Современная электронная библиотека ModernLib.Net

Калевала

ModernLib.Net / Отечественная проза / Крусанов Павел Васильевич / Калевала - Чтение (стр. 3)
Автор: Крусанов Павел Васильевич
Жанр: Отечественная проза

 

 


      На другой день снова заглянул Ильмаринен в горнило проверить, что вышло из пламени, и увидел на углях челнок с медными уключинами и расписными бортами. Прекрасен был на вид этот челн, но характер имел жестокий — всякий раз сам собою шел он в сражение и без нужды топил все встречные лодки. Не обрадовался такой ладье Ильмаринен: разломал ее в щепки и бросил в пламя, а рабам велел еще сильнее раздувать в горне жар.
      Прошел еще день, и увидел кузнец, как ступила из огня на дно горнила златорогая корова со звездами на лбу и сияющим солнцем между рогами. Хороша была собой корова, но дурной у нее нрав — не дает доиться, уходит в лес и пускает молоко в болотные мхи. Недоволен остался Ильмаринен златорогой коровой: разрубил ее на куски и бросил в бушующее пламя, а рабам наказал что есть силы качать мехи и раздувать жар в углях.
      На четвертый день поднялся над пылающим дном горнила дивный плуг — сошник у него золотой, стержень из меди, а ручки серебром обложены. С виду плуг — чудо чудное, но обычай у него никудышный: свое поле пахать не хочет, все бы ему бороздить соседский выгон. Разломал Ильмаринен дурной плуг и бросил его назад в горнило.
      Увидел кузнец, что не хватает мехам силы нагнать в угли нужного жара, и позвал тогда на помощь ветер, взмолился к дремлющей буре. В тот же миг проснулись ветры, налетели буйно с четырех сторон и три дня раздували в горниле пламя так, что из окошек кузницы рвался огонь, из дверей неслись искры, а к небу поднималась туча гари и мешалась с облаками. К исходу третьего дня увидел Ильмаринен, что выросла из углей долгожданная мельница Сампо. Схватил славный кузнец клещи да молот и стал доковывать чудесное Сампо, прилаживать ему пеструю крышку, чтобы мололо оно когда надо муку, когда надо — соль, а когда надо — деньги. И вот уже завертелась крышка, уже мелет Сампо, споро сыплет то, что пожелаешь: с рассвета мелет меру на потребу, днем — меру на продажу, а вечером — меру на пирушку.
      Обрадовалась хозяйка Похьолы изобильной мельнице и велела отнести ее в медную гору — там, в глубокой пещере заперла она Сампо за девятью замками и навела чары, от которых вросла мельница в землю и пустила длинные корни. Теми корнями, что крепче любых цепей, закрепила старуха Лоухи Сампо — один корень ушел в глубь земли, другой зацепился за берег моря, а третий обхватил утес. Ильмаринен же, исполнив обещание, сказал старухе:
      — Что ж, сковал я Сампо — отдашь ли теперь за меня девицу?
      Но ответила кузнецу сама красавица Похьолы:
      — Если уйду я в чужую страну, то замолкнут здесь птицы и улетит кукушка с родных холмов. Нет, не хочу я оставлять своих девичьих дней и веселых забот — не спела я еще все песни и не наигралась в роще!
      Опечалился Ильмаринен — не хотел он неволить красавицу, а злая хозяйка Похьолы и сама рада не платить за Сампо любимой дочерью. Не наставляя ее родительской властью, оставила Лоухи дочь дома, кузнеца же в награду за работу только накормила, напоила и отправила на ладье в Калевалу, призвав северный ветер нести лодку по синему морю, покуда не достигнет Ильмаринен родных берегов. Так ветер и исполнил.
      Прибыв в Калевалу, рассказал кузнец все как было вещему Вяйнемёйнену, и удивлялся тот изобильному Сампо, и печалился печалью Ильмаринена.

11. Лемминкяйнен похищает девицу из рода Саари

      Жил на земле Калевы на морском острове молодой рыбак Лемминкяйнен, удалой богатырь Ахти. Вышел он и лицом, и статью, ко всему и нрав имел веселый, хотя не без изъяна — падок был на женщин и на ночных гулянках, где хороводили нарядные девицы, не пропускал ни одной.
      Однажды услышал Лемминкяйнен, будто живет на острове в земле Саари дева Кюлликки, такая стройная и нежная, что луговые цветы ей завидуют, да и по знатности рода она выше и славнее прочих. Ходила молва, будто солнце сватало за нее сыночка, но не пошла в их дом красотка — не захотела сиять с небес вместе с солнцем. Говорили также, будто и светлый месяц сватал за нее чадо, но и ему отказала девица — зазорно ей было серебриться с месяцем на воздушной дуге. Рассказывали и про звезду, что хлопотала за своего сына, но если первым отказано, то уж и не с ним Кюлликки долгими ночами мерцать на зимнем небе. Были знатные сваты из Виру, и отвечала им дева: «Не тратьте золото, не сыпьте попусту серебро — никогда не пойду я за мужем в Эстонию, чтобы считать там унылые волны и есть эстонскую ушицу!» Являлись родовитые сваты из Ингрии, и так говорила им Кюлликки: «Ни за что не выйду я в Ингрию — печален там берег, нет там ни дров, ни лучин для света, каждую там ржаную краюшку считают, а о пшеничном хлебе и не слыхали!» Но несмотря на такую славу, все же решился веселый Лемминкяйнен ехать свататься к красотке Кюлликки, чтобы расплести невесте разукрашенную косу.
      — Не годишься ты, сынок, в женихи этой деве, — остерегла его мать. — Очень знатен род Саари — не потерпят тебя там.
      — Пусть род наш не знатен и не спорит с ними славой, — ответил Лемминкяйнен, — зато сам я знатен статью | да удалью и с кем угодно поспорить могу силой да ловкостью.
      — Что ж, поезжай, — вздохнула мать, — пусть засмеют тебя там девицы и жены.
      Недолго раздумывал Ахти над ответом.
      — Быстро оборву я женские смешки и девичье хихиканье, — сказал он, — огуляю да наделаю всем детей — станет им с такой заботой не до смеха!
      С теми словами запряг Лемминкяйнен в сани лучшего жеребца и помчался кратчайшей дорогой по замерзшему морю в саарские селения сватать себе цветок той земли.
      Долго ли, коротко — прибыл он в страну Саари, но на беду подвело молодца нетерпение — неловко въехал Лемминкяйнен на деревенскую улицу: опрокинул на бегу сани и жалился в сугроб. Засмеялись над ним жены, стали потешаться над неуклюжим гостем девицы; вылез Лемминкяйнен из сугроба и закусил со стыда бороду — никогда еще не бывало, чтобы сыпались на него женские насмешки… Но победил в удалом Ахти веселый нрав — спросил он девиц и жен, будто в сугроб и не падал:
      — А что, есть ли место у вас на Саари, где бы мог я повеселиться, поплясать на поляне да девиц саарских потешить?
      — Много на Саари таких местечек, где б тебе повеселиться, непутевый! — ответили ему со смехом девицы и жены. — Оставайся у нас пастушонком и пляши на поляне с конями!
      Принял Лемминкяйнен шутливый девичий вызов и остался на Саари пастухом.
      Скоро подоспела весна и потянулись к солнцу зеленя. Проводит удалой Ахти весь день на лугу со стадами, а по ночам ходит к молодицам — играет с ними да весело пляшет. Так все и вышло, как сказал он матери: оборвал Лемминкяйнен их насмешки, никого не миновал — не было такой ни из молодок, ни из дев невинных, с которою бы он не переспал. Лишь одна осталась меж всеми — тот цветок Кюлликки из знатного рода Саари, что всех сватов отсылала, — отвергла она и веселого Лемминкяйнена.
      Сапоги истоптал молодец из рыбацкого рода — все ходил вокруг девы, что была на острове всех прекрасней, но всякий раз говорила ему Кюлликки: «Что ты крутишься здесь, бедняк, понапрасну? Нужен мне муж тебя постатнее, ведь сама я стройна на диво и красою одарена на славу».
      Так год почти минул в непутевом сватовстве, снова землю укрыло снегом. И вот однажды вечером, когда за сумерками следом повела Кюлликки девиц-плясуний на лесную лужайку, въехал на санях в хоровод удалой Лемминкяйнен, схватил Кюлликки и бросил к своим ногам на медвежью полость. Подстегнув кнутом коня, на скаку крикнул Ахти девицам:
      — Никогда ни перед кем меня не выдавайте, что похитил я Кюлликки! А не то нашлю на Саари войну заклятием, и навек расстанетесь вы с мужьями и женихами!
      Видя, что все дальше увозит ее от дома дерзкий Лемминкяйнен, взмолилась Кюлликки:
      — Отпусти меня на волю, ведь будет мать обо мне горько плакать! Знай, что есть у меня пять братьев, и еще есть семь сынов у моего родного дяди — по следам они меня отыщут и назад воротят, как зайчонка отобьют у сокола!
      Но не отпустил ее Лемминкяйнен, только крепче прижал ко дну саней. От горя стала девица клясть свою судьбу:
      — Зачем я на свет родилась?! Для того ли меня мать растила, чтобы досталась я скверному мужу, беспутному задире, что всегда готов к распре и мечтает об одних битвах!
      — Кюлликки, свет мой ясный, — принялся утешать ее Лемминкяйнен, — не о чем тебе печалиться! Обижать я тебя не стану, коли будешь хорошей женой и разделишь со мной ложе. Или горюешь ты о том, что беден я и нет у меня тучных стад? Так оставь эти заботы! Хороши мои коровы: на поляне — Куманичка, на пригорке — Земляничка, на болоте — Клюква. Корму они не просят, не запирают их на ночь, не сыплют им по утрам соли, и не надо им пастуха. Или от того печалишься, что незнатного я рода? Пусть так, зато меч мой огнем пылает, и уж он куда как знатен! Злобным Хийси он отшлифован и богами заточен — клинком этим добуду я своей семье величие! Испугалась таких речей Кюлликки.
      — Ахти! Милый Кауко! — взмолилась она. — Если хочешь взять меня в жены и навсегда заключить в объятия, то поклянись мне вечной клятвой, что не затеешь ты войну, как бы ни жаждал славы или наживы!
      И поклялся Лемминкяйнен не начинать первым кровавой при, как бы ни жаждал он богатства или славы. Но и от красотки Кюлликки потребовал Ахти клятвы, что не будет она больше ходить на девичьи игры и деревенские пляски — и дала в том Кюлликки залог перед великим Укко. Так зареклись они друг перед другом: удалой Лемминкяйнен — забыть по войны, Кюлликки — оставить игры.
      Покидая Саари, без печали простился Ахти с местами, где летом и зимой, в дождь и злую непогоду искал он благосклонности цветка саарской земли.
      По скованному льдом морю через недолгое время привез Лемминкяйнен девицу в Калевалу, к родному дому. Вышла на крыльцо встречать его мать, и сказал ей весело удалой Ахти:
      — Пусть теперь смеются жены и девицы, пусть теперь надо мной зубоскалят — взял я из них лучшую, отплатил за пустые насмешки. Стели, матушка, скорее постель и взбивай пуховые подушки — наконец возлягу я с красавицей саарской!
      — Хвала Укко! — ответила Лемминкяйнену мать. — Дал ты мне невестку — разведет она теперь огонь в очаге, сможет мне прясть нитки и ткать ткани, поможет стирать белить холсты. Хвали и ты, сынок, судьбу: чист на поле снег — но зубки у невесты чище, стройна на реке утка — но уточка твоя стройнее, ясны на небе звезды — но еще ясней глаза у красотки, бела на море пена — но и род ее без пятнышка! Ставь теперь новые палаты, руби в них широкие окна — получил ты жену себя знатнее!

12. Лемминкяйнен оставляет Кюлликки и едет в Похьолу

      Год прошел, как привез Лемминкяйнен из саарской земли юную деву, год жили они вместе — и забыл Ахти про войны, а Кюлликки не ходила на игры. Но однажды случилось так, что отправился Лемминкяйнен на дальний нерест ловить рыбу, а к вечеру не вернулся, — и не утерпела красотка Кюлликки: как спустились на землю сумерки, пошла она в деревню — туда, где собирались ночами на танцы молодицы. Сестра же Лемминкяйнена Айникки рассказала о том брату, как вернулся он на другой день с добычей. Омрачился Ахти, вскипел злостью Кауко и, не говоря жене ни слова, стал собираться на битву.
      — Пойду я сражаться с сынами Похьолы, — сказал Лемминкяйнен матери, — ничто меня теперь не удержит, раз ушла Кюлликки на село к чужим калиткам.
      Заплакала, устыдившись, Кюлликки, хотя и без того каялась, полная дурных предчувствий.
      — Милый Ахти, — запричитала она, — не ходи на войну! Видела я вчера сон, будто хлынул в наш дом огонь
      со двора — ворвался в двери и окна, затопил покои, и не было нигде спасения от смертельного пламени!
      — Не верю я женским снам, — сказал удалой Лемминкяйнен, — как не верю больше женским клятвам. Готовь, мать, кольчугу: душа моя стремится на битву — истосковалась она по пьяному пиву рати, по сладкому меду сражения!
      — Не ходи, сынок, на войну! — стала уговаривать его мать. — Есть у нас и дома пиво в еловых бочках за дубовыми пробками. Только тебя и дожидается — пей его хоть с утра до ночи!
      — Не хочу я домашнего пива, — ответил Лемминкяйнен. — Милее мне вода со смоленого весла, чем вся брага в этом доме. Готовь кольчугу, мать, добуду я себе в селах Похьолы вдоволь серебра и золота!
      — Ах, сынок, — сказала мать, — довольно золота и дома! Вчера поутру пахал раб гадючье поле да поддел сошником крышку — лежал в земле сундук с монетами, теперь стоит он в нашей кладовой.
      Но ответил Лемминкяйнен, что серебро, взятое боем, дороже ему золота, добытого плугом, так что все равно поедет он в Похьолу избивать лапландских сынов.
      — К тому же, — признался веселый Ахти, — хочу я сам увидеть в Сариоле ту красавицу, что не ищет жениха и не выбирает себе мужа, — так ли она красива, как о том сказывают?
      — Нет никого краше твоей Кюлликки, — сказала в отчаянии мать. — Да и не бывало такого — видеть сразу двух жен на постели мужа!
      — Раз пошла Кюлликки с парнями и девицами хороводить, — сказал Лемминкяйнен, — пусть и дальше веселится, а наигравшись, пусть ночует по чужим домам.
      Видит мать, что никак не удержать ей сына, и тогда рассказала она ему о чародеях, живущих в угрюмой Похьоле, о том, что не победить их без могучей премудрости — запоют они незваного гостя, заклянут, похоронят заживо в углях и жаркой золе. Но засмеялся Лемминкяйнен — заклинали его уже как-то три лапландских чародея, танцевали ночью голые на утесе, но не смогли от него ничего взять, как не может взять топор от камня и лед от каблука, как не может поживиться ветер на голой скале и смерть в пустом жилище.
      — Если будет нужда, — сказал Лемминкяйнен, — сам я их зачарую — обращу камнями в пучине водопада или закляну дремотой — пусть порастут они, спящие, травами и мхами.
      Надев железную кольчугу, подпоясавшись стальным поясом, расчесал Лемминкяйнен волосы и бросил щетку в угол комнаты у печки.
      — Коли постигнет меня злая участь, — сказал он матери, — то брызнет тотчас из щетки кровь.
      Взял удалой Ахти свой меч, отшлифованный Хийси и богами заточенный, и вложил его в кожаные ножны на стальном поясе. Но, прежде чем покинуть родную сторону, решил Лемминкяйнен попросить у нее помощи — чтобы и на чужбине не оставили героя силы. Вышел он на развилку дорог, встал у шумящей порогами реки на спину холодного камня и запел такую песню:
 
— Из земных глубин вставайте,
Вечные мужи с мечами,
Выходите из потоков
Бурных, лучники речные,
Лес, восстань копейной ратью,
Старец гор, сбирайся с силой,
Великан ужасный Хийси
И русалки из долины,
Опененные волнами, —
Все вставайте на защиту
Уходящего героя,
Чтобы стрелы чародеев
Его жалом не коснулись
И железные клинки их
Зла ему не причинили!
Если ж это не по силам
Вам, тогда есть в высях Укко —
Тот, кому послушны тучи!
Укко, предводитель мира,
Повелитель гроз небесных!
Дай мне огненную силу,
Чтобы стал я стоязыким,
Превозмог чужие чары
И заклял врагов заклятьем —
Всех, кто мне грозить посмеет!
 
      Допев песню, позвал Лемминкяйнен своего золотогривого коня, бродившего неподалеку, запряг его в сани и помчался в сумрачные страны севера, в туманную Са-риолу.
      Спустя время прибыл он на стылые земли Похьолы. о деревне, что встретилась ему на пути, подъехал Лемминкяйнен к первой избе и спросил с порога:
      — Не примут ли тут усталого путника? Не помогут ли ослабить гужи и снять хомут с коня?
      — Некому тут принять гостя, — ответил из дома мальчик, — никто не поможет распрячь тебе лошадь.
      Двинулся Лемминкяйнен к следующему жилищу, въехал во двор и спросил от крыльца:
      — Есть тут кто-нибудь, кто приветит усталого странника, кто поможет ему коня рассупонить?
      Закричала ему в ответ из избы скверная старуха:
      — Найдется тут кому тебя приветить: пинками тебя, плута и попрошайку, сейчас домой спровадят, так что до родного плетня побежишь без оглядки и носа больше не высунешь из-под отцовской лавки!
      — Стрелы на тебя жалко, старая, — сказал ей веселый Лемминкяйнен, — да и не дело героя воевать с немощной дрянью.
      Развернул коня удалой Ахти и погнал его к третьему дому — только подъехал ко двору, как почувствовал близко чуждую силу. Ходил по двору свирепый косматый пес, и, глядя на его лютость, призвал Лемминкяйнен в помощники Хийси, чтобы забил он собаке пасть от лая, чтобы сжал ей Лемпо зубы, когда будет Ахти ехать мимо. Вслед за тем направил он сани во двор, там ударил кнутом оземь, и вышел из земли густой туман, так что смог Лемминкяйнен, в тумане незаметный, рассупонить коня, снять дугу и опустить оглобли. Следом прошел Лемминкяйнен осторожно, чтобы никто его не приметил, к дому, прислушался у стены и услышал сквозь конопатку между бревен глухое пение. Заглянув тихонько в жилище, увидел Ахти, что полны покои колдунов, поющих свои чаровные песни: прорицатели поют у дверей, знахари — вдоль стен на лавках, заклинатели — у печки. Вышел тут Лемминкяйнен на середину горницы и сказал озорно чародеям:
      — Хороша та песня, у которой есть конец — настоящая мудрость краткими речами сказывается!
      Тотчас всполошилась хозяйка Похьолы, в чей дом и проник отчаянный Ахти.
      — Видно, зря кормлю я пса костями и мясом, — сказала старуха Лоухи, — зря пою его свежей кровью, раз не растерзал он во дворе чужака. Из каких героев ты будешь, если входишь в избу так, что псы тебя не чуют и люди не слышат?
      — Знай, не пустым я, Лемминкяйнен, из Калевалы сюда прибыл, — горделиво ответил Ахти, — не без знания и силы, не без искусства и мудрости — со мною отеческие заклятия, дедовская премудрость и сила отчей земли! Что мне твои косматые брехуны, когда я пеньем оградиться могу ото всех колдунов мрачной Похьолы!
      И запел Ахти столь грозные заклятия, что из глаз его полилось пламя, — от чародейного пения героя поникли колдуны Похьолы, будто набились им в рот камни и глотки их заперлись глиной. Заклял Лемминкяйнен злобных мужей и разбросал их в разные стороны: кого в топкие болота, кого в гнилые безрыбные озера, кого в кипящий водопад Иматру — поставил он их там каменьями, чтобы не сдвинуться им до срока с места. Богатырей с мечами заворожил Лемминкяйнен и героев с копьями, стариков, возмужалых и юных — всех в селении зачаровал Ахти, и только одного старого убогого пастуха обошли стороной его заклятия.
      — Отчего из всех пощадил ты одного меня? — удивился старик.
      — Оттого, — ответил веселый Лемминкяйнен, — что и так на тебя смотреть жалко — скверен ты и без заклятий.
      Ты еще по молодости родных сестер срамил и портил! Оставайся, какой есть, — нет тебе кары хуже.
      Обиделся старый пастух, — а был он в обиде очень злобен, — вышел в поле и отправился к водам священной Туонелы, ибо видел своей колдовской прозорливостью, что рано или поздно появится там ненавистный Лемминкяйнен.

13. Лемминкяйнен просит дочь у хозяйки Похьолы и отправляется на поиски лося Хийси

      Разделавшись с чародеями, попросил удалой Лемминкяйнен старуху Лоухи отдать ему в жены красавицу Похьолы — самую прекрасную из ее дочерей. На это так ответила старуха:
      — Не отдам я за тебя дочь ни лучшую, ни худшую — есть уже у тебя жена: разве не взял ты в Саари девицу?
      — Обманула меня Кюлликки, и за это не быть ей в моем доме, — сказал Лемминкяйнен хозяйке Похьолы. — Здесь ищу я жену не в пример ей — отдай мне свою дочь.
      Поразмыслила злая Лоухи и сказала нежданному жениху, что не выдаст дочь за пустого человека и никудышного героя, ну а если докажет Лемминкяйнен, что он не таков, если поймает лося Хийси, тогда и разговор начнется — пусть тогда и сватает красавицу Похьолы.
      Тут же собрался Ахти за лосем: насадил наконечник на быстрый дротик, натянул тетиву на лук, закинул за спину колчан — осталось только позаботиться о лыжах. К лучшему лапландскому мастеру отправился Лемминкяйнен, к искусному Люликки, умелому Кауппи, — с лыжами, что он делал, никаким иным было не сравниться. Попросил Ахти славного мастера сделать ему такие лыжи, на которых смог бы он догнать волшебного лося Хийси.
      — Зря, Лемминкяйнен, собрался ты за быстроногим лосем, — сказал ему в ответ Люликки. — При всем старании достанется тебе в награду гнилой пень.
      — Ты бы только лыжи сделал, — сказал неунывающий Ахти, — а лося ловить — моя забота.
      Приступил искусный Люликки к делу. Скоро вырезал он лыжи, натер их жиром и оленьим салом, следом выточил палки и кольца для упора. Не дешево оценил Кауппи свою работу: только за каждую палку взял он с Лемминкяйнена шкуру выдры, за каждое кольцо — шкуру лисы. Никогда еще у мастера так хорошо не ладилась работа.
      — Не знаю, — сказал Люликки, — сыщется ли на свете удалец, который совладает с этими лыжами.
      — Сыщется, — усмехнулся Лемминкяйнен, — я тот удалец!
      Встал Ахти на чудесные лыжи, взял в руки палки, оттолкнулся — и понесли его лыжи быстрее ветра. Обрадовался Лемминкяйнен и не удержался от похвальбы:
      — Нет на земле зверя, которого не настиг бы на этих лыжах молодой сын Калевы!
      Услышал Хийси хвастливые речи Ахти и сотворил волшебного лося: голову сделал из гнилого пня, рога — из сучьев ивы, вместо ног у лося — прибрежный тростник, вместо хребта — жердина, жилы его — из соломы, глаза — из цветов болотных, листы кувшинок стали его ушами, сосновая кора — кожей, а мясо лося — из трухлявого бревна.
      Пустил Хийси своего лося на поля студеной Похьолы, чтобы поспорил с ним Лемминкяйнен, погонялся за быстроногим. Побежал волшебный лось по лапландским землям — где амбар разнесет, где опрокинет кадушку, где котел сбросит на огонь, где в очаг вывалит мясо, — поднялся по весям Похьолы шум: залаяли собаки, заплакали дети, взропотали мужи, засмеялись глупые жены…
      А Лемминкяйнен тем временем ищет лося Хийси по горам, болотам, полянам и дремучим дебрям полночных стран, но нигде его не видит. Из-под лыж Ахти огонь рвется, из-под палок струится дым — промчался он и по заморским землям, через поляны Калмы, перед самой пастью смерти: Калма уже клыки оскалил, чтобы пожрать героя, но не смог угнаться за его быстрыми лыжами. Все края обежал Лемминкяйнен и лишь в одном месте не был — в дальних угодьях Похьолы на лапландских землях. Заглянул наконец он и в этот угол: там с окраин услышал Лемминкяйнен лай собак, детский плач да смех неразумных женщин. Повернув лыжи, помчался Ахти на шум.
      — Отчего у вас, — въехав в деревню, спросил Лемминкяйнен, — собаки лают, а люди горюют да смеются?
      — Пронесся тут лось Хийси, — ответили ему, — сбросил в огонь котлы и пролил наши похлебки.
      — Не беда, — сказал веселый Лемминкяйнен. — Пусть женщины чистят котлы, а дети собирают для огня щепки — нынче же сварите вы этого лося!
      Собрался Ахти с силами и поспешил по следу чудесного зверя. Скользнул он левой лыжей — и исчезла деревня из виду, скользнул правой — и не слышно уже даже шума, а скользнув третий раз, нагнал Лемминкяйнен лося и вскочил ему на спину. Отвел удалой Ахти добычу в деревню, поставил за плетень, привязал у кленового кола, а ноги лося спутал вязкой из березовых ветвей. Потрепав зверя по шее, погладив ему спину, сказал озорно Лемминкяйнен:
      — Постой-ка здесь, а с меня довольно — пойду, пожалуй, отдохну с какой-нибудь юной девицей!
      Пришел тут в ярость свирепый лось и протрубил в ответ:
      — Пусть Лемпо тебе поможет! Пусть он тебе в постели устроит с девицей отдых!
      Принялся зверь биться и разорвал на ногах березовую вязку, сломал кленовый кол, повалил плетень да тут же и унесся вновь в леса — только его и видели. Омрачился Лемминкяйнен и в гневе помчался следом за лосем. С первого толчка настиг его, да угодил лыжей в яму — лопнули на еловых лыжах крепежные ремни, сломались древко дротика и лыжная палка, а негодный лось Хийси скрылся в дремучей чаще, и нет его.

14. Лемминкяйнен погибает на берегах Туонелы

      Упустив красавца-лося, постыдным посчитал Лемминкяйнен возвращаться из леса без добычи. Кое-как починил он лыжи и пошел за зверем по следу — но только нет уже в лыжах прежней прыти, потеряли они былую силу. Долго ходил Лемминкяйнен по горам, лесам и рощам, долго бродил без удачи по болотам и черным полянам Хийси, пока не понял, что не поймать ему чудесного лося без Тапио и Миэликки. Попросил Ахти служанку Тапио, что заботилась о дичи и пасла лесные стада, сыграть на медовоголосой дудке, дабы пробудились хозяева леса от зимнего сна и услышали его мольбы, а сам тем часом вышел на опушку и запел такую песню:
 
— Старец леса бородатый,
Мох — твой плащ, из хвои — шапка!
Наряди леса в одежды,
Дай осинам сарафаны,
Дай шелка плакучим ивам,
Опояшь ты медью сосны.
Не жалей березам злата —
Серьгами укрась им ветви, —
Сделай, как бывало раньше:
Медом прежде пахли рощи,
Воздух пьян был над поляной,
А земля была, как масло!
Миэликки, хозяйка леса!
Эй, медвяная старушка,
Мать заботливая злаков!
Сбрось берестяные лапти,
Сбрось унылые лохмотья,
Платье радости надень-ка,
Золотой надень кокошник:
Помоги настичь мне лося —
Мрачен день, раз нет добычи.
Теллерво, царевна леса,
Дочка Тапио младая!
Лося пригони к опушке,
Где его охотник встретит
И петлею заарканит;
Если зверь пойдет лениво,
Обломай с березы хлыстик —
Сечь сохатого придется,
Чтобы медлить он не вздумал!
Встретишь на дороге реку —
Намости мосток шелковый
Из пунцового платочка,
Перекинь его над бездной
Вспененного водопада!
Нюрикки, сын Тапиолы,
Удалец в багряной шапке!
Помоги добыть мне лося,
Не позволь свернуть с тропинки
Зверю, что бежит к поляне!
Если он уйдет с дороги —
За рога веди обратно,
Преградит плетень тропинку —
Опрокинь его на землю,
Бурелом пути закроет —
Разнеси завалы в щепки!
Тапио, владыка леса,
Золотой хозяин рощи!
Миэликки в наряде синем,
Старица лесных просторов!
Отворите свои уши
Просьбам сына Калевалы,
Милостью не обойдите
Утомленного героя!
 
      Склонил к себе Лемминкяйнен лесных хозяев, потрафил мужам и лесным девам угодной их слуху песней, и встали они на его сторону: отыскали в чаще лося Хийси, подняли из логова и погнали к поляне, где ждал добычу Ахти. Как только выскочил, ломая сучья, быстроногий зверь из леса на опушку, накинул удалой Лемминкяйнен ему на шею аркан и повел к хозяйке Похьолы.
      Пригнав добычу на двор старухи Лоухи, сказал Лемминкяйнен:
      — Тяжела была охота, но изловил я чудесного лося — теперь твой черед отдать за меня девицу!
      — Не до конца я тебя испытала, — ответила удальцу злая Лоухи. — Сначала взнуздай неукротимого коня на полянах Хийси и приведи долгогривого сюда — тогда только отдам тебе дочку.
      Ни слова не сказал ей Лемминкяйнен — взял золотые Удила да серебряный повод и пошел искать волшебного коня по краям полян Хийси. Долго бродил Ахти от места к месту, заткнув узду за пояс, но нигде не повстречался ему на пути огромный длинногривый конь. Наконец, на третий день напрасных поисков, взобрался Лемминкяйнен на высокий утес и, оглядев с вершины просторы, увидел на солнечном восходе белолобого коня, что ходил по пескам у дремучих елей. Чуден и неукротим был этот конь — копытом выбивал он овраги, шкура его пылала огнем, а из гривы подымался к небу смоляной дым. Понял Лемминкяйнен, что не обуздать ему одному норовистого коня, и умолил Укко, правящего грозами, раскрыть небесную кровлю и ниспустить на жеребца Хийси железный град, чтобы присмирел белолобый и укротил ярый норов. Милостиво раздернул надоблачный правитель воздух, разломил пополам небесный свод и сбросил на долгогривого коня небывалый железный град, где каждая градина была со свиное рыло. Побило жеребца тем градом, и стал он смирен и тих до того, что подпустил к Себе веселого Лемминкяйнена, лукаво заведшего ласковые речи:
      — Добрый конь, нагни золотую голову, встань под узду! Обижать тебя не стану — не трону ни хлыстом, ни плеткой! Пойдешь со мной рядом в поводу к дому хозяйки Похьолы.
      Нагнул жеребец голову, а Лемминкяйнен надел ему узду и тут же проворно вскочил на спину. Дав долгогривому кнута, помчался удалой Ахти в холодную скалистую Похьолу, укрытую зябкими снегами. На самый двор Лоухи, сотрясая землю, пригнал коня герой; вошел в дом и сказал хозяйке Похьолы:
      — Поймал я быстроногого лося Хийси, взнуздал огромного огненного коня, теперь за тобой дело — отдавай мне в жены дочь!
      — Последний тебе остался подвиг, — сказала злая Лоухи. — Если с первой стрелы подстрелишь ты лебедя на черных водах Туонелы, в реке, что течет в подземной Манале, то будет твоей красавица Похьолы.
      Не стал спорить удалой Лемминкяйнен — самому ему захотелось увидеть длинношеего лебедя в черной Туонеле, захотелось взглянуть на страшные урочища Маналы. Взял Ахти тугой лук, повесил за спину колчан и отправился поспешно в нижние пределы мира. Долог был его путь, но вышел наконец беспечный Лемминкяйнен к черным водам священной реки — а там давно уже караулил его дрянной старик, которого обошел Ахти заклятиями. Увидел злобный пастух, притаившийся во мраке, Лемминкяйнена, выхватил из волн Туони ядовитого гада и метнул его что есть силы в обидчика. Вонзился змей в сердце Ахти, вгрызся ему в печень и вышел вон через правую подмышку. От страшной боли потемнел Лемминкяйнен, повалился навзничь и со стонами горько посетовал:

  • Страницы:
    1, 2, 3, 4, 5, 6, 7, 8, 9, 10, 11