Зорге зашифровал телеграмму, в которой изложил сложившуюся политическую обстановку. Из-под его торопливого карандаша бежали вереницы цифр - строка за строкой. Группы цифр говорили:
      "...В течение первых недель подготовки выступления против СССР командование Квантунской армии распорядилось призвать три тысячи опытных железнодорожников для установления военного сообщения по Сибирской магистрали. Но теперь это уже отменено".
      Свое донесение Зорге заключил фразой:
      "Все это означает, что войны в текущем году не будет".
      Шифрограмма и так получалась несколько больше обычной, но Зорге, подумав, приписал еще:
      "Наша миссия в Японии выполнена. Войны между Японией и СССР удалось избежать. Верните нас в Москву или направьте в Германию. Я хотел бы стать рядовым солдатом, чтобы сражаться за свое Отечество - Советский Союз, - или продолжать свою разведывательную деятельность в фашистской Германии. Жду указаний. Рамзай".
      Было около семи утра, когда Зорге поднялся из-за стола. Голова продолжала болеть, тело ломило. Конечно, начинается грипп. Как это не вовремя! Рихард рассеянно взглянул на часы и заторопился: посол Отт уже ждет его к завтраку.
      Он вывел из гаража свой потрепанный "опель" и отправился в посольство. Но по дороге завернул к парку Хибия, где напротив "Империала" стоял цветочный магазин, подобрал букет хризантем для фрау Хельмы и около восьми был в посольстве.
      Он прошел на веранду, примыкавшую к квартире Оттов. Стол был накрыт, но посла еще не было. Зорге положил цветы рядом с прибором Хельмы и отправился в шифровальную комнату.
      В это помещение, в святая святых германского посольства, могли свободно входить только четверо: посол Отт, военный атташе Крейчмер, особый уполномоченный имперского управления безопасности Майзингер и... Рихард Зорге. Рихард даже не позвонил в шифровальную комнату. Он достал из кармана связку ключей, нашел нужный ему замысловатый ключ и вставил в замочную скважину. Вошел и плотно притворил за собой тяжелую дверь, облицованную старым дубом. Зорге всегда проверял, хорошо ли заперты двери... Так советовал Отт.
      В стороне от окна, затянутого стальной решеткой, стояла шифровальная машина. Было еще рано, но за машиной уже сидел Эрнст. Зорге поздоровался.
      - Доброе утро, господин Зорге! - радушно ответил Эрнст.
      Рихард небрежно глянул через плечо шифровальщика: как раз то, что нужно, телеграмма о последних событиях:
      "Срочно. Секретно. Шифром посла. Хранить только в сейфе. 15 октября 1941 года.
      Военных действий японцев против все еще сильной в боевом отношении дальневосточной советской армии нельзя ожидать раньше будущей весны, если не произойдет падения коммунистического режима. Упорство, которое показал Советский Союз в борьбе с Германией, заставляет предположить, что японское нападение, если бы его начать в августе или в сентябре, не открыло бы в этом году дороги через Сибирь".
      - Это я уже знаю! - сказал Зорге. - А нового ничего нет?
      - Нет, господин Зорге, пока ничего. Может быть, принесут позже...
      Посол Отт и его жена фрау Хельма уже сидели за столом, когда Зорге снова поднялся на веранду.
      - По какому поводу сегодня цветы? - протягивая руку для поцелуя, спросила Хельма. - Ради какого события?
      Зорге склонился перед фрау Отт, чуть дольше обычного задержал ее руку в своей большой ладони.
      - Какое событие? - переспросил он. - То, что вы снизошли позавтракать с нами...
      - Но это бывает почти каждый день.
      - И каждый раз для нас это бывает событием... Разве не так, Эйген?
      - Конечно, конечно! - шутливо подтвердил посол.
      Завтракали втроем. На столе стоял четвертый прибор: ждали полковника Крейчмера.
      Заговорили о Тэо Кордте, советнике посла, которого еще весной прислали из Берлина. Это был неприятный субъект, всюду совавший нос. Посол не любил его.
      - Уверен, что его прислали подсматривать за мной, - раздраженно сказал Отт. - Он следует за мной всюду, как тень...
      - Ты знаешь, Эйген, - рассмеялся Зорге, - должен тебе признаться, меня тоже просили охранять германского посла...
      - Ну, Ики, - воскликнул посол, - мне бы доставило большое удовольствие, если бы ты, а не кто-то другой сделался моим "телохранителем"!
      Крейчмер опоздал к завтраку и появился на веранде когда пили кофе.
      - Извините за опоздание, - пробасил Крейчмер, - но в городе происходит что-то непонятное. Говорят, принц Коноэ подал в отставку.
      Отт удивленно вскинул брови.
      - По какому поводу?
      Крейчмер замялся, бросил взгляд на фрау Хельму. Хельма поняла.
      - Господа, - сказала она, - я покидаю вас, вы уже начали свой рабочий день... Спасибо за цветы, Ики.
      Она вышла, метнув сердитый взгляд в сторону Крейчмера.
      В кабинете посла, куда мужчины перешли после завтрака, военный атташе сказал:
      - Тодзио и его партия требуют немедленно начинать военные действия на юге.
      - Но ведь Коноэ тоже за "дранг нах Зюйд", - возразил Зорге, - он бредит Сингапуром. Это не повод для отставки. Может быть, из-за России?
      Рихард Зорге не подозревал, что именно он был виновником падения кабинета Коноэ. Несколько дней назад кемпейтай, так и не заполучив никаких улик, все же арестовала художника Мияги. Его доставили в полицейский участок района Цукидзи. На первом же допросе он выбросился из окна, но самоубийство не удалось, художник упал на ветви густого дерева, пытался бежать, однако полиция его снова арестовала. При обыске в доме Мияги нашли какое-то странное письмо о Маньчжурской железной дороге, о запасах угля, бензина, стали. Часть материалов была написана по-английски.
      Еще арестовали Джима Кокса, английского корреспондента из агентства Рейтер. Он тоже выбросился из окна и погиб.
      - Из-за пустяков не станут бросаться из окон, - решил полковник Осака.
      Японская контрразведка насторожилась.
      Через три дня был арестован советник и секретарь японского премьер-министра Ходзуми Одзаки.
      В правительственных кругах арест Одзаки произвел впечатление разорвавшейся бомбы: советник и личный секретарь принца Коноэ - советский агент!.. Нарастал грандиозный политический скандал. Генерал Тодзио не преминул воспользоваться выгодной ситуацией и столкнул скомпрометированного премьера. Вместе со всем кабинетом принц Коноэ подал в отставку.
      Даже дзусины - члены Тайного совета старейшин далеко не все знали о всех происходящих событиях. Новый премьер - Тодзио попросил императорского адъютанта Сигеру Хондзио ограничить информацию престарелых дзусинов. Даже им не следует доверять некоторых тайн, в том числе и причину отставки кабинета Коноэ. Хондзио выполнил просьбу премьера, с которым его связывали десятилетия совместной военной службы.
      Это осталось их тайной, хотя адъютант императора брал на себя громадную ответственность, нарушая придворные обычаи Страны восходящего солнца. Члены совета взбунтовались, потребовали представить им все секретные документы, недоумевали по поводу отставки Коноэ, но ничего не могли сделать. Пожаловались императору. Однако адъютант генерал-лейтенант Хондзио успел заранее поговорить с ним. Император молча выслушал дзусинов и.., ничего им не ответил.
      Что же касается принца Коноэ, то ему предложили экстренно заболеть и лечь в госпиталь. Это был негласный арест, и следователь по особо важным делам явился к нему в палату для допроса по делу Одзаки - Зорге.
      Беседа у посла Отта продолжалась. Военный атташе Крейчмер сообщил еще одну новость. Полковник Мацумура из разведывательного отдела генерального штаба сказал, что на советско-германском фронте отмечено появление сибирских частей. Об этом телеграфировал посол Осима. По другим данным, советские дивизии покидают Дальний Восток и воинские эшелоны движутся по Транссибирской магистрали в сторону Москвы. Такие же сведения поступали из немецкого генерального штаба.
      Зорге прикинул: прошел месяц, как он передал в Москву первое сообщение об изменении путей японской агрессии. Рихард ликовал. Вслух он сказал:
      - Этого не может быть, Крейчмер! Русские физически не смогут так быстро перебросить войска из Сибири. Это сразу выключит единственную их дорогу в Сибирь. Транссибирская магистраль не рассчитана на подобные экстренные перевозки. Нужна по меньшей мере неделя, чтобы перевезти на фронт даже одну дивизию.
      - Согласен, но факт остается фактом, - настаивал Крейчмер. - Все происходит так, будто русские сидят в японском генеральном штабе и прекрасно знают, что на востоке им теперь не грозит опасность.
      - Вот это возможно, - согласился Зорге с военным атташе. - У русских неплохая разведка... Впрочем, это по его части, - Зорге кивнул на вошедшего Маизингера, который сразу заполнил собой кабинет посла. - Ты слышал, Иозеф, шутливо продолжал Зорге, - говорят, русские агенты проникли в японский генеральный штаб... Что же ты смотришь?..
      - Если бы я работал в кемпейтай, этого бы не случилось, - отпарировал эсэсовец. - Ты, вижу, все не можешь простить мне свой проигрыш в покер... Скажи лучше, когда ты намерен отыграться?..
      Но доктор Зорге уже перешел на серьезный тон:
      - Не рано ли ты, Эйген, сообщаешь в Берлин, что японцы не ударят теперь по советскому Дальнему Востоку? Я сегодня читал шифровку.
      - К сожалению, нет, - ответил Отт, - надежды привлечь Японию на нашу сторону не оправдались.
      - Японцы просто оказались дальновиднее, чем думали в Берлине, - сказал Зорге.
      - То есть? - спросил Крейчмер.
      - Номонганские события, или Халхин-Гол, как называют русские, показали упорство советских войск. И нынешняя война тоже. В оценке событий нужна трезвость, и, по-моему, японцы проявили ее. Они не хотят очертя голову лезть на север, имея в Квантунской армии семнадцать дивизий против тридцати советских.
      - Да, но японские дивизии удвоенного состава, значит, их тридцать четыре.
      - Согласен, - продолжал спорить Зорге. - Эти цифры были верны к началу войны. Теперь на советской границе стоит миллионная Квантунская армия, и все же Япония, думаю, не станет воевать на два фронта - в Южных морях и на севере. Она будет воевать там, где что-то плохо лежит. Вот, смотрите последние данные...
      Зорге достал листок из записной книжки и прочитал несколько цифр.
      - Откуда у вас такие сведения? - ревниво спросил Крейчмер.
      - Из самых достоверных источников - от полковника Сугияма из оперативного отдела генштаба.
      - Дайте их мне...
      - Пожалуйста!.. Не стану же я публиковать эти цифры в своих корреспонденциях. Меня сразу вышлют за разглашение военной тайны. Берите. Рихард небрежно протянул листок Крейчмеру. - Однако, извините, господа, я должен покинуть вас... Эйген, я заеду попозже, если не разболеюсь.
      Прихрамывая, Зорге вышел из кабинета.
      Крейчмер посмотрел ему вслед:
      - Умеет же человек добывать информацию!.. Посол Отт согласился:
      - В Берлине его высоко ценят... Он стоит десятка посольских работников.
      Рихарду во что бы то ни стало нужно было теперь увидеться с Вукеличем. Где бы он мог сейчас быть? В агентстве? Дома? Набрав номер, услышал его голос. Спросил, что нового, вставил условную фразу - нужна срочная встреча. Условились съехаться в пресс-центре.
      Вукелич ждал. Столкнулись на лестнице, поздоровались и разошлись. Листок с шифрованной записью остался в руке Бранко.
      - Очень срочно. Обязательно сегодня, - тихо сказал Рихард. - Пусть Макс держится осторожнее. Ко мне не заходить. Подозреваю слежку...
      После полудня Макс Клаузен вернулся со взморья. Он поставил свою машину перед конторой мотором к двери - знак того, что задание выполнено, - и пошел заниматься коммерческими делами.
      Вечер того дня Рихард провел вместе с Исии в "Рейнгольде", у папаши Кетеля. Он был грустен и молчалив. Задумавшись, пристально смотрел на молодую женщину.
      - Почему вы так на меня смотрите, Ики-сан? Я плохо выгляжу?
      - Нет, Митико... Сегодня я буду тебя называть Агнесс... Мы будто вчера только с тобой познакомились. Помнишь, вон у того столика... Но теперь нам не надо встречаться. Уезжай лучше из Токио.
      - Я же сказала, Ики-сан, я никуда не поеду... Я хочу дышать тем же воздухом, что Ики-сан, ходить по той же земле, видеть это же небо... Почему же... - Исии отвернулась, скрывая слезы.
      - Послушай, Митико, не будем сегодня говорить о грустном...
      Зорге сделал над собой усилие и, казалось, повеселел. Но из головы Рихарда не выходила мысль: почему Одзаки сегодня не пришел на встречу?
      Через час они вышли из ресторанчика, и Зорге подозвал такси. Они простились на улице. Рихард помог Исии сесть в машину, нежно поцеловал руку и долго еще стоял посреди улицы под фонарем, глядя вслед удаляющейся машине, большой, широкоплечий, с копной непослушных волос. Таким и запомнился он Исии. Накрапывал дождь. Это была их последняя встреча. Исии Ханако никогда больше не видела Рихарда.
      Перед тем как вернуться домой, Зорге проехал мимо конторы Клаузена. Машина стояла мотором к двери - значит, все в порядке, шифровка ушла в эфир.
      ***
      Он так и не справился с гриппом и лежал в постели. Через день к нему все же заехал Клаузен, вопреки "карантину". Решили, что посещение больного не вызовет подозрений. Они раздумывали: почему Одзаки и Мияги не явились на встречу? Рихард высказал предположение: отставка кабинета вызвала много дел у Одзаки.
      - Ну, а Мияги? - спросил Клаузен.
      Ответа не было. Тревога не покидала разведчиков. Рихард попросил Клаузена приготовить чай. Клаузен вспоминал, как он был моряком. В двадцать пятом году перегонял шхуну из Бремена в Мурманск. Первый раз попал в Советский Союз...
      Рихард спросил:
      - Значит, ты передал донесение? - Вероятно, он не слушал, что говорил Клаузен.
      - Передал, но не все. Закончил тем, что войны не будет. Не хватило времени. Об отзыве нашей группы передам завтра. Теперь можно паковать чемоданы.
      А назавтра Клаузена арестовали. И его жену Анну. Арестовали Бранко Вукелича и еще многих - больше тридцати человек. Среди арестованных были Джозеф Ньюмен, корреспондент американской газеты "Нью-Йорк геральд трибюн", британский экономист сэр Джордж Сэнс - оба, предположительно, из группы Вукелича.
      Министр юстиции Ивамура подписал ордер на арест принца Кинкадзу из министерства иностранных дел. Принц был внуком старейшего члена императорского совета "Генро". По распоряжению министра юстиции арестовали сына бывшего премьер-министра Японии Инукаи. Но министр Ивамура так и не решился на арест сотрудника германского посольства Рихарда Зорге. Требовалась подпись более важного лица. Ордер об аресте Зорге подписал сам Тодзио.
      Вызывало сомнение и поведение бывшего премьер-министра Японии принца Коноэ, а также германского посла Эйгена Отта. Уж не являются ли и они агентами советской разведки? Но решение такого вопроса было вне компетенции министра юстиции Ивамура...
      Среди арестованных оказались люди девяти национальностей. Выходило, что обнаружена широкая международная организация.
      Когда рано утром агенты кемпейтай явились арестовывать Зорге, вместе с ними был государственный прокурор Мицусада Есикава, руководивший заключительной операцией. Он прежде всего бросился в комнату советского разведчика и удивился: это была комната ученого. Прокурор ни у кого не видел в доме так много книг. На столе лежал раскрытый томик стихов Ранрана - древнего поэта Японии, Есикава прочитал старинную хокку:
      Осенний дождь во мгле!
      Нет, не ко мне - к соседу
      Зонт прошелестел...
      Рядом с Ранраном лежит толстый немецкий ежегодник "Ярбух. 1935".
      Обыск был очень тщательный, но не дал против Зорге никаких улик.
      Следователь Есикава руководил обыском и у других арестованных. У германского коммерсанта Макса Клаузена нашли за деревянной панелью коротковолновый передатчик, у французского журналиста Вукелича обнаружили микропленку с негативами секретных документов, но у доктора Зорге - ничего. И только позже Есикава обратил внимание на то, что у Клаузена был такой же немецкий справочник, как и у Рихарда Зорге. Что бы это могло значить? Может быть, шифр?
      Ключ к таинственным передачам, уходившим много лет из Японии в эфир, был найден.
      Известие об аресте Рихарда Зорге произвело в германском посольстве ошеломляющее впечатление. Генерал Отт, обычно говоривший тихим ровным голосом, так не соответствовавшим его огромному росту, сейчас просто гремел в своем кабинете. Лицо его было совершенно багровым.
      - Они хотят поссорить нас с Японией! - кричал он. - Пусть для этого избирают другие способы... Мы не потерпим! Я добьюсь, что Берлин порвет дипломатические отношения с Токио... Они дождутся!.. Это же чудовищно, неслыханно: обвинить Зорге в том, что он советский агент! Сегодня они арестовали Зорге, завтра арестуют меня. Это оскорбление нации... Послушайте, Майзингер, немедленно езжайте в кемпейтай к генералу Накамура и потребуйте освободить Зорге. Пусть не валяют дурака. Эта их работа - сплошная шпиономания!..
      Полковник Майзингер стоял набычившись, уперев в бока свои тяжелые кулачища.
      - Я сам готов, господин посол, разгромить всю японскую контрразведку. Это дело чести эсэсовца! Я до конца буду партнером Зорге.
      - Да, да! Действуйте от своего и от моего имени! Я поеду сейчас в министерство иностранных дел. Я знаю, что им сказать! Доктор Майснер, заготовьте телеграмму в Берлин, в самых решительных тонах. Это же черт знает что! Надо информировать фюрера...
      В министерстве иностранных дел германского посла принял новый министр, господин Того. Он был вежлив, предупредителен, но непреклонен и решительно отказался выполнить требование генерала Отта.
      - Господин посол, - сказал Того, - я огорчен вместе с вами, но это очень серьезно... Распоряжение об аресте Зорге подписал новый премьер-министр, генерал Тодзио. Вероятно, это первый документ, который подписал премьер на новом высоком посту. Доказательства неотвратимы - Рихард Зорге обвиняется в шпионаже в пользу Советской России... Примите мои уверения, господин посол...
      - Да вы с ума все сошли! - нарушая дипломатический такт, воскликнул Отт.
      - Я полагаю, что господин посол слишком взволнован, допуская такие выражения... Я охотно его извиняю. - Того, сквозь зубы шумно вдохнув воздух, поднялся со своего кресла. Министр давал понять, что аудиенция окончена.
      Единственно, чего смог добиться Отт, - согласия на его встречу с Зорге в тюрьме Сугамо. Того пообещал договориться об этом с полицейскими властями. Генерал-майор Эйген Отт ни на секунду не мог поверить, что его лучший друг доктор Зорге, который вытащил его из японской казармы в Нагоя, работает на советскую разведку. Этого просто не может быть! Отт сам не новичок в разведке и умеет разбираться в людях. Отт знает Рихарда добрый десяток лет и в какой-то мере именно ему обязан своим назначением на должность германского посла в Японии.
      Даже потом, через много лет, после того, как генерала Отта убрали с занимаемого поста в результате этой непостижимой для него истории, Отт так ни во что и не поверил.
      - Зорге - советский разведчик?! Да вы с ума сошли! - восклицал он. - Этого не могло быть. Я его прекрасно знал.
      11. В ТЮРЬМЕ СУГАМО
      Германский посол продолжал неистовствовать и возмущаться. Неудовлетворенный разговором с министром иностранных дел Того, он поехал к новому премьеру, Тодзио, посетил брата императора, но и там, и здесь Отт получил отказ.
      В Берлин ушла подробная шифрограмма с настоятельной рекомендацией оказать дипломатический нажим на Японию, проявить жесткость в требовании освободить Зорге. Риббентроп ответил, что обо всем доложено Гитлеру, решение последует позже.
      Оберштурмбанфюрер Майзингер не выходил из своего кабинета, грозил загнать в концлагерь каждого, кто скажет хоть одно дурное слово о Рихарде.,.. Майзингер трудился над документом из двадцати двух пунктов, по которому следовало, что Рихард Зорге ни в чем не мог быть виновен. Этот документ он передаст в кемпейтай, генералу Накамура. Только ему, своему японскому коллеге, - тот должен понять. Полицейский атташе послал доклады в имперское управление безопасности в Берлин Гиммлеру, в абвер всесильному адмиралу Канарису. Он просил шефа гестапо Мюллера подготовить архивную справку о жизни Зорге в Германии.
      Немецкий посол и полицейский атташе были готовы поднять на ноги всю Германию, но ничего не получалось: японцы стояли на своем.
      Через некоторое время после ареста Зорге послу разрешили с ним встретиться в комнате свиданий тюрьмы. Сугамо. Следователь предупредил - арестованному можно задать только три вопроса: как он себя чувствует, считает ли себя виновным и в чем нуждается. И все. Таково категорическое условие встречи.
      Эйген Отт стоял в дверях комнаты свиданий в сопровождении трех японских чиновников, когда через противоположную дверь ввели Зорге. Всегда элегантный, подтянутый, тщательно выбритый, он сейчас был в арестантской одежде, в грубых больших ботинках, заросший густой щетиной. Рихард держался уверенно, стоял с высоко поднятой головой. Рядом с Зорге находились три полицейских.
      Отт подался к Зорге, но следователь жестом остановил посла. Разговаривали издали, через комнату. Посол задал первый вопрос:
      - Как вы себя чувствуете, Ики?
      - Благодарю вас, я ни на что не жалуюсь, - спокойно ответил Рихард.
      - Вы считаете себя виновным? Японцы заволновались.
      - Мне только что запретили отвечать на этот вопрос, - кивнул на свою охрану. - Не будем говорить об этом...
      Отт растерялся, для него важно было получить ответ именно на этот вопрос. Он спросил еще:
      - Что я могу для вас сделать, Ики?
      - Спасибо, мне ничего не надо... Мы едва ли увидимся с вами, господин посол. Передайте привет вашей семье.
      Встреча окончилась. Отт торопливо сказал еще:
      - Вот это вам просила передать Хельма.
      Один из полицейских подошел к Зорге и отдал сверток. Рихарда увели.
      В камере он развернул сверток, там были фрукты и теплое одеяло с инициалами Хельмы - "X. О." и еще запонки - подарок Отта. "Запонки-то пожалуй ни к чему", - усмехнулся Зорге, взглянув на свою арестантскую куртку.
      В продолжение многих дней Зорге держал себя вызывающе, требовал встречи с германским послом, протестовал против незаконного ареста. После встречи с Оттом Рихарда Зорге снова вызвали на допрос.
      Допрос вел государственный прокурор Есикава. Он опять спрашивал, признает ли Зорге себя виновным в причастности к подпольной организации. Рихард давал односложные ответы. По наводящим вопросам прокурора он все больше убеждался, что сидевший перед ним маленький японец уже многое знает. Теперь главное заключалось в том, чтобы защитить остальных, приняв всю ответственность на себя. Это решение созрело окончательно, когда через несколько недель после ареста следователь на очередном допросе вытащил из письменного стола три германских ежегодника, с помощью которых подпольщики шифровали свои радиограммы.
      - Вы и теперь станете отрицать свою связь с Москвой? - воскликнул прокурор, потрясая книжками. - Это ваш ежегодник?
      - Да, мой, но какое отношение имеет к делу старый немецкий справочник? равнодушно спросил Рихард.
      - А вот какое! - Есикава раскрыл папку и прочитал последнюю телеграмму Зорге, посланную в Москву: "Все это означает, что войны в текущем году не будет..." - Это вы писали? - торжествующе спросил прокурор. - Вам не к чему отпираться. Ключ шифра в наших руках. Теперь-то вы признаетесь, что были шпионом Москвы?!.
      Упираться было бессмысленно, но Зорге сказал:
      - Я никогда не был шпионом! Я только боролся против войны... Я коммунист и гражданин Советского Союза... Но я хотел бы отложить допрос, сегодня я слишком утомлен. Позже я сам напишу все, что найду возможным.
      - Здесь я решаю, когда вести допрос! - сказал Есикава. - Впрочем, одну минуту...
      Зорге вывели в коридор, государственный прокурор позвонил премьеру Тодзио и доложил, что Зорге признался в том, что он русский коммунист, и просил перенести допрос.
      - Ни в коем случае! - закричал в трубку премьер-министр. - Ведите допрос до полного изнеможения арестованного! Иначе вы ничего не добьетесь...
      Генерал Тодзио, бывший начальник военной жандармерии в Квантунской армии, знал, как надо вести допросы...
      Зорге не били, не пытали во время допросов: иностранцев было приказано не трогать - могли произойти дипломатические осложнения. Исключение составлял только Бранко Вукелич. Его считали французом, поскольку он представлял французское телеграфное агентство. А Франция - поверженная страна, кто с ней станет считаться! Вукелич стойко переносил самые ухищренные пытки. Избитого, окровавленного, его приводили в комнату следователя, и он снова молчал. Разъяренный прокурор как-то спросил: "Он кто: француз или американский индеец, откусивший себе язык?! Заставьте же его говорить!" Но Вукелича так и не заставили говорить.
      Пытали, били бамбуковыми палками и художника Истоку Мияги, и он мечтал поскорее умереть: его больное тело, снедаемое туберкулезом, не могло выдержать долгих мучений.
      Рихард попросил доставить ему пишущую машинку и пачку бумаги, сказал, что от руки писать он отвык, а привыкать снова к перу не хочет... Тяжба арестованного с тюремной администрацией тянулась долго, но победил Зорге. Прокурор распорядился принести арестованному машинку.
      И вот он в одиночной камере наедине с раскрытой машинкой на досчатом столе. С чего начать и зачем? Нужно ли все это? Нужно!
      Рихард понимал: ему наверняка не выбраться из японских застенков. Так пусть же люди узнают, как он жил, во имя чего боролся, пусть сохранят о нем добрую память. Он, Рихард Зорге, будет повествовать о прошлом, о том, что давно отжило и не может уже повлиять на дела, связанные с группой Рамзая. Начнет он издалека и будет писать не торопясь. Это позволит ему уйти от текущих допросов. В тюрьме тоже важно выиграть время. И пусть это будет его завещанием, в котором он изложит свои убеждения, свои взгляды.
      Начал Рихард с официальной справки:
      "Я, Рихард Зорге, родился 4 октября 1895 года на Южном Кавказе, в Аджикенде. Отец был инженером немецкой нефтяной компании в Баку. Мать русская, из бедной семьи железнодорожного рабочего. Семья имеет революционные традиции. Дед и , его братья были активными участниками революции !
      1848 года".
      Рихард не помнил раннего детства, о нем рассказывала ему мать, Нина Семеновна, которая все еще жила в Гамбурге, не зная о судьбе сына.
      Трехлетним ребенком Зорге очутился в Германии, провел там больше четверти века, до тех пор, пока не приехал в Советский Союз. Рихард был самым младшим в семье инженера Альфреда Зорге, среди еще четырех сестер и братьев.
      Отец Рихарда когда-то принимал участие в экспедиции Свена Гедина в Центральной Азии, работал в российской императорской нефтяной компании, а вернувшись в Германию, стал закупщиком оборудования для нефтяных фирм в России.
      "...До того, как началась война, - писал Зорге, - мои детские годы текли сравнительно спокойно, я жил в обеспеченной семье, принадлежащей к классу буржуазии. Наша семья не испытывала никаких материальных затруднений. Но во мне было нечто такое, что несколько отличало меня от других... О текущих событиях в Германии я знал намного лучше взрослых. В течение длительного времени я скрупулезно изучал политическую обстановку. За это в школе меня даже прозвали "премьер-министром". Мне было известно, что мой дед посвятил себя рабочему движению. Знал я также, что взгляды моего отца были прямо противоположны взглядам деда. Отец был националистом и империалистом, он всю жизнь прожил под впечатлением, полученным в юношеские годы, когда в результате войны 1870-1871 годов была создана Германская империя. Он только и знал, что беспокоился о своей собственности за границей и о своем общественном положении. Мой брат придерживался ультралевых взглядов".
      Детство и юность Рихарда Зорге закончились в школьные каникулы лета четырнадцатого года. Школьники возвращались с экскурсии из Швеции. Они плыли домой с последним немецким пароходом - начиналась война, и корабли, застигнутые ураганом событий, спешили укрыться в своих портах.
      Кайзеровская Германия жила в угаре шовинистических настроений, на улицах кричали: "Хох!", поднимая портреты кайзера, точно так же как в России носились с портретом царя...
      Романтика новизны, надоевшее школярство, стремление начать новую жизнь и, конечно, шовинистический угар вокруг, принимаемый за патриотизм, решили судьбу подростка. Рихард не вернулся больше в школу. Тайком ото всех младший Зорге ушел добровольцем в солдаты.
      Это было началом судьбы. И вот финал - он в тюрьме, быть может единственный путь отсюда - на эшафот. Зорге не знал, что с ним будет, но был готов к самому худшему. Теперь, когда жизнь была прожита, он мысленно спрашивал себя: так ли нужно было жить? Да, так!
      "...Первая мировая война 1914 - 1918 годов оказала глубочайшее влияние на всю мою дальнейшую судьбу, - писал Зорге. - Если бы даже у меня не было никаких других убеждений, одной ненависти к этой войне было бы достаточно, чтобы я стал коммунистом..."
      Но это произошло не сразу. Шовинистические настроения постепенно выветривались. Очень помог этому солдат, бывший гамбургский каменщик. Он скрывал ото всех свои левые убеждения, но раскрылся перед Рихардом Зорге. Солдата вскоре убили на Западном фронте. Рихард навсегда сохранил в памяти разговоры в траншее с солдатом из Гамбурга. Каменщик был первым, кто заставил Зорге подумать о том, что происходит вокруг. Рихард несколько раз был ранен. Он кочует из госпиталя в госпиталь, потом на фронт и снова в госпиталь: опять ранение, очень тяжелое, на этот раз под Верденом. Его отправляют в Кенигсберг.
      За молодым солдатом ухаживала сестра милосердия, дочь врача, приносившая ему книги из дома. Перебитые осколками кости срастались медленно, проходили месяцы... Рихард, не расстававшийся с костылями, зачастил в дом госпитального врача. С тех пор прошло двадцать пять лет, но и сейчас во сне Рихард часто слышит голос сестры, видит склонившуюся над ним фигуру девушки в белой косынке... Для солдата Зорге было громадным счастьем сидеть в уютной квартирке врача и слушать его рассказы. Врач был левым социал-демократом, и дочь разделяла взгляды отца. Здесь Рихард впервые услышал имена Розы Люксембург, Карла Либкнехта, Владимира Ленина... Пройдет еще много лет, и Рихард прочтет слова Ленина, посвященные его деду - Фридриху Альберту Зорге. Рихард станет глубоко идейным, стойким, преданным делу коммунистом. Но тогда, в полевом госпитале, он только начинал приобщаться к революционному движению.