Скорости передачи данных увеличивались постоянно, что привело к едва ли не полной интеграции любого офиса любой компании в любой точке земного шара со всеми остальными представительствами данной компании или союзными корпорациями. Скорость заключения сделок от начальной фазы до стадии подписания договора стала составлять считанные минуты. Развитие технологий кодирования юридически оправдало электронную подпись, приравняв ее к реальной. В таких условиях любая коммерческая и любая личная информация превратилась в драгоценность. Частица электронного письма из конкурирующей фирмы обрела физическое воплощение в виде реальной звонкой монеты. В определенной среде был в ходу лозунг “Информация — это товар, самый ходовой”. Платят газеты, платят журналы. Но больше всех платит тот, кому эта информация необходима. В ответ на раздражитель “спрос-предложение” общество ответило созданием новой касты информаторов, которая тут же постаралась окружить себя завесой максимальной секретности и общедоступности одновременно. У каждого информатора есть своя сеть, при помощи которой его могут обнаружить клиенты и при помощи которой он может избежать контакта с нежелательными людьми.

Информаторы — это люди, память которых изменена и способна вмещать в себя огромные объемы информации. Операции по расширению памяти производятся в большинстве нейроклиник, в том числе и подпольных. В последних такие операции часто заканчиваются печально, но большинство будущих информаторов направляются именно в нелегальные клиники, так как хотят избежать регистрации, обязательной в таких случаях.

Каста информаторов делится на две категории: официальные и подпольщики. Первые могут работать на правительство, хотя чаще всего предпочитают сотрудничество с корпорациями. Вторые занимаются нелегальной торговлей информацией самого разного свойства.

Информаторы могут пользоваться общественно-запрещенными технологиями (биопленка, инфосим-биот, “стационар”), за что предусмотрена ответственность по соответствующим статьям Всеобщего Кодекса о Закрытых Технологиях. End

— Куда теперь, сестра? Может быть, все-таки к храму Сидящего Кришны?

Хатхи выглядел повеселевшим. То ли он был доволен, что подозрительная, по его мнению, авантюра закончилась спокойно, то ли ощущал, что сегодня не останется без денег.

— Валяй, Хатхи, — ответила я. — А заодно найди мне магазинчик всяких спортивных штучек. Одежда, обувь и все прочее.

— Я знаю такой, сестра.

Мало кто из простых людей догадывается, что можно найти в обыкновенном спортивном магазине.

Оставшуюся часть дня мы мотались по городу, осматривая достопримечательности и делая покупки. Меня начало слегка тревожить состояние моего счета. Безусловно, до голодной смерти нам было еще очень далеко, но для возможных крупных финансовых акций резерва уже не было.

Мы вернулись в отель под вечер. Темнота еще не упала на город, но небо уже покраснело, налившись кровавой тяжестью.

— Хорошего вечера, сестра, — взмахнул рукой Хатхи. — Как долго вы собираетесь пробыть в Джайпуре?

— Как получится, — ответила я.

— Я всегда тут. Вдруг понадобится такси…

Уже из-за стеклянных дверей я кивнула ему головой.

Портье стоял за пластиковой стойкой, неудачно стилизованной под черное дерево, и, сосредоточенно высунув язык, тыкался в лабиринте сенсорной клавиатуры. Это был индиец с исключительно темной кожей и беспросветными колодцами глаз. Фирменная гостиничная шапочка смотрелась на нем как-то особенно не к месту. Компьютерные дела у парня не клеились, но он, сверяясь с толстым справочником, с завидным упорством снова и снова повторял команды.

— Для меня должна быть посылка, — обратилась я к нему.

— О, да, конечно, госпожа! Один момент, — он исчез в своей каморке, но тут же вернулся. — Простите, в каком номере вы остановились?

Я назвала номер, и парнишка снова нырнул в каморку.

— Есть! — обрадованно заявил он, появляясь на свет с квадратным свертком в руках. — Принесли два часа назад, госпожа. Пожалуйста, подтвердите получение…

Он придвинул ко мне планшетку со стандартным бланком и чувствительной панелькой, к которой я приложила большой палец.

Заходя в лифт, Аиша шмыгнула вперед. Смысл этого неловкого маневра я поняла, когда двери закрылись.

— Накажите меня, госпожа, — она опустилась на пол. — Накажите меня…

— За что? — Лифт медленно полз, преодолевая этаж за этажом. — Лучше встань с пола, он грязный.

— Я не пропустила госпожу вперед. Накажите меня! Рабыня так не должна поступать…

— Не буду я тебя наказывать! Но лучше тебе встать с пола. Испачкаешь платье…

Я еще ни разу не видела, чтобы платье снималось с такой стремительностью. Аиша взмахнула руками, что-то дернула, что-то расстегнула, и вот она уже стоит на коленях, но абсолютно голая. Платье высохшей медузой лежало у моих ног.

Отлично. Сейчас откроются двери лифта, картина будет что надо.

— Немедленно одевайся, — прошипела я.

— Накажите меня, госпожа…

Решать надо было быстро. Вечер — наиболее активное время в коридорах отелей, а привлекать особое внимание к собственной персоне мне ни к чему.

— В номере! — прошипела я, у меня действительно зачесались руки.

Одевалась Аиша так же стремительно, как раздевалась. В одно движение.

Лифт глухо звякнул. Дверцы бесшумно разошлись. Как я и ожидала, на площадке стояли, оживленно переговариваясь, туристы.

Пока я шла по коридору, мне некстати вспомнился Монгол. Странным образом мне стала понятна его любовь к женским ножкам. А еще подумалось, что мне требуется мужское внимание, потому что от вида обнаженной Аишы, стоящей на коленях, я испытала возбуждение. В известном смысле это встревожило.

В свертке, который передал мне портье, был маленький Psion 630b — записная книжка с раскладывающимся веером жидкокристаллическим дисплеем. Ее содержимое заключалось всего в одной записи, которую я и открыла. Видимо, это была часть письма.

“…Как я и говорил, Джава Сингх — одна из немногих живых достопримечательностей штата Раджа-стан. Он живет в окрестностях Караули, в своем дворце. В его первоначальные планы входила постройка дворцового комплекса аналогичного храму Тадж Махал. Этому воспротивились власти, после чего Джава спровоцировал политический кризис, в ходе которого сменился практически весь кабинет министров. Удалось ему это при помощи ловкого манипулирования сомнительной информацией, попавшей ему в руки. Разрешения на свой проект он не добился, но за ним закрепилась слава Короля шантажа. На данный момент Джава Сингх обладает самой большой в Средней Азии коллекцией информационных материалов, которые можно использовать с целью шантажа. Тщательнее этой сокровищницы охраняется только ее хозяин. С точки зрения местного законодательства, вся эта коллекция не является чем-то противозаконным, пока лежит в сейфах (или где она там у него лежит) Джава Синг-ха. А поймать его на шантаже невероятно трудно. Потому что шантажируемые, боясь огласки, на контакт не идут.

При помощи имеющейся у него информации в первые два года своей активной деятельности Джава Сингх обрушил рынок ценных металлов, способствовал развалу корейской корпорации “Бинтек” и отодвинул, в экономическом смысле, лидера промышленных перевозок “P-DHL” на задний план. На совести “Короля” множество громких и не очень убийств на почве ревности, личной мести и т.п., не меньшее количество самоубийств и “случайных” смертей. Список “дел”, в которых явно или косвенно засвечен Джава, прилагается отдельно.

Джава Сингх входит в тысячу самых богатых людей планеты.

По слухам, этот мерзавец отошел от дел. За последние десять лет его хранилище-копилку не покинул ни один материал. Такое положение устраивает всех, но имеет свой недостатки. Фактически установившееся равновесие зависит только от личного желания Джава Сингха. Поэтому очень много сил было потрачено на сбор данных, компрометирующих “Короля”. Результатом более чем восьмилетней деятельности был десятиминутный видеоролик, который мог серьезно подорвать власть Джава Сингха.

Связной, который должен был передать нам эти материалы, пропал. По нашим данным, он еще жив и находится в Джайпуре, где и была назначена встреча.

Его зовут Садабад Кархаи. Фотография и параметры прилагаются дополнительно. Постарайся найти его поскорее. Без этого наше положение может сделаться излишне неустойчивым. Связной должен передать тебе диск, очень маленький, размером с пуговицу. Он может быть исполнен под какой-нибудь нелепый чип. Если связной будет не в состоянии дать тебе информацию об этом предмете, действуй, как сочтешь нужным. Диск нужен нам. Очень. Судя по тому, что успел передать Садабад, — это ключик к такой пещере сокровищ, какая не снилась ни Алибабе, ни всей его шайке. Информация…”

На этом текст делал небольшой скачок, и кто-то другой, видимо сам Али, приписал:

“Садабада Кархаи вчера нашли мертвым в переулке возле больницы Красного Креста. Тело находится в морге той же больницы. Человек, которому предназначалось это послание, диск не получил. Тебе нужно найти диск. Вся необходимая информация у тебя имеется”.

Я сложила веер дисплея.

Красивая получалась история. Просто шикарная. Следовало бы поблагодарить маленького информатора. Хорошо, что он не потребовал от меня взять штурмом дворец старика Джавы или выкрасть что-либо из его сокровищницы. В остальном это было задание из разряда нелюбимых мною. Надо куда-то пойти, что-то найти, при этом выжить и принести это “что-то” назад.

— Госпожа желает ужинать? — прервал мои размышления робкий голосок Аиши.

— Да, — коротко бросила я, не глядя в ее сторону.

При наличии массы неизвестных и большого количества переменных, квест становится похожим на бесконечные “американские горки”. У этого аттракциона есть свои обязательные стадии. Толчок, разгон, первая горка, первая яма, снова горка, ровная дорога, и далее все зависит от продолжительности аттракциона. Толчок, судя по всему, уже прошел, и сейчас события перешли в стадию “разгон”.

— Ужин готов, — как-то сдавленно произнесла Аиша.

Я повернулась. Девочка лежала на столике, абсолютно обнаженная, в одной руке она держала под донышко пиалу с чем-то парящим и жарким, еда была аккуратно разложена на ее теле. Из быстротечных индийских сумерек на меня смотрели широко распахнутые просящие глаза. Аиша дышала осторожно, смуглая грудь едва подрагивала.

Тоже мне, гейша…

— Ужин готов, госпожа, — снова произнесла девушка, стараясь не шевелиться.

Когда я вышла в коридор, он был пуст, что неудивительно в два часа ночи. Конечно, город, оккупированный туристами, не спит, но эта гостиница была образцом спокойствия, поддерживая определенные традиции. В номере было темно, я стояла на границе света и тени, физически ощущая этот тонкий предел, где, с одной стороны, пусть условный, но все-таки дом, а с другой — враждебная тебе территория. Человек, в сущности, не слишком изменился. И в этом смысле, наверное, не изменится никогда. Он всегда будет чувствовать Порог.

Я оглянулась. Луч света из коридора выхватывал из темноты комнаты женские бедра и часть смуглого животика, мерно вздымающегося в такт дыханию. Аиша спала. Это я знала точно, потому что кормила ее снотворным своими руками. Миленькая девочка…

Дверь закрылась совершенно бесшумно. Ковер в коридоре мягко пружинил под ногами. Я проскользнула мимо дремлющего портье, но потом остановилась, вернулась к стойке и очень осторожно вытянула коробочку телефона.

Визитка Хатхи обнаружилась в кармане. На звонок долго никто не отвечал. Потом в трубке что-то зашуршало, треснуло, и знакомый бас недовольно ответил:

— Хатхи Бихари. Сейчас два часа ночи.

— Я знаю, Хатхи. Плачу ту цену, которую ты назначишь. Это Кали.

На том конце провода надолго замолчали. Потом Хатхи засопел и сказал:

— Тысяча рупий за час работы.

— Четыреста, — ответила я.

— Ты сказала, что заплатишь мою цену. Так нечестно!

— Но ты же знал, что на такую цифру никто не согласится. Пятьсот.

— Восемьсот. Сейчас два часа ночи.

— Хорошо, шестьсот. Из уважения к твоей большой семье.

— Семь… — Хатхи замолчал, в трубке было слышно, как он с кем-то разговаривает. Явственно слышался сонный, но решительный женский голос. — А, ладно! Шестьсот пятьдесят — и по рукам!

— Договорились. Жду…

Я очень аккуратно вернула телефон портье, который тихонько похрапывал, уронив голову на стойку. Через несколько минут Хатхи был возле дверей отеля.

— Куда едем, сестра?

— Едем к больнице Красного Креста. Точнее, к моргу. И быстро.

— Угу, — буркнул Хатхи и утопил педаль газа в пол. Кинул взгляд на меня в зеркало и добавил: — Неплохая одежда, сестра.

— Спасибо, Хатхи. Ты когда-нибудь служил в армии?

— Пять лет в Шринагаре, в специальных войсках.

Я кивнула и откинулась на сиденье. Если Хатхи не соврал, то вполне может быть, что он реально оценил мою одежду, которая больше подходит для ползания по крышам и прочим неудобным местам, чем для увеселительных походов в город. Это хорошо: он не станет сильно удивляться, когда я скину куртку и останусь в одном разгрузочном жилете с массой характерных клапанов и карманов.

Несмотря на позднее время, жизнь в Джайпуре не думала сдавать свои позиции. Центр города бил в глаза весельем огней, реклам, витрин и вывесок.

“Все удовольствия за час!” — не читаемо, красным по ультрафиолету.

“Прихоти. Магазин для туристов. 24h” — скромно, но ярко.

“Новый гашиш-синтетик. Только у нас!” — синяя голограмма, изображающая змею, которая ползает по кальяну.

“Третий глаз. Ночной кинотеатр. Трехмерная экранизация эпопеи “Черная книга арды” — скучающий кассир спит, уронив голову на руки.

“Курительные смеси. Есть ВСЕ” — дымчатая голограмма.

Город не спит. Просто дремлют кварталы бедняков, просто отдыхает исторический центр, просто закрыли свои бесконечные рты государственные конторы. Город не-спит. Прошло то время, когда земля закрывала глаза городов вместе с уходящим Днем, чтобы снова проснуться свежей и помолодевшей на утро. Теперь город, как сомнамбула, не то спит, не то бодрствует. Бредит. Нет для него ни дня, ни ночи. То ли проклятье, то ли благословение…

— Остановись на некотором расстоянии от морга, Хатхи. Подъезжать близко не нужно.

Машина дернулась, решительно рыкнула напоследок и встала. Тишина. Этот квартал не бодрствует. Хотя, наверное, и не спит.

Здание Красного Креста не отличалось особенной красотой и архитектурной изящностью. Большое пятиэтажное здание, словно бы раздувшееся и почему-то напоминающее мне жирную жабу, лежащую на пригорке. В окнах ничего, кроме темноты, и только в вестибюле горит свет. Можно было рассмотреть охранника, склонившегося над маленьким плоским книжным экранчиком. Спит? Читает?

Морг плоским одноэтажным блином расположился на заднем дворе. Окна забраны решетками. Двери массивные, двустворчатые. Рядом еще одни, послабее. На всякий случай я подергала ручку. Двери дрогнули, подались на меня, но остановились, будто изнутри их держал засов. Хорошенькое дело…

В поисках лазейки я обошла здание по кругу, заглядывая в окна. Четкого плана у меня не было, и я полагалась на волю случая. Он не заставил себя долго ждать.

Через черные жалюзи одного из окон пробивался слабый лучик света. Щелка между пластинами была совершенно микроскопическая и разглядеть что-либо не представлялось возможным, но становилось совершенно ясно, что внутри помещения кто-то был. И вряд ли это сторож.

Я снова подошла к дверям, осторожно, но сильно потянула. Верхний угол подался вперед сильнее. Получалось, что закрыт только нижний замок или щеколда, а, судя по тому, что свет из приоткрывшейся щелки не показался, в “предбаннике” за дверью никого не было.

Для человека умелого дверной замок — не сильная помеха. Для человека же обученного вопрос с замком совсем не стоит. А я была человеком обученным специально.

Пройдя маленькую прихожую со стоящими вдоль стен стульями и разбросанными по низенькому столику рекламками похоронных бюро, я попала в скупо обставленную приемную. Стол, три жестких даже на вид стула и вездесущие визитки, проспекты, журналы. Деньги, неожиданно подумала я, это такие странные растения, вроде плесени. Они растут даже на мертвецах.

В приемной было три двери, в одну из них я только что вошла, другая вела в похоронный зал с одиноким гробом на постаменте, а третья была слегка приоткрыта и оттуда лился мерцающий свет, доносились голоса. Странно пахло. Какие-то цветы, благовония… По моим представлениям в морге должно пахнуть совсем не так.

Осторожно, стараясь не производить лишнего шума, я пробралась в соседнюю комнату. Снова две двери. Обе приоткрытый Одна ведет в помещение, где выставлены образцы гробов. На полу в лихорадочном беспорядке валяются слесарные инструменты, опилки, куски ткани. Здесь что-то искали.

Через вторую дверь я попадаю в длинный коридор, заставленный шкафами. Слышится бормотание. Вроде бы даже пение. И еще один, очень неприятный звук, царапающий, как будто кто-то скрежещет зубами.

В зале было пятеро. Трое белых и два индийца, женщина и мужчина. И один мертвец.

Я спряталась за выступающим шкафом для одежды и принялась рассматривать действующих лиц пьесы, в которой мне предстояло сыграть свою роль.

Индийцы, мужчина и женщина, одетые только в набедренные повязки, о чем-то шептались, сидя на полу, а тройка белых стояла неподалеку от входа в зал. Они были в медицинских халатах, заляпанных кровью, на полу валялись разнообразные инструменты, не понять — слесарные или хирургические.

Я разглядела, что на залитом кровью полу, кроме инструментов, лежали еще и части тела: внутренности и, кажется, отпиленная рука.

“Живая картина. Вурдалаки на привале. А труп, видимо, как раз тот, что мне нужен. И не только мне, судя по всему” — подумала я и подобралась поближе, чтобы слышать, о чем разговаривают мои конкуренты.

— Мне наплевать, — вполголоса бормотал белый, стоявший ближе всех ко мне. — Наплевать, наплевать, наплевать! Главное, чтобы получилось. А там мне плевать! Плевать, плевать, плевать!!

У него тряслись руки. Он лихорадочно оттирал почерневшую кровь с ладоней.

“Какие мы нервные”, — подумала я.

Второй был куда спокойнее, он внимательно смотрел на индусов, изредка морщась от бормотания Нервного.

Третий, с хищным восточным разрезом глаз, протирал полой халата какой-то никелированный инструмент, вроде пилы. Видимо, ответственность за расчле ненку была именно на нем. Его я условно назвала Потрошитель.

В зале резко звякнул колокольчик. Нервный вздрогнул, как от удара. Это мужчина-индус ударил в две маленькие медные тарелочки, прикрепленные к его пальцам. Он был сух и худ до состояния скелета; казалось, что в морге ему самое место. Однако глаза… Глаза мужчины больше напоминали срез револьверного ствола — жесткие, черные и глубокие.

“Йогин? Что у них тут происходит?”

Мои мысли прервал второй звонок медных тарелочек. Словно по команде женщина поднялась с пола и направилась к лежащему на столе трупу.

Мужчина начал что-то напевать. Я высунулась еще дальше и поняла, откуда в морге взялся запах трав и благовоний. По залу плыл дым от множества курительных палочек. Странно, что я не заметила этого сразу. От резкого запаха защекотало в носу.

— Плевать, плевать, плевать! — еще громче забормотал Нервный.

На него цыкнули. Он заткнулся, но продолжал трястись все сильнее и сильнее. И было отчего.

Женщина размотала набедренную повязку и забралась на труп сверху. Сквозь завывания йогина я услышала, как что-то гадко булькнуло внутри тела. Индус снова брякнул тарелочками и потихоньку стал выбивать ритм на небольшом тамтамчике, стоявшем рядом. Женщина, сидя на трупе, начала покачиваться, закрыв глаза, она подпевала йогину, стараясь попасть в ритм тамтама. Ее тяжелые темные отвисшие груди раскачивались из стороны в сторону, словно две мягкие погремушки в руках умелого музыканта. Она была уже не молода и тяжела на бедра. От ее движений положение трупа изменилось, и со стола свесилась рука с обрубленной кистью.

Нервный схватился за горло и закатил глаза, лицо его приобрело зеленоватый оттенок. На него недовольно покосился Спокойный.

— Только не блевани тут, осел, — недовольно прошипел он.

Потрошитель улыбнулся, не отрывая взгляд от странного ритуала. Индус тем временем ускорил ритм, вплетая в него звон тарелочек и собственные завывания. Женщина двигалась на трупе все быстрее и яростней. Ее голос уже почти перекрывал голос йогина.

Я присмотрелась. Дым благовоний щипал глаза. Но… Ошибиться было невозможно. Женщина, сидя на трупе, двигалась так, будто занималась любовью с мужчиной. Она вжималась бедрами в тело ритмично, словно насаживаясь на невидимый член. Со стола летели брызги крови. Труп дергался, сквозь звуки тамтама прорывался противный скрежет: это металлические ножки стола царапали о кафель пола.

Нервный содрогнулся, когда женщина издала первый сладострастный стон. Ее медленно и неотвратимо накрывало облако экстаза. Она получала от ритуала удовольствие, огромное удовольствие. Женские руки впились в грудь трупа, теперь она уже не пела, а кричала, рычала, подпрыгивая на мертвом теле, как заведенная. Индус обеими руками барабанил в свой тамтам, выбивая из него дикий, рваный ритм. Его горло издавало совсем непонятные звуки. Вой, рык, пение. По залу клубами стелился дым. От него невыносимо жгло под веками и кружилась голова. Нервный уже вовсю блевал где-то в углу. Азиат-Потрошитель, напрягшись, как удав, удушающий свою жертву, впился взглядом в скачущую женщину, его перекосившиеся губы приоткрывали острые и мелкие зубы. Спокойный брезгливо отвернулся.

Среди всей этой дикой оргии я услышала вдруг что-то постороннее. Уже не завывания индуса-йогина или крики обезумевшей от желания женщины, уже не скрип, не рев и, кажется, не вой ветра. Я услышала стон, от которого по моему телу пробежала дрожь, а желудок сжался в комок.

Стараясь разглядеть что-то через дымовую завесу, сделавшуюся вдруг удивительно плотной, я высунулась из своего укрытия еще больше.

Мои глаза встретились с глазами Спокойного. Чтобы осознать мое присутствие, ему потребовалось чуть больше секунды. Я не успела спрятаться, но действовать начала на мгновение раньше него. Поэтому, когда шкафчик, служивший моим прикрытием, прошили пули, меня уже там не было.

— Стоять! — заорал Спокойный.

На его крик откликнулся Азиат-Потрошитель и кинулся в коридор за мной.

— Стоять! — снова услышала я крик Спокойного, на этот раз он обращался не ко мне.

Азиат не успел среагировать. Было очень глупо бежать за человеком по неширокому темному коридору. На фоне освещенного зала черный силуэт — идеальная мишень. Не воспользоваться предоставленной любезностью было грешно.

Мои выстрелы заглушили крики, доносящиеся из зала. Загремело перевернутое железо, страшно завизжала женщина. Я ждала на том конце коридора, не зная, что мне делать, и удерживая на прицеле светлый проем выхода. Снова выстрелы. Крик. И сразу после него в коридор вылетел силуэт в белом халате. Я уложила его рядом с азиатом.

Тишина в зале. Белый дым, вливающийся большими клубами в коридор. Странно, что он давно не растекся по всему моргу, как будто был заключен в невидимые стены, рухнувшие, когда все пошло не так.

Что пошло не так? Черт его знает. Но что-то случилось.

Стоп! Я напряглась. В зале… Шорох? Нет? Послышалось?

Не послышалось. Жалобно звякнули колокольчики йогина. Звякнули об пол, а не друг о друга. И потом, почти сразу, глухой рев разорванной глоткой с шипением, на весь зал, коридор, морг, мир:

— Стояяяяять!!!

Я сорвалась с места, проскочила через приемную, выбила двери плечом и понеслась по ночной улице. Не оглядываясь. Не думая.

В машину Хатхи я буквально влетела, стукнувшись изо всех сил головой в дверь. Даже в глазах потемнело. Хатхи, ни о чем не спрашивая, рванул с места, зло взвизгнув покрышками.

— В гостиницу… — просипела я.

Хатхи только кивнул, хмурясь. Вскоре он сбавил газ, и наша езда приобрела более или менее спокойный характер.

— Плохой запах, сестра.

— Что? — не поняла я.

— Я говорю, плохой запах, — Хатхи махнул на меня рукой. — Вся одежда пропиталась. Это долго не выветрится.

— А что так пахнет?

— Обычно в народе эту траву называют Сонной. Если много вдыхать, то видишь всякие плохие сны.

— Наркотик?

— Нет, сестра. К наркотикам привыкаешь, а привыкнуть к Сонной траве нельзя. Такие у нее свойства.

— А другого названия у нее нет?

— Я не знаю, сестра, — Хатхи пожал плечами. — Ее мало кто использует, уж очень дурные сны она дает. Если хочешь, можем заехать в чистку. Вон там…

Он отвернулся от дороги, чтобы показать своей огромной ручищей, куда нужно ехать.

— Брат моей жены держит там чистку. Одежду чистит, машины, можно просто помыться. Запах как рукой…

— Хатхи!

Я слишком поздно увидела из-под его огромной лапы, как на дорогу выскочило что-то беленькое и лохматое. Тормоза завизжали. Хатхи был опытным водителем. Удар был коротким. Меня кинуло на спинку переднего сиденья. Зазвенело стекло. Из-под смятого капота вырвалась и ушла в ночное небо струя белого пара.

— Ах ты… Ах ты… — причитал Хатхи.

Выбравшись из автомобиля, он первым делом осмотрел капот. Результаты осмотра вызвали еще большее оханье.

— Какой шакал… Какой шакал…

Когда я вылезла наружу, из-под днища машины доносились только горестные вздохи. Наконец выбрался Хатхи, весь в грязи, с чем-то белым на руках.

— Посмотри, сестра! Вот он, мерзавец, который пустит по миру всю мою семью! Вот он, гадкая тварь! Ох ты… — И он бросил на землю овечью тушу. — Кто за это заплатит? Кто?! Ох ты…

Машина и вправду представляла собой довольно жалкое зрелище. Хатхи так легко держал на руках барана потому, что был силен: баран был большим.

Достаточно большим, чтобы буквально изуродовать старенькое такси.

Вмятый радиатор изливал на землю струи горячей воды, превращая дорогу в грязь. Выбитые фары. Сорванные со своих мест опоры двигателя прорвали обшивку.

— Кто заплатит?! — причитал Хатхи.

— Машина не застрахована?

— Застрахована, сестра, застрахована! — Хатхи повернул ко мне заплаканное лицо. — Что мне пользы оттого, что она застрахована?! Страховка не подразумевает столкновение с тупым бараном! Кто будет платить за ремонт? Баран?! Баран не будет! Кто заплатит?!..

— Колеса на месте?

— Колеса… Какие колеса, сестра? Тут двигатель, тут все… Какие колеса? Не издевайся над стариком Хатхи, нищим стариком! Моя дочь пойдет на панель, моя жена станет презираемой женщиной…

— Сколько стоит самый дешевый автомобиль?

— На что мне дешевый? Только деньги на ремонт… Я сам пойду и продам свои почки!

— Успокойся! — прикрикнула я. — Сколько стоит?

— Рупий пятьсот… — неуверенно произнес Хатхи. — Но это будет просто корыто с мотором. На старой стиральной машине можно проехать больше, чем на автомобиле, который стоит пятьсот рупий.

— Ну, метров десять оно проедет?

— Проедет. Зачем все эти вопросы, сестра?

— Затем, что ты мне нравишься. Звони кому-нибудь из своих хороших знакомых, лучше друзей, у

которых есть автомобиль, чтобы отбуксировать твою таратайку. Нужен гараж, чтобы никто не видел твое такси в аварийном состоянии. Понятно?

— Понятно, сестра, — слезы Хатхи мгновенно высохли.

Он еще не понял, к чему идет дело, но уже сообразил, что у меня есть план.

План действительно был.

У Хатхи оказались хорошие друзья. Буквально через полчаса мы уже ехали на пыхтящем “шевроле”, в котором обычно развозили фрукты. Это ощущалось по запаху, доносившемуся в салон из кузова. Водитель, хмурый и худой индус, имени которого я не разобрала, молча ехал какими-то окраинами, переулками и темными улицами. Сзади что-то погромыхивало, машину ощутимо подбрасывало, когда мы наезжали на камни. Хатхи ерзал на сидении и все время оборачивался, разглядывая свой автомобиль в немытое заднее стекло.

— Ничего с ним не случится, — наконец пробормотал водитель. — Кроме того, что уже произошло. Сиди спокойно и не ерзай. Отвлекаешь.

— От чего тебя отвлекать? — Хатхи морщился каждый раз, когда его машина издавала очередной жалобный звук. — От чего тут можно отвлекать, когда у тебя даже рессор не осталось!

— Не твое дело. Моя машина, что хочу, то и делаю.

— Никогда ты ее не берег!

— Моя машина! А ты свою вообще разбил, — привел окончательный довод водитель.

Хатхи только крякнул и искоса посмотрел на меня. Мне стало его жаль. Большой и сильный, он напоминал сейчас мокрую собаку, которую я видела как-то раз в Петербурге во время большого биржевого кризиса. Промокшее животное сидело у подъезда огромного дома и невероятно тоскливыми глазами смотрело куда-то вверх. Там, на фонарной перекладине, висел человек. В то время Петербург больше напоминал фильм ужасов. Страшный город.

Мы загнали разбитую машину в гараж, попрощались с водителем и закрыли двери. При свете прожектора “линкольн” выглядел совсем плохо. Бампер перекосило и вмяло внутрь, радиатор совсем вывалился и теперь лежал одним концом на полу. С трудом открыв капот, мы обнаружили, что двигатель сорвало с опор, и держался он на одном честном слове, а генератор вообще остался на месте аварии.

— Я думаю, что ее еще можно починить, — простонал Хатхи.

— Нельзя, — покачала я головой.

— Нельзя, — согласился он. — У меня таких денег нет.

— А нам и не надо. Завтра берешь какую-нибудь отчаянную голову из числа своих знакомых и даешь, ему пятьсот рупий на автомобиль. У этой машины будет два обязательных условия: она должна быть на ходу и застрахована. Причем застрахована максимально. И вот еще что: за завтрашний день ты должен найти место в городе, такое, какое я скажу.

— Зачем?

— Потом узнаешь. А машину ты должен привести в порядок.

— Как? — Хатхи схватился за голову, но я поспешила пояснить:

— Чтобы она выглядела нормальной. Фары, решетку, бампер, капот… Все это выправить, покрасить, поставить на место. Но без сварки и без дополнительных болтов и гаек. Хоть на клей сажай, но сделай. “Линкольн” должен двигаться. То есть колеса должны крутиться. Завтра ночью за мной заедешь. Понятно?