НОВАЯ СИНГАПУРСКАЯ МАРКА
      Сингапур на этот раз появился совсем быстро. Но разглядывать его особенно не пришлось. Да и не ради этого грузовые пароходы по океанам бегают. Главное - работа. Люди ждут.
      Мы принимали в жарком трюме кукурузу - на Индию. Руки у меня стали ворсистыми, да и весь я тоже: пыль прилипала к телу, как железные опилки к магниту.
      А выбрался из трюма, вымылся в душе и побежал к Валерию Ивановичу:
      - В город сходим? Я хоть открытку сыну отправлю с сингапурской маркой. С какой-нибудь рыбой или танцовщицей. Интересно ведь человеку.
      - А ты не торопись, - сказал "Чудеса ботаники". - По городу походим, посмотрим, и марку поинтересней выберешь.
      - Да город-то я видел, - говорю. - И как в джонках ребят за поясок привязывают, и как на улицах толпы валяются. .. всё видел.
      - С той поры времени много прошло, - сказал "Чудеса ботаники". Англичан-то выпроводили. Теперь здесь всё по-другому.
      "Посмотрим", - думаю.
      И только вышли, я удивился: в порту чистота! Пальмы такие, будто их сутки драили. Ни грязи, ни пыли. На новенькой спортплощадке возле новой школы мальчики в белоснежной форме бьют по волейбольному мячу.
      Прошли ещё немного, попали на старую улицу, - рикши сидят, хибары кренятся, но по улице бодро шагают молоденькие краснощёкие девушки в форме регулировщиц, нам козыряют и улыбаются. Такого в Сингапуре ещё не было.
      Впереди поднимаются новые зелёные, как морская вода, кварталы, а на площади среди пальм словно бы пулемёты трещат. Подошли мы поближе, а это у канала, где обычно рикши спали, рабочие взрывают отбойными молотками асфальт.
      Валерий Иванович достал свой фотоминомёт, прицелился, а они улыбнулись и подняли вверх руки:
      - Салют!
      И мы тоже ответили:
      - Салют рабочему классу!
      - Ну как? - спросил меня Валерий Иванович. - Хорошо Сингапур переделывают?
      - Хорошо! - говорю. - Только ведь строят всё больше для капиталистов, для чиновников...
      А Валерий Иванович подумал и говорит:
      - Ничего. Рабочие люди город построили, а когда-нибудь и всю жизнь здесь перестроят. Главное, есть рабочий народ, а не одни рикши и торгаши.
      - Что верно, - говорю, - то верно.
      Мы свернули к почте, выбрал я открытку с видом набережной, написал: "Привет из Сингапура", и посмотрел на марки. Вот пальмы, вот рыбы, вот танцовщица... И вдруг остановился. Хорошо, что не поторопились с письмом. Теперь знаю, какую марку наклеить. Эту, голубую, - с кораблями вдали, с новыми домами и с набережной, по которой идут рабочие люди.
      ВАНИНЫ СУХАРИ
      Последний раз мигнул нам сингапурский маяк, заклубились джунгли Суматры и быстро остались за горизонтом.
      Я всё чаще выходил на палубу, смотрел, когда же появятся Андаманские острова, после которых можно поговорить с Москвой. Но островов всё не было, и только мираж городил на горизонте свои летучие замысловатые города...
      Как-то я простоял на мостике допоздна, проголодался и заглянул к Ване в камбуз. Он всё ещё громыхал посудой.
      Кок открыл электродуховку, достал оттуда противень и встряхнул на нём румяные сухари. Увидел меня и говорит:
      - Ну, что там видно? Скоро ботики покупать будем и малайских мартышек?
      Я даже руки опустил. Ну Ваня! О чём ни заговорит, только и слышишь: "Покупать да покупать!" Будто больше ни о чём не думает. Что за человек!
      Хотел я его уже отругать, а Ваня протянул мне противень:
      - Бери.
      Я рассмеялся.
      - Не обобрать бы!
      - Куда там обобрать! - сказал Ваня и стал ссыпать сухари в большой бумажный кулёк. - Вон их у меня сколько!
      В углу стояли три полнёхоньких мешка.
      - Да зачем тебе столько? - удивился я.
      Ваня посмотрел на меня сквозь толстые очки и сказал:
      - Ещё неизвестно, куда завернём. Знаешь, какие есть места? Ой-ё-ёй! Выглянешь утром из камбуза, а за окном очередь. Люди чуть не голые стоят и тянут руки: "Дай, дай". Ночью зароются на берегу в песок (спать больше негде), а встанут - и опять к пароходу: "Дай, дай". Хоть руки и не все тянут, а глаза всё равно просят. Их и десятью мешками не накормишь!
      Я взял сухарь и пошёл к себе.
      "Нет, - думаю, - зря я собирался Ваню ругать. Тут вон, как посмотришь, люди все в золоте через своих шагают, копейки не подадут, руки не протянут. А Ваня плывёт через океаны и думает, как других - за океаном-то - хлебом накормить. Человек наш Ваня! Настоящий!"
      МОЛОДЦЫ, РЕБЯТА!
      За дни стоянки отвык я от рулевой рубки, от мостика, а когда вышел на крыло, огляделся: вроде бы всё на месте, и всё-таки не хватает чего-то. Присмотрелся ещё и улыбнулся: трёх голов-то, двух чёрных и одной белой, над бортом не видно.
      - Что-то нет нашей троицы. Уж не рассорились ли? - спросил я Фёдора Михайловича.
      - Не знаю, - сказал он. - Вроде бы нет. Веня со мной в город ходил. Какие-то плёнки с песнями Индонезии искал.
      "Интересно, - думаю. - Плёнки с индонезийскими песнями обещал в свою школу Митя, радист".
      - А Коля день и ночь с грузами разбирался. Да ещё монетами с грузчиками менялся.
      - Так ведь монеты своим пионерам должен привезти Веня! - вспомнил я. Это он коллекцию собирает.
      Постоял я, походил, вдруг смотрю - бежит по трапу Митя, как куличок, держит картонку, на которой летучая рыба распластала острые крылья.
      На минуту остановился, говорит:
      - Это я для Коли высушу. Пусть везёт своим пионерам. Тут я всё понял. Молодцы, ребята!
      Они хоть и врозь ходили, а были всё время вместе. Друг о друге помнили, друг для друга старались что-то хорошее сделать. Значит, и не расставались.
      ПЕСНИ В ОКЕАНЕ
      Наконец мы вышли на открытый простор. Снова побежали за солнышком на запад. И снова забасил, запел океан, набрал полную грудь воздуха. Да и всем вольнее запелось: дело идёт к концу рейса. Впереди Индия.
      Заглядывал в рулевую капитан, прокладывал курс, просматривал карту погоды и всё напевал.
      Выходил на корму Ваня с камбуза, смотрел вперёд: "Ну что, скоро будем покупать обезьян?" - и затягивал под Раджа Капура: "Бродяга я-а..."
      Зашёл я к Коле. Он острым карандашом исправлял в тетради английский текст и пел: "Артековец сегодня, артековец сегодня, артековец всегда..."
      Следом за мной в каюту осторожно вошёл Фёдор Михайлович, спросил:
      - Николай Николаич, контрольную мою по-английскому проверил?
      "Вон чья тетрадь!" - узнал я. Коля кивнул:
      - Проверил. Хорошо. Почти без ошибок.
      Фёдор Михайлович расплылся в улыбке, тряхнул сединой и тоже вдруг запел: "Артековец всегда!"
      И я запел.
      Побежал в радиорубку к начальнику рации: может, и ему поётся? Упрошу в весёлую минуту поговорить с Москвой по радиотелефону, совсем будет весело!
      В рубке у начальника рации стоял треск, писк, взрывались голоса всего мира. Но сам начальник не пел. Он решал шахматные задачи. Увидев меня, он прошёлся по рубке, вскинул согнутый крючком палец и воскликнул:
      - Нет, всё-таки слона выиграю я!
      До разговора с Москвой ему сейчас не было дела.
      ХОД СЛОНОМ
      Ещё в Бангкоке на палубе начались разговоры о том, кто какую диковинку привезёт домой.
      В каюте у боцмана стоял парусник и сверкала крыльями
      летучая рыба. Веня думал о монетах. Старпом собирался купить попугая, Ваня - мартышку, а начальник рации отмахивался:
      - Ну да! Привези обезьяну, беды не оберёшься! Да она все подушки в доме на перья пустит!
      И вдруг кто-то крикнул:
      - Глядите, Фёдор Михайлович купил слона!
      Все бросились к трапу. Тут тебе не обезьяна, не попугай - слон!
      Внизу, мимо таиландских военных, мимо чиновников, шёл помощник капитана и держал под мышкой слона. Красного деревянного слона!
      В другой руке у него тоже был слон - белый, поменьше. От него пахло сандаловым деревом.
      Начальник рации взял большого слона в руки, осмотрел его со всех сторон и вздохнул:
      - Вот такого бы привезти домой...
      - Пожалуйста, - сказал Фёдор Михайлович, - завоюй!
      - Как это "завоюй"?
      - А так, в шахматном турнире. За первое место большой слон, за второе - маленький! - рассмеялся Фёдор Михайлович.
      С тех пор каюта начальника и радиорубка превратились в настоящий штаб. Столы были завалены бюллетенями и журналами с шахматными задачами. Начальник рации принимал карту погоды и решал задачу. Сдавал радиограммы и двигал карандашом по шахматным клеткам, шевеля губами.
      - Так, король сюда. Ферзь здесь, а вот так ход слоном и... мат! Мат! вскрикивал он и начинал быстро ходить по рубке. - Ход слоном - и слон наш!
      Даже Митя с усмешкой посматривал на своего начальника. Чем дальше мы забирались в Индийский океан, тем глубже он уходил в шахматные битвы.
      Мы направлялись в Индию, где разгуливали в джунглях стада могучих слонов. Но начальнику рации виделся только большой слон из красного дерева.
      ДЕРЖИТЕ ДОСКУ!
      Теперь о турнире спорили на каждом шагу. Ремонтировали шлюпку, садились перекурить - говорили о шахматах. Красили палубу - тоже о шахматах вспоминали.
      Начальник рации уже был почти на "слоне".
      Но вдруг вмешался океан. Сначала вода была спокойная и голубая, как на школьной географической карте. Полотно океана двигалось широко, свободно, и суда вдали показывались, как в учебнике географии: сперва над горизонтом возникал дымок, потом мачта, за ней - нос корабля. А там уже и сам пароход бежал весело мимо нас, играя флагом.
      Но к решающему матчу всё переменилось.
      Встречные суда словно пропали. Волны воинственно заворочались, рванулся ветер, и всё загудело.
      А когда начальник рации и "Чудеса ботаники" сели за решающий матч, всё заходило ходуном. Но начальник и тут упорно продвигался вперёд.
      - Обстановочка! - сказал Ваня. - У электрика уже искры над головой. А у начальника рации сплошной S0S.
      Начальник гневно повёл бровями в сторону повара, но сдержался и двинул вперёд слона.
      - Шах! - закричали все.
      Красный слон был почти в руках у начальника!
      Валерий Иванович промолчал и отодвинул своего короля вправо:
      - Вот так!
      - Ничего, ничего! - сказал начальник. Он обдумывал какую-то решительную комбинацию.
      Но тут раздался такой удар о борт, что судно полетело вниз.
      - Держи доску! - крикнул начальник.
      Доска упала под стол, и пешки и короли разлетелись по углам.
      Капитан побежал на мостик.
      Я помчался к себе в каюту.
      Дверь была распахнута. По каюте из угла в угол летали вещи. Всё пропахло кефирным запахом. Из-под кровати, как ядро, вылетел кокосовый орех, врезался в стенку, и прокисшее молоко облепило всю каюту.
      Японские куклы катались по палубе.
      Из-под койки выпрыгнул чемодан. Я бросился к нему: "Чашка!" Но сан-францисская чашка пронеслась мимо и со всего размаха ударилась об стол.
      Мосты Сан-Франциско отлетели в одну сторону, скверы - в другую.
      Я грохнулся на колени и стал ловить бегающие по каюте осколки...
      О ЧЁМ СВИСТЕЛИ ФЛЕЙТЫ
      Я завернул осколки чашки в газету и пошёл на палубу. Всё раскачивалось и шумело, как будто где-то вверху собрался жуткий оркестр из сотни разных ветров.
      Вот один рванул мне ворот, присвистнул грустно-грустно, даже сердце заныло от тоски.
      Стало не по себе. Я вспомнил: этот звук я уже слышал. Однажды вечером.
      Вот ещё какой-то ветер заплакал и взвыл. И этот звук я тоже слышал в тот же вечер!
      Но вот в борт ударила, рассыпалась в грохоте и понесла брызги тяжёлая волна. Раздался глухой удар. И снова знакомый! Такой же сердитый, бунтующий... Я слышал его когда-то в маленьком японском театре.
      Это были те самые звуки.
      Тогда маленький оркестр играл на старинных японских инструментах по каким-то древним нотам странную музыку. Было лето, за стенами театра стояла жара. Но от звуков дышало холодом.
      Казалось, в инструментах завывают какие-то древние духи. Сердце сжималось от неуюта и тоски. Но о чём была эта музыка, я тогда не понял.
      Теперь-то я знал, что за музыку сочиняли древние японцы!
      Вот об этом вое непогоды, от которого дрожат стены домишек на берегу! О маленьком судёнышке рыбака, над которым взрывается гром, грохочут молнии и бросают его в волны. И о том, как дерутся вверху ветры - празднуют победу одни и жалобно скулят другие.
      Теперь я это понимал: рядом со мной в океане тоже шло настоящее сражение.
      Волны шли против волн. То одни, то другие вздувались, накатывались и поднимались к небу. Потом набирали силу побеждённые, разрастались и снова бросались в бой. Друг через друга, как ряды лохматой конницы. Они врезались в ряды противника и летели наискосок от горизонта к горизонту.
      Нас тоже бросало. Но пароход всё шёл. Где-то в каюте сидел Коля и подсчитывал груз. Ваня на сковородках, привязанных к плите, жарил котлеты. Прислушивался к шумам приёмника и решал шахматные задачи начальник рации. А Иван Савельич постукивал карандашиком, проверял, всё ли правильно записано в штурманском журнале, и сам себе говорил:
      - Ничего, доберёмся!
      ОДНИМ МАХОМ
      Давно уже не брал я в руки тетрадку, которую дал мне сын. А надо бы, думаю, записать в неё многое. Вон уже сколько прошли!
      Сел я к столу, написал про портрет Ленина и перуанских моряков, про гонконгских ребят, про маленького Тау.
      А потом взглянул в иллюминатор и думаю: и про океан тоже написать нужно. Вон как гуляет! Да только о чём рассказать?
      Открыл я новую страницу, отложил тетрадь в сторону, а сам вышел на палубу, присмотреться к воде, подумать.
      Ходил-ходил, вдруг вижу - бежит ко мне боцман, кричит:
      - Ты что ж это иллюминатор открытым оставил?
      Влетел я в каюту, а там вода хлюпает, гуляет туда-сюда. На полу, на столе! А по тетрадке мокрое пятно расплылось. Волна лапу приложила, в иллюминатор ударила.
      Это, пока я думал, океан сам про себя всё рассказал. Одним махом!
      КЕНГУРУ НА ЛАДОНИ
      День за днём я зачёркивал числа в маленьком настенном календаре, который тоже перед отплытием подарил мне сын. Зачеркнул май, июнь, июль, август, сентябрь. А вокруг всё зелёные волны.
      Ветры улеглись, сражение закончилось. Море зеленело, как ровное поле. Ни убитых на нём, ни раненых. Никаких потерь.
      Только начальник рации качал головой и потрясал согнутым пальцем.
      - Если б не этот шторм, выиграл бы я партию, выиграл бы! Это уж точно, слон был бы мой!
      И я изредка перебирал голубые осколки Сан-Франциско. Однажды ко мне в каюту зашёл капитан:
      - А ты чего их перебираешь, как монах чётки? Пошли ко второму механику, он склеит!
      Вместе с капитаном заглянул Веня и, подбрасывая на ладони монету, сказал:
      - В-в-ряд ли что-нибудь п-получится! Капитан захохотал:
      - Он машину клеит, а то кружку с твоим Сан-Франциско не сделает!
      Второй механик был известный на судне мастер. На все руки. Машину изо дня в день ремонтировал: то клапаны перебирал, то конденсаторы. А тут чашка!
      - Пошли, пошли, - сказал капитан.
      И мы все вместе отправились в каюту, где второй механик печатал на машинке какую-то ведомость. Над ним в углу каюты покачивалось павлинье перо.
      - Ну-ка, второй, прояви мастерство, - сказал капитан. "Второй" взял осколки короткими пальцами, повертел их, примерил один к другому и кивнул:
      - Попробуем. Есть тут одно лекарство.
      Он достал расписанный иероглифами тюбик, приставил осколки чашки друг к другу и стал осторожно смазывать их, один за другим, белым, как сгущённое молоко, клеем. Смазал, соединил - держится!
      - Ты с-смотри! - сказал Веня и подбросил на загорелой руке белую монетку с маленьким выпуклым кенгуру.
      - Австралия? - мельком взглянул механик. - Я там настоящего кенгурёнка на ладони качал.
      Я с удивлением посмотрел на него, а капитан засмеялся:
      - Ну это уж ты загнул! На ладони качал! Это уж извини.
      - Почему "извини"?
      - Так они же громадные! Врежут лапой - только держись! - засмеялся капитан.
      - А я держал! - "Второй" приставил сан-францисский мост к какому-то скверу и, взявшись за другой осколок, стал рассказывать: - Шли мы по улице в Сиднее, вдруг кто-то кричит: "Братцы, кенгуру!" Остановились мы возле двора - эвкалипт растёт, розы вокруг. А по двору белый кенгуру бегает.
      - Так бы он и прыгал! - усмехнулся Иван Савельич. - Газанул бы через забор - и дело с концом!
      Но "второй" спокойно продолжал:
      - Мы остановились. Вышла из дверей хозяйка. Поздоровалась и говорит: "Хотите посмотреть на мою воспитанницу? Пожалуйста". Позвала кенгуру, погладила, угостила чем-то. А потом спрашивает нас: "Хотите подержать кенгуру в руках?"
      Мы удивились.
      Хозяйка принесла из дома коробку из-под печенья, открыла, а там в вате лежит кенгурёнок с мышонка величиной...
      Я придвинулся к механику, будто на ладони у него лежал кенгурёнок.
      - Конечно, мы сразу протянули руки, - сказал механик. - Хозяйка положила мне на ладонь коробку и говорит: "Сейчас кормить его буду". Принесла в блюдце молока, смочила палец и капельку к губам кенгурёнка подносит.
      - А мать где же? - спросил Иван Савельич.
      - На охоте подстрелили. Там много кенгуру, житья фермерам не дают.
      Австралия, кенгуру... Я только вздохнул. Мне бы тоже хотелось побродить среди эвкалиптов и подержать на ладони кенгурёнка. Но пока за иллюминатором, словно кенгуру, прыгали друг за другом океанские волны.
      - Это точно, - заговорил снова Иван Савельич. - Кенгуру там много. Меня тоже приглашали там на охоту.
      - Расскажите! - попросил я.
      Капитан прищурил правый глаз и усмехнулся:
      - Долго рассказывать. Целую книгу написать можно. А что! - Он вдруг сам удивился своему открытию. - Вот возьму как-нибудь и напишу книгу. Интересная будет.
      - А я в Австралии тоже бывал, - сказал Веня. - Д-де-монстрацию в-видел. Т-тоже н-напис-сать можно!
      - Ну и дела! - улыбнулся "второй", приставил к чашке последний осколок и показал её мне на ладони.
      - Ну, видишь, - сказал капитан. - Вот тебе и твой Сан-Франциско. И мосты есть, и океан виден.
      Действительно. Стоит опять на ладони целая кружка. На ней Сан-Франциско, весь целиком. Только поперёк, там, где склеено, протянулись белые полоски, будто пробежали через американский город волнистые гребни Индийского океана.
      ВПЕРЕДИ - ИНДИЯ!
      Мы пересекли Бенгальский залив, по чистой зелёной воде обогнули остров Цейлон.
      Я ждал, когда же покажется треугольный, как на карте, сказочный полуостров, по которому бродят стадами слоны, качаются на лианах обезьяны и текут знаменитые реки Инд и Ганг.
      Но вот Веня отмерил расстояние от Цейлона и опустил иголочку циркуля у порта, возле которого на карте был нарисован маленький якорь.
      - Кочин, - сказал Веня. - Ин-т-т-ересный порт. Здесь был похоронен знаменитый мореплаватель Васко да Гама.
      Иван Савельич вышел на палубу и сказал:
      - Будем пить индийский чай. Плантации пошли...
      Но никаких плантаций пока не было. Справа под самым небом синели прозрачные, будто нарисованные акварелью, горы. А внизу на белом песке среди пальм стояла маленькая светлая фигурка.
      По воде за бортом иногда плыли цветные птичьи перья. Потом вдруг над мачтой сверкнула стрекоза. А мимо меня пролетела какая-то зелёная травинка, села на палубу, повернулась и распустила крылья. Саранча.
      Теперь горы тянулись как голубые волны. Иногда на палубу выходил кок Ваня и смеялся:
      - Скоро их преосвященства закаркают!
      - Цирк приедет, - говорил боцман.
      А Коля-артековец курил, как бывалый капитан, и задумчиво вглядывался в берег, где был похоронен знаменитый Васко да Гама.
      Облака стали малиновыми, вода - мягкой, нежной. Мы повернули к берегу и вечером вошли в залив. Над ним нависали пальмовые листья. Среди темноты мерцали лёгкие огоньки, светились уютные оконца, и в зарослях блуждали зелёные точки светляков.
      - Занять места по швартовому расписанию! - приказал помощник капитана, но сказал это осторожно, тихо, будто боялся спугнуть ночные запахи, огоньки.
      Мы вышли на швартовку, приблизились к причалу, подали на берег швартовый конец. После океанской прохлады от пакгаузов понесло упругой, накопленной за день жарой.
      СЛОНЫ
      Утром, едва я кончил мыть каюту, за дверью раздался крик начальника рации: - Слоны!
      Я побежал за ним на правый борт, ближе к причалу. Там прямо в пыли лежали брёвна красного дерева, тучей носились вороны и ходила корова. Лежали пахнущие мазутом громадные катушки кабеля. А на судно поднимались по трапу тоненькие, узколицые грузчики в белых набедренных повязках или коротеньких юбках.
      Никаких слонов не было.
      Но с другой стороны, с залива, доносился пронзительный крик:
      - Слони, слони!
      Будто кричал погонщик слонов.
      Может быть, гонят купать стадо. Я протиснулся поближе к борту и внизу увидел целое стадо слонов.
      Деревянных. Они качались в старой лодке, красные спины их блестели от солнца. А погонщик, смуглый, курчавый мальчишка в шортиках, то пронзительно кричал "Слони!", то брал их по одному в руки и показывал:
      - Эй, слони! Какие карошие!
      Слоны были разной величины, но все вишнёво-красные, с маленькими бивнями из слоновой кости. Они качались вместе с лодкой в такт волнам.
      - Сколько стоит? - Начальник рации перегнулся через борт.
      Но мальчишка замахал кудрями:
      - Деньги не надо.
      - Сколько рупий? - объяснил на пальцах начальник.
      - Рубашка давай!
      - Эту? - Начальник взялся за рубаху.
      Мальчишка закивал кудрями. Потом показал на одного матроса, на другого, на третьего и объявил:
      - Один рубашка - один слон!
      Начальник почесал в затылке. Потом махнул рукой: "Ладно. Рубашка так рубашка". Сбросил с себя новую рубашку, привязал её к бечёвке и опустил вниз. Мальчуган взял рубаху, быстро привязал к верёвке слона, хлопнул на прощание, и деревянный слон поплыл вверх.
      Мне тоже захотелось слона!
      Я сбегал в каюту, принёс новую рубаху - купил перед отплытием - и опустил вниз.
      Мальчишка посмотрел на рубашку, пощупал, поднял вверх большой палец и выбрал мне самого красивого слона.
      Он задёрнул его морской петлей, крикнул: "Давай!" И я потянул слона вверх. А начальник рации закачал головой:
      - Вот это слоны! Это слоны!
      Скоро слонов в лодке поубавилось. Мальчишка показывал: "Бери ещё". Но мы отмахнулись: "Эдак-то и без рубах останемся!"
      Маленький погонщик рассмеялся, оттолкнулся от борта веслом и погнал своё деревянное стадо дальше, к другим пароходам, подгоняя его пронзительным криком: "Слони, слони!"
      ЦИРК НА ВОДЕ
      Не успел он отойти от борта, как раздался крик: "Цирк, цирк!" - и на палубу, теряя шлёпанцы, выбежал Валерий Иванович.
      К нам с другого берега торопились лодки. Одна была завалена жёлтыми тугими бананами, другая - кокосовыми орехами, в третьей вертелась маленькая обезьяна и прыгала мангуста. Но цирка я нигде не видел.
      - Да вон же! - показал Валерий Иванович.
      - Вон! - показал Ваня. - С музыкой.
      И тут я увидел, как от берега к нам идёт лодка, на которой кто-то бьёт в звонкий бубен.
      Лодка быстро приближалась. На вёслах сидели мужчина и очень полная женщина, на корме - несколько ребятишек.
      А на крыше маленькой каюты плясала с бубном в руках тоненькая девочка.
      Лодка подошла к борту, девочка отдала женщине бубен, ловко сбросила с себя старенькое платьице, осталась в трико и сделала сальто.
      Недалеко прошёл катер, заколыхались волны. Лодку качнуло. Но маленькая акробатка сделала сальто ещё раз.
      Тогда к ней подошла вторая девочка, и обе они, сделав сальто, встали на руки.
      - Ишь ты! На воде, - сказал кто-то.
      А к девочкам подошла ещё одна, третья, с узким обручем в руке.
      - Вот сейчас начнётся цирк! - оживился Ваня. Он вышел из камбуза с кульком пряников в руках. - Сейчас начнётся самое главное.
      Первая девочка взяла колесо и, держа его в руке, прыгнула сквозь него. За ней вторая. И они вместе пролезли в узенькое кольцо.
      К ним снова подошла третья.
      - Втроём не пролезут, - подумал я вслух.
      - Да ну? - усмехнулся Ваня.
      На крышу каюты поднялась полная женщина. Теперь обруч взяла она. Девочки разом протянули руки вверх, собрали их венчиком и просунули в кольцо. Затем одна продела голову, потом вторая и третья. И я не заметил как, но кольцо съехало к их ногам.
      - Это что! - сказал Ваня и посмотрел на меня. - Ещё и не то будет!
      Теперь я помалкивал.
      Из каюты выбралась четвёртая девочка, и они проделали то же самое вчетвером.
      - А вот теперь самое главное. - Ваня заволновался, глаза его заблестели.
      Женщина подошла к девочкам вплотную, тоже стала рядом с ними, а мужчина ударил в бубен.
      Тут и на соседних лодках приподнялись зрители. А маленькая обезьянка затрещала и завертела во все стороны головой.
      Девочки скользнули в обруч и подтянулись друг к другу. За ними пропустила руки женщина и тоже стала втягиваться в него. В воздухе раздался лёгкий звон - мужчина мелко затряс бубном, лодка закачалась, и женщина, совсем как тоненькая девчушка, вдруг оказалась в кольце. Теперь обруч сжимал всех пятерых, как пояс. Они откинулись в разные стороны - получился красивый цветок. Потом выпрямились, сделали какое-то движение, и обруч скатился к их ногам.
      Все вокруг зашумели, закричали. А девочки на лодке растянули старенькую простыню. Вниз полетели кусочки туалетного мыла, а Ваня бросил кулёк пряников и вздохнул:
      - Тут бы одному в этот обруч пролезть, да не в лодке, а на палубе!
      И все засмеялись.
      ХОТТАБЫЧИ И КОЛЯ-АРТЕКОВЕЦ
      Ещё не выгрузили из трюмов кукурузу, а на причале нас ждал уже новый груз. Большие ящики с индийским чаем. Первый сорт! Громадные катушки с кабелем, тяжёлые брёвна красного дерева.
      Я прохаживался около них и думал: отпилить бы кусок для дружка-скульптора. Уж он бы наделал фигур! Да нельзя: всё маркировано, везде выжжены номера. Ценное дерево. Да и попробуй отпили - зубы сломаешь!
      И тут я заметил, что к причалу идёт шумная толпа индийцев.
      Они смотрели на наш пароход и приближались к трапу.
      - Ну, вот и первая экскурсия. Поведёшь показывать, - сказал мне капитан.
      - Лучше бы это сделать штурману, - сказал я. - Я только в помощники гожусь.
      - И то верно, - согласился Иван Савельич и спросил румяного молодого штурмана, который у трапа жевал резинку: - Поведёшь?
      - Больно надо, - усмехнулся тот. - Что я, экскурсовод? Вон пусть артековец ведёт.
      По палубе стремительно, как Пётр Первый, с бумагами в руке шагал Коля, недавний воспитанник Артека. За ним мимо полуголых грузчиков, приподнимая край юбки, почти бежал лысый индиец-чиновник.
      - А что, я, что ли, экскурсовод? - сказал Коля.
      - Ты почти учитель, - сказал Фёдор Михайлович. - И работы по-английскому проверяешь, и объясняешь всё прекрасно, как учитель.
      - Ничего себе учитель, - пыхнул сигаретой Коля. - Меня из класса всегда выставляли. Никогда воротник не застёгивал. Но сводить экскурсию разок, конечно, можно.
      По трапу уже поднимались гости.
      Коля распахнул перед ними дверь, улыбнулся и пригласил всех наверх. Мужчины пошли, толкаясь, заглядывая в каждую каюту. А женщины двигались величественно, спокойно. Но все следили за Колей и прислушивались к его словам.
      Он быстро провёл гостей в рубку, поводил по судну и уже весело прощался, когда к трапу подошла ещё одна экскурсия.
      - Это не мои! - сказал Коля.
      Впереди стояли старики - настоящие Хоттабычи. Головы их были повязаны белыми тюрбанами, с подбородков спускались длинные бороды, из-под седых бровей глядели мудрые, добрые глаза. Сзади стояли мужчины помоложе, но тоже седые.
      - Это не мои! - повторил Коля.
      Но капитан, наклонив голову, посмотрел на него исподлобья:
      - Коля, это же учителя из глубины Индии. Многие из них даже моря никогда не видели. Ты ведь артековец, Коля.
      - Ну, раз учителя, ладно, - сказал Коля.
      И Хоттабычи стали быстро подниматься вверх.
      Коля распахнул перед ними дверь, и я тоже пошёл следом. Вся Индия шагает рядом! Коля показал столовую. Потом открыл каюту Валерия Ивановича, и все учителя ахнули. Перед ними зеленели настоящие джунгли: ползли лианы, качалась пальма... Коля попросил всех наверх, но мудрецы почтительно уступили дорогу ему. Он через ступеньку побежал в рубку, и учителя, приподняв юбочки, побежали за ним. Воспитанник Артека встал к штурвалу, бородатые мудрецы окружили его. Он подошёл к локатору, и все Хоттабычи наклонили над экраном головы. Коля стал им рассказывать про океан, про авторулевой, и все мудрецы заглядывали ему в рот, будто первоклассники.
      ... Коридоры, каюты, барометры, море - всё показывал юный помощник капитана, и старцы с почтением и вниманием вслушивались в его слова. А стали спускаться вниз, я заметил: идут учителя, обмахиваются руками и уважительно показывают друг другу на Колю глазами, словно говорят: "Мудрый он, этот отрок Коля-артековец".
      Только сошли они вниз, на палубе новая делегация. И одни девчонки. В цветных сари, в накидках, кто босиком, кто в босоножках. У кого в ноздре камушек драгоценный сверкает, у кого на лбу цветное пятнышко. У многих на тонких золотистых руках серебряные браслеты, а у одной и на ногах. Не экскурсия, а живой букет!
      Тут уж Коля сам сказал:
      - Ладно! Поведу!. . - И скомандовал: - Маленькие вперёд, большие сзади!..
      Провёл всех по судну, вывел на самый верх. Говорит:
      - С такой делегацией сфотографироваться надо бы. Возле трубы.
      Сбегал я за фотоаппаратом. Пришёл, а девчонки никак не успокоятся: шумят, подпрыгивают. Кто босиком, а палуба горячая! А кому вперёд хочется.
      Коля вышел вперёд: "Что за шум?" - и все притихли, как перед учителем. Взял он самых маленьких, вывел вперёд, успокоил остальных. Стал в середину и подмигнул мне: "Давай!"