XXIII

За столиком № 1 Беба Трехо устраивается таким образом, чтобы сидеть лицом к остальным пассажирам, и тогда все смогут оценить ее новую блузку и браслет из синтетических топазов,

сеньора Трехо высказывает мнение, что граненые стаканы сделаны со вкусом,

сеньор Трехо обследует карманы жилета, чтобы удостовериться в том, что не забыл промеколь и таблетки «алка зельцер»,

Фелипе угрюмо оглядывает соседние столики, где ему было бы куда приятней сидеть.

За столиком № 2 Рауль говорит Пауле, что рыбные приборы напоминают ему новые эскизы ножей и вилок, которые он видал в одном итальянском журнале,

Паула слушает его рассеянно и выбирает себе тунец в масле и оливки,

Карлос Лопес чувствует необыкновенный подъем, и его обычно умеренный аппетит растет при виде креветок в винном соусе и сельдерея под майонезом.

За столиком № 3 Хорхе водит пальцем над закусками, и его вселенский выбор вызывает улыбку одобрения у Клаудии,

Персио внимательно изучает этикетку на бутылке с вином, рассматривает вино на свет и долго нюхает, прежде чем налить себе полную рюмку,

Медрано следит за метрдотелем, который следит за официантом, а официант следит за своим подносом.

Клаудиа намазывает хлеб маслом для сына и думает, как она после завтрака поспит, почитав прежде роман Биой Касареса.

За столиком № 4 мать Нелли сообщает всем, что от овощного супа у нее отрыжка, поэтому она предпочитает бульон с вермишелью,

Донья Пепа чувствует, что ее немного укачало, и это когда пароход, что называется, стоит как вкопанный,

Нелли смотрит на Бебу Трехо, на Клаудию и на Паулу и думает, что люди с положением всегда одеваются как-то по-особенному,

Пушок поражен, что булочки такие маленькие и такие оригинальные, но, надрезав одну из них, разочарованно обнаруживает, что она сплошь состоит из корочки, а мякиша нет и в помине.

За столиком № 5 доктор Рестелли наполняет рюмки своим сотрапезникам и галантно рассуждает о достоинствах бургундского и «кот дю рон»,

Дон Гало щелкает языком и напоминает официанту, что его шофер обедает в каюте и что у него незаурядный аппетит,

Нора огорчена тем, что ей приходится сидеть за одним столом с двумя пожилыми сеньорами, и думает, что хорошо бы Лусио поговорил с метрдотелем и их бы пересадили за другой столик,

Лусио ждет, пока ему в тарелку положат сардин и тунца, и первым замечает, что стол слегка дрожит и вслед за этим медленно проплывает красная кирпичная труба, разделявшая на два полушария круглый иллюминатор.

Радость была всеобщей. Хорхе вскочил со стула, чтобы побежать посмотреть, как маневрирует пароход; на улыбающуюся физиономию доктора Рестелли лег мимолетный отблеск оптимизма, однако это ничуть не поколебало сдержанного скептицизма дона Гало. Только Медрано и Лопес, обменявшись понимающими взглядами, продолжали ждать прихода штурмана. На вопрос Лопеса, заданный вполголоса, метрдотель обескуражено развел руками и сказал, что постарается послать официанта, чтобы он поторопил. Как это так постарается послать? Что это значит? Да, пока не будет нового распоряжения, связь с кормой весьма затруднительна. А почему? По-видимому, по техническим причинам. Это впервые случается на «Малькольме»? В некотором роде да. Что значит «в некотором роде?» Ну, просто он так выразился.

Лопес с трудом удержался, чтобы по-простецки не сказать: «А знаешь, приятель, пошел-ка ты…», но вместо этого любезно принял поданный ему кусок восхитительно ароматного сыра.

– Ничего не поделаешь, че, – сказал он Медрано. – Это нам придется уладить самим.

– Но прежде выпьем кофе с коньяком, – сказал Медрано. – Соберемся у меня в каюте, и позовите Косту. – Он обернулся к Персио, который живо разговаривал с Клаудией. – Как вы смотрите па паше положение, дружище?

– Да как мне па пего смотреть, когда я ничего не вижу, – ответил Персио. – Я так перегрелся па солнце, что чувствую, будто свечусь изнутри. А поэтому предпочитаю, чтобы рассматривали меня. Все утро я думал об издательстве, о своей конторе и, как ни старался, все не мог сосредоточиться па чем-то конкретном. Как получилось, что шестнадцать лет ежедневной работы превратились в мираж, стоило мне лишь оказаться па реке под лучами солнца, припекающего мою макушку? Следовало бы тщательно проанализировать метафизическую сторону этого явления.

– Это просто называется оплаченным отпуском, – сказала Клаудиа.

Атилио Пресутти, перекрывая шум голосов, восторженно приветствовал появление вазочек с мороженым. В ту же минуту Беба Трехо (она одна знала, чего ей это стоило) с гримасой изящного презрения отказалась от предложенной ей порции. Глядя на Паулу, Нелли и Клаудию, которые лакомились Мороженым, Беба, несмотря на муки, чувствовала себя победительницей, однако высшим триумфом для нее было бы расправиться с Хорхе, этим червяком в коротких штанишках, который с самого начала стал ей «тыкать» и который теперь уплетал мороженое, одним глазком поглядывая па поднос, где еще стояли две полные вазочки.

– Как, детка! Ты не любишь мороженое? – встрепенулась сеньора Трехо.

– Нет, благодарю, – сказала Беба, выдерживая всепонимающий ехидный взгляд брата.

– Вот глупая девочка, – сказала сеньораvTpexo. – Ну, если ты не хочешь…

Но стоило ей поставить перед своим обширным бюстом порцию мороженого, как ловкая рука метрдотеля выхватила у нее лакомство.

– Это уже немного растаяло, сеньора. Возьмите другую порцию.

Сеньора Трехо густо покраснела, к радости своих детей и супруга.

Сидя на краю постели, Медрано качал ногой в такт едва приметной качке. Запах трубки Рауля напоминал ему вечера в Иностранном клубе и беседы с мистером Скоттом, его учителем английского языка. Теперь он вспомнил, что уехал из Буэнос-Айреса, не предупредив клубных друзей. Может, Скотт скажет им, а может, и нет, смотря по тому, какое у него будет настроение. Беттина, наверное, уже позвонила в клуб и спросила о нем притворно небрежным тоном. «Завтра позвонит снова и позовет Вилли или Маркеса Сея, – подумал он. – Бедняги не сообразят, что ей ответить, действительно я сплоховал». К чему в самом деле было уезжать тайком, умолчав о выигрыше? Предыдущей ночью, перед сном, он подумал о том, что играет с Беттиной, как кошка с мышью. Да, он был жесток. «Это скорее похоже на месть, чем на разрыв, – сказал он себе. – Но за что, если она такая хорошая? Неужели именно за это?» И еще он думал, что последнее время видел одни лишь недостатки Беттины – обычный вульгарный симптом. Так, например, клуб

Беттина вообще не принимала. «Никакой ты не иностранец, – заявляла она почти патетически. – В Буэнос-Айресе полно разных клубов, зачем тебе лезть в клуб гринго…» Грустно было думать, что из-за таких вот фраз он никогда больше не увидит ее. Конец. Конец.

– Не будем разыгрывать оскорбленное достоинство, – резко сказал Лопес – Было бы весьма прискорбно испортить с самого начала такое развлечение. С другой стороны, мы не можем сидеть сложа руки. Для меня такая поза неудобна, и один господь знает, как я недоумеваю.

– Согласен, – сказал Рауль. – Железный кулак в лайковой перчатке. Предлагаю сообща проложить путь к sancta sanctorum [52], по возможности пользуясь фальшиво-слащавыми манерами, которые янки приписывают японцам.

– Итак, вперед, – сказал Лопес – Спасибо за коньяк, че, он у вас отменный.

Медрано налил всем еще по глотку, и они вышли из каюты.

Каюта Медрано была расположена почти рядом с задраенной дверью Стоуна, преграждавшей левый коридор. Рауль с видом профессионала принялся изучать ее, подвигал какой-то ручкой, выкрашенной зеленой краской.

– Ничего не поделаешь. Она открывается только под большим давлением и из определенного места. Та же система, что у стоп-крана.

Дверь коридора правого борта тоже не поддавалась никаким усилиям. Резкий свист заставил их с испугом обернуться. Пушок приветствовал всех, возбужденный, взволнованный.

– Вы тоже не можете? Я сам только что пробовал, но двери непробиваемы. Чего только не накрутили эти дурошлепы! Ничего, видно, не поделаешь. Как вы думаете?

– Конечно, – сказал Лопес – А вы не нашли другой двери?

– Тут все заколдовано, – торжественно объявил Хорхе, появляясь, точно привидение.

– Какая к шуту дверь, – говорил Пушок. – На палубе их целых две, но обе заперты на ключ. Нет ли тут какого-нибудь подвала или чего-то в этом роде…

– Вы готовите поход против липидов? – спросил Хорхе.

– Да, вроде, – сказал Лопес – А ты видел хоть одного из них?

– Только двух финнов, по те, что на этой стороне, не липиды. Они, наверное, глициды или протеиды.

– Что за чушь несет этот пузырь? – изумился Пушок. – Сегодня уже болтал об этих липедах.

– Липидах, – поправил Хорхе.

Медрано почему-то беспокоило присутствие-Хорхе, он не хотел, чтобы малыш принимал участие в их поисках.

– Знаешь, – сказал он, – мы поручим тебе особое задание. Ступай на палубу и хорошенько последи за дверями Может, там появятся липиды. При малейшей тревоге свистни три раза Ты умеешь громко свистеть?

– Немного, – смущенно ответил Хорхе. – У меня очень редкие зубы.

– Не умеешь свистеть? – сказал Пушок, которому не терпелось показать свое умение. – Во, гляди! Делай так.

Он соединил большой и указательный пальцы, сунул в рот и свистнул так, что у всех заложило уши. Хорхе тоже сложил пальцы, но, поразмыслив, не стал свистеть, а махнув Медрано, отправился на задание.

– Итак, продолжим розыски, – сказал Лопес – Может, лучше, если мы разделимся, и, кто первый найдет проход, пусть сразу же оповестит остальных.

– Потрясающе, – сказал Пушок. – Похоже, будто мы играем в полицейские и воры.

Медрано вернулся в каюту за сигаретами. Рауль увидел Фелипе в конце коридора. В своих blue-jeans [53] и клетчатой рубашке он выглядел весьма эффектно на фоне запертой двери. Рауль рассказал ему, чем они занимаются, и вместе с ним направился к центральному переходу, соединявшему оба коридора.

– Да, но что мы ищем? – спросил Фелипе растерянно.

– Сам не знаю, – ответил Рауль. – Проход на корму, например.

– Там, наверное, почти так же, как здесь.

– Возможно. Но раз туда нельзя пройти, это меняет дело.

– Вы так думаете? – спросил Фелипе. – Я уверен, что это из-за какой-то поломки. Сегодня вечером двери откроют.

– Вот тогда действительно все будет, как здесь, на носу.

– А, ясно, – сказал Фелипе, понимая его все меньше. – Ну, если это для развлечения, то, конечно, хорошо, вдруг нам удастся отыскать проход раньше, чем другим.

Рауль подумал, почему только Лопес и Медрано, единственные из всех, испытывали то же, что он. Остальные смотрели на их поиски, как на развлечение. «Но и для меня, в конце концов, это тоже игра, – решил он. – В чем же тогда разница? А разница наверняка есть».

Они прошли почти весь коридор левого борта, когда Рауль обнаружил еще одну дверь. Очень узкую, выкрашенную, как и стены, в белый цвет, с глубоко утопленным, едва различимым в полумраке коридора замком. Без особой надежды Рауль нажал на ручку и почувствовал, как дверь подалась. В глубине виднелся узкий трап, уходивший вниз, в темноту. Фелипе судорожно глотнул воздух. Было слышно, как в правом коридоре болтали Лопес и Атилио.

– Предупредим их? – спросил Рауль, исподтишка взглянув на Фелипе.

– Лучше не надо. Пойдем один.

Рауль начал спускаться, и Филипе притворил за собой дверь. Трап вел в проход, едва освещенный тусклой фиолетовой лампочкой. За степами, без единой двери, сильней слышался гул машин. Они осторожно продвигались вперед, пока опять не наткнулись на задраенную дверь Стоуна. По обеим ее сторонам виднелись двери, похожие на только что обнаруженную ими в конце коридора.

– Левая или правая? – спросил Рауль. – Выбирай сам.

Фелипе показалось странным, что Рауль вдруг обратился к нему на «ты». Он указал на левую, не решаясь ответить ему тем же. Фелипе слегка дотронулся до ручки, и дверь отворилась в какое-то полутемное помещение с затхлым воздухом. На железных шкафах и полках, выкрашенных белой краской, лежали инструменты, ящики, старинный компас, жестянки с гвоздями и шурупами, куски столярного клея и обрезки металла. Пока Фелипе, подойдя к иллюминатору, протирал его тряпкой, Рауль поднял крышку жестяного ящика и тут же поспешно закрыл ее. Стало чуть светлей, да и они немного привыкли к этому рассеянному, как в аквариуме, свету.

– Кладовая в трюме, – насмешливо сказал Рауль. – Пока мы не очень-то отличились.

– Осталась еще одна дверь. – Фелипе достал сигареты и протянул их Раулю. – А вам не кажется, что этот пароход какой-то странный? Мы даже не знаем, куда нас везут. Это напоминает мне одну старую картину. Там участвовал Джон Гарфилд. Они сели на корабль, на котором не было ни одного моряка, и в конце концов это оказался корабль смерти. Такую ахинею развели, по тогда я сидел в кино.

– Да, это по пьесе Сеттона Вейна, – сказал Рауль. Он уселся на верстаке и выпустил дым из носа. – Ты, наверно, большой любитель кино.

– Да, конечно.

– Часто ходишь?

– Порядком. У меня есть друг, он живет рядом со мной, мы всегда ходим с ним в «Року» или в кино в центре. По субботам на вечерних сеансах здорово бывает.

– Ты так думаешь? Хотя, конечно, в центре можно выбрать что-нибудь поинтересней.

– Конечно, – сказал Фелипе, – А вы, наверное, здорово проводите ночи.

– Да, ничего. Теперь не так.

– А, попятно, когда человек женится…

Рауль смотрел на него улыбаясь, покуривая.

– Ты ошибаешься, я не женат.

Он с удовольствием наблюдал, – как Фелипе старается скрыть замешательство притворным кашлем.

– Ну, я хотел сказать, что…

– Я знаю, что ты хотел сказать. Верно, тебе немного не по себе из-за того, что пришлось путешествовать вместе с родителями и сестрой? Не так ли?

Фелипе, задетый, отвел глаза.

– Что поделаешь, – сказал он. – Они все думают, что я маленький, а раз я имел право взять их с собой, они…

– Я тоже думаю, что ты еще маленький, – сказал Рауль. – Но мне было бы намного приятней, если бы ты поехал один. Или хотя бы, как я, – добавил он. – Это было бы самое лучшее, потому что на этом пароходе… Ну, словом, не знаю, что ты там думаешь.

Фелипе и сам этого не знал, он посмотрел па своп руки, потом на ботинки. «Чувствует себя словно голый, – подумал Рауль, – между двух огней, точь-в-точь как его сестра». Он протянул руку и погладил Фелипе но голове. Фелипе отстранился, удавленный и сконфуженный.

– Ну, по крайней мере теперь у тебя есть друг, – сказал Рауль, – А это уже что-то, правда?

Он цокнул языком, и его надменно сжатые губы медленно растянулись в слабой, вымученной улыбке. Вздохнув, он слез с верстака и попытался открыть шкафы.

– Ладно, думаю, нам следует идти дальше. Слышишь голоса?

Они приотворили дверь. Голоса доносились из помещения справа, говорили на каком-то непонятном языке.

– Липиды, – сказал Рауль, и Фелипе с удивлением посмотрел на пего. – Так называет Хорхе моряков с этой части судна. Понятно?

– Пойдемте, если хотите.

Рауль с силой толкнул дверь.

Ветер, дувший в корму, переменился и теперь встречал «Малькольм», выходивший в открытое море. Дамы решили покинуть палубу, однако Лусио, Персио и Хорхе, забравшись на самый нос парохода (в воображении Хорхе они стояли, уцепившись за бушприт), наблюдали за тем, как ленивая речная вода сменялась крутыми зелеными волнами. Для Лусио это не было в новинку, он достаточно хорошо знал дельту, а вода, как известно, везде одинаковая. Конечно, все это нравилось ему, но on рассеянно слушал объяснения и комментарии Персио, мысленно возвращаясь к Норе, которая предпочла (непонятно почему) остаться с Бебой Трехо в читальном зале, листая журналы и туристские проспекты. Он вспоминал смущенные невнятные Норины слова утром, при пробуждении, душ, который они принимали вдвоем, несмотря на все ее протесты; Нору, обнаженную, под струями воды и как он хотел во что бы то ни стало потереть ей спинку и поцеловать ее, кроткую и ускользающую. Нора по-прежнему избегала смотреть на его наготу: отыскивая мыло или гребешок, она прятала лицо и отворачивалась, и в конце концов ему пришлось опоясаться полотенцем и подставить лицо под кран с холодной водой.

– Водотоки, по-моему, весьма сходны с водосточными желобами, – говорил Персио.

Хорхе впитывал объяснения, спрашивал и снова впитывал, восхищался (по-своему и доверчиво) Персио-чародеем, Персио-всезнайкой. Не меньше нравился ему и Лусио, потому что в отличие от Медрано и Лопеса не называл его мальцом или карапузом, не говорил ему «детка», как эта толстуха, мамаша Бебы, эта старая идиотка, воображавшая себя гранд-дамой. Но сейчас единственно важным был океан, настоящий океан, с соленой водой, в которой водились окунеобразные и другие морские рыбы, плавали медузы и водоросли, как в романах Жюля Верна, и, если им повезет, может, они увидят огни святого Эльма.

– Ты жил раньше в Сан-Тельмо, правда, Персио?

– Да, но я переехал, потому что на кухне завелись крысы.

– А сколько узлов, по-твоему, мы делаем, а?

Персио считал, что примерно пятнадцать. Он медленно произносил чудеснейшие, вычитанные из книг слова, которые теперь так восхищали Хорхе: широта, румб, курс, руль управления, лоция, навигация. Он сожалел о том, что исчез парусный флот, иначе он мог бы часами говорить о рангоуте, марселях и контрафоках. Он помнил целые фразы, не зная точно, кому они принадлежат: «Это был огромный нактоуз, закрытый сверху стеклянным колпаком с двумя медными лампами по бокам, освещающими ночью розу ветров».

Им повстречалось несколько пароходов: «Хэггис Николаус», «Пан», «Фалькон». Над ними, словно наблюдая, полетал гидроплан. Затем горизонт, уже подернутый золотисто-лазурной дымкой сумерек, очистился, и они остались одни, впервые почувствовав себя в полном одиночестве. Вокруг ни берега, пи бакенов, ни лодок, ни единой чайки, ни даже морской зыби. Центр огромного зеленого колеса, «Малькольм», шел курсом на юг.

– Привет, – сказал Рауль. – Здесь можно подняться на корму?

Один из двух матросов сохранял полнейшее безразличие, словно ничего не понимал. Другой, с широченной спиной п выпяченным животом, отступив на шаг, открыл рот:

– Hasdala, – сказал он. – Нет корма.

– Почему нет корма?

– Здесь нет корма.

– А где же тогда?

– Нет корма.

– Этот тип не очень-то кумекает, – пробормотал Фелипе. – Ну и медведь, мамочка моя. Поглядите, какая змея наколота у него на руке.

– Что ты от них хочешь, – сказал Рауль. – Они всего лишь липиды.

Второй матрос, поменьше, отступил внутрь помещения, где виднелась другая дверь. Прислонившись к стене, он добродушно улыбался.

– Где офицер, – сказал Рауль. – Я хочу говорить с офицером.

Матрос, обладавший даром речи, поднял руки ладонями вперед. Он смотрел на Фелипе, который, засунув кулаки в карманы, стоял в воинственной позе.

– Позвать офицер, – сказал липид. – Орф, позвать.

Орф отозвался из глубины помещения, но Рауль этим не Удовольствовался. Он тщательно осмотрел каюту, более обширную, чем па левом борту. Здесь было два стола, стулья и скамейки, неприбранная койка, две морские карты, приколотые золочеными кнопками. В углу стояла скамья со старинным граммофоном. На потертом коврике спал черный кот. Это была какая-то помесь кладовой и каюты, где едва помещались два матроса (в тельняшках и замусоленных парусиновых брюках). Тут не мог находиться офицер, разве только машинисты… «А впрочем, откуда мне знать, как живут машинисты, – подумал Рауль. – Романы Копрада и Стивенсона в нашу эпоху устарели…»

– Ладно, позовите офицера.

– Hasdala, – сказал красноречивый матрос. – Возвращаться на бак.

– Нет. Офицера.

– Орф, звать офицер.

– Сейчас.

Стараясь, чтобы матросы его не услышали, Фелипе спросил у Рауля, не лучше ли им сходить за остальными. Его немного беспокоил этот затянувшийся разговор, который никто из участников как будто не хотел ни продолжать, пи оборвать. Верзила с татуировкой смотрел с прежним безразличием, по Фелипе вдруг почувствовал неловкость от этого пристального взгляда, хотя и направленного поверх него, от этих глаз, добродушных и любопытных, но таких проницательных, что ему стало не по себе. Рауль упорно приставал к Орфу, который молча слушал его, привалясь к двери и время от времени недоуменно разводя руками.

– Ладно, – сказал Рауль, пожимая плечами, – наверно, ты нрав, лучше вернуться назад.

Фелипе пошел первым. Обернувшись в дверях, Рауль пронзил взглядом татуированного матроса.

– Офицера! – крикнул он, захлопывая дверь. Фелипе сделал несколько шагов вперед, а Рауль на миг замер у двери. В каюте раздался голос Орфа, визгливый и, как казалось, издевательский. Верзила захохотал так, что задрожало все кругом. Сжав губы, Рауль быстро отворил левую дверь и тут же показался вновь, держа под мышкой жестяную коробку, которую недавно осматривал. Быстро пробежав коридорчик, он догнал Фелипе уже у самого трапа.

– Скорей, – сказал он, прыгая через две ступеньки.

Фелипе с изумлением обернулся, думая, что за ними гонятся. Увидев коробку, он удивленно вскинул брови. Но Рауль, положив ему руку на плечо, подтолкнул его вперед. Фелипе рассеянно вспомнил, что именно на этом трапе Рауль впервые сказал ему «ты».

XXIV

Через час бармен обошел все каюты и палубу, объявляя пассажирам, что штурман ожидает их в читальном зале. Некоторые дамы уже отдавали дань морской болезни; дон Гало, Персио и доктор Рестелли отдыхали у себя в каютах, и только Клаудиа и Паула сопровождали мужчин, уже знавших о вылазке Рауля и Фелипе. Офицер, сухопарый и сдержанный, с трудом, но почти без ошибок изъяснялся по-испански, то и дело проводя рукой но своим седым волосам, подстриженным ? la brosse [54]. Медрано без особых, правда, оснований решил, что он либо датчанин, либо голландец.

Штурман пожелал всем приятного путешествия от имени «Маджента стар» и капитана «Малькольма», не имевшего в данный момент возможности лично приветствовать пассажиров. Он выразил сожаление, что служебные дела помешали ему встретиться с пассажирами раньше, однако понимает то легкое беспокойство, которое они вправе испытывать. Уже приняты все меры, чтобы сделать путешествие как можно приятней; к их услугам бассейн, солярий, гимнастический зал и зал с двумя столами, где можно играть в пинг-понг, «жабу» и слушать магнитофонные записи. Метрдотель возьмет па себя труд собрать пожелания и предложения, которые сфор-му-ли-ру-ют пассажиры, а офицеры, ра-зу-ме-ет-ся, всегда будут в их распоряжении.

– Некоторые дамы сильно страдают от морской болезни, – сказала Клаудиа, нарушая неловкое молчание, наступившее после слов штурмана. – На пароходе есть врач?

Офицер заверил, что врач не заставит себя ждать и вскоре явится к больным и здоровым. Медрано, дождавшись удобного момента, вышел вперед.

– Очень хорошо, большое спасибо, – сказал он, – У нас осталось всего два-три вопроса, которые хотелось бы выяснить. Во-первых, вы пришли сюда по собственной инициативе или потому, что на этом настоял один из присутствующих здесь сеньоров? Второй вопрос крайне прост: почему нельзя ходить на корму?

– Во-во! – крикнул Пушок, уже слегка позеленевший от качки, но державшийся, как подобает настоящему мужчине.

– Господа, – сказал офицер, – наша встреча должна была состояться раньше, но не состоялась в силу тех же причин, которые вынуждают нас временно… прекратить сообщение с кормой. Кстати, – добавил он поспешно, – там почти не на что смотреть. Команда, груз… Здесь гораздо комфортабельнее.

– А каковы эти причины? – спросил Медрано.

– Сожалею, но у меня приказ…

Приказ? Но ведь мы не в состоянии войны, – сказал Лопес. – Нас не преследуют подводные лодки, и вы, надеюсь, не везете атомное оружие или что-нибудь в этом роде. А может, везете?

– О нет. Что за мысль, – сказал офицер.

– А известно ли аргентинскому правительству, что мы плывем в таких условиях? – продолжал допытываться Лопес, смеясь в душе над своим вопросом.

– Видите ли, переговоры о фрахте осуществлялись в последний момент, и технические вопросы остались исключительно в нашем ведении. У «Маджента стар», – добавил он со сдержанной гордостью, – традиция первоклассно обслуживать пассажиров.

Медрано понял, что теперь разговор будет топтаться на месте.

– Как зовут капитана? – спросил он..

– Смит, – ответил штурман. – Капитан Смит.

– Так же, как меня, – сказал Лопес, и Рауль с Медрано рассмеялись. Штурман решил, что ему не верят, и нахмурил брови.

– А раньше его звали Ловатт, – сказал Рауль. – Ах да, вот еще. Могу я послать телеграмму в Буэнос-Айрес?

Прежде чем ответить, штурман подумал. К сожалению, беспроволочный телеграф «Малькольма» не принимал частных поручений. Вот когда они сделают остановку в Пунта-Аренас, можно будет воспользоваться почтой… Однако тон, каким он закончил фразу, заставлял думать, что к тому времени Раулю уже не понадобится никому телеграфировать.

– Это временные обстоятельства, – добавил офицер, жестом приглашая всех примириться с этими обстоятельствами.

– Позвольте, – сказал Лопес, все более раздражаясь. – Мы, собравшиеся здесь, не имеем ни малейшего желания испортить себе приятное путешествие. Однако лично мне представляются совершенно неприемлемыми методы, которыми пользуется ваш капитан или кто он там есть. Почему от нас скрывают причину, по которой нас держат взаперти в носовой части парохода? Да, да, не делайте, пожалуйста, такого скорбного лица.