Глава 36.

Кубат знал, что идет на смерть. Он и так уже был мертвым. Болт пробил печень и Кубат уже чувствовал, как пересыхает во рту, густеет слюна. Бок отдавался болью при каждом скачке. Земля была неровная, а конь несся, как безумный. Во все стороны летели клочья пены. Кубат видел, как сбили с лошади новичка, видел, как Северьян прыгнул, убив сразу двух. А потом болт сбил его с лошади. Всадник выстрелил в упор, тут сложно было промахнуться.

Тот, кто мог изменить ход битвы, был мертв. Теперь настала очередь Кубата. Воин не спешил, медленно извлек из ножен тяжелый двуручный меч, слушая тихий скрежет, как музыку. Ему не нужен был арбалет. Когда в руке славный клинок, больше ничего и не надо. Конь отозвался на призыв хозяина, и галопом понесся к убийце Северьяна. Всадник не успел перезарядить арбалет. Не успел он и выхватить меч. Клинок Кубата разрубил его надвое, до седла, несмотря на доспехи из дамасской стали. Казалось, рукой начальника стражи управлял сам Перун, столь жесток был удар. Кровь хлынула густая, темная, с ног до головы забрызгав Кубата.

— Перун, я иду к тебе! — Прорычал начальник. Чудовищный меч его взвился над головой, конь встал на дыбы, и кинулся на ближайших разбойников. Сразу четыре бросились на Кубата. Щелкнули пружины. Все болты нашли цель. Боль была дикая, она разрывала на части, но именно она помогала держаться в седле. Голова слетела с плеч разбойника, как качан, другой попятился, но поздно. Меч, как копье, вошел в прорезь шлема, да там и завяз. Из щели брызнула кровь, всадник откинулся в седле. Что-то злое, острое ужалило в спину. Кубат развернулся, дикий, неотвратимый. Разбойник проткнул его насквозь, но начальник стражи все еще был жив. И огромная, притороченная к поясу палица вдруг оказалась у него в руке. Голова разбойника смешно смялась, во все стороны полетели ошметки мозга. Оставшийся попятился, но палица достала и его. Кубата шатало. Он немного промахнулся, но все-таки удар нашел цель. Плечо разбойника, защищенное доспехом, вмялось, расплылось. Всадник вскрикнул. Кубат заставил его замолчать, размозжив череп, как тыкву. Даже шлем не помог.

Кубат чувствовал, что смерть уже наступает на пятки. Он отбросил ненужную теперь палицу, тяжело вздохнул.

— Я сделал все что мог, — прохрипел он. — Перун, я уже у порога…

Он так и не упал. Умер, как и подобает мужчине, сидя в седле. Казалось что он, грозный и неотвратимый, все еще ждет нового врага, вызывает на поединок. И разбойники не сразу поняли, что Кубат мертв. Еще долго безуспешно стреляли в него. А Кубат все сидел, непобедимый в жизни он остался таким и после смерти.

Уже трое охранников скончались в страшных мучениях. Стрелы разбойников падали смертоносным дождем, убивая ни в чем неповинных лошадей и людей, виноватых лишь в том, что вызвались охранять колонну. Данила хмуро поглядывал из укрытия. Теперь, когда воевода и калика были мертвы, больше не оставалось ничего, кроме как последовать их примеру. Не давала покоя лишь хозяйка, которая дрожала, как осиновый лист и тихо поскуливала от страха. Данила сочувственно вздохнул. Женщине не место на поле боя.

— Ничего, — утешил он ее, — все будет хорошо. Мы почти победили.

Девушка благодарно уставилась на него, припала к груди. Данила совсем растерялся. Нет, нельзя было давать волю чувствам. Он отстранил ее, посмотрел в ей глаза.

— Я должен помочь своим друзьям. Они без меня не справятся, — сказал он. — Поняла!

Она кивнула.

— Как звать-то хоть тебя, красавица?

— Гунтана.

Данила улыбнулся.

— Красивое имя. Чужеземное, но красивое…

Он так и не успел вскочить на лошадь. Две повозки вдруг опрокинулись, и в проем ворвались всадники. Охранники бросились врассыпную, даже не пытаясь сопротивляться. Данила заскрипел зубами. Трусы! Умирают, как трусы! В руку сам скользнул меч, вибрирующий и горячий. И Данила бросился на ближайшего всадника. Тот даже не удосужился выстрелить. Что было силы, ударил Данилу ногой в лоб. Русич рухнул, попытался подняться и снова упал. Перед глазами проплывали розовые разводы. Он не в силах подняться, перевел остывающий взгляд выше, в небо. Там уже высыпали звезды. Холодные, равнодушные, они веселились и смеялись, следя за смешными мирскими проблемами. Им было наплевать на все. Данила закрыл глаза. И больше не открывал.

В воздухе висел непереносимый смрад. Казалось, что лежишь, толи на дне болота, толи в деревянном гробу, и крупные белые черви уже принялись за свою нелегкую работу. Данила в ужасе открыл глаза, закрыл их вновь. Солнце, жаркое, как тысяча костров, слепило, не давало смотреть в небо. Никак сами боги гуляют по небосклону.

Голова трещала по швам и гудела, как пчелиный улей. Данила потрогал лоб. На нем сухой коростой осталась запекшаяся кровь. Сапог-то у разбойника был с железной ковкой, удивительно, что череп не треснул. А с другой стороны, если там сплошная кость, то чему трескаться?

Данила приподнялся на локтях, превозмогая боль, перевернулся на бок, и медленно поднялся на ноги. Немного шатало, и мир вокруг плыл. Но это ничего. Как говорят пращуры, голова не задница, завяжи и лежи. Лежать, к сожалению времени не было. Надо было действовать.

Вокруг была все та же бескрайняя степь с полоской леса впереди. Вокруг творилось невообразимое. Трупы охранников, продырявленные арбалетными болтами, были везде. И почти все получили выстрелы в спину, убегая. Теперь Данила понял, почему здесь стоял такой смрад. Воняла свертывающаяся кровь. У многих мертвецов глазницы были пустыми. Это и понятно. Между трупов ходили толстые, пережравшие мертвечины вороны. Глаза — их любимое лакомство. Когда Данила попытался их разогнать, птицы лишь недовольно каркали и расходились в разные стороны. Взлететь уже не было сил.

Разбойники были гуманны. Они не добивали охранников, не топтали конями раненых. Даже своих не убрали с поля боя. У них было другое занятие. На поле не осталось ни одной повозки. Разбойники забрали все, даже лошадей охранников увели. Данила искал среди трупов Гунтану, но девушки здесь не было. Ее уж точно не убили.

Двое из охранников были еще живы. Они тихо постанывали, один просил воды, другой уже ничего не просил. Данила подошел, скривился. У парня распорот живот. Кишки вывалились, и теперь лежали перемешанные с землей, пузырились. Здесь же копошились огромные мухи. Жирные, недовольно улетали, когда Данила сгонял их. Внутренностями уже успели полакомиться вороны. Непонятно, как охранник вообще выжил. Данила пожал плечами, дескать, нет у него воды. Да и откуда ей взяться, если все добро разбойники увезли. Хотя нет, где-то была его котомка. Оная отыскалась там, где раньше лежали мешки с зерном. Нападавшие прихватили и их, зато котомку не заметили. А в ней еще осталась наполовину полная баклажка, да кое-что из еды.

— На, пей, — он осторожно приблизил горлышко к сухим потрескавшимся губам парня. Тот благодарно посмотрел затухающим взглядом, сделал пару глотков и затих.

Второй охранник был не в лучшем состоянии. Арбалетный болт перебил ему хребет, парень не чувствовал ног.

— Я буду жить? — Тихо спросил он.

— Будешь, — через силу улыбнулся Данила. — Обязательно будешь. Сейчас, я тебе помогу подняться.

— Но я не чувствую ног.

— Они просто затекли, давай, опирайся.

Парень доверчиво облокотился на подставленную руку. Данила перехватил руку за спину, резко дернул. Хрустнули шейные позвонки, охранник ойкнул, осел. Никогда еще Даниле не приходилось убивать столь хладнокровно. Но и оставить парня умирать мучительной смертью, чувствуя, как тебя еще живого, едят вороны, он не мог.

Солнце уже поползло за горизонт, когда Данила рыскал по полю в поисках тела своего друга. Калики нигде не было. Данила даже растерялся, неужели разбойники увезли его. Но вскоре нашел. Северьян лежал на спине, свержу приваленный сразу тремя стражниками и одним разбойником. Доспех, в который он был облачен, промялся в нескольких местах, руки беспомощно распластаны в разные стороны.

Данила разгреб тела, перевернул друга. И подскочил от удивления. Арбалетный болт, даже не пробил доспех у него на груди, на панцире осталась лишь глубокая вмятина. Волосы на затылке в спекшейся крови. Учитывая, сколько же летел, не удивительно. Данила сорвал бесполезные железки с друга, приложил ухо к груди. Сердце медленно, неуверенно стучало. Будто калика спал и видел сладкие сны.

Две смачных оплеухи привели его в чувства. Северьян тяжело заворочался, что-то залепетал на своем распевном птичьем языке. Открыл глаза, огляделся недоверчиво, с опаской.

— Я еще жив? — В голосе его сквозило удивление.

— А как же! — Воскликнул Данила. — Жив и здоров… ну, почти здоров.

Северьян неуверенно прикоснулся к голове, тут же скривившись, отдернул руку. Злобно покосился на Данилу.

— Почти? Да у меня башка в крови!

— У меня тоже! — Радостно крикнул Данила.

Убийца поднялся, огляделся вокруг. Тела, тела, даже мешков не осталось. И телег тоже. Внутри все похолодело. Северьян вздохнул, сплюнул кровью.

— Придется идти вслед за разбойниками.

Данила посмотрел на друга, как на умалишенного.

— Ты что, с дуба рухнул? Видать, ты и правда головой сильно ударился! Да их же двадцать. Нет, тридцать. А сколько там еще осталось в логовище?

— Не знаю, но мне нужна повозка.

— Зачем? А, решил бабу спасти?

— Да причем здесь баба! — В сердцах вскричал Северьян. — В повозке моя котомка осталась! А в котомке амулет знатный. Без него весь мой поход псу под хвост запихнуть можно!

Данила сел на сухую траву, почесывая затылок, молвил:

— Да, ну дела… ну удружил… а без амулета никак?

— Можно попробовать… только лучше бы уж сразу здесь, в степи сгинуть, чем таким расточительством заниматься.

— Ладно, уж, — перевел дух Данила. — Раз надо — отыщем. Тем более, разбойники увезли телеги в лес, вон, видишь, колея протоптана. А нам как раз по дороге. Заскочим, возьмем то, что нужно, и дальше, в путь.

Они пошли сразу же, не задерживаясь. Оставаться на ночлег среди мертвых тел бывших соратников не слишком хотелось. Надо было конечно, захоронить тела, но копать руками сухую каменистую почву путникам было несподручно. К тому же, в любую минуту могли прийти хищники и покрупнее ворон, а с волками в рукопашной сходиться совсем не хотелось. Именно врукопашную. Разбойники не оставили никакого оружия, даже кинжалы Северьяна вытащили, что уж там и говорить.

Они шли всю ночь, слыша позади волчий вой и карканье ворон. В воздухе все еще витал запах гнили, который доносил неугомонный ветер. А стена леса все приближалась. К утру уже можно было различить деревья, маячившие впереди. Путникам открывался ельник, высокие стройные ели мерно покачивались, в такт веянию ветра, слышен был неугомонный птичий свист, кузнечики стрекотали свою песню все уверенней.

— Неужели степь кончилась? — Недоверчиво покосился на лес Данила.

— Погоди, — процедил сквозь зубы Северьян, — еще не так запоешь, степь вирием покажется.

— После того, что было, уже не покажется, — серьезно сказал тот.

Глава 37.

Лес вдохнул в путников давно забытую прохладу и нежную тишь. Здесь не свистел надрывно ветер, деревья, как витязи, храбро стояли, не пускали его в свои чертоги. Потому и выл ветер, от бессильной злобы. Не по плечу ему были лесные богатыри.

Под ногами хрустели сухие ветки и шишки. Туда-сюда деловито сновали мыши, кое-где раздавался стук дятла. Глупая птица, с головой непорядок, вот и долбится, силясь разум вернуть. А что, клин клином вышибают, авось и удастся. Солнце пробивалось сквозь листву неохотно, все оседало на иголках да зеленых березовых листочках. Им солнце лишь на пользу, сильнее зеленеют да наливаются соком. А как вкусен березовый сок по весне!

Колею, вытоптанную повозками, они увидели сразу же. Разбойники предусмотрели все. Специально вырубили несколько деревьев, что стояли на пути, расчистили завалы и валежины. Похоже, они знали заранее, что повозки поедут именно сюда. Путники шли осторожно, при малейшем шорохе прячась в густые заросли у дороги. Вдруг разбойники не угомонились. А может, поджидают где-то здесь. Кто их знает, этих звероватых мужиков. Хотя, посмотреть иначе, всадники совсем не походили на простую деревенщину. Это были профессионалы, и экипированы по высшей планке, одни арбалеты чего стоили, а мечи! Мечи двуручные, специально закаленные. Северьян уже успел подержать такой в руке. А у разбойников в ходу топоры да вилы, да и повозки с сукном и мехами им ни к чему. Значит, все это была хорошо спланированная атака, не имеющая ничего общего с примитивным грабежом.

Дорога начала петлять и извиваться, как змея, перерубленная напополам. Здесь было опасно, чувствовалось приближение чего-то дикого, злого. А когда над лесом медленно полетел сизый дым, путники поняли, что пришли. Костер в этом лесу могли развести только разбойники. Случайные искатели приключений не забредали в такую глушь. Здесь ни змиев огнедышащих, ни кикимор, скукотища, в общем. Но Даниле и Северьяну было не до скуки.

Теперь они ступали осторожно, стараясь не привлечь внимания даже хрустнувшей веткой. Кто знает, может здесь и наблюдатель сидит…

Путники свернули с дороги, обошли широким полукругом подступы к ней и осторожно приблизились к поредевшим деревьям. За ними глазам открылась огромная поляна. В центре ее горел костер, а в дальнем конце, полукругом стояли повозки. Разбойники, да никакие это были не разбойники, а самые настоящие витязи, сидели вокруг костра и обжаривали куски мяса, проткнутые ветками. Некоторые сидели поодаль, и занимались обильным возлиянием медовухи, еще кто-то тянул заунывную протяжную песню.

— Смотри! — Ошарашенно прошептал Данила, — у костра смотри.

Северьян не поверил своим глазам. Среди витязей, у огня сидела хозяйка. С длинным прутом в руке она обжаривала огромный кусок мяса, весело переговариваясь с рослым бородатым верзилой.

— Наверное… они ее в плену держат, — неуверенно пробормотал Данила.

— Ага, плен по собственному желанию… наверное, они ее пытали, по ней сразу видно. Вон какой кусок мяса жрет, как бы не подавилась.

Данила не сразу понял, к чему клонит Северьян, но как понял, ужаснулся.

— Не думаешь же ты что она с ними…

— Не думаю, а предполагаю. Человек предполагает, Род располагает. Честно говоря, я ни в чем не уверен.

А девушка доела огромный кусок жареного мяса, что-то сказала бородачу и направилась к повозкам.

— Никак к своей телеге идет, — догадался Данила.

— Там ее и перехватим, да порасспросим, что к чему. К тому же там, среди вещей моя котомка лежит. Вот уж упрятал, дурачина!

Они обошли поляну, подступились со стороны повозок. Лошади недовольно фыркали, чуя приближение людей. Данила старался обходить их стороной, но не получалось.

— Да не шарахайся ты так от них, — шепнул Северьян. — Лошади, как любые звери чужой страх чуют. И сами начинают бояться.

В повозке хозяйки, как всегда горела свечка. Из нее раздавалось гнусавое пение. Что-что, а пела эта Ящерова красавица, как ворона на насесте. Если медведь на ухо наступил, то нечего и пытаться.

— Жди здесь, — приказал Северьян, — Я сам с ней разберусь.

Когда он раздвинул шторки и втиснулся внутрь, девушка видно приняла его за другого.

— Заходи, — молвила она, разглядывая в зеркало челку, — я сейчас…

— Лучше потом, — тихо прохрипел убийца.

Прелестница дернулась, как от смачной оплеухи, развернулась. Лицо ее исказила гримаса ужаса, из горла норовил вырваться душераздирающий крик. Северьян вовремя подскочил, зажал ладонью рот.

— Не кричи, хуже будет. Поняла?

Красавица понятливо закивала.

— Итак, давай, объясняй, что происходит, — сказал Северьян, мимоходом разглядывая свой кулак.

Девица вжалась в дальний угол повозки и затравленно смотрела на убийцу.

— Я не сама… они заставили… пытали…

— Эти сказки оставь для своего пылкого любовника. Видел, как они тебя пытали. Наверное, жрать заставляли до потери сознания?

Прелестница потупила взор.

— Зачем ты все это подстроила? Объясни, зачем?

— Значит, была причина! — Сорвалась она. — Ты не знаешь моего отца. Он всю жизнь жалеет, что я не мальчишка, вот и пытался вылепить из меня что-то подобное. Заставлял заниматься своими делами, отправлял с товаром на заморские рынки. Ты не представляешь, как мне все это надоело.

Северьян крепче сжал руки.

— Решила насолить любимому папочке? Чтобы так сказать, жизнь медом не казалась?

Девица дернулась, бросив испепеляющий взгляд.

— Я наняла лучших бойцов Новгородцев, чтобы они устроили облаву. Так было надо, понимаешь! Объяснить моему отцу, что нельзя вылепить из девочки мальчика. Как бы не хотелось.

Северьян тяжело вздохнул.

— Теперь я понимаю, почему ты наняла этих беспомощных атлетов. Чтобы легче было отбить повозки. Но не понимаю, зачем ты согласилась взять нас.

— Кубат — опытный боец. Он бы заподозрил подвох, если бы я прогнала вас. Я не думала, что два хороших воина — такая проблема. Ошиблась, как видишь.

— Огорчилась, что мы не погибли с остальными, тварь? Что ж как видишь живы. Но ты не переживай, все равно на этом свете не задержишься.

Прелестница съежилась в комок.

— Ты что, хочешь убить меня?

— Из-за твоей дешевой прихоти погибли ни в чем неповинные люди. Может они и не были идеальными, а некоторые были и вовсе дрянными душонками, но кто ты такая, чтобы распоряжаться их жизнями? Избалованная наглая тварь, змея! Вместо того чтобы поговорить с отцом, решила сделать по своему.

— Но они же знали, на что шли! — Взвизгнула она. — Я не заставляла их соглашаться!

— Кубата ты тоже не заставляла… а он погиб, уверенный, что делает верное дело. Погиб, истыканный стрелами, но с улыбкой на устах… Ты умрешь без улыбки.

Прелестница попыталась вырваться, но из объятий Северьяна выбраться можно было единственным способом. Умереть. Хрустнули шейные позвонки, тело девицы обмякло. Северьян брезгливо откинул ее в сторону, стал перерывать вещи. Сумка лежала здесь, не тронутая, закрытая, как раз такой он ее и оставлял. А еще, на дне лежал тупой швыряльный нож и ятаган в ножнах. Ятаган Северьяна!

Данила видел, как от повозки скользнула серая тень, как приближаясь, приобрела очертания калики.

— Ну как, взял? — Шепнул Данила.

— Взял. Скорее отсюда, пока не началась паника.

Данила был неугомонен. Его интересовало все, и даже больше.

— А что с хозяйкой?

— Она предала всех. Это по ее воле случилось нападение. Все было подстроено специально, и мы вместе с охранниками были всего лишь живым мясом, так сказать наглядной картиной…

— Змея! — Данила сжал кулаки. — А что ты с ней сделал?

— Убил.

Данила сел от удивления. Нет, конечно можно убить мужчину в бою, или прирезать из ненависти. Но вот так запросто убить безоружную женщину он был не способен. Что-то сдерживало, не давало переступить черту. Он и сам не понимал, почему его так ужаснул поступок Северьяна. Слова, хриплые, несвоевременные, все же сорвались с языка.

— Ты… убил безоружную женщину? — Воскликнул воин.-

Я убил не женщину, я убил змею. — Ответил Северьян. Уж он-то был уверен в собственной правоте.

Глава 38.

Зеленый, открытый для солнца березняк сменился мрачным, как дождевая туча, темнолесьем. Здесь было сыро и прохладно. Под ногами чавкало, шамкало, хлюпало. Прыгали с кочки на кочку большие зеленые лягушки, злобно квакали, озираясь пустыми, бессмысленными глазами. Данила дергался от каждой, как от огня, видно каждый раз вспоминал Упырей. И было что вспомнить.

— Не дергайся, — успокоил его Северьян. — Здесь лягушки всего лишь лягушки. Чудеса кончились. Чуешь этот запах?

— Какой? — Удивился Данила.

— Морской! Мы уже у моря! — Крикнул убийца.

В воздухе витал солоноватый запах. Пахло рыбой, водорослями и еще Ящер знает чем. Данила никогда не видел моря. Он вообще считал Царьград чем-то недосягаемым, как баба-йога, или Кощей. И сейчас все еще не мог поверить. А когда услышал из-за деревьев странный рокочущий рев, и вовсе испугался.

— Ты чего? — Усмехнулся Северьян. — Это всего лишь волны. Море шалит…

Земля пошла под уклон. Путники уже не шли, а бежали. Бежать было легко, главное только не споткнуться, не навернуться на кочке. Иначе остальной путь придется катиться вниз головой. Деревья в страхе расступались перед людьми, и когда лес кончился, оба путника застыли от изумления.

Солнце медленно уплывало за виднокрай. Да какой там виднокрай. Казалось, что оно нырнуло в небесно синюю воду, только что-то не шипит. На воде ходили, переливаясь от багряного к нежно фиолетовому отблески солнечных лучей. Все небо отражается в воде, как в зеркале, только вода неспокойная, колыхается, всходит белыми пенными барашками. Что и говорить, любая стихия без труда довлеет над сознанием человека. Как приятно смотреть в огонь, который медленно, но неотвратимо переключает на себя все внимание, столь же завораживает и вода, когда безумные волны бьются о песчаный берег, а на горизонте, там, где небо сходится с водой, колышется мелкая рябь.

— Красотища-то какая! — Выдохнул Данила. — Стоило жить, чтобы это увидеть.

— Остуди свой пыл. Нам еще надо корабль найти. Не вплавь же…

— А почему бы и не вплавь? Вода то теплая… — Данила понял, что сказал глупость. Море — не речка. Его вплавь никак.

Песок белый, желтый, казавшийся золотым, трепетал под ногами. Данила даже боялся наступать на него, боясь испортить красоту. Но волны набегали, и тотчас же сглаживали человеческие следы.

На берегу ни кого не было. Ни единой живой души. Только шум волн, запах свежести и соли, которая прочищает легкие, заставляет дышать полной грудью.

— Вот и пришли, — выдохнул Северьян. — А дальше, интересно, куда?

— Вверх, по течению, — ляпнул невпопад Данила.

Какое здесь течение. Ни истока, ни устья, просто огромное озеро. И вода соленая, будто какой-то купец торговавший солью так и не доплыл до берега, затонул. А соль растворилась, и вода стала мерзкой и противной. Зато, какой красивой и чистой!

— Вверх так вверх, — усмехнулся убийца. — Только ты не отставай.

Они шли до самой ночи. Когда стало невмоготу, устроили привал, развели костер, благо лес рядом и дрова искать не надо. Северьян кривился, срубая ятаганом ветки. Такой клинок, а приходится использовать вместо топора. Но не тупым ножом же рубить. Им рубить и не получится, разве что пилить. Но Данила нож заныкал, не отдает. Пригодится, говорит.

Костер тихо потрескивал, набегали на берег волны. Мирные, беззлобные, сонные. И путников вскоре в сон потянуло. Приятно-то как, засыпать под шум морского прибоя. Северьян долго лежал, вперив взгляд в небо. Там, где пролегали владенья леса, стелился туман, густой, как молоко. Над морем же россыпью горели звезды и луна, круглая, точно тарелка отражалась в чистой воде.

— Все-таки это Вирий! — Изрек Данила и завалился на бок.

— Может ты и прав, — согласился Северьян.

Утром оба проснулись с дикими криками. Волны, спокойные и тихие ночью, с восходом будто взбесились, подкатывая к берегу все ближе и ближе. А одна волна, самая прыткая, разом накрыла обоих путников. Оттого они и вскочили, как ошпаренные.

— Вот, — молвил Северьян. — Вирий преподносит первые сюрпризы.

— Что-то мне это не нравится, — решительно заявил Данила, стуча зубами.

Путники двинулись в путь промокшие с ног до головы, но когда, наконец, выползло солнце, одежда сразу просохла, но соль на лице и теле так и осталась белыми разводами.

— Море морем, а пить хочется, — изрек Данила. — У нас воды почти не осталось. Я пробовал морскую пить, но от нее жажда лишь усиливается!

— Терпи, — сказал Северьян. — Уже недолго осталось.

К полудню забрели в маленькую крохотную деревушку. Там пара мужиков, из тех, что посообразительнее объяснила, что идти надо еще дальше, и то, можно и лопухнуться. Корабли нынче почти не бывают, лишь случайные стоят у берега, надеясь выловить богатых пассажиров. Только таковых все меньше и меньше становится.

К вечеру они увидели на воде четыре черных тени. Подошли поближе, узнали в тенях корабли. Были они небольшие, перекособоченные, но на воде все-таки держались, что само по себе уже было не плохо. Порт был небольшой, но и не слишком маленький. Прямо рядом с ним расположилась довольно большая весь, домов двадцать и даже корчма. Для таких захолустий это более чем удивительно. На кораблях не было видно ни единой живой души, потому путники решили отложить выбивание мест до утра. А тут еще так гостеприимно светили окна корчмы.

Внутри было куда менее гостеприимно чем снаружи. Темное, плохо освещаемое помещение было наполнено дымом, хоть топор вешай. Видать давненько хозяева дымоход не чистили. Хозяин, худой как жердь мужик, вышел к гостям неохотно, ковыряя пальцем в зубах.

— Жрать будете? — Спросил он.

— Хотелось бы. И пить, — вымолвил Данила.

Хозяин придирчиво оглядел обоих с ног до головы.

— А деньги-то есть?

— Куда же без них! — Северьян потряс перед корчмовщиком огромным кошелем. В кошеле звенело, и в глазах у хозяина тоже заплясали золотые монетки.

— Тогда я мигом! — Молвил тот и скрылся за стойкой, чем-то оживленно шебарша.

Северьян тихо рассмеялся. В кошеле было совсем не много денег, просто несчастный Чернокамень создавал иллюзию наличия оных. Большой увесистый, талисман занял почти весь кошель.

Зато со всех сторон на постояльцев косились подозрительные взгляды собравшейся здесь разношерстной публики. Кого здесь только не было. И звероватого вида варвары, и худосочные низкорослые мужичонки, с повадками крыс, и толстые, в богатых нарядах, купцы. Были здесь и корабельщики — тучные крупные мужики с небритыми пропитыми рожами. К одному из них и подсел Северьян, подмигнув Даниле.

— Чего надо? — Пьяненьким голосом пробасил мужик.

— Это твой корабль стоит там, на пристани? — Сразу перешел к делу Северьян.

— Мой, ну и что?

— В Царьград идешь?

— Да хоть бы и в Царьград, — корабельщик нахмурился. — Чего хочешь?

— Возьмешь меня и моего друга на борт?

Мужик задумался, потом махнул рукой.

— Возьму. По пять золотых с рожи, и можете загружаться. У вас есть, что загружать?

— Да вроде нет, — протянул Северьян.

— Мы отправляемся через день. Завтра вон тот, — показал корабельщик жирным пальцем на купца, — загружает свой товар. А послезавтра с утра отправляемся. Не успеете, тогда пеняйте на себя.

— А деньги когда? — Спросил убийца.

— Деньги сейчас. Если вы вдруг не придете, я хоть в накладе не останусь.

Северьян вздохнул, отсчитал положенную сумму, ссыпал золотые на ладонь корабельщика.

— С вами приятно иметь дело! — Довольно засмеялся он. — Моя посудина третья справа. Самая высокая, так что без труда найдете. А если переночевать негде, обратитесь к Хорху, корчмовщику. Он хоть шельма и плут, но, в общем-то, неплохой мужик. Скажете, что от Ишана, мол, комнату надо. Он не дорого возьмет. Ишан — это я.

— Спасибо, — поблагодарил Северьян.

— Спасибо будешь говорить, когда в Царьграде окажешься, — усмехнулся корабельщик, прихлебывая вино.

Больше он с путниками не общался, теперь его интересовало только вино. Вскоре пришел корчмовщик, поставил перед постояльцами на стол блюдо с жареной рыбой и большой кувшин с вином. Северьян сразу договорился о комнате на ночь. Иметь лишние деньги и ночевать в лесу — верх идиотизма.

Они поели быстро, торопливо. Слишком уж утомительны были взгляды нескольких подозрительного вида мужиков. Больше всего они смахивали на местного пошиба разбойников. Северьян не испытывал желания нарываться на конфликт, и совершенно не хотел получить нож в спину в темной подворотне.

В комнате, которую им выделил хозяин, были две низких, но широких кровати, стол, совершенно пустой, и большое окно с видом на море. Северьян зажег лучину и улегся, глядя в серый дощатый потолок, затянутый паутиной. А Данила устроился возле окна, и мечтательным взором уставился на море.