И когда началось восстановление уже благополучно переименованного в Калининград Кенигсберга, то оказалось, что снести все эти руины под ноль и выстроить город заново встанет и дешевле и быстрее, нежели расчищать сплошные развалины и пытаться реконструировать старые здания. Поэтому после недолгих рассуждений я решил действовать таким образом: найти поскорее старую, лучше всего довоенную карту Кенигсберга, а заодно и какую-нибудь более современную карту города. Затем предполагалось свести их к одному масштабу и, пользуясь теми сведениями, которые оставил мне отец, отыскать ту самую кирху, через которую наши танкисты и попали в искомый подвал. Чтобы не забыть какой-нибудь важной детали, я записал весь отцовский рассказ со всеми самыми мельчайшими подробностями, которые мне только удалось припомнить. Позже, уже при скрупулезном анализе всех собранных материалов, мне удалось примерно очертить район возможных поисков.

Я рассуждал примерно так:

– Кирха, в которой были завалены наши танки, была явно не маленькой российской церквушкой. Каждый тяжелый танк по длине был уж никак не меньше восьми метров, да расстояние между ними было около восьми-десяти метров, судя по воспоминаниям отца. Итого, если теперь принять во внимание, что рухнувшая стена завалила оба танка и спереди и сзади, то явно стена была длиннее, чем оба танка, то есть самая маленькая длина кирхи была, пожалуй, метров тридцать, а то и сорок. Значит, это была не маленькая дворовая церковь, а вполне приличный собор, который наверняка был отмечен на городских планах того времени. Затем. Отец упоминал, что, перед тем как танки попали в завал, они обстреливали какие-то привокзальные сооружения, и снаряды их пушек при промахах падали в воду. Жаль, что я не знаю точно, как далеко мог стрелять ИС, но явно не на десять километров. Скорее всего они действовали не так далеко от Калининградского морского залива, а он подходит к городу только с одной стороны, с западной. Судя по туристическому путеводителю, в который я тут же сунул нос, залив этот действительно врезается в город очень узким языком. Отсюда делаем практически однозначный вывод, что искомая кирха располагалась не далее полутора-двух километров от залива, в западной части Кенигсберга. Стояла она, несомненно, в самом городе или, на худой конец, в его крупном пригороде и была отнюдь не маленькой по своим размерам. Да, и еще одно: она была построена, конечно, не на возвышенности, иначе как бы морская вода из залива так быстро затопила нижние этажи подвала.

Итак, когда с общим географическим положением искомого объекта я, можно сказать, определился, меня заинтересовал следующий вопрос. А сколько же подземных ходов вело в это подземелье. Прикинем – взял я в руку карандаш – лаз, по которому танкисты спустились в подвал, это раз. Большой грузовой лифт, обслуживавший все три подвальных этажа, – это два. Кроме всего прочего, должен же быть еще хоть один коридор, по которому ушли эсэсовцы перед затоплением подземных складов. Ну, если даже и не успели уйти, то ведь как-то они туда попали. Узенький лаз из кирхи явно неудобен, а на грузовом открытом лифте людей не перевозят. Да, скорее всего, был и третий путь, который вел с поверхности в подземелье. Взяв лист бумаги, я попробовал изобразить графически, что у меня получалось, если строго следовать первоначальной легенде. Талантом рисовальщика Бог меня не обидел, и с этой проблемой удалось справиться довольно быстро. Теперь, по логике вещей, следовало оценить размеры подземного склепа. Длину склада, в который им удалось проникнуть, отец оценивал в сто метров, ширину – примерно в тридцать. Предположим, что на сколько-то процентов он ошибся так как под землей, как, впрочем, и под водой, все кажется несколько большим. Итого получаем где-то семьдесят на двадцать пять, всего около полутора тысяч квадратных метров. Это один подвал, так называемый складской, да другой, в котором сидели немцы, за двустворчатой железной дверью, тоже, наверное, был не меньше. Следовательно, общая длина всего комплекса была никак не меньше двухсот метров, если считать и тамбуры и лестничные площадки. Далее. Высота сводчатых потолков оценивалась танкистами метров в шесть-семь. Пусть так. Три этажа по семь метров да перекрытия – это, пожалуй, наберется порядка двадцать пяти-тридцати метров, если считать от пола кирхи до пола самого нижнего этажа. Стало быть, надо полагать, что вода поднялась во время затопления подземелья метров на двадцать, не менее.

– Ох-хо-хо, Саня, – заерзал в своем кресле Юрий, – не слабая, как видишь, попалась мне задачка. Рельсы – вот еще вопрос. Отец говорил, что на складе с ящиками проходило три параллельных рельсовых узкоколейки, на которых даже стояли кое-где небольшие четырехколесные открытые платформы, или вернее будет сказать транспортные тележки. А они-то зачем там присутствовали? Уж не для перевозки ли всех этих ящиков их там установили? Постепенно у меня выкристаллизовалась мысль о том, что этот трехэтажный подвал строился когда-то очень давно и совсем для других целей, а под склад для картин и янтаря его заняли, скорее всего, случайно, просто как готовое укрытие для ценностей. И тут меня осенило. Да это же наверняка были подземные артиллерийские погреба, ну конечно же! Понятно теперь назначение и тележек, да и циклопического лифта, явно сконструированного для подачи артиллерийских снарядов к тяжелым орудиям, которыми были вооружены кенигсбергские форты и другие укрепления. Значит, Янтарную комнату упрятали на нижний этаж артиллерийского погреба, решил я, а на верхних его этажах, может быть, и сейчас ржавеют тысячи снарядов для крепостных орудий? Ничего себе ситуация, правда? Но в этот момент до меня дошло, что в моих предположениях есть некоторая нестыковка. Что-то тут не вязалось. Тогда я снова взялся за «Дело о янтарной комнате» и вскоре понял, что здесь не так. Ведь сама Янтарная комната, как я вскоре выяснил, могла занимать не более пятидесяти, ну в худшем случае шестидесяти небольших ящиков, а в подвале их было несколько сотен, а может быть даже и тысяч. Ответ на этот вопрос нашелся.

«Кенигсбергское янтарное собрание насчитывало до семидесяти тысяч образцов... В Кенигсберг прибыли по приказу рейхскомиссара... экспонаты из фондов Минского музея. Летом 1943 года в распоряжение Альфреда Роде поступило несколько вагонов с экспонатами Харьковского музея. А в декабре прибыли коллекции Киевского музея. Их не стали распаковывать. Приходили транспорты с коллекциями из Луги, Любани, Волхова, Ростова и Вильнюса».

Так вот в чем дело, количество постоянно прибывающих ценностей было столь велико, что их туда начали перевозить заранее, так как у немецких искусствоведов просто руки до всего не доходили, и скорее всего саму-то Янтарную комнату доставили в хранилище буквально накануне штурма. Ведь были же найдены после войны свидетели, которые утверждали, что видели ящики с янтарем во дворе замка еще пятого апреля. Правда, этот янтарь мог быть и не из Янтарного кабинета, а из музейной коллекции. И кстати, где же был в это время доктор Роде? Об этом я прочитал уже ниже.

«В тот же день, 5 апреля, доктор Роде исчез. Где он находился до 10 апреля – неизвестно, во всяком случае, в то время выяснить этот момент доподлинно не удалось. По словам самого профессора Роде, он болел... Так ли это было или не так – теперь никто уже не сможет установить правду...»

Как бы то ни было, основной задачей, стоявшей передо мной в тот момент, было отыскание достаточно подробных карт как старого Кенигсберга, так и современного Калининграда.

26 МАРТА 1992 г.

То, что поиск таких специфических карт будет изначально затруднен, Юрий догадывался. Он несомненно еще помнил те времена, когда Калининград был закрытым городом и даже просто приехать в него было весьма затруднительно, тем более найти подробную карту самого города, сие было под силу разве что Джеймсу Бонду. Однако, решив, что не боги горшки обжигают и под лежачий камень вода не течет, он направился в то место Москвы, где всю жизнь эти карты покупал, а именно: на Кузнецкий мост, в магазин «Атлас». Протолкавшись полчаса в душном метро, он с наслаждением выбрался на знакомую каждому москвичу брусчатую мостовую. Собственно, в сам магазин Юрий мог бы и не заходить, так как слева от дорожного спуска, вдоль тротуара, стояли столы с массой всяческой литературы, в том числе и географической. Подойдя к одному из лотков, заваленных кипами туристических схем и картами отдельных областей и районов, он обратился к тепло одетой (на дворе была ранняя весна) продавщице:

– Что-нибудь по Калининграду балтийскому у вас есть?

Не говоря ни слова, та порылась в своем развале, выудила из него цветную карту Калининградской области и протянула ему. Юра быстро развернул сложенный в несколько раз лист плотной бумаги. Карта оказалась двусторонней: на одной стороне была изображена вся Калининградская область, в масштабе 1:200 000, а на другой – присутствовала уже только часть этой же карты, но в масштабе 1:50 000.

На этой же части находилось и относительно крупное изображение Калининграда. Центральная, историческая, часть города оказалась на удивление небольшой, порядка трех километров в диаметре.

«Прекрасно, – подумал тогда он, – если изображение города еще и увеличить вдвое на ксероксе, то можно будет получить достаточно приличное и подробное изображение, куда можно будет вписать названия улиц и переулков». Эти мысли промелькнули у него в голове, пока он складывал карту в обратном порядке.

– Сколько она стоит? – спросил он у продавщицы.

– Пять тысяч, – гулко прокашлявшись, прохрипела она.

– Приемлемо, – решил он и вынул деньги.

Сунув карту в прихваченную из дома папку, Юрий все же решил дойти до «Атласа» и поискать что-нибудь по Калининграду и там. Увы, ничего нового, кроме точно такой же карты, только более дорогой, он там не нашел.

– Ну что же, – решил тогда он, – лиха беда начало.

Вернувшись домой и разложив покупку на полу, Юрий улегся рядом и начал тщательно ее изучать. Однако особо полезной информации из нее ему почерпнуть не удалось. Единственно, что его порадовало, так это то, что на свободном поле только что купленной карты удалось найти два интересных адреса. Первый был Калининградский – улица Пионерская, д. 59. Там располагалось местное геодезическое предприятие. А второй адрес был московский, и по нему на Волгоградском проспекте, в доме 45, помещалось отделение Роскартографии. Вдохновило его еще и то, что теперь он узнал хоть какие-то адреса, куда мог теперь обратиться для продолжения своих поисков. Ясное дело, до Калининграда было далеко, но Волгоградский проспект был вполне досягаем. Что касается карты современного города, у него почему-то не было ни малейших сомнений в том, что он ее вскорости добудет, но вот где искать карту старого Кенигсберга, тут он пребывал в полной растерянности.

«У кого вообще такая карта могла бы быть? – постоянно размышлял он. – Надежда на ветеранов отпадала за давностью лет, ну кто же так долго будет хранить совершенно бесполезный кусок бумаги? Искать ее у военных? Вряд ли в Москве широко пользуются картами города, удаленного на 1420 километров от Кремля. Конечно, в Генеральном штабе эти карты, ясное дело, имелись, вот только ни одного знакомого у него в вышеупомянутом учреждении не было. Так, оставим пока военных в покое, – решил он. – Где же еще?» Юрий провел целый день в подобных размышлениях, но так ничего путного и не придумал. Что ему оставалось делать? В результате, после долгих и бесплодных размышлений, он поступил так, как поступал всегда в подобных случаях, – сел вечером у телефона, открыл свою потрепанную записную книжку и начал обзванивать всех подряд.

Вопросы, дабы не сбиться, он записал заранее и звучали они так: «Нет ли у вас знакомых или родственников в балтийском Калининграде? Не были ли вы сами или ваши друзья в этом славном городе? Не служил ли в Калининградской области кто-нибудь из ваших друзей или родственников? Нет ли у вас среди знакомых человека, работающего в области картографии?»

Просидев пару вечеров в обнимку с телефонной трубкой и досыта наболтавшись с близкими друзьями, просто друзьями и случайными, шапочными, знакомыми, которым долго приходилось объяснять, кто он, собственно, такой, Юрий получил 50 процентов отрицательных ответов на свои вопросы и 50 процентов обещаний передать его вопросник далее, по цепочке, уже другим знакомым и родственникам. Такой способ поисков у него назывался «пустить волну». Теперь следовало подождать примерно три-четыре дня, пока эта телефонная волна, пройдя Москву во всех направлениях, не вернется обратно хоть с какой-нибудь полезной для него информацией.

Глава четвертая

«Толмач» под «колпаком»

29 МАРТА 1992 г.

Подполковник ФСБ Владимир Степанович Крайнев сидел на кухне в своей недавно отделанной по европейскому стандарту квартире и пил в гордом одиночестве датское пиво «Берг». Жена Елена была на суточном дежурстве в Пента-отеле, а дочь Машка еще не вернулась с курсов испанского. Сегодня подполковник пребывал в наимрачнейшем расположении духа. Бесконечные реорганизации и перетасовки в их «конторе» уже изрядно осложнили работу его отдела, и он чувствовал, что еще немного и его начнут обвинять в полном развале вверенного ему подразделения. А что он мог поделать, если как минимум треть его подчиненных только тем и занималась, что постоянно сдавала или принимала дела, а каждый месяц трое-четверо подавали рапорты на увольнение. Еще двоих-троих, как обычно самых толковых, начальство регулярно забирало на затыкание постоянно возникающих и совершенно непредвиденных прорывов. Как можно в этой непрерывной текучке поставить деятельность отдела на устойчивые рельсы, было совершенно непонятно. Владимир Степанович открыл третью бутылку ледяного, с балкона, пива и взялся за пачку «Беломора». Он уже потянулся было за спичками, лежавшими на краю стола, как зазвонил висевший на стене телефон. Подполковник отбросил в сторону папиросную коробку и снял трубку.

– Крайнев слушает, – недовольно буркнул он в микрофон, думая, что это опять звонят с работы по поводу очередного происшествия. Но в трубке неожиданно зазвучал голос его давнего приятеля по бане и рыбалке Михаила Шершнева.

– Привет, пропащий, – жизнерадостно завопил тот в трубку, – ты куда исчез, елки-моталки? Почему с нами осенью на Селигер не поехал?

Владимир Степанович аж сморщился. Шершнев, в общем и целом, был неплохим парнем, но уж очень везунчиком, причем везунчиком потомственным и профессиональным. И в МГИМО-то он дуриком попал, и женился-то он на дочери известного дипломата, и вечно этому счастливчику во всех лотереях везло!

– А, Мишуня, – постаравшись хоть немного смягчить голос, прогудел подполковник, – рад тебя слышать.

Пока тот, захлебываясь от восторга, рассказывал о том, какого он леща вытащил из Кривого омута во время последней рыбалки, Владимир Степанович расковырял пачку папирос и торопливо закурил, едва не уронив при этом телефонную трубку.

– Ты представляешь, Степаныч, – бурно живописал свои похождения Шершнев, – я его волоку, леска звенит, удилище трещит, ну, думаю, сейчас уйдет! И тут, да ты только представь себе эту картину, моя Ольга хватает половник, как тигрица прыгает в камыши и по балде его хрясь, хрясь, тот и обмяк. Такая, знаешь ли, лопата этот лещ оказался, почти на два с половиной кило потянул!

– Да-да, ну надо же, – время от времени поддакивал подполковник, глотая горький папиросный дым.

Но скоро ему надоело слушать про рыбацкие похождения приятеля, не то у него было настроение, и, дождавшись момента, когда тот замолк, набирая очередную порцию воздуха, сказал:

– Ты меня извини, у меня еще тут работы по горло, а ты, наверное, с каким-то важным вопросом ко мне?

– А, да, – поперхнулся на половине фразы тот, – это тут у моего двоюродного братца проблема небольшая возникла. Карта старого Кенигсберга ему зачем-то понадобилась, вот я, собственно, тебе по этому поводу и звоню.

– Хорошо, Михаил, – взял инициативу в свои руки подполковник, – дай-ка мне его номер телефона, я сам ему позвоню, и мы постараемся решить его маленькую проблемку.

– Пожалуйста, – охотно отозвался Шершнев, – записывай.

Слушая как он шуршит листами телефонной книжки, Владимир Степанович ткнул папиросный окурок в пиалу, взял с подоконника обгрызенную ученическую ручку и измятую, замызганную тетрадь, используемую для экстренных записей.

– Ну, пиши, – раздалось наконец в трубке 335-1*– **, – Владимир, как и тебя, кстати, Владимир Егорович. Я на тебя надеюсь, Степаныч, не пропадай. Елене привет. Пока!

В телефонной трубке уныло зазвучал сигнал отбоя. Подполковник повесил трубку на место и решил сразу же позвонить шершневскому брату, чисто из любопытства узнать, зачем тому понадобилась карта уже давно не существующего города. Он снова снял трубку и набрал записанный только что номер. Трубку взяли после первого же гудка.

– Вас слушают, – раздался приятный женский голос.

– Мне бы Владимира Егоровича, – попросил подполковник, думая о том, что, судя по голосу снявшей трубку женщины, везет всей родне Шершнева, а не только ему одному.

– Да, кто говорит? – зазвучал в трубке уже мужской голос.

– Добрый вечер, – приветствовал его Владимир Степанович, – я звоню по просьбе Михаила насчет карты.

– Карты? – неподдельно удивился мужчина.

– Да, карты Кенигсберга или это не Вы его о ней просили?

– Ах да, и правда. Но понимаете, это нужно не мне. Мне накануне позвонил бывший сослуживец и очень просил принять участие в этих поисках, вот для него я и стараюсь.

– Так, так, – с интересом подумал подполковник, – кто-то, видимо, ведет тотальный поиск, дело становится все более занимательным.

– Пожалуй, я мог бы ему помочь, – сказал он своему собеседнику. – Вы мне дайте, пожалуйста, телефончик вашего сослуживца, а я ему позвоню сам и, может быть, помогу.

– Пожалуйста, – отозвался Шершнев № 2, – телефон его такой: 191-4*-**. Вы успели записать?

– Угу, – пробормотал Владимир Степанович, выводя в тетради новые цифры. Да, а как его звать-величать?

– Юрий Александрович его зовут, а фамилию его я за давностью лет уже запамятовал.

– Ничего страшного, – успокоил своего собеседника Крайнев, – это не столь уж и важно, лишь бы человек был хороший.

Он попрощался и посмотрел на часы. Было уже около одиннадцати, и звонить вроде бы было поздновато, но подполковник уже «завелся» и не хотел откладывать звонок до завтра. Будучи пока не очень уверенным, что это именно тот человек, который ищет карту, он тем не менее приготовился к длительному сидению на кухне, а именно: достал и открыл еще одну бутылку «Берга», а заодно и закурил новую папиросу. Кроме того, он принес из комнаты дочери портативный диктофон фирмы «Олимпус» и подключил его к особому выходу своего телефона. По устоявшейся профессиональной привычке он старался сохранять на пленке все мало-мальски важные телефонные переговоры, чтобы иметь потом возможность прослушать их, не торопясь и многократно, выжав из каждого слова и каждой паузы максимально возможную информацию, которая вполне могла бы и ускользнуть при скоротечном разговоре с незнакомым собеседником. Подготовившись таким образом, он снова снял трубку и набрал номер неведомого Юрия Александровича. На том конце провода долго не отвечали, и подполковник уже решил, что хозяева либо спят, либо пребывают в гостях, как трубку наконец сняли. Крайнев нажал кнопку записи.

– Слушаю Вас внимательно, – зазвучал твердый мужской голос, кто говорит?

– Здравствуйте, – стараясь придать своему голосу эдакую скучающую интонацию, приветствовал его подполковник. – Позвольте представиться, Владимир Степанович. А вы Юрий Александрович, надеюсь?

– Совершенно верно, – отвечал обладатель твердого голоса, – он самый. Вы по какому, собственно, вопросу?

– Я, собственно, по поводу карты города Кенигсберга звоню, – лениво протянул подполковник, – не Вы ли ее ищете?

– Да, я, – сразу оживился Юрий, – извините, я тут в наушниках сидел и не слышал звонка, а Вы, наверное, долго звонили?

– Никак радиолюбительством увлекаетесь? – позволил себе несколько оживить беседу подполковник, показывая этим и свою некоторую причастность к этому виду технического творчества.

– Да нет, просто перевод переговоров с пленки делал.

– Так Вы, значит, профессиональный переводчик! – обрадовался только голосом Владимир Степанович, – и можно будет к Вам обратиться с небольшой просьбой, за плату, разумеется?

– А-м-м-м да -а, конечно, но если можно, то на следующей неделе, на этой я слишком занят на работе, вот даже на дом приходится кое-что брать. – Да, а что Вы говорили насчет карты?

– Ну да, конечно, карта, – будто бы только что вспомнил подполковник, – но я, правда, не очень понял, какая именно карта Вам нужна, военная или туристическая? А может быть, Вам просто нужна транспортная схема города? И, кстати, карта какого Калининграда Вам требуется? – Подполковник специально прикидывался неосведомленным, справедливо полагая, что, уточняя детали, его собеседник несколько раскроет свои намерения. В разговоре образовалась небольшая пауза.

– Собственно, мне нужны две карты, – наконец прорезался голос Юрия. И обе карты того Калининграда, что стоит на Балтийском море. Видите ли, уважаемый Владимир Степанович, мне для работы требуются достаточно подробные карты города, причем как современного, так и старого, лучше довоенного, когда он еще назывался Кенигсберг. А Вы действительно можете мне в этом помочь?

– Ну-у, естественно, – придал своему голосу тембр солидной уверенности подполковник (ни когда до этого никому и никаких карт не достававший), у меня еще по старой работе сохранились хорошие связи (уверенно соврал он), и я твердо надеюсь Вам помочь. Что касается современного Калининграда, то считайте, что эта карта у Вас уже в кармане, что же до карты Кенигсберга...

Тут он сделал небольшую, строго рассчитанную по времени паузу, давая своему собеседнику несколько секунд для того, чтобы тот насладился радостным известием, и внезапно, но с самой доверительной интонацией задал тот вопрос, который и интересовал его в первую очередь во всем этом разговоре:

– Да, кстати, Юрий Александрович, все хочу Вас спросить, а зачем Вам, собственно, понадобилось это убогое старье?

Прижав трубку к уху, подполковник начал отсчет секунд, по опыту зная, что чем дольше длится пауза перед ответом, тем больший секрет составляет этот ответ для посторонних, если только прикрывающая легенда не придумана собеседником заранее. «Сейко» на левом запястье Владимира Степановича отсчитали двенадцать секунд, прежде чем подполковник услышал в трубке хоть какие-то членораздельные звуки.

Конец бесплатного ознакомительного фрагмента.