– А сейчас,– продолжал репортер, вновь стоя на парадной лестнице,– я представляю вам трех исцелившихся в столь знаменательный день. Перед вами французский фермер Жан Брюон, домохозяйка из Чехословакии Злата, а третий симпатяга из Сиднея бизнесмен Рой Портер. У Роя полгода назад обнаружили рак желудка с метастазами в кишки, но после Исцелителя все словно рукой сняло. Рой, чему вы так улыбаетесь?
      – Я рад, что отделался легким испугом.
      – Что вы почувствовали на операционном столе?
      – Ничего. Абсолютно ничего. Я рассказывал анекдоты охране, замечательные парни!
      – Может быть, нас смотрит сейчас Роман Батон. Что ты ему скажешь, Рой?
      – Спасибо, Батон, ты был мозговитым парнишкой. Жду в гости в Сидней, он получше Сан-Франциско. Предлагаю охоту на акул.
      – Тебя зовут в Сидней, Роман.
      – Ну их к чертям собачьим, этих бизнесменов. Сквалыги все жуткие и скучны-ы.
      – Жан,– приплясывал на ступеньках репортер,– покажите зрителям ваш памятный номер. Сколько на нем?
      Жан из Франции показывает овальную металлическую пластинку с выбитыми цифрами: 8 156 042.
      – Любуйтесь, перед вами восьмимиллионный стапятидесятишеститысячный сорок второй человек, которому оказана в этом году помощь Универсального исцелителя. Жан прилетел к нам позавчера из столицы Франции Орлеана, рак – наследственная болезнь в его семье. Сколько стоило лечение?
      – Ни одного франка, если не считать дороги туда и обратно.
      – Напомню всем, кто смотрит нашу программу, что с недавнего времени решением правительства Соединенных Штатов даже та чисто символическая плата 50 долларов за сеанс полного исцеления ликвидирована. Отныне пользоваться величайшим даром неизвестного разума может любой человек земного шара!
      – Ты скажи, сколько ваши авиакомпании имеют с пассажиров,– буркнул Батон, закладывая вираж.
      – А сейчас,– тараторил телерепортер в прежнем темпе,– несколько слов с профессором О'Брайеном, который возглавляет международный центр научно-технического изучения Пяти даров в мексиканском научном центре. Эй, Мексика…
      – Роман, а он тяжелый?
      – Кто?
      – Ну, Исцелитель?
      – Нет. Когда я первый раз взял его из рук Пришельца, он показался мне весом так с бильярдный шар, только теплый, но потом он набрал вес приличного кирпича… Прошу тебя, выключи эту тарахтелку. Мы садимся.
      Алый спортивный самолет почти бесшумно скользнул над дачным пригородом Севастополя. Над верандами, где на белом крахмале вечерних столов золотятся натюрморты предстоящего ужина, над зелеными опустевшими кортами, над двориками в зелени с малыми фонтанчиками, где мерцают вынесенные на прохладу телевизоры, сегодня их смотрит большая половина человечества; самолет шел на бреющем полете над бассейнами в белой оправе из мрамора, где от движений одиноких купальщиц на воде раскрываются веера прохладных волн. Это был единственный самолет, который имел право шуметь в вышине над зоной отдыха, единственный – как и его хозяин, чье имя плыло сейчас в машине, написанное огромными буквами на крыльях. И его провожали восхищенные взгляды.
      Услышав рокот подлетающего самолета, из гостиной на втором этаже дома, который принадлежал знаменитому пилоту, вышел человек, одетый слишком внушительно для столь душного, даже жаркого вечера – строгая фрачная пара, белоснежная манишка, крохотный бархатный галстук-бабочка, наконец, черные Лайковые перчатки. Он был похож на дворецкого или лакея из фешенебельного отеля, если бы не властные черты лица, если бы не маленькая тарелочка свежих вишен со сливками, которую он держал в левой руке, небрежно выуживая из белоснежно-розовой массы сочные ягоды и бесцеремонно выплевывая косточки на каменный пол террасы.
      Отыскав глазами подлетающий самолет, человек на миг остановил у губ серебряную ложечку с порцией лакомства, усмехнулся и вдруг зашвырнул и тарелочку, и ложку в кусты цветущих роз с высоты террасы.
      Звон разбитой посудины был не слышен в шуме низко летящей воздушной стрекозы.
      Взлетно-посадочная полоса находилась тут же, рядом с домом.
      Человек во фраке прошел назад в гостиную и вновь плюхнулся в кресло перед телевизором; на передвижном столике перед ним лежал пистолет необычной формы, почти квадратный, с овальным отверстием для пальца и еле заметным стволом. В тот самый момент, когда он опустился в любимое кресло Батона, на экране поползла белоснежная ткань с памятника, жители польского городка Бялогард подбросили вверх шляпы, флажки, шейные платки, почетный караул взял равнение на середину, сотни голубей взмыли вверх, и глазам человечества предстал памятник в честь 20-летия контакта: знаменитая ракета Пришельца, сваренная из листов легированной стали, ракета-пузан, ужасно похожая на цирк-шапито. Макушку монумента венчала символическая рука с пятью дарами, а на постаменте из черного мрамора были выбиты профили пяти Великих мальчишек. Корреспондент выходил из себя, стараясь быть на уровне столь значительной минуты:
      – Внимание! Сегодня к нашему провинциальному городку приковано внимание всего мира. Бялогард – это имя отныне вписано золотыми аршинными буквами на скрижалях истории. Среди почетных гостей на трибуне наш дорогой земляк, наш Великий парень – Войцех Кула, которого мы привыкли звать его школьной кличкой Пузо, рядом с ним председатель международного комитета по использованию Даров при Юнеско Гильермо Перес де ла Сера.
      Незнакомец отстегнул галстук-бабочку, небрежно, швырнул ее в угол гостиной на вазу с цветами, расстегнул верхнюю пуговицу сорочки, подумав, взял с передвижного столика квадратный пистолет и спрятал во внутренний карман.
      Между тем во весь экран раскинулось крупное мясистое лицо председателя комитета по Дарам, тучного одышливого испанца, который выкрикивал с необычайным темпераментом:
      – Граждане мира, дорогие земляне, вы, жители Бялогарда, сегодня, в этот торжественный день двадцатилетия со дня Великого посещения, мы невольно уносимся памятью в тот далекий день 12 августа 1979 года, когда здесь, на бывшем теннисном корте международного лагеря «Сирена», состоялась историческая встреча. (В кадре появились две знаменитые фотографии, которые успел сделать на хвосте использованной почти до конца пленки один случайный свидетель из числа взрослых: космическая ракета, приземлившаяся прямо на зеленую траву корта, этакое странное сооружение, непостижимым образом похожее на старинное передвижное шапито, даже с балкончиком-райком у макушки; Пришелец, стоящий на этом самом балкончике, человек в парике образца восемнадцатого века, с цилиндром на голове, и бегущие к чуду мальчишки с ракетками в руках.) Встреча Внеземного разума, принявшего эксцентричные внешние формы для облегчения контакта с детьми, с пятью юными представителями человечества. С пятью ныне хорошо всем известными Великими мальчишками, которых мы до сих пор ласково и любовно называем по их школьным прозвищам, так, как называли себя они сами в те исторические дни. Назовем их еще раз – Джанни Кастелло по кличке Мазила, Роман Толстов по прозвищу Батон и стоящий рядом со мной и всеми любимый Пузо – Войцех Кула, ура ему! … В этот день мы почтим минутой молчания и тех двоих, кого сегодня нет с нами, двух Великих парней, трагически погибших Майкла Саймона и Ульриха Арцта.
      Смолк оркестр. Минута молчания поплыла над планетой.
      Незнакомец в кресле Батона усмехнулся и, повернув голову к балконной двери на террасу, отметил про себя стихший рев спортивного самолета. Через минуту-две пилот спустился на бетон взлетно-посадочной полосы.
      – Здесь,– продолжал кричать на весь мир председатель комитета по Дарам,– итальянец, русский, поляк, бельгиец и американец, представляя символически Старый и Новый Свет, встретились с представителем могучей таинственной суперцивилизации. Я не буду повторять хорошо знакомые нам подробности этой встречи. Скажу только, что в результате Земля стала обладательницей пяти замечательных достижений космического разума, трех великих – Универсального исцелителя, Универсального садовника и Универсальной машины времени – и двух малых даров – Универсального пятновыводителя и Универсальной ракетки… уже в этом странном перечне видны души наших молодых землян, где рядом мирно уживаются прагматизм и альтруизм, самые высокие помыслы и сиюминутные ценности…
      Незнакомец уже спускался по винтовой лестнице на первый этаж и не слышал этих слов.
      Спортивный самолет тем временем подруливает к ангару. Гофрированная дверь автоматически поднимается вверх, воздушная машина медленно въезжает под свод, вспыхивают под потолком лампы дневного света. Батон откидывает на землю трап, но не спешит вниз, а поворачивается к жене:
      – Ты ничего не заметила?
      – Днем в гостиной горит свет… ты об этом?
      – Да… Может быть, это Костя. Сегодня его дежурство.
      Батон медлит выходить из самолета, что-то ему не нравится. Он пристально смотрит на открытый автомобильчик для поездок от ангара к дому. Дверцы машины распахнуты, одна из подушек сиденья выброшена на пол. Рядом валяется опрокинутая канистра в лужице бензина…
      – Что за чертовщина. Кто здесь хозяйничал?
      Мария тоже медлит выходить из кабины. Ее сердце вздрагивает от приступа тревоги, хотя подумаешь – брошенное на пол сиденье. Внезапно лампы под потолком гаснут.
      – Этого еще не хватало!
      В полной темноте они на ощупь выходят из самолета, бредут к автомашине. Наконец вспыхивают фары, оживает мотор, двери нехотя поднимаются, заливая ангар неистовым светом предгрозового солнца и выпуская машину, которая мягко катит к двухэтажному особняку в купах вечной зелени, в клубах тревожной дымки. Как они ни уходили от грозы, гора продолжает вспухать на горизонте фиолетовым утесом и отбрасывать холодную тень, в которой зло сверкают горящие окна гостиной.
      – Странно,– сказала Мария,– Костя не имеет привычки бродить по дому. И почему он нас не встретил? В такой день.
      – Готовит сюрприз.
      – Твоя охрана отбилась от рук. Ты слишком мягок.
      Остановив машину у крыльца, Батон хмуро посвистел, подзывая собаку:
      – Лерри, Лерри…
      Нет, все это ему решительно не нравилось. Поднявшись по ступеням к двери, он хотел было набрать на диске код, но… что за черт – диск был вдребезги разбит! Мария, все больше пугаясь, всматривалась в дальний конец дорожки у оранжереи, где ей вдруг померещилось нечто лежащее на прессованном песке, нечто похожее на пятнистое пятно, пятнистое, как их любимый спаниель Лерри… Она поежилась от тревожного холода: пятно, брошенное на песок, словно мятый плед.
      – Это ты? – ожил голос в динамике на двери.
      – Что за шутки! – заорал Батон, рванув ручку.
      Щелкнул запор, и дверь распахнулась. Батон и Мария замерли в шоке – прямо за дверью, на паркете, лежал ничком человек в военной форме с погонами лейтенанта. Отшвырнув сумку, Батон рванул тело на себя. Мертвое лицо откинулось. Это был Костя. Мария вскрикнула.
      – Здравствуй, Батон! С приездом.– Это сказал незнакомец, который стоял на верхних ступенях винтовой лестницы.
      – Ты?!– опешил Батон, роняя тело.-Умник?.. Ты жив?!
      – Да, Батон, я, к несчастью для вас, жив, и даже очень жив.
      Батон шагнул в ярости вперед, но тут же заметил, что в холле кроме Ульриха Арцта, по кличке Умник, находились еще два типа по углам, два типа с безлико-одинаковыми манекенными лицами в странных фиолетовых трико, буквально прилипающих к телу. В руках типы держали автоматы. На трико пестрели желтые клейма с профилем Арцта и надписью по-латыни: Умник-1.
      – Увы, ты попался, Батон,– кивнул с ядовитой ухмылкой Умник на убитого лейтенанта охраны,– вот тот был так невежлив, что его пришлось вульгарно застрелить. Еще один, в звании поменьше, лежит за ангаром под брезентом. Мы спрятали, чтобы тебя сразу не огорчать в такой день… м-да, во какие мы с тобой стали важные шишки, Батон, без охраны ни шагу… а мне хотелось поговорить с тобой как раньше, без свидетелей, по старинке.
      За спинами раздался скрип гравия, и Мария, оглянувшись, увидела третьего манекена в трико, который бесстрастно держал оружие наперевес.
      – А кто эта бабенка?
      При этом Умник достал из кармана пачку сигарет вместе с маленькой странной коробочкой, из которой извлек тонкую палочку с коричневой капелькой на кончике, быстро провел концом с каплей по одной из сторон коробочки.
      На палочке вспыхнуло пламя, от которого Умник и прикурил.
      – Скажи своему болвану, чтобы он убрал автомат! – крикнул Батон, прижимая к себе побледневшую Марию.
      – Хорошо, что эта штука не понимает оскорблений,– заметил Умник,– но если у ней вдруг откажет черепушка, тебе, Батончик, будет очень больно… эй, четвертый, убери пушку!
      Субъект, стоящий сзади, послушно убрал автомат, но тут же оружие вскинули оба типа в холле, до этого они держали его стволами в пол.
      – Вот видишь, мой дорогой,– рассмеялся Ульрих Арцт,– они страхуют друг друга.
      – Что все это значит, Умник? – сказал Батон.– Ты, видно, спятил там, на том свете.
      – Ты даже не догадываешься, Роман, ты и не знаешь, как прав. Я действительно с того света… Эй, третий, пошарь-ка, что у него в карманах. Стоп, Батон! Без шуток. Они продырявят твою дамочку навылет. Сначала ее, учти.
      – Скотина! Жаль, что я тогда не расколол тебе башку!
      – Сочувствую, мне тоже жаль, Батон. Со мной только одни неприятности. Самому осточертело.
      Третий тип механически обыскивал дрожащего от ярости Батона, выбрасывая на пол зажигалку, расческу, коробку сигарет, авторучку, именной золотой жетон, блокнот, карманный калькулятор, и, наконец, сдернул с глаз солнцезащитные очки и тоже швырнул на пол. Очки разлетелись вдребезги.
      Мария с ужасом смотрела в мертвые скучающие глаза убийцы.
      Ее трясло.
      – Мария…– прошептал Батон, крепко прижимая ее к себе.
      – Странно, мой дружок, нам положено по инструкции носить оружие. Я с ним не расстаюсь, вот (он показал пистолет), именной, специального выпуска, в золоченом корпусе. «От вооруженных сил Соединенных Штатов Америки Великому американцу Майклу Саймону…»
      – Если ты думал меня удивить, то проехали. Я знал, что Головастик на твоей совести. Кончай ломать комедию! Чего ты хочешь, в конце концов?!
      – Тсс-с, Батон. Не спеши, футболист.
      Издевательски приложив палец к губам, Ульрих фон Арцт оглянулся на шаги в одной из комнат второго этажа, откуда спустя минуту вышел еще один – четвертый по счету – субъект с каменным лицом и автоматом на плече. Подойдя к Умнику, он вывалил у лестничных перил груду предметов: охотничий нож, пистолет, нож для рубки мяса, сечку, топорик, детский автомат из пластмассы.
      – Это все оружие?
      Субъект молча кивнул.
      Присев на корточки, Умник достал из кучи пистолет Батона, спрятал в карман, затем выудил детское оружие и показал субъекту:
      – Это игрушка для маленького беби, понял? Она не стреляет.
      Выслушав пояснение, субъект бесстрастно повернулся, увидел на пороге людей, Батона и Марию, молниеносно вскинул автомат.
      Грянула очередь, и стрелявший, сам дымясь, повалился на ступени – это два манекена внизу успели перехватить его движение, выстрелили первыми. Перестрелка длилась один миг, и вновь дула автоматов нацелились на женщину.
      – Безмозглые идиоты! – наклонившись над телом упавшего, Умник вырвал внезапным движением из спины моток проводов, разноцветные витые шнуры.– Это всего лишь роботы, Батон. Лучшие из тех, что удалось достать, представляешь?
      Мария покачнулась.
      – Слушай,– сказал, багровея, Батон,– тебе нужен лишь я. Так? Пусть она уйдет.
      – Тише, а то я передумаю, дурачок! Поднимайтесь! Живо, и учти – это последний шанс для всех нас… нас, Батон, нас…
      – Успокойся, Роман,– шепнула Мария и сделала неуверенный шаг вперед. Это было первое, что она сказала.
      В гостиной было светло от дневных ламп, от сияния светлого неба, еще полного солнечной позолоты. В приоткрытые окна и дверь влетал свежий ветер. Донеслись далекие раскаты грозы.
      «И когда в этот торжественный де…»
      Арцт выключил телевизор.
      Три фиолетовые фигуры встали по углам.
      – В этом углу явно чего-то не хватает,– с досадой бросил Умник, плюхаясь в кресло,– я и взял-то его только для симметрии. Садитесь. Чувствуйте себя как дома. Извините, что без спроса влез в холодильник, пригубил коньячку. Устал с дороги… а вишни со сливками ужасны…
      Умник пристально посмотрел на Марию. Его глаза буквально ощупали по миллиметру ее лицо, но женщина выдержала движение этих рыбьих, холодных глаз.
      – Надеюсь, милая дама, вы не приставлены к Батону? – спросил он как бы сам себя и так же загадочно продолжил: – Впрочем, если бы она была из опекунской разведки, то машина б у меня отказала, не так ли, товарищ?.. Послушай, представь нас друг другу, не будь мужланом, Батон.
      Батон, не обращая внимания на его слова, протянул жене сигарету, щелкнул зажигалкой, закурил сам.
      – Ну что ж, тогда представлюсь сам. Можно называть меня по-разному – Христом, Сатаной, Мефистофелем, Умником тоже можно… на худой конец, просто Ульрихом, но лучше всего обращаться запросто – ваше величество, ха-ха-ха… А вас, милашка, я буду звать Агафья… нет, Акулина!
      Батон саданул кулаком по ручке кресла так, что чуть не лопнула обивка.
      – Мою жену зовут Ма-ри-я! Запомни, ублюдок!
      Лицо Умника на миг окаменело, он даже закрыл глаза, чтобы сдержать собственную реакцию. Рука Марии впилась в ладонь мужа.
      – Машенька,– процедил сквозь зубы гость в черном,– принесите-ка нам какой-нибудь закуски. Я ужасно проголодался с дороги. Парочку бутербродов, нет, лучше десяточек бутербродов с икрой, с осетринкой и прочими утехами истинно русской кухни. Она хоть и грубовата на мой бельгийский вкус, но зато сытна и эксцентрична. И пива, ради всех святых, пива. Я искал – не нашел. Это поможет нам всем задержаться на этом свете.
      Мария вопросительно посмотрела на мужа – тот устало кивнул.
      – Четвертый, проводи даму через коридор второго этажа на кухню. Ты ведь у меня самый симпатяга… Одна просьба к вам, мадам, не делайте резких движений, не подходите к телефонам и выключателям. Этот дурак вас тут же продырявит.
      Когда Мария и один из фиолетовых вышли, Батон обеими руками долго протирал лицо, пытаясь оправиться от кошмара.
      – Слушай,– сказал он,– а почему тебя прозвали Умником? Я ведь всегда называл тебя Маргарин.
      – Это Головастик приклеил. Умник звучит намного лучше.
      – Ты все время сопливился… У тебя были такие большие клетчатые платки, и как ты оказался в ту минуту на корте, ума не приложу? Ты и ракетки в руках держать не умел, слабачок.
      – Зато у меня черепок варил, в отличие от вас. Это ведь я потребовал не что-нибудь, не ракетку глупую, как безмозглый Мазила, а вещь эпохальную.
      – Умник, отпусти Марию.
      – А ты давно ее знаешь?
      – Что за вопрос?
      – Есть у меня подозрение, что она не та птичка, за которую себя выдает.
      – Что за чушь, я знаю ее третий год, дурилка, у нас как раз медовый месяц.
      – Поздравляю… впрочем, наверное, я излишне подозрителен. Архонты черта с два позволили б мне тебя сцапать.
      – Отпустишь… зачем она тебе?
      – Нет. Тогда мне придется убить тебя. А она как нельзя кстати подвернулась. Если честно, я уже пожалел, что решил поболтать с тобой.
      Внезапно один из фиолетовых поднял автомат.
      – Дурак, это ручка телевизора!
      Батон положил пальцы на колесико дистанционного управления видеостены.
      – Отставить, первый! И все ж таки поосторожней, Батон. Твои мозги забрызгают меня с ног до головы.
      Они замолчали, уставившись в видеостену, которая воссоздавала объемное изображение.
      – Сейчас, когда первые посетители устремились в только что открытый музей Контакта, мы прокрутим вам видеозапись, сделанную накануне нашим корреспондентом Анжелой Лелиньской. Она была первым посетителем уникального музея…
      – Человечество стало еще более глупым, чем тогда,– заметил Ульрих фон Арцт, вновь прикуривая не от традиционной зажигалки, а от странной огненной палочки,– пора поставить на Голгофе обелиск в честь распятия Христа, раз он спас нас.
      Он кинул коробочку на столик, и ею почти машинально заинтересовался Батон, сначала просто повертел в руках, затем приоткрыл… внутри ровным рядком лежали тонкие деревянные палочки с каплями твердого коричневого вещества на конце.
      – Что это?– так же машинально спросил он, заметив ироничный взгляд Умника.
      – Это мои следы в вечности, Батон,– рассмеялся тот,– это то, чем мне удалось наследить в истории… Ха-ха-ха… Это спички, которых больше не стало.
      В гостиную вошла Мария, вкатив передвижной столик с торопливо наставленной снедью. За ней – бесстрастный охранник.
      – Так вот, мой дорогой коллега, это спички. Самый обычный предмет многомиллионного ширпотреба. Устройство для зажигания огня не высеканием искры на фитиль, как это принято нынче, а воспламенением серного состава в результате трения головки о стенку коробочки, покрытые тем же самым составом. Ясно излагаю?
      – Когда ты так навострился говорить по-русски?
      – Я никогда не говорил по-русски! Там, где я живу уже давно, изобрели вот такую кроху.
      Он достал из нагрудного фрачного кармашка тонкую пластинку, поверхность которой была покрыта сотнями микроотверстий:
      – Это автопереводчик.
      – И все же ты говоришь с акцентом.
      – Ничего. Машина скорректирует ударения по твоей речи, и увидишь, скоро я начну говорить с такой же правильностью, как ты, но не лучше тебя. Твоя речь образец для этой безмозглой твари.
      Мария подкатила столик поближе к Роману, села в кресло, поймав незаметным успокаивающим жестом его руку. Охрана угрожающе подняла стволы автоматов. Руки расцепились.
      – Никаких подозрительных жестов, мои друзья, иначе наш легкий обед будет испорчен… Благодарю за пиво. Надеюсь, оно свежее?
      – После того как в печати распространились слухи о том, что в автокатастрофе, где погибли два Великих парня – Ульрих фон Арцт и Майкл Саймон, не все ясно, и есть подозрения на предумышленное убийство…
      Умник выключил видеостену. В гостиную докатился далекий гром – гроза приближалась, сумерки становились гуще, резче запахло в душном воздухе цветами.
      – Ты заметил, они ничего не говорят об Универсальной машине времени? – Умник открыл пиво и наполнил свой бокал. Пышная пена пролилась на стекло.
      Батон посмотрел на него непонимающим взглядом.
      – Она похищена, Батон! Два года назад. И они до сих пор молчат об этом, свиньи!
      Только после этих слов что-то похожее на настоящий страх шевельнулось в сердце Батона. Он, дернувшись, провел по лицу рукой и налил себе пива, налил до краев, полный фужер и тоже залил стекло столика.
      – Ближе к делу, Умник. К чему весь этот маскарад?
      Он сразу поверил, что тот не лжет: Машина похищена, и он ничего не знает об этом…
      – Второй,– бросил Арцт фиолетовой фигуре с цифрой «2» на груди,– дай-ка сюда портфель.
      Безропотное исчадье поднесло портфель, стальной дипломат с клавиатурой на ручке.
      – Ну, Батон, только не дрейфить. Зрелище не для слабонервных. Смотри. Специально захватил для тебя… с того света… кое-какие раритеты на память. Вот. (Арцт достал из портфеля географическую карту.) Это обычная школьная карта. Когда-то она была отпечатана миллионным тиражом. Политическая карта мира, типичный вкладыш в учебник. Читаем заголовок: политическая карта мира после второй мировой войны. Обрати внимание вот сюда, на эту надпись,– Атлантический океан! Да, дамы и господа-товарищи, это не ошибка. Атлантический! Так он назывался не только 20 лет назад, до Контакта, так он назывался еще в средние века. Сейчас это Колумбийский океан… Колумбийский! Ха-ха. Это, согласитесь, уже почище спичек… Или еще одна географическая шутка. Глянем на Францию. В центре крупными буковками обозначено: «Париж». Но ведь мы прекрасно знаем, что столица Франции Орлеан! Орлеан, черт возьми, а не какой-то Париж! Так, Мария?
      – Париж,– враждебно отвечает Мария,– не столица, в средние века он был столицей, но в ходе столетней войны город был захвачен англичанами почти на полстолетия, если не больше. Королевский двор странствовал по Франции, пока окончательно не обосновался в Орлеане. Париж за годы английского владычества окончательно зачах, и когда Франция, в конце концов, вышла из войны, ее столицей был провозглашен Орлеан.
      – Ха-ха-ха! – расхохотался Арцт.– Париж приказал долго жить.
      Он поднял над головой лаковый томик.
      – А Эйфелева башня? А Лувр? А Дом Инвалидов? А Центр искусств имени Жоржа Помпиду? А площади Согласия и генерала де Голля? А Триумфальная арка? Ау! Где они? А куда подевался Монмартр? Эй, кретины, может быть, это ваших рук дело? – Он оглянулся на фиолетовых манекенов.
      Лаковый томик хлопнул о столик – так швыряют козырную карту.
      Батон несколько минут рассматривал обложку путеводителя по Парижу – исполинскую ажурную башню из стальных балок. Затем бегло пролистал страницы – там фотографии прекрасного города… кажется, он сошел с ума. И все же что-то похожее на смутное воспоминание проступило на один только миг в его мозгу и тут же исчезло. Ему показалось, что все это он действительно когда-то знал.
      – А ведь мы с тобой в школе зубрили, что Париж, Париж – столица буржуазной парламентской республики Франции. Зубрили, зубрили, а потом – р-раз! – и забыли. Как так? Почему? Что за бред собачий? Да я сам, сам не раз бывал в Париже, где у отца была банковская контора, филиал его бельгийского банка!.. Ты еще ничего не понял?
      Запах цветников вокруг дома был невыносимо душен и приторен. Это тень наступающей грозы, словно подошва мироздания, давила на цветы, на крышу, на сердце…
      – Крушение Парижа – это пока вершина моих дел… Самое зловещее творение вот этих дьявольских рук,– сказал Умник и вздохнул.
      – Перестань паясничать, трус.
      Арцт пропустил эти слова мимо ушей, на его лице пролегли мрачные черные тени. Он был похож в эту минуту на мертвеца:
      – Да я пай-мальчик по сравнению с тем, что сделали они. И меньше всего, Батон, я лезу в начальники мира. Так вышло, помимо меня. Я не враг человеческий, нет. Просто я хочу разобраться в том, что с нами стряслось. А вся эта буза, пальба по твоей охране, трупы в шкафах – мираж, галлюцинация. Кончится развилка, и они оживут. Пойми, Батон, куклы не умирают. А мы все давно куклы в чужих руках.
      – Я не верю ни одному твоему слову,– соврал Батон. Соврал глухим, не своим голосом.
      – Не веришь? Жаль. Я давно хочу исповедаться, Батон. Это единственная цель, с которой я и отыскал тебя в Крыму. Кстати, почему ты живешь в этой дыре, а не на Ривьере? Она-то ведь уцелела, в отличие от Парижа.
      – Не тяни резину,– чуть ли не простонал Роман.– Зачем я тебе нужен? Что все значит?
      – Пока не знаю. Хочу потрясти мир, как спелую грушу. Постучать райскими плодами по черепам дураков. И хватит трусить, ты прав, пора бросить Земле открытый вызов. Пора! Что я и делаю своим визитом. Ха-ха…– раскатился Умник заливистым мелким смехом.– Я вызываю Землю! Я – король вечности! Ха-ха-ха. Я – повелитель истории. (Он снова стал мрачен, в глазах появилась печаль.) Знаешь, у меня всегда была эта мелкая зависть к пыльным королевским регалиям, пышным титулам, к свите, гербам. Есть что-то восхитительное в древнем деспотизме. Когда я увидел кавалькаду Карла VII, у меня невольно перехватило дыхание, я завидовал ему… ха-ха! Тебе в моей свите, Батон, отведена роль шута.
      Если бы не Мария, Роман давно бы решился на отчаянную попытку… во всяком случае, он бы не снес столь терпеливо и толики умниковской иронии на грани оскорблений.
      – Так вот,– продолжал Ульрих фон Арцт,– я стал могучим, когда сообразил прихватить Машину времени. Бедный Головастик, он так никогда и не понял, что с ним случилось. Просто вдруг моя Машина пошла под откос прямехонько в бетонный столб, и нас обоих разнесло вдребезги… только я оказался жив, ха!
      Внезапно вся комната, где они находились, наполнилась странным свечением, словно тихая грозовая вспышка озарила предметы.
      – Спокойно! – крикнул Умник и, отдернув рукав пиджака, глянул на массивные квадратные исполинские часы на руке.
      На странных часах не было стрелок – отметила про себя Мария, а Батон вдруг закрыл глаза, и его лоб покрылся испариной.
      Свечение продолжалось около двух минут, как будто незримая молния не собиралась гаснуть.
      – Быстро они меня засекли,– сказал Умник загадочную фразу и впился в лицо Батона испытующим взглядом, ему доставила явное удовольствие минутная растерянность. Когда тот справился с собой, Умник сказал:
      – Ну, теперь у тебя нет сомнений? Ты ведь узнал ее?
      Он похлопал себя по руке.
      – Пока Великий Дар здесь, вы все у меня в кармане… Однако нужно торопиться: стража застукала нарушение… Так вот, Батон, на этой дьявольской штуковине я канул в Лету. Там, в толще времени, я мог отныне безнаказанно творить все, что захочу, например, новую земную историю. Прошлое оказалось такой беззащитной мякиной, такой кучей хрестоматийного дерьма, что управиться с ним под силу ребенку. Нужно только обнаружить точку приложения силы, развилку во времени, когда возможны те или иные альтернативы. Можно, например, сбросить авиационную бомбу на Лондон образца 1502 года, укокошить пару сотен человек и ничего этим не добиться, кроме еще одной легенды про божью кару или комету с лицом дьявола. Но можно взять напрокат в фирме Роботиндкорпорейт парочку этих тупых парней и отправиться, скажем, в осень 1428 года. Почему туда? Да потому, что сия когда-то знаменитая дата красовалась в любом школьном учебнике по истории моей любимой Франции. Это мое практическое руководство. Итак, осень 1428 года, я с моими баранами занимаю укромное местечко на дороге из вонючего Домреми в не менее вонючий городок Вокулер… Дождливый такой денек, дорога по колено в грязи, а вот и полусумасшедшая девчонка, которая слышала голос: «Спаси короля и отечество». Эй, девочка, не спеши… И нету тебе никакой Жанны д'Арк, и никто не защитит Орлеан, и трусливый дофин Карл не коронуется в Реймсе, и столетняя война идет на пятьдесят лет больше. И нет тебе никакого Парижа, ау, Париж… А нужен всего-то лишь один щелчок по босоногой девке из Домреми! Нет, Батон, власть над людьми ничто по сравнению с властью над временем.