнул пальцем в две первые связки купюр, — за прошлый раз. А эта за сегодня, авансом.

Томичев молчал.

— Мы на этом деле заработаем кучу «бабок», понимаешь? Зал арендуем для ребят. Пусть качаются, как люди. Форму подновим. Тренера наймем, наконец. А то все своими силами, все, блин, на колене делаем. Надо все-таки как люди. А дальше, может, чего-нибудь посерьезнее арматуры прикупим. Чуешь? Это совсем другой уровень, старик… А азеры пусть между собой грызутся! Нам же лучше! Больше…

— Бабла? — прервал его Леха. Во взгляде Томичева появилось что-то неуловимо брезгливое.

— Ты чего? — удивился Артур. — Нам же нужны деньги. Эти…

— Баксы, — договорил Томичев, прищуриваясь. — Артур, ты взял доллары у армянина.

— И что?

— Артур. Ты взял деньги, нет, хуже, ты взял доллары у черного. Ты хотя бы понимаешь, на что это похоже?

— Блин, Леха. — Артур отвернулся, досадливо смахивая пачки банкнот в ящик. — Ты ни хрена не рубишь. Все мозги, что ли, отбил? Я для себя, что ли, беру?

— Если бы ты для себя брал, я и слова не сказал бы. Хочешь американцев кормить, твое дело. Хочешь с чернозадыми якшаться, твоя беда. Бросай Братство и иди на рынок гнилыми яблоками торговать. Это твой личный выбор, Артур. Но ты взял деньги у армян как Отец Братства. Ты всех ребят…

— Ну? — Литвинов обернулся. — Ну, давай! Гони пургу дальше, раз начал. Я всех ребят запятнал. Бросил тень на всю белую расу! Ну, чего ты остановился? Тебе больше нравится, когда мы с ребят по рублику берем, чтобы какой-нибудь сраный управдом на нас в ментовку не капнул? Или когда они тут мешки с песком вместо штанг толкают? Что, Леха? Что я сделал не так? Черные друг с другом дерутся. И нам отстегивают. Это их разборки. И если есть возможность кому-нибудь из них насолить, то чем плохо? Эти Кешищяны в Армении сидят. Сюда не лезут. С Бероевыми у них вражда. Чем плохо нормальным людям помочь?

— Кешищяны, говоришь?

— Ну.

— А рынок мы на кой черт громим?

— Леха, ты меня удивляешь. Бероев уберется отсюда…

— А Кешищяны придут? И тебе еще станут «бабок» давать, по старой памяти, чтоб ты их ларьки не трогал? Так что ли? Ты когда это нанялся чужие каштаны из огня таскать?

— Слушай, Леха, ну чего ты гонишь? — Литвинов пнул мешок с песком, висящий около дверей. — Какие, блин, каштаны? Ну, чего ты гонишь? Мы азеров бьем? Бьем! Чего тебе еще надо?

— Мне надо, чтобы на нас пальцем не показывали! Как на собачек прикормленных! Кинули кусок баков и вперед. Братство, голос! Гав! Гав! Наша борьба — идейная. Мы белые, потому что чистые! Понял! И нечего грязью этой марать нас! Это понятно?

Артур молча смотрел поверх головы Томичева:

— Все сказал?

— Все!

— Именно поэтому, Леша, ты не Отец. И давай все-таки я буду решать, что и куда. Хорошо?

Томичев молчал.

— И еще. — Литвинов чувствовал, как немеют скулы. — Когда садишься, ноги на стол не клади. А теперь пойди к ребятам и гони их на рынок. Работаем по старой схеме. Что непонятно?

Леха молча вышел.

«Даже дверью не хлопнул, — подумал Литвинов. — Хотя лучше бы он мне в морду дал…»

— Где Томичев? Где его ребята?

— Не знаю, Отец. — Плечи недоуменно поднимаются к бритому затылку.

— Мать вашу, время же уходит. — Братва видит спину Литвинова. Он уходит, выглядывает на площадь, расположенную около рынка. Там пусто. — Плохо.

Над головами пронзительно и надрывно орут воробьи. Они радуются солнцу, теплу, зеленым листьям.

— Время уходит, — шепчет Артур.

Он поднимает руку вверх. Позади слышится шевеление, топот.

— Пошли.

Рука опускается, как молот на наковальню.

— И без Лехи… — Конец фразы тонет в «грум-грум», летящем из-под ребристых подошв.

Через жаркое марево, поднимающееся от нагретого солнечными лучами асфальта, через частицы не рассеявшегося утреннего тумана, через пахнущий бензином воздух… Охрана увидела приближающихся скинов, когда они только выскочили на рыночную площадь. Эффекта неожиданности не получилось. Артур понял это и уже на середине пути заорал что-то бешеное и бессвязное. Крик подхватила толпа.

Это было действительно страшное зрелище. Бритоголовые, с налитыми кровью глазами, злые как черти, крепкие ребята мчались, ничего не разбирая на своем пути. Жуткой, грохочущей лавиной.

— Власть белых! — Артур затормозил у ворот, едва-едва успев отскочить в сторону, чтобы свои же не затоптали. — Власть белых!!!

С треском обрушился ближайший прилавок. Кто-то бросил здоровенную картофелину в спину убегающей охране. Продавцов не было видно.

— Гони всех к центру! Гони! — надрывался Литвинов, забравшийся на заново отстроенную будку охраны. — Власть белым! Гони черножопых!

Брызнули стекла. Затрещали ящики. Бритоголовая орда рванулась вглубь рынка. Теперь они двигались медленнее, размеренно и методично круша лотки, давя в кашу немногочисленные в этот час фрукты, овощи, какие-то мешки, набитые опилками. Артур остановился около разгромленного ларька, пнул чудом уцелевшую корзину, К его удивлению, на дне была солома. Несколько гниловатых яблок лежали сверху исключительно для создания антуража. Кругом валялись труха, гниль, отбросы, словно скинхеды напали не на рынок, а на помойку.

— Что за яйца? — Литвинов вспомнил резво убегающую охрану, которая даже не озаботилась тем, чтобы закрыть ворота. — Вот лажа…

Он сделал всего два шага. Два маленьких шага назад. К выходу. Но остановился. Где-то внутри, в груди екнуло, опустилось. Ребята, верящие ему беспрекословно, на слово, на честность, бежали вперед. Туда, куда послал их Отец.

Литвинов сжал кулаки и пошел, убыстряя и убыстряя шаг, туда, куда неслась его маленькая армия. Его племя. Он привел своих людей в ловушку, и он должен или вывести их отсюда, или остаться тут с ними. Какой-то частью себя Литвинов понимал, что сегодня просто так уже не выкрутится.

«Хорошо, что Леха не пришел», — обрадовался Артур, переходя на бег.

Они встретились со взбесившимися от безнаказанности бритоголовыми где-то на середине.

Передние ряды погромщиков не смогли так быстро затормозить. Несколько человек упали, покатились вперед, прикрывая бритые затылки от удара.

Черная средневековая фаланга, словно чешуйчатая змея, появилась из-за поворота и намертво перегородила широкий проход. Никакой пятнистой формы. Никаких надписей «Милиция». Черная стена щитов. И каски над ними с опущенными черными забралами.

Скинхеды замерли, не зная, чего ожидать. Литвинова не было. Командиры растерялись.

Неожиданно из задних рядов фаланги на щите подняли фигуру в блестящих, словно бы рыцарских доспехах. Фигура постукивала резиновой дубинкой по ладони, рассматривая противника.

— Смирно! — гаркнул «рыцарь». В его голосе послышался странный, чужой акцент.

Фаланга с четкостью механизма прижала щиты в бок, обнажив черные нагрудники с незнакомой серебряной эмблемой. Надпись была несуразной, но доходящей до сознания сразу. «РОЗГИ». То, чем секут нерадивое дитя. Больно. Лихо. Со свистом рассекаемого воздуха.

В задних рядах скинхедов послышались крики. Свист. Вперед, расталкивая парней, выбрался Литвинов. Оценивающе прищурился.

Он единственный знал, что весь рынок оцеплен. Где ОМОНом, где простыми ментами. Ловушка, в которую парней привела жажда стяжательства их лидера, захлопнулась. Кодекс чести, в который сам Артур искренне верил, теперь повелевал дорого продать свою шкуру, до конца оставаясь со своими людьми. Литвинов честно готовился умереть.

— А вот тебе хер! — весело закричал Артур, сгибая руку в локте. — На-ка! Попробуй!

И взревела толпа за спиной.

Кто-то запустил в блестящего камнем. Булыжник глухо брякнул в нагрудник и отлетел.

— Приготовиться! — разнеслось над площадью, и щиты зло грохнули друг о друга. Над ними поднялись дубинки.

Скинхеды кричали, свистели. В фалангу летели камни.

Лидеры чего-то ждали. Литвинов стоял в первом ряду, пытаясь разглядеть лицо того, в серебряном, которого держал на щите противник. Старался, но не мог. Безликая фигура возвышалась над будущим полем боя, будто бы в свою очередь разглядывая Артура.

Литвинов не выдержал первым:

— Вперед! Россия для русских!

Когда-то давным-давно так бросались на римских легионеров орды германцев. С дикой, необузданной яростью. Перед этим натиском фаланга прогнулась в середине. На какой-то миг Литвинову показалось, что вот сейчас строй лопнет и начнется настоящая драка. Один на один, и тогда можно будет увести часть людей, спасти… Но чешуя щитов устояла.

А потом опустились дубинки. Разом. И фаланга сделала шаг вперед. Удар. Шаг. Удар. Шаг.

— Назад! Назад! — закричал Артур. — Назад!

Удивительно, но его услышали. Бритоголовая волна откатилась назад, оставив на поле боя раненых, через которых переступила размеренно двигающаяся фаланга.

— Назад! — Артур попытайся вскочить на еще целый прилавок, чтобы посмотреть, что творится в тылу. Там слышались шум, крики. Но все разрешилось само собой. Потрепанная группа расступилась. Впереди шел хмурый, бешеный, рыжий Леха. И за ним самые оторванные, самые злые, самые безбашенные бойцы. Клином.

По рядам начали передавать обрезанные арматурины.

Леха кинул взгляд на Артура. Какое-то мгновение они смотрели друг на друга.

А потом клин Томичева рванулся вперед.

Остальные закричали, кидаясь следом.

Фаланга сомкнулась, остановилась на миг, принимая в щиты удар.

Артур видел, как его старый школьный друг врезается в черную стену, как подпрыгивает, стараясь достать арматуриной кого-то в задних рядах.

Потом опустились дубинки.

И фаланга сделала шаг вперед.

Литвинов с отрешенностью стороннего наблюдателя увидел, как черный «демократизатор» врезается в Лёхин висок. Срубая его буквально в воздухе. Томичев упал. Фаланга сделала шаг, оставляя павшего врага в прошлом. А сзади уже суетились. Вязали.

Артур заорал что-то. Бессвязное. Идущее откуда-то изнутри. Толкнулся ногами, сразу же оказавшись и самой гуще драки. Его на какой-то момент прижало к щитам, и он увидел, в маленький просвет между ними, лицо противника. Свирепый оскал человека, дерущегося не за зарплату. А потому что так надо!

Водитель «обезьянника на колесах», мучивший давеча начальство расспросами, с удивлением созерцал погрузку «клиентов». Измочаленные до полной неподвижности бритоголовые представляли собой жуткое зрелище.

— Ни хрена себе, — пробормотал водитель. — Это что же, Михалыч?

Майор, прикурив последнюю сигарету, с сожалением выкинул опустевшую пачку.

— Я ж тебе говорил, нам разгребать, — пробурчал он. — Эй, там, грузи осторожней, все-таки живые еще…

Из сообщений прессы:

«Арестован майор Московского ОМОНа, подозреваемый в связях с националистами и кавказской мафией».

Глава 26

Из заголовков газет:

«Взяточничество в МВД. Реальные расценки».

«Почем стоит разгромить рынок?»

«Избиение младенцев. Кто такие московские скины?»

Вероятно, оружейных дел мастер не любил свое дело. Это предположение казалось кощунственным любому человеку, мало-мальски связанному со стрелковым оружием. Каждый нормальный мужчина, не принадлежащий к пацифистам и убежденным противникам насилия, испытывает тягу к оружию и ко всему, что с ним связано.