Пятница. Да, подумай немного. Хуан – самое распространенное имя, Фернандес – самая обычная фамилия. Хуан Фернандес – самое привычное сочетание, какое можно встретить в испанском языке. Ну как Джон Смит в твоей стране, или как Жак Дюпон во Франции и Ганс Шмидт в Германии. В этом сочетании как бы нет ничего особого, индивидуального, им означено нечто множественное, допустим – толпа, народ, «uorno cualunque» [5], Jedermann [6]…

Гул народного гулянья, праздничной толпы.

Робинзон. Да, пожалуй, это так, но…

Пятница. И это вполне объясняет то, что с тобой творится, бедный Робинзон Крузо. Надо же было приехать снова на этот остров со мной, чтобы обнаружить, что среди миллионов мужчин и женщин ты так же одинок, как и тогда, когда тебя выбросило на берег. И тут тебе, наконец, открылась причина твоего одиночества.

Робинзон. Н-да, я это понял, пока беседовал с Норой в отеле, что-то вдруг заставило меня подумать о том, каким ты был в тот день, когда я спас тебя – совершенно голый, невежественный, да и к тому же – каннибал, но при этом – такой молодой, такой новый, без пятен истории. Ты был куда ближе меня к звездам, воздуху, к людям…

Пятница. Не забывай, Робинзон, что мы ели друг друга.

Робинзон (сурово). Пусть так! Но все равно вы были ближе друг к другу. Есть немало видов каннибализма, теперь-то я это очень понимаю.

Пятница (ласково). Ну и ну, Робинзон! Понять все это лишь под конец жизни, да еще на своем бывшем острове! Вот теперь ты понял, что утерял способность общения с Хуаном Фернандесом, с Гансом Шмидтом, с Джоном Смитом…

Робинзон (патетически). Пятница, ты свидетель, я хотел выйти на улицу, затеряться в толпе людей, которые…

Пятница. Тебе мало бы что дало знакомство с такими людьми, как Банан и его приятели, они бы вежливо улыбались и на этом – все. У властей были свои причины изолировать тебя, однако они зря так старались, ты прекрасно знаешь это сам.

Робинзон (медленно и с горечью). Зачем надо было снова приезжать на этот остров, где я был одинок совсем по-другому? Стоило ли возвращаться, если здесь я еще острее ощутил свое одиночество, чем тогда, и вдобавок выслушивал от моего слуги, что повинен во всем я сам?

Пятница. Твой слуга – ни при чем, Робинзон! Ты сам чувствуешь себя виноватым.

Громкоговоритель. Внимание, начинается посадка пассажиров на самолет, вылетающий в Лондон. Просим предъявлять справку о прививках…

Робинзон. Знаешь, мне вдруг захотелось остаться. Быть может…

Пятница. Боюсь, это слишком поздно для тебя. На острове Хуан-Фернандес нет места ни для тебя, ни для таких, как ты, бедный Робинзон Крузо, бедный Александр Селькирк, бедный Даниэль Дефо, нет места потерпевшим кораблекрушение на волнах истории, хозяевам пепла и дыма, наследникам пустоты.

Робинзон. А ты, Пятница?

Пятница. Мое настоящее имя вовсе не Пятница, хоть ты никогда и не озаботился спросить это. Пусть бы лучше меня звали Хуан Фернандес, как миллионы и миллионы островитян, которые сразу узнают друг друга, как мы с Бананом, и уже идут по жизни общей дорогой.

Робинзон. Но куда, Пятница?

Пятница. Пока не ясно – куда, Робинзон. Ничего еще не ясно, поверь, ну скажем, к большому материку, хотят навсегда покинуть острова Робинзонов, эти одинокие осколки твоего мира. Что до нас двоих (со смехом), мы полетим в Лондон на этом самолете, посадка заканчивается и самолет не будет нас ждать. (Смеясь.) Скорее, скорее! Самолеты не ждут, Робинзон, самолеты никогда не ждут!

Примечания