В дальней комнате стоял телевизор, старый магнитофон и новенькая секция с зеркальными дверцами. Ещё разложенный красный диван с истертыми углами. На нём я увидел свою спутницу. Она лежала вниз лицом, а сзади её трахал худюший мужик. Мне почудилось, что за чертами его лица я могу разглядеть кости черепа. Он был весь бледный, обтянутый сухим пергаментом кожи. Так выглядят трупы, из которых слили кровь. Присмотревшись, я понял, куда она подевалась. Вся его жизнь сейчас стекла вниз, в раздувшийся, подобно ненасытной пиявке, член. И этим огромным хоботом он разрывал тоненькое тельце девушки. Вперед, назад. Вперед, назад.
      Долго я стоял, притаившись за дверью, и смотрел, как движется этот поршень.
      Вперед. Назад. Вперед… Снова мне показалось, что я попал в липкую патоку, и все движения сделались замедленными. Вперед, через сопротивление желтой массы. Назад, сквозь сладкое марево. Вперед. Гудение пчел. Назад.
      Так выглядит экскаватор, огромный, весь состоящий из поршней, двигающийся, истекающий маслом.
      Мне стало даже интересно, как же жив этот человек, вся кровь которого сконцентрировалась в его члене. Обтянутая кожей мумия со слоновьим фаллосом. Как такое может двигаться?
      А потом, когда патока, нанесённая золотыми пчёлами, схлынула, я понял, что этот человек — всего лишь сложная приставка к своему половому органу. И сейчас не он трахает свою дочь. Не он, а его член! Весь наполненный кровью и жизнью, он с жадным хлюпаньем пожирает молодою плоть, выедая её изнутри, высасывая соки. Я понял тогда, почему моя спутница была такой худой. Каждый вечер её поедали изнутри.
      Зомби.
      Впервые я видел, что вместо куклы внутри зомби сидит его собственный член. Смешно. Как смешно… Хвост управляет собакой.
      Когда мужик зарычал, я откликнулся на его зов и вошёл в комнату. Потому что услышал то, чего не слышал никто. Ни та девушка, что, закусив потемневшую от слюны обивку дивана, сейчас терпела поедающего её зверя. Ни та женщина, которая невидящими глазами смотрела в потолок соседней комнаты и кормила свою куклу, кормила звуками, мыслями, сладостью золотых пчел. Я слышал, как в этом зомби зарычал человек, страдающий от власти своего господина, призывающий меня.
      И я пришел.
      Зомби оторвался от своей жертвы и развернулся ко мне. Глубоко запавшие глаза смотрели тускло и без всякого выражения. Но его член… Его член зло потянулся ко мне. Впитав последние остатки крови из тела порабощенного им человека, увеличился, поднялся словно удав, чуть покачиваясь. Это движение завораживало меня. Гипнотизировало. Так что я даже не увидел того момента, когда зомби сделал шаг в мою сторону, приблизившись на опасное расстояние.
      — Бей!!! — закричала девчонка, подняв лицо с изодранными в кровь губами. — Бей, не жди!!!
      Я проснулся
      Ударил.
      Тяжелым молотком с удобной ручкой.
      Прямо по огромному члену, который раскачивался перед моим лицом. Изо всех сил. В темно-бордовую головку, которая скорее походила на голову взрослого человека. Молоток глубоко погрузился в нее, освобождая скрытую в ней кровь, хлынувшую тёмной волной на меня.
      Странно было смотреть, как съёжился и опал пустым мешком для мусора зомби. Он умер сразу, стоило только проломить ему голову.
      Я стоял посреди комнаты, весь в крови, ещё не до конца отошедший от гипноза, и всё смотрел, как радостно пляшет над телом убитого зомби его дочь. Её глаза были расширены. Она скалилась и клацала зубами. По ногам стекала сукровица.
      Потом я развернулся и разбил фарфоровую куклу внутри той женщины, которая слушала воздух в соседней комнате. Кукла кричала и вырывалась, но девчонка помогла мне, она крепко держала женщину, пока я орудовал молотком. В конце концов мне удалось заставить её замолчать. Кукла лежала на кровати, такая же худая, как и её муж, страшная и уродливая. В этих тварях не было ничего, кроме душной боли, уродовавшей их тела изнутри. Эта боль увечила всех, кто с ней соприкасался. И всех тех, кто соприкасался с зомби.
      Мне сделалось дурно. Как-то вдруг, без перехода. Комната заполнилась мёдом и гулом пчелиного улья. Стало трудно дышать, как тому человеку, которого я видел по пути сюда. Он захлёбывался в этом меду, которым был заполнен город. Весь город. От нехватки кислорода у меня потемнело в глазах. Я чувствовал, как тёмная кровь из члена того человека впитывается мне под кожу, разъедает мою оболочку.
      — Умираю. — Слова воздушными пузырьками всплыли к потолку, с трудом проделывая себе путь через желтизну. Там, на поверхности был кислород, но далеко, далеко…
      Как я оказался под душем, вспомнить не смог. Девчонка вся в слезах поливала меня, валяющегося на дне обшарпанной ванны, обжигающе холодной водой, била по щекам, что-то кричала. Я расслышал только:
      — Не смей подыхать! Слышишь, не смей! Не смей! Я закашлялся. Вода забилась в нос. Потом меня вырвало. Желтым мёдом.
      — Холодно, — наконец произнес я, когда закончились судороги. — Почему такая холодная вода?
      — Сейчас, сейчас… — забормотала девчонка. — Сейчас.
      Она что-то там накрутила с кранами. Вода потеплела. Но ненамного, я был весь синий и дрожал. Тогда она залезла ко мне в ванную, начала стаскивать с меня промокшую одежду. Прижалась обнажённым телом. Она ласкала меня, целовала со всей силой своего неумения. Я чувствовал, как вода становится все теплее и теплее. Жужжание пчёл отодвинулось, сделалось глуше.
 
      По ночам я слышал, как встревоженно гудит улей.
      Соседи были такими же зомби, как и её родители. Я слышал их дыхание через картонные стены. Шуршание чутких ушей по обоям с другой стороны. Их вздохи. Почувствовав меня, они затаились, в ужасе забившись в глубины своих грязных нор.
      Мы звонили в двери, но никто не открыл нам. Пришлось взламывать замки. Дверные косяки крошились, как труха, пропуская нас внутрь протухших сот. Внутри была только гниль, рассыпающиеся останки мебели, плесневелые ковры, впитавшие столько грязи, мутных потоков желаний и страстей. Убивать этих зомби было работой. Такой же, как травить тараканов или давить клопов.
      Мы входили в квартиры и били. В хозяйстве нашлась монтировка, и теперь моя подруга вовсю орудовала ею, вскрывая черепные коробки и разламывая кости. Я чувствовал благодарность дома за это очищение.
      По ночам я слышал, как встревоженно гудит улей. Как летают над головами людей золотые пчёлы. Торопятся, спешат.
 
      — Знаешь, — сказал я ей, когда мы обедали. — Я хочу найти матку.
      — Что? — Она подняла на меня свои удивительные глаза-луны.
      — Матку. В этом улье должна быть матка, понимаешь? Я слышу постоянное жужжание пчёл. Мы убиваем их, убиваем зомби, от этого дохнут маленькие пчёлы, которые живут в их головах…
      — Мне казалось, что в зомби живут куклы?
      — Да, когда-то и мне тоже так казалось. Но теперь я слышу другое. Я слышу пчёл. Когда я убивал твоего отца, я слышал пчёл. И в нём не было куклы. Так странно. Нет куклы… Я понял, что кукла — это всего лишь личинка. Золотые пчелы подсаживают личинку в тело человека. Она растет, становится больше и, наконец. превращается в куклу, чтобы потом сделаться пчелой. Это как инкубатор…
      — Как в «Чужих»?
      — Да, вроде того. Но пчела не рожает эти личинки. Пчела только переносит их. Но где же та матка? Где она? Я хочу найти её и убить. Я так хочу найти её…
      — Но как же ты это сделаешь? Это же… — Она взволнованно крутила на указательном пальце змейку. — Наверное, очень трудно. Мы не знаем, где она спрятана, кто её охраняет. Мы ничего не знаем о ней.
      — Нужно просто идти за пчёлами. Они обязательно приведут нас к матке. Обязательно. Пчёлы не могут иначе. Не могут.
      За окном во дворе колыхалась темнота пополам с тишиной. Всё это было похоже на большой стакан с водкой и кофейным ликером. Темнота оседала в прозрачной водке тишины.
      — Я готова, — послышалось из-за спины.
      Она стояла у порога. Возле её ног лежала черная матерчатая сумка с широкой лямкой. Внутри угадывались инструменты. Монтировка, молоток и ещё что-то. Кожаная куртка, как всегда, была надета на голое тело. В щель расстегнутой «молнии» на меня смотрел темный сосок. Я закрыл глаза, но две серых луны смотрели на меня из темноты зашторенных век.
      — Ты не пойдешь, — сказал я.
      — Почему? — Она удивленно оглядела себя с ног до головы. — Почему?
      — Потому что я не убью матку. Я не смогу этого сделать. Я погибну там. Наверняка погибну.
      — Откуда ты знаешь?
      — Темнота, — я весь передёрнулся. — Темнота за окнами такая. Посмотри…
      Оно подошла ко мне и тоже уставилась во двор. Я подумал, что впервые этот чёрный коктейль удостаивается такой чести, быть освещённым сразу двумя лунами.
      Мы долго молчали, а потом она всхлипнула и прислонилась к стеклу лбом.
      — Видишь? — спросил я её.
      — Да, — глухо отозвалась она. — Вижу. Коктейль водки и кофейного ликёра. Смерть купается в нём. И ты действительно не убьешь матку. Я так не хочу, чтобы ты уходил.
      Она скинула куртку и прижалась ко мне своим худеньким телом.
      — А что же я буду делать без тебя?
      — Ничего, — ответил я. — Ничего… Родишь ребенка, он точно найдёт матку и убьёт её. Так и будет. Ты ведь уже знаешь, что беременна?
      — Знаю, — я едва расслышал её ответ.
      — Значит, это будет мальчик. Он найдёт матку и убьёт её. А может быть, не он, может быть, его ребенок или внук. Мы ведь особой породы. Правда? Нас невозможно накормить медом и патокой, только разве что утопив в ней. Такие, как мы, всегда будут охотиться на зомби и убивать их. Даже если, кроме нас, не останется никого. Даже если вокруг все будут зомби. Мы — охотники. И наши дети будут охотниками. Чтобы еды для пчёл было всё меньше и меньше. Ведь мёд — это просто людские слёзы. Незаметные слёзы. Потому они и желтые. Чем меньше будет зомби, тем меньше станут плакать люди, тем меньше будет еды пчёлам… Даже когда никого нет вокруг, всегда где-то есть такой, как я.
      — Но если ты умрешь, то в этом городе не будет никого.
      — Тут уже давно нет никого, кроме зомби. Это город золотых пчёл. Огромный улей.
      — Но если ты умрёшь…
      — Может быть, я не умру.
      — Если не умрёшь, возвращайся.
      — Вернусь.
      Её тонкие пальцы разжались, и я отошёл от окна.
      — Возьми сумку, там всё, что нужно…
 
      Встревоженно гудит улей.
 
      Я пойду и убью матку. Когда-нибудь я найду её и убью.
      И, может быть, я не умру. Потому что должен кто-то убивать зомби. И других маток. И пчёл. Ульев много. В каждом городе есть свой улей. Там живут золотые пчёлы. Они воруют незаметные людские слёзы и делают из них золотой мёд и патоку. Они кормят этим людей, чтобы те не видели, сколько зомби их окружает. А матка рожает маленьких куколок, которых пчёлы разносят по телам людей, подменяя душу и разум. Ей нужно больше слёз и золотого мёда. И патоки.
      Наверное, я вернусь.