Майор уже вскочил с кровати и дрожащими руками пытался натянуть на себя галифе. Увидев молодого партизана, он выхватил из кобуры пистолет, однако Борис опередил его: протрещала короткая очередь из автомата, и майор Бломберг, схватившись за живот, тяжело повалился на пол.
      Пока партизаны штурмовой группы громили фашистов в помещении штаба, Васильев получил первые донесения об успешном ходе операции. Сопоставив их со своими собственными наблюдениями, он принял решение обосновать свой временный командный пункт в помещении бывшего вражеского штаба. Когда Борис Простудин доложил ему, что дом полностью в руках партизан, Васильев направился в кабинет шефа карателей майора Бломберга. В просторной комнате он увидел распластавшегося на полу фашистского офицера с изображением серебряного черепа на черной петлице мундира. Он хрипло дышал, прижимаясь щекой к грязному полу. Это был гауптштурмфюрер Ганс Фишер, офицер службы безопасности, прикомандированный к карательному отряду. Невдалеке от него лежал солдат, а у стены с поднятыми кверху руками стоял грузный рыхлый человек в распахнутом френче - штабс-фельдфебель Капп.
      - Пленного взять с собой, связать ему руки, - приказал Васильев и, подойдя к столу начальника карательного отряда, принялся рыться в бумагах. Он взломал стол, шкаф, извлек оттуда несколько объемистых папок, отобрал часть документов. После этого взял незапечатанный конверт с грифом "строго секретно" и, вынув из него какой-то документ, помеченный тем же грифом, протянул его высокому черноволосому партизану, выполняющему обязанности переводчика. Тот быстро пробежал глазами начальные строки документа и доложил, что это второй экземпляр отчета о действиях карательного отряда; документ адресован генерал-майору войск СС Ремеру.
      - Вот сволочи! Успевают вести учет каждой своей жертвы, - сказал Васильев, рассматривая цифры и прочитывая знакомые немецкие слова: "расстреляны", "направлены в лагерь"...
      Операция против карателей, размещавшихся в родном селе комиссара Еремина, где в свое время нашел приют и командир отряда Васильев, прошла удачно. К семи часам утра подразделение фашистов, расквартированное в здании школы, было уничтожено. По предположению комиссара, только небольшой группе в десять - двенадцать человек удалось спастись и уйти.
      Когда бой утих, к школе начали стекаться группы партизан, выполнявших отдельные задачи по уничтожению караульных постов и вспомогательных служб врага. Появился и Сергей Горбунов, руководивший разгромом местного полицейского пункта. Он привел под конвоем трех полицаев, среди которых был и Цыганюк. Подавленный страхом, с побелевшим лицом, Цыганюк понуро смотрел вниз, боялся поднять взгляд на партизан и на своего бывшего однополчанина.
      - Ну, вот и твой финал, господин Цыганюк, - сказал Еремин. Предательство никогда и никому не приносило добра. Будем тебя судить по всей строгости законов военного времени.
      Цыганюк выслушал все по своему адресу молча, так и не оторвав потупленных глаз от земли, как будто она была для него главным утешением.
      Глава восемнадцатая
      Жизнь в отряде у Вали Скобцовой была нелегкой. Но постепенно трудности этой жизни, опасности, подстерегавшие ее как партизанскую разведчицу, воспитали в ней мужество, закалили ее характер. Валя проникала в разные села и деревни, успешно осуществляла связь отряда с нужными ему людьми. Правда, не всегда и не все шло у нее гладко, порой приходилось прибегать к хитростям, чтобы выполнить задание и вернуться в отряд целой и невредимой...
      Оказавшись в родном селе после разгрома карателей, Валя забежала домой. Короткая встреча с матерью не обошлась без слез и материнских нотаций. Но едва Валя сняла сапоги, чтобы дать отдохнуть ногам и перекусить с матерью за общим столом, как за ней прибежал связной с приказом немедленно явиться к командиру отряда.
      Валя вошла в помещение спокойной твердой походкой.
      - Товарищ лейтенант, я явилась, - мягко, не по-военному доложила Валя.
      - Садись, надо с тобой поговорить, - сказал Васильев.
      - Ясно, товарищ командир, - сказала Валя. - Какое будет поручение?
      Ответил комиссар, Сидор Еремин:
      - Надо, Валя, идти на связь с райкомом партии. Вот возьми, - протянул он ей конверт, обнаруженный в столе майора Бломберга. - Это отчет фашистов об их злодеяниях. Пойдешь с Горбуновым. Потом, мы ждем от райкома важных указаний.
      - На всякий случай возьми несколько явочных адресов и пароль к ним, добавил Васильев и подал Вале листок. - Запомни и порви. В случае осложнений, ты, как и обычно, родственница Матрены Галкиной, той, что в деревне Горки на вашем пути.
      - Хорошо, это дело мне все знакомо, - сказала Валя.
      ...Вернувшись домой, Валя поспешно уложила в домашнюю сумку необходимые вещи.
      Мать заволновалась.
      - Это что же такое, неужто опять уходишь?
      - Да, мамочка, не огорчайся.
      - Как же так... только пришла и снова в дорогу! Ночевала бы хоть ночку.
      - Не могу, мама, не могу...
      ...Выйдя на окраину леса, Горбунов и Валя остановились. Перед ними лежало большое поле, а дальше за ним виднелось широко раскинувшееся село, граничащее с районом партизанской базы. После некоторого раздумья друзья решили обойти село с левой стороны.
      - Подождем, пока окончательно стемнеет... Может, передашь пакет мне, на всякий случай? - сказал Горбунов.
      - Нет, Сергей Григорьевич, не будем ничего менять. Все будет хорошо, - твердо сказала Валя.
      - Я тоже в этом уверен, - ответил Горбунов. - И все-таки вот что... На худой случай, я буду тебя прикрывать огнем - все же я обстрелянный солдат, - а ты отойдешь снова в лес.
      ...Стемнело... Они шли через поле, прислушиваясь к каждому шороху трав, порыву ветра, трепету мелкого редкого кустарника. Горбунов, как они и условились, шел впереди, Валя - метрах в ста за ним...
      Взбешенные разгромом карательного отряда Бломберга, немцы приняли чрезвычайные меры для охраны крупных населенных пунктов. В поле, недалеко от села, где пролегал путь партизанских связных, были расставлены секретные посты.
      ...Казалось, всего в двух шагах взвилась резко-белая ракета. В ту же секунду раздался треск автоматной очереди, и Горбунова будто железным прутом ударило по ноге. Думая только о Вале, о ее спасении, он вскинул автомат к плечу и ответил длинной очередью навстречу прыгающим из земли огонькам выстрелов. Он почувствовал еще один удар - в правую руку и, падая, заметил, что все поле озарено мертвенно-белым, неживым светом ракет и что мимо и прямо на него бегут с автоматами немцы. "Успеет ли Валя?" подумал он, и свет погас перед ним.
      * * *
      В час ночи прозвучала боевая тревога: на дальних подступах к селу было обнаружено скопление противника. Командир и комиссар приняли решение - покинуть село без боя, чтобы не ставить под удар мирных жителей.
      ...Сидор Еремин шел во главе одной из групп и сильно досадовал: "Сволочи, как быстро пронюхали! Как бы не нарваться на засаду. Теперь всего можно ожидать". Позади уже осталось небольшое, тянущееся клином поле. Под ногами трещала стерня. Еще одно усилие, один бросок, и они достигнут перелеска. Ну, вот и он - спасительный лес; он для партизан что броневой защитный щит. От бойца к бойцу понеслась команда:
      - Залечь! Полная боевая готовность!
      Вскоре подоспел и Васильев с основными силами. Окопались вдоль опушки, выслали разведку, выставили боевое охранение. Напряженно потянулись минуты. Посветлел горизонт. В лощинах завихрился туман.
      И вот там, в стороне тракта, в полутора-двух километрах всколыхнулась фашистская цепь, за ней вторая. Фашисты развернулись по фронту на сотни метров и продвигались по направлению к селу.
      Заняв по кромке леса удобную позицию, партизаны открыли минометный огонь по растянувшейся цепи противника. Он оказался для фашистов совершенно неожиданным. Боевой порядок их нарушился, они залегли. Но скоро, преодолев замешательство, противник перестроил свои боевые ряды и двинулся не по направлению к селу, а теперь уже против обнаруживших себя партизан.
      Укрывшись за ствол векового дуба, Васильев не спускал глаз с двухрядной, широко раскинувшейся по фронту дугообразной цепи противника. Разрывы партизанских мин время от времени приостанавливали движение фашистских солдат, но затем цепь снова смыкалась и продолжала продвижение вперед...
      Ясно сознавая, что затяжной бой мог бы обернуться не в пользу отряда, Васильев и Еремин приняли решение о дальнейшем отходе своих людей в глубь леса.
      * * *
      Упустив из-под носа партизан, каратели всю свою злобу обрушили на мирное село. Они обошли дом за домом в поисках подозрительных лиц и оружия, одновременно забирали тех, чьи родные находились в лесу, в отряде. Чудом уцелевший староста Яков Буробин помогал фашистам выявлять партизанские семьи.
      Около двух десятков арестованных стариков и женщин фашисты загнали в правление бывшего колхоза и подожгли его. Потом начали поджигать дома тех крестьян, на которых упало подозрение в связях с партизанами.
      ...Марфа Зернова долго успокаивала Коленьку. Фашистский солдат ни с того ни с сего оттрепал его за уши. Марфа привлекла сына к себе, крепко обняла, чтобы утешить. Потом испуганно уставилась в окно и закричала:
      - Боже мой, что же это такое?!
      Подхватив сына, она вместе с ним выскочила на улицу. А там, на соломенной крыше ее дома, уже извивались рыжие змейки огня с дегтярной примесью дыма. Они быстро бежали по пологим скатам кровли, сливались в один поток, и скоро вся крыша оказалась охваченной жарко бушующим пламенем. Огненный столб все увеличивался и, раскачиваясь из стороны в сторону, готов был перепорхнуть на соседнюю крышу. Марфа второпях отвела подальше Коленьку и пустилась в хату. Выбив стекла окна, она стала выбрасывать на улицу первые попавшие под руку вещи.
      ...Дышать было уже нечем, пламя подбиралось к самым окнам, и Марфа, чуть не теряя в дыму сознание, перевалилась через подоконник. Чувствуя за собой жар, она медленно побрела на плач своего сына. Обняв его, она с ужасом смотрела то на свой дом с рухнувшей крышей, то на пылающее вдалеке здание правления колхоза. Из щелей его окон полз густой дым, а до слуха все явственнее доносился крик людей. И, не в силах заглушить этот страшный гул пожарища и человеческих голосов, все чаще раздавались выстрелы.
      Сердце у Марфы сжалось, ноги сразу ослабели, и она почти без чувств опустилась на землю.
      * * *
      Горбунов через силу открыл глаза и еле слышно прошептал:
      - Пить...
      Чей-то незнакомый голос пробасил:
      - Все-таки выжил, не издох, я знал, что такие, как ты, сразу не умирают.
      Горбунов напряг силы и повернул отяжелевшую голову в ту сторону, откуда доносился чужой голос. Его встретил упорный мутно-бычий взгляд офицера, стоявшего перед ним с широко расставленными ногами. Рядом с ним находился мужчина с длинными черными усами, в короткой кожаной куртке и напущенными на сапоги широкими шароварами. Тело партизана изнывало от боли, сухость перехватывала горло, прояснившееся сознание вызывало какую-то лихорадочную дрожь. "А где же Валя? Что с ней?" - подумал он и снова застонал:
      - Воды, пить!..
      Офицер ехидно усмехнулся, подошел к своему напарнику.
      - Дайте ему пить и доставьте ко мне, - без малейшего иностранного акцента произнес он и вышел из камеры.
      Горбунов жадно выпил кружку воды и, повалившись обессиленно головой на пол, закрыл глаза. Усатый мужчина, склонившись над ним, закричал:
      - Не притворяйся! Кости твои целы, царапины перевязаны... А ну, буйвол, вставай, пошли!
      Горбунов не шелохнулся. Последовал новый окрик, грубая брань, а потом Горбунова под руки подхватили два полицая и вытащили из камеры. Перед его глазами проплыли мрачные стены помещения, цементный пол, изнуренные лица людей, которых под конвоем провели мимо него по коридору...
      Офицер, в темном мундире, в галстуке, прохаживался около стола. Усатый сидел на стуле возле стены. Горбунова посадили на табурет посреди комнаты.
      - Ну, что вы скажете нам о себе? - спросил офицер. - Кто вы такой?
      Помолчав и собравшись с силами, Горбунов ответил:
      - Я русский, гражданин Советского Союза...
      - Вот как! - произнес, останавливаясь, офицер. - А где же этот ваш Советский Союз? Нет его. Помните, как вы пели: "и врагу никогда не гулять по республикам нашим". Я точно процитировал?
      Горбунов промолчал.
      - Ах, вы, наверно, не знаете этой популярной советской песни?! - В голосе следователя слышалась легкая издевка. Он опустился на стул, заглянул в какую-то бумагу, лицо его сразу стало жестким. - Так, так, произнес он, щелкнул зажигалкой, закурил.
      - Пока вы во хмелю, у вас все в розовых красках, но неизвестно, какое еще будет похмелье... Поживем - увидим, - словно между прочим, заметил Горбунов.
      - Вы собираетесь жить?! Ха-ха-ха... Это просто забавно. Русские меня всегда чем-то удивляют! Есть у них какой-то эдакий странный азарт. Офицер сделал несколько размашистых шагов возле стола и спокойно спросил: - Ваша фамилия?
      - Горбунов.
      - Место рождения?
      - Россия.
      - Конкретнее...
      - Этим все уже сказано.
      Офицер снова заглянул в лежавшую перед ним бумагу.
      - Когда и кем призван в партизаны? - спросил он, переходя внезапно на "ты".
      - Меня никто не призывал, - сказал Горбунов и добавил: - Как и всех наших партизан.
      - Значит, по личной воле, то есть сознательно, занес руку на новый порядок, пошел против великого германского народа?
      Горбунов подумал, что ему, в сущности, нечего больше терять, и ответил откровенно:
      - Я никогда не выступал против вашего народа и даже восхищался многими вашими соотечественниками.
      - Вот как?! - вскинул брови офицер.
      - Да, но я ненавижу вас, фашистов, - продолжал Горбунов. - Начиная от фюрера и кончая последним оккупантом. Вы все - изверги и убийцы, вы палачи.
      Офицер слушал Горбунова, не перебивая. Однако его взгляд, как и тогда, в камере, стал колючим.
      - Ну что же, ты только облегчил нашу задачу, - сказал он, когда Горбунов умолк. - Как видно, ты не просто партизан, ты убежденный большевик, фанатик и, следовательно, политрук или комиссар. Тем больше мы и спросим с тебя... Итак, к кому и с какой задачей ты направлялся в село?
      - На такие вопросы я отвечать не буду.
      - Не будешь?.. - следователь зло усмехнулся. - Но ведь мы умеем развязывать языки. Не веришь?.. Покажите ему для начала детскую игру, повернулся он к усатому.
      Тот вскочил на ноги и щелкнул каблуками.
      - Яволь!
      "Детская игра" заключалась в том, что Горбунова вывели в соседнюю комнату, наполненную какими-то "гимнастическими" снарядами, привязали его к лавке и нанесли двадцать ударов плетью по обнаженной спине. Горбунов грыз воротник своей куртки, чтобы не кричать, а потом потерял сознание.
      Прошли сутки, Горбунова снова доставили в кабинет следователя. На этот раз офицер сухо и грубо задавал ему вопросы, стараясь выяснить, куда Горбунов шел и откуда, каково местоположение отряда, его вооружение, состав, пункт связи, фамилии командиров. Горбунов упорно молчал. "Все равно я умру, - думал он, - что делать! Наши придут, отомстят за меня... Я принял партизанскую присягу и не нарушу ее".
      Не получив нужных сведений, следователь выходил из себя, кричал, Горбунова стали бить прямо в кабинете, не утруждая себя доставкой подследственного в комнату пыток.
      Горбунов с каждым днем слабел, но на все вопросы гестаповского офицера отвечал по-прежнему молчанием. Усатый палач предлагал подвесить его за руки к потолку, однако следователь опасался того, что Горбунов из-за полученных им пулевых ранений может скончаться прежде, чем из него удастся выудить хоть какие-нибудь факты.
      - Сегодня мы будем делать тебе маникюр! - объявил офицер, когда Горбунова привели к нему на очередной допрос.
      Горбунову запустили под ноготь пальца здоровой руки иглу. Не выдержав огненной боли, пронзившей, казалось, все его измученное тело, он рванулся и закричал:
      - Пустите!..
      Офицер немедленно, в какой-то слепой надежде спросил снова:
      - Говори, где базируется твой отряд? Сколько вас?
      - Нас много, - еле слышно сказал Горбунов. - Всех не сосчитаешь... не перебьешь!
      Офицер большими нервными шагами подошел к нему и остервенело ударил по щеке. Вслед за тем к Горбунову подкатил усатый и сказал притворно-заискивающе:
      - Дурья твоя башка, неужто так трудно сказать, где твой отряд, сколько в нем партизан, кто ваш голова, к кому ты шел?
      - Уйди, продажная шкура, - прохрипел Горбунов. - Нет в тебе ни совести, ни чести...
      - Продолжить маникюр! - приказал офицер и, отойдя к столу, закурил.
      Прошло несколько дней. Полуживой Горбунов неподвижно лежал на грязном полу камеры. Перед его мысленным взором точно в полусне мелькали картины прошлого: родной дом, дорогие лица матери, отца... "Всю жизнь теперь будут ждать они меня и не дождутся, и только смерть одна избавит их от этих тяжелых надежд", - подумал Горбунов... Вспомнились друзья, товарищи, ласковый взгляд милой девушки, слышался ее нежный голос. Валя в его воображении стояла словно живая - простодушная, с простым лицом, с ясными голубыми глазами. "Что с ней?" На допросах о ней ни слова, как будто и не было такой в жизни. "Неужели погибла?" Он раздумывал, а тем временем дверь камеры распахнулась, и появившийся на пороге тюремщик стал выкликать по списку людей. Так повторялось каждое утро, и Горбунов знал, кого вызывали из камеры, те больше в нее не возвращались.
      - Иванихин, Рогаль, Панченко, Самойлов...
      Последним назвали его. "Ну, вот и все!" - пронеслось в сознании.
      Во дворе тюрьмы всех построили в колонну. И вдруг перед глазами Горбунова промелькнуло знакомое лицо. "Валя!" - чуть было не крикнул он и протиснулся в ее сторону. Колонна тронулась. Куда? Зачем?
      - Не показывай вида, что знаешь меня... - глухо проговорила Валя.
      "Значит, тоже не добились от нее никаких признаний", - с гордостью подумал Горбунов и, преодолевая боль в ноге, заковылял рядом с ней.
      Остановились невдалеке от поселка. Путь преградила мусорная свалка и свежевырытый ров с желтыми отвалами глины.
      Раздалась резкая немецкая команда. Обреченных сбили в кучу, каждому заломили за спину руки и связали их. Затем охранники за шиворот, как собак за ошейник, хватали мужчин, подводили на край рва, сгибали и в упор стреляли в затылок. Одним из последних взяли Горбунова. Он бросил прощальный взгляд на одиноко стоящую под охраной конвоира Валю, и, подталкиваемый в спину дюжим эсэсовцем, оказался перед рвом. Он закрыл глаза и глубоко вдохнул холодный осенний воздух, как будто желая навечно прихватить его с собой. "Быстрее, быстрее", - мысленно подгонял он своего убийцу, и вдруг над самым ухом услышал знакомый вкрадчивый голос следователя:
      - Даю одну минуту на размышление. Скажи, где базируется отряд, к кому ты шел на связь... Одно слово, и ты спасен. Будешь жить.
      - Стреляй! - крикнул Горбунов.
      - Э-э, нет! Ты, комиссар, так легко не умрешь! - произнес офицер, что-то отрывисто скомандовал по-немецки, и Горбунова оттащили прочь от рва...
      Через час он был снова в тюрьме. Следователь предложил ему сигарету, а потом заговорил спокойным и даже как будто уважительным тоном:
      - Вы оригинальный человек. Я прекрасно вас понимаю и, как офицер, ценю ваше мужество. Похвален ваш патриотизм, ваша верность присяге... И все-таки, все-таки вам не хватает масштабного мышления.
      - Я знаю, чего мне не хватает, - ответил Горбунов.
      - Ну вот, опять русский гонор, горячность... но к чему? Во имя чего? Армия ваша тает, как свеча. Мы вышли на Волгу, к Сталинграду. К тому же у нас зарезервированы армии наших союзников - Японии, Турции... Ваше государство фактически распалось. Советская Россия потерпела крах.
      - Эти сказки мы слышали не раз, - устало сказал Горбунов. Приберегите их для простачков.
      - Вы не верите! - Следователь как будто укоризненно покачал головой. - Однако у меня имеются неопровержимые доказательства. Прочтите вашу "Правду". Вот. - Он взял газету и положил на край стола. - Здесь говорится, что даже за Волгой для нас нет больше места... В то же время в нашем тылу начала формироваться русская освободительная армия, и вы со своими способностями могли бы быть полезны ей. Так из врагов мы превратились бы в союзников...
      - В этом-то и есть суть вашей масштабности? - не без усмешки произнес Горбунов. - Я и вы - это несовместимо. История отвела вам, фашистам, позорное место...
      - Молчать! - Следователь встал из-за стола. - Я давал тебе прекрасный шанс не только сохранить свою жизнь, но и сделать карьеру. Ты не внял голосу разума... Вот мое последнее слово: в твоем распоряжении час; через час, ровно в... - он взглянул на свои наручные часы, - в четыре вечера ты отречешься от своих большевистских взглядов и будешь сотрудничать с нами или же... - офицер поспешно закурил, глубоко затянулся сигаретным дымом, ты умрешь такой смертью, что перед кончиной будешь проклинать своих родителей, давших тебе жизнь. Увести его! - снова сорвавшись на крик, приказал он конвоирам...
      И час прошел. Всю молодую жизнь свою, день за днем, как бы заново прожил в душе своей Горбунов. Ему не в чем было упрекнуть себя, ни один поступок не вызывал в сердце горечи раскаяния. Больше всего вспоминался фронт, поединок с танком врага, окружение, скитание по лесам, партизанский отряд, Валя... Что с ней? Ее не расстреляли. Неужели возили туда для устрашения? Может быть, ей удалось ввести в заблуждение фашистов? Во всяком случае, очную ставку ему с ней не устраивали, видимо, Валя сумела доказать, что в поле оказалась случайно... А письмо, спрятанное, у нее не нашли.
      С мыслями о Вале Горбунова вывели из камеры в тюремный двор. Офицер спросил: ну, как надумал? Горбунов ничего не ответил. Тогда тут же ему скрутили веревкой руки, затолкнули в низкий черный фургон и повезли. Скоро заскрипели тормоза, машина остановилась.
      Горбунова подвели к свежевырытой могиле. Кругом простирался поросший бурьяном пустырь. Начинало темнеть.
      - Лос! Шнель! - скомандовал старший охранник. Он, похоже, очень торопился.
      Горбунова ударили прикладом винтовки в спину, столкнули в яму.
      - Гады! - выпалил он, с трудом поднимаясь на ноги. - Стреляйте!..
      Но выстрелов не последовало. Вместо них на него обрушились крупные комья земли.
      - Что вы делаете?! - внутренне холодея, закричал он.
      А охранники в три лопаты деловито сыпали на него все новый груз земли... Пыль ударила ему в лицо и запорошила глаза. Он изо всей силы дернул руки в надежде освободить их, но веревка только глубже врезалась в его тело. А земля все сыпалась и сыпалась. Вместе с ней на его голову упал тяжелый острый камень. Перед затуманенным взором Горбунова все поплыло, закружилось...
      ...Охранники утрамбовали землю, потом выкурили по сигарете и, сев в машину, тронулись в обратный путь.
      Глава девятнадцатая
      После разгрома карательного отряда майора Бломберга Виктор Хромов неожиданно для себя был переведен в специальное подразделение подрывников. И вот уже позади осталась короткая стажировка. Вместе со своим старым товарищем, Борисом Простудиным, он осторожно шагал по глухой незнакомой ему лесной дороге.
      ...Сентябрьская ночь была теплой и безветренной. Ни одним листком своим не шевелились травы и кустарники. Все вокруг, казалось, замерло в молчаливом томительном напряжении. И только временами журчание попадавшихся на пути небольших речушек нарушало ночное безмолвие.
      К исходу ночи Виктор и Борис, миновав почти тридцатикилометровый путь, вышли к деревне Васильки. Здесь им предстояла встреча с Ильей Бугровым. Бугров по заданию партизан вошел в доверие к немцам и был назначен на должность старосты деревни. Однако долго удержаться "у власти" он не смог и вскоре, как ничем не проявивший себя, был отстранен от этой должности. И все же он пользовался пока некоторым доверием немцев, и это для подпольного райкома было своего рода дверцей в логово врага.
      Друзья подошли к усадьбе Бугрова и осмотрелись вокруг. Затем пробрались в сарай и, укрывшись там, стали в щель наблюдать за улицей.
      Утром, когда совсем рассвело, в сарай с переполохом влетела курица. За ней гналась худенькая девочка лет семи-восьми. Увидев незнакомых людей, она удивленно, но без тени страха уставилась на них и спокойно спросила:
      - Вы к дедушке?
      - А как зовут твоего дедушку? - поинтересовался Виктор.
      Девочка, оттопырив свои розовые губки и вздернув плечиками, ответила:
      - Дедушкой Ильей.
      - Да, да, а мы и забыли, - продолжал Виктор. - Он у тебя такой большой, с черной бородой...
      - Ага.
      - А тебя-то как зовут? - спросил Борис.
      - Катенькой.
      - Так, так, Катенька, пойди разыщи дедушку и шепни ему на ушко, что мы его ждем. Сделай так, чтобы никто об этом не знал. Поняла? - спросил Виктор.
      Девочка кивнула и, будто привыкшая к подобным поручениям, не спеша вышла.
      Через полчаса появился и сам Бугров, широкий в плечах, одетый в полотняную косоворотку, туго перетянутую в поясе тонким ремешком. Услышав от гостей партизанский пароль, он приветливо поздоровался с ними, пригладил черные с проседью волосы и сказал приглушенным басом:
      - Ну, мы с сыном давно готовы. Тошно смотреть на этих извергов.
      После обсуждения предстоящей операции Илья Бугров привел своего сына Леонтия, по прозвищу Соловей, здоровенного молодого мужчину.
      - Какой же он Соловей! - удивлялся Борис. - Черный, как ворон, а силищей, наверно, волу под стать.
      Леонтий смутился и опустил глаза.
      - Не за силу, а за голос его так прозвали, - пояснил Илья.
      - Ты что же, поешь? - с улыбкой спросил Виктор.
      - Да нет, соловьем свищу... Ну и другими птахами.
      - А ну-ка, сынок, - подмигнул Леонтию отец.
      Леонтий пожал своими богатырскими плечами и, немного отвернувшись в сторону, издал тонкую и нежную соловьиную трель. Потом рассыпал "хрустальный горошек", коротко просвистел и умолк.
      - Отлично! - сказал Виктор. - Больше не надо, а то еще найдутся любопытствующие. Соловьиный свист будет нам хорошим сигналом на случай опасности.
      - Ясно, - ответил Леонтий.
      - Теперь займемся делом.
      - Револьверы мы добыли. Винтовок, к сожалению, нет, - сказал Илья. Вся надежда на вас. Возьмите нас в отряд, там, думаю, раздобудем что-нибудь солиднее.
      - Револьверы - тоже оружие, - успокоил его Виктор. - Трофейные или наши?
      - Один наган и один парабеллум. Патронов - штук сто.
      - Для начала неплохо, - сказал Борис.
      Затем приступили к подготовке заряда. Когда все было готово, вместе подкрепились горячей картошкой из котелка, которую принес из избы Леонтий. Распростившись с хозяевами до вечера, друзья уснули на соломе мертвецким сном...
      С наступлением темноты группа выбралась из деревни. Шли осторожно, прислушиваясь к малейшему шороху.
      Обошли одну, потом другую деревню. Показался железнодорожный путь, лежащий в неглубокой ложбине. Партизаны залегли возле груды шпал. Минула минута, вторая. Ничего подозрительного не обнаружилось. На боковое охранение вышли Илья и Леонтий. Еще через несколько минут Виктор сказал:
      - Пора.
      - Что же, тронулись, - тихо отозвался Борис.
      Скоро лежбище для взрывчатки было готово. Пудовый заряд для надежности разместили под оба рельса.
      - Отличный подарок для фрицев! - прошептал Виктор. Борис тщательно установил электровзрыватель.
      До слуха друзей донесся шум поезда. Монотонно постукивали колеса, напряженно попыхивал паровоз, луч света слабо скользил вдали по серебристой поверхности рельсов.
      Когда друзья, цепляясь за кусты, выбрались из ложбины, состав вышел уже на прямую и с нарастающим гулом приближался к заминированному участку. Виктор и Борис припали ничком к земле.
      - Сейчас, сейчас... - шепотом произнес Виктор, а поезд в то же время, словно еще сильнее надрываясь, с шумом миновал заминированный участок и помчался дальше.
      - В чем дело? - сдавленно крикнул Борис.
      Помолчав, Виктор глухо ответил:
      - Мы идиоты, понимаешь, идиоты, а не подрывники...
      - Что же произошло?
      - Видимо, не сработал детонатор. Так оставлять заряд нельзя. Попробуем кое-что придумать...
      И друзья ползком опять спустились к дороге. Виктор передал Борису кусок шнура с детонаторами на обоих концах и принялся торопливо разгребать песок и щебень, прикрывавший тол.
      Когда заряд был полностью обнажен, Виктор вставил один конец взрывателя в шашку, а другой вывел на головку рельса.
      - Ну как, будет толк? - спросил Борис.
      - Думаю, будет, и еще какой! - ответил Виктор и негромко свистнул, давая сигнал к отходу.
      Обратно шли поспешно. Тянуло теплым ветром. Виктор все чаще с тревогой посматривал на занимавшуюся бледную зарю. К пяти часам утра подошли к деревне Васильки. Еще сохранялась ночная тишина, только на другом конце деревни отрывисто тявкал пес.
      - Кажется, все в порядке. Нигде ни единой души, - промолвил Борис и первым вошел в сарай.
      Они не заметили, что в огороде, возле покачнувшегося тына, стоял сутуловатый мужчина, староста деревни. Появившиеся в столь ранний час люди у дома Ильи Бугрова не могли не привлечь его внимания, и он, наблюдая, притаился.
      Отложив в сторону автомат и сняв с пояса гранаты, Виктор повалился навзничь на ворох соломы. Прошло не больше минуты, и он, вскочив, предупредил товарища:
      - Тихо!
      Они затаили дыхание и тут уже уловили доносившийся до них шум далекого поезда. Прошло несколько томительных минут, и вдруг далекая окрестность огласилась раскатом взрыва.
      - Ну вот, я же говорил! Я же знал, что так и будет. Я же чувствовал, - обрадованно повторял Виктор.
      - Интересно, что там было, в поезде?
      - Что бы там ни было, это не важно. Главное - путь разрушен. А теперь мы можем свободно перекурить и отдохнуть.
      В этот день они спали долго и крепко.
      В три часа дня к ним зашел Илья, принес в чугунке обед. Пока ребята подкреплялись горячим борщом, Бугров поделился последними новостями. Взрывом, как стало известно, уничтожен воинский эшелон. Железнодорожное движение прервано.