ГЛАВА VII

Кабинет генерала Дунгаса был на втором этаже. Нагахан уверенно провел Петра и Нначи сквозь лабиринт узких коридоров и лестниц, остановился перед массивной дверью, решительно постучал.

— Войдите! — донесся из-за двери тихий голос.

Капитан толкнул дверь и отступил в сторону, пропуская вперед майора Нначи и Петра. Дверь отворилась, и они оказались на пороге большой комнаты, слабо освещенной зеленым светом настольной лампы, стоявшей на письменном столе в дальнем углу.

Нначи шагнул вперед и козырнул. Дверь сзади медленно закрылась: начальник охраны в кабинет не вошел.

— Входите же, — нетерпеливо повторил голос из полумрака: генерал сидел за столом, и свет лампы оставлял его лицо в глубокой тени.

Нначи твердым шагом пошел по ковру — туда, откуда доносился голос.

— И вы, молодой человек!

Это относилось уже к Петру, и он тоже сделал несколько шагов следом за Нначи.

— Ну вот…

Генерал встал из-за стола — тяжелая, грузная фигура, обтянутая мундиром. Лицо его было усталым, под глазами набрякли мешки.

— Ну вот, — повторил генерал, выходя из-за стола и идя им навстречу. — Оказывается, не одному мне не спится по ночам.

Он протянул руку лишь Петру, рука была рыхлая, вялая, сухо кивнул майору. Но это не смутило Нначи.

— Мистер Николаев, — как ни в чем не бывало назвал он фамилию Петра.

— Знаю, — буркнул генерал, внимательно вглядываясь в лицо Петра. — Тот самый, из-за которого у полковника Роджерса в свое время было немало неприятностей… — Он вдруг резко обернулся к майору: — А вот почему здесь вы? Почему вы бежали из заключения?

Нначи вытянулся.

— Ваше превосходительство! Сюда меня привела любовь к родине и желание служить ей.

Это прозвучало, на взгляд Петра, пожалуй, слишком театрально, но генерал смягчился.

— Сначала вы свергаете законное правительство, а потом клянетесь в любви к родине? Довольно оригинальное проявление патриотизма! — Он вздохнул и сделал жест в сторону кресел: — Прошу. А вас, майор, в конце концов я когда-нибудь отдам под суд за все сразу. Кстати (он чуть склонил голову), переведены ли ваши друзья из тюрьмы Кири-Кири в Поречье? Я приказал сделать это еще несколько дней назад.

Майор усмехнулся.

— Ваше превосходительство, разве вы слыхали когда-нибудь в наших краях о жрецах джу-джу, отказывающихся от тех, кого они наметили принести в жертву? Мои друзья сегодня ночью сами вышли из тюрьмы!

— Не говорите чепухи, майор! — Генерал тяжело опустился в кресло. — Вы шутник, Нначи! Мне доложили, что мой приказ уже давно выполнен.

— Однако я здесь, ваше превосходительство! — В голосе майора была настойчивость. — Мы хотим сорвать заговор, который…

— Знаю! — устало кивнул генерал. — Я все уже знаю.

— Знаете? — Нначи взглянул на Петра, потом перевел взгляд на генерала Дунгаса. — Нет, вы знаете не все, ваше превосходительство! Мистер Николаев может рассказать вам гораздо больше.

— Да?

Генерал поморщился и с любопытством посмотрел на Петра.

— Если вы так же хорошо вошли в курс наших дел, как наладили дружбу с нашей прессой, то вас действительно стоит послушать.

Петр пожал плечами.

— Я журналист, ваше превосходительство!

То были первые слова, произнесенные им в этом кабинете. И если сначала он чувствовал себя в присутствии главы Военного правительства Гвиании неловко, то теперь неловкость прошла. И Петр с любопытством изучал человека, волею судеб ставшего во главе большого и беспокойного африканского государства.

Генерал казался ему надломленным и безвольным. И Петру захотелось хоть чем-нибудь помочь ему. Но чем? Рассказать о заговоре полковника Роджерса? О том, что он узнал в Каруне от Жака?

— Ваше превосходительство…

Петр произнес эти слова, выигрывая время, чтобы собраться с мыслями.

Генерал смотрел на него с интересом и ожиданием.

«С чего же начать? — подумал Петр. — С „золотого льва“? Ведь все началось именно с него».

И в этот момент дверь с грохотом распахнулась. Солдаты с автоматами ворвались в кабинет генерала. Они кинулись к сидящим в креслах, кресла отлетели, отброшенные в сторону.

И Петр пришел в себя, лишь когда оказался стиснутым крепкими руками двух дюжих парашютистов. Трое других держали майора Нначи. Еще двое стояли в ожидании, направив автоматы на генерала Дунгаса, медленно поднимавшегося из кресла.

— Вы арестованы!

Это было сказано Нагаханом, быстро вошедшим в комнату в сопровождении еще нескольких парашютистов.

Генерал иронически улыбнулся. И Петр отметил про себя, что Дунгас умел владеть собою.

— Кто вам дал право арестовывать главу Военного правительства?

Нагахан смерил его высокомерным взглядом.

— Вы сами лишили себя права возглавлять Военное правительство. Вы связали свою судьбу с заговорщиками! Да! Да!

Он ткнул пальцем в сторону Нначи.

— Разве вы не знаете, что мятежники, которых вы один раз уже спасли от суда и виселицы, эти убийцы законного главы государства, скрывавшиеся вами от народного гнева, задумали довершить свое черное дело?

Нагахан распалялся от собственного крика, взвинчивал себя.

— Сегодня ночью мятежники напали и на лояльные части. В Луисе идет резня. Они осмелились даже арестовать британского подданного — полковника Роджерса! Но, слава богу, теперь-то уж мы наведем порядок!

Генерал опустил голову, потом обернулся к Нначи и тяжело вздохнул:

— Вы были правы, майор. Не во всем, но что касается этих… — Он презрительно кивнул в сторону Нагахана. — …бастардов!

— Молчать!

Нагахан подскочил к генералу и резким движением сорвал с его мундира золотые шнуры.

— Мерзавец! — спокойно сказал Дунгас.

Нагахан вскинул руку с пистолетом, но сейчас же опустил ее.

— Что ж, ваше превосходительство! Вы будете еще рыдать и лизать мои сапоги, умоляя о пощаде. И если вы их хорошенько вылижете, я, может быть, убью вас сразу, а не медленно, выпуская кровь каплю за каплей или привязав к термитнику.

Он обернулся к солдатам:

— Ведите их во двор, всех троих!

Двое солдат шагнули было к генералу, чтобы схватить его, но Дунгас так посмотрел на них, что они отступили. И генерал с высоко поднятой головой твердым шагом вышел из кабинета.

— Ну!

Солдат подтолкнул Петра, и Петр пошел между конвоирами к выходу. За себя страха не было. Он боялся за Дунгаса и за Нначи, особенно за Нначи. Майор уже успел сказать что-то на местном языке Нагахану. И по усмешке, которая вслед за этим появилась на лице Нагахана, Петр понял, что ждет майора.

Они, все трое, прошли по длинному коридору между солдат: здесь были и парашютисты охраны, и летчики, и даже саперы. Видно, мятежники перебросили в резиденцию главы Военного правительства ударные группы из разных частей. Солдаты молча смотрели на арестованных, и в их взглядах мешались любопытство, враждебность, настороженность. И вдруг Петр заметил среди мятежников того самого мулата-сержанта, который привез их сюда — сержанта из первой бригады.

Он стоял в общей толпе, выделяясь из нее ростом, и его автомат был тоже направлен на арестованных.

Двор гудел. Солдаты стояли черно-зеленой стеной. Но, когда арестованные, окруженные плотным кольцом парашютистов Нагахана, вышли из резиденции, во дворе воцарилась тишина, словно все разом затаили дыхание.

Нагахан острым взглядом окинул толпу. Ждал ли он чего-нибудь? Боялся?

— Дорогу! — крикнул он срывающимся голосом. — Дорогу армии!

И парашютисты разом вклинились в толпу, пробивая сквозь нее неширокий проход, сразу же смыкающийся за арестованными.

Завизжали железные ворота. Там стояла белая «скорая помощь». Парашютисты поспешно втолкнули своих пленников в фургон, щелкнул засов. И сейчас же взревел мотор. «Скорая помощь» судорожно дернулась и загромыхала по ухабам.

— К сожалению, мы все-таки опоздали, ваше превосходительство!

Майор Нначи сидел на жестком сиденье напротив генерала.

— В конце концов, все начали вы, майор! — раздраженно сказал Дунгас. — А я… я забыл, что змея кусает до тех пор, пока у нее не отрублена голова. Наш народ мудр, и те, кто не следует его мудрым советам, дорого платят за это.

— Платит за это Гвиания.

— И вы тоже тому виною. Вы нарушили присягу, вы забыли о своем долге — долге солдата защищать государство, а не вмешиваться в его политику! Вы видите, что делает армия, забывшая о дисциплине и законности! — В его голосе была горечь. — Что ж, я готов умереть. Но пусть моя смерть заставит опомниться тех, кто думает, будто оружие сильнее закона!

Нначи промолчал. А Петру вдруг стало жаль старого генерала — человека, волею случая ставшего во главе страны, искренне желавшего ей блага и вдруг понявшего, что все, что он делал, было сделано ей во вред и уже непоправимо.

Машина остановилась. Дверцы распахнулись, и в кабину ворвались лучи карманных фонариков.

— Выходите! — прогремел голос Нагахана.

Генерал первым тяжело спрыгнул на землю. Петр и Нначи стали рядом с Дунгасом, ослепленные белым светом фонарей.

Они были в лесу, и густая тьма окружала со всех сторон «скорую помощь», «джип», набитый солдатами, парашютистов, окруживших пленников.

Фонарик Нагахана пробежал по лицам арестованных словно для того, чтобы еще раз удостовериться в том, что они — это они.

— Связать? — спросил парашютист, стоявший за спиной капитана.

Тот мотнул головой.

— Незачем!

Луч фонарика прошелся по лицам пленников еще раз.

— Следуйте за мной, ваше превосходительство, — глухо сказал Нагахан. — А этих, — он кивнул на Петра и Нначи, — этих возьмет на себя… — Он обернулся к парашютистам.

— Разрешите мне! — раздался вдруг голос из «джипа». И оттуда с легкостью, удивительной для его роста, выпрыгнул мулат-сержант.

— Кто такой? — сурово спросил Нагахан.

— Сержант Эбахан из первой бригады! — отрапортовал тот.

— Из первой бригады?

В голосе Нагахана послышалось сомнение.

— У нас с майором старые счеты! — твердо сказал сержант. — Он мне еще должен кое за что ответить.

Нагахан осветил его фонариком, помедлил.

— Хорошо, — наконец сказал он. — Да не тяните долго. Нечего с ними возиться.

И тут только до Петра дошел смысл происходящего. Это была его последняя ночь, последний час его должен был оборваться где-то здесь, в глухом тропическом лесу, за многие тысячи километров от Родины — в чужой стране.

— Вы не имеете права! — сказал он хриплым голосом, чувствуя, как слабеют его ноги, как медленно немеет все его тело.

— Ведите! — почти истерично крикнул Нагахан. — Ну!

И он с размаху ударил генерала в лицо, сбил его на землю, пнул со всей силой ногой — раз, другой.

Парашютисты подскочили к упавшему, подняли его, подхватили и почти волоком быстро поволокли в темноту.

— Сержант! — Нагахан махнул пистолетом в другую сторону. — Возьмите с собою людей — и туда!

— Есть!

Мулат медленно подошел к пленникам.

— Пошли, — сказал он просто.

— Бай-бай! — издевательски крикнул Нначи Нагахану. — Мы еще встретимся, господин капитан.

— На том свете, — последовал ответ из темноты.

Они вошли в чащу и пошли по довольно широкой тропинке. Впереди и сбоку — два солдата, потом — Петр и Нначи и, наконец, сержант и еще один солдат.

Было тихо, только сучья громко потрескивали под ногами. Лучи солдатских фонариков шарили в темноте и натыкались то на кусты, то на пни, похожие на сказочных чудовищ.

Они прошли в молчании около полумили, когда впереди послышался глухой шум.

— Река, — сказал один солдат. — Лучше места не найти.

И вдруг где-то неподалеку тишину разорвал треск автоматных очередей — одна, другая, третья. Все остановились. Один из солдат забормотал молитву.

— Собаки! — вполголоса сказал Нначи. — Грязные собаки!

— Арестованные, вперед! — скомандовал сержант.

Петр взглянул на небо. Оно было удивительно чистое, усыпанное огромными, раскаленными добела звездами. Глаза нашли Большую Медведицу — ковш ее был опрокинут, и Полярная звезда лежала почти на горизонте. Там была Родина.

Петр сделал несколько шагов вперед, рядом с ним, чуть позади, шел Нначи. И вдруг Петр почувствовал резкий толчок в плечо.

— Бегите! — крикнул мулат. — Я прикрою.

Нначи мгновенно присел, пригнулся и бросился в сторону. В его руках оказался пистолет, глухо хлопнул выстрел — и красная молния расколола темноту. И сейчас же ударил автомат позади, там, где были солдаты. Дикий вопль потряс лес, кто-то рухнул на землю. Стон, вой, треск сучьев — и очереди, очереди нескольких автоматов.

Правую руку Петра обожгло выше локтя. Он почувствовал резкую боль разрываемого тела, пошатнулся… Над головой просвистела очередь, сбивая сучья и листву.

Петр зажал рану левой рукой и кинулся в чащу. Стреляли уже в другой стороне. Сержант, обстрелявший солдат, отвлекал их на себя.

Петр бежал не разбирая дороги, спотыкаясь о корни, путаясь в кустах, бежал туда, откуда все яснее слышался ровный гул реки. Там было спасение.

…Солнце застало его лежащим на поляне в нескольких милях от места ночного происшествия. Он очнулся от того, что кто-то брызгал на него водой.

Петр открыл лицо и увидел прямо над собой лицо комиссара Прайса.

— Ну, сынок, — сказал Прайс, как будто бы они и не расставались, — вы выпутались и на этот раз.

И когда Петр, все еще ничего не понимая, сел, он увидел весело улыбающегося Сэма и рядом с ним спокойного, невозмутимого мулата.

— Вы? — спросил Петр с таким видом, что Прайс дробно рассмеялся.

— А кто же? Этот парень (он кивнул на сержанта) примчался ко мне ночью, и мы вместе с Сэмом думали, что найдем тут лишь ваше бездыханное тело.

— Но как вы нашли меня?

Петр все еще не мог поверить собственным глазам.

— Охотники! Сержант из здешних краев, и во всех деревнях вокруг у него родня. Местные следопыты разыскали вас довольно быстро.

— А что…

Петр не договорил. Лицо Прайса помрачнело.

— В Луисе всю ночь шли бои.

— Ну а теперь? Кто у власти теперь? — нетерпеливо перебил его Петр.

— Совет национального освобождения! — восторженно выкрикнул Сэм. — И во главе — майор Нначи!

— Нагахан убит, Аджайи бежал, — все тем же неторопливым тоном продолжал Прайс. — А мне новые власти приказали отыскать ваши тела: ваше и генерала Дунгаса. Бедному генералу повезло куда меньше…

Петр глубоко вдохнул свежий утренний воздух.

Неяркое солнце скрылось за огромной иссиня-черной тучей, наползавшей с севера. Громыхнул гром.

И Петру вспомнились слова Дарамолы, сказанные несколько месяцев назад, когда они возвращались из объятой восстанием Каруны:

«И придет большой дождь»…

Что будет после этого дождя? Какие новые испытания уготовила судьба Гвиании?