— Ха! Нет, милая, это все северный ветер. Ты заметила, он дул всю неделю? Такое не часто бывает. Он принесет мне удачу.

— Удачу? А в чем ты не удачлив?

— А-а, — Монгол пожал плечами. — Я исчерпал ту работу, которой занимаюсь. Мне это неинтересно. Человек должен стремиться к большему. Должен преодолевать в себе первобытный инстинкт забраться в пещеру и не вылезать из нее, пока не кончится еда. Нельзя останавливаться. А тут я чувствую, как начинаю покрываться плесенью.

— Ну, по-моему, ты преувеличиваешь. До плесени тебе еще далеко.

— Это только так кажется. На самом деле я уже чувствую ее запах. Так пахнет старая мебель, так пахнут все старые вещи, которые не умерли, как подобает каждому уважающему себя предмету, а были вытащены с того света и выставлены в лавке старьевщика. Вот так и я. Предмет, который начинает устаревать. Не стареть, а устаревать. Внутренне. А значит, нужно идти дальше.

Его слова были прерваны негромким мелодичным сигналом. На встроенном табло зажглись цифры. Плата за проезд. Водитель-араб молча остановился на стоянке такси. Монгол немного помедлил, а потом, с чуть смущенной улыбкой, расплатился наличными.

— Вы в центре “спирали”, — Лорд прервал мои размышления.

— Хорошо, — пробормотала я. — Попытка прорыва будет, вероятность девяносто процентов.

— Учту, Кали.

Оказалось, что Монгол заказал столик на самой крыше парящей платформы, на которой располагался ресторан “Людвиг”. По-видимому, он не пожалел денег, потому что, если судить по нашим соседям, это были самые дорогие места. И мы, в своей одежде, не приспособленной для высшего общества, явно смотрелись странновато, о чем я и сказала Монголу.

— Наплевать, — ответил он. — Вдумайся, кто они такие?

Он обвел широким'жестом сидящих вокруг людей.

— Кто они? Богатые люди? Да. Уважаемые в обществе? Да. Соль земли, хозяева жизни. А если подумать?

— У тебя революционное настроение?

— М-м-м, думаю, нет. Скорее, это твой образ мыслей.

— А что же думаешь об этих людях ты…

Меня прервал неожиданно появившийся в поле зрения официант. Я дернулась и едва не выскочила из-за стола. Внутреннее напряжение и внешняя расслабленность сыграли со мной дурную шутку.

— Прощу прошения, — прошелестел официант, парнишка лет двадцати, отступая на шаг назад и чуть-чуть кланяясь. — Прошу прощения.

“Идиот, — подумала я. — Мало того, что это могло стоить ему жизни, так он еще и акцентирует на этом внимание. Вот, уже начинают оборачиваться!”

— Ничего, ничего, — прощебетала я, надевая глупую маску на лицо. — Просто я чувствую себя несколько необычно. Тут так красиво! Мы уже отошли от берега?

Официант снова легонько поклонился.

— Платформа отошла от берега сразу после вашего прихода, пани. Вам будет угодно сделать заказ?

И он уставился взглядом в старомодное меню — здоровенную книжищу в оплетке из натуральной кожи. Ну, может быть, и не натуральной, но сделанной красиво. По всей видимости, в этом Талмуде было сконцентрировано все, на что способна поварская команда летучего ресторана. Я нерешительно ковырнула пальцем страницы и к ужасу своему обнаружила, что все меню напечатано весьма убористым текстом.

— Это же тысячи блюд… — прошептала я.

— Две тысячи сто семьдесят два блюда. Не считая алкогольных и безалкогольных напитков. В ассортименте также есть курительные смеси. Их набор ограничен, но мы гордимся тем, что имеем в своем наборе все смеси от номера девятнадцать по сто третий официального каталога за нынешний год. — Официант выдал эту информацию, явно любуясь собой.

Он даже несколько выпрямился и тронул рукой волосы. Прическа у него была сделана по моде, которую задавала культовая в этом сезоне группа “Штючий пацюк”.

— Милый, — я решила выйти из сражения. — Бери огонь на себя. Мне не одолеть две тысячи… сколько вы сказали?

— Две тысячи семьдесят два, — услужливо подсказал официант.

— Вот-вот, если бы не эти два… Честное слово, это чересчур. Так что, милый, выбирать тебе. — Я обратилась к Монголу, который задумчиво крутил в руках вилку.

— Мне так мне. — Монгол словно проснулся. — Принеси, милейший, номер семьсот десять. Потом одна тысяча триста третий и все, что к нему полагается. Также пусть будет сто пятый, его побыстрее, и четыреста восьмой. Десерт по вашему вкусу, но не холодный.

— Вина? — спросил обалдевший официант.

— Естественно, к семьсот десятому вино. Белое, сухое. Сам догадаешься какое?

— Благодарю вас, — парнишка совсем смешался и исчез так же стремительно, как и появился.

— Не люблю молодых официантов, — заявил Монгол. — Они еще ничего не понимают.

— Неужели? — вымолвила я. — Когда это в тебе проснулся светский лев?

— Все должно происходить вовремя. Согласись, что светский лев пришел на помощь как нельзя кстати.

— Да уж, но откуда ты знаешь названия этих блюд?

— Я? Я их вообще не знаю. Я заказал почти наугад.

— Не может быть! Ты хочешь сказать, что даже не представляешь, что там скрывается под номером семьсот…

— Десятым? Не имею никакого понятия. Тем интересней будет открытие. Какое-нибудь мясо или

рыба.

— Я не люблю рыбу, — сказала я напряженно.

— Значит, будет мясо, — беззаботно ответил Монгол. — Радость открытия как раз и состоит в неожиданности.

Мы замолчали. Платформа, на которой находился ресторан, медленно проплывала мимо недавно восстановленной по новому проекту скульптуры “Родина-мать”. Огромные ноги колосса покоились на двух островах, основание которых постоянно охлаждалось с помощью мощных морозильных установок с жидким азотом. Между островами по решению городского совета была устроена искусственная мель. Решение было принято после нескольких хулиганских выходок. Среди подвыпившей молодежи стало популярным развлечением устраивать всякие идиотские шутки между ног статуи.

— Так о чем же мы говорили? — Монгол наклонился вперед.

— О тех, кто нас окружает, кажется, — ответила я.

— Всем внимание! — прозвучал в голове голос Лорда.

— Да, правильно. Кто они? Соль земли? Ну, может быть, они себя и считают таковыми. Вопрос в том, кем они являются на самом деле. К чему они стремятся? Социальное положение определяется количеством денег.

— А закон?

— Он тоже определяется количеством денег. Любые нелады с законом означают, что человек, как винтик системы, недостаточно смазал этот государственный аппарат, который управляет законом.

— Ты считаешь, что закон не управляет государством?

Фактически так оно и было, но мне было интересно мнение Монгола.

— Ну, тут имеет место довольно сложная обратная связь. Как в микроэлектронике. Не будем вдаваться в детали, просто примем к сведению, что государственная машина управляет законом, который в свою очередь оказывает влияние на государство. И на винтики системы, в частности. Если эти винтики недостаточно смазывают маховик государства, у них обнаруживаются проблемы. А это означает, что у них нет достаточно денег. С чего мы начали, тем мы и закончили. Социальное положение, положение в обществе, определяется только величиной кошелька. А значит, кто эти люди?

— Кошельки, управляющие государственной машиной…

— Они бы очень хотели, чтобы так и было, — Монгол грустно покачал головой. — Но они не хозяева. Они рабы системы, механизма “кредитов-дебетов, вкладов-займов”. Не стоит думать, что система — это только капитал, но это та грань одной большой Системы, открытой для окружающих нас с тобой людей. Для тех, кто именует себя солью земли. А на самом деле…

— Что?

— На самом деле смысл земли — это Сверхчеловек.

— Первое касание “спирали”. Операция началась, — голос Лорда пробежался холодком между моих лопаток.

— Сверхчеловек. Ты хочешь сказать, что понимаешь, что такое Сверхчеловек?

— В той грани, которая открыта мне, да.

Монгол улыбался. С берега по летучему ресторану мазнули прожектором, и его улыбка на миг блеснула жемчугом.

“Он слишком мне нравится, чтобы я смогла его убить…” — вдруг подумала я и поняла, что вру. Он мне не нравился. Я была влюблена. От этого сделалось страшно.

— Лара долго не продержится. Необходима подмога. Ближайший к зоне тринадцать, — сообщение Лорда не относилось ко мне, но, видимо, он уже не мог тратить время на переключение каналов и шпарил по общему.

В поле моего зрения вплыла бутылка с вином.

— Прошу вас, пани, — пропел официант. Я прищурилась и разобрала надпись на его беджике. Паренька звали Павлом.

— “Жемчужина степи”! Наш шеф-повар считает, что именно это вино наилучшим образом подходит к вашему заказу. Особенности той местности, где оно производится, позволяют с большой точностью воспроизвести весь процесс бутулирования, брожения и выдавливания сока. Таким образом, можно сказать, что древние рецепты…

— Паша, — прервала я его, поймав краешком глаза одобрительный кивок Монгола. — Мы очень ценим вкус вашего шеф-повара, а также и ваш собственный.

Официант легко кивнул и растворился, оставив бутылку на столе.

— Понятливый парнишка, — прокомментировал Монгол и распустил туго стянутые в хвост волосы, которые черным водопадом рассыпались по его плечам.

В такие моменты раскосое лицо Монгола становилось немного зловещим.

— На чем мы остановились?

Он любит так спрашивать, когда хочет создать иллюзию, будто собеседник сам задает тему для разговора. Иногда это срабатывает, иногда нет. Зависит от собеседника. Странное слово “собеседник”, больше похоже на соучастника.

— Мы остановились на Сверхчеловеке, милый. Только я никак не могу понять, хотя знаю тебя уже давно, ты веришь в то, что говоришь? Или все-таки нет?

Я наклонилась вперед. За соседний столик, до сего момента пустующий, подсела не совсем обычная пара. Двое мужчин в серых пиджаках, жилетках и с одинаковыми черными чемоданами. То ли партнеры по бизнесу, то ли по сексу, то ли еще что-то… Странно, но они выглядели так, будто только что поднялись на “Людвиг”, хотя платформа уже давно находилась в свободном полете над водной поверхностью. К тому же за внешней аккуратностью в одежде скрывалось едва заметное неумение носить подобный покрой. Да и костюмы были слишком стандартные, обыкновенные. Словно кто-то, не задумываясь особо, вырядил двух байкеров в ширпот-ребовскую одежду рядового клерка.

Я хотела получше рассмотреть лицо того, что сидел ко мне чуть боком. Мелькнуло что-то знакомое в рубленых, грубых чертах. Но только мелькнуло. Память не выдала на поверхность ни одного образа. Глухо.

— Мне интересно, Дима, ты в самом деле такой, каким кажешься?

— Не называй меня так. Мне не нравится, — Монгол откинулся назад.

— Хорошо, милый, буду называть так, как нравится. Но все-таки мы уже давно вместе, а ты постоянно, словно пустоголовая пичужка, скачешь с ветки на ветку. От темы к теме. Ты не останавливаешься, не прорабатываешь материал до конца. Ты цитируешь Ницше. Но я не понимаю для чего. Ведь пускать мне пыль в глаза не имеет смысла. Как я уже говорила, мы давно вместе. Вместе спим, вместе едим, вместе ругаем Лимона.

— Макс уводит Лару. Двойняшки, затыкайте дыру на втором витке! — Лорд выдал информацию скороговоркой. — Темная, внимание! Возможен десант!

Значит, эти, за соседним столиком, не просто педики.

— Так зачем это все тебе?

Я тоже откинулась, мельком оглядывая соседей. Для полноценного десанта мелковато.

— Как много вопросов!

Монгол разлил вино по бокалам. На его мизинце я увидела незнакомый мне ранее перстень. Довольно изящный, в стиле модной ныне готики.

— Но мне это нравится. Это хорошо, когда ты спрашиваешь, как атакуешь. По всему фронту. При наличии надежных резервов так проще обороняться. Ну, давай посмотрим, так ли хороши мои воинские порядки. Знаешь, полководцы древности умели по построению противника определить, чем закончится сражение. Вот это уровень!

— Но это же невозможно! Необходимо знать не только порядок, но еще множество разнообразных вещей.

— Они и знали. Разветвленная система лазутчиков, шпионов. Но это было даже не так важно, часто получалось, что армии были приблизительно равны по силе. Тогда многое решало более выгодное построение. Оно особенно было возможно на древнем Востоке.

— Вполне допускаю.

— И это правильно. Давай посмотрим, на что похожа “Жемчужина степи”, тем более что сообразительный Паша оказался не слишком расторопным, и наш ужин где-то потерялся.

— Давай!

Я подняла бокал. Тонкое стекло приятно холодило пальцы.

— Предлагаю выпить за реку, что течет под нами, а заодно и за все реки мира!

— Почему именно за реки?

— Реки — это постоянная изменчивость. Они воплощают движение вперед, непостоянство, которое в нашем мире становится редкостью.

“Жемчужина степи” оказалась с излишней кислинкой.

— Всем! Оставить второй виток. Акрус и Близнецы! Атака на ваши позиции справа!

Наши соседи несколько заерзали, вероятно, тоже слушали “вести с полей”.

— А что касается твоих вопросов, то мне кажется я смогу найти на них ответ достаточно легко, — Монгол поставил бокал и легонько промокнул губы салфеткой. — Почему Ницше? Именно он, как никто другой, актуален сейчас. Его беда и уникальность, как, наверное, и любого гения, в том, что он высказал идеи тому веку, который не мог их адекватно воспринять. Именно сейчас его идеи, его Заратустра, его Сверхчеловек может помочь выбраться из кризиса. Хотя, вероятно, не всем. Впрочем, всем этого и не хочется. Потому что не народу должен говорить Заратустра, а спутникам. Идея простая, но не все ее понимают.

— Все вообще мало что понимают. А уж тем более философские концепции, далекие от гедонизма.

— Что ты?! — он взмахнул руками. — Об этом речь не идет! Все не разумеют даже того, о чем ты говоришь. Гедонизм сейчас — это удел единиц. Остальные — рабочая протоплазма. Я же говорю о тех избранных, которые способны своими идеями изменить мир. К сожалению, многие из них стремятся тиражировать свои идеи, пускать их в массовое производство. Не понимая, что каждая идея уникальна. И толпа не способна понять всю ее красоту. Не к толпе надо обращаться.

— Но как же они тогда изменят мир, если идея по-твоему — это достояние избранных? Ведь всегда наибольшее распространение получали религии, где сильнее миссионерское движение.

— Да, но становилось ли от этого хорошо этим религиям?..

— А кому это интересно? Главное в таких вопросах — борьба за власть.

— К сожалению, так. И ты сама подтвердила мои рассуждения. Идея, пущенная на поток, превращается в дубину. В орудие для борьбы за власть. Так что Заратустра был прав, когда решил, что Сверхчеловек должен учить спутников, но не толпу.

— Да, но как этим изменить мир?

— А мир и меняют немногие. Пастухов всегда меньше, чем овец в стаде. Но все гораздо сложнее, чем кажется.

Мимо моего лица проплыла тарелка с чем-то мясным и одуряюще пахнущим. Рот наполнился слюной.

— Мы потеряли Акруса. Всем, кто не занят в активном контакте, необходимо закрыть прорыв в третьем секторе!

Странно было сидеть в ресторане, слушать какие-то клавишные переборы немного атонального джаза и сознавать, что где-то в округе ведется бесшумная, но кровопролитная война. И все из-за человека, рассуждающего о судьбе мира и философии. Интересно, Монгол представляет себе, какие силы вертятся вокруг него?

— Похоже, в философской баталии наступило перемирие, — констатировала я.

— Согласен, — Монгол снова наполнил бокалы. — По этому поводу я предлагаю выпить. За небо, которое обнимает Землю.

— Поясни.

— Небо — это то место, где рождается черная туча, называющаяся человеком. Из этой черной тучи должна ударить молния. Этой молнией будет Сверхчеловек.

Он поднял бокал.

— Будем думать, что это был последний залп философской батареи перед перемирием, — заметила я.

— Будем.

Второй раз “Жемчужина степи” уже не показалась сильно кислой.

— Кстати, — Монгол положил на колени салфетку, —,я тебя не утомляю такими темами? А то, может быть, ты предпочитаешь разговоры о Луне, погоде или что-нибудь в том же духе?

— Глупый! Ты не умеешь вести разговоры о Луне, природе и погоде. Поэтому я не надеюсь на подобный подарок судьбы. И с твоей стороны это было бы порядочным свинством. А как называется то, что мы сейчас будем есть?

— Если не ошибаюсь, — Монгол присмотрелся к блюду повнимательнее, — это пресловутый семьсот десятый номер.

— А в простонародье?

— Натуральная свинина, запеченная в сметане. Отдельные кусочки тщательно отбиваются, а затем в них заворачивают маслины с сыром. Все это обжаривается, но так, чтобы мясо было сочным, немного с кровью.

— Но ведь сыр вытечет…

— Нет. Точнее, да, вытечет, если это делает обычный повар. Кстати, то, что ты видишь сверху — ананас.

— Вижу. А повар у нас необычный?

— Ну, не совсем. Ты знаешь историю этого ресторана?

— Нет. Никогда не интересовалась.

— Третий виток! Опасность прорыва в третьем секторе! Ввожу резерв…

“Третий виток — это уже недалеко от нас, — подумала я, глядя на истекающие соком кусочки мяса. — Еще один такой прорыв — и нам будут слышны выстрелы. Как все плохо!”

— Дело в том, — Монгол позволил официанту поставить на стол еще одно блюдо, — что десять лет назад один польский ловкач, сумевший лихо подняться на торговле продуктами в страны-изгои, контрабандой через карантинную зону, сошел с ума.

— Как так?

— Ну, так. Говорят, впрочем, что ему помогли. Есть много способов свести человека с ума в принудительном порядке.

“Рассказывай, рассказывай… То-то я не знаю…”

— И все его богатство было под большой угрозой. Особенно если добавить к этому полную неразбериху с вопросом наследования в его семье. Но он сумел вывернуться.

— Сумасшедший?

— Потому и говорят, что его сумасшествие носило искусственный характер. Он основал фонд. И назвал его “Фонд вкусной пищи”. Все его деньги, вся его собственность стала принадлежать этому фонду.

— Но он же был сумасшедший! Фонд должны были расформировать.

— Я не знаю, как он сумел проделать это, но доктора официально признали его недееспособным уже после того, как он основал фонд. Любые химические вещества, измененные продукты, внешние воздействия не оказывают своего влияния сразу, пред— j шествует некая стадия, когда человек чувствует: что-то не так, что-то давит на него. Тот поляк был полный и законченный параноик, он был склонен видеть заговор во всем. К тому же он был человеком с большим чувством юмора. Почувствовав, что сходит с ума, он вложил все свои деньги в фонд и на всякий случай нашел себе очень надежных опекунов. Не из числа своих родственников.

— И в чем заключается их надежность? Абсолютно надежных нет…

— О, он умело сыграл на их страстях. Они были такие же, как он, большие любители вкусно поесть. Так называемый Клуб толстяков, куда входят самые богатые обжоры мира. Теперь они, вместе со своим подопечным, живут на своих плавучих ресторанах. И едят. Столько, сколько им хочется. В их распоряжении лучшие повара и лучшие продукты. Потому что таков устав фонда. С тех пор “Фонд вкусной пищи” самым внимательным образом следит за любыми новинками в области кулинарии, а их на самом деле немало. Кстати, последней мыслью, которая относилась к таким кулинарным “извращениям”, была теория, что наилучшее пищеварение достигается у человека, на которого не оказывают влияние побочные вибрации. Так появился ресторан на антигравитационной платформе. Я думаю, не имеет смысла добавлять, что того самого богатого поляка звали Людвиг Ляховецкий.

— Потрясающе.

— Близнецы и Юнион! Третий сектор! Второй сектор! Всем оставшимся в живых! Эвакуация! Код Черный Огонь!

Я поперхнулась. Лорд применил оружие массового поражения. Нечто вроде городского варианта напалма. Межкорпоративные войны приучают к точности. Лишние жертвы ни к чему. Просто выжигается определенная территория. Пусть небольшая, но зато как эффективно…

— Что-то случилось?

— Я должна отойти, — ответила я и сделала неопределенный жест.

— Это там!

Монгол, чуждый условностям высшего общества, ткнул вилкой куда-то мне за спину. Я встала, окинула взглядом соседний столик и двинулась, куда указывал Монгол. Наши соседи даже не шелохнулись, лопали что-то из своих тарелок и, казалось, совершенно не обращали на меня внимания.

Я не боялась оставлять Монгола в одиночестве. Во-первых, те двое вряд ли представляли собой команду, предназначенную для захвата, скорее уж, они были страховкой на финальном этапе, а во-вторых, десант не мог высадиться так, чтобы я его не засекла. К тому же Монгол слишком любит себя, чтобы оставить даму в ресторане одну. В его галантности есть частичка самолюбования.

В кабинках было пусто. Я заперлась в дальней.

— Лорд, мне нужна информация. Ты уже начал баловаться с большими игрушками? Так плохо? Мне уводить Монгола?

— Угомонись Кали, — голос Лорда звучал резко, он явно зашивался там, у командного пульта. — Угомонись! Времени нет. Обратный отсчет. Десять. Девять. Восемь. Семь.

— Лорд! Все наши покинули зону?

— Шесть. Пять. Тут такое творится! Четыре. Три. Два. Один. Черный Огонь!

За этими словами последовала секундная пауза.

— Не все, Кали, — Лорд сказал это по моему приватному каналу. — Ушли не все.

— Я увожу его? Он явно знает про операцию. Так или иначе, он собирается сорваться. Могу ли я его убить в случае…

— Н-нет, — голос Лорда прозвучал несколько неуверенно. — Объект убивать запрещено. Даже под угрозой потери контроля. Хотя он уже выбрал все кредиты…

И затем по общей связи:

— Раскручиваем “Спираль”.

Фаза атаки — это не по моей части. Я вышла из кабинки и подошла к умывальникам. Автоматически вымыла руки. Из большого зеркала на меня смотрела женщина. Черные, по-настоящему черные волосы. Лицо, чуть-чуть сдобренное восточной высотой скул и легкой смуглинкой кожи. Молода. Красива. Только глаза смотрят жестко, цепляются к мелочам. Человеку с такими глазами нельзя доверять. Женщины это чувствуют инстинктивно, сторонятся, мужчины думают другим местом, поэтому с ними проще, благо с фигурой все в порядке, есть и талия, и бедра, и грудь. Хотя все это маскировка, фасад. Внутри этой сладкой конфетки находится бсобенный орешек. Это раздражает. Как будто смотришь на ящик с двойным дном. Вот он, вроде бы нормальный, обыкновенный предмет с четырьмя стенками и дном. Наполнен разнокалиберным хламом, до которого никому нет дела. Но это не все, у него есть нечто, что он скрывает. То, о чем знает только он и тот, кто его создал. Мне всегда казалось, что подобные вещи смеются над человеком. Хихикают втихомолку, словно злые иллюзионисты, выставляя на всеобщее обозрение мнимую пустоту или заполненность.

Вот и я получаюсь эдаким странным ящиком. Двойное дно можно разглядеть только по цепкому и неприятному взгляду голубых глаз. Удивительно. У генетиков есть свои правила, не занесенные, разумеется, ни в какие реестры. Каждый из клонов чем-то выделяется из толпы. Носит печать необычных, внешне естественных качеств. Например, черные волосы, смуглая кожа и голубые северные глаза, с льдинкой на донышке. У каждого из нас свои странности.

— Кали, — Лорд возник из тишины. — Мы сворачиваем “Спираль”. Толку сейчас от команды никакого. Ты остаешься одна. Могу обещать только, что группового десанта не будет. Хотя почти наверняка кто-то просочился. Будь готова. Контроль не снимаю. Вместо “Спирали” будет действовать “Облако”.

— Какой степени разреженности? — спросила я, но Лорд не ответил.

Видимо наша группа понесла серьезные потери.

Я вернулась за столик, словно бы и не уходила. Все то же. Монгол рассеянно ест. Соседи не проявляют никакой активности. Тишина и покой. Только легкая музыка. Словно не было вокруг сосредоточенной, тихой резни. Казалось, что летучий ресторан попал в центр циклона и плыл над водой в безмолвии, не замечая, как рядом раскручивается нечто смертельное.

— Ну, что нового тут произошло? — подсела я к Монголу.

Он удивленно поднял брови.

— Ты отсутствовала не так долго, чтобы тут что-либо могло произойти. Разве что слегка остыла еда.

Я съела еще несколько рулетиков, но аппетит пропал. Официант сменил блюда, но мне не хотелось есть.

— Скажи, Монгол, что хотел. Я уже истомилась. Нельзя так пугать беззащитную девушку.

— Хм, — буркнул Монгол. — Ты не похожа на беззащитную девушку. На кого угодно, но только не на нее.

— Не увиливай.

— Хорошо. Но время еще не пришло.

— Это как-то связано с работой?

Монгол внимательно посмотрел мне в глаза. Покрутил перстень на пальце. Откуда у него склонность к украшательству себя? Раньше такого я за ним не замечала.

— Почему ты так думаешь?

— А это не так?

— Отчасти…

— Что ты собираешься сделать? Монгол отложил вилку, аккуратно вытер салфеткой губы.

— Может быть, будет лучше, если мы вскроем карты? Откуда у тебя эта информация?

— Информация?

— Не нужно вилять, это оскорбительно.

— Я не виляю. Но, согласись, из твоих разговоров можно сделать вывод.

— Можно. Но ведь ты знаешь больше чем… Послушай, Кали, я не похож на идиота, который думает ширинкой. Ведь так? Неужели ты думаешь, что я ничего не понимаю? Мне достаточно всего нескольких кирпичиков, чтобы выстроить здание. Давай поиграем в открытую. Кто тебя подослал?

— Так нечестно, — я погрозила ему пальчиком. — Женщину положено пропускать вперед.

— Спиши мою бестактность на победу прогрессивного феминизма. Итак…

— Получается, что моя информация верна?

— Какая разница?

— Большая, потому что если она не верна, не имеет смысла узнавать, откуда она ко мне попала.

— Допустим, верна.

Я не отводила от него взгляда.

— Хорошо, — не выдержал Монгол. — Она верна. Мне надоело НИИ КиРо.

— И что же это будет?

— Неважно.

— Важно.

— Неважно, потому что мною интересуется такая же подставная корпорация, как и НИИ КиРо. Сейчас я могу только догадываться, кто стоит за этим исследовательским центром, который предложил мне интересную тему.

— Как всегда, критерий — интерес.

Монгол кивнул головой.

— Теперь твоя очередь, Кали.

Существовало несколько вариантов ответа. В моем случае не было дорог с односторонним движением и однозначных поворотов. В худшем случае — перекрестки, в лучшем — неезженое поле.

Я не стала юлить. Не стала врать. Просто потому, что не смогла себя заставить. Только сейчас я почувствовала, какое напряжение скрывалось во мне, пока вся наша группа отрабатывала вариант “Спираль”.

— Я тебя охраняю. Сегодня тебя должны были увести. Ты должен был знать об этом, иначе не пошел бы сюда. И ты знал об этом.

— А кто?

— Я не могу сказать. Нужно объяснять почему?

Монгол пожал плечами. Коротким жестом отфутболил официанта, снова появившегося в поле зрения с явным намерением произвести очередную перемену блюд.

— Жаль, что мои догадки подтвердились. Самообман — самая опасная из иллюзий. Если бы я был уверен, что это ты, я не повел бы тебя сюда. Ушел один…

Я пожала плечами.

— Вряд ли это было бы возможно. Но ты прав, это все облегчило бы. Но зачем тебе это все надо, Монгол? Другая корпорация, другие проекты. Зачем? Ты еще не выработал весь потенциал из одной темы, как уже хочешь ухватиться за другую. КПД довольно невысокий, не находишь?

Он потянулся. Я почувствовала, как он нервничает, злится. Монгол всегда потягивался, когда ситуация становилась неприятной или когда негативные чувства овладевали им.

— Пойми, я живу не для КПД. Мой путь — это не путь Пахаря.

— Не понимаю.

— Пахарь, — повторил Монгол, — человек, который идет по полю. Выворачивает землю плугом. И так повторяется из года в год. Иногда меняются поля, иногда — нет. Потом он берет зерно и становится сеятелем. И так из года в год. Порой меняются семена. Потом он берет косу… Понимаешь? Пахарь вырабатывает весь потенциал поля. Его КПД высок. Но это не мой путь. Пусть кто-то другой берет мой плуг, пусть кто-то другой берет семена и идет по вспаханной мною борозде. Но два раза в одну и ту же реку я не войду и, что гораздо важнее, я не стремлюсь это делать.

— Тогда чего же ты хочешь?

— Я хочу нового. Хочу двигаться дальше. Давить в себе этого первобытного человека, который, убив мамонта, прячется в пещеру и сидит там, пока не сожрет все мясо. Я хочу быть как туча, как молния, как стрела, как тяжелая капля. Что роднит эти вещи? Движение. Движение вперед и стремление к самоуничтожению. Капля разбивается вдребезги, стрела поражает мишень, молния бьет в сухое дерево и воспламеняет его, туча рождает молнию. Все это стадии самоуничтожения. Все это мостик к Сверхчеловеку. Чтобы стать Сверхчеловеком, надо убить в себе человека. А это означает быть независимым от Системы.

— Так не бывает…

— Бывает, — Монгол не дал мне договорить. — Я делаю это. Я плаваю по волне, которую вздымает Система. Я серфер на этой волне. Двигаться вперед, все время вперед. Иное для меня слишком скучно. Все остальное — это первобытная пещера.

Монгол замолчал и откинулся на стуле, задрал голову, чтобы посмотреть на звезды.

— Система не заинтересована в серферах. Она заинтересована в винтиках. Хотя без серферов она не может существовать. Знаешь почему? Потому что только серферы, канатоходцы, те, кто все еще идет по тонкому канату, который натянут над пропастью первобытного, способны двигать шестеренки Системы. Когда наступит тот час и последний серфер умрет, когда не пустит человек стрелу тоски своей выше себя, Система начнет умирать.

Когда Монгол цитирует Ницше, он улыбается. Так другие люди улыбаются, смакуя вино, если оно им очень нравится..

Тонкие губы растягиваются в улыбку, слова одно за другим падают, как тяжелые капли.

— Раньше я не понимал, что означает быть в системе. Мне было непонятно, я не верил, что может существовать что-то вне того мира, вне общества, государства. Однако я очень скоро догадался, что на самом деле все не так, как видится на первый взгляд. Знаешь, как будто в один миг все кривые зеркала рассыпались, и я понял, что все это время находился среди иллюзий. Все эти великаны и могучие волшебники, которые виделись мне среди стекла, — всего-навсего миражи. И есть нечто другое. У каждой куклы есть свой кукловод. И этих кукловодов не слишком много.