Глава 3

Через десять кварталов я запарковалась на другой платной стоянке и дальше пошла пешком. На видном месте, на щитке моей служебной машины всегда лежала красная табличка «Медицинский эксперт». Дорожная полиция, казалось, никогда не обращала на нее внимания. Несколько месяцев назад один полицейский имел наглость выписать мне штраф, когда я работала в центре города, на месте совершенного убийства, куда была вызвана в середине дня.

Торопливо взбежав по бетонным ступеням, я толкнула стеклянную дверь и зашла в центральное отделение публичной библиотеки, где люди двигались бесшумно, а деревянные столы были завалены книгами. Эта атмосфера тишины и умиротворенности с детства вызывала у меня благоговение. Разыскав ряд аппаратов для просмотра микрофиш, располагавшихся поперек зала, я стала просматривать каталог в поисках книг Берил Медисон, написанных ею под различными литературными псевдонимами, и выписывать их названия. Самой последней работой оказался исторический роман, действие которого происходит во времена Гражданской войны. Он был издан полтора года назад под псевдонимом Эдит Монтегю. Возможно, Марк был прав, и все это не имеет ни малейшего отношения к делу, подумала я. За последние десять лет Берил опубликовала шесть романов. Я никогда не слышала ни об одном из них.

Затем я начала просматривать периодику. Ничего. Берил писала книги. В журналах не было ни ее текстов, ни интервью с нею. Более обнадеживали заметки в газетах. За последние несколько лет в ричмондских «Таймс» появилось несколько рецензий на ее книги. Но они были бесполезны, поскольку в них упоминались только литературные псевдонимы. Убийца Берил знал ее настоящее имя.

Кадр за кадром нечеткого белого шрифта сменялись перед моими глазами. «Меберли», «Мегон» и наконец «Медисон». В ноябрьских «Таймс» была опубликована малюсенькая заметка о Берил:

ЛЕКЦИЯ АВТОРА

Романистка Берил Стреттон Медисон будет читать лекцию Дочерям американской революции в эту среду, в отеле «Джефферсон» на пересечении улиц Мейн и Эдамс. Мисс Медисон, протеже лауреата Пулитцеровской премии Кери Харпера, широко известна своими романами из времен американской революции и Гражданской войны. Тема ее лекции «Живучесть легенды как средство сохранения истины».

Выписав нужную информацию, я задержалась еще достаточно долго, чтобы найти несколько книг Берил и просмотреть их. Вернувшись к себе в бюро, я занялась разборкой бумаг, но мое внимание все время переключалось на телефон. «Это не мое дело», — одергивала я себя, прекрасно осознавая, где заканчивается моя компетенция и начинается компетенция полиции.

Лифт в конце коридора открылся, и охранники, громко переговариваясь, направились в комнату охраны, расположенную дальше на этом же этаже. Они всегда появлялись около половины седьмого. Миссис Дж. Р. Мактигю, упомянутая в газете как ответственная за бронирование мест на лекции, все равно не ответит. Номер, который я записала, возможно, принадлежит штаб-квартире Дочерей американской революции, которая, скорее всего, закрылась в пять.

Трубку сняли на втором гудке. Выдержав паузу, я спросила:

— Это миссис Дж. Р. Мактигю?

— Да, я — миссис Дж. Р. Мактигю, а что?

Отступать было поздно, и ничего не оставалось делать, как сказать все напрямик.

— Миссис Дж. Р. Мактигю, это доктор Скарпетта...

— Доктор кто?..

— Скарпетта, — повторила я. — Я медицинский эксперт, который расследует смерть Берил Медисон...

— О Боже! Да, я читала об этом. О Боже, Боже! Она была такой милой молодой женщиной. Я просто не могла поверить в это, когда услышала...

— Я узнала, что она выступала на ноябрьском собрании Дочерей американской революции, — сказала я.

— Мы были так взволнованы, когда она согласилась прийти. Вы знаете, обычно она не часто принимала подобные приглашения.

По голосу казалось, что миссис Мактигю — довольно пожилая женщина, и меня уже охватило ощущение, что я совершила ошибку, позвонив ей. Но затем она удивила меня.

— Вы знаете, Берил сделала это лишь потому, что мой покойный муж, Джо, был другом Кери Харпера, писателя. Я уверена, вы слышали о нем. На самом деле Джо все это устроил. Он знал, как много это для меня значит. Я всегда любила книги Берил.

— Где вы живете, миссис Мактигю?

— В «Садах».

«Уютные сады» были интернатом для престарелых и располагались недалеко от центра города. Это была еще одна унылая веха в моей профессиональной жизни. За последние годы у меня было несколько дел в «Садах», фактически, в каждом втором интернате для престарелых или частной лечебнице города.

— Нельзя ли мне зайти к вам на несколько минут по дороге домой, — сказала я. — Это возможно?

— Ну, как вам сказать... Пожалуй, да. Полагаю, что это было бы замечательно. Вы доктор кто?

Я медленно повторила свою фамилию.

— Я в комнате три-семь-восемь. Когда войдете в вестибюль, поднимитесь на лифте на третий этаж.

Я уже многое узнала о миссис Мактигю из того, где она жила. В «Уютных садах» находили свое — часто последнее — пристанище пожилые люди, у которых не было необходимости полагаться на социальное обеспечение. Взносы за квартиры там были весьма значительны, а за ежемесячное содержание они выкладывали больше, чем многие другие люди могут получить по закладной. Но «Сады» так же, как подобные им заведения, были позолоченной клеткой. Какими бы славными они ни были, никто на самом деле не хотел бы там жить.

На краю западной части центра города возвышался современный кирпичный дом, наводивший на мысль об угнетающей смеси гостиницы и больницы. Запарковав машину на стоянке для посетителей, я направилась в сторону освещенного портика, который обещал оказаться главным входом. Вестибюль сиял вильямсбургскими репродукциями картин, на большинстве которых были изображены композиции из шелковых цветов в тяжелых хрустальных вазах. Поверх обширного красного покрытия были постланы восточные ковры машинной выработки, а над головой обнаруживалась медная люстра. На диване восседал старик с тростью в руке. Из-под полей твидовой шляпы безучастно смотрели блеклые глаза. Дряхлая старуха на костылях пересекала ковер.

Молодой человек, со скучающим видом сидевший позади цветочного горшка, стоявшего на столе, не обратил на меня ни малейшего внимания, когда я направилась к лифту.

Двери лифта наконец открылись и не закрывались целую вечность, как это обычно бывает в местах, где люди передвигаются крайне медленно. Поднимаясь в одиночестве на третий этаж, я рассеянно рассматривала информационные сообщения, прибитые к внутренним панелям, напоминания об экскурсиях в местный музей и на плантации, сообщения о клубах бриджа, кружках искусств и ремесел, указание последнего срока подачи сообщений для включения в повестку дня собрания Центра еврейской общины. Большинство объявлений были просрочены. Интернаты для престарелых со своими кладбищенскими названиями, такими, как «Солнечная земля», «Сосновый приют» или «Уютные сады», всегда вызывали у меня легкое поташнивание. Я не знаю, что буду делать, когда моя мать больше не сможет жить одна. Последний раз, когда я ей звонила, она жаловалась на вывих ноги.

Квартира миссис Мактигю располагалась налево по коридору. Когда я постучала, дверь почти сразу открыла сморщенная старушка с редкими волосами, закрученными в тугие кудельки, желтыми, как старая бумага. Ее лицо было нарумянено, а сама она была завернута в просторную белую кофту. Я почувствовала цветочный запах туалетной воды и аромат запеченного сыра.

— Я — Кей Скарпетта, — представилась я.

— О, как хорошо, что вы пришли, — сказала она, слегка касаясь моей протянутой руки. — Что вы будете пить, чай или что-нибудь покрепче? У меня есть напитки на любой вкус. Я пью портвейн.

Говоря все это, она провела меня в маленькую гостиную и указала на кресло. Выключив телевизор, она зажгла еще одну лампу. Гостиная была столь же ошеломляющей, как декорации к опере «Аида». Каждый дюйм потертого персидского ковра заполняла тяжелая мебель красного дерева: стулья, круглые столики, антикварный столик, шкаф, заставленный книгами, угловые буфеты, забитые фарфором и рюмками. На стене тесно лепились мрачные картины, шнурки звонков и медные чеканки.

Она вернулась с маленьким серебряным подносом, на котором стоял уотерфордский графин с портвейном, две одинаковые рюмки и маленькая тарелочка с домашним сырным печеньем. Наполнив рюмки, она предложила мне блюдце и свежевыглаженные кружевные льняные салфетки, выглядевшие довольно старыми. Это был ритуал, занявший довольно много времени. Затем она уселась на изрядно потертой стороне дивана, где, как я предполагала, сидела большую часть дня, когда читала или смотрела телевизор. Она была рада компании, хотя и понимала, видимо, что цель моего визита была далеко не светской. Я задавала себе вопрос — кто навещал ее здесь, если вообще кто-либо когда-либо это делал?

— Как я уже говорила, я медицинский эксперт и работаю над делом Берил Медисон, — сказала я. — На данный момент очень немногие из нас, тех кто расследует ее смерть, знают о ней или о людях, которые были с ней знакомы.

Миссис Мактигю отпила портвейн, сохраняя отсутствующее выражение лица. Я так привыкла в разговорах с полицией и адвокатами выкладывать все напрямик, что иногда забывала о необходимости подсластить пилюлю для остальной части мира.

Маслянистое печенье оказалось очень вкусным. Я сказала ей об этом.

— Да? Спасибо, — улыбнулась она. — Пожалуйста, берите сами. Его еще предостаточно.

— Миссис Мактигю, — снова попыталась я, — вы были знакомы с Берил Медисон до того, как пригласили ее прочитать лекцию для вашего общества прошлой осенью?

— О да, — ответила она, — по крайней мере, косвенно, потому что была ее восторженной поклонницей многие годы. Ее книг, вы понимаете? Я люблю исторические романы.

— Как вы узнали, что именно она писала их? — спросила я. — Ее книги выходили под литературными псевдонимами. Ее настоящее имя не было упомянуто ни на обложках, ни в автобиографической справке об авторе. — Я просмотрела несколько книг Берил по дороге из библиотеки.

— Это правда. Полагаю, что я одна из очень немногих людей, кто знал ее настоящее имя, — благодаря Джо.

— Вашему мужу?

— Он и мистер Харпер были друзьями, — ответила она, — но лишь в той степени, в которой кто-нибудь вообще может быть другом мистера Харпера. Они были связаны через бизнес Джо, с этого все и началось.

— А чем занимался ваш муж? — спросила я, решив, что моя хозяйка, пожалуй, смущена гораздо меньше, чем мне показалось вначале.

— Строительством. Когда мистер Харпер купил «Катлер Гроув», дом сильно нуждался в реставрации. В течение двух лет Джо проводил там большую часть своего времени, наблюдая за работами.

Я должна была бы сообразить сразу. Компании «Подрядчики Мактигю» и «Стройматериалы Мактигю» были крупнейшими строительными компаниями в Ричмонде и имели представительства по всей стране.

— Это было более пятнадцати лет назад, — продолжала миссис Мактигю. — И Джо познакомился с Берил именно в то время, когда работал в «Гроув». Она несколько раз приезжала на стройплощадку вместе с мистером Харпером и вскоре переехала в дом. Она была очень юной. — Миссис Мактигю помедлила. — Я помню, Джо рассказывал мне в то время, что мистер Харпер удочерил прекрасную молодую девушку, очень талантливую писательницу. Я думаю, она была сиротой, или... во всяком случае, что-то грустное. Обо всем этом, конечно, не говорили вслух.

Миссис Мактигю осторожно надела очки и медленно прошла через комнату к секретеру. Выдвинув ящик, она достала простой стандартный кремовый конверт.

— Вот, — сказала она, вручая его мне, ее руки при этом дрожали, — это единственная их фотография, которая у меня есть.

Внутри конверта лежал сложенный чистый лист плотной канцелярской бумаги, хранивший в своих сгибах старую, слегка передержанную черно-белую фотографию. По обе стороны от хрупкой, хорошенькой светловолосой девочки-подростка стояли двое мужчин, внушительных и загорелых, одетых для загородной прогулки. Три фигуры стояли вплотную друг к другу, щурясь от ослепительного солнца.

— Это — Джо, — сказала миссис Мактигю, указывая на мужчину, стоявшего слева от девочки, которая, без сомнения, была юной Берил Медисон. Рукава его рубашки армейского образца были завернуты до локтей, обнажая мускулистые руки, а глаза защищали поля шляпы «Интернейшнл Хавистер». Справа от Берил стоял крупный беловолосый мужчина, который, как стало ясно из дальнейших объяснений миссис Мактигю, был Кери Харпером.

— Это снято у реки, — сказала она, — в то время, когда Джо работал над домом. У мистера Харпера уже тогда были белые волосы. Думаю, до вас доходили слухи. Говорят, он поседел, работая над «Зазубренным углом», когда ему было чуть больше тридцати.

— Это снято в «Катлер Гроув»?

— Да, в «Катлер Гроув», — ответила она.

Меня мучило лицо Берил, слишком мудрое и знающее для такой молодой девушки. Такое задумчивое выражение тоски и печали бывает у брошенных детей или у детей, с которыми дурно обращались.

— Берил была тогда всего лишь ребенком, — сказала миссис Мактигю.

— Полагаю, ей было шестнадцать, может быть, семнадцать?

— Пожалуй, да. Похоже на то, — ответила она, наблюдая, как я заворачиваю фотографию и засовываю ее обратно в конверт. — Я нашла фото только после того, как Джо покинул этот мир. Наверное, этот снимок сделал один из рабочих его бригады.

Она убрала конверт в ящик и, снова усаживаясь, добавила:

— Я думаю, одна из причин, по которой Джо так хорошо сошелся с мистером Харпером, это его умение держать язык за зубами, когда дело касалось других людей. Я уверена, есть много такого, что он никогда мне не рассказывал.

С трудом улыбнувшись, она отвернулась к стене.

— Очевидно, мистер Харпер рассказывал вашему мужу о книгах Берил, когда они начали публиковаться.

Миссис Мактигю с удивлением повернулась ко мне.

— Знаете, я не уверена, что Джо когда-нибудь говорил мне, как он узнал об этом, доктор Скарпетта, — какое милое имя. Испанское?

— Итальянское.

— О! В таком случае, ручаюсь, что вы хорошо готовите.

— Это одно из тех занятий, от которых я получаю удовольствие, — сказала я, делая глоток портвейна. — Значит, очевидно, что мистер Харпер рассказывал вашему мужу о книгах Берил.

— О, Боже мой, — нахмурилась она, — как странно, что вы заговорили об этом. Я об этом никогда не задумывалась. Но мистер Харпер, действительно, должен был когда-то рассказать ему. Пожалуй, да, иначе я не могу представить себе, как бы еще Джо узнал об этом. А он знал. Когда первый раз вышел роман «Знамя чести», он подарил мне экземпляр на Рождество.

Она снова встала. Просмотрев несколько книжных полок, достала толстый том и принесла его.

— Он с автографом, — добавила она гордо.

Я открыла его и посмотрела на витиеватую подпись — «Эмили Стреттон», оставленную в декабре десять лет назад.

— Ее первая книга, — сказала я.

— Возможно, этот экземпляр один из немногих, которые она когда-либо подписала. — Миссис Мактигю просияла. — Я думаю, Джо получил его через мистера Харпера. Конечно, он не мог сделать это каким-нибудь другим способом.

— У вас есть еще какие-нибудь книги с автографами?

— С ее — нет. Теперь у меня есть все ее книги. Большинство из них я прочитала два или три раза. — Она колебалась, ее зрачки расширились. — Это случилось так, как было написано в газетах?

— Да. — Я не стала говорить всей правды. Смерть Берил была гораздо чудовищней, чем об этом было сообщено в новостях.

Старушка потянулась за очередным печеньем и в какой-то момент, казалось, готова была расплакаться.

— Расскажите мне о том, что было в прошлом ноябре, — попросила я. — Прошел уже почти год с тех пор, как она читала лекцию вашему обществу, миссис Мактигю. Все это устраивалось для Дочерей американской революции?

— Это был наш ежегодный торжественный праздник в честь автора. Основное событие года, когда мы приглашаем какого-то особого оратора, писателя или артиста, — одним словом, кого-то хорошо известного. Была моя очередь возглавить комитет, заняться организацией, найти выступающего. Я знала с самого начала, что хочу пригласить Берил, но сразу же столкнулась с препятствиями. Я не знала, как ее найти. Номера ее телефона не было в справочнике, и я не представляла себе, где она живет. У меня и в мыслях не было, что она живет здесь, в Ричмонде! В конце концов я попросила Джо помочь мне. — Она колебалась, неловко улыбаясь. — Вы понимаете, поначалу я не хотела обращаться к нему, было интересно самой справиться с этим делом. И Джо был так занят. Ну, тем не менее, он позвонил мистеру Харперу вечером, а на следующее утро у меня раздался телефонный звонок. Я никогда не забуду своего удивления. Да я просто потеряла дар речи, когда она назвала себя.

Ее телефон.В справочнике не было номера телефона Берил. В донесениях офицера Рида не упоминалась эта деталь. Знает ли об этом Марино?

— К моему восторгу, она приняла приглашение. Затем задала обычные вопросы, — сказала миссис Мактигю, — насколько большая аудитория ожидается, сколько времени она должна говорить — такого рода вопросы. Она была любезна и мила, но в то же время не болтлива. И это было необычно. Так же, как и то, что не принесла с собой книги. Вы же знаете, обычно авторы стремятся принести свои книги, потом продают их, надписывают. Берил сказала, что это не ее стиль, и, кроме того, она отказалась от гонорара. Это было совершенно необычно. Она показалась мне очень приятной и скромной.

— Аудитория состояла полностью из женщин? — спросила я.

Хозяйка пыталась вспомнить:

— Я думаю, некоторые привели с собой своих мужей, но большинство присутствующих были женщины. Так бывает почти всегда.

Именно этого я и ожидала. Невероятно, чтоб убийца Берил находился среди тех, кто восхищался ею в тот ноябрьский день.

— Часто ли она принимала приглашения, подобные вашему, — спросила я.

— О нет, — быстро ответила миссис Мактигю. — Я знаю, что нет. Во всяком случае, если бы поблизости намечалась такая встреча, я бы узнала об этом и первая бы записалась. Вообще, она показалась мне очень замкнутой молодой женщиной. Сразу было видно, что это человек, который пишет ради удовольствия и на самом деле не беспокоится о популярности. Это объясняет, почему она пользовалась псевдонимами. Писатели, которые скрывают свое настоящее имя, редко появляются на публике. Я уверена, что и в моем случае она не сделала бы исключения, если бы не отношения Джо и мистера Харпера.

— Похоже, что Джо был готов сделать для мистера Харпера почти все что угодно, — заметила я.

— Пожалуй да. Я думаю, это так.

— Вы когда-нибудь встречались с ним?

— Да.

— Какое у вас сложилось о нем впечатление?

— Мне показалось, что он, пожалуй, застенчив, — сказала она задумчиво. — Но иногда я думала, что он несчастлив и считает себя немного лучше, чем все остальные. Внешность его была весьма импозантной, сразу бросалась в глаза. — Она снова смотрела в сторону, и ее глаза лучились. — Конечно, мой муж был ему предан.

— Когда вы в последний раз видели мистера Харпера? — спросила я.

— Джо скончался этой весной.

— Вы не видели мистера Харпера с тех пор, как умер ваш муж?

Она покачала головой и погрузилась в себя, уединившись в то горькое место, которое мне было недоступно.

Я спрашивала себя, что же на самом деле связывало мистера Кери Харпера с мистером Мактигю. Темные делишки? Власть над мистером Мактигю, которая сделала из него совсем не того человека, которого любила его жена? Возможно, просто Харпер был эгоистом и грубияном.

— Кажется, у него есть сестра. Кери Харпер живет со своей сестрой? — спросила я.

Реакция миссис Мактигю озадачила меня — губы ее сжались, и из глаз потекли слезы.

Поставив рюмку на край стола, я взяла свою сумочку.

Она проводила меня до двери. Я осторожно настаивала:

— Берил когда-нибудь писала вам, или, может быть, вашему мужу?

Она отрицательно покачала головой.

— Вы не знаете, были ли у нее еще какие-нибудь друзья? Ваш муж не упоминал об этом?

Она снова покачала головой.

— Может быть, вы знаете кого-нибудь, к кому бы она могла обращаться по инициалу "М"?

Миссис Мактигю печально смотрела в пустой коридор, придерживая рукою дверь. Когда она подняла взгляд, ее глаза были заплаканы и смотрели сквозь меня.

— В двух ее романах были "П" и "А". По-моему, шпионы Союза. О Боже мой, кажется, я не выключила духовку. — Она несколько раз моргнула, как будто ее слепил солнечный свет. — Я надеюсь, вы придете еще раз навестить меня?

— С удовольствием. — Я поблагодарила миссис Мактигю и, мягко коснувшись на прощание ее руки, ушла.

Я позвонила своей матери, как только пришла домой, и единственный раз испытала облегчение, получив обычные лекции и напоминания, услышав этот сильный голос — голос, просто любящий меня.

— Всю неделю было почти тридцать градусов, а я смотрела новости — в Ричмонде температура упала до четырех градусов, — сказала она. — Это же совсем холодно. Снега еще нет?

— Нет, мама. Снега еще нет. Как твоя нога?

— Настолько хорошо, насколько этого можно ожидать. Я вышиваю плед, ты сможешь укрывать им ноги, когда работаешь в своем кабинете. Люси спрашивала о тебе.

Я много недель не разговаривала со своей племянницей.

— Она сейчас работает над каким-то научным проектом в школе, — продолжала моя мама. — Говорящий робот — подумать только. Принесла его вчера и испугала бедного Синдбада до того, что бедняга забился под кровать...

Синдбад был дурным, неприветливым и злобным котом, беспризорным животным с серыми и желтыми полосами, который однажды утром начал упорно преследовать маму, когда она ходила по магазинам в Майами-Бич. Когда бы я ни приезжала навестить маму, гостеприимство Синдбада выражалось в том, что он усаживался на холодильнике, как ястреб, и подозрительно меня разглядывал.

— Ты никогда не догадаешься, кого я вчера видела, — пожалуй, чересчур легкомысленно начала я. Меня переполняла необходимость рассказать хоть кому-нибудь. Моя мать знала все, что касалось моего прошлого, или, по крайней мере, большей его части. — Ты помнишь Марка Джеймса?

Молчание.

— Он был в Вашингтоне и зашел ко мне.

— Конечно, я помню его.

— Он зашел, чтобы обсудить одно дело. Ты помнишь, он адвокат. В Чикаго, — я быстро отступала. — Он был по делу в округе Колумбия. — Чем больше я говорила, тем больше меня обволакивало ее неодобрительное молчание.

— Хм. Что я помню, так это то, что он чуть не убил тебя, Кейти.

Когда она называла меня «Кейти» — мне снова было десять лет.

Глава 4

Очевидным преимуществом того, что исследовательские лаборатории находились в том же здании, что и мое бюро, заключалось в отсутствии необходимости дожидаться бумажных отчетов. Так же как и я, ее сотрудники владели результатами исследований задолго до того, как переносили их на бумагу. Я передала на исследование материалы по делу Берил Медисон ровно неделю назад. Возможно, пройдет еще несколько недель, прежде чем отчет окажется на моем столе, но Джони Хэмм уже должна иметь собственное мнение на этот счет. Закончив утренние дела, я с чашкой кофе в руке поднялась на четвертый этаж.

Кабинет Джони, немногим больший, чем ниша, был зажат между лабораторией анализа следов с места преступления и лабораторией химических исследований в конце коридора. Когда я вошла, она сидела за черным столом, вглядываясь в объектив окуляра стереоскопического микроскопа, блокнот рядом с ее локтем был заполнен аккуратными записями.

— Неудачное время? — спросила я.

— Не хуже, чем любое другое, — откликнулась она, рассеянно оглянувшись.

Я пододвинула стул.

Джони была миниатюрной молодой женщиной с короткими черными волосами и широко распахнутыми темными глазами. Мать двоих детей, она вечерами училась на доктора философии и поэтому всегда выглядела усталой и немного торопящейся. Но, с другой стороны, так выглядело большинство сотрудников лабораторий, и если уж на то пошло, это же самое частенько можно было сказать и обо мне.

— Как там с материалами по делу Берил Медисон, что-нибудь удалось выяснить? — спросила я.

— У меня ощущение, что такого ты не ожидала. — Она листнула назад несколько страниц блокнота. — Следы по делу Берил Медисон — сплошной кошмар.

Меня это не удивило. Я сдала на анализ множество пакетиков и образцов. Тело Берил было настолько окровавлено, что собрало мусор, как липучка для мух. Особенно трудно было исследовать волокна: прежде, чем Джони смогла положить под микроскоп, их требовалось еще очистить. Для этого каждое волоконце закладывалось в контейнер с мыльным раствором, который, в свою очередь, помещался в ультразвуковую ванну. После того как кровь и грязь осторожно приводились в движение, раствор процеживался через стерильную фильтровальную бумагу, и каждое волокно укладывалось на предметное стекло микроскопа.

Джони просматривала свои записи.

— Если бы я не была уверена, — продолжила она, — то заподозрила бы, что Берил Медисон убита не у себя дома, а где-то в другом месте.

— Это невозможно, — ответила я. — Она была убита наверху, и ее смерть наступила незадолго до того, как приехала полиция.

— Я знаю. Начнем с волокон, явно имеющих отношение к ее дому. Таких было собрано три вида — с окровавленных участков кожи на ее коленях и ладонях. Это — шерсть. Два вида — темно-красные, один — золотистый.

— Они соответствуют восточному молитвенному коврику наверху в коридоре? — вспомнила я фотографии места преступления.

— Да, — ответила она, — очень хорошее соответствие с образцами, принесенными полицией. Если Берил Медисон стояла на четвереньках на коврике, это вполне объясняет, как на ее ладонях и коленях оказались эти волокна. Здесь все относительно просто.

Джони достала множество жестких картонных упаковок с предметными стеклами. Открывая клапаны, она, продолжая говорить, стала перебирать стекла, пока не нашла то, что искала:

— Кроме этих волокон, там было еще несколько белых хлопчатобумажных. Они довольно бесполезны, поскольку могли взяться откуда угодно, например, с белой простыни, которой накрывали тело. Кроме того, я исследовала десять других волокон, собранных с ее волос, с окровавленных участков на шее и груди и из соскобов из-под ногтей. Синтетика, — она взглянула на меня. — И они не соответствуют никаким другим образцам, которые прислала полиция.

— Они не сочетаются ни с ее одеждой, ни с покрывалом ее кровати? — спросила я.

Джони покачала головой и сказала:

— Абсолютно. То есть, совершенно не сочетаются. Похоже, они не имеют отношения к месту преступления, а поскольку они прилипли к крови или оказались под ее ногтями, то велика вероятность, что они были пассивно перенесены на нее с нападавшего.

Это было для меня неожиданной наградой. Когда мой заместитель, Филдинг, наконец связался со мной в ночь убийства Берил, я проинструктировала его и попросила дождаться меня в морге. Я приехала туда во втором часу ночи, и следующие несколько часов мы занимались исследованием тела Берил в лучах лазера, собирая каждую частицу или волокно, которые удавалось обнаружить. Правда, я предполагала, что большая часть того, что мы нашли, окажется нестоящим мусором с одежды Берил или из ее дома. Факт обнаружения десяти волокон, оставленных преступником, был поразителен. В большинстве случаев, я считала большой удачей, если удавалось обнаружить хотя бы одно неизвестное волокно, и была совершенно счастлива, найдя два или три. У меня зачастую были дела, когда я не находила ни одного. Волокна трудно заметить даже с помощью лупы, и малейшее нарушение спокойствия тела или слабое колебание воздуха могут смахнуть их задолго до того, как медицинский эксперт прибудет на место преступления или тело перевезут в морг.

— Какая именно синтетика? — спросила я.

— Олефин, акрил, нейлон, полиэтилен и динэл, причем, с преобладанием нейлона, — ответила Джони. — Цвета разнообразные: красный, голубой, зеленый, золотистый, оранжевый. Под микроскопом они совершенно не соответствуют друг другу.

Припав к окуляру стереоскопического микроскопа, она стала укладывать на предметный столик одно стекло за другим, продолжая объяснения: