То, что брюнет — стопроцентный зомби, я понял, как только он открыл рот. Эти двое стояли на пороге, улыбались своими блестящими от слюны, удивительно чистыми и белыми зубами, а я уже знал, что это они. Гладко выбриты, чисто одеты. Такие крепко спят, вкусно едят. И никогда много не пьют. В руках обычно держат портфели с бумагами. Черные, мягкие. Только пальцы выдают волнение. Стискивают кожу сильно, впиваются в неё так, словно под ней прячутся все ценности мира.
      Первый, тот самый брюнет, немного повыше и старше возрастом. Второй, русый парнишка, явно волновался, постоянно трогал щеку. Мне показалось, что он ищет на ней следы преждевременных морщин, разрывов. Словно зомби только-только натянули на себя эти маски, ещё не привыкли к ним, не срослись с ними.
      — Здравствуйте, — сказал я.
      Мне стало смешно, но я сдержался. Конечно, зомби не бывают здоровы. Они вне таких понятий.
      — Добрый день, — ответили они почти хором, улыбаясь все шире и шире. Я испугался за их лица, кажется, ещё чуть-чуть, и лопнут, потрескаются. Пришлось даже зажмуриться. Но все обошлось.
      Зомби скорчили удивленные физиономии и переглянулись.
      — Чем могу вам помочь? — спросил я.
      — Вы когда-нибудь думали о боге? — начал старший.— И о том, куда он хочет привести нас?
      Чтобы не засмеяться, я закусил губу. Все-таки надо быть вежливым даже с такими, как они.
      — А вы бы хотели поговорить со мной о боге?
      — Если вы не будете против, конечно, то хотели бы,— это вылез тот, молоденький. Все зомби поначалу плохо говорят. Словно делают прямой перевод. Так оно и есть. Я знаю. Не один раз мне приходилось слышать, как они общаются на своём, особенном языке. И хотя может показаться, что он от человеческого ничем не отличается, но понять, о чём идет речь, может только зомби.
      Старший неодобрительно посмотрел на своего ведомого. Видимо, молодой поторопился.
      — Скажите, читали ли вы Книгу? — поинтересовался старший.
      — Библию?
      Зомби счастливо переглянулись.
      — Да. Слово «Библия» как раз переводится как Книга. Боговдохновленная Книга, которая говорит нам, что господь бог любит нас и желает только добра, — начал старший.
      — И приведет нас в Землю обетованную, когда придет срок, — добавил младший.
      — Да, я читал эту книгу, — заполнил я паузу. Становилось немного скучно. Сейчас пройдет эта прелюдия, и они начнут мне рассказывать то, что я и так знаю.
      — Да, это поистине великая Книга, потому что все происходящее сейчас уже в ней предсказано, — тряхнул головой брюнет, словно стряхивая пепел тысячи костров со своих шикарных волос. — Вы думаете по поводу того, что происходит вокруг? О том, что происходит в мире? Вы наверняка слышали о тех событиях, которые…
      — Да, да. Я слышал. Ужасно. И мне не понятно, как может господь допускать такое. Неужели эти люди тоже дороги ему? Тоже угодны, как и мы.
      Старший радостно оскалился на слово «мы». Я видел, как медленно его верхняя губа приоткрыла блестящие зубы. Ровные зубы, красивые зубы. Именно такие, о каких я мечтал.
      — Как вы точно сказали. Часто люди, глядя на все, что бог посылает нам, а он посылает нам и доброе и злое, спрашивают себя: почему все это случается с нами? Но они не знают. Отчего? Как вы думаете?
      — Я не знаю, — соврал я.
      — Люди не знают ответа, потому что спрашивают себя. Но они должны спросить того, кто знает все ответы на вопросы. Они должны спросить господа нашего!
      При этих словах младший усиленно закивал. Его лицо светилось.
      — Господь знает ответы. И мы должны спросить его об этом, — старший внимательно смотрел на меня. Глаза в глаза, ему очень хотелось держать контакт. Он уже почувствовал, что поймал меня. Улыбался, снова и снова показывая мне свои зубы.
      Но я видел в его глазах настоящее. Видел, как он жадно высасывает из меня человека, раздирает мне грудь и вставляет внутрь манекен. Я знаю, что происходит в таких случаях. Такой молодчик, запросто вырвав мою душу, укрепляет мои мышцы распорками из тонкой паутины украденных снов, накручивает на мои кости гибкие тростниковые шарниры, зажигает в пустоте моих глаз свечки, купленные по полтиннику в церкви.
      — Так мало на свете людей, которые разговаривают с богом и спрашивают его. Но ещё меньше тех, кто знает, что все ответы уже были даны нам. Все, что нам нужно знать, содержится в этой книге, — старший показал мне черный том с золоченым крестом на обложке. — Например…
      Я перестал его слушать. Теперь меня больше интересовал его ведомый.
      Мальчишка все больше нервничал, чувствуя что-то. Он прислушивался, незаметно пытался заглянуть в щелочку раскрытой двери. Я видел, как его уши, покрытые золотистым пушком, улавливают звуки, призраки звуков, частички их.
      Да, конечно.
      Мне всегда казалось, что куклы в квартире начинают болтать в моё отсутствие. Но теперь они совсем обнаглели, даже не дожидаются моего ухода. Их фарфоровые голоса все явственней доносились из-за двери. Наверняка парнишка слышал их.
      «Он никогда не смотрит на меня», — сообщил печальный голосок.
      «А ты не расстраивайся, не расстраивайся», — попытался подбодрить опечалившуюся куклу мальчишеский голос. У меня есть только одна кукла-мальчик. Мерзавец в коричневом котелке.
      «Никогда не смотрит»,— сказал первый голосок. Ему ответили, и вот уже все голоса слились в единый хор; так гудит улей, если ударить по нему ногой.
      Я встретился глазами с младшим зомби. Тот улыбнулся, и я понял, что он все слышал. Этот парнишка знал то, что ему не положено знать. Он узнал меня. Теперь доложит об этом всем вокруг.
      Если я позволю ему.
      — Вы открыли для меня столько нового, — соврал я, глядя в глаза старшему. — Не могу не отблагодарить вас. Я, конечно, читал Библию. Но не так, как читаете её вы. Мне никогда не могло… Я не мог представить, что там столько истины и столько ответов. Могу я пригласить вас? Чай или кофе… Пожалуйста!
      Как только я распахнул дверь, куклы замолкли, и квартира наполнилась тишиной.
      — Прошу вас, прошу.
      Это был самый опасный момент. Зомби очень не любят заходить в дома. Особенно когда их приглашают. Для этих тварей нет ничего лучше, как утащить жертву в своё логово. Или же ворваться в чужое жилье силой, нагло, сея страх. Да. Страх — это самоё сильное их оружие.
      — Нам не разрешают… — начал было старший, но мальчишка его опередил. Глупый, молодой зомби.
      — Но думаю, там нам будет проще. Так ведь?
      — Да, — чуть смущенно ответил его ведущий. — Думаю, можно. На минутку.
      Мальчишка сделал ошибку. Теперь в этой пьесе моя роль была главной.
      Я посторонился, специально не отходя от двери, так, чтобы они, проходя мимо, касались меня своими телами.
      — Извините, — прошелестел старший и проскользнул внутрь.
      Мальчик ничего не сказал, он просто опустил глаза, прикрылся густыми пушистыми ресницами и утонул в темноте прихожей. Но от меня не ускользнуло, как он воровато коснулся моей ноги.
      Я ещё немного постоял снаружи, давая им привыкнуть к новому ощущению. На лестнице никого не было. Соседские «глазки» надёжно замазаны жиром. Хорошо.
      — У вас тут темновато, — неуверенно произнес старший, когда я закрыл дверь. Его улыбка влажно сверкнула в полумраке. Где-то там, в темноте, угадывался мальчик. Он был молод и ещё не совсем утратил способность ощущать опасность. Когда зомби стареет, многие старые инстинкты отмирают. А чувствовать опасность — это слишком человеческий инстинкт.
      — Я люблю, когда темно, — ответил я. — Так легче смотреть на мир. Проходите в комнату. Там нам будет удобнее.
      Они окрыли дверь, вошли, сели на диван под пристальными взглядами кукол. Сотни, тысячи кукол. Все стены заняты их пёстрой толпой. Полки, полки. Фарфоровые лица, стеклянные глаза. Множество кукол. Все девочки, только один мальчик в коричневом котелке. Это его голос я слышал в коридоре.
      — Вы коллекционируете их? — Старший удивлённо крутил головой.
      — Нет, — ответил я. — Они просто тут живут. Приходят ко мне и живут. Я не против. Они же платят мне, почему бы им не жить здесь?
      Оба удивленно посмотрели на меня, но ничего не сказали.
      В полумраке зашторенных окон я видел расширенные глаза мальчика. Он смотрел то на меня, то на кукол, то снова на меня. Мне показалось, что мальчишка выглядит, как зверёк. Я даже тихо засмеялся.
      — Что вы сказали? — Старший наконец почувствовал нехорошее. Беспокойно заёрзал. — Я не расслышал…
      — Ничего, — ответил я. — Я просто засмеялся. Вы так смешно выглядите. Как будто два кролика. Таких лохматых кролика с прозрачными розовыми ушками.
      — Кролика? Я не совсем понимаю…
      — Пошутил.
      — А где же ваши книги? — Он нервничая, трогал лицо, губы, глаза.
      — Книги?
      — Да. Вы же сказали, что читали Библию. Значит, она у вас есть, наверное, у вас есть ещё книги. Много книг. Я бы хотел…
      Трясущимися руками он попытался открыть портфель. Но я вырвал чёрный прямоугольник из его рук.
      — Книги в другой комнате, вы можете пройти туда. Я покажу вам. Идите, идите…
      Я завладел ими.
      Как только зомби лишились власти, они сделались жалкими. Их тела превратились в мешки с мусором, кожа сморщилась, глаза принялись бегать из стороны в сторону, улыбка больше напоминала оскал.
      Я отошёл от двери, но они не сделали попытки убежать.
      — Ну же, — подтолкнул я старшего. — Книги. Там всего лишь книги.
      — Да, конечно. — Он направился к двери, мальчишка попытался шмыгнуть за ним, но я схватил его за плечо:
      — Ты подождешь тут, малыш. С куклами. Так будет лучше.
      Зомби никогда не сопротивляются, когда чувствуют силу. Я ни разу не видел, чтобы они защищали друг друга. Заботились. Только на словах, может быть. Но это не в счёт.
      — Где же они? — спросил старший уже в прихожей.— Нам ещё нужно много квартир обойти. Сегодня на редкость загруженный день. Может быть, в следующий раз я ещё приду? Сейчас нужно идти и…
      Его голос был похож на картонку, грубо оторванную от коробки с обувью. Такой неровный, шероховатый. Этот мерзавец собирался убежать и оставить мальчишку у меня.
      — Уже скоро, — успокоил я его. — Уже скоро. Туда, пожалуйста, Там дверь, где ждут вас ваши книги.
      — Тут? — Зомби некуда было деваться. Он открыл дверь. Вошёл в ванную.
      Мне осталось совсем немного.
      Протянуть руку и втолкнуть его внутрь.
      Потом я вошёл и запер за собой дверь.
      — Что вы делаете?! — Холодный край ванны ткнулся ему под колени. — Что вы делаете?!
      Он ещё что-то говорил. В последний момент зомби начинают сопротивляться, но это только вопрос техники. Стратегия не имеет никакого значения, она осталась позади.
      Я ударил его два раза тяжёлым молотком.
      И понял, почему моё дыхание так участилось тогда в коридоре.
      У каждого зомби своя сила, она прячется в разных местах, в разных органах. Мощь этого жила в его блестящих зубах. Теперь, когда я сломал их, выбил все до единого, он уже не сопротивлялся. Не пытался говорить, обволакивать мой ум словами. Ему стало ясно, кто тут кукловод. И он добросовестно отзывался на каждое моё движение, на каждое касание.
      Представить себе трудно, но он даже помогал себя раздевать!
      Аккуратно, с военной педантичностью, я заворачивал каждый отрезанный кусок в целлофан. Укладывал на специальную полочку. Кусок за куском, пока весь зомби не был уложен на квадратном метре полок. Чисто и красиво. Несколько капель все-таки попали на кафель, но я без труда смыл их.
      Закурил.
      Надо будет заказать новую куклу. Такого щеголеватого шатена с чёрным чемоданчиком. Пусть это будет высокая кукла. В конце концов, надо разбавить женскую компанию. Иначе мальчишка в котелке заскучает.
      Подумав о мальчишке, я вспомнил про молодого зомби.
      Тяжёлый сигаретный дым плавал под потолком, тщетно стараясь проникнуть в наглухо забитое отверстие вентиляции. В моей ванной иногда очень плохо пахнет.
      Мальчишке я даже сочувствовал. Конечно, зомби, но молодой. Ведомый. В его портфеле наверняка есть Библия. Он прочитал её от корки до корки. Возможно, даже следует её заповедям.
      Все эти притчи
      А если он искренен?
      За все эти годы мне не встретилось ни одного честного зомби. Но все-таки… так хотелось надеяться.
      Я вспомнил, как он коснулся моей ноги. Как смотрел через лес ресниц
      Зомби никогда не бывают искренними.
      Окурок зашипел в крови и погас.
      Мальчик спрятался за кресло, прижимая заплаканное лицо к коленям. Он только ещё глубже забился в угол, услышав звук открываемой двери.
      — Вылезай, — сказал я.
      Мне пришлось отодвинуть кресло в сторону, чтобы наконец поднять его с пола. Его щеки были мокрыми.
      — Не плачь. Я тебе ничего не сделаю, если ты мне скажешь… Ты читал Библию?
      Он неистово закивал. Мне показалось, что его голова оторвется раньше времени.
      — Ты знаешь её наизусть? Слово в слово? И, наверное, следуешь её заветам?
      Кивок.
      — Хорошо… Ты хороший мальчик.
      Он смотрел на меня расширенными, покрасневшими глазами. Он смотрел на меня так, что мне ничего уже не оставалось делать, как начать его раздевать. Потому что я видел, как из его глаз на меня смотрит лживое существо. Тварь, у которой внутри булькает котел, где варятся желания и страхи. Грязное, подсвеченное изнутри красным варево всплывало на поверхность блестящими пузырями, лопалось с негромким звуком. И в каждом таком пузыре звучало: «Хочу!», «Хочу!»
      Я уже совсем раздел его. Бросил к окну узкие трусики. Они упали в темноту неслышно, как падает муха в центр паутины.
      Его здоровенный член торчал набрякшей лиловой головкой. Мальчишка дрожал от нетерпения. Зомби не бывают искренними.
      — Ты читал Библию.
      Я не спрашивал, но мальчишка ответил. Хриплым голосом, через который я слышал бульканье варева:
      — Да… Да…
      — Ты знаешь, что мужеложство — грех?
      — Да… Да…
      — И ты хочешь меня?
      — Да… — булькнуло внутри его.
      Я провел руками по его гладкому телу. По спине, упругой заднице. Сжал её. Он затрепетал, ухватился за свой член и стал яростно онанировать.
      — Но ты слишком грязный. Немытый парнишка…
      Он ничего не ответил, только кивал как заведенный.
      — Тебя нужно вымыть. И наказать.
      Я схватил его за плечи, развернул к себе спиной, толкнул к стене. Мальчишка дернулся и замер, только его правая рука лихорадочно копошилась в паху.
      Не торопясь, я вынул из брюк ремень, свернул его на ладони. Несколько раз для пробы стеганул воздух.
      Зомби. Лживые зомби.
      Я ударил его по спине. По заду. И ещё. И ещё!!! — В ванну… — Я стегал его по ягодицам, гоня к ванной. Парнишка, не переставая, дёргал свой член.
      Когда молоток опустился ему на затылок, он кончил.
 
      Я заказал две новые куклы. Такие красивые, с фарфоровыми лицами, с белоснежными зубками. Композиция. Взрослая кукла положила себе на колени куклу-мальчика и шлёпает его по заду. Рядом, у ног, должен был стоять чёрный квадратик чемоданчика.
      Жаль, что их доставили не вовремя.
      Всему когда-нибудь приходит конец. Золотое солнце садится в тучи. Золотистая матка когда-нибудь покидает улей, чтобы основать новую колонию. Всегда что-то кончается.
      Власти накрыли мою квартиру. Я сидел на чердаке дома напротив и смотрел, как люди в бронежилетах и пятнистых робах выбивают двери. Как они черными раскоряченными пауками спускаются на тонких паутинках по стенам. Замирают на миг, а потом толкаются ногами и влетают в окна, путаются в плотных портьерах.
      Вокруг мечутся соседи, журналисты, просто зеваки. Они вбегают в подъезд, выбегают из него. Так личинки поедают трупик крысы на ускоренной съемке. Суета, мертвое тело вспарывается сотнями маленьких существ. Несколько мгновений. И в конечном итоге остается только чистый скелетик, хрупкие косточки, стиральная доска позвонков.
      Они никого не нашли. Потом долго выносили что-то в черных целлофановых мешках. А затем вытащили и кукол. Погрузили в большую черную машину. В бинокль я видел, как мальчишка в котелке прижался фарфоровым личиком к стеклу. Что с ними теперь будет?
      Я отошел от запыленного окошка и плюхнулся на лежанку.
      Не хватило одного дня. Жаль. Новые куклы должны были прийти завтра.
      Конечно, глупо сожалеть о куклах, когда исчезло всё. Глупо, но мне почему-то так хотелось увидеть их. Новые. Свежие.
      Теперь придётся начинать всё сначала.
      Я поджал колени под себя и укрылся одеялом.
      Зомби. Твари забеспокоились. Значит, я смог. Я действительно смог напугать их. Даже смешно. Как они надеялись на свою власть! Кучка зомби. Просто кучка зомби.
 
      Кукол привезли к вечеру. Я узнал эту машину, красный фургончик с намалёванным на борту Арлекином. Водитель хлопнул дверью, вытащил большую коробку, перевитую лентами. Отсюда, через грязное стекло, коробка показалась мне огромной, а ленты невыносимо яркими, красными.
      Я едва не вывалился. Это они! Это куклы! Мои куклы! От волнения у меня брызнули слезы. Отбросив бинокль, я кинулся искать куртку. Потом уже, у выхода, я сообразил, что на мне нет брюк. Метнулся было назад, но времени совсем не было. Посыльный удивленно рассматривал наскоро приваленную к косяку дверь, всю оклеенную лентами с надписью «Проход запрещён». Он пытался что-то разглядеть в щёлочку. Нерешительно потоптался на пороге.
      Я выскочил на улицу, осенний ветер нагло пробежался по голым ногам. Волосы на теле встали дыбом. Наверное, я нелепо смотрелся в куртке, высоких ботинках и без брюк. Хорошо, что вечер и почти никого нет на улице.
      Посыльный нерешительно топтался у своей машины. Что-то там случилось с замком, и он ковырял в двери ключом, держа коробку с лентами одной рукой. Очень неосторожно. Ленты трепало ветром.
      — Простите, это вы должны были доставить куклу?— Вопрос был идиотский.
      — Что?! — Парень резко повернулся, выронил ключи и выставил коробку перед собой, словно оружие.
      — Куклы. Вы доставляете куклы. Это вы должны были привезти мне куклы. Две. Одна шлепает другую. Мальчик и мужчина… вы должны были доставить куклы, — я подходил к нему все ближе. Коробка в лентах туманила сознание.— Куклы.
      — Да, да, — парень резко толкнул коробку вперед, и она ударила мне в грудь. — Да-да, конечно. Это ваше… Конечно, ваше…
      Он испуганно смотрел куда-то вниз.
      — Вот только вы должны расписаться, и всё… И всё…
      — Где? Где расписаться? — Я почти кричал, прижимая заветную коробку к груди. — Где? Дайте мне… Я распишусь! Где?!
      Парень сделал движение, будто собирался упасть на колени, потом выпрямился. Показал куда-то вниз.
      — Ключи, — промямлил он. — Ключи упали.
      Я посмотрел на грязный асфальт и сообразил, почему он не смог их поднять. Он побоялся. У меня была эрекция, а ключи лежали прямо под ногами.
      — Извините, — пробормотал я, отодвигаясь и натягивая куртку пониже. Холодная кожа неприятно касалась обнажённого тела. — Извините…
      Не сводя с меня глаз, посыльный медленно присел, нащупал ключи и начал открывать машину. Парень сильно нервничал и потому никак не мог попасть в замок.
      — Плохо открывается.
      — Я могу помочь?
      — Нет. — Ключ неожиданно дернулся и попал в отверстие замка. — Всё, уже всё.
      Негромко чавкнула дверь. Парень заскочил внутрь и оттуда подал мне бланк. Я что-то чиркнул на нём дешёвой ручкой с синими полосками и вернул обратно. Повернувшись спиной, чтобы уйти, я услышал:
      — А деньги…
      У парня были огромные от ужаса глаза, но терять работу он не собирался.
      — Деньги? Ах да… — Первое возбуждение прошло, и теперь мне становилось всё холоднее. Сунув руку в карман, я достал припасённую заранее пачку купюр и протянул ему.— Тут должно хватить…
 
      Они стояли посреди загаженного голубями и людьми чердака, как свежие цветы на могиле. Такие яркие, будто излучающие свет, чистые. Свешивающаяся с потолка, поросшая паутиной верёвка на пару со сквозняком водила хороводы вокруг них.
      И эта белая улыбка, эта воздетая для шлепка рука…
      Мне пришлось уйти и с чердака. На память властям я оставил эту парочку, стоящую посреди грязи. Расставаться с ними было тяжело, почти больно. Но я ушёл.
      Каждому своё место. Я был рад за своих кукол, что они нашли своё место в жизни. На загаженном чердаке светить чистотой.
      Когда я наконец выбрел на круглосуточный бар, стало холодно.
      Мне казалось, что прошли столетия. От одной двери до другой. Столетия, века. От одного колокольчика до другого, от одних ступенек… И за каждой дверью меня встречало уже другое время, другой мир, другие лица. Потеряться было страшно.
      И только тут я увидел что-то знакомое. Бармен, высокий лысоватый мужик с аккуратно подстриженными остатками волос, чёрный пиджак на белой сорочке. Стены, потолок, деревянный пол. Две тряпичные куклы на полке за стеклом с наивным интересом рассматривали посетителей.
      — Пива… — начал я, но запнулся, увидев на полке зеленоватую бутылку с витиеватой надписью. — Простите, не надо.
      Бармен невозмутимо отставил стакан, заполненный наполовину золотистой, как моча, жидкостью и вопросительно уставился на меня.
      — Простите, это абсент? Я правильно прочитал? Бармен обернулся, скользнул взглядом по полке:
      — Да, все верно. Желаете?
      — Да, да… — Во рту явственно ощущался вкус жжёного сахара и горечь полыни. — Да.
      Бармен звякнул узкими стаканчиками. Бутылка треснула крышкой. Неожиданно для себя я протянул руку и коснулся плеча человека, повелевающего бутылками. Тот замер и покосился на меня. Ни тени страха не промелькнуло в его глазах. Вообще никаких чувств.
      — Мне всю бутылку. И два стаканчика.
      Почему два? Найти ответ на этот вопрос я не успел. Два прозрачных близнеца стукнулись своими звенящими лбами на стойке. Рядом приземлилась их зеленоватая мамаша. Я подмигнул тряпичным куклам. Кассовый аппарат что-то проскрежетал сжатыми зубами и проглотил пару купюр.
      Наверное, следовало бы заказать чего-то поесть, но абсент занимал все мои мысли. Хотелось горькой сладости и легкости. Прижатый небом к стулу, я нацедил немного зеленого раствора в одного из стеклянных близнецов.
      Выпил.
      Потом ещё.
      — Что ты чувствуешь, когда напиваешься?
      Я открыл глаза. Напротив меня сидела девчонка. Две огромных серых луны смотрели исподлобья. Сетка голубых вен оплетала глазницы, словно ветви деревьев ночное небо.
      Резко выделялись скулы. Тонкая, бледная кожа рыжеволосого человека. Темные брызги редких веснушек.
      — Что ты чувствуешь, когда напиваешься?
      — Легкость, — ответил я.
      — Я тоже, — она кивнула. Коротко обрезанные волосы мотнулись над столом.
      — Что ты сделала со своими волосами.
      — Ничего. Обрезала, и все. Терпеть не могу возиться с ними. Так некрасиво, но все равно. В глаза не лезут. Нальешь мне?
      Она протянула стаканчик. Длинные тонкие пальцы нежно обхватывали прозрачное стекло. На указательном светилось колечко в виде змейки.
      — Это абсент, он крепкий, — зачем-то предупредил я.
      — Знаю, — и она тут же высосала стеклянного близнеца. Прищурилась. — Ещё.
      Мы стукнули лбами стаканчики. Горький жжёный сахар, чем-то похожий на жидкое стекло.
      — Как конопля, — сказала она. — Очень похоже. Та же легкость.
      — Ты кто? — спросил я.
      Меня снова окатило светом двух серых лун.
      — Наверное, сейчас никто. Посмотри, я похожа на кого-нибудь?
      Она встала и отошла от столика на пару шагов. Невысокая, худая до предела, видно даже под одеждой. Короткая юбка, из-под которой торчат худые, чуть припухлые коленки. И очень бледная кожа. Такая бедная, что синева вен проступает.
      — Я похожа на кого-нибудь? — Она развела руки в стороны, и я увидел, что её куртка надета на голое тело. В прорези разошедшейся «молнии» мелькнул живот.
      — Нет, — ответил я.
      — Значит, я никто. А ты? Как мне тебя называть?
      — Как тебе хочется.
      — Налей, — она забралась на стул. — Я буду называть тебя… Никак я не буду называть тебя. Просто никак не буду.
      — Не называй, — я заполнил стеклянного человечка зеленью. — Смотри, стаканы похожи на кукол.
      — Точно, — сказала она через паузу. — Такие маленькие мальчики.
      — У меня было много кукол.
      — Было?
      — Да. Их всех унесли.
      — Отняли?
      — Нет. Не так. Просто унесли. Часто приходится расставаться с тем, что любишь. Это как смерть. Всегда бывает. Со всеми.
      Она кивнула, словно понимала, о чем я говорю.
      — А ещё я убиваю зомби.
      — Убиваешь?
      Я кивнул.
      — Вокруг множество людей, которые внутри не люди совсем.
      — Зомби?
      — Да. Не такие, как принято в кино. Не мертвецы ожившие и так далее, а просто люди. Но внутри они зомби. Внутри их нет человека. Только пустая оболочка снаружи.
      — А что же внутри?
      — Внутри… Внутри маленькая куколка. Которая дергает их за ниточки. Ворочает их суставами. Но кукла же не живая! Зомби. Они живут по установленному сценарию. Двигаются в деревянных рамках своих слов. Тянут свои руки… У них такие руки, словно лапки паука. Ко всему, к чему они прикасаются, приклеивается липкая паутинка. Я слышу, как внутри кукла трогает себя за фарфоровый животик и талдычит: «Делайте так, как я говорю, делайте так, как я говорю…» Зомби лживые. Они прячут свое грязненькое нутро, а потом неожиданно вытаскивают его на свет, обволакивают им кого-нибудь и отталкивают от себя, смеясь и хихикая, показывая на него пальцем. Тогда кукла внутри их кричит и радуется: «Смотрите на него. Плохой. Плохой. Плохой. Делайте так, как я говорю, и вы не будете такими как он!» Зомби. Я убиваю их и делаю куклы. Потому что, когда куклы достаешь изнутри, они становятся честными. У меня было много кукол. Теперь их у меня нет.
      — А где ты живешь?
      — Нигде. Сейчас — в этом баре. У меня нет дома. Там были куклы. А теперь их нет. И дома тоже. Налить?
      — Налей, — она пододвинула стакан. Змейка живо ползала по её указательному пальцу. — А как ты убиваешь зомби?
      — Молотком. Иногда ножом. По-разному. Это же зомби, а не люди. Не имеет смысла быть милосердным.
      — А тела?
      — Разделяю. Потом в целлофан и складываю в мешки. У меня был большой холодильник, понимаешь?
      Она кивнула. Я окинул взглядом бар. По всему помещению клубился дым. Бармен невозмутимо читал газету, а куклы за стеклом медленно танцевали. Вальс. Дым звучал как вальс. Все вокруг звучало как вальс.
      — …не приходило, что это так.
      Отвлекшись от двух серых лун, я упустил нить разговора.
      — Что? Я не понял. Куклы танцуют вальс, и я засмотрелся… Ты говорила что-то?
      — Не важно. — Она распахнула куртку. Я увидел решеточку ребер, острые маленькие груди с темными сосками и выступающие косточки грудины. Очень худая. — Пойдём ко мне. Я покажу тебе кое-что.
      — Куда?
      — Это недалеко. Тут совсем недалеко…
      Она потянула меня за руку. В её худых и длинных пальцах обнаружилась неожиданная сила, и я ей подчинился.
      На прощание бармен и куклы махнули нам рукой.
      Шли мы действительно недолго. И словно бы не шли, а пробирались. Воздух был такой липкий, как если бы мы двигались через патоку, через мёд, собранный золотистыми пчёлами. Слышно было, как они гудят над нами.
      Я помню людей, которые гладили тело мертвой собаки, облизывали пальцы, дрожа от сладострастия, ещё других людей, с крыльями, которые трогали свои гладкие тела без всяких признаков пола, кто-то кинулся на меня, крича: «Задыхаюсь! Я задыхаюсь!», но его слова потонули в липкой патоке, я видел, как желтая жидкость, не торопясь, заливается ему в рот. Потом моя спутница что-то сказала, и я очнулся у старого покосившегося деревянного дома. На втором этаже горел свет.
      — Мы пришли, — сказала она.
      — Что здесь?
      — Тут живу я и мои родители, — она толкнула створки двери. Те открылись бесшумно, плотно стукнувшись обо что-то мягкое.
      Вонючая лестница легла нам под ноги. По углам, как тени, шарахались кошки.
      — Зачем мы здесь? — спросил я у двери, плохо обитой дерматином. Из щелей торчали клочья ваты, колыхаясь на сквозняке, как бельё на верёвке тёмной ночью.
      — Тише, — прошептала она. — Я не стану запирать дверь. Только не открывай её полностью, тогда не заскрипит, Понимаешь? Не шуми только. Зайдешь потом… Ты увидишь всё сам, — и она ускользнула.
      Я остался ждать на лестнице с кошками. Их мерцающие рубиновым светом глаза то и дело упирались в меня, чувствовалось, как они исследуют меня, рассматривают, принюхиваются. Я привалился к стене и закрыл глаза. Из-за двери доносились громкие звуки работающего телевизора.
      Наверное, я заснул. Проснулся от тишины. Телевизор молчал.
      За рваным дерматином кто-то ходил, шаркая, слышался невнятный разговор. Наконец и эти звуки прекратились. Я подождал ещё немного, приоткрыл дверь, проскользнул в образовавшуюся щель и замер. Что-то ткнулось мне в ногу.
      Нагнувшись, я обнаружил, что это строительный молоток-гвоздодер с удобной пластиковой рукоятью.
      В дальней по коридору комнате горел тусклый свет и что-то двигалось. Я прошел по истёртой ковровой дорожке и заглянул в ближайшую приоткрытую дверь. Там, в темноте, на кровати лежала женщина. Она не спала, я чувствовал это по её дыханию, учащённому, неглубокому. Странно, но она меня даже не заметила, хотя кровать была очень близко от двери. В тусклом свете, что проникал в комнату через окно, я видел её глаза. Расширенные зрачки словно бы смотрели куда-то.
      Такой взгляд я видел не раз. Так смотрят маленькие куколки из глубины человеческого тела, когда они чего-то ждут. Зомби.
      Женщина прислушивалась к тому, что происходило в дальней комнате. Кукла слушала воздух, пробовала его на вкус, облизываясь, гладила свой впалый живот. Я отошёл в глубину коридора и направился дальше. Ковровая дорожка скрадывала звук шагов, мне показалось, что она делает это специально. Я понял, что за годы, которые она провела в этом темном коридоре, прятать шаги и звуки стало её профессией. Теперь она может только по одному касанию определить, что за человек наступил на неё.
      В дальней комнате стоял телевизор, старый магнитофон и новенькая секция с зеркальными дверцами. Ещё разложенный красный диван с истертыми углами. На нём я увидел свою спутницу. Она лежала вниз лицом, а сзади её трахал худюший мужик. Мне почудилось, что за чертами его лица я могу разглядеть кости черепа. Он был весь бледный, обтянутый сухим пергаментом кожи. Так выглядят трупы, из которых слили кровь. Присмотревшись, я понял, куда она подевалась. Вся его жизнь сейчас стекла вниз, в раздувшийся, подобно ненасытной пиявке, член. И этим огромным хоботом он разрывал тоненькое тельце девушки. Вперед, назад. Вперед, назад.
      Долго я стоял, притаившись за дверью, и смотрел, как движется этот поршень.
      Вперед. Назад. Вперед… Снова мне показалось, что я попал в липкую патоку, и все движения сделались замедленными. Вперед, через сопротивление желтой массы. Назад, сквозь сладкое марево. Вперед. Гудение пчел. Назад.
      Так выглядит экскаватор, огромный, весь состоящий из поршней, двигающийся, истекающий маслом.
      Мне стало даже интересно, как же жив этот человек, вся кровь которого сконцентрировалась в его члене. Обтянутая кожей мумия со слоновьим фаллосом. Как такое может двигаться?
      А потом, когда патока, нанесённая золотыми пчёлами, схлынула, я понял, что этот человек — всего лишь сложная приставка к своему половому органу. И сейчас не он трахает свою дочь. Не он, а его член! Весь наполненный кровью и жизнью, он с жадным хлюпаньем пожирает молодою плоть, выедая её изнутри, высасывая соки. Я понял тогда, почему моя спутница была такой худой. Каждый вечер её поедали изнутри.
      Зомби.
      Впервые я видел, что вместо куклы внутри зомби сидит его собственный член. Смешно. Как смешно… Хвост управляет собакой.
      Когда мужик зарычал, я откликнулся на его зов и вошёл в комнату. Потому что услышал то, чего не слышал никто. Ни та девушка, что, закусив потемневшую от слюны обивку дивана, сейчас терпела поедающего её зверя. Ни та женщина, которая невидящими глазами смотрела в потолок соседней комнаты и кормила свою куклу, кормила звуками, мыслями, сладостью золотых пчел. Я слышал, как в этом зомби зарычал человек, страдающий от власти своего господина, призывающий меня.
      И я пришел.
      Зомби оторвался от своей жертвы и развернулся ко мне. Глубоко запавшие глаза смотрели тускло и без всякого выражения. Но его член… Его член зло потянулся ко мне. Впитав последние остатки крови из тела порабощенного им человека, увеличился, поднялся словно удав, чуть покачиваясь. Это движение завораживало меня. Гипнотизировало. Так что я даже не увидел того момента, когда зомби сделал шаг в мою сторону, приблизившись на опасное расстояние.
      — Бей!!! — закричала девчонка, подняв лицо с изодранными в кровь губами. — Бей, не жди!!!
      Я проснулся
      Ударил.
      Тяжелым молотком с удобной ручкой.
      Прямо по огромному члену, который раскачивался перед моим лицом. Изо всех сил. В темно-бордовую головку, которая скорее походила на голову взрослого человека. Молоток глубоко погрузился в нее, освобождая скрытую в ней кровь, хлынувшую тёмной волной на меня.
      Странно было смотреть, как съёжился и опал пустым мешком для мусора зомби. Он умер сразу, стоило только проломить ему голову.
      Я стоял посреди комнаты, весь в крови, ещё не до конца отошедший от гипноза, и всё смотрел, как радостно пляшет над телом убитого зомби его дочь. Её глаза были расширены. Она скалилась и клацала зубами. По ногам стекала сукровица.
      Потом я развернулся и разбил фарфоровую куклу внутри той женщины, которая слушала воздух в соседней комнате. Кукла кричала и вырывалась, но девчонка помогла мне, она крепко держала женщину, пока я орудовал молотком. В конце концов мне удалось заставить её замолчать. Кукла лежала на кровати, такая же худая, как и её муж, страшная и уродливая. В этих тварях не было ничего, кроме душной боли, уродовавшей их тела изнутри. Эта боль увечила всех, кто с ней соприкасался. И всех тех, кто соприкасался с зомби.
      Мне сделалось дурно. Как-то вдруг, без перехода. Комната заполнилась мёдом и гулом пчелиного улья. Стало трудно дышать, как тому человеку, которого я видел по пути сюда. Он захлёбывался в этом меду, которым был заполнен город. Весь город. От нехватки кислорода у меня потемнело в глазах. Я чувствовал, как тёмная кровь из члена того человека впитывается мне под кожу, разъедает мою оболочку.
      — Умираю. — Слова воздушными пузырьками всплыли к потолку, с трудом проделывая себе путь через желтизну. Там, на поверхности был кислород, но далеко, далеко…
      Как я оказался под душем, вспомнить не смог. Девчонка вся в слезах поливала меня, валяющегося на дне обшарпанной ванны, обжигающе холодной водой, била по щекам, что-то кричала. Я расслышал только:
      — Не смей подыхать! Слышишь, не смей! Не смей! Я закашлялся. Вода забилась в нос. Потом меня вырвало. Желтым мёдом.
      — Холодно, — наконец произнес я, когда закончились судороги. — Почему такая холодная вода?
      — Сейчас, сейчас… — забормотала девчонка. — Сейчас.
      Она что-то там накрутила с кранами. Вода потеплела. Но ненамного, я был весь синий и дрожал. Тогда она залезла ко мне в ванную, начала стаскивать с меня промокшую одежду. Прижалась обнажённым телом. Она ласкала меня, целовала со всей силой своего неумения. Я чувствовал, как вода становится все теплее и теплее. Жужжание пчёл отодвинулось, сделалось глуше.
 
      По ночам я слышал, как встревоженно гудит улей.
      Соседи были такими же зомби, как и её родители. Я слышал их дыхание через картонные стены. Шуршание чутких ушей по обоям с другой стороны. Их вздохи. Почувствовав меня, они затаились, в ужасе забившись в глубины своих грязных нор.
      Мы звонили в двери, но никто не открыл нам. Пришлось взламывать замки. Дверные косяки крошились, как труха, пропуская нас внутрь протухших сот. Внутри была только гниль, рассыпающиеся останки мебели, плесневелые ковры, впитавшие столько грязи, мутных потоков желаний и страстей. Убивать этих зомби было работой. Такой же, как травить тараканов или давить клопов.
      Мы входили в квартиры и били. В хозяйстве нашлась монтировка, и теперь моя подруга вовсю орудовала ею, вскрывая черепные коробки и разламывая кости. Я чувствовал благодарность дома за это очищение.
      По ночам я слышал, как встревоженно гудит улей. Как летают над головами людей золотые пчёлы. Торопятся, спешат.
 
      — Знаешь, — сказал я ей, когда мы обедали. — Я хочу найти матку.
      — Что? — Она подняла на меня свои удивительные глаза-луны.
      — Матку. В этом улье должна быть матка, понимаешь? Я слышу постоянное жужжание пчёл. Мы убиваем их, убиваем зомби, от этого дохнут маленькие пчёлы, которые живут в их головах…
      — Мне казалось, что в зомби живут куклы?
      — Да, когда-то и мне тоже так казалось. Но теперь я слышу другое. Я слышу пчёл. Когда я убивал твоего отца, я слышал пчёл. И в нём не было куклы. Так странно. Нет куклы… Я понял, что кукла — это всего лишь личинка. Золотые пчелы подсаживают личинку в тело человека. Она растет, становится больше и, наконец. превращается в куклу, чтобы потом сделаться пчелой. Это как инкубатор…
      — Как в «Чужих»?
      — Да, вроде того. Но пчела не рожает эти личинки. Пчела только переносит их. Но где же та матка? Где она? Я хочу найти её и убить. Я так хочу найти её…
      — Но как же ты это сделаешь? Это же… — Она взволнованно крутила на указательном пальце змейку. — Наверное, очень трудно. Мы не знаем, где она спрятана, кто её охраняет. Мы ничего не знаем о ней.
      — Нужно просто идти за пчёлами. Они обязательно приведут нас к матке. Обязательно. Пчёлы не могут иначе. Не могут.
      За окном во дворе колыхалась темнота пополам с тишиной. Всё это было похоже на большой стакан с водкой и кофейным ликером. Темнота оседала в прозрачной водке тишины.
      — Я готова, — послышалось из-за спины.
      Она стояла у порога. Возле её ног лежала черная матерчатая сумка с широкой лямкой. Внутри угадывались инструменты. Монтировка, молоток и ещё что-то. Кожаная куртка, как всегда, была надета на голое тело. В щель расстегнутой «молнии» на меня смотрел темный сосок. Я закрыл глаза, но две серых луны смотрели на меня из темноты зашторенных век.
      — Ты не пойдешь, — сказал я.
      — Почему? — Она удивленно оглядела себя с ног до головы. — Почему?
      — Потому что я не убью матку. Я не смогу этого сделать. Я погибну там. Наверняка погибну.
      — Откуда ты знаешь?
      — Темнота, — я весь передёрнулся. — Темнота за окнами такая. Посмотри…
      Оно подошла ко мне и тоже уставилась во двор. Я подумал, что впервые этот чёрный коктейль удостаивается такой чести, быть освещённым сразу двумя лунами.
      Мы долго молчали, а потом она всхлипнула и прислонилась к стеклу лбом.
      — Видишь? — спросил я её.
      — Да, — глухо отозвалась она. — Вижу. Коктейль водки и кофейного ликёра. Смерть купается в нём. И ты действительно не убьешь матку. Я так не хочу, чтобы ты уходил.
      Она скинула куртку и прижалась ко мне своим худеньким телом.
      — А что же я буду делать без тебя?
      — Ничего, — ответил я. — Ничего… Родишь ребенка, он точно найдёт матку и убьёт её. Так и будет. Ты ведь уже знаешь, что беременна?
      — Знаю, — я едва расслышал её ответ.
      — Значит, это будет мальчик. Он найдёт матку и убьёт её. А может быть, не он, может быть, его ребенок или внук. Мы ведь особой породы. Правда? Нас невозможно накормить медом и патокой, только разве что утопив в ней. Такие, как мы, всегда будут охотиться на зомби и убивать их. Даже если, кроме нас, не останется никого. Даже если вокруг все будут зомби. Мы — охотники. И наши дети будут охотниками. Чтобы еды для пчёл было всё меньше и меньше. Ведь мёд — это просто людские слёзы. Незаметные слёзы. Потому они и желтые. Чем меньше будет зомби, тем меньше станут плакать люди, тем меньше будет еды пчёлам… Даже когда никого нет вокруг, всегда где-то есть такой, как я.
      — Но если ты умрешь, то в этом городе не будет никого.
      — Тут уже давно нет никого, кроме зомби. Это город золотых пчёл. Огромный улей.
      — Но если ты умрёшь…
      — Может быть, я не умру.
      — Если не умрёшь, возвращайся.
      — Вернусь.
      Её тонкие пальцы разжались, и я отошёл от окна.
      — Возьми сумку, там всё, что нужно…
 
      Встревоженно гудит улей.
 
      Я пойду и убью матку. Когда-нибудь я найду её и убью.
      И, может быть, я не умру. Потому что должен кто-то убивать зомби. И других маток. И пчёл. Ульев много. В каждом городе есть свой улей. Там живут золотые пчёлы. Они воруют незаметные людские слёзы и делают из них золотой мёд и патоку. Они кормят этим людей, чтобы те не видели, сколько зомби их окружает. А матка рожает маленьких куколок, которых пчёлы разносят по телам людей, подменяя душу и разум. Ей нужно больше слёз и золотого мёда. И патоки.
      Наверное, я вернусь.