Так она считала, и, вероятно, так оно и было. Туда приезжали туристы, чтобы насладиться чудесными видами, стариной, послушать древние легенды. В Куросика было очень красиво, но там не хватало для всех работы. Для Исии Ханако ее тоже не нашлось. Она училась в медицинском училище, недолго работала в университетской больнице, но вскоре осталась без дела. Музыка, которой она занималась с детства, тоже ничего не могла дать для жизни. Исии жила с матерью и старшим братом - художником Дацичиро; у него была своя семья. Что оставалось ей делать? Она поехала искать счастья в Токио, где жила ее подруга, служившая в большом ресторане.
      Сначала помогала подруге - мыла посуду, вытирала столы, стелила скатерти. Ей ничего не платили, она просто работала, чтобы не сидеть без дела, к тому же иногда за это кормили. Так продолжалось несколько месяцев. Наконец к Исии пришла удача - у папаши Кетеля, хозяина ресторанчика "Рейн-гольд", освободилось место официантки. Это было осенью 1935 года.
      Исии с трепетом прошла сквозь бутафорскую винную бочку в дверь с сосновой ветвью на притолоке - знак того, что здесь подают спиртные напитки и можно выпить горячего сакэ. Когда Исии предстала перед папашей Кетелем, тот оценивающе осмотрел девушку и, видимо, остался доволен. Она была красива, Исии Ханако, в свои двадцать семь дет - изящная, тонкая, в светлом кимоно и элегантных дзори на маленьких ножках.
      - Пожалуй, ты мне подойдешь, - сказал он, посасывая погасшую трубку. - Как же мы тебя назовем?.. Берта есть, Катрин есть... Агнесс! Будешь Агнесс. Я немец, и у меня все должно быть немецкое - пиво, сосиски, имена официанток... Приходи через три дня и заучи вот эти слова...
      Папаша Кетель заставил Исии записать несколько немецких фраз: "Гутен таг", "Данке шен", "Вас вюншен зи?"
      - Работать будешь в немецком платье, как у них, - кивнул Кетель на девушек в сарафанах и цветных фартуках.
      Почти сразу же, как Исии Ханако начала работать в "Реингольде", она обратила внимание на посетителя ресторанчика - слегка прихрамывающего человека с волевым лицом и широкими раскосыми бровями вразлет, как у воителя, охраняющего Будду. Чаще всего он приходил один, садился у крайнего столика ближе к окну, со многими здоровался, иногда, не допив пиво, куда-то исчезал, а через полчаса-час снова возвращался к своему столику.
      Однажды Кетель подозвал к себе Исии и сказал ей:
      - Послушай, Агнесс, обслужи-ка вон того господина, что сидит один у окна. Это доктор Зорге. Сегодня у него день рождения, а он почему-то один. Развлеки его...
      В обязанность девушек из ресторана входило развлекать посетителей. Их называли "хозяйками". Гостеприимные, общительные, они сервировали стол, приносили блюда и, усаживаясь рядом, поддерживали разговор.
      Исии подошла к столику и спросила по-немецки, как учил ее папаша Кетель:
      - Вас вюншен зи? <Что вы желаете? (Нем.)>.
      Зорге взглянул на нее - маленькую, стройную, с большими, как вишни, темными глазами... А брови - черные тонкие радуги. Нежные очертания губ придавали лицу выражение застенчивой мягкости.
      Зорге спросил:
      - Откуда вы знаете немецкий язык?.. Я хочу, чтобы вы посидели со мной.
      Исии не поняла. Зорге повторил это по-японски.
      - Как вас зовут? - спросил он.
      - Агнесс.
      - Агнесс? - рассмеялся Зорге, рассмеялся в первый раз за весь вечер. Немецкая девушка, которая не говорит по-немецки... Знаю я эти штучки папаши Кетеля!..
      Рихарду Зорге в тот день исполнилось сорок лет - четвертого октября тридцать пятого года. И он чувствовал себя очень одиноким. С настоящими друзьями встретиться было нельзя, с "друзьями" в кавычках - очень уж не хотелось. Рихард пошел в "Рейнгольд", просто чтобы побыть на людях. Папаша Кетель заметил, что его знакомый доктор почему-то не в духе. Учтиво осведомился об этом.
      - Да вот праздную сорокалетие, - иронически усмехнулся Зорге...
      Потом подошла эта маленькая японка с глазами-вишнями, и они просидели вдвоем весь вечер. Рихард сказал:
      - Мне иногда нравится делать все наоборот - какой бы я мог сделать вам подарок? Сегодня день моего рождения, - пояснил он, - но мне будет приятно сделать подарок вам.
      - Мне ничего не надо.
      - А все-таки.
      - Ну тогда, может быть, какую-нибудь пластинку, - неуверенно сказала она. - Я люблю музыку.
      Из "Рейнгольд а" Рихард уехал на своем мотоцикле. У него был прекрасный "Харлей". Как принято, Исии провожала его на улице.
      На другой день Исии была свободна, и они встретились днем на Гинзе. Теперь она была в светлом кимоно с цветным поясом, и волосы ее были искусно уложены в высокую прическу. В руках Исии держала пачку нот, завязанных в фуросики розовый шелковый платок.
      - Что это? - спросил Рихард.
      - Ноты... Утром у меня был урок музыки, и мне не захотелось возвращаться из-за них домой.
      Зорге взял ноты, попытался прочитать надпись. Он еще слабо разбирался в сложных японских иероглифах. "Митико", - прочитал он.
      - Нет, нет, - рассмеялась Исии, - это моя фамилия - Мияки, фамилия приемной матери.
      - Но все равно, мне нравится - Митико. Я буду называть вас Митико.
      Они зашли в музыкальный магазин, и Зорге выбрал несколько пластинок Моцарта: отрывки из "Волшебной флейты", скрипичные концерты, что-то еще.
      - Моцарт мой самый любимый композитор, - сказал Рихард. - Уверен, что вам понравится. Мне кажется, в истории музыки не было такого мощного и разностороннего гения. Вот "Волшебная флейта". Сколько в ней мудрости!.. Когда ее слушаешь, будто утоляешь жажду.
      Рихард задумался:
      - Вот несправедливость судьбы! Гений, которому надо ставить памятник выше небес, похоронен в общей могиле для бездомных нищих...
      Через много лет Исии, содрогаясь, вспоминала эти его слова...
      Они шли к парку Хибия, и Зорге предложил зайти пообедать к Ломайеру. Шли, рассуждая о музыке, о чем-то споря, но чаще соглашаясь друг с другом. В ресторане Ломайера на Гинзе Рихарда многие знали, и он то и дело раскланивался со знакомыми дипломатами, журналистами, офицерами, которые тоже пришли с дамами. Ресторан Ломайера слыл аристократическим и уступал, может быть, только "Империалу". Здесь Зорге иногда назначал явки Вукеличу и Одзаки.
      Они стали часто встречаться с Исии, и, чем лучше Рихард Зорге узнавал ее, тем больше он убеждался, что ее следует привлечь к работе. Она станет его секретарем в офисе, он сможет появляться с ней в обществе. Так будет удобнее. И потом ему просто нравилась эта японская девушка с наивными глазами, круглыми бровями и маленькой челкой на лбу.
      Через некоторое время Зорге предложил Исии Ханако перейти к нему на работу - она сможет получать столько же, сколько и в ресторане, но свободного времени будет значительно больше.
      Папаша Кетель немного поворчал, что Рихард переманил его кельнершу, но вскоре смирился, и они остались друзьями.
      Вполне естественно, что, когда Зорге заболел воспалением легких, у Исии к обязанности секретаря прибавились заботы о больном. Она приезжала с утра и ухаживала за Рихардом до самого вечера. У Зорге была еще служанка, пожилая женщина, которая готовила, убирала квартиру, а между делом докладывала в полицию обо всем, что происходило в доме Зорге. Рихард знал об этом, но менять ее не хотел, пусть думают, что для него это не имеет значения. Что же касается Исии Ханако, то Зорге пока не посвящал ее в свои дела...
      Полгода назад, летом 1935 года, Рихарду Зорге представилась возможность побывать дома, в Советском Союзе, - единственная возможность за все годы его работы в Японии. Рамзая вызвали в Москву для личной встречи с руководителями Центра, чтобы уточнить и обсудить новые проблемы, возникавшие в связи с обострением международной обстановки.
      На Родину Зорге ехал долго - через Соединенные Штаты и Канаду, чтобы, затерявшись на перепутьях планеты, незаметно приехать в Москву. Здесь он пробыл недолго - недели две и снова тем же кружным путем вернулся в Токио, где его ждала опасная и необычайно важная работа, от которой могли зависеть судьбы миллионов людей.
      Центр был удовлетворен докладом Зорге. Группа "Рамзай" все основательнее внедрялась в милитаристской Японии, в стране, где еще ни одному разведчику не удавалось задержаться так долго, не вызывая подозрения у всевидящей кемпей-тай. Но если первоначально перед Рамзаем и его группой ставилась основная и первоочередная задача - наблюдать за военно-политическим, экономическим положением на Дальнем Востоке, чтобы своевременно разгадать сокровенные планы японских милитаристов, то теперь задания усложнялись. По мере расширения взаимных связей тяготевших друг к другу двух агрессивных стран - Японии и Германии перед группой Рамзая возникали новые и очень сложные проблемы. Нельзя ли наблюдать из Токио за деятельностью германских фашистских политиков в Европе? Пусть Япония станет как бы "наблюдательной вышкой" для дозорных из группы Рамзая...
      Вот об этом комкор Урицкий и вел разговор с разведчиком Зорге, только что приехавшим из Японии. Они сидели в кабинете руководителя Центра - теперь Семен Петрович Урицкий возглавлял разведку вместо Берзина. Рихард давно знал Урицкого - и не похожего на Старика, и в то же время имевшего с ним много общего. Был он такого же высокого роста, как Берзин, но шире в плечах, темноволосый и смуглый, подвижный и темпераментный. Комкор Урицкий был братом того Урицкого, который вместе с Лениным участвовал в октябрьском перевороте и погиб в те дни от руки террориста-эсера.
      Рихард Зорге только в Москве узнал об изменениях в руководстве Центром. Он и не представлял себе, что Старик - Ян Карлович Верзин, его наставник и добрый товарищ - вот уже несколько месяцев работал заместителем командующего Особой Краснознаменной Дальневосточной армией, находился где-то рядом, не так далеко от Японии...
      Беседа с Урицким происходила в том же кабинете, где Рихард два года назад последний раз говорил с Берзиным. Здесь все осталось по-старому - голый письменный стол без единой бумажки, только громоздкий чернильный прибор возвышался посредине; большой несгораемый шкаф в углу, два кресла, стратегическая карта, прикрытая серо-голубой шторой... Рихард рассказывал комкору о связях, которые он установил в Токио, заговорил о полковнике Отте, о планах использовать его в интересах дела.
      - Так ведь это как раз то, что нам нужно! - оживленно воскликнул Урицкий. - Стать доверенным человеком военного атташе - уже одно это сулит отличные перспективы!.. Давайте-ка подумаем над этим вариантом.
      В Центре одобрили смелые предложения Зорге, связанные с его дальнейшей работой в Японии, и прежде всего в германском посольстве в Токио. Фашистская Германия теперь тоже входила в непосредственную орбиту деятельности Рамзая.
      С Рихардом Зорге согласились также и в том, что ему нужен более опытный радист, и выбор остановили на Максе Клаузене, отлично зарекомендовавшем себя в Китае.
      Теперь, когда служебные дела в Москве были закончены, Рихард надеялся, что ему удастся хоть немного отдохнуть на юге, - он столько лет не отдыхал. Но обстоятельства оказались сильнее желаний. Комкор Урицкий внезапно вызвал его и сказал, как бы чуточку извиняясь:
      - Вот какое дело, Рихард, тебе надо ехать, и ехать немедленно... Дела. Обстановка осложняется... Но я тебе обещаю - в другой раз поедешь на море обязательно, и на несколько месяцев. Согласен?!
      И Рихард Зорге срочно выехал из Москвы, даже не успев повидаться со всеми друзьями. Следом за ним в Токио должен был приехать Макс Клаузен.
      После Шанхая Клаузен с Анной несколько лет жили в Советском Союзе, теперь ему опять предложили поехать на нелегальную работу. Он отправился кружным путем - через Соединенные Штаты, Стокгольм, Гавр и дальше в Японию. Поздней осенью 1935 года Клаузен приплыл в Иокогаму. Жена его отправилась другой дорогой - через Шанхай. Съехались они только через полгода.
      Зорге и Клаузен, как условились еще в Москве, встретились в маленьком ресторанчике через день после приезда Макса. Рихард тихо сказал только одну фразу:
      - Послезавтра в посольстве у ортсгруппенлейтера Ураха в два часа дня, там познакомимся...
      Официальное знакомство Зорге с Клаузеном произошло в служебном кабинете у князя фон Ураха, руководителя токийской нацистской организации. Прибывший делец Клаузен явился к нему с визитом, а в это время, будто случайно, Зорге заглянул к своему приятелю. Ортсгруппенлейтер сам представил Рихарду "немецкого предпринимателя", который намерен открыть в Токио экспортно-импортную фирму по продаже автомобилей.
      Теперь вся группа "Рамзай" была в сборе. Все, что происходило раньше, можно было считать только прелюдией предстоящих действий. И если вообразить себе громадный незримый театр, то главные герои будущих событий заняли в мизансценах свои места. Начиналось главное действие. Но никто не мог приподнять занавес, чтобы увидеть эту героическую эпопею.
      Макс Клаузен, следуя своему опыту в Шанхае, открыл фирму по продаже мотоциклов, но у него обнаружилось столько конкурентов, что Макс чуть не попал в долговую тюрьму, фирма его оказалась на грани банкротства. Вот когда пригодилось Рихарду знание банковского дела, финансовых операций! В течение нескольких дней он сумел ликвидировать прогоравшее предприятие и создать новое. Конечно, сам он при этом оставался в тени.
      Теперь немецкий предприниматель Макс Клаузен стал владельцем большой светокопировальной мастерской, принимавшей заказы от солидных организаций. Из Германии выписали новейшие копировальные аппараты. Оборудование сопровождали немецкие специалисты, и очень скоро фирма "Клаузен секей" - "Клаузен и компания" - завоевала прочное положение. Текущий счет в банке на имя удачливого дельца Клаузена все округлялся. Тогда Макс, открыл филиал своей фирмы в Мукдене, завел новый счет в шанхайском банке. Банковские перечисления из Китая, Нью-Йорка и Сан-Франциско теперь не могли вызвать ни малейшего подозрения. Получалось, что группа Рамзая к этому времени почти не нуждалась в средствах, поступавших из Центра. Радист Макс Клаузен стал помимо выполнения своих обязанностей заниматься финансовым обеспечением группы.
      Возникновение фирмы "Клаузен секей" имело большое значение еще и потому, что светокопировальная мастерская сделалась источником получения важнейшей информации. К услугам фирмы обращались конструкторские бюро крупнейших военных заводов Мицуи и Мицубиси, где строились танки, корабли, самолеты. Обращались за технической помощью представители морского флота и даже некоторые отделы японского генерального штаба. При соответствующем напряжении мысли можно было установить, в каком направлении идет техническое оснащение японской военной промышленности. Иногда среди бесчисленных рулонов с чертежами малозначащих деталей появлялись вдруг технические чертежи, представлявшие немалую ценность.
      Между тем политическая обстановка в Японии все усложнялась. В конце февраля 1936 года в Токио вспыхнул профашистский мятеж, организованный военными кругами. Он ускорил дальнейшую фашизацию страны, которая неуклонно шла к войне...
      26 февраля перед рассветом солдат пехотной дивизии, расквартированной в Токио, подняли по тревоге, будто бы для ночных учений. Всех их снабдили боевыми патронами. Но солдат не повезли за город, как это делалось обычно при ночных учениях, а послали в район Кодзимати, где располагались правительственные учреждения, парламент, резиденция премьер-министра. С помощью этих солдат офицеры-мятежники захватили правительственные учреждения, окружили императорский дворец, не осмеливаясь, правда, проникнуть внутрь, и вступили в переговоры с представителями военного командования. Офицеры, сторонники решительных действий в японской политике, поддерживали принцип "императорского пути". Военщина одобрительно отнеслась к путчу. Военный министр генерал Кавасима не замедлил распространить листовки мятежников по всей армии. Кроме того, отдав приказ о введении военного и осадного положения в стране впредь до ликвидации путча, генерал включил в состав вооруженных сил охраны порядка также и мятежные части.
      Тем временем организаторы путча - 22 офицера - во главе тысячи четырехсот солдат продолжали бесчинствовать. Мятежники изрубили в куски министра финансов Такахаси, хранителя императорской печати адмирала Сайто, генерального инспектора Ватанабе, тяжело ранили камергера дворца Судзуки. В городе распространился слух, что убит и премьер-министр Окада. Император Хирохито выразил по этому поводу свое соболезнование, изуродованный труп премьера собирались уже хоронить, все кланялись его портрету, но перед началом траурной церемонии Окада сам явился на свои похороны...
      Оказалось, что мятежники приняли за премьера его секретаря, полковника Мацуя. Сам же премьер Окада укрылся в тесном, как сундук, убежище, построенном на случай землетрясения...
      Происшествие с премьером произвело большее впечатление, чем сам мятеж. Начались сложные уточнения отношений. Император своим рескриптом уже объявил Окада мертвым, тогда как на самом деле премьер был жив. Но ведь император, сын неба, не может ошибаться... Такого не бывало еще в истории японского двора. Тогда виновником объявили самого премьер-министра, который посмел обмануть императора, ввел его в заблуждение и посему должен уйти в отставку вместе со своим кабинетом. Как раз этого-то и добивались военные круги.
      Кандидатом на пост премьера выдвинули члена Тайного совета и председателя фашистского "Общества основ государства" Хиранума Киитиро, но фигура эта была слишком уж одиозна. Тогда остановились на Хирота, которого тоже поддерживали в армии и военном флоте. Отныне политику кабинета открыто стала определять армия.
      В тот день, когда в японской столице вспыхнул военный путч, германский посол фон Дирксен, ничего не зная о токийских событиях, отправился в Иокогаму, куда с официальным визитом прибыл немецкий крейсер "Карлсруэ". Фон Дирксена сопровождали военные атташе, члены германского посольства, корреспонденты, не было только Рихарда Зорге. Фон Дирксен спросил о нем, и все поняли, что посол недоволен отсутствием ведущего германского корреспондента.
      Зорге присоединился к сотрудникам посольства уже на палубе военного корабля, когда фон Дирксен проходил вдоль шеренги почетного караула моряков, выстроившихся в его честь. Пауль Веннекер, военно-морской атташе, весь отутюженный и накрахмаленный по случаю торжества, шепнул Рихарду:
      - Господин посол спрашивал про тебя. Куда ты пропал?
      - Идиот! - сердито ответил Зорге. Он не стеснялся в выражениях, когда ему докучали. - Ты что, не знаешь, что в Токио восстание, что премьер Окада убит?..
      - Не городи чепуху!.. Я ничего не слышал...
      - На то ты и морской атташе, чтобы ничего не знать, - отрезал Зорге.
      Он переждал, когда закончится церемония, подошел к послу и негромко посвятил его в события утра.
      - Но почему же мне не сказали об этом! - воскликнул фон Дирксен. Получалось, что корреспондент более осведомлен о том, что происходит в столице, чем все его посольство.
      Фон Дирксен был крайне раздражен, но сдерживался, не проявлял внешне своего волнения. Сказывался дипломатический опыт и еще боязнь вызвать приступ астмы, которая всегда обострялась, стоило ему хоть немного понервничать.
      Фон Дирксен максимально сократил церемонию посещения корабля и возвратился в город.
      Германское посольство оказалось в полосе вооруженных действий, направленных против мятежников. Министр внутренних дел Гото предупредил фон Дирксена, что необходимо освободить здание посольства, а сотрудников эвакуировать из угрожаемого района. Фон Дирксен не согласился - слишком много тайн хранили посольские стены. Посол распорядился всем оставаться на местах, только не подходить к окнам - может ранить шальная пуля. Дирксен хотел, чтобы ни единая доверенная ему тайна рейха не просочилась за пределы посольства.
      Токийский мятеж вызвал сенсационные сообщения в мировой прессе. Отозвался на события и корреспондент "Франкфурте? цайтунг" Рихард Зорге. В своей статье он писал: "Восстание в Токио не было только храбрым делом горячих голов..." У него не было сомнений, что за спиной офицеров-мятежников, среди которых старший по званию был капитаном, стояли другие силы - ведущие промышленные и милитаристские группы Японии. Не случайно ведь наиболее влиятельные лица исчезли из Токио как раз накануне событий, значит, они знали о готовящемся путче.
      Февральские события очень скоро отразились на дипломатической погоде. Германо-японские отношения принимали все более тесный и доверительный характер. Что же касается отношений Японии с Советской Россией, то они становились все хуже и хуже. Не прошло и месяца после февральских событий в Токио, как японцы спровоцировали на маньчжуро-советской границе вооруженную стычку с советскими пограничниками.
      Рихард Зорге давно намеревался побывать в Маньчжурии, чтобы своими глазами увидеть сложившуюся там обстановку. Центр также настаивал на более обстоятельной информации. Японские власти не допускали в Маньчжурию иностранных корреспондентов. Но для доктора Зорге, известного в генеральном штабе своими прояпонскими взглядами, было сделано исключение. Вскоре после февральского путча Рихард поехал в Маньчжурию.
      Доктор Зорге не знал тогда содержания беседы полковника Итагаки с министром иностранных дел Арита.
      А начальник штаба Квантунской армии излагал свою точку зрения так:
      "Внешняя Монголия для нас запрещенная страна. После революции Советскому правительству удалось привлечь ее на свою сторону. Если взглянуть на карту Восточной Азии, сразу станет ясно, какое стратегическое значение имеет для нас Внешняя Монголия, прикрывающая Сибирскую железную дорогу.
      Если Внешняя Монголия будет присоединена к Японии и Маньчжурии, то безопасности Советского Союза будет нанесен сильный удар. Поэтому Квантунская армия планирует распространение влияния Японии на Внешнюю Монголию всеми средствами, находящимися в ее распоряжении".
      Японская армия все активнее вмешивалась в дела правительственного кабинета, и начальник штаба Квантунской армии давал министру иностранных дел весьма категоричные советы.
      Зорге не смог встретиться в Мукдене с полковником Итагаки, тот был в отъезде, но германского корреспондента охотно принял командующий генерал Уэда, который сменил на этом посту генерала Хондзио. Хондзио стал императорским адъютантом и его советником по военным делам.
      Перед Зорге в кресле за письменным столом сидел пожилой генерал в зеленом кителе с поперечными нашивками - погонами на плечах, почти лысый, с длинными седыми усами, с усталыми задумчивыми глазами. За такой безобидной внешностью таилась хитрость, расчетливость, умение направить собеседника по ложному следу. Так же как Хондзио, Уэда принимал участие в интервенции на советском Дальнем Востоке, и ему совсем не случайно поручили командование Квантунской армией.
      Генерал повторял прописные истины, говорил об императорском пути для Маньчжурии, которая должна стать страной мира и счастья, жаловался на китайцев, но ни словом не обмолвился о Монголии, тем более о Советской России. Это тоже кое о чем говорило разведчику.
      Нужную информацию Зорге получил из других источников. Прежде всего он узнал, что Доихара уехал в Чахар, на границу с Монгольской Народной Республикой. Этот опытный диверсант, как перископ подводной лодки, показывающий ее направление, указывал и направление японской агрессии. Его поездку Рихард сопоставил с маленькой газетной информацией из "Нью-Йорк трибюн", в которой говорилось:
      "Принц Тэ-юань, правитель Внутренней Монголии, заявил в Пекине, что Япония возобновила попытки расширить границы Маньчжоу-Го за счет Внешней Монголии. В Панчане они строят аэродром для разведывательной службы Квантунской армии".
      И вот теперь Доихара находился как раз в Панчане, недалеко от границ народной Монголии. Оказалось, что японцам удалось склонить на свою сторону принца Тэ-юаня. Теперь Тэ-юань становился одной из главных фигур в японской игре на монгольской границе. С участием Доихара монгольский принц провел тайное совещание, на котором решили создать новое монархическое государство с включением в него Внешней Монголии.
      Позже все эти данные подтвердились японскими архивными документами. Тот самый генерал Уэда, который в разговоре с Зорге тщательно уклонялся от монгольской темы, писал тогда в Токио, в министерство иностранных дел:
      "Как сообщается в весьма секретных, неофициальных донесениях, в нашей политике во Внутренней Монголии достигнут значительный прогресс. Принц Тэ-юань вместе с начальником японской разведывательной службы провел конференцию по созданию нового государства. Принято решение о слиянии Внутренней и Внешней Монголии и установлении монархии".
      В то же самое время стало известно также и о сверхсекретном плане Оцу плане нанесения удара в направлении Хабаровска силами Квантунской армии. Для этой цели генеральный штаб предполагал перебросить в Маньчжурию около двадцати пехотных дивизий.
      Через месяц Зорге вернулся из Маньчжурии. Добытые сведения убедительно подтверждали, что следующий акт японской агрессии может быть направлен против Монгольской Народной Республики. Центр получил соответствующую информацию.
      В Токио готовились к решающим действиям. Но вдруг сообщение из Москвы спутало все карты японской военщины - Советский Союз подписал в Улан-Баторе договор с Монгольской Народной Республикой о взаимной помощи. Отныне неприкосновенность монгольских границ гарантировалась мощью Советской державы. Это было сделано вовремя!..
      Рихард Зорге с удовлетворением отметил, что с весны 1936 года Квантунская армия приостановила свое продвижение к границам Монгольской Народной Республики. Она опасалась решительного отпора со стороны Советского Союза, связанного теперь с Монголией договором о взаимопомощи.
      В Токио Рихарду позвонил Отт. В телефонной трубке послышался его тихий, медлительный голос:
      - Послушай, это на тебя не похоже! Ты приехал, мелькнул и исчез... Приезжай сейчас же ко мне, есть хорошие новости.
      - Новостей и у меня немало... А впрочем, приеду...
      Пришлось отложить дела, намеченные на вечер, и поехать к Оттам.
      Кроме Рихарда у Оттов был фрегатен-капитан Пауль Веннекер и Анита Моор, экспансивная красивая блондинка с резкими чертами лица. Анита все еще носила траур по убитому во время путча министру финансов старому Такахаси, племянник которого был раньше ее мужем. Она давно уже развелась с мужем, но к старику продолжала питать добрые чувства. Однако траур совсем не мешал ей заразительно смеяться и без умолку болтать о всяких пустяках. Рядом с нею сидел ее новый муж, Герберт Моор, промышленник, представитель гигантского немецкого концерна "Сименс", имевший обширные связи в экономических кругах японской столицы. Был здесь и Кауман - совладелец германских авиационных заводов.
      В начале вечера, до того, как приехали супруги Моор, мужчины курили в кабинете Отта.
      - Что ты привез нового? - спросил Отт."
      - Для тебя - Квантунская армия, новые данные. Записывай! - Зорге достал записную книжку, перелистал ее: общее количество войск, номера новых дивизий, вооружение...
      Военный атташе записывал цифры на листке бумаги.
      - Откуда ты все это берешь? - удивленно воскликнул он.
      - Тебе, Паульхен, я тоже могу сделать подарок, - повернулся Рихард к военно-морскому атташе Веннекеру, - я будто знал, что увижу тебя здесь. Прошу!.. А вот это отдай Пренгеру, это по его части.
      Вскоре приехали супруги Моор. Расположившись в кабинете посла, разговаривали, пили рейнское вино, шутили. Эйген Отт и Зорге сели за шахматы, но играли невнимательно и часто допускали ошибки. Рихард задумался над шахматной доской. Анита Моор долго и внимательно на него смотрела и вдруг воскликнула:
      - Послушайте, господин Зорге, а ведь у вас славянский тип лица! Уж не русский ли вы разведчик?
      Все недоуменно подняли на нее глаза: взбредет же такое в голову!
      - Да не-ет!.. - протянул Зорге. - - Я же из Саксонии! - Рихард скорчил уморительную гримасу и заговорил на саксонском диалекте так смешно, что все громко расхохотались. Засмеялся и Зорге - заразительно, весело. Только после этого он потянулся за сигаретой. Игру он выдержал до конца. Никто и не подозревал, какого напряжения воли ему это стоило. Зорге глубоко затянулся табачным дымом.
      Порой Рихарду казалось, что он и его товарищи находятся внутри какой-то гигантской машины с могучими шестернями, которые тяжело вращаются, цепляясь зубьями одна за другую. Достаточно одного неосторожного движения, одного неверного шага - и колеса сомнут, раздавят, разорвут в клочья.
      Но пока все шло благополучно, хотя Зорге определенно знал, что их ищут или, во всяком случае, подозревают об их существовании хотя бы по тайным радиопередачам, уходящим в эфир.
      Он писал тогда в одном из донесений Центру:
      "Трудность обстановки здесь состоит в том, что вообще не существует безопасности. Ни в какое время дня и ночи вы не гарантированы от полицейского вмешательства. В этом чрезвычайная трудность работы в данной стране, в этом причина того, что эта работа так напрягает и изнуряет".
      Да, события цеплялись одно за другое, и группе Рамзая нужно было во что бы то ни стало знать движущие силы этих событий. Фраза, оброненная штабным офицером художнику Мияги по поводу приезда делегации из Берлина, не давала покоя Рихарду Зорге, но пока этому не было никаких подтверждений, хотя прошло уже несколько месяцев. Никто в посольстве не знал ничего определенного, а фон Дирксен хранил невозмутимое молчание.
      Мияги еще раз встретился со штабным офицером и между прочим спросил: когда же приезжают берлинские гости? Офицер махнул рукой:
      - Теперь это не наша забота.
      Фраза ничего не объясняла, только запутывала. Почему "теперь", что было раньше, чья же это теперь забота? Многое прояснилось только в разговоре с Оттом по совершенно другому поводу.
      Германскому абверу в Берлине удалось раскрыть шифр, которым пользовался японский военный атташе полковник Осима в переписке со своим генштабом в Токио. Эйген Отт не утерпел и поделился радостью с Рихардом - теперь у него почти не было тайн от друга. Разговор происходил как раз перед отъездом полковника в Германию на большие военные маневры в Бад-Киссинген. Отт советовался с приятелем - как информировать военные круги Германии на случай, если там зайдет разговор о японском военном потенциале.