Я прицелился, щёлкнул и сам себе сказал: "Хорошо!" Всё выйдет. Яркое небо, залив, пальмы вдали, труба с серпом и молотом. А под ней девчонки с пятнышками на лбу. Впереди - самые маленькие. И в центре Коля, помощник капитана, артековец, учитель.
      МЫ - ТОВАРИЩИ!
      Экскурсии шли за экскурсиями, чиновники бежали за чиновниками, и все искали капитана. Он встречался с самыми уважаемыми людьми. И чиновники, и грузчики, и экскурсанты провожали его с почтением: "О, кэптэн!"
      Но скоро встречи капитану надоели. Он обмотал голову полотенцем - от жары, - кликнул Фёдора Михайловича, который усиленно занимался английским:
      - Пошли отдохнём! Всё равно не сдашь экзамен. Старый уже... - А мне приказал: - Хватай ведро, краску, и пошли чернить борт: весь вытерся.
      Я принёс катки, краску, чернь, и мы втроём стали у борта. В это самое время к вахтенному подошёл юркий чиновник в коротких штанишках, осмотрел судно и спросил:
      - А где капитан?
      - Вон капитан, - кивнул вахтенный в нашу сторону. Индиец засмеялся и вновь спросил:
      - Капитан где?
      - Да вон капитан! - рассердился вахтенный и показал на Ивана Савельича.
      Индиец усмехнулся: капитан красит? Этого не может быть! Но присмотрелся внимательнее и, что-то насвистывая, направился к нам.
      Иван Савельич продолжал быстро закатывать чернью борт. Чиновник посмотрел и удивлённо сказал:
      - Кэптэн?
      - Ну я. А что? - откликнулся Иван Савельич.
      - А зачем капитан красит? - спросил чиновник.
      Иван Савельич повернул к нему голову, не опуская катка:
      - То есть как зачем? Я на пароходе плаваю? Индиец кивнул.
      - Так я хочу плавать на чистом пароходе.
      - Пусть это делают матросы, - сказал чиновник. - У нас господа не красили.
      Вокруг собралась толпа. Колыхались белые платья, цветные сари, притопывали на горячем причале босые ноги. Люди прислушивались к разговору.
      Капитан приготовился что-то ответить и вдруг замер: оттуда, где стоял Фёдор Михайлович, прозвучало на чистом английском языке:
      - А мы не господа. Мы - товарищи!
      Иван Савельич дёрнул головой от неожиданности, посмотрел на помощника и весело сказал:
      - Вот это да! Вот это ответ! Ради такого ответа стоило учиться! Хоть всю жизнь! Тут и я пятёрку поставлю!
      Фёдор Михайлович улыбнулся, а я подумал: "Ещё история для книги, которую напишет капитан".
      Чиновник всё не уходил. Он сел на кнехт, положил ногу на ногу и снова сказал:
      - Начальнику работать не надо.
      - Вот как? - удивился Иван Савельич. - А если ты станешь начальником, неужели не будешь работать?
      - Конечно, нет!
      - А есть будешь? - спросил капитан.
      Чиновник оглянулся: все смотрели на него с явной усмешкой, и он быстро пошел к пакгаузу.
      - Ишь выучился! - сказал Иван Савельич.
      Теперь все смотрели, как он красиво и ладно работает. Борт блестел, и в нём отражались и коричневые грузчики в юбках, и вся толпа, и сам Иван Савельич, который весело водил катком.
      Я тоже отражался рядом с ним и видел, как уважительно качают головами индийцы, глядя на него: вот это капитан! У такого любой матрос может учиться.
      А капитан поглядывал на Фёдора Михайловича и приговаривал:
      - Ну удивил! Вот это помощник!
      НЕСКОЛЬКО ЗЁРЕН
      Наступила ночь. Над судном горели прожекторы, в трюм я спустил люстры. Там индийцы выгружали последние мешки с кукурузой. Из мешков сыпалась шелуха, пыль, и на ней, как на песке, отпечатывались следы босых ног.
      Наконец из угла вытащили последний мешок. Он был лохматый. Наверное, его промочило дождём, и от влаги кукуруза проросла. Во все стороны из мешка лезли белые корни.
      Грузчики ахали и качали головами.
      Выгрузка была закончена. Я взял совок, метлу и собрался вниз - чистить трюм. Но боцман остановил меня:
      - Не надо, сейчас они уберут сами. Я присел на край трюма.
      Грузчики принесли маленькое сито и стали просеивать мусор. Мусор падал на брезент, а зёрнышки они опускали в мешочки на поясе. То в одном месте зерно подберут, то в другом. Уже и просеивать закончили, и брезент свернули, а один старик нагнулся и вытащил из-за шпангоута несколько зёрен. И тоже опустил в мешочек.
      Всё выбрали и стали подниматься наверх.
      - Видел? - сказал боцман. - Вот как живут... всё до зёрнышка!
      Тут-то я Ваню вспомнил. Нет, не зря он сухари сушил да .в мешки складывал.
      ПУТЕШЕСТВИЕ ПО КОЧИНУ
      Над палубой всё время каркали вороны. Я и проснулся-то от вороньего гама. Кар да кар! Почище мистера Джорджа!
      Вороны сидели на рубке. Одна с костью в клюве танцевала на мачте, прохаживалась, как хозяйка. Вот холера! Бросит кость на голову - не обрадуешься.
      Я схватил палку и замахнулся на неё. Но меня остановил "Чудеса ботаники":
      - Ты что это? И не думай бросать. Тут знаешь, что будет?! Вороны священные!
      Я чертыхнулся. Что коровы в Индии священные, это я знал. Что реки Инд и Ганг священными считают - тоже. Но чтобы вороны... Ну и ну.
      Насторожившись, на меня уже смотрели индийцы.
      - Они считают, - сказал Валерий Иванович, - что после смерти душа человека может в кого угодно переселиться. Даже в ворону. Ну вот, скажем, душа твоей бабушки.
      Я рассмеялся. Не хочу, чтобы моя бабушка вороной каркала!
      По причалу стучал копытцами козёл, и на нём верхом, взмахивая крыльями, прыгала тяжёлая ворона. Вот обнаглели!
      - Ладно, - сказал Валерий Иванович. - Ну их, этих ворон, к шутам! Поехали лучше в город. Посмотрим на могилу Васко да Гама.
      Ещё с детства я помнил книгу со старинными гравюрами, на которых бушевало море и знаменитый мореплаватель, тот самый, который первым обогнул Африку, смотрел в подзорную трубу на далёкую, неведомую землю. Рядом с ним по верёвочным лестницам лазили матросы, натягивали упругие тали, и я вместе с ними мечтал карабкаться на мачты над бушующими волнами и открывать новые земли.
      Всё вспомнилось, и я сказал Валерию Ивановичу:
      - Поехали.
      За воротами порта прямо под солнцем сидели и стояли старики в длинных платьях. Они были тонкими, иссохшими. Платья на них, казалось, пересохли от солнца и шелестят, как сухие листья. Рядом толкались мальчишки. Они бросились к нам, крича и протягивая руки.
      Но вот мы свернули вправо. Над нами закачались зелёные пальмы, развесили ветви деревья в красных цветах. Под ними с корзиной орехов на голове бежал парень. Рядом фыркал мотороллер - это мчался бородач с чалмой на голове, полы его одежды разлетались в разные стороны.
      Город не город, деревня не деревня. Прямо на улочках люди сидели, лежали, ели, играли, о чём-то договаривались...
      И вдруг впереди всё остановилось. Затормозил бородач, задержалась одна машина, другая, третья. Посреди улицы стояла тощая корова. К ней подбежал худенький большеголовый мальчуган, плюхнулся на колени и поклонился. Он прикоснулся ладонями к её боку, погладил себе лоб и снова поклонился.
      Валерий Иванович сказал:
      - Вот видишь, просит у неё покровительства. Корова-то священная. Их здесь и не трогают.
      - А молоко как же? - спросил я.
      - Молоко пьют от зелёных коров. - И он кивнул на пальмы. Там висели грозди жёлтых, ещё не созревших кокосовых орехов.
      А что, верно. И молоко и масло - здесь всё от неё, от пальмы. Только походит она больше на жирафа, чем на корову. Стоит, качается, длинной шеей из стороны в сторону поводит. Наконец корова ушла, и все тронулись дальше. Тронулась одна машина, другая, третья. И индиец погнал вперёд мотороллер.
      ОБЛОМОК ДРЕВНЕЙ ПЛИТЫ
      На окраине, за большой старинной оградой, мрачно поднимался трёхглавый собор с древними часами. По его двору в рясах ходили служки. Мимо них мы прошли в собор и словно погрузились в холодную глубину.
      У входа слева уходил в землю обломок старинной надгробной плиты. От него так и дохнуло холодом. Казалось, он устало тонет в земле...
      На обломке древними буквами были выбиты имена умерших и погибших, но имени Васко да Гама, мореплавателя, я не нашёл.
      - А где же Васко? - спросил я, и тихий служитель молча показал на блестящую бронзовую ограду в глубине собора. Там лежала мраморная плита, на которой не было ни имени, ни знака.
      Монах сказал:
      - На этом месте его похоронили, но потом увезли. Он уплыл в гробу через океан на свою землю, в Португалию. А его спутники остались. - Он показал глазами на обломок плиты у входа. - И лежат уже пятьсот лет.
      Теперь обломок показался мне другим. Нет, он не уходил в землю. Он не хотел тонуть, а поднимался из неё, как древний парус из волн, и вместе с собой всё ещё поднимал имена матросов, которые когда-то карабкались по реям, летели наперекор волнам. И с которыми мне в детстве тоже хотелось плыть по шумному, старинному, как на гравюре, океану.
      ПТИЦА ИЗ ДЖУНГЛЕЙ
      От Кочина до Бомбея мы шли вдоль берега. Я докрашивал с товарищем трапы. И пока красил справа, видел весёлые верхушки гор, джунгли. А красил слева - видел весь океан: то летучих рыб, то дельфинов. А однажды заколыхался и выбросил фонтан кит. Но мы работали спокойно. Уже ко всему привыкли.
      А вот у Бомбея я услышал на палубе крик. Там бегал, размахивая руками, боцман, а за ним - матросы.
      Боцман как будто за кем-то крался, потом, согнувшись, вскочил, резко бросился вперёд и растянулся на палубе. А над ним взлетела ярко-зелёная птица.
      Птица села на мачту и перелетела к мостику. Как раз на меня! Я выпрямился, вскинул руки, но птица воинственно подпрыгнула и ударила крыльями. Это был самый настоящий индийский попугай! Весь атласно-зелёный, с красными перьями и загнутым клювом. Наверное, прилетел с какого-нибудь корабля, а может, прямо из джунглей.
      Я побежал за ним по трапу. На крыло рулевой рубки. Но тоже растянулся на свежей краске. Наверное, и синяк посадил. Выскочил из рулевой штурман, открыл рот - ругаться,, но увидел попугая и тоже кинулся за ним.
      Капитан остановился на пороге и захохотал: "Ну и ну! Ну и ловцы".
      Попугай взлетел на антенну, посидел, ударил крыльями и полетел к Бомбею.
      Скоро и мы повернули к стоянке навстречу тысячам пароходов, портовому шуму и горьковатым запахам чая и кунжута.
      С мостика раздалось:
      - Боцман на брамшпиль! Команде занять места по швартовому расписанию!
      Так мы и вошли в Бомбей - вслед за попугаем.
      В БОМБЕЕ У СОВЕТСКИХ ПИОНЕРОВ
      В Бомбее уже стояло несколько наших пароходов. И мы то и дело ходили друг к другу в гости. Спрашивали:
      - Вы что привезли?
      - Комбайны!
      - А мы станки.
      А как-то пришли к нам на палубу наши советские товарищи из посольства и попросили кого-нибудь выступить перед ребятами в школе, рассказать про дальние страны, про морскую жизнь. Капитан подошёл ко мне, говорит:
      - Отправляйся, расскажешь.
      Я подумал: "Вот чудаки! Уж в такой дальней стране живут - вон мы сколько до неё добирались, а про дальние страны спрашивают".
      Но согласился. Американских-то ребят я видел недавно. Японских видел, тайских видел, сингапурских видел, а своих, советских, да ещё пионеров, давно не видел. Наверно, думаю, тоскливо им здесь, далеко от нашей земли.
      Проехали мы через весь Бомбей и очутились в зелёном дворе с большим деревом. Прошли в школу. А там всего один класс. И доска, как у нас в школе, и карта на стене. Ребята в пионерских галстуках бегают, в пятнашки играют, девочек за косички дёргают. Совсем как дома. Хоть и маленькая школа, думаю, а боевая, как катерок. Своя под ногами палуба! Весёлая!
      Рассказал я ребятам про Сан-Франциско и Японию, про Тихий океан. Действительно, далеко от Индии! Вспомнил про то, как попугая ловил около Бомбея. И говорю:
      - А теперь пойду к вашему начальству, попрошу, чтобы джунгли показали. А то ведь уплывём из Индии, так ничего здесь и не увижу.
      А одна девочка встала и говорит:
      - Не надо никуда ходить. Я попрошу своего папу, он вам покажет. У него завтра выходной.
      МАРТЫШКИ И ОЧКИ
      Утром к нам приехал серьёзный толстячок с усиками, серьёзно сказал:
      - Я - девочкин папа. Машина готова! И я собрался в джунгли.
      - Возьмите и меня! - сказал Фёдор Михайлович.
      Он взял с собой зеркальные очки, купленные в Бангкоке, и мы отправились в путь.
      Возле старинных зданий навстречу нам попадались старинные фаэтоны. Рядом важно размахивали хвостами коровы. Одна из них подошла к продавцу арахиса и стала жевать маленькие, в палец толщиной кульки.
      Потом мы вырвались на шоссе, которое кольцом легло вокруг просторного залива. Мы проезжали знаменитое жемчужное ожерелье Индии. Над ним колыхались пальмы, строились большие высокие дома, и строители шли по бамбуковым мосткам наверх, держа на головах чаши с цементом... Девочкин папа сказал:
      - Обратите внимание налево.
      Там весь в зелени стоял детский парк, в котором бродили львы и тигры, жирафы и верблюды. И все они были зелёными! Их выстригли из кустов!
      Но вот в окна свободней засквозил ветер, вдалеке по горам разбежался настоящий пальмовый лес. Мы нырнули в заросли бамбука. Острые высокие стебли взбирались в небо, качались, и Фёдор Михайлович вздохнул:
      - Сплошные удочки...
      "Или лыжные палки", - подумал я.
      Из бамбука вынырнула тропка, и мимо нас, словно Маугли, только с сумкой на боку, мальчуган прогнал стадо коз. И всё пропало.
      Теперь над нами нависали лианы, а на дороге валялись их обрывки. Вдруг обрывки зашевелились и стали уползать.
      - Змеи! - сверкнул очками Фёдор Михайлович. - Выползли на дорогу погреться...
      А немного погодя он тряхнул чубом и крикнул:
      - Смотрите! Смотрите!
      Сверху на дорогу так и посыпались маленькие серые мартышки. Одни торопились через дорогу, другие ещё только спрыгивали, а третьи раскачивались у нас над головой.
      Я выбежал на дорогу, схватил фотоаппарат. Обезьяны бросились в кустарник. Только одна, старая, остановилась у машины. На спине у неё сидел малыш. Он фыркнул, ткнул в мою сторону кулачком. И они тоже бросились в кусты.
      Я побежал за ними в чащу. Но девочкин папа потянул меня за рубаху:
      - Ты что? Видел, сколько здесь змей?! Не поймёшь, где куст, где гад!
      Я вспомнил кусты в бангкокском дворике и остановился.
      Обезьяны снова запрыгали по деревьям, закачались на ветках. А мы поехали дальше.
      Пересекли маленькую речушку, потом лысоватую сухую полянку, над которой поднимались голые деревья с тяжёлыми угрюмыми орлами на верхушках, и выкатили к большому белому камню.
      И вокруг него плясали обезьяны!
      Одни бегали на четвереньках, другие сидели, словно переговаривались между собой, что-то обсуждая. И Фёдор Михайлович, потянув меня за руку, засмеялся:
      - Уж тут-то мы их, голубушек, снимем! Сейчас мы с ними сфотографируемся.
      Мы вышли из машины и стали оглядываться: нет ли змей. Змей не было. Но и обезьян уже не было! Только по деревьям мелькали обезьяньи хвосты.
      - Ну ладно, - сказал Фёдор Михайлович, - сфотографируемся у обезьяньего камня. И объясним, что на нём вертелись обезьяны.
      Он снял очки. Я сделал снимок, и мы снова поехали.
      Наконец ветви раздвинулись, на дорогу вырвалось солнце. Фёдор Михайлович хотел надеть очки, но очков не было. Он полез в левый карман нет! Прощупал правый - нет!
      Прекрасные бангкокские очки остались на обезьяньем камне.
      - Так, - сказал я. - Сейчас обезьяны уже репетируют басню "Мартышка и очки".
      Фёдор Михайлович, нахохлившись, посмотрел на меня. А девочкин папа очень серьёзно сказал:
      - Едем обратно. Они уже по очереди нанизывают их на хвост.
      Фёдор Михайлович промолчал, но было ясно, что видеть свои прекрасные очки на хвосте у обезьяны ему не очень хотелось.
      Снова мелькали заросли бамбука, речка. Наконец появилась поляна, камень, и от него во все стороны разбежались обезьяны.
      Я крикнул:
      - Несут!
      Фёдор Михайлович выскочил из машины почти на ходу и рассмеялся: очки лежали на месте.
      Он надел их и стал разглядывать джунгли. Теперь не скоро доведётся сюда попасть.
      Завтра мы должны были уходить из Индии домой.
      ОХОТА В ОКЕАНЕ
      Но домой мы не пошли. Едва мы вернулись в порт, как капитан объявил:
      - Вот так! Шагаем за грузом дальше. В порт Веди.
      Мы взглянули на карту и ахнули. Плыть нам в самый дальний уголок. На карте вокруг порта мелькали точки - это пустыня, пески, и на зелёном фоне виднелись чёрточки - болота.
      - Эдак мы не пять, а все десять месяцев провозимся, - нахмурился Фёдор Михайлович. - И к Новому году не вернёмся.
      "Так в Зеландию уйдут без меня", - подумал я.
      Но приказ есть приказ. И уже через несколько часов мы спешили на север.
      Веня стоял на вахте, Валерий Иваныч гГроверял проводку, Ваня громыхал кастрюлями.
      Справа вдоль берега опять зеленели леса, слева монотонно покачивались небо и синяя вода.
      Постепенно места становились всё глуше и пустынней.
      Берег изменился. Лес на нём стал жёстче, корявей. Заросли опускали в берега змеистые корни. Мангры! В них чего только не водится...
      И вода вокруг стала неуютной, напряжённой. В глуби её бурлила какая-то таинственная, незнакомая жизнь.
      Раньше из воды выпрыгивали лёгкие летучие рыбы и парили над волнами спокойно, свободно. Теперь из волны в волну прыгали какие-то другие незнакомые, длинные.
      Вот одна рванулась из стеклянной стены и ударилась о другую. Вот ещё какая-то рыбина тяжело сверкнула на солнце.
      За ними кто-то охотился.
      Мы собрались у борта. Метрах в ста от нас промелькнула в глубине большая тень. И тотчас из воды одна за другой выпрыгнули несколько рыб. Тень, как молния, зигзагом пронеслась под ними.
      Рыбы метнулись в другую сторону, и тень прошла стороной. Оттуда тоже вылетели рыбы. Они теперь вылетали с разных сторон. Какой-то хищник ворвался в косяк и гонял его по громадному зелёному пространству.
      - Акула! - крикнул с мачты начальник рации.
      - Да нет, - сказал Фёдор Михайлович.
      На секунду в воде всё стихло, притаилось. Но вот впереди поднялась волна. Из неё вырвались несколько рыб. За ними, как тигр из зарослей бамбука, бросилась с разинутой пастью громадная тупорылая рыбина и на лету заглотала серебряную беглянку.
      - Корифена! - крикнул Ваня.
      - Может быть, - согласился Фёдор Михайлович. Вокруг всё кипело. Шла настоящая охота.
      ЗМЕЙ! ЗМЕЙ!
      Ночь, как всегда в тропиках, наступила быстро. Вода на горизонте вспыхнула напоследок и почернела - словно сгорела. Теперь всё - и берег, и волны, и небо слились в одну влажную, липкую черноту. Руки липли к поручням, рубаха - к плечам. Только из рулевой рубки пробивалась прохладная струя воздуха. И я то и дело подставлял под неё лицо.
      Веня молча стоял рядом. Но вдруг он привстал на цыпочки. Впереди справа засветилось какое-то пятно.
      - Наверное, рыбий косяк, - подумал я вслух.
      Но тут такое же пятно засветилось и слева. Потом ещё и ещё. И скоро в воде заклубились десятки пятен непонятного зеленоватого цвета.
      - Может, дельфины гонят рыбу, вот всё и фосфорится, - сказал вахтенный матрос.
      - К-кто его знает, а вдруг к-крак-кены! - глуховато произнёс Веня. Он любил таинственность.
      Но тут фосфорические пятна появились и в воздухе. Над водой заколебалось непонятное мерцание. Будто кто-то мазнул по туману светящейся краской!
      И вдруг на судне потух свет.
      Веня бросился звонить капитану. Телефон не работал. К капитану побежал вахтенный и стал стучать в дверь. Иван Савельич выслушал его и сказал:
      - Чудеса! Электрикам выговор вкатим - всё заработает и пятна пропадут. Позвать электриков!
      Но Валерий Иванович сам уже выбежал на палубу с фонариком в руке. Он окунулся в светящийся туман, и фонарь у него в руке погас. Я пошёл в кают-компанию проверить,есть ли там свет, как вдруг за спиной раздался взволнованный шёпот:
      - Сюда! Сюда! Змей, змей!
      Я вернулся на мостик и в темноте разглядел перепуганного Веню. Он показывал рукой в сторону берега. Туда, к мангровым зарослям, уходила широкая зелёная полоса.
      Туман рассеялся. И потихоньку засветились огни. А в рубке появился Иван Савельич.
      - Ну что тут у вас? - спросил он хрипловато.
      - Змей! Метров восемь. Длиной с третий трюм!
      - Видел? - спросил Иван Савельич.
      - Т-то-о-чно! Ог-г-громный и голову поднимал!
      - А марсиан не было? - усмехнулся Иван Савельич.
      - Я се-серьёзно, - обиделся Веня.
      - И свет погас, - подошёл Валерий Иванович к капитану. - Вон и фонарь не горел.
      - Лучше работать надо! - сказал капитан. Ни в какие таинственные случаи он не верил.
      - Да, может, здесь какие-то электромагнитные волны, - возразил электромеханик.
      - И з-мей был, - повторил, волнуясь, Веня.
      - Ерунда, - сказал капитан.
      - Все видели, Иван Савельич, - подтвердил я. - И свет гас, и что-то волнистое убегало к берегу. Похоже на змея.
      - Змеи, волны... - рассмеялся капитан. - Фантастика! Вот тут недавно случай был на самом деле фантастический! - с ударением произнёс он. - Вот это фантастика!
      И хотя все были взволнованы, но капитан обещал историю не менее фантастическую, и все притихли. А Иван Савельич поглядел на воду и сказал:
      - Да, может, и сами слышали эту историю?
      САМАЯ ФАНТАСТИЧЕСКАЯ ИСТОРИЯ
      - С полгода назад в этих местах тоже шло наше судно, дальневосточное. Ночь была. Чуть-чуть швыряло. Все улеглись спать. Остались только вахтенный да капитан.
      А часа в три ночи один машинист вышел на корму покурить перед сном. Встретил в дверях механика, кивнул - и разошлись. Один - в каюту, другой на корму.
      Ночью судно тряхнуло раз-другой - волна прошла. Покачало и успокоилось.
      А утром стали поднимать вахтенных на работу, зашли к машинисту - нет его, стали искать на палубе - нет! Заглянули в шлюпки - и там не ночевал!
      Капитан крикнул механика, спрашивает:
      "Кто машиниста в последний раз видел?"
      Механик говорит:
      "Я. Он на корму вышел".
      "Когда?"
      "Да часа в три ночи".
      "Так в это время по корме волна прокатилась! Да не одна, - спохватился капитан. - Неужто смыло? .. - И тут же приказал: - Развернуться на сто восемьдесят градусов! Полный вперёд!"
      Посмотрел капитан на часы: восемь часов утра.
      - А вода вон какая - акул полно! - воскликнул Иван Савельич.
      - И з-змеи и-плавают, - вставил в рассказ Веня.
      - Да, - сказал Иван Савельич. - Развернулись они.
      Пошли обратно по тому же курсу. Точь-в-точь. Волнуются! Шутка ли, человек потерялся! Вся команда глядит за борт - в волны, по горизонту.
      Час прошли они, другой. Нет человека! То акулий плавник мелькнёт, то плеснёт рыба. Дошли до ночной точки.
      Проверили там. Никого!
      И вдруг кто-то сверху как закричит:
      "Вижу, вижу! Человек за бортом!"
      Присмотрелись - действительно человек! А ведь восемь часов уже прошло!
      Спустили шлюпку, подгребли к человеку - машинист! Лежит на воде и ждёт. Устал, конечно. Руки дрожат. Помогли ему взобраться на борт, потащили в медпункт. А он отмахивается:
      "Не надо, - говорит. - Дайте закурить".
      "Как же ты так? - спрашивают. - Почему к берегу не плыл?"
      А он отмахнулся:
      "А куда мне плыть? В мангры?"
      "А не боялся? Тут акулы, там акулы!"
      "Сперва боялся, - говорит. - А потом перестал. Какая польза от страха?"
      "И никого, - спрашивают, - не было?"
      "Были... Прошли японцы. Позвал - не слышат. Ещё кто-то проплыл; хотел крикнуть, голоса не стало. А что за мной вернётесь, верил. Потому и не уплывал никуда. Вы вернётесь, а меня нет. Волноваться будете..."
      Вот случай так случай, - сказал Иван Савельич. - Почище любого змея. Человек в друзей верил! Вот как жить надо, чтоб в море никаких змеев не бояться!
      - Да, - согласились все. А Веня сказал:
      - А змей в-всё р-равно был.
      - Ну ладно, передай по вахте: если вдруг ещё выплывет, пусть задержат, - сказал Иван Савельич и пошёл спать. Но мы ещё долго вглядывались в смутную воду. Ведь сами видели, как уходила к манграм извилистая змеистая линия.
      АКУЛЫ НА КРЮЧКЕ
      В залив Кач мы вошли вечером. Ни огонька, ни деревца. И тишь стояла такая, что голос глох. Далеко забрались. Посмотришь на карту: справа пустыня, сверху - Азия, снежные хребты Гиндукуша. А за ними наши пустыни. А там тайга, и только потом, далеко-далеко, Москва. Попробуй доберись!
      За бортом шелестели вода и песок. Пробирались мы с осторожностью, как в лоции велено. Тут мель, там затонуло судно. А в полутора милях от затонувшего судна - наша стоянка.
      Боцман бросил якорь в мутную воду, тихо сказал:
      - Ну и жара. Хоть бы пальмочка где...
      - А вон! - показал я на Валерия Иваныча.
      "Чудеса ботаники" поливал у трюма ящики с цветами.
      - И то верно, - улыбнулся боцман и подошёл к электромеханику.
      Сел рядом на железную палубу, погладил железной ладонью зелёные хвостики в фанерном ящике и сказал:
      - Хорошо. Пустыня, железо. А тут - на тебе - трава-мурава, чудеса ботаники!
      И вдруг с кормы раздался весёлый крик и хохот:
      - Ага! Я говорил!..
      - И я говорил.
      Все потянулись на корму. Там Фёдор Михайлович тянул леску, а на ней билась, растопырив жабры, большая, как сом, рыбина.
      - Ну и рыбка! Вот теперь сварим ушицу! - приговаривал Ваня.
      - Да ты уж наваришь, - сказал боцман.
      - А что? - обиделся Ваня. - Я когда в армии служил, так самому генералу варил!..
      Наступила ночь.
      Всё притихло, погасло, и только откуда-то издалека пробивался к нам далёкий свет маяка.
      С рассвета все, кто мог, бросились на корму. Лески переплетались, как паутина, вспыхивали от солнца, и рыбы шлёпались на палубу одна за другой. Я оттащил на камбуз уже два ведра - лески у меня не было - и бежал с третьим, как вдруг кто-то крикнул:
      - Акула!
      Один из электриков стал выбирать леску. На крючке, прозрачный от жира и солнца, дёргался молодой акулёнок и пытался схватить электрика за палец.
      - Вот это улов, - оценил добычу начальник рации.
      - Да выбрось ты его! - сказал Ваня. - На что он мне.
      Но тут через борт перелез тонкий, чёрный индиец. Это подошли уже баржи с грузом и грузчиками. И на корму к нам торопился их повар. Он увидел акулу, протянул руки:
      - Не надо выбрасывать! Дайте нам. Это очень вкусно! Электрик стряхнул акулёнка, забросил леску и мгновенно вытащил ещё одного.
      Повар достал тесак и стал с размаху рубить акулу на куски и бросать в котёл. И я тоже взял леску. Мне тоже хотелось поймать акулу.
      ГОВОРИТ "МОСКВА-РАДИО"
      Я насадил на крючок кусок рыбы, опустил его в воду и стал ждать. Но акула не дёргала.
      - Насади мяса, - сказал артековец и накрошил ножом баранины.
      Я продел крючок в кусок мяса, и алый комок быстро пошёл ко дну. Леска тут же натянулась, дёрнулась в глубине и поехала, разрезая воду.
      На крючке отчаянно дёргалась тяжёлая серая рыбина. Я схватил её за жабры. Она выгнулась и больно ударила меня шипом.
      - О палубу её, о палубу! - крикнул Коля.
      Я шмякнул рыбину, выдернул крючок и снова метнул в воду.
      Но клёв кончился. Рядом со мной пританцовывал индийский повар, тянул какую-то непонятную песню. От берега к нам шли баржи с мешками. Опять пахло кунжутом, пылью. На краю неба отражался пустынный песок.
      Вдруг леску слегка повело.
      - Э-эй! Внимание! - сказал Коля.
      Леска ушла под корму. Я отвёл её от винта и стал тянуть.
      - Дёргай! - крикнул Коля. - Дёргай! Я потянул быстрее.
      Но тут откуда-то сверху меня окликнул Митя. Я показал: "Тихо: акула".
      Но Митя закричал ещё громче:
      - Какая акула?! Скорей в рубку! Москва!
      - Что? - переспросил я.
      - Москва! - крикнул, волнуясь, Митя. - Москва! Леска полетела в воду, и я со всех ног бросился в
      рубку.
      Начальник рации поднял вверх палец и повернулся в кресле. Он снял наушники, передал мне и поднёс поближе микрофон. Я затаил дыхание и вжался в кресло.
      В наушниках зашептало, зашелестело знакомое: "О мама миа!", раздался чей-то крик: "Вася, больше не пущу!"
      Н вдруг откуда-то донёсся голос:
      - "Старый большевик", "Старый большевик", говорит "Москва-радио", говорит "Москва-радио". Сейчас будете говорить. С кем будете говорить?
      Я назвал фамилию, домашний телефон и испугался: а вдруг дома никого нет?! Вот так фокус будет! Но всё равно радостно: я слышу Москву! Голос из Москвы. Через пустыню, через хребты Гиндукуша. Кругом пески, волны, индийские акулы, а я говорю с Москвой.
      СКОРО
      Радио зашипело, я не выдержал и закричал:
      - Алло! Алло!
      - Спокойно, "Старый большевик", - сказала в Москве телефонистка, Сейчас будете говорить. Говорите...
      Я нажал на кнопку приёма, и в трубке тотчас раздалось:
      - Алло, алло! Это кто? Папа?
      - Конечно, я! Здравствуй!
      - Как здоровье? - донеслось из Москвы.
      - Здоров! Здоров!
      - А что ты сейчас делаешь?
      - Акулу ловлю! - крикнул я.
      В Москве что-то грохнуло! Наверное, у сына из рук выпала трубка.
      - Шутишь! - сказал сын.
      - Какие там шуточки! - сказал я. И в рубку донёсся голос артековца:
      - Акула!
      В это время в трубке затрещало. Разряд. Наверное, где-нибудь между нами - на Гиндукуше или в Сибири - ударила молния... А потом раздался уже тихий голос:
      - Долго ты ещё?
      - Так ведь ещё Австралия и Новая Зеландия! - сказал я.
      - Ты и так уже полгода плаваешь. И командировка твоя кончилась. Да и судно на Зеландию, говорят, ушло...
      - А как же кенгурёнок? - спросил я.
      - Приезжай без кенгурёнка, - сказал сын. - Ладно?
      - Ладно!
      - Скоро?
      - Скоро! - сказал я, а сам посмотрел в иллюминатор на пустыню, от которой тянулись баржи с мешками.
      Вот загрузят нас через недельку или две, и тронемся в обратный путь. Через Индийский океан, мимо Индии и Цейлона, через Андаманское море и Малаккский пролив. Мимо Тайваня, мимо Филиппин, мимо Японии. А потом из Владивостока через всю Сибирь самолётом в Москву.