-- Я вас умоляю, нет, я требую! Я требую... Посольский оборачивает синее от бессонных ночей лицо:
      -- Летят только дети дошкольного возраста. Всем не хватит места.
      С площадок смотрят вниз жильцы отеля.
      -- Одно лишнее всегда найдется. У меня ребенок!
      -- Ведите себя достойно, -- говорит папа. -- У нас у всех дети.
      -- У вас в Москве еще двое! А у меня одна! Одна! -- мама-Лисицына плачет настоящими слезами.
      -- Пойдем, мам, не надо, -- тянет ее Светка назад.
      Вика возвращается к окну. Автобус внизу разворачивается и направляется к набережной. Настьку Черных и других малышей увозят в Каир-вест. Где-то над Средиземным морем летят наши самолеты, чтобы забрать их на Родину.
      В автобусе Настька, конечно, заснет, спящую ее мама внесет по трапу, не разбудит и в Шереметьеве. А проснется Настька завтрашним утром в Москве, за три тысячи километров от Каира.
      Далеко в Атлантике торопится, режет острым носом волну теплоход "Иван Франко". Скоро кончатся эти тревожные дни...
      ОТВЕТ ВРАГАМ РЕВОЛЮЦИИ
      Раньше, чем поднялось солнце над скалами Мукаттам, Вику будит многоголосый шум под окнами. Вика осторожно смотрит в окно сквозь жалюзи.
      По улицам Докки течет к набережной плотная толпа арабов. Редко мелькают в толпе европейские костюмы каирских аристократов, зато рекой плывут черные, желтые, полосатые галабии, халаты, малайе, развеваются бедуинские платки.
      Вика смотрит дальше: толпы, вытекая из улиц, сливаются на набережной Эль-Нил. Сигналят неподвижные автобусы, машины выезжают на тротуар. Торговцы прижимаются к стенам зданий, расступаясь на пути демонстрации. Над кипящей поверхностью толпы плывут недоуменные морды верблюдов, шлемы полицейских и дети, поднятые на плечи родителей.
      В неуловимом ритме взлетают над головами людей крепко сжатые кулаки.
      Лисицына врывается в номер без стука.
      -- Господи! -- голосит она с порога. -- Опять демонстрация! Что случилось? Опять двери запирать? Что они демонстрируют?
      -- Да погодите, не паникуйте, -- хмурится папа. -- Надо же сначала узнать, в чем дело.
      Он распахивает окно. Со свежим утренним ветром и обычными запахами каирских улиц в комнату врывается гортанный арабский крик. Разобрать ничего невозможно, лишь одно слово повторяется тысячей голосов, гремит над Каиром:
      -- На-сер! На-сер!
      Бегут дядя Феликс с Лешкой.
      -- Телевизор не включали? В Александрии, в Порт-Саиде, в Асуане демонстрации! Весь рабочий Каир на улице! Феллахи бросили работу! Неужели не понимаете? Они просят Насера остаться президентом. Они не просят, они требуют! Папа смеется впервые за эти дни. Подхватывает Вику и высоко подбрасывает ее.
      -- Ну, кто там говорил, что народ не верит Насеру? А? Смотри! Это же рабочие и феллахи. Замалек кусает локти!.. Феликс, машина еще здесь? Поедем в город. Это же великое событие -- народ защищает революцию!
      Мама сопротивляется:
      -- Посол запретил выходить на улицу. "Братья-мусульмане"...
      -- Какие запреты в такое время! А "Братья" и прочая погань сейчас сидят по домам и боятся нос на улицу высунуть.
      Мама все-таки остается, она очень устала за пять дней войны, все время теребит что-то нервными пальцами.
      Вика с папой и дядя Феликс с Лешкой спускаются в автомобиль. Улицы Докки уже опустели, демонстрация направилась к центру города.
      Эль-Нил и мост ат-Тахрир запружены народом. Кажется, уже все население Каира прошло по ним, а из окраин, из окрестных деревень все идут и идут люди.
      Дядя Феликс выезжает на тротуар. Сегодня машины и люди поменялись местами.
      Арабы идут с детьми. Самые маленькие на руках, те, кто постарше, вместе со взрослыми вскидывают вверх маленькие кулачки. Лица людей напряжены, решительны. И одновременно -- праздничны, люди радуются своей силе и своему множеству.
      -- На-сер! На-сер! -- гремит стотысячный голос толпы так, что вздрагивают особняки Замалека.
      Дядя Феликс быстро крутит руль, протискиваясь сквозь толпу. Со скоростью пешехода "мерседес" проползает мост ат-Тахрир и останавливается у здания Лиги арабских государств. Дальше ехать некуда -- вся площадь от Национального музея до здания правительства запружена народом. Лица обращены к зданию правительства. Его широкий желтый фасад вогнут вовнутрь, будто бы от напора демонстрации.
      -- На-сер! На-сер!
      Черный государственный орел, кажется, сейчас сорвется с фасада и взлетит над кипящей площадью.
      Кто-то выскакивает к памятнику Освобождения и взмахом руки призывает ко вниманию. Гул откатывается от центра площади и гаснет. Человек кричит что-то, заглушаемое дыханием площади. И тотчас площадь Тахрир взрывается, торжествующий крик раскатывается по улицам, переносится по запруженному мосту через Гезиру на западный берег. -- Президент Насер с нами!
      Арабы обнимаются и вскидывают к небу раскрытые ладони.
      -- Президент Насер снова с нами!
      -- Закирия! -- кричит Вика, торопливо опуская стекло машины. -Закирия-я-я!
      В толпе мелькает длинная сутулая фигура Закирии. Он оборачивается на крик и подходит.
      -- Сайда, мадемуазель, сайда, мистер! Президент Насер с нами! -улыбается Закирия.
      -- Что сказал тот человек, Закирия? -- спрашивает дядя Феликс.
      -- Он сказал, что президент забрал заявление об отставке. Он вернулся к нам! Сегодня наши враги увидели, на чьей стороне сила!
      -- Американо! -- кричит араб в красной вязаной шапочке, указывая на машину.
      Тотчас толпа арабов окружает ее, угрожающе размахивая кулаками.
      -- Ля! Нет! -- торопливо отвечает Закирия. -- Ля, руси, бал-шафи! Русские, большевики!
      -- Балшафи! Руси! -- арабы жмут руки папе, дяде Феликсу и даже Лешке.
      -- Вам лучше уехать, -- говорит Закирия. -- Вас будут принимать за американцев.
      Машина не может развернуться в толпе. Дядя Феликс задним ходом отгоняет ее на мост.
      -- Плохо бы нам пришлось, окажись мы американцами, -- замечает дядя Феликс. -- Вовремя они своих спрятали в Греции.
      -- Еще бы! Американцы вооружили Израиль... А ты заметил, что для египтян слово "балшафи" -- как заклинание победы? Они ждут помощи от нас.
      -- А мы поможем? -- спрашивает Лешка.
      -- А ты бы бросил друга в беде?
      -- Нет, конечно, -- обижается Лешка.
      -- Ну, так о чем разговор?
      Дядя Феликс все не может развернуть машину и, наконец, направляется в глубь Гезиры, чтобы объехать демонстрацию.
      -- Слушай, Феликс, давай крюк сделаем, -- предлагает папа. -- Последний раз глянем на колонию. Как-никак три года прожили, может, еще скучать будем в Москве.
      Машина углубляется в Замалек. Улицы пустынны, заперты решетчатые ворота, в ранний час закрыты жалюзи. "У трех пирамид" никого нет, скучает хозяин среди пустых столиков. Обезлюдевшая колония грустно смотрит пыльными окнами. Вон Викино окно на третьем этаже. На подоконнике -- выгоревшие бумажные цветы, Вика клеила их на уроке труда, а мама оставила в суматохе переезда.
      За живой изгородью стоят Аза и Леми.
      -- Вика, -- машут они, будто расстались только сегодня утром. -Приходи играть с нами.
      Вика недоуменно смотрит на них, на их тщательно выглаженные платьица, на старательно уложенные волосы, перехваченные нарядными ленточками. Играть? Играть, когда идет война и умирают люди, когда на соседних улицах кипит демонстрация!
      -- Только в мяч мы теперь не играем, -- капризно говорит Аза. -- Джон ушел от нас, а Али очень толстый, он не может бегать за мячом.
      -- Куда ушел Джон?
      Аза морщится и машет рукой вдоль улицы.
      -- На войну.
      -- Он правильно сделал, -- говорит Вика. -- Очень хорошо! Аза и Леми удивленно вскидывают брови.
      -- Очень хорошо, -- повторяет Вика, старательно выговаривая арабские слова, чтобы они правильно поняли. -- Кувеййис! Вери велл! -- и она громко хлопает дверцей машины.
      -- Ай да Заяц! -- одобрительно кивает папа. -- Молодец! Так их!
      Они смеются с дядей Феликсом, а Лешка смотрит на хмурую Вику круглыми глазами. Он первый раз видит ее такой.
      ПОКА СТОИТ ЦИТАДЕЛЬ САЛЛАХ АД-ДИНА...
      В холле в широких креслах по трое сидят ребята. Почти весь класс. Теперь все вместе -- и инженерские, и торгпредские.
      Витька Сукачев протягивает Вике горсть фиников.
      -- Откуда?-- удивляется она. В город выходить нельзя, торговцев теперь мало, да и не до сладостей.
      -- Хусейн принес. Каждое утро прибегает, то финики тащит, то мандарины.
      Финики свежие, сочные, правда, отдают мылом. В Египте все фрукты надо мыть горячей водой с мылом. Все равно вкусно. Третий класс сосредоточенно жует, собирая в горсть длинные светлые косточки. -- А Матрешкин вчера с малышами улетел, -- смеется Витька. -- Сидит сейчас дома и дует чай из самовара. С бубликами.
      -- Скоро и мы двинемся, -- говорит Саша Пустовойт. -- "Иван Франко" уже Гибралтар прошел.
      Вика прикидывает в уме расстояние от Гибралтарского пролива до египетских берегов: утром теплоход будет в Александрии. Значит, последний день в Каире...
      -- Вот так, -- вздыхает вдруг Андрюшка. -- Разъедемся, значит, по домам, и -- поминай как звали!
      -- Как это? -- удивляется Витька. -- Чего это ты?
      -- А то. Данка вон в Литве живет, а я в Грузии. От Вильнюса до Тбилиси -- как от Москвы до Каира.
      Ребята недоуменно переглядываются. Об этом никто не подумал. Все так привыкли уезжать домой на каникулы, чтобы на следующий год вновь собраться в русской школе в Баб-эль-Бахре. А теперь, выходит, насовсем -- в разные школы, в разные города, к новым друзьям...
      Не будет рядом Саши, капризули Светки и веселого озорника Витьки...
      -- Да за лето война сто раз кончится!
      -- Ну да! -- кивает Андрюшка. -- Попробуй столько земли обратно отвоевать.
      -- Нет, ребята, не может быть, -- возмущается Саша. -- Ну и что, что далеко? Ведь в одной стране будем жить! Это... это же как в одном доме! В одном большом доме.
      -- А приезжайте ко мне, -- зажигается Андрюшка. -- Нет, правда! Я вас шашлыками угощу. Настоящими, кавказскими, не то что у Али-бизнесмена!
      -- А ко мне, ко мне! В Зимний сходим, каждый дворик обойдем!
      -- Нет, ко мне, -- требует Вика. -- Москва как раз посередине, отовсюду близко!
      -- Главное -- не потеряться, -- говорит Саша. -- Дом-то дом, а уж очень большой. Новые друзья появятся...
      -- Придумал! -- Витька таинственно оглядывается на пустой холл и понижает голос. -- Надо организовать братство! Настоящее тайное братство.
      -- Почему тайное?
      -- Ну так, для порядка. Братство должно быть тайным. И еще надо клятву придумать. Какое же братство без клятвы?
      Витька опять оглядывается и знаками подзывает всех к себе.
      -- Повторяйте: "Пока стоит цитадель Саллах ад-Дина"...
      -- Цитадель Саллах ад-Дина... -- шепчут ребята, склонившись голова к голове.
      -- "Пока молчит Сфинкс... " -- продолжает Вика.
      -- Пока молчит Сфинкс...
      -- "Клянусь не забывать своих друзей по тайному братству русской школы в Баб-эль-Бахре... "
      -- В Баб-эль-Бахре...
      -- Все, -- выдыхает Витька, откидываясь на спинку кресла.
      -- Нет, не все, --волнуясь, говорит Данка. --"Клянусь не забывать своих друзей, с которыми делился водой в Ливийской пустыне".
      -- "А если я нарушу эту страшную клятву, так пусть высохну, как мумия фараона Тутанхамона!" -- завершает Андрюшка, сверкая глазами.
      -- Теперь адреса.
      И тайное братство, забыв о распрях и ссорах, торопливо пишет московские, ленинградские, вильнюсские, минские, тбилисские адреса, примостив лист бумаги на колене.
      ДОМОЙ!
      Мама только подходит к постели, а Вика уже открывает глаза. За эти июньские дни она научилась просыпаться задолго до солнца. -- Едем?
      -- Автобус у дверей.
      Вика молча быстро одевается. Папа уже одет и выбрит. Кажется, что он вообще не спал в июне.
      Вика укладывает Мишутку в чемодан, а галстук кладет сверху. Она наденет его на палубе теплохода. Палуба теплохода -- это уже советская земля.
      -- Присядем на дорожку, -- говорит мама.
      Они садятся на чемоданы. Хороший обычай -- посидеть перед дальней дорогой. Можно вспомнить, что было, и загадать, что будет.
      Вика последний раз смотрит на острия далеких пирамид. Сфинкс, конечно, не запомнил ее, но она навсегда запомнила его странную, тревожную улыбку.
      Лифт бесшумно скользит вниз. Автобус уже полон. Негромко переговариваются переводчики и полицейские.
      Хусейн, чернобородый старичок в чалме, похожий на доброго колдуна, плачет и сует Витьке в руки финики. -- Много письмо пиши, -- говорит он, вытирая лицо рукавом галабии.
      Хусейн еще грудного Витьку нянчил и буйволиным молоком из соски кормил.
      Ребята старательно не смотрят в их сторону. Витька будто бы чешет лоб, а сам потихоньку смахивает слезы с ресниц.
      -- Ты, Хусейн, это... русский язык не забывай. Сказки прочти, что я оставил... Я приеду еще. Честное пионерское...
      -- Пока стоит цитадель... -- громко шепчет Андрюшка, пробегая мимо.
      Вика кивает: она помнит, она не забудет о братстве русской школы.
      -- Все? -- спрашивает шофер, выглядывая в салон.
      -- Нет, мы еще! -- папа-Лисицын и мама-Лисицына, взмокнув от пота, тащат ковры, картонные коробки, пакеты, сумки, узлы и чемоданы.
      -- Вы забили весь багажник. Больше места нет.
      -- А ничего, -- не теряется папа-Лисицын и протискивается в автобус. -Мы и на пол положим.
      -- На пол ничего не класть! -- машет переводчик. -- Возможна воздушная тревога, проход должен быть свободен.
      -- Что же, бросать добро? -- мама-Лисицына готовится заплакать настоящими слезами.
      -- Постыдились бы, -- говорит дядя Феликс. -- Война ведь.
      -- И в нашу войну такие были, -- говорит мама. -- Люди в эвакуацию в теплушках ехали, а они купе коврами забивали...
      -- Ничего, -- не смущается папа-Лисицын. -- Мы и постоим. Слезь-ка, доченька!
      Они накладывают на свои сиденья ковры, коробки, пакеты, узлы, сумки и чемоданы. Светка стоит в проходе, красная от стыда, слезы вот-вот брызнут из глаз.
      Папа-Лисицын и мама-Лисицына взгромождаются на свой багаж, упираясь головой в потолок.
      -- Иди сюда, доченька!
      -- Высиживайте сами свое добро! -- кричит Светка сквозь слезы.
      Ай да Светка! Вика машет ей рукой и подвигается. Светка садится рядом, вытирая рукавом злые слезы.
      Автобус, наконец, трогается. Остается под козырьком отеля одинокий Хусейн. Мелькают мимо чешуйчатые стволы пальм, белые эвкалипты. Каир спит, укрывшись плотным одеялом тропической зелени. Только зенитные пушки уперлись бессонными глазами в небо. Вика торопливо оглядывается: надо все-все запомнить -- и могучие бастионы цитадели, и резные минареты над Гезирой, и башню президента Насера среди них, и лодки торговцев у острова Рода...
      Остаются позади западные окраины Каира. Прощай, тысячелетний город!
      Автобус катит по зеленой дороге вдоль бесчисленных каналов и речных рукавов. Тянутся рисовые и хлопковые поля, деревеньки, крытые соломой и дерном.
      Вика кладет тяжелую голову на Светкино плечо...
      Желтый флаг над пустынным пляжем, солнце над барханами, серебристые точки над Гелиополисом, черный орел на желтом вогнутом фасаде...
      Вика спит и не слышит, как автобус сворачивает под широкие листья финиковых пальм, когда поднимаются над горизонтом остроклювые "Миражи", не чувствует жаркого дыхания близкой пустыни. Она очень устала.
      Ее будит низкий гудок теплохода.
      Александрийский порт топорщится стрелами кранов. "Иван Франко" нависает над причалом, огромный, как пирамида. Борт его распахнут, в трюм едут по эскалатору разноцветные чемоданы. Деловито урчит кран, подхватывает машину, завернутую в авоську, и поднимает ее на борт.
      Вика бежит к трапу, загороженному цепочкой. Арабский солдат останавливает ее:
      -- Мадемуазель, ваши документы.
      -- Я теперь не мадемуазель! Я теперь просто Вика! Араб улыбается, сверкает зубами, проверяет паспорта и снимает цепочку:
      -- Бхатрак, просто Вика.
      Вика шагает на первую ступеньку трапа. Все! Только один шаг -- и она дома. Пусть теплоходный трап -- это еще не земля, но первая его ступенька -уже Родина.
      Вся команда высыпала на палубу. Моряки машут фуражками с золотым крабом. Даже кок в высоком белом колпаке высунулся из камбуза.
      Капитан встречает пассажиров на последней ступеньке трапа. Вика пожимает руку капитана.
      -- Вы очень торопились за нами?
      -- Конечно, -- отвечает капитан. -- Никогда еще "Иван Франко" не ходил так быстро.
      -- Как там Шестой флот? -- деловито спрашивает Вика. -- Не очень? -Что нам Шестой флот! Нам никакие флоты не преграда! Раскинулась широко по берегу Александрия, глыбятся
      бастионы форта Кейт-Бей. А Вика стоит на своей земле! Никто не смеет посягнуть на этот островок советской земли, над которым развевается красный флаг. А через три дня он сольется с большой землей Родины. Родина начинается здесь, с той черты, которую перешагивают сейчас члены тайного братства с папами и мамами.
      -- Ну, вот и дома! -- говорит папа и глубоко вздыхает, будто здесь, у александрийского причала, уже особый, вкусный, родной воздух.
      У трапа тормозит черная машина. Наверное, кто-то из посольских приехал... Нет, из машины выходят два араба. Они вытаскивают какие-то удостоверения, и часовой, отдав честь, снимает цепочку.
      Арабы поднимаются по трапу, спрашивают что-то у капитана. Тот оглядывается и указывает в ту сторону, где стоят Вика с папой и с мамой. Арабы направляются к ним. И с каждым их шагом, сокращающим расстояние, падает сердце у Вики.
      -- Мистер Беликов?
      -- Да, -- отвечает папа.
      -- Президент Насер просит вас остаться. У Вики перехватывает дыхание.
      Папа медленно оборачивается.
      -- Что скажете, мои родные?
      Мама молчит, у нее катятся слезы по щекам. И у Вики щиплет в глазах.
      -- Политика -- сложная штука, -- говорит она. -- Мы не туристы...
      -- Да, -- говорит папа. -- Именно так, дочуня.
      Он целует маму в неподвижное заплаканное лицо. Поднимает Вику и крепко прижимает к себе. Она утыкается носом в папину щеку.
      -- Не плачь, -- говорит папа. -- Я скоро вернусь. Значит, так надо.
      -- А я и не плачу, -- отвечает Вика, растирая слезы кулаками. -- Надо -- значит, надо...
      Она снимает с груди священного жука скарабея и протягивает папе.
      -- Древние полководцы... Может, и тебе пригодится... Папа берет свой чемодан и идет за арабами.
      Вот он спускается по трапу. Вот шагает с последней ступеньки... Плывет над Александрией гулкий гудок теплохода, С железным лязгом поднимается трап.
      Папа машет снизу. Арабы ждут его у машины. Он ловит за плечо мальчишку-торговца, сует ему не глядя пиастры и закидывает на борт плюшевого зеленого верблюжонка. Вика вытирает верблюжонком мокрые щеки.
      Опять гудит "Иван Франко". Между его бортом и причалом появляется полоса воды.
      -- Скажи президенту Насеру! Что я его просила! Чтобы он победил скорее!
      Папа кивает и поднимает над головой два пальца буквой V -- так здесь прощаются, желая друг другу удачи, V -- это первая буква слова "Victoria".
      "Виктория" -- значит "победа"!
      Блекнет в голубой дымке египетский берег. Теплоход идет прямо на север.
      Там, за тремя морями, -- Родина.
      Здравствуйте (араб. ).
      Плохо, хорошо (араб.).
      Эль-Аламейн находится недалеко от Александрии. Здесь осенью 1942 года британская армия разгромила фашистов в Египте.
      Портовые города Египта, Кипра, Греции, Румынии и Болгарии.
      Гелиополис (Город Солнца) -- район Каира.